Ричард Длинные Руки – фрейграф Орловский Гай
Пара коней сумели оборвать ремешки и умчались, остальные визжали и поднимались на дыбы. Я подобрал два туго набитых седельных мешка, вернулся к бревну и козе, вздохнул тяжко и, захватив все в лапы, тяжело поднялся в воздух.
Вдогонку мне выглядывали в страхе и безмерном удивлении. Представляю, какие догадки строят, начиная от того, что дракон вьет гнездо и собирает всякий подходящий материал, как делают воробьи и зяблики, и заканчивая самыми дикими предположениями, на какие только кто горазд…
Набирая высоту, я снова подумал, что не так уж трудно привести сюда войско, сжечь все и выстроить мощный каменный замок. По крайней мере, сейчас. С высоты своего великолепного полета все кажется ясным, простым и легко осуществимым. И вообще я – птеродактиль высокого полета. Нет, уже дракон. Птеродактиль… гм… в прошлом.
И, что удивительно, города практически не отличаются от оставшихся в самом Сен-Мари. Создается впечатление, что варвары, завоевав их, сразу теряют к ним интерес и брезгливо обходят, как нечистые или прокаженные места. Вообще-то знаю немало примеров, когда на одной территории живут два разных народа с разными обычаями и даже разными верованиями, но как-то не ожидал здесь… гм… наверное, потому, что не прошла еще железной поступью кроткая и всепрощающая церковь с ее нетерпимостью к иным богам?
Гора с пещерой на вершине, где я оставил пленницу или жертву, как ее называть точнее, быстро вырастает в размерах. Крохотная женская фигурка появилась в пещерном зеве. Не видя ничего опасного вблизи, моя жертва вышла на каменный выступ и глянула вниз, но быстро отступила, убоявшись смотреть в бездну.
Я парил на большой высоте, раскинув крылья, тихо и не привлекая внимание хлопаньем крыльев, однако она успела заметить меня по мелькнувшей тени, ринулась бегом обратно.
Когда я пошел на снижение, подол ее платья мелькнул на темном фоне пещеры и растворился во мраке. Когти заскрежетали по камню, я втащил козу в пещеру и швырнул на середину, а следом бросил сухой ствол дерева.
– Женщина? Ты где?
Она откликнулась из своей норки дрожащим голоском:
– Я здесь!
– Выходи, – велел я. – И разделывай козу.
Она крикнула:
– Ни за что!
– Почему?
– Ты меня съешь.
Я прорычал оскорбленно:
– Чего это вдруг?
– Ты ж дурной, – сказала она рассудительно. – Драконы все дурные. И уже забыл, о чем мы с тобой договаривались?
Я изумился:
– А мы о чем-то договаривались? И свидетели есть? Вообще-то дурная здесь ты. Зачем тогда я ловил эту рогатую?.. Мы ж условились с тобой сперва тебя откормить, а потом съесть. Выходи.
Она робко высунула голову, готовая отпрянуть при любом движении.
– Но чем ее разделывать? У меня нет даже ножа…
– Уже есть, – перебил я и бросил к ее ногам вещевой мешок. – Там все тебе нужное.
Она быстро ухватила седельную суму, я видел, как заблестели восторгом и надеждой ее глаза. Лицо вспыхнуло радостью, мгновенно прикинула, как может применить не только для разделки козы, я тоже вроде козы, хоть и побольше, но когда подняла голову, сказала торопливо:
– Хорошо, я разделаю это… Но только останусь здесь. На входе… ну, сюда.
Я прорычал:
– Чтоб в любой момент обратно, как трусливая крыса?
– Я не трусливая крыса! – сказала она с негодованием.
– Тогда чего же…
Она подумала и сказала с фальшивой улыбочкой и таким неестественно сладеньким голоском, что не обманула бы даже придорожный камень:
– Нет-нет, что ты! Я как раз мечтаю поскорее и получше откормиться, чтобы ты меня съел и получил удовольствие!
– Вот это хорошо, – одобрил я. – Я люблю получать удовольствие. Ты молодец. Давай, снимай шкуру. Да не свою, а козью. Готовь, посмотрим, что ты умеешь… как женщина.
Глава 7
Она села так, чтобы оставаться в своей крохотной пещерке, коза между нами на пороге, а я в центре этого большого зала со сталактитами на своде. Раньше я полагал, что они бывают только в подземельях, но, видимо, это следствие возраста горы, а не ее местонахождения.
– А ты в самом деле, – поинтересовался я, – вкуснее козы?
Она растерянно приоткрыла рот, вроде бы согласиться – опасно, могу обед начать с нее, но и признаться, что какая-то коза лучше нее – обидно, для женского самолюбия вообще немыслимо, ни одна женщина не признает преимущество другой женщины, сложная задача, наконец ответила чисто по-женски:
– Ты бы лучше сучьев принес! А это целое дерево, его надо пилить и колоть…
– Зато сухое, – сказал я.
– Его надо порубить…
– Не надо, – ответил я.
Она вздрогнула и подалась в глубь своей норки, когда дерево затрещало в моей лапе, распадаясь на щепки с лохматыми краями.
– Ого! Ну ты и зверюга…
– Можешь пощупать мои мускулы, – предложил я скромно.
Она настороженно отступила вглубь, затем собрала разлетевшиеся щепочки и начала ставить их шалашиком, а самые мелкие внизу, но сколько не била кресалом по огниву, искры вылетают яркие, шипящие, однако дерево упорно отказывается воспламеняться.
Я слышал, как она ругается сквозь зубы, даже сказала что-то резкое на непонятном для меня языке, что, возможно, и не язык вовсе. Я размышлял о странном устройстве Гандерсгейма, стараясь найти аналогии, с ними всегда проще и спокойнее, а на ее злое ворчание сказал насмешливо:
– Разговариваешь сама с собой? Это первый признак безумия.
Она огрызнулась:
– Первый признак – разговаривать с тобой.
– Правда?
Ее глаза сердито блеснули.
– А разве нет? Дракон, видите ли… И вот оно, представьте себе, разговаривает! Только люди могут разговаривать, понял?
Я буркнул:
– Ну почему же так резко… Женщины вон тоже разговаривают.
Она оскорбленно засопела и отвернулась. Я создал шарик огня и метнул из-за ее спины в щепочки. Вспыхнуло, мелкое пламя затрепыхалось на дне, принялось лизать щепочки и даже пыталось расщелкивать те, что покрупнее.
Женщина сердито оглянулась. Испуг и возмущение дивно сочетаются на суровом и решительном лице с возмущенным взглядом.
– Это ты плюнула в огонь, ящерица?
– Я не плевал, – ответил я. – В огонь плевать – непристойно. Некрасиво. Хотя идею ты подбросила…
– Насчет плеваться?
– Нет, но если я дракон, то могу быть огнедышащим… Надо попробовать…
Она поспешно отодвинулась.
– Не смотри на меня так! Ты меня еще не откормил. Да и просто поджарить мало. Надо сперва зерна принести для гарнира, соли, специй…
– Все найду, – пообещал я. – А потом сядем да ка-а-ак нажремся!
Костер разгорелся ярко, она поглядывала то на огонь, то на меня.
– Наверное, здорово, когда у тебя внутри еще и кузница? А с виду ты такой холодный и противный…
– Чего во мне только нет, – ответил я скромно. – Я весь из достоинств, больших и малых.
– Ну-ну… – пробормотала она. – А самое большое у тебя достоинство – непомерная скромность.
– Да, – согласился я довольно. – Чего много, того много.
Она сдирала шкуру достаточно умело, деловито, не морщилась, настоящая дочь степей, что овец режет сама, а не просит помочь соседа. Снятую шкуру отшвырнула в сторону, выделка потом, тушку не стала разрезать на части, но со знанием дела точно рассекала сухожилия, отделяя равные куски мяса и натыкая на прутья.
Я лежал неподвижно, морду положил на лапы, глаза закрыл, мне достаточно и запахов, чтобы видеть ее всю со всеми страхами, надеждами, жаждой выжить уцелеть, не сдаваться и, если получиться, победить.
Мышцы ноют от усталости, которую никак не назовешь сладкой, чуточку переборщил я с размерами. Пожалуй, во время следующего вылета сброшу пару сот фунтов…
Я начал дремать, когда ноздрей коснулся сладковатый запах. Глаза сами приоткрылись, женщина у костра деловито переворачивает на вертеле тушку. Ободранная и выпотрошенная коза выглядит не крупнее зайца, бока уже подрумянились, но внутри мясо не прожарено, потому и сгребает уголья в кучу, чтобы жару побольше.
Отдельно на прутиках подрумяниваются небольшие ломтики с самых лакомых частей.
Я прорычал:
– Неплохо…
Она вздрогнула, напряглась.
– Проснулся? Ты спи, спи, ящерица.
– А ты мне горло перережешь? – спросил я, она напряглась, похоже, я угадал, потому распахнул пасть и захохотал: – Глупенькая, я пошутил… Меня зарезать невозможно. Моя смерть отделена от тела.
Она удивилась:
– Как это может быть?
Я прорычал лениво:
– Бессмертным быть нельзя. Но можно свое уязвимое место отделить от себя. Я, например, держу его вот в том камне…
Она проследила за моим указующим когтем, грустно улыбнулась.
– Ну да, ну да. Я, чтобы тебя обмануть, должна украсить тот камень цветами и гирляндами, чтобы ты поверил, что я поверила. На самом же деле твоя смерть находится на дальнем диком острове в море, где спрятана в сундук, а тот на дереве…
Я сказал с уважением:
– Умная девочка. Откуда ты это знаешь? Впрочем, неважно. Главное, чтобы не делала глупостей. А то твоя неудачная попытка меня зарезать разбудит во мне зверя, и я тебя сожру на месте. С туфлями… Как хорошо пахнет! Похоже, у твоих родителей не так уж много слуг?
Она сразу ощетинилась, лицо напряглось.
– Мой отец умрет с горя!
– Он сам тебя отдал, – напомнил я.
– Его заставили, – сказала она с заблестевшими глазами. – Сказали, что он нарушил закон, взяв с собой в переход через пустыню женщину. И хотя он брал меня с собой и раньше, но тогда ты не попадался на дороге, мерзкий монстр!.. А сейчас все решили, что ты послан в наказание за попрание святых законов…
– Каких именно?
Она отмахнулась.
– Всегда можно что-то найти, если нужно.
– Как тебя зовут? – спросил я.
Она вздрогнула, спросила настороженно:
– А тебе зачем?
Я прорычал угрожающе:
– Женщина, откуда в тебе столько вопросов? Имена почему придуманы такими вот умными, как я, драконами? Для удобства. Раз уж я тебя не съем… сегодня, то лучше тебя называть как-то иначе, чем «Эй ты!».
Она проговорила неуверенно:
– Мириам.
– Настоящее имя? – спросил я.
Она огрызнулась:
– А почему нет?
– Да как-то боишься его называть, – заметил я. – Воровка, наверное?.. Тебя не ищут за кражу нижнего белья короля?
Она переспросила:
– Что такое нижнее белье?
Я махнул лапой, когти скрежетнули по полу, оставляя мелкие искорки.
– Господи, опять вопрос… Ладно, пусть будет Мириам. Все-таки лучше, чем «Эй ты!» и «Женщина!». Вообще-то даже хорошее имя. Древнее и красивое. Ты лопай, лопай!.. Откармливайся. Я худых не люблю. Мы все любим полненьких, хоть на худых и оглядываемся. Ты где вообще-то живешь?
Она снова непонятно почему насторожилась, подобралась, на лице четко проступила враждебность.
– А тебе зачем?
Я шумно вздохнул, по пещере прокатился ветер, а угли из костра разметало по пещере. Мириам сперва отшатнулась в испуге, но когда поняла, что я еще не нападаю, кинулась сгребать угли обратно в кучу, словно вот сейчас вся каменная пещера вспыхнет жарким огнем, и мы все сгорим в жутких корчах и с жалобными криками.
– Женщина, – сказал я со скукой, – ты точно не скрываешься за кражу или другие непотребные, судя по твоему виду, деяния?
– Нет…
– Тогда почему такие вопросы?
– В Иглеазе, – ответила она.
– Это где?
Она махнула рукой:
– В той стороне. Маленький такой городок, даже не городок, а так, поселение, зато на перекрестке дорог перед Большой Пустыней.
Я кивнул, в следующий полет посмотрю, где этот Иглеаз. Относить эту отважную дочь степей придется глубокой ночью. Правда, есть небольшая, но серьезная загвоздка…
Мириам спросила внезапно:
– А у тебя есть имя?
– Имя? – удивился я. – Есть… А зачем тебе?
– А как к тебе обращаться? Просто дракон? Или ящерица? Рептиль?..
Я подумал, кивнул:
– Да, конечно. Зови меня Шумилом. Это… подходит.
Она чуточку улыбнулась.
– Ну вот и хорошо. Шумил – вполне для крупного рептиля. Итак, Шумил, что ты планируешь дальше?
Я подумал, почесал голову.
– Ну, раз мы с тобой договорились пока не есть тебя…
– …а сперва откормить, – подхватила она, видя, что я запнулся, – вы, рептилии, как и все мужчины, предпочитаете упитанных, хоть и засматриваетесь на худеньких, то ты будешь мне носить много хорошей еды…
– …пока ты не сбежишь, – прервал я. – Думаешь, не понимаю? Нет уж, никуда ты не сбежишь…. Даже если бы могла.
Она вскинула голову и посмотрела мне в страшные глаза прямо и с вызовом.
– Почему?
– Люди побоятся тебя принять обратно, – сказал я. – Логика проста: лучше отдать тебя одну, чем следом явится разгневанный дракон и сожрет всех, а остальных просто убьет, разорвет, сожжет…
Она слабо пискнула:
– Разве ты обманут? Ты сам меня не съел.
– Сразу, – уточнил я. – Не съел сразу. Но вообще мы договорились съесть тебя чуть позже. Откормленную. А если сбежишь, люди испугаются, что дракон явится мстить.
Она помолчала, затем я услышал тяжелый вздох.
– Гадкая ты рептилия… но людей знаешь. Они такие. Схватят, свяжут и снова отдадут тебе. На муки.
– Какие муки? – возразил я. – Я тебя сразу же и съем. Даже худую.
– Подавишься, – буркнула она.
– Проверим? – предложил я.
В ответ она швырнула через щель в меня увесистым камнем.
– Сильная женщина, – сказал я с одобрением.
– А ты гад чешуйчатый!
– Да, – согласился я горделиво и выгнул шею, чтобы полюбоваться на свое великолепное тело с высоким, блестящим алмазными иглами гребнем, ровными плитками брони на спине, переходящей в крупную чешую на боках и мелкую – на брюхе. – Ты молодец, все время восторгаешься, какой я замечательный красавец. Я это люблю.
Она озадаченно промолчала.
Итак, зовут ее Мириам, она единственная дочь проводника караванов. Он уже сорок лет водит их через пустыни, прямо Моисей, но вчера случилось страшное: были потеряны два бурдюка с водой, что вообще-то пустяки, но когда у единственного на всем пути родника расположился огромный дракон, все поняли, что погибнут, если повернут назад, но так же погибнут, если попытаются достичь ближайшего, но вообще-то далекого города, с их ничтожными запасами воды.
– Богатые караванщики, – сказала она потухшим голосом, – во всем обвинили моего отца.
– У сильного всегда бессильный виноват, – сказал я, почесал голову и сказал гордо: – Сам придумал. Ну, почти. Здесь.
Она сказала потерянно:
– Как будто он мог знать, что на дороге вдруг появится дракон!
– Красавец и умница, – вставил я. – И в знак дикого восторга мне подарили тебя. Это же так понятно!
Она бросила на меня злой взгляд.
– Что ты за…
– Не отвлекайся, – сказал я благожелательно, – потом расскажешь, какой я замечательный. Что было дальше?
Она тяжело вздохнула.
– Отец оправдывался, как мог, но они велели схватить меня и отдать чудовищу… в надежде, что тот взамен даст приблизиться к воде. Так и получилось. Думаю, они счастливы. Но отец мой может не пережить такого тяжкого горя…
Я ощутил сильнейший укол совести, о таком повороте как-то не думал.
– А чего ты потащилась с отцом? – спросил я грубо. – Это неженское дело.
Она пожала плечами:
– У бедных многое из неженского становится женским. Я сильная, отцу была нужна моя помощь. Да и сама не люблю сидеть на месте.
– Это заметно, – проворчал я.
Она вскинула брови.
– Что?
– Что не любишь сидеть дома, – пояснил я, – и ждать, когда тебя кто-то возьмет замуж. Но что делать, мир таков. Женщина должна сидеть дома и сопеть в тряпочку.
Она возразила с негодованием:
– Я не такая!
– Да вижу, вижу… Не трудно в мужском мире?
Она с самым независимым видом покачала головой.
– Зато интересно. Я не люблю сидеть сложа руки. А у мужчин всегда есть работа, есть занятия.
Она сидела ровно, спина прямая, взгляд гордый, уже позабыв, что я и есть то самое чудовище, нельзя все время жить в страхе, хотя некоторые люди живут, но такие и живут недолго, и существование их назвать жизнью трудно.
– Отважная ты, – признал я. – Вылезай, что мы разговариваем через порог?
– А что, у драконов это плохая примета?
– Мы в приметы не верим, – сообщил я. Подумал, уточнил: – Приметы – для слабых.
Она посмотрела с удивлением, покачала головой.
– У людей тоже только слабые верят в приметы… А ты откуда такое знаешь?
Я широко зевнув, показав огромную пасть и длинные, как ножи, острые зубы.
– Да как-то сожрал одного… – сообщил я небрежно, – философа. Теперь вот маюсь.
Она зябко поежилась.
– Ужасно. Но так можно стать самым умным на свете!
Я прорычал недовольно:
– Вот-вот. А кому это надо? От ума одно горе и много неприятностей. Потому стараюсь мужчин не жрать, вдруг попадется умный? Другое дело – женщины. Все дуры, это хорошо. К тому же дуры вкуснее.
Она подумала, сказала решительно:
– Вообще-то я умная.
– Не бреши, – сказал я равнодушно.
– Почему это я вру?
– Красивая, – сказал я.
Она удивленно вскинула брови.
– Ну и что?
– Значит, – объяснил я, – дура. У вас либо умная, либо красивая. А раз красивая…
Она посмотрела на меня с недоверием.
– Я?.. Никто мне такого не говорил.
– Я говорю.
Она некоторое время смотрела на мою морду, в мои ящеричьи глаза, наконец взгляд ее потух.
– Да, – проговорила она надломленным голосом, – если на взгляд рептилии с крыльями, то да, наверное…
Я зевнул и сказал с удовлетворением:
– Ну вот и доказательство, что дура. Только круглая, просто круглейшая дура не видит, что ты красивая… так что давай откармливайся побыстрее. Скоро есть тебя будем.
Она умолкла, глядя на меня озадаченно, а я снова закрыл глаза. Плечи все еще ноют, это от повторных сетов полета выделяется молочная кислота. Мышцы растут и укрепляются, но растут не во время тренировки, как думают дураки, а во время отдыха, так что я лежал, прислушиваясь к блаженному ощущению ремонта во всем теле, когда крохотные бригады укрепляют мышцы и сухожилия, смазывают суставы, расширяют каналы связи по нервам.
Расположился я далеко от входа в ее каморку, ленивый и расслабленный, глаза прикрыл, вроде бы дремлю, и она решилась выдвинуться на пару шагов, чтобы сгрести выкатившиеся из костра крупные угли обратно. Я этого момента дожидался долго и терпеливо: кончик моего хвоста бесшумно уперся в огромную глыбу камня вблизи входа в ее норку, та заскрипела просто предательски и поползла медленно, как королева на эшафот.
Мириам в страхе оглянулась, но камень уже передвинулся и наглухо перекрыл ей вход в убежище. Она застыла в страхе, разом поняв мое коварство и свою беспечность.
Читать бесплатно другие книги:
