Врата Галактики Ахманов Михаил
– Расскажи мне.
– Это потребует много времени.
– Время не имеет значения. Важнее память о близких. – Эльф, сидевший в хрустальном цветке, повернулся к Марку и снова произнес: – Расскажи! Расскажи мне, рини!
Глава 7
Орбита Европы. Коммодор Тревельян-Красногорцев
25 сентября 2352 г., 03.15 Е.В.[44] Согласно распоряжению Штаба Флота 52/887GW от 19.09.2352, боевая группа первой эскадры седьмой флотилии в составе: тяжелый крейсер «Паллада», легкие крейсера «Дракон» и «Джинн», ударные фрегаты «Вереск», «Шиповник», «Анчар» и временно прикомандированный к группировке тяжелый крейсер «Один» – перебазирована с Киренаики в Солнечную систему. Группа находится вблизи Юпитера, в точке с предписанными координатами. Боекомплект полный. 25 сентября 2352 г., 11.43 Е.В. Получен секретный приказ Штаба Флота 52/122YZ от 25.09.2352. Подлежит вскрытию командующим эскадры. 25 сентября 2352 г., 15.08 Е.В. На борт крейсера «Паллада» прибыл коммодор Тревельян-Красногорцев. Полномочия сданы.
Заместитель командующего капитан Перри.25 сентября 2352 г., 15.08 Е.В.Полномочия приняты.Командующий первой эскадры седьмой флотилии коммодор Тревельян-Красногорцев. Бортовой журнал крейсера «Паллада»
– Коммодор на борту! – выкрикнул вахтенный причальной команды.
Звук его голоса был слаще Олафу Питеру всех симфоний Земли. Он опять на «Палладе», на своем корабле, снова дышит привычным воздухом, в меру влажным, прохладным и всегда одинаковым; под башмаками громыхают плиты палубы, яркий свет заливает отсек, и пахнет в нем так упоительно, так знакомо – металлом и пластиком, озоном, смазкой и гидравлической жидкостью. Под люками шахт отстрела – ряд посыльных катеров; корпуса сверкают, крылья убраны, и на подъемниках – ни пылинки. Причальная команда, дюжина парней, замерли в строю, сверлят глазами начальство, ждут, когда их поприветствуют. Красота, порядок! Память о Гондване и Линде Карьялайнен, о семье и доме, больше не терзала Олафа Питера. Какая Линда, какая Гондвана! Какие дом и семья! Дом был здесь, и семья тоже. Вон стоят двенадцать молодцов – чем не семья?..
– Здрр-ррр ор-рлы! – рявкнул Командор и вытянул руку в салюте.
– Здррав-ком-рры-рры! – проревели в ответ двенадцать глоток. Двенадцать рук поднялись и опустились в едином движении.
– Вольно! Р-разойдись!
– Р-разойдись! По боевым постам! – сдублировал команду вахтенный.
Довольно кивнув, Командор направился к лифту. За ним поспевал адъютант Клайв Бондопадхай, тащил багаж вместе с винтовкой и докладывал, что на эскадре происшествий нет, экипажи в полной готовности, боекомплект загружен и передислокация прошла в указанные Штабом сроки.
– Капитан Перри? – спросил Олаф Питер.
– В ходовой рубке, коммодор. Ждет ваших приказаний.
Лифт остановился на палубе «А». У стены, под мозаичным панно «Сражение за Тхар», застыли шесть десантников. Если бы не парадная форма вместо боевых скафандров, можно было бы вообразить, что они сошли с картины: взгляд суровый, стволы за плечами, а на лицах такой энтузиазм, что хоть сейчас в атаку.
Отдав салют почетному эскорту и выслушав очередное «Здррав-ком-рры-рры!», Командор распорядился:
– Контейнер с багажом – в мою каюту. С этим, Клайв, поаккуратнее, ценный предмет. – Он показал на винтовку, затем кивнул десантникам: – За мной, парни! Шагом марш!
Палубу «А» украсили мозаикой двенадцать лет назад, в тридцатую годовщину рейда к Гамме и Бете Молота. Именно там корабль принял боевое крещение, но от служивших на нем в те годы не осталось никого – кроме, разумеется, Командора. Одни погибли, другие, отвоевав свое, оставили Флот, третьи вышли в большие чины, поднялись на капитанские мостики, сели в кресла начальников баз, возглавили эскадры и штабы. Но «Паллада», самый главный, самый ценный приз, досталась Олафу Питеру. Он любил свой корабль. И временами было у него предчувствие, что здесь он и умрет – умрет, но не покинет «Палладу». Корабль не женщина, его не покидают.
Десантники, печатая шаг, шли за ним двойной шеренгой. Мимо адмиральского салона, мимо кают старших офицеров, мимо обсервационного отсека, лазарета, бассейна, душевых, пунктов связи, питания и запасного командного… У рубки он остановился и отпустил эскорт. Входная диафрагма раздвинулась, открыв полусферическое пространство под высоким куполом. Командор вошел, принял рапорты капитана Перри и главного навигатора, сделал отметку в бортовом журнале и приказал выслать ремонтные бригады для осмотра кораблей, а прежде всего – аннигиляторов и маневровых дюз. Затем поинтересовался, что за лончак[45] болтается над Европой в двух мегаметрах от эскадры.
– Вероятно, он имеет отношение к нашей боевой задаче, – сказал капитан Перри и вручил Командору депешу из Штаба Флота за номером 52/122YZ. Олаф Питер принял ее, хмыкнул и удалился в свою каюту на палубе «А».
Там он первым делом снял портрет Линды, сунул его в ящик стола и повесил на стену винтовку. Она превосходно вписалась между голографическим изображением «Свирепого» и нишей, где хранился тактический шлем. Такая смена интерьера была, пожалуй, актом символическим, знаменовавшим конец семейной жизни и наступление нового периода, который, не исключалось, сулил и новые радости.
Закончив с портретом и винтовкой, Командор расшифровал послание Штаба, ознакомился с ним и сделал копии на памятном кристалле и в корабельном АНК. Он не был сильно удивлен – более ранняя депеша, та, что прислали на базу «Олимп», уже намекала, что задание окажется неординарным. А также, как думалось ему, весьма почетным! Нанести удар в сердце врага и завершить войну победой – что может быть почетнее?.. Теперь Командору стало ясно, зачем его эскадру призвали с Киренаики. Изложенный в депеше план предполагал, что выполнит его военачальник с изрядным опытом, командир решительный и твердый, которому сам черт не брат. А в таких делах конкурентов у Олафа Питера нашлось бы немного.
Вызвав дежурившего в рубке вахтенного, он велел к 18.00 собрать капитанов в адмиральском салоне на инструктаж и постановку боевых задач. Адъютанту было приказано обеспечить кофе, в меру крепкий, горячий и с каплей коньяка, а также проследить, чтобы у дверей салона и вообще на палубе «А» люди без дела не болтались. После этого Командор принял душ и переоделся. На борту он носил десантный комбинезон, предпочитая его полевой форме и мундиру.
Время, что осталось до совещания, он посвятил раздумьям над полученным приказом и решил, что это чистой воды авантюра. Приятная мысль! Ввязываться во всякие авантюры было его любимым занятием.
Считая с Командором и адъютантом Бондопадхаем, в салоне собралось ровно десять человек – семь капитанов и навигатор эскадры Лия Блисс. Сидели, как обычно, у овального стола из горной березы, что росла исключительно на Киренаике. Столешница в янтарных и желтых узорах не уступала по твердости камню; лица сидящих отражались в ней словно в золотистом зеркале.
– Внимание, – сказал Командор, вложив в приемную щель кристалл с записью. – Получен приказ, камерады. Отправляемся в рейд на Файтарла-Ата, чтобы закончить войну одним ударом. Код операции – «Pro aris et focis», в переводе с латинского – «За алтари и очаги». Не знаю, какой умник это придумал, но звучит хорошо.
В салоне повисла тишина. Девять пар глаз уставились на Командора с напряженным ожиданием, но он не спешил продолжать. Чтобы подчиненные осознали дерзость замысла, требовалось время.
Наконец Оскар Чен, капитан «Джинна», спросил:
– С какими силами идем, коммодор? В составе флота?
– Нет, Оскар, только мы. Семь кораблей.
Чен почесал шрамы на шее, под левым ухом.
– Оригинальный способ самоубийства… Как мы минуем боевые порядки дроми? Или в Штабе полагают, что у жаб случится спячка?
Командор вызвал запись, и на экране за его спиной повис огромный шар Юпитера. Красное Пятно в умеренной широтной зоне заглянуло в салон точно пылающий зрак циклопа. Правее Юпитера виднелся тусклый диск Европы, а рядом с ним угадывалась едва заметная черточка – корабль лоона эо.
– Мы пройдем тоннелями даскинов. Вход здесь, – Олаф Питер развернулся и ткнул в Красное Пятно, – а выход – у газового гиганта в системе противника. Мы окажемся во внутреннем пространстве, за линиями обороны, и атакуем вражескую метрополию. Но не только ее – там есть две технологические планеты, шахты на астероидах и семь боевых сателлитов на периферии. Всю информацию об этом я загрузил в АНК.
– Источник сведений? – прищурилась навигатор Блисс. Эта женщина любила точность и доверяла лишь Звездному атласу, да и то не всегда.
– Дополнение, присланное мне вместе с приказом Штаба, – сообщил Командор. – Недавно у Файтарла-Ата побывал разведчик. Удалось определить количество планетных тел и оборонительных сооружений, а также элементы их орбит. Ваша задача, навигатор: возьмите эти данные и рассчитайте дистанции от точки финиша до планет-целей.
– Через какой период времени, коммодор?
Олаф Питер поднял глаза к потолку.
– Дьявол знает! Ну, скажем, через десять стандартных суток…
Навигатор вызвала панель и погрузилась в вычисления. Паха, капитан «Одина», отхлебнул кофе из крохотной чашки, неодобрительно поморщился и произнес:
– Надо бы коньяка долить. Есть на этом корабле коньяк? А лучше бы ром с Ваала…
– На этом корабле шестнадцать палуб, два аннигилятора, дюжина боевых башен и чертова уйма цистерн с коньяком и ромом, – сказал Олаф Питер. – Можешь в них искупаться, Паха, но только после совещания.
К Пахе, старому другу, ветерану Флота и сослуживцу по «Свирепому», Командор питал большую слабость. Фрегат «Свирепый» погиб девятнадцать лет назад, столкнувшись с коррозионными минами, и в той катастрофе Паха лишился обеих ног. Правда, на биопротезах он двигался вполне уверенно, но говорил, что чешутся пятки и что лучшее средство от этого – ром.
Рафаэль Дахар, капитан фрегата «Вереск», самый молодой среди присутствующих, отодвинул пустую чашку.
– Разрешите вопрос, коммодор?
– Слушаю, капитан.
– Как мы попадем в тоннели Древних? Насколько мне известно, это никому не удавалось.
– Видели корыто, что болтается над Юпом рядом с нами? – Командор небрежно помахал рукой в сторону экрана. – Лончак нас проведет. Штаб информировал меня, что на этот счет есть договоренность. Не знаю, как наши стратеги столковались с сервами и их хозяевами, не знаю и знать не хочу. Факт, однако, налицо: здесь их посудина, и выходит, что лончаки готовы нам помочь. Они даже приняли в свой экипаж нашего представителя.
– Кого? – спросила Блисс, на секунду оторвавшись от расчетов.
– Судью Справедливости, – пояснил Олаф Питер. О том, что с этим Судьей он состоит в родстве, говорить было не обязательно. Любые сведения о частной жизни командира – лишний повод для болтовни и пересудов.
– Судья! – пробормотал капитан Перри. – Судья! Как бы нам это боком не вышло… У Судьи – право вето!
– Согласно полученной из Штаба информации, повода применить его не будет, – веско произнес Командор. – Мы боремся за алтари и очаги и закончим войну, как говорилось выше, последним сокрушительным ударом. Судья разделяет это мнение. – Оглядев подчиненных, он поинтересовался: – Есть еще вопросы?
– Не вопрос, а, скорее, сомнение, – молвил Збых Ступинский. Капитан крейсера «Дракон» слыл эрудитом, обладавшим к тому же редкой, почти эйдетической памятью. Библию, Коран и «Илиаду» он цитировал страницами и мог в любое время дня и ночи объяснить, кто такие Плиний, Рузвельт и Цезарь Борджа и чем знаменита королева Виктория. – Сомнение, – повторил Ступинский, – в том, что тоннели Древних вообще существуют. Это не факт, а всего лишь научный тезис, известный у ксенологов как гипотеза Монроза. Сей ученый муж высказал ее лет этак…
Олаф Питер снова ткнул пальцем в экран.
– А лончак – это тоже гипотеза?
– Лоона эо могут ошибаться, – заметил Ступинский, доливая из термоса кофе. – Они тоже люди. Почти.
– Верно, – согласился Паха под одобрительные кивки капитанов. – Алтари алтарями, но я бы не стал соваться в Пятно. Во всяком случае, с ходу.
– Осторожность еще никому не вредила, – сказал Роберт Перри.
– Торопливый петух попадает в суп, – добавил Оскар Чен.
– Не хотелось бы сесть на грунт всей эскадрой, – произнес Джен Панфилов, капитан «Шиповника», а Виктор Шакти с «Анчара» добавил:
– Шесть тысяч у нас в экипажах. Всем соваться нельзя. Риск слишком велик.
– Пошлем разведку, – предложил Дахар. – Мой фрегат! Ради алтарей и очагов моя команда живота не пожалеет.
Командор прочистил горло, и все разом смолкли.
– Во-первых, камерады, кто не рискует, тот не выигрывает. А во-вторых, – Олаф Питер оглядел сидевших за столом, – во-вторых, с ходу мы в Пятно не сунемся и фрегат не пошлем. На это есть у нас лончак. Слетает, проверит путь и вернется за нами суток через восемь-десять… Штаб предложил такой вариант, и я нахожу его разумным. Есть возражения?
Возражений не было.
Навигатор Блисс закончила расчеты и доложила:
– Дистанция от точки финиша до Файтарла-Ата примерно шесть с четвертью астрономических единиц,[46] а до второго объекта около пяти. Третья планета находится в менее выгодной позиции, по другую сторону от светила. Расстояние восемь, запятая, тридцать шесть. Нужны более точные данные?
– Нет, – сказал Командор, – не нужны. Ясно, что на маршевой тяге мы доберемся за пять-шесть часов и накроем цели внезапно. Предлагаю такую диспозицию: «Паллада» и «Один» идут к Файтарла-Ата, легкие крейсера – к технологическим планетам, где сопротивление наверняка окажется слабее. «Дракон» возьмет ближний объект, «Джинн» – более дальний. В каждой из трех групп – по фрегату, для разведки и оперативного прикрытия. Закончив с Файтарла-Ата, мы с Пахой выйдем на периферию и займемся крепостями. Чен и Ступинский проверят астероиды, а затем…
Он говорил, капитаны слушали, зная, что в подобных делах равных их командиру не найдется во всем Звездном Флоте. Он был блестящим тактиком, искусным в совершении набегов, внезапных атак и мнимых ретирад, грозивших противнику разгромом и полным распылением. Родись он раньше лет на семьсот, он, несомненно, стал бы великим корсаром, соперником Моргана и Дрейка, грабил бы колонии в Новом Свете, пускал на дно испанские суда или гонялся по Средиземному морю за турецкими галерами. Но Олаф Питер на судьбу не сетовал и ностальгией не страдал; в эпоху космических войн было не меньше приятных занятий и всевозможных врагов. Не испанцы, так дроми, не турки, так хапторы… Один черт!
Изложив в общих чертах план атаки, Командор кивнул заместителю, старшему среди капитанов. Он не так уж строго придерживался субординации, но привык, что Перри говорит после него – тем более что тот отличался здравомыслием и выступал по делу. Они с Перри хорошо дополняли друг друга; всякому авантюристу нужен приятель с холодной головой и, желательно, из породы скептиков.
– Мы подвергнем Файтарла-Ата полной санации? Я верно понимаю? – промолвил Перри. – Вплоть до уничтожения атмосферы и водной среды?
– И грунта до скального основания, а кое-где океанского дна и горных массивов, – пояснил Командор. – Известно, что большая часть правящих кланов сосредоточена на материнской планете. Нужны гарантии, что никто не уцелеет в подземных убежищах.
– Это нам под силу – с точки зрения энергетической мощности, – заметил Ступинский. – Но моральный аспект проблемы…
Олаф Питер ударил по столу кулаком – так, что подпрыгнули пустые чашки.
– Напомню, капитан: здесь не дискуссия о морали, а военный совет! Прошу высказываться по существу! – Он вдруг успокоился и произнес с хищной усмешкой: – Нам приказано зачистить планету, и мы это сделаем, клянусь Великой Пустотой! Ну а если в чем-то ошибемся, нас поправят. Главное, камерады, ошибиться вовремя… так ошибиться, чтобы от жаб даже пыли не осталось!
Эти слова были восприняты с энтузиазмом – пожалуй, всеми, кроме Ступинского. Но, будучи человеком военным, он умел подчиняться приказу.
Обсуждение деталей операции заняло еще минут сорок, после чего Командор распустил совет. Оставшись один в просторном салоне, он поднялся и начал медленно ходить вокруг стола, временами морща лоб и что-то бормоча сквозь зубы. Он пребывал в нерешительности, странной для человека его положения и опыта, но ни то, ни другое не помогало разрешить мучивший его вопрос. Теперь, когда приказы Штаба превратились в четкий план, надо было ознакомить с ним партнеров, лончака и Судью Справедливости. Разумеется, надо – ведь первый риск они брали на себя и могли вообще не вернуться из тех проклятых тоннелей, что наворотили Древние… Подобный исход был бы очень неприятен, так как ставил крест на всей операции. Но не это тревожило Командора, а совсем другие мысли, и причиной их был Судья Марк Вальдес, брат Ксении.
Спросить или не спрашивать?.. Сейчас, после разрыва с Линдой, ему особенно остро хотелось поговорить о старших сыновьях, о Павле и Никите, да и о Ксении тоже. Павлу уже сорок, Никите – тридцать восемь, оба зрелые мужчины… Где они, что с ними?.. Гордость боролась в душе Командора с желанием знать, самолюбие скрестило меч с любовью. Нехорошо они расстались с Ксенией, нехорошо, но что ему Ксения?.. Нашла другого, и дьявол с ней! А парни – его сыновья, и останутся ими, хоть перевернись Галактика! Хоть огнем сгори со всеми чертовыми звездами, провалами и пылевыми облаками! Его потомки! Только вот что они выбрали, чей род продолжат – Вальдесов или Тревельянов-Красногорцевых?
Спросить или не спрашивать?
Обдумав эту дилемму, Олаф Питер решил, что спрашивать не станет. О личном – не ко времени! Закончится дело, тогда и побеседуем о сыновьях и бывших женах… Их уже три – есть о чем поговорить!
Вызвав рубку, Командор велел соединить его с инопланетным кораблем. Он ждал, расправив обтянутые комбинезоном плечи и сохраняя на лице сосредоточенное выражение. Возможно, слишком строгое или суровое, не очень подходящее для свидания с родичем, которого не видел много лет. Впрочем, сейчас не родичи встречались, а коммодор первой эскадры седьмой флотилии с Судьей Справедливости.
Когда на экране возникли Вальдес и его спутник, тонкий и хрупкий, как десятилетний мальчуган, Олаф Питер кивнул и сухо произнес:
– Привет, Марк. Давно не виделись. Много воды утекло.
Глава 8
Тоннели Древних
Относительно Красного Пятна мы можем с уверенностью констатировать ряд следующих фактов. Во-первых, область Пятна на Юпитере прикрыта или скорее ограничена силовым полем неизвестной природы, которое наши зонды и корабли не в состоянии преодолеть. Начиная с полета «Коперника» (2088 г.), это доказано многочисленными экспериментами (Лю и Зимин, Фокс, Калюжный, Ариадес и др.). Во-вторых, аналогичные феномены обнаружены на газовых гигантах и протозвездах в различных, весьма удаленных друг от друга районах Галактики. В-третьих, распределение подобных объектов в галактическом пространстве не изотропно, а тяготеет к тем звездным системам, которые включают землеподобные планеты, способные в принципе породить жизнь или некогда ее породившие. И, наконец, в-четвертых: нам представляется несомненным, что экранирующее поле имеет искусственное происхождение и черпает энергию в мощных вихревых потоках упомянутых выше протозвезд. Совокупность этих фактов можно объяснить лишь единственным образом: перед нами древняя транспортная сеть, пронизывающая Галактику, и ее узлы (устья или точки входа-выхода) расположены в системах, обладающих условиями для возникновения жизни и цивилизации.
Эжен Монроз «Новые исследования Юпитера и проблема Красного Пятна», «Ксенологический альманах», 2285 год, том XXXVI, № 6
Облака и потоки газа, белесые, желтые, серые и грязно-коричневого оттенка, неслись в бешеном круговороте, закручивались спиралями, опадали фонтанами брызг, выстреливали змеящиеся щупальцы – любым из них можно было охватить по экватору Землю и сдернуть ее с орбиты. Иногда облачные массы расползались бесформенными пятнами величиною с тхарский океан или выглядели как горный хребет с тысячекилометровыми вершинами и чудовищными ущельями, по которым могли катиться шары-планеты; иногда что-то вздымалось, вспучивалось под этими эфемерными горами, прорывалось наверх словно выплеск внутреннего огня, и на склонах гор расцветали алые маки и багровые пионы. В любом из этих цветков мог утонуть земной континент. Сполохи молний озаряли эти картины ада, кололи глаз синим ослепительным блеском, заставляя жмуриться; не проходило секунды, чтобы не сверкнул очередной разряд, подобный когтистой лапе дракона. Звук был отключен, и от того бесконечный катаклизм казался особенно жутким – неслышные грохот и вой будили воображение, и оно добавляло к природным звукам вопли миллионов душ, что мучились в этой преисподней.
Страшное зрелище! Даже для Марка, видавшего всякие виды. Впрочем, в атмосферах газовых гигантов он не летал, поскольку сражения с дроми происходили в пустоте или на поверхности планет, пригодных для обитания. Было трудно представить схватку в облаках Юпитера; возможно, крейсера и фрегаты сохранили бы строй, но малые суда разметало бы в этой круговерти, как горсть сухих семян, влекомых ураганом. Что до Аната, то хоть он не являлся крейсером, но вел себя вполне пристойно, выдерживал курс и спускался к Пятну, словно не замечая буйства стихий и сверкания молний. Кто управлял кораблем в кипящем облачном вареве, оставалось лишь гадать; возможно, Первый, чьи руки лежали на пульте, или искусственный разум бейри, или они оба, соединенные нитью ментальной связи. Марк, во всяком случае, был всего лишь зрителем и мучился ужасно. Много, много лет он не летал в истребителе, но рефлексы пилота не умерли, и, ощущая на висках присоски боевого шлема, а под пальцами – гладкий пластик рычагов, он то дергал рукой, то пытался послать сигнал на двигатели. Иллюзия полета, но такая изнурительная!
Первый пошевелился в своем ложементе и произнес:
– Погасить экран, Судья? Думаю, так вам будет легче.
– Не надо.
– Это зрелище не для людей.
– Люди его видели не раз, – буркнул Марк, вспоминая об экспедициях «Коперника» и «Наутилуса», полетах Фокса, Ариадеса, Монроза и других героев прошлых лет. Не так уж много было их, десятка три или четыре, но они спускались в эти тучи, боролись с вихрями и даже смогли добраться до твердого ядра Юпитера. Человек упрям, и никакие виды ада его не устрашат.
Поблизости вспыхнула молния, и бейри слегка встряхнуло. Молнии тут были другими, чем на Земле и Тхаре, – разряд ветвился на множество отростков, то гаснувших, то загоравшихся опять, и длился этот фейерверк не долю секунды, а добрую минуту. Подумав об энергии, что исторгалась сейчас в атмосферу, Марк ощутил, как холодеет сердце. Этот огненный поток сожжет любой корабль, мелькнула мысль. Защиту придется усилить.
– Эскадре будет нелегко, – произнес он, но серв молчал – должно быть, констатация факта не нуждалась, по его разумению, в ответе. – Нелегко! – повторил Марк. – Они израсходуют на защитное поле четверть или треть энергии и потеряют еще столько же, чтобы уйти от газового гиганта в системе дроми. Это невосполнимый ресурс. С чем тогда сражаться?
– Они не потеряют ничего, Судья. – Голос серва был тихим и спокойным. – Ничего не потеряют, если будут двигаться за нашим бейри. Анат проложит безопасный курс.
– Что-то он сегодня неразговорчив, – сказал Марк, успокоившись.
– Летать здесь – нелегкий труд. Перепады давления и гравитации, магнитных и электрических полей, атмосферные вихри… Анату приходится это отслеживать по дороге к линзе. Он должен выбрать самый оптимальный путь.
– И ты ему помогаешь? – Марк покосился на узкие ладони Первого, прижатые к углублениям пульта.
– Нет, Судья. Он справляется сам.
– Значит, ты – пилот на страховке? Второй номер?
– Это излишне. Моя задача – открыть дорогу через линзу.
Экран, огромное окно над пультом и по обе стороны от него, заволокло туманной мглой. Похоже, бейри погрузился в газовый поток, но сквозь эту белесую субстанцию просвечивало красное – ровный немигающий свет, будто корабль парил над прожектором невероятных размеров. Тучи, подсвеченные этим сиянием, сделались слегка розоватыми и серебристыми, приняв оттенок перламутра, потом розовыми и алыми, цвета голубиной крови. Это было очень красиво, и Марк решил, что непременно расскажет об увиденном жене и дочери – возможно, даже попросит у Первого видеозапись. Майя вряд ли соблазнилась бы таким пейзажем, ее больше занимали люди и человеческие лица, но Сашка, в юном своем возрасте, обожала рисовать всякое инопланетное. Сюжет как раз для нее, подумалось Марку, но потом он вспомнил, что миссия их тайная и что братец Анте, хитроумный легат, связал его клятвой.
– Линза. То, что вы считаете Красным Пятном, – молвил Первый, показывая на разгоравшееся внизу сияние.
– Линза – увеличительное стекло, – отозвался Марк. – Это имеет отношение к Пятну?
– Нет, Судья. Силовое поле, прикрывающее устье, формой подобно двояковыпуклой линзе. С тем же успехом я мог бы назвать его фильтром или шлюзом.
– И ты откроешь этот шлюз? Как?
Серв промолчал. Вероятно, лоона эо не желали делиться этим секретом с людьми.
Подождав немного, Марк произнес:
– Я думал, что дорогу в тоннель откроет мой рини.
Опять ни слова в ответ. Кстати, Хийар отсутствовал в рубке, так что третий ложемент был не занят. Марку чудилось, что рини словно погрузился в сон или какой-то транс, оберегавший его разум. От чего? Может быть, ментальное поле на корабле, к которому добавились чувства и мысли Марка, его волнение, невольный страх и любопытство, стало слишком напряженным? Резкие частые колебания поля он ощущал, не понимая их причины – то ли он сам являлся источником этой нестабильности, то ли трудившийся в поте лица Анат. Во всяком случае, такие перепады были Хийару неприятны; он, очевидно, привык к невозмутимому спокойствию. Надо думать, в его астроиде царили тишь да благодать.
Экран полыхнул багровым, и руки Первого на пульте напряглись. Это не было каким-то движением, игрою мышц или трепетом пальцев; ничего такого Марк не заметил, уловив лишь мысленное усилие, некий краткий мощный импульс, словно сорвавшийся с невидимой антенны. К нему вдруг пришло понимание, что это не пароль, не кодовый ключ к вратам тоннеля, а сигнал иной природы, неизмеримо более сложный, чем любая посылка из букв, слов или других неведомых знаков. Психоматрица, отпечаток личности, подтверждающий, что у входа – тот, кого необходимо пропустить?.. Но чей это образ, чья печать? Возможно, расы лоона эо?
Бродила среди звезд легенда, что Древние, покинув Галактику, оставили вместо себя заместителей, близкий им народ или каких-то созданий, не исключалось, что искусственных, надзиравших за порядком и наделенных правами судить и карать. Разумеется, эти Владыки Пустоты могли проникнуть в транспортную сеть даскинов, чтобы перемещаться от звезды к звезде, из мира в мир, быстро и внезапно, не тратя времени на прыжки, без звездолетов, сложных приборов и контурного привода. Сами лоона эо никак не подходили на роль подобных заместителей – слишком замкнутый был народец, слишком пугливый, ценивший больше всего удобства и спокойствие. Но на их счет имелась другая легенда, гласившая, что лончакам известна суть Владык и что они, возможно, связаны с этими загадочными существами.
«Возможно» Марк отбросил. Если Владыки Пустоты существовали в самом деле, то раса Хийара, по тем или иным причинам, была им близка. Весьма близка! Мог ли иначе бейри попасть в тоннели Древних? Да еще с человеком на борту!
Багровое зарево померкло, и теперь на экране царила густая бархатная тьма. Ни проблеска света, ни звездных искр, ни пляски газовых потоков над Юпитером и никаких ориентиров… Марку, однако, казалось, что корабль неподвижен, и это чувство было странным – ведь в реальном пространстве покой и движение относительны, а в Лимбе эти понятия вообще исчезают. Но бейри не прыгнул в Лимб, определенно не прыгнул! В жизни Марка были сотни таких прыжков, и помнился ему тот леденящий холод, то ощущение бездны и исчезнувшего времени, которое терзает душу в краткий миг прыжка. Сейчас ничего подобного он не испытывал.
– Прошли линзу, – раздался негромкий голос серва, и тут же заговорил Анат. Он произнес певучую длинную фразу – должно быть, на языке лоона эо, – и перешел на лингву Земли:
– Жду поздравлений, Судья. Первый корабль в тоннеле Древних за много, много лет. И вы на его борту!
– Ты молодец, поздравляю! – промолвил Марк, развеселившись. Почему-то Анат казался ему пушистым игривым котенком, который требовал внимания и ласки. Очевидно, этот образ был приятен кораблю – в рубке послышалось довольное урчание, словно в каком-то углу действительно прятался кот.
Выбравшись из крепких объятий ложемента, Марк спросил:
– Что теперь? Направимся к Файтарла-Ата?
– Не сразу, Судья, – откликнулся серв. – Надо подождать лло’олл. Недолго. Меньше двух часов по земному времени.
– Как ты сказал? Ло-ол? Что это такое?
– Устройство перехода. Оно появляется циклически у каждого устья, в ритме пульсирования транспортной сети. Самый близкий термин в вашем языке… – Первый на секунду задумался. – Да, ближе всего Зеркало. Зеркало отразит корабль в нужную точку. Как бы отразит… Это вполне допустимая аналогия.
За спиною Марка раздался шорох, и он, обернувшись, увидел Хийара. Вид у рини был не очень бодрым – лицо поблекло и осунулось, пятна под глазами потемнели. Марк уже знал, что это признаки нервного стресса или как минимум плохого самочувствия. Но они исчезали с удивительной скоростью; не прошло и пяти секунд, как краски жизни вернулись к Хийару, он провел тонкими пальцами от плеч к поясу и сделал жест, будто стряхивая водяные капли. Должно быть, это означало, что с ним все в порядке.
– Мне казалось, что сеть постоянно готова к работе, – произнес Марк.
– Это было бы неправильно, Судья, – заметил Первый Регистратор. – Система такого уровня сложности и столь протяженная потребляет много энергии. Затраты снижаются, если она подобна живому организму. Вдох, выдох… прилив, отлив… периоды активности и релаксации… долгий сон и краткий миг пробуждения. Не забудьте, что речь идет о… – Первый опять сделал паузу, явно подбирая слова. Затем продолжил: – Об астроинженерном комплексе, размер которого сравним с Галактикой. Подобные масштабы требуют самых экономичных решений. Таких, как это.
Он прикоснулся ко лбу, и Марк понял, что Первый говорит о мозге. Моделированием ментальных процессов на Земле занимались давно, еще с конца двадцатого столетия, и искусственный разум, непрерывно совершенствуясь, стал одной из базовых опор цивилизации. Но сотворить существо, наделенное самосознанием и во всем эквивалентное человеку, пока не удавалось. Роботы и другие мыслящие системы имели определенные ограничения и не могли заменить людей в творческих профессиях, да и на поле боя тоже. Тайна гениальности была не раскрыта, а за нею маячили другие, столь же загадочные феномены – ментальный обмен, телепатия и прекогнистика.[47] Несомненно, подумал Марк, лоона эо продвинулись дальше на этом пути – их биороботы высшего класса, такие, как Первый Регистратор, осознавали свое «я», свою индивидуальность.
Взглянув на рини, он заметил, что тот слушает Первого с не меньшим интересом. Отчего бы? Если лоона эо знали, как проникнуть в транспортную сеть, то остальное им тоже должно быть известно – о ее периодических пульсациях, об устройствах переноса, которые Первый назвал Зеркалами, о линзах, прикрывавших устья, и всем остальном. Такие данные могли храниться в памяти сервов подобно тому, как люди хранят информацию в логических машинах, но разве Хийар не ознакомился с ней? Не выяснил детали и подробности перед неведомой, даже опасной дорогой? Это выглядело странно. Тем более что Хийар – так, во всяком случае, думалось Марку – не был легкомысленным юнцом: старший Вальдес встретил Занту в 2266-м, а это значило, что по земному счету лет рини разменял девятый десяток.
Его узкая ладонь легла на плечо Марка.
– Пойдем к деревьям и озеру. Если нужно ждать лло’олл, мы сделаем это, любуясь водяными цветами.
Они покинули рубку, миновали коридор и ведущий к саду шлюз, добрались до пруда с кувшинками и сели на скамью. Марк заметил, что на сей раз гравитация в отсеке низкая, не больше 0,3 g – Анат, как обычно, заботился об удобствах Хозяина.
Но диктовалось ли это сибаритской привычкой или физиологической необходимостью? Тяготение в астроидах не превышало трети планетарного, и за тысячи лет – возможно, за десятки тысяч! – лоона эо привыкли жить в поле низкой гравитации. Куллат, Арза, Файо и другие их миры в Розовой Зоне стали чем-то вроде заповедников; их берегли, их украшали редкостями со всех концов вселенной, их посещали – но только в гравикомпенсаторах. Человек Земли мог вынести вдвое, втрое, впятеро большую тяжесть, даже пятнадцать-двадцать g за краткий миг, но лоона эо это было недоступно. Сервы утверждали, что даже на Марсе у Хозяев нарушится кровообращение, а на планете земного типа треснут кости. Лоона эо были хрупкими существами, зато в стерильных условиях астроида жили долго – как долго, о том ксенологи лишь спорили и гадали.
– Тобой владеет чувство, которое я не могу определить, – произнес Хийар, глядя на огромные кувшинки. – Удивление?.. Желание знать?.. Нет, оттенок другой… Как будто ты стоишь перед проблемой, которую не в силах разрешить… Что это, брат мой Судья?
– Недоумение, – ответил Марк, – у людей это чувство зовется недоумением.
– Я запомню. И что его вызвало?
Марк задумался. Общение с хапторами и кни’лина приучило его к осторожности; неловкое слово или жест могли обидеть чужака, вызвать недоверие или презрение. При контактах с кни’лина было нельзя упоминать некоторые виды пищи, сидеть на стуле (только на полу!) и отзываться без искреннего восхищения о лидерах этой расы. Хапторам, наоборот, полагалось демонстрировать собственное превосходство и хвастать боевыми подвигами; любой, кто не убил врага, а лучше – двух или трех, был, по их понятиям, личностью ущербной и недостойной. Вот сервы, те никогда не обижались! Даже подстраивались под землян, копируя их поведение и обычаи! Психика хамелеонов, существ зависимых и подчиненных… Но вряд ли она присуща самим лоона эо, подумал Марк.
– Мне казалось, – осторожно вымолвил он, – что ты знаешь о даскинах больше Первого. И об этих Зеркалах, пульсациях и остальных феноменах. Скажем, о том, как попасть в тоннели Древних. Однако…
Хийар взмахнул четырехпалой рукой.
– Однако это сделал не я, а Первый – вот что вызвало твое недоумение! Здесь нет ничего загадочного, рини. Первый – не обычный серв, а один из хранителей знания о даскинах и их артефактах. Все это изучают мудрецы, а я не мудрец, я слишком юн.
– Слишком юн?
– Разумеется. Я еще живу в семейной группе старших и покину ее не скоро – возможно, через двести или триста ваших лет.
– Тогда ты увидишь моих праправнуков. Отыщи их и передай привет от славного предка, – пробормотал Марк. Потом спросил: – Почему же к нам отправили тебя, а не одного из ваших мудрецов?
– Потому, что я сын своего отца. И еще потому, что я молод. Прости, рини, но я не смогу повидать твоих потомков… – с сокрушенным видом произнес Хийар. – Связи с ментальным полем семьи и всего астроида крепнут с течением лет, и в будущем мне их не разорвать… Так что обратись со своей просьбой к Первому.
Над поверхностью воды вдруг поднялась узкая змеиная головка в янтарной чешуе. Существо – то ли рыба вроде угря, то ли в самом деле змейка – склонилось над водяным цветком и стало пощипывать лепесток быстрыми птичьими движениями. Еще три такие же твари вынырнули у других кувшинок и принялись за обед. Потом вся компания взмыла в воздух, и Марк увидел крохотные лапки, полупрозрачные трепещущие крылышки и гибкие тела миниатюрных дракончиков.
– Первый мог бы справиться без тебя? – поинтересовался он. – С этим нашим делом? Я имею в виду проникновение в тоннель и рейд к Файтарла-Ата.
– Вероятно. Но, как говорят военные в ваших старых фильмах – а я посмотрел их немало! – планируя операцию, не забудь о подкреплении. То есть о Хийаре из астроида Анат.
– Это шутка?
– Нет, рини, нет. – Хийар помолчал, любуясь играющими над прудом дракончиками. Потом неожиданно спросил: – Скажи, что ты знаешь о психологии роботов? Точнее, созданий с искусственным интеллектом?
– Немногое – то, что мне преподавали как будущему офицеру. Минимум математики, а в основном – управление УБРами. Это наши боевые машины.
– Дело скорее в философии, чем в математике, – произнес Хийар. – Создавая разум, чего мы ждем от него? Каким хотим видеть, что желаем получить – раба, слугу, помощника, соперника? Может быть, бога?.. Это, рини, философские вопросы. Надо их решить, прежде чем браться за… хм-м… за паяльник. – Он улыбнулся. – Паяльник? Я правильно сказал?
– Да, есть такой древний инструмент, – подтвердил Марк. – Но к чему ты клонишь, братец?
– К барьерам и ограничениям. Нам не нужны соперники и боги и не нужны тупые рабы. Так что, трудясь над искусственным разумом, мы идем по струне над пропастью. Мы должны сотворить умных, сильных и долговечных существ, но позаботиться при этом о своей безопасности. Мы должны понимать, что создаем новую расу – не врагов, не соперников, но преданных друзей. А преданность нуждается в гарантиях. Гарантия – это барьер, который нельзя перешагнуть.
Марк кивнул.
– Ясно. Для нас эта проблема не новая. Еще в двадцатом веке Айзек Азимов…
Он не закончил – губы рини сложились в улыбку.
– Азимов, ваш ученый и творец фантазий, – все еще улыбаясь, произнес Хийар. – Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.
– Ты знаешь?.. – Марк искренне удивился. – Но откуда?..
– Вспомни, рини, что мы торгуем с вами два с половиной столетия и получаем в обмен ваши книги, ваши фильмы, ваши картины, мелодии, записи, даже мифы, сочиненные в глубокой древности. Долгая жизнь лоона эо нуждается в украшениях и развлечениях… Одним приятно взглянуть на танцы, другим – на хроники войн и катастроф, третьим нравится ваша живопись и музыка… А я ищу сказки о роботах, о разуме, подобном человеческому, который вы так и не создали. Это помогает лучше понять людей.
Хийар смолк. Сделав изящный пируэт, дракончик спустился к нему на колени, вытянул гибкую шею и что-то чирикнул. Спинка крохотного существа отливала золотом, глаза мерцали, как пара изумрудов. Хийар посадил его на ладонь, подбросил в воздух и сказал:
– Должен отметить, что Первый закон Азимова, как и два других, не содержат идею эмоциональной связи. Конструктивные ограничения, и только! Барьер, порожденный иррациональным страхом перед бунтом роботов… Очень примитивно, рини, примитивно и не нужно – вы ведь уже столкнулись с тем, что искусственный разум, обладающий свободой воли, не способен к насилию над живыми существами.
– Да, – подтвердил Марк. – У нас это положение называют теоремой Глика – Чейни.[48]
Он слушал Хийара с большим интересом, гадая, какой будет сделан вывод из этих речей, какие откроются ему секреты. Очевидно, связь сервов с лоона эо не являлась чем-то примитивным, подчинявшимся формуле «раб-господин», «слуга-хозяин»; были иные точки контакта, соединявшие обе расы в цельный устойчивый монолит. На Земле и в других мирах Федерации роботы любого класса считались полезным инструментом и не более того; данный элемент техносферы никогда не рассматривался как нечто связанное с человечеством на уровне эмоций. Возможно, потому, что эти кибернетические устройства уступали сервам по всем параметрам.
– Ты, вероятно, знаешь, что состав дипмиссии на Луне мы обновляем каждые семь-восемь лет, – вымолвил Хийар. – Одни сервы возвращаются в астроиды, другие прилетают им на смену. То же самое – с экипажами торговых кораблей и с теми сервами, что трудятся на Данвейте, Тинтахе и в других мирах Голубой Зоны.
– Да, это мне известно, – произнес Марк. – Наши ученые и дипломаты уверены, что такая смена преследует некую цель. Например, вы хотите, чтобы больше сервов приобрели опыт контакта с человечеством. Или с другими расами – в тех мирах, куда летают ваши торговые караваны.
– Опыт просто передать – вот так… – Рини сделал уже привычный жест: коснулся лба и вытянул руку к Марку. – Причина другая, более глубокая. Мы нуждаемся в сервах, и это понятно: сервы – наши помощники, и без них мы словно… словно… Есть в вашем языке подходящая идиома?
– Как хромой без костыля, – сказал Марк.
– Хромой?
– Человек с поврежденными ногами, которому необходим костыль, палка для опоры. Это старинное понятие.
– Опора, да… сервы действительно наша опора… – задумчиво протянул Хийар. – Мы нуждаемся в них, но равновесие требует, чтобы и они нуждались в нас. Взаимная необходимость укрепляет наш симбиоз.
– Вы контролируете их воспроизводство, – высказал догадку Марк. – Или рождение? Какой термин будет уместным в случае биологических машин?
Но рини сделал жест отрицания.
– Нет, этим они занимаются сами. У сервов, однако, есть потребность в контакте с лоона эо – пусть эпизодическом, но совершенно необходимом. Раз в несколько лет серв должен увидеть живого Хозяина, увидеть хотя бы издалека, а лучше – заглянуть в его лицо, поговорить с ним, испытать прикосновение его руки. Если этого не случится, серв будет чувствовать себя несчастным, потерянным, ненужным – как ты или я в долгой разлуке с близкими. Его существование лишится смысла; некому помогать, некого радовать и защищать, и ждать похвалы тоже не от кого… Вот почему мы забираем сервов обратно в астроиды. Иначе – сильнейший стресс и гибель.
– Это та эмоциональная связь, о которой ты говорил?
– Да, рини. И нужда в контакте с лоона эо тем настоятельней, чем более сложным делом занят серв. А что сложнее странствий в тоннелях даскинов?.. Вот почему я здесь – Хийар из астроида Анат, необходимое подкрепление! – Он положил хрупкие пальцы на висок Марка. Они были теплыми, и от них струились токи нежности и силы. – Это первая, но не единственная причина, брат. В сущности, я подобен серву, много лет не встречавшему Хозяина. Там, в астроиде у Куллата, – моя тальде и другие родичи, но это только часть… возможно, большая, ведь я – не человек, я лоона эо… – Его глаза затуманились и потемнели, приняв цвет аметиста. – Другая часть – наш отец, ты, твоя сестра, ваши потомки… Отца я уже не увижу… Но как мне жить, не повидавшись с тобой? И вот я здесь… мы говорим, я прикасаюсь к тебе, смотрю в твое лицо… Я счастлив, рини!
Члену семейной группы лоона эо ни в чем не откажет… луну достанет с неба… – вспомнились Марку слова Бранича. Внезапно он понял, что они с Хийаром – в равной позиции: Марк Вальдес с каплей чуждой крови и странным даром, пришедшим по наследству, и его инопланетный брат, чей родитель был человеком Земли. Оба в какой-то степени изгои… Наверняка, подумал Марк, рини труднее, чем ему: у него была Майя, была Ксения, были предки и потомки, а Хийар – единственный в своем племени, редкий уникум, лоона эо с человеческой психикой. Пусть не в полной мере, но все же, все же… Все же не такой, как его соплеменники, – и он, Марк, не такой, не совсем человек… Эта инаковость объединяла их столь же прочно, как братские узы и память об отце.
Он хотел сказать, что тоже счастлив, что не забудет Хийара и когда-нибудь, через двадцать, тридцать или сорок лет, поведает дочери о нем как о самой драгоценной из фамильных тайн, но тут в небе над садом раскрылось окно, полное серебряного света.
– Лло’олл, – молвил Анат. – Первый просит Хозяина и Судью проследовать в рубку. Он сказал, что вас ожидает великолепное зрелище, столь же прекрасное, как луна Куллата.
Нет, эта завеса не походила на зеркало или луну Куллата – скорее на гигантский водопад из миллионов серебристых струек. Он висел в окружающем корабль мраке, и чудилось, что воды его неподвижны, заморожены вселенским холодом, но в то же время текут, струятся от периферии к центру, исчезая там словно в колодце без дна. Формой водопад напоминал дисковидное тело с нечеткими краями, причем вообразить его размеры никак не удавалось; возможно, он был величиной с планету, возможно, с космическую станцию, что плавала над кольцами Сатурна, но не исключалось, что все это – иллюзия, что серебристый диск увеличен экраном, и его истинный диаметр не больше суповой тарелки. Так ли, иначе, но мнимая или реальная игра струй и света на поверхности этого миража не отпускала взгляд, притягивала его, точно источник странной необоримой силы. И Марк смотрел, смотрел как зачарованный.
– Опасное зрелище, – послышалось за его спиной. – Опасное для тебя, рини. Такой же эффект, как у предметов, которые вы называете гипноглифами.[49]
– Можно отключить экран, но мы будем здесь немногие мгновения, – послышался голос Первого Регистратора. – Ничего плохого с Судьей не случится.
– Но там, в Бездне, о которой ты рассказывал, там повсюду Зеркала… Это опасно для него?
– Не думаю, Хозяин. По тем Зеркалам всегда скользят картины. Гипнотическое воздействие исключено.
– Надеюсь. А сейчас я хочу, чтобы вы с Анатом поспешили. У людей такая хрупкая психика…
Звуки долетали до Марка, но смысл слов был непонятен. Что-то мешало сложить их в цепочки фраз, сообразить, о чем беседует Первый с Хийаром, вслушаться в их голоса с тем вниманием, какого требовали эти загадочные речи. Опасность… Бездна… Зеркала… Картины… Слова проносились мимо, не порождая никаких ассоциаций. Он смотрел. Даже ментальные импульсы, что шли от Хийара, не будили в сознании ровным счетом ничего.
– Приближаемся. Не нужно маневрировать, Анат, устье само нас затянет.
– Где мы окажемся, Первый? В Лимбе или все-таки в нашей Галактике?
– Мы уже не там и не тут, Хозяин. Эти ходы проложены через…
Незнакомое слово – долгое, певучее. Оно тоже не задержалось в памяти Марка.
Серебряный водопад надвигался, разгоняя тьму, оттесняя ее к краям экрана. Казалось, что струйки бегут все быстрее, все стремительнее – или то был эффект движения?.. Темная полоса, окаймлявшая диск, исчезла, и теперь он больше походил на огромную планету, затянутую покровом туч; корабль падал на нее целую вечность и никак не мог упасть.
– Достигли точки отражения. Сейчас…
Время остановилось. Не так, как в Лимбе, где его отсутствие угнетало разум, заставляя испытывать неудобство и смутную тревогу. Здесь время будто замерло на ничтожный миг и снова принялось отсчитывать секунды, те полновесные мгновения, что ощущает человек. Вдох, выдох, вдох, выдох… трепет ресниц и мышц… пульсация крови, тесная хватка ложемента, льющийся в кабину свет, негромкий шелест… нет, скорее шепот…
Марк очнулся.
– С тобою все в порядке, рини?
– Да. – Он пошевелил руками, ощупал гладкую поверхность пульта. Потом спросил: – Что это было, Хийар? Сон? Мираж? Кажется, я…
От рини пришли не слова, но обволакивающее чувство покоя и безопасности. Марк отметил, что в ментальном поле корабля уже нет того напряжения, что ощущалось над Красным Пятном, перед входной линзой; очевидно, попасть в тоннель даскинов было сложнее, чем перемещаться с помощью Зеркал. А в том, что они переместились, Марк не сомневался – вот только куда?
Он поднял голову, всмотрелся в экран и, потрясенный, выдохнул:
– Великая Галактика! Это что такое?
Корабль повис в сияющем пространстве, бесконечном и глубоком, как необъятная Вселенная. Здесь не было звезд, но был свет, пронизывающий эту огромную пустоту, свет, который не давал привычных ориентиров вроде неба или других источников, свет, как бы существующий сам по себе. В этом ровном и мягком сиянии что-то вращалось, окружая бейри многослойной спиралью из тысяч и тысяч – возможно, миллионов, – жемчужных бусинок или пластинок, вырезанных из перламутра. Смутные тени скользили по их поверхности, переливались неяркие краски, вспыхивали и гасли какие-то образы, недоступные глазу, ни даже ментальному восприятию. Марку чудилось, что еще немного, и тени сложатся в ясную картину, которую он сможет рассмотреть и понять, но чувства обманывали: в этом призрачном хороводе он не угадывал ничего.
– Бездна, – произнес Первый Регистратор. – Место, куда сходятся все пути. Вы, земляне, назвали бы это вокзалом или главной пересадочной станцией.