Прилив Кристи Агата
– Я спрашиваю, не случилось ли что-нибудь?
– А что могло случиться?
– Было бы глупо тратить время на догадки. Предпочитаю, чтобы ты сам мне рассказал. – Ее голос звучал сухо и деловито.
– Ничего особенного… – неуверенно произнес Джереми.
Франсис молчала, вопросительно глядя на него. Отрицание явно ее не убедило.
На какой-то момент маска непроницаемости соскользнула с лица Джереми, и Франсис едва удержалась от возгласа.
– Думаю, тебе лучше все рассказать, – спокойно заметила она.
Джереми тяжело вздохнул:
– Да, рано или поздно ты все равно узнаешь. – И, помолчав, произнес абсолютно неожиданную фразу: – Боюсь, Франсис, ты заключила неудачную сделку.
Она оставила без внимания непонятный намек – ее интересовали факты.
– Значит, дело в деньгах?
Франсис сама не знала, почему предположила это в первую очередь. Не было никаких признаков финансовых затруднений, помимо вполне естественных для нынешних времен. В конторе Джереми не хватало сотрудников, и они с трудом справлялись с делами, но такое происходило повсюду, а в прошлом месяце многие их служащие демобилизовались из армии. Конечно, Джереми мог скрывать какую-то болезнь – в последнее время он неважно выглядел и сильно уставал. Но инстинкт подсказывал Франсис, что причина в деньгах, и он ее не подвел.
Джереми молча кивнул.
– Ясно. – Франсис задумалась.
Для нее деньги не имели особого значения, но она знала, что Джереми был не способен это понять. Для него они означали стабильность, возможность выполнять обязательства, определенное место в жизни и положение в обществе.
Франсис же относилась к деньгам как к игрушке. Она родилась и росла в атмосфере финансовой неустойчивости. Бывали чудесные времена, когда лошади оправдывали ожидания, но бывали и периоды потруднее, когда торговцы отказывали в кредите и лорду Эдуарду приходилось унизительно экономить, дабы избежать визита судебных приставов. Однажды они целую неделю жили на хлебе и воде, рассчитали всех слуг. Как-то, когда Франсис была маленькой, пристав проторчал у них целых три недели. Ей он понравился – с ним было интересно играть и слушать рассказы о его маленькой дочурке…
Если нет денег, их можно попросить или взять в долг либо уехать за границу и пожить за счет друзей и родственников…
Но, глядя на мужа, Франсис понимала, что в мире Клоудов это не пройдет. У них не принято клянчить, одалживать или жить за чужой счет. (Соответственно, не ожидается, что деньги будут просить и у вас.)
Франсис чувствовала жалость к Джереми и стыд за свою невозмутимость. Как всегда, она подошла к делу практически:
– Нам придется все продать? Конторе грозит крах?
Джереми болезненно поморщился, и Франсис поняла, что переборщила.
– Расскажи мне все, дорогой, – попросила она. – Больше я не могу отгадывать.
– Два года назад мы перенесли тяжелый кризис, – с трудом вымолвил Джереми. – Ты ведь помнишь, что молодой Уильямс сбежал, прихватив деньги. Потом возникли затруднения в связи с положением на Дальнем Востоке после Сингапура…
– Причины не имеют значения, – прервала его Франсис. – Короче говоря, ты попал в передрягу. И не смог выбраться?
– Я рассчитывал на Гордона, – признался Джереми. – Он сумел бы все уладить.
– Конечно, – вздохнула Франсис. – Я не хочу порицать беднягу – в конце концов, мужчинам свойственно терять голову из-за хорошенькой женщины. Да и почему он не мог жениться снова, если захотел? Но беда в том, что он погиб от бомбы, не успев составить новое завещание и устроить свои дела. Никто никогда не верит, что убьют именно его, – каждый считает, что бомба угодит в кого-нибудь другого!
– Смерть Гордона была для меня тяжелой утратой – я очень любил его и гордился им, – говорил Джереми. – Но, помимо этого, она обернулась для меня катастрофой. Это случилось как раз в тот момент… – Он не окончил фразу.
– Значит, мы банкроты? – тихо спросила Франсис.
Во взгляде Джереми Клоуда мелькнуло отчаяние. Хотя его жена этого не понимала, ему было бы куда легче вынести ее страх и слезы. Холодный, практичный интерес обескуражил его полностью.
– Все обстоит куда хуже, – хрипло произнес он.
Джереми наблюдал, как Франсис размышляет над его словами. «Мне придется все ей рассказать, – думал он, – и она узнает, что я… Возможно, она этому не поверит».
Франсис вздохнула и выпрямилась в кресле.
– Понятно, – сказала она. – Растрата. Или что-нибудь вроде этого. Как в случае с молодым Уильямсом.
– Да, но на сей раз виноват я, потому что пользовался трастовыми фондами, оставленными под мою опеку. До сих пор мне удавалось заметать следы…
– Но теперь все выйдет наружу?
– Если только я не смогу быстро раздобыть деньги.
Никогда в жизни он не испытывал такого стыда. Как это воспримет Франсис? В данный момент она отнеслась ко всему абсолютно спокойно. Но ведь Франсис никогда не ругается и не устраивает сцен.
Она нахмурилась, подперев щеку ладонью.
– Как глупо, что у меня совсем нет своих денег.
– Тебе полагаются деньги по брачному контракту, но…
– Полагаю, и эти деньги также ушли, – рассеянно промолвила Франсис.
Несколько секунд Джереми молчал.
– Мне очень жаль, Франсис, – сказал он наконец. – Не могу выразить, как мне жаль. Ты заключила неудачную сделку.
Она бросила на него резкий взгляд:
– Я это уже слышала. Что ты имеешь в виду?
– Согласившись стать моей женой, ты имела право ожидать… ну, порядочного отношения и жизни, свободной от мелочных забот, – пояснил Джереми.
Франсис посмотрела на него с искренним удивлением:
– Как по-твоему, Джереми, почему я вышла за тебя замуж?
Он криво улыбнулся:
– Ты всегда была верной и преданной женой, моя дорогая. Но я не могу льстить самому себе, полагая, что ты вышла бы за меня при… э-э… других обстоятельствах.
Она уставилась на него и неожиданно рассмеялась:
– Какой ты забавный! Оказывается, под внешностью сухого законника скрывается сентиментальная душа! Ты в самом деле думаешь, будто я стала твоей женой в качестве платы за спасение моего отца от стаи волков в лице распорядителей жокей-клуба?
– Ты ведь очень любила отца, Франсис.
– Конечно, я любила папу! Он был очень симпатичным человеком, и с ним было интересно. Но я всегда знала, что он жуликоват. И если ты думаешь, будто я продала себя семейному адвокату, чтобы спасти его от того, что постоянно над ним висело, то ты никогда меня не понимал!
«Как странно, – думала Франсис, – можно быть замужем за человеком больше двадцати лет и не знать, какие мысли роятся у него в голове. А впрочем, как можно такое знать, если у мужа совершенно другой склад ума? Насквозь романтический, хотя этот романтизм хорошо замаскирован. Мне следовало бы о нем догадаться по книгам Стэнли Уаймена[13] в его спальне. Бедный дурачок!»
– Я вышла за тебя замуж, потому что была влюблена в тебя, – сказала она.
– Влюблена? Но что ты во мне нашла?
– Не знаю, что тебе ответить, Джереми. Ты совсем не походил на папину компанию. Никогда не говорил о лошадях. Ты и понятия не имеешь, как мне надоело слушать про лошадей и про то, кто будет фаворитом в скачках на кубок Ньюмаркета! Помнишь, ты однажды вечером пришел обедать, я сидела рядом с тобой и спросила у тебя, что такое биметаллизм,[14] а ты мне объяснил? Это заняло весь обед – шесть блюд, – тогда мы были при деньгах и держали повара-француза.
– Очевидно, это было невероятно скучно, – предположил Джереми.
– Напротив, очень увлекательно! До того еще никто не воспринимал меня всерьез. А ты был так вежлив, но при этом, казалось, не считал меня ни красивой, ни даже хорошенькой. Это задело меня за живое. Я поклялась, что заставлю тебя обратить на меня внимание.
– Ты своего добилась, – мрачно произнес Джереми Клоуд. – В тот вечер я вернулся домой и не мог сомкнуть глаз. На тебе было голубое платье с васильками… – Последовала длительная пауза, затем Джереми откашлялся и смущенно добавил: – Все это было так давно…
Франсис быстро пришла ему на помощь:
– А теперь мы немолодая супружеская пара, которая попала в затруднительное положение и ищет выход.
– После того, что ты мне сказала, Франсис, все выглядит в тысячу раз хуже. Этот позор…
Она перебила его:
– Давай поставим точки над «i». Ты чувствуешь себя виноватым, потому что нарушил закон. Тебя могут отдать под суд и отправить в тюрьму.
Джереми поморщился.
– Я не хочу, чтобы это произошло, и пойду на все, чтобы этого избежать, но не делай из меня высокоморальную особу, оскорбленную в своих лучших чувствах. Не забывай, что мою семью не назовешь высокоморальной. Мой отец, несмотря на все свое обаяние, был мошенником. Мой кузен Чарльз ничуть не лучше. Правда, дело замяли, и вместо суда его спровадили в колонию. А мой кузен Джералд подделал чек в Оксфорде. Но он пошел на войну и был посмертно награжден крестом Виктории за отвагу. Я пытаюсь доказать тебе, что не бывает ни абсолютно плохих, ни абсолютно хороших людей. Я и себя не считаю стопроцентно честной – просто никогда не подвергалась искушению. Но чем я могу похвастаться, так это храбростью и преданностью!
– Дорогая!.. – Джереми встал и подошел к ней. Наклонившись, он коснулся губами ее волос.
– А теперь, – улыбаясь, сказала дочь лорда Эдуарда Трентона, – что же нам делать? Попытаться раздобыть где-нибудь деньги?
Лицо Джереми омрачилось.
– Не вижу, каким образом.
– Заложить дом… А, понимаю, – быстро проговорила Франсис, – он уже заложен. Конечно, ты сделал все возможное. Значит, нужно вытянуть из кого-то деньги. Вопрос в том, из кого именно? Полагаю, есть только одна возможность – черноволосая Розалин.
Джереми с сомнением покачал головой:
– Требуется очень большая сумма… А Розалин не может трогать основной капитал – он находится под опекой до конца ее дней.
– Я этого не знала. Мне казалось, она распоряжается им полностью. А что произойдет после ее смерти?
– Капитал перейдет к ближайшим родственникам Гордона – иными словами, будет поделен между мной, Лайонелом, Аделой и сыном Мориса Роули.
– То есть перейдет к нам… – медленно произнесла Франсис и умолкла.
В комнате, казалось, внезапно повеяло холодом. Затем она продолжила:
– Ты мне этого не говорил. Я думала, деньги перешли к ней целиком и полностью и она может оставить их кому пожелает.
– Нет. Согласно статуту от 1925 года, касающемуся наследства при отсутствии завещания…
Сомнительно, чтобы Франсис внимательно слушала его объяснение.
– Едва ли это затрагивает нас лично, – заметила она, когда он умолк. – Мы умрем значительно раньше, чем Розалин достигнет пожилого возраста. Сколько ей лет? Двадцать пять – двадцать шесть? Она запросто может дожить до семидесяти.
– Мы могли бы попросить у нее в долг, как у родственницы, – неуверенно предположил Джереми. – Возможно, она великодушная девушка – мы ведь мало о ней знаем…
– Тем более что мы были с ней достаточно любезны, в отличие от Аделы, – добавила Франсис.
– Только не должно быть и намека на… э-э… подлинную причину, – предупредил ее муж.
– Разумеется, – с раздражением откликнулась Франсис. – Беда в том, что нам придется иметь дело не с ней самой. Она полностью под каблуком своего братца.
– Весьма несимпатичный молодой человек, – заметил Джереми Клоуд.
Франсис неожиданно улыбнулась:
– Вовсе нет. Он очень привлекательный. Хотя, по-моему, не всегда разборчив в средствах. Но то же самое относится и ко мне. – Ее улыбка стала жесткой. Она посмотрела на мужа. – Мы не должны сдаваться, Джереми. Нужно обязательно найти какой-то выход – даже если мне придется ограбить банк!
Глава 3
– Опять деньги! – воскликнула Линн.
Роули Клоуд кивнул. Это был высокий широкоплечий молодой человек с загорелым лицом, задумчивыми голубыми глазами и очень светлыми волосами. Его медлительность выглядела скорее намеренной, нежели природной. В тех случаях, когда многие не лезли бы за словом в карман, он всегда предпочитал сначала подумать.
– Да, – отозвался Роули. – В наши дни, кажется, все сводится к деньгам.
– Но я думала, фермеры преуспевали во время войны.
– Да, но ведь это не может продолжаться вечно. Через год все вернется на прежнее место. Оплата труда растет, работников не найдешь днем с огнем, все недовольны, и никто не знает, что делать, – если, конечно, не можешь фермерствовать на широкую ногу. Старый Гордон это предвидел и собирался вмешаться.
– А теперь? – спросила Линн.
Роули усмехнулся:
– А теперь миссис Гордон едет в Лондон и тратит пару тысяч на норковое манто.
– Это… это несправедливо!
– Да нет… – Помедлив, он добавил: – Я бы хотел купить тебе норковое манто, Линн.
– Как она выглядит, Роули? – Линн хотелось услышать мнение человека своего возраста.
– Вечером сама увидишь – на приеме у дяди Лайонела и тети Кэти.
– Да, знаю. Но я хочу, чтобы ты мне рассказал. Мама говорит, что она полоумная.
Роули задумался.
– Ну, я бы не сказал, что интеллект – ее сильная сторона. Но думаю, она только выглядит полоумной, потому что стесняется.
– Стесняется? Чего?
– Многого. В основном, очевидно, своего ирландского акцента. Боится, что возьмет вилку не в ту руку или не поймет какой-нибудь литературной ассоциации.
– Значит, она… ну, необразованная?
Роули снова усмехнулся:
– Ну, она не леди, если ты это имеешь в виду. У нее красивые глаза, приятный цвет лица и на редкость простодушный вид – полагаю, старый Гордон на это и клюнул. Не думаю, что это напускное, – хотя, конечно, кто знает? Она выглядит абсолютно безвольной и во всем подчиняется Дэвиду.
– Дэвиду?
– Это ее брат. По-моему, на нем пробу негде ставить. – Сделав паузу, Роули сказал: – Мы ему не слишком нравимся.
– А почему мы должны ему нравиться? – резко осведомилась Линн и добавила, когда он удивленно посмотрел на нее: – Я имею в виду, что тебе ведь он не нравится.
– Безусловно. И тебе тоже не понравится. Он не из нашего теста.
– Откуда ты знаешь, кто мне понравится, а кто нет? За эти три года я многое повидала. Думаю, мой кругозор расширился.
– Что верно, то верно – ты повидала больше меня.
Роули произнес это абсолютно спокойно, но Линн внимательно на него посмотрела, чувствуя, что за этим спокойствием что-то кроется.
Он не отвел взгляда, на его лице не отразилось никаких эмоций. Линн вспомнила, что никогда не могла прочитать мысли Роули.
В мире все шиворот-навыворот, подумала она. Обычно мужчины уходили на войну, а женщины оставались дома. Но у них получилось совсем наоборот.
Один из двоих молодых людей – Роули Клоуд или Джонни Вэвасур – должен был остаться на ферме. Они бросили жребий, и Джонни выпало отправляться на фронт. Он почти сразу же погиб в Норвегии. Роули же за все годы войны ни разу не был дальше двух миль от дома.
А Линн побывала в Египте, в Северной Африке, на Сицилии. Она не раз попадала под огонь. И в итоге вернулась с войны к Роули, который оставался дома…
Внезапно Линн подумала: а вдруг ему это неприятно? И нервно усмехнулась:
– Иногда кажется, будто все перевернулось вверх дном, верно?
– Не знаю. – Роули рассеянно посмотрел в сторону поля. – Зависит от точки зрения.
– Роули… – Она колебалась. – Ты не расстраиваешься… я имею в виду, из-за Джонни…
Его холодный взгляд заставил ее умолкнуть.
– Оставь Джонни в покое! Война кончилась – мне повезло!
– Ты хочешь сказать… – Линн запнулась, – повезло, потому что тебе не пришлось…
– Разве это не удача?
Она не знала, как реагировать на его слова. В спокойном голосе Роули слышались нотки раздражения.
– Конечно, – проговорил он с улыбкой, – девушке из армии будет нелегко сидеть дома.
– Не говори глупости, Роули, – сердито одернула его Линн.
Почему она сердится? Не потому ли, что в его шутке есть некоторая доля правды?
– Ну, – промолвил Роули, – полагаю, мы можем поговорить о свадьбе. Если, конечно, ты не передумала.
– Разумеется, нет. Почему я должна была передумать?
– Кто знает? – рассеянно протянул он.
– Ты имеешь в виду, что я… – Линн помедлила, – изменилась?
– Не слишком.
– А может быть, ты передумал?
– Ну нет. Я-то не изменился. На ферме вообще мало что меняется.
– Хорошо, – сказала Линн, чувствуя, что напряжение несколько разрядилось. – Тогда давай поженимся. Когда бы ты хотел?
– Июнь тебя устроит?
– Да.
Они замолчали. Все было решено. Тем не менее Линн ощущала странное уныние. Хотя Роули был таким же, как всегда, – сдержанным и не склонным к эмоциям, но любящим и преданным. Они всегда любили друг друга, хотя почти не говорили об этом. Так зачем же говорить о любви сейчас?
В июне они поженятся, станут жить в «Плакучих ивах» (ей всегда нравилось это название), и больше она никуда не уедет. Не уедет в том смысле, какой имели для нее эти слова теперь. Возбуждение, когда убирают трап и команда снует по палубе… Волнение, когда самолет взмывает к небу, а земля остается внизу… Незнакомый берег, постепенно приобретающий очертания… Запах горячей пыли, керосина и чеснока, бойкая болтовня на иностранных языках… Красные пуансеттии – причудливые цветы, гордо возвышающиеся в покрытых пылью садах… Быстрая упаковка вещей, не зная, где придется распаковывать их в следующий раз…
Теперь все это позади. Война кончилась, Линн Марчмонт вернулась домой. «Моряк из морей вернулся домой…»[15]«Но я уже не та Линн, которая уезжала отсюда», – подумала она.
Подняв взгляд, Линн увидела, что Роули наблюдает за ней.
Глава 4
Приемы у тети Кэти почти всегда проходили одинаково. В них ощущалось нечто торопливое и неумелое, что было характерно и для самой хозяйки дома. Доктор Клоуд выглядел так, будто с трудом сдерживал раздражение. Он был неизменно вежлив с гостями, но они чувствовали, что эта вежливость дается ему нелегко.
Внешне Лайонел Клоуд походил на своего брата Джереми. Он был таким же седым и худощавым, но не обладал невозмутимостью, свойственной адвокату. Нервозность и раздражительность доктора Клоуда отталкивали многих пациентов, делая их нечувствительными к его знаниям и опыту. По-настоящему Лайонела интересовали только научные исследования, а его хобби являлось использование лекарственных растений. Обладая педантичным умом, он с трудом терпел причуды жены.
Линн и Роули называли миссис Джереми Клоуд Франсис, но миссис Лайонел Клоуд именовали «тетя Кэти». Они любили ее, хотя считали смешной и нелепой.
Прием, устроенный по случаю возвращения Линн, был всего лишь семейным сборищем.
Тетя Кэти с любовью приветствовала племянницу:
– Ты так загорела, дорогая. Наверно, в Египте. Ты прочитала книгу о пророчествах пирамид, которую я послала тебе? Так интересно! Это все объясняет, не правда ли?
Линн избавило от ответа появление миссис Гордон Клоуд и ее брата Дэвида.
– Розалин, это моя племянница, Линн Марчмонт.
Линн, скрывая любопытство, посмотрела на вдову Гордона Клоуда.
Да, девушка, которая вышла замуж за старого Гордона Клоуда из-за его денег, была хорошенькой и выглядела простодушной, как говорил Роули. Черные волнистые волосы, темно-голубые ирландские глаза, полураскрытые губы…
Все остальное было в высшей степени дорогим – платье, драгоценности, наманикюренные руки, меховая накидка. Обладая изящной фигуркой, она тем не менее не умела носить дорогую одежду так, как носила бы ее Линн Марчмонт, если бы ей представилась такая возможность. «Но она никогда тебе не представится!» – шепнул ей внутренний голос.
– Здравствуйте, – произнесла Розалин Клоуд и добавила, неуверенно повернувшись к стоящему рядом мужчине: – Это… это мой брат.
Дэвид Хантер тоже поздоровался. Это был худощавый молодой брюнет с темными глазами, дерзким и вызывающим лицом.
Линн сразу поняла, почему он так не нравится всем Клоудам. За рубежом она не раз встречала мужчин такого типа – бесшабашных и довольно опасных. На них невозможно полагаться – они сами устанавливали для себя законы и плевать хотели на всю Вселенную. Такие люди многого стоили в бою, но, не находясь на линии огня, доводили своих командиров до белого каления.
– Вам нравится жить в «Фарроубэнке»? – обратилась Линн к Розалин Клоуд.
– По-моему, дом просто чудесен, – ответила та.
– Бедняга Гордон неплохо устроился, – с усмешкой произнес Дэвид Хантер. – Он не жалел расходов.
Это соответствовало действительности. Когда Гордон решил обосноваться в Уормсли-Вейл – точнее, проводить здесь малую часть своей деловой жизни, – он построил себе новый дом, будучи слишком большим индивидуалистом, чтобы жить в здании, насыщенном духом предыдущих обитателей.
Гордон нанял молодого модного архитектора и дал ему карт-бланш. Половина жителей Уормсли-Вейл считала «Фарроубэнк» чудовищным сооружением: прямоугольные очертания, встроенная мебель, скользящие двери, стеклянные столы и стулья приводили их в ужас. Только ванные вызывали искреннее восхищение.
На лице Розалин был написан благоговейный восторг. Усмешка Дэвида заставила ее покраснеть.
– Вы демобилизовались из Женской вспомогательной службы, верно? – спросил Дэвид у Линн.
– Да.
Он скользнул по ней оценивающим взглядом, и она почувствовала, что краснеет.
Неизвестно откуда появилась тетя Кэти. У нее был дар материализоваться из пустоты – возможно, она научилась этому трюку на многочисленных спиритических сеансах.
– Ужин подан, – слегка запыхавшись, возвестила тетя Кэти и добавила как бы между прочим: – Думаю, лучше называть это ужином, чем обедом, чтобы не обманывать ничьих ожиданий. С продуктами стало так трудно. Мэри Луис говорит, что каждую неделю дает торговцу рыбой лишние десять шиллингов. По-моему, это аморально.
Лайонел тем временем разговаривал с Франсис Клоуд.
– Ну-ну, Франсис, – сказал он с нервным смешком. – Никогда не поверю, что ты в самом деле так думаешь… Пошли за стол.
Они направились в довольно убогую столовую – Джереми и Франсис, Лайонел и Кэтрин, Адела, Линн и Роули. Семейство Клоуд – и двое посторонних. Ибо Розалин, хотя и носила ту же фамилию, не стала, в отличие от Франсис и Кэтрин, настоящей Клоуд.
Она была здесь чужой и поэтому нервничала. А Дэвид… Дэвид выглядел изгоем – причем не только в силу необходимости, но и по собственному выбору. Линн размышляла об этом, садясь за стол.
Воздух был насыщен какими-то сильными эмоциями, подобными электрическому току. Неужели это ненависть? Во всяком случае, нечто разрушительное.
«Злоба и неприязнь ощущаются повсюду, – внезапно подумала Линн. – Я чувствую их с тех пор, как вернулась домой. Очевидно, это последствия войны. В поездах, в автобусах, в магазинах, среди клерков и даже фермеров. Полагаю, на заводах и шахтах еще хуже. Но здесь не просто злоба – она имеет конкретную причину. Неужели мы так ненавидим этих чужаков, забравших то, что мы считали своим? Нет – во всяком случае, пока что. Скорее всего, они ненавидят нас!»
Открытие так ее потрясло, что она принялась молча о нем размышлять, не замечая сидящего рядом Дэвида Хантера.
– Вы о чем-то задумались? – спросил он вскоре.
Его голос был добродушно-насмешливым, но Линн почувствовала угрызения совести. Чего доброго, он подумает, что у нее дурные манеры.
– Простите, – извинилась она. – Я думала о том, во что превратился мир.
– Как удручающе неоригинально! – холодно заметил Дэвид.
– Да, верно. Мы все стали слишком серьезными. И кажется, пользы от этого никакой.
– По-моему, куда практичнее стремиться к вреду, чем к пользе. За последние несколько лет мы придумали несколько удобных приспособлений для этой цели, включая pice de rsistance[16] – атомную бомбу.
– Об этом я и думала… О, я имею в виду не атомную бомбу, а злобу – холодную и практичную.
– Злобы в мире хоть отбавляй, – согласился Дэвид, – а вот что касается практичности… По-моему, ее было куда больше в Средние века.
– О чем вы?
– О черной магии, восковых фигурках, колдовстве в полнолуние, чтобы навести порчу на соседское стадо или на самого соседа.
– Неужели вы верите в черную магию? – удивилась Линн.
– Возможно, нет, но в старину люди хотя бы старались причинить зло. А теперь… – Он пожал плечами. – Вам и вашей семье не хватит всей злобы мира, чтобы повредить Розалин и мне, верно?
Линн вздрогнула. Внезапно ей захотелось смеяться.
– Сейчас для этого немного поздновато, – вежливо заметила она.
Дэвид Хантер расхохотался. Казалось, разговор забавляет и его.
– Вы имеете в виду, что мы уже улизнули с добычей? Да, теперь к нам не подкопаешься.
– И это доставляет вам удовольствие?
– Куча денег? Разумеется.
– Я имею в виду не только деньги, но и нас.
Читать бесплатно другие книги:
