Банкротство мнимых ценностей Рой Олег
– Мы туда за час доедем, я ручаюсь, – Крутилин не верил своей удаче. – Я тебя не обижу. Бумажник весь твой.
– За час не доедем, а за полтора доберемся, – пробасил бородатый. – Я те места знаю. Только, чур, деньги вперед. Бумажник, так и быть, себе оставь, а деньги я возьму.
Крутилин вынул все имеющиеся купюры:
– Держи.
Бородатый дал по газам.
Теплое нутро автомобиля обволокло Лохнесса, и он, привалившись виском к двери, мерно покачивался ей в такт.
– Музыку включить? – спросил бородатый.
Евгений не ответил.
В начале августа 1995 года Лохнесс с двумя приятелями махнул отдыхать в Крым. Ему было двадцать четыре года, он уже владел своим бизнесом, заработал первые в жизни «солидные» деньги и жаждал развлечений и приключений.
В тот день они поднялись на одну из красивейших крымских гор – Ай-Петри. Полюбовались открывавшимися сверху видами и, объевшись тяжелой восточной еды в ресторане на вершине, довольные и усталые, решили, что пора идти обратно. Шагали весело, спускаться по петляющей дороге, с поворотами на сто восемьдесят градусов, прозванными в народе «тещины языки», было куда проще, чем взбираться.
Они дошли до знаменитой Серебряной беседки и остановились, чтобы сфотографироваться на ее фоне. Внезапно послышался шум мотора, и из-за поворота показалась машина. Она остановилась недалеко от ребят, прямо напротив крутого обрыва. Из автомобиля опрометью выскочила девушка в белом платье и скрылась за соседними кустами. Очевидно, ей стало плохо за время путешествия, резкие изгибы дороги и перепады давления часто играли такие злые шутки с непривычными туристами.
Сам не зная почему, Женя обратил внимание на машину. За рулем зеленых «Жигулей», крепко в него вцепившись, сидела еще одна девушка, бледная, с каким-то отстраненным и пустым взглядом. Взгляд этот Лохнессу не понравился. «Наркоманка, что ли?» – подумал он и поспешил отвернуться.
В это время из-за кустов показалась первая девушка, и парни наперебой принялись заигрывать с ней: она оказалась очень симпатичной и к тому же здорово была смущена произошедшей с ней неприятностью.
Женя не отставал от приятелей и уже забыл про вторую девушку, сидевшую в машине, когда услышал звук, из-за которого весь покрылся мурашками. Это был шорох шин по гравию. Он медленно обернулся и увидел, как автомобиль, набирая ход, приблизился к краю обрыва… Бампер мелькнул в воздухе, и через мгновение где-то внизу раздался жуткий грохот и скрежет, а следом за ним – звук взрыва. Ребята ошеломленно застыли на месте, потом бросились к краю пропасти и увидели полыхавшую огнем груду железа.
Это происшествие всколыхнуло обычно беззаботных курортников и породило много слухов, еще долго будораживших Южный берег Крыма. Говорили, что тормоза были неисправными, что у водительницы случился сердечный приступ, даже высказывалось предположение, что она просто заснула за рулем.
Но, пожалуй, только Женя знал, что это не так. Еще долго он вспоминал пустой взгляд той девушки. Теперь он был уверен, что девушка не наркоманка, она находилась в полном сознании, когда машина начала скатываться с горы. Она нарочно так сидела и ничего не предпринимала, не нажимала на тормоз, не звала на помощь, просто позволила событиям произойти так, как они произошли. Получается, они с друзьями были невольными свидетелями настоящего самоубийства. Ее подруга тогда плакала, билась в истерике и утверждала, что не знает, почему так произошло, что ничего не предвещало беды, но Женя ей не поверил, он ведь видел те отчаявшиеся глаза. Такие глаза бывают на перепутье. На полпути между жизнью и смертью.
Сейчас, в снежную рождественскую ночь, Лохнесс вспомнил ту девушку в Крыму и понял, что принял единственно правильное решение в своей жизни, которое по-настоящему что-то изменит. Сколько он пытался до этого? Сколько играл с фортуной, боролся, падал, снова вставал, но пришел момент, когда надо признать: у него не получилось. Признать и сделать выводы.
Жить ему больше незачем. То, что было дорого, он потерял в одночасье. Мамы уже нет, стыдно ни перед кем не будет. Кто у него еще остался из близких? Никого. Со своим отцом он незнаком вообще, тот горевать не станет, даже если и узнает. Что уж тут говорить… А про жен, теперь уже бывших, и думать не хочется.
Получается, никто не будет плакать по Лохнессу. Может, и не вспомнят, что он, такой, вообще жил на свете. «А был ли мальчик-то?»
По идее, уйти можно разными способами. Повеситься, отравиться, выброситься из окна, застрелиться (жаль, не из чего), прыгнуть с моста в реку… Ну, пусть не в реку, сейчас зима, но на автостраду или на железную дорогу. Однако все варианты один за другим Женя отмел. Что-то очень мучительно, слишком неэстетично, а бросаясь, например, под поезд, ты волей-неволей делаешь причиной своей гибели постороннего ни в чем не повинного человека. Смерть все же – дело интимное. Поэтому он и ехал сейчас на дачу, туда, где было его последнее пристанище, не оскверненное ничьим предательством и связанное лишь со светлой памятью мамы. Она купила участок, хотя и влезла в жуткие долги, на следующий год после лета в Сташкове, ездила туда при любой возможности, а выйдя на пенсию, и вовсе проводила там время с апреля до поздней осени.
С тех пор, как она заболела, дом так и стоял законсервированным. Лохнесс с женами предпочитал ездить в отпуск за границу, а если и отдыхал в России, то исключительно где-нибудь на элитных турбазах.
Теперь он радовался, что после маминой смерти не продал дом. Там есть газ, печка. Можно разжечь печку и не открывать заслонку, тогда он к утру обязательно угорит. И никто и не подумает на самоубийство, по крайней мере, доказательств не будет. Пьяный человек, поссорился с женой, поехал на дачу и забыл отодвинуть заслонку. Случается.
В конце концов, он сделает, как та девушка в автомобиле, – просто зажжет огонь и не будет ничего предпринимать. Он вдруг понял, что всегда подсознательно восхищался ее силой духа. А сейчас с легкостью может сам поступить так же.
«Легко быть сильным, когда нечего больше терять», – горько подумал он.
Итак, решено, он покончит с собой. И все будут счастливы. Карина получит Марину. Марина получит квартиру, джип, и хотя их, может, и отберут за долги, но Карина не даст ей умереть с голоду, поделится.
Вика. Вот Вика, пожалуй, расстроится… Но хватит уже о других думать, он все время о них думал, сначала о Карине, потом о Марине, и ничем хорошим это не закончилось. А Вика… Может, расстроится она лишь потому, что потеряет работу. Надо искать новую, а в условиях кризиса это непросто. Сколько таких, как она, помощников руководителя на улице оказалось? Но ничего, она справится… Она умница… Вика…
– Эй, камрад, просыпайся!
Женька открыл глаза. Как это он ухитрился заснуть?
– Что, уже приехали?
– Приехали, – пророкотал бородатый, – мать его так! Почти на тот свет.
– Уже?.. – не понял Женька.
– Не знаю, как насчет «уже», но дальше дороги нет.
Крутилин поднял голову и посмотрел через переднее стекло. Свет фар упирался в преграду – поперек дороги лежало большое дерево.
– О господи, где это мы?
– Как где? Да на пути к твоей деревушке. Я, как положено, сразу за постом ГИБДД свернул с шоссе на проселочную дорогу – а тут на тебе здрасьте! Чуть шею себе не сломали. Хорошо, что я скорость здесь сбавил, – бородатый был уже без сигары.
Лохнесс попытался разобраться, где они находятся, но из машины ничего не было видно. Тогда он вышел и огляделся. С одной стороны дороги глухой стеной стоял лес, и было слышно, как гудит в верхушках ветер и деревья, отвечая ему, скрипят и постанывают.
По другой стороне, немного поодаль, тянулось кладбище. В ярком свете месяца легко угадывались кресты, а почти у самой дороги чернела какая-то страшная, непонятной формы, громада. Только через некоторое время Евгений наконец понял, что это такое – руины старой разрушенной церкви.
Не думая ни о чем, повинуясь невесть откуда взявшемуся необъяснимому импульсу, он двинулся в ту сторону, не обращая внимания на доносящееся сзади: «Эй, камрад, ты куда?» Идти оказалось совсем недалеко.
Даже в таком полуразрушенном состоянии церковь выглядела величественно и поражала своими размерами. Вблизи благодаря лунному свету и блестящему полотну снега можно было рассмотреть все детали, вплоть до надписей и граффити, которыми были расписаны и уцелевшие куски стен. Жалкие останки церковной ограды напоминали, что здесь когда-то был богатый приход, а значит, много деревень вокруг. Два-три завитка пропавшего навсегда узора решетки торчали из разрушенных столбов ограды. Сверху, покачиваясь на железной арматуре, сиротливо свисали намертво слипшиеся огрызки кирпичной кладки. А на куполе, вернее, на том, что от него осталось, каким-то чудом держался ангел. Ангел с одним крылом. Очевидно, когда-то он держал в руках крест, венчавший церковь. Где теперь тот крест?.. Так и парил облезлый ангел, прижимая к груди два сжатых кулачка…
Лохнесс остановился, сраженный тем странным ощущением, которое вдруг захватило его целиком. Это открывшееся ему в рождественскую ночь видение он воспринял как знак свыше.
«Я сам как вот эта церковь… – пробормотал он. – Я еще жив – но я уже умер…»
И тут же почувствовал, что ошибается. Несмотря на заброшенное состояние, в храме не было и намека на умирание. Наоборот – весь его гордый и все еще полный достоинства вид словно призывал к жизни, заставлял продолжать существование и бороться, несмотря ни на что.
Женя почувствовал, как перехватило горло и слезы подступили к глазам. Что это? Он ехал, нет, он бежал, чтобы на маминой даче подвести черту. Он рвался к смерти как к избавлению от всех проблем, как к возвращению к покою. И вдруг само место покоя – церковь и кладбище – остановило этот бег. Струна, натянутая до предела, лопнула. Полный банкрот – как в бизнесе, так и в личной жизни – Евгений Крутилин сел в сугроб и завыл.
– Эй, камрад, ты че, че?.. – подбежал к нему бородатый.
Женька рыдал, закрыв лицо руками.
– Ну правда, чего ты? – Бородатый опустился рядом с ним на корточки, неловко обнял за плечи, пытаясь заглянуть в лицо. – Случилось что, да?.. Тебе очень надо было?.. Там чего – на даче-то? Мать, что ли, ждет?
– Нет матери… – мотнул головой Лохнесс. – Умерла. Там больше никого нет.
– Ну а раз никого, чего туда торопиться-то? – резонно заметил бородатый. – Видишь, нам дорогу самим не очистить, здесь трактор нужен. Так что, может, обратно поедем?..
Бородатый говорил с ним участливо и осторожно, как с ребенком или больным.
– Извини, старик, – Женя поднялся. – Давай обратно… В Москву.
– Правильно, в Москву… обратно. – Бородатый засеменил к машине, то и дело оглядываясь, идет ли за ним Евгений. Усадив наконец своего непутевого пассажира, и сам сел за руль, включил зажигание, дал задний ход, развернулся и пулей рванул в сторону города.
– Ты только это… – попросил Лохнесс.
Водитель с тревогой обернулся – что еще?
– Скажи, как это место называется… Знаешь?
– А чего ж не знать? Рождественское это. Тут до дачи твоей километров пятнадцать, не больше, если по прямой, через лес…
Обратно ехали под неумолчный говор бородатого. Он перечислил всех своих родных – теток, дядек, шуринов и племянников, проживающих в этих краях, поведал Крутилину краткую историю своей жизни, рассказал, как он солит грибы да как надо правильно закидывать удочку. Словом, всячески пытался отвлечь своего ночного пассажира от грустных дум.
– У тебя сколько детей? – спросил бородатый.
– Детей… – Крутилин понемногу приходил в себя. – Нет у меня детей.
– А у меня двое. Девчонки, – бородатый заулыбался. – Хочу еще одного. Но чтоб парень. Я своей так и сказал.
– А она?
– А что она? Хихикает. Ты, говорит, брак гонишь, а мне отдуваться… – Бородатый громко засмеялся. – А ты давай, парень, детей заводи. Они по-другому заставляют на жизнь смотреть.
– Это как по-другому?
– А так. Ты начинаешь не для себя жить, а для них. Смысл в жизни появляется.
Когда они въехали в Москву, был первый час ночи.
У Автозаводского моста Крутилин вышел. Здесь, в одном из безликих старых домов, жила Вика. Вика… Слабый тонкий стебелек с огромными серыми глазами.
«Ви-ка», – он тихо произнес, как бы пробуя на язык это новое для него и такое знакомое имя.
Вика работала у него секретаршей, точнее, как это сейчас называется, помощником руководителя. Без всякого фривольного подтекста. Крутилин в этом не нуждался, он был счастлив с Мариной. А вот Вика… Вика любила своего шефа. Нет, она никогда не намекала на свои чувства, не пыталась кокетничать и не переходила границ. Она страдала молча, и лишь глаза выдавали ее. Крутилин делал вид, что ничего не понимает. Он давно решил, что лучше не вселять в девочку несбыточных надежд, не разрушать ее жизнь. Повздыхает и перестанет, найдет себе другого. А на него рассчитывать нечего, для него до последнего дня вообще никого не существовало, кроме Марины…
В храме неподалеку звенели колокола, шла праздничная служба. Лохнесс остановился и прислушался. Перед глазами встала та, порушенная, с однокрылым ангелом, церковь. «Стоит там сейчас одинокая, – подумал Женя, – такая же одинокая, как и я, с такой же израненной, как у меня, душой. А ведь могла бы, как эта, городская, собрать прихожан сегодня на службу. И звон колокольный как бы далеко был там слышен. Там наверняка долгое эхо…»
Лохнесс не был верующим человеком. Ученый-математик, он все обосновывал с точки зрения материи и цифр. Но тут он ухватился за этот колокольный звон, как за спасательную соломинку, и сами собой его губы зашептали: «Господи, спаси и помоги! Спаси и помоги мне, непутевому и не знающему тебя, наставь меня на путь истинный, если еще это можно…»
С этими словами Лохнесс, скользя и шатаясь, решительно направился к дому, где жила Вика. Он никогда не был у нее, но несколько раз подвозил и знал, что она живет с братом в крохотной двушке. Девушка показывала ему свои окна: третий этаж, прямо над подъездом. Евгений шел, прибавляя шаг; хотелось поскорей развеять зарождающиеся сомнения: нужен ли он еще этой девочке. Это могло бы показаться смешным – он, считавший себя таким сильным и уверенным, повидавший на своем веку всякого, сумевший с нуля поднять и раскрутить солидный бизнес, цеплялся за совершенно, казалось бы, слабое существо, вся сила которого была заключена в ее влюбленных глазах. В последний месяц, когда всем стало ясно, что он разорен, в ее взгляде появилось новое выражение – сострадание.
– Вика, вы смотрите на меня, как на больного, – смеялся он. – Выше нос, еще не все потеряно.
– А я знаю, я верю, что все будет хорошо, все еще будет хорошо, – как заклинание, повторяла она.
Эх, дурак, куда он смотрел раньше? Зачем кидался на красоток, которым, кроме денег, ничего-то, как выяснилось, от него и не нужно было. Что у него теперь осталось от любви? Боль, обида, разочарование. И еще – отвращение, как тяжелый осадок, поднявшийся со дна и заполнивший всю душу.
– Так мне и надо, – бубнил он себе под нос, – был я ученым-очкариком, им бы и оставался, нет же, занесло меня…
Весь обратный путь он думал о Вике, думал с теплом, нежностью, надеждой и, пожалуй, даже любовью.
– Она меня любит, она меня поддержит, я соберусь и встану еще на ноги, – как заклинание, шептал Евгений.
Он попытался вспомнить, вспомнить все до мелочей, каждый день, который он провел рядом с ней, которой, оказывается, был так важен. А он ничего не замечал, не знал, дурак.
Он вспоминал ее мягкую улыбку, полушутливое извиняющееся выражение лица, когда она заходила к нему в кабинет, влюбленность, которую она так неумело прятала.
Лица его жен как-то померкли и потускнели перед этим новым ярким воспоминанием, как будто только сейчас в его жизни смыло всю фальшь и осталось только важное. Он так боялся расплескать это чувство и поэтому побежал, побежал что есть мочи вперед…
В кармане запиликал мобильный, впервые за этот неправдоподобно долгий вечер. Впрочем, к молчанию телефона Женя уже привык. Это раньше, пока дела шли хорошо, сотовый разрывался чуть не каждую минуту. Но с тех пор, как Крутилин разорился и лишился фирмы, ему звонили все реже и реже.
– Лохнесс, привет, с Рождеством тебя! – прокричала трубка нетрезвым голосом старого приятеля Саньки. – Всего тебе, как говорится, самого-самого…
– И тебе того же, – буркнул в ответ Евгений. – Уж у меня всего этого самого-самого навалом. Я тебе перезвоню позже.
Говорить ни с кем не хотелось. Хотелось скорее увидеть Вику, нагрянуть вот так, среди ночи, без звонка, а дальше – что будет, то будет… Он поискал глазами нужный подъезд и поспешил к нему. Потянул за ручку, и дверь неожиданно поддалась.
Часть вторая
После лета на Урале внешне в жизни Лохнесса все продолжалось как прежде: он спокойно ходил в школу и как будто даже не вспоминал о смерти Вани. Но со временем мама заметила, что с сыном что-то не так. Он больше не ходил в гости к друзьям, не пропадал с ребятами во дворе и все свободное время стал проводить дома. Много читал, но выбирал теперь не приключения и фантастику, а сборники задач по математике и физике. Мама с недоумением обнаружила у него на письменном столе учебники для старших классов, с седьмого по десятый (Женька был в шестом), то там, то здесь заложенные листками, исписанными цифрами и формулами.
За две четверти Женя Крутилин стал лучшим в классе учеником по всем техническим предметам. Его начали посылать на районные и городские олимпиады, откуда он возвращался с призовыми местами. Но параллельно с успехами в учебе он становился замкнутым и нелюдимым, одноклассники его раздражали, он часто огрызался и хамил в ответ. Слова «ботаник» тогда еще не было в ходу, таких ребят обычно звали «очкариками». И Женька не видел в этом ничего плохого. Ему стало казаться нормальным и естественным смотреть на мир сквозь математические формулы и цифры – ведь в цифрах такая простота и такая гармония!
Изгоем в классе, как иногда случается с отличниками, Женька не стал. Возможно, потому, что умел постоять за себя, за каждое нанесенное ему оскорбление готов был тут же дать сдачи. Так что вскоре одноклассники от него отстали.
Задолго до окончания школы Лохнесс уже знал, что будет поступать в МГУ, только с факультетом некоторое время не мог определиться, все колебался между мехматом и физфаком, но в итоге выбрал ВМК – вычислительную математику и кибернетику, специальность программиста, на тот момент уже становящуюся востребованной и очень перспективной.
Школу он закончил без медали, но и без троек. Даже по некоторым гуманитарным дисциплинам в аттестате стояли пятерки, в частности, по литературе, на которую, вместе с русским языком, Женька приналег в старших классах, зная, как важно для поступления в МГУ хорошо написать сочинение. И он действительно написал его на «хорошо», во всех смыслах этого слова, получил четверку за «Социальную проблематику в «Преступлении и наказании» и, к великой радости и гордости мамы, стал студентом Московского университета.
Во время учебы стало ясно, что страна переживает встряску и жизнь уже никогда не будет прежней. Новое время перевернуло все вверх дном, и Лохнесс в полной мере осознал это.
Денег стало катастрофически не хватать. Гиперинфляция, чуть не ежедневное повышение цен, продуктовые карточки… Мама, привыкшая тянуть сына одна на скромную зарплату учительницы, брала дополнительные ставки, выбивалась из сил, но все равно они жили очень бедно.
Нужно было самому искать работу, но Лохнесс еще не был уверен в себе и не решился предлагать свою кандидатуру на должность программиста. Он купил газету с бесплатными объявлениями и внимательно изучил их. В основном нужны были люди либо с большим опытом – бухгалтеры, экономисты, юристы; либо согласные на грубую физическую работу, например грузчики. Женя уже задумался над последним вариантом, когда его внимание привлекло объявление в красивой рамке: «Крупной европейской торговой компании требуются энергичные, целеустремленные сотрудники. Возраст и опыт работы не важен. Ваш заработок зависит только от вас!» Он тут же позвонил по указанному номеру, и приятный мужской голос пригласил его на собеседование.
На следующий день крайне заинтригованный Женя без пяти восемь утра стоял напротив невысокого здания в центре Москвы, на одной из тихих улочек, примыкавших к Тверской.
Несмотря на ранний час, в дом постоянно заходили и выходили люди. Женя послушно дождался восьми и, немного робея, толкнул массивную дверь и отправился на поиски «офиса номер три». Он оказался в небольшом помещении, видимо недавно отремонтированном – еще пахло краской. Кроме него, тут теснилось еще десятка два нервно озирающихся человек самого разного облика и возраста, от чуть ли не школьников до пенсионеров. Соискатели чувствовали себя неловко, их то и дело просили посторониться энергичные парни и женщины, выходившие из смежной комнаты, все почему-то с большими сумками в руках. Женя успел уже заскучать, как тут из другой двери показалась высокая черноволосая девушка и громким резким голосом скомандовала:
– Кто пришел на работу устраиваться, заполняйте анкеты.
Она раздала всем листки бумаги с напечатанными вопросами и ушла. Соискатели, пристроившись кто где, энергично заработали ручками. Анкета Лохнесса очень удивила. Вопросы в ней не касались ни образования, ни профессиональных знаний и умений потенциальных работников, а звучали примерно так: «Считаете ли вы себя амбициозным человеком?», «Какую сумму (в долларах США) вы мечтаете зарабатывать в месяц?» и «Сможете ли вы рассмешить человека, который плачет?». Минут через десять девушка вернулась и, собрав анкеты, велела следовать за ней.
Лохнесс очутился в новой комнате, гораздо большей, чем предыдущая. В одном из углов было расставлено множество стульев, на них пригласили разместиться вошедших. В центре стоял стол, прямо на котором сидел широко улыбающийся человек с горящими глазами и в потрепанном синем пиджаке.
– Добрый день, дорогие мои! Садитесь, – он приветствовал их так радушно, точно видел перед собой самых дорогих друзей. – Вы ведь пришли наниматься на работу, правильно? Знайте, что вы сделали лучший выбор! Главное – понять, что все в ваших руках! Только от вас зависит, будете вы решать или обстоятельства. Стоит вам захотеть – и вы будете королями! Вот, – он вынул из пачки одну из анкет, – Ольга Тулупова мечтает зарабатывать пятьсот долларов в месяц. Вы думаете, милая Оленька, что это предел? Да ничуть! У нас вы будете зарабатывать семьсот, восемьсот, да что там – тысячу долларов в месяц! Заведете счет в банке, купите себе иномарку, будете каждый год ездить отдыхать за границу.
Вот есть у нас молодой сотрудник, Коля Чащин. Пришел всего месяц назад. Тоже вот так сидел передо мной, ушами хлопал. Но есть один момент – он захотел стать богатым! Он сломал свою рабскую психологию и сейчас делает по сто бонусов в день. Знаете, как он работает? Когда он заходит в какой-нибудь офис – а в офисах, как известно, трудятся в основном женщины, – он первым делом делает какой-нибудь из них комплимент. Ничего не продает, а только говорит приятные слова, заметьте. И она уже расслабилась, она уже настроена на контакт. И потом между делом он ей говорит: а вы знаете, какой хороший крем для рук такой-то? Вы пробовали? И она уже заинтересовалась, ей уже хочется этот крем. А если одна купила, то всем надо купить. Вы ведь поймите специфику женских коллективов, там основные моменты, которые склеивают людей, – это зависть и слухи. Как это, одна купила, значит, вещь хорошая, а у меня нет? И пошла цепная реакция. И весь этаж купит эти сковородки, вы себе это представляете? Вот что значит грамотно работать с продвижением…
Он замолчал на миг, чтобы перевести дыхание, и этой паузой воспользовался сидевший в первом ряду мужчина лет сорока, по виду – типичный работяга.
– Так я не понял, – поинтересовался он, – вы чем торгуете-то, кремом или сковородками?
– Мы занимаемся дистрибьюцией товаров народного потребления, – строго поправил человек в потрепанном пиджаке. – Мы не торгуем, мы реализовываем товар. Ассортимент у нас очень широк, более сотни наименований. Это вам потом Леночка расскажет. Другие вопросы есть?
– Я что-то плохо поняла про бонусы, – призналась бойкая кудрявая девушка, соседка Жени. – Расскажите подробнее, что это такое.
– Ну как же вы русского языка не понимаете! – развел руками человек в пиджаке. – Бонус – это премия за товар, проданный сверх нормы. Чем больше прибыль – тем выше бонус. Теперь, надеюсь, ясно?
Он строго посмотрел на девушку, точно призывая ее устыдиться собственной недалекости, но та не смутилась:
– Нет, все равно неясно. Назовите, пожалуйста, точные цифры. На какую сумму нужно продать товаров в день по этой вашей «норме»? И сколько конкретно будем зарабатывать на этих продажах мы?
Мужчина в потрепанном пиджаке закашлялся, потом посмотрел на часы.
– Извините, мне некогда больше с вами беседовать. Время – деньги, сами понимаете, мы тут бизнесом занимаемся, а не чай пьем. Идите к Елене, она распределит вас по инструкторам. Сегодня у вас первый день, будете ходить с инструкторами, смотреть, как они работают. А завтра сюда придете в это же время, внесете деньги и получите товар. Так что, дорогие мои, вперед, к успехам и свершениям! – Он быстро поднялся со стола, давая понять, что лекция окончена.
После «вступительного слова» некоторые соискатели, включая работягу и симпатичную кудрявую девушку, ушли. Но большая часть – и среди них Лохнесс – остались. Ему не слишком понравилось то, что он увидел и услышал, но решил, что выбора нет – деньги очень нужны.
Женю дали в напарники к полноватой женщине лет тридцати с простым деревенским лицом.
– Меня Света зовут, – нехотя сообщила она. – Пойдем на раздачу, там уже вон какая очередь…
В соседнем помещении и впрямь толпился народ с пустыми сумками. Один угол комнаты был чуть не до потолка завален картонными коробками. Две неприветливые женщины раздавали их содержимое, помечая что-то в похожих на ведомости листах, и принимали от каждого деньги.
Читать бесплатно другие книги:
