На пятьдесят оттенков темнее Джеймс Э.

Глава 2

Кристиан привел меня в маленький уютный ресторан.

– Ладно, этот нас устроит, – пробормотал он. – У нас мало времени.

Ресторан мне нравится. Деревянные стулья, льняные скатерти, а стены того же цвета, что и в игровой комнате, – темно-красные; на стенах кое-где висят маленькие зеркала в позолоченной оправе, на столах – белые свечи и вазочки с белыми розами. Где-то в глубине Элла Фицджеральд мягко воркует о недуге под названием «любовь». Все вполне романтично.

Официант ведет нас к столику на двоих в небольшом алькове. Я усаживаюсь, не зная, чего ждать от предстоящего разговора.

– У нас мало времени, – говорит Кристиан официанту. – Пожалуйста, два стейка из вырезки средней прожаренности, под соусом беарнез, если есть, с картофелем фри и свежие овощи на выбор шефа. И принесите винную карту.

– Конечно, сэр.

Официант, впечатленный холодным, властным тоном Кристиана, спешно удаляется. Кристиан кладет на столик свой смартфон. Господи, неужели я не имею права голоса?

– А если я не люблю стейк?

– Анастейша, опять ты за старое…

– Кристиан, я не ребенок.

– А ведешь себя как ребенок.

Я вздрагиваю, словно от пощечины. Сейчас начнется раздраженная перепалка, хотя и в романтичном интерьере, но уж точно без цветов и сердечек.

– Я ребенок, потому что не люблю стейк? – бубню я, стараясь спрятать обиду.

– Потому что нарочно заставляешь меня ревновать. Совершенно по-детски. Неужели тебе не жалко своего приятеля, когда ты так поступаешь? – Кристиан поджимает губы и хмурится.

Возвращается официант с винной картой.

Как я не подумала об этом? Я краснею. Бедный Хосе – я вовсе не собиралась обнадеживать его. Я помертвела: в самом деле, как по-дурацки! Прав Кристиан.

– Хочешь выбрать вино? – обращается он ко мне, вопросительно подняв брови, сама надменность. Ведь знает, что я совершенно не разбираюсь в винах.

– Выбери ты, – отвечаю я, хмуро, но покорно.

– Пожалуйста, два бокала «Баросса Вэлли Шираз».

– Э-э… Мы подаем это вино только бутылкой, сэр.

– Тогда бутылку, – приказывает Кристиан.

– Хорошо, сэр.

Официант покорно удаляется, и я его понимаю. Хмуро смотрю на своего Пятьдесят Оттенков. Что так выводит его из себя? Наверное, я. Где-то в глубине моей души внутренняя богиня восстает от сна, потягивается и улыбается. Она подремала.

– Ты очень вздорный.

Он бесстрастно смотрит на меня.

– Интересно, с чего бы это?

– Ладно, может, лучше найдем верный тон для честного и откровенного обсуждения нашего будущего? – Я заглядываю ему в глаза и сладко улыбаюсь.

Его рот сжимается в жесткую линию, но потом, почти против желания, губы шевелятся, и я понимаю, что он пытается спрятать улыбку.

– Извини.

– Извинения приняты. И я с удовольствием сообщаю тебе, что за время, прошедшее с нашего последнего совместного ужина, я не перешла на вегетарианство.

– Тогда ты в последний раз ела что-то существенное, так что, по-моему, это умозрительный факт, далекий от практической реальности.

– Вот, опять это слово, «умозрительный».

– Да, умозрительный, не бесспорный, – произносит он, и в его глазах мелькают смешинки. Он приглаживает волосы и снова становится серьезным. – Ана, в последний раз, когда мы говорили с тобой о важных вещах, ты ушла от меня. Я немного нервничаю. Я уже сказал тебе, что хочу тебя вернуть, а ты… не ответила мне. – В его глазах я вижу мольбу и ожидание, а его искренность меня обезоруживает. Черт побери, что же мне ему ответить?

– Я скучала без тебя… ужасно скучала, Кристиан. Последние дни были… очень тяжелыми. – Комок в моем горле растет и растет, я вспоминаю свое мрачное отчаяние.

Последняя неделя, наполненная неописуемой болью, стала самой тяжелой в моей жизни. Ничего подобного со мной еще не случалось. Но здравый смысл берет свое.

– Ничего не изменилось. Я не могу быть такой, как нужно тебе. – Я буквально выдавливаю из себя эти слова, им очень мешает комок в горле.

– Ты будешь такой, как нужно мне, – решительно заявляет он.

– Нет, Кристиан, не буду.

– Ты расстроена из-за того, что произошло в тот последний раз. Я вел себя глупо, а ты… Да и ты тоже. Почему ты не сказала стоп-слово, Анастейша? – Его тон меняется, в нем звучит упрек.

Что?.. Эге, смена темы…

– Ответь мне.

– Не знаю. Я была не в себе. Я старалась быть такой, какой тебе нужно, старалась перетерпеть боль. Поэтому я просто забыла. Понимаешь… я забыла, – прошептала я, пристыженная, и виновато пожала плечами.

Возможно, тогда мы избежали бы ссоры.

– Ты забыла! – ужасается он и с силой сжимает край стола. Я вяну под его гневным взглядом.

Дьявол! Он опять злится. Моя внутренняя богиня тоже недовольна мной. Видишь, ты сама во всем виновата!..

– Вот как я могу доверять тебе? – Его голос еле слышен. – Как?

Появляется официант с заказанным вином, а мы сидим и играем в гляделки, голубые глаза и серые. Нас обоих переполняют невысказанные упреки. Официант с нелепой торжественностью откупоривает бутылку и наливает немного вина Кристиану. Тот машинально берет бокал и пробует вино.

– Хорошо, – кивает он.

Официант аккуратно наполняет бокалы, ставит на стол бутылку и поспешно уходит. Все это время Кристиан не отрывает от меня глаз. Я первая прекращаю игру и делаю большой глоток. Вкуса вина я почти не ощущаю.

– Извини, – шепчу я.

В самом деле, как глупо все получилось. Я ушла, решив, что у нас разные представления об удовольствии, но сейчас он говорит, что я могла его остановить.

– За что? – пугается он.

– Что не сказала стоп-слово.

Он прикрывает веки, словно испытывает облегчение.

– Мы могли бы избежать всех этих страданий, – бормочет он.

– Выглядишь ты тем не менее хорошо.

«Более чем хорошо. Ты выглядишь, как всегда».

– Внешность обманчива, – спокойно возражает он. – Мне было очень плохо, Ана. Пять дней я жил во мраке, без солнца. В вечной ночи.

Я тронута его признанием. Господи, совсем как я…

– Ты обещала, что никогда не уйдешь от меня, а сама из-за какого-то недоразумения – и сразу за дверь.

– Когда это я обещала тебе, что не уйду?

– Во сне. Анастейша, это была самая приятная вещь, какую я слышал в жизни. Я так обрадовался.

Мое сердце сжалось, рука потянулась к бокалу.

– Ты говорила, что любишь меня, – шепчет он. – Что, теперь это в прошлом? – В его вопросе звучит тревога.

– Нет, Кристиан, нет.

– Хорошо, – бормочет он и вздыхает с облегчением. Сейчас он выглядит таким беззащитным.

Его признание поразило меня. Неужели он переменился? Ведь когда-то, в самом начале, я призналась, что люблю его, и он пришел в ужас…

Вернулся официант. Быстро ставит перед нами тарелки и исчезает.

Проклятье. Еще эта еда!

– Ешь, – приказывает Кристиан.

Я понимаю, что голодна, но в этот момент мой желудок свело судорогой. Вот я сижу сейчас напротив любимого мужчины, единственного в моей жизни, и мы говорим о нашем неопределенном будущем. Какой уж тут здоровый аппетит? Я с тоской смотрю на тарелку.

– Клянусь богом, Анастейша, если ты не будешь есть, я прямо тут, в ресторане, положу тебя к себе на колени и отшлепаю. И это никак не будет связано с моими сексуальными пристрастиями. Ешь!

Не кипятись, Грей… Мое подсознание глядит на меня поверх очков-половинок. Оно целиком и полностью поддерживает Пятьдесят Оттенков, соглашается с ним.

– Ладно, я поем. Уйми, пожалуйста, зуд в твоей доминантной ладони.

Он по-прежнему смотрит на меня – строго, без улыбки. Неохотно беру нож с вилкой и отрезаю кусочек стейка. Ох, какой он вкусный! Я голодна, очень голодна. Жую мясо, и Грей заметно успокаивается.

Мы молча ужинаем. Музыка переменилась. Нежный женский голос поет грустную песню, ее слова эхом повторяют мои мысли. Я тоже никогда уже не буду прежней, после того как он вошел в мою жизнь.

Я поднимаю глаза на Пятьдесят Оттенков. Он пережевывает мясо и смотрит на меня. В горячем взгляде смешались страсть и беспокойство.

– Ты знаешь, кто это поет? – Я пытаюсь завязать нормальную беседу.

Кристиан перестает жевать и прислушивается.

– Нет. Но поет она хорошо.

– Мне тоже нравится.

Наконец, на его лице появляется обычная загадочная улыбка. Что-то он задумал?

– Что? – спрашиваю я.

– Ешь, – мягко говорит он и качает головой.

Я осилила половину тарелки. Больше не могу. Как мне его убедить?

– Все, я сыта. Сэр, как, на ваш взгляд, я съела достаточно?

Он молча и невозмутимо смотрит на меня, потом на часы.

– Я в самом деле наелась, – добавляю я и пью восхитительное вино.

– Нам пора идти. Тейлор уже здесь, а тебе утром – на работу.

– Тебе тоже.

– Мне требуется гораздо меньше сна, чем тебе, Анастейша. Что ж, по крайней мере, ты поела.

– Мы снова полетим на «Чарли Танго»?

– Нет, я ведь пил вино. Нас отвезет Тейлор. Побудем вместе хотя бы пару часов, поговорим. Угадай, чем мы сможем заняться еще, помимо разговоров?

А-а, вот что он задумал! Кристиан подзывает официанта и просит чек, потом берет телефон и звонит.

– Мы в ресторане «Ле Пикотен», Юго-Запад, Третья авеню.

Он всегда говорит по телефону коротко.

– Ты очень резок с Тейлором, да и с другими людьми тоже.

– Просто я быстро излагаю суть, Анастейша, и быстро ее схватываю.

– Сегодня вечером ты не добрался до сути. Ничего не изменилось, Кристиан.

– У меня к тебе предложение.

– Я уже слышала твои предложения.

– Это другое предложение.

Возвращается официант, и Кристиан, не глядя на счет, протягивает ему свою кредитную карточку. Он задумчиво смотрит на меня, пока официант манипулирует с карточкой. Смартфон снова оживает.

Предложение? Что на этот раз? Воображение подсказывает несколько сценариев: похищение, рабство… Нет, все это глупости. Кристиан прячет карточку.

– Пошли. Тейлор приехал.

Мы встаем, и он берет меня за руку.

– Я не хочу терять тебя, Анастейша.

Он нежно целует мои пальцы. Прикосновение губ к моей коже резонансом отзывается по всему телу.

У входа в ресторан нас ждет «Ауди». Кристиан открывает для меня дверцу. Я сажусь на мягкое замшевое сиденье. Он делает знак Тейлору, тот выходит из машины, и они что-то кратко обсуждают. Вещь необычная для них. Любопытно, о чем они говорят? Через пару минут оба садятся в машину. Я кошусь на Кристиана, а тот с бесстрастным видом смотрит куда-то вперед.

Позволяю себе на краткий миг рассмотреть его профиль: прямой нос, полные, четко очерченные губы, восхитительно пышные волосы небрежно падают на лоб. Конечно, я недостойна этого божественно красивого мужчины.

Салон наполняет нежная музыка, какое-то замечательное оркестровое произведение, которое я не знаю. Тейлор встраивается в поток машин и берет курс на I-5 и Сиэтл.

Кристиан поворачивает голову.

– Как я уже сказал, Анастейша, у меня есть предложение.

Я нервно гляжу на водителя.

– Тейлор нас не слышит, – заверяет меня Кристиан.

– Как это?

– Тейлор, – зовет Кристиан. Тейлор не реагирует. Он окликает его снова, опять без ответа. Кристиан наклоняется и хлопает его по плечу. Тейлор снимает наушники, которые я не заметила.

– Да, сэр?

– Спасибо, Тейлор. Все в порядке, слушай дальше.

– Да, сэр.

– Теперь довольна? Он слушает музыку. Пуччини. Забудь о его присутствии. Я забыл.

– Ты нарочно попросил его это сделать?

– Да.

А-а…

– Ладно, так твое предложение?

Внезапно Кристиан принимает решительный и деловой вид. Ой, мама, оказывается, мы обсуждаем сделку. Я внимательно слушаю.

– Позволь мне сначала тебя спросить: ты предпочитаешь правильный, «ванильный» секс? Без всякой эксцентрики?

У меня отвисает челюсть.

– Эксцентрики? – пищу я.

– Эксцентрики, со всякой хренотенью.

– Не верю своим ушам, неужели это говоришь ты?

– Да, я. Ответь мне, – спокойно требует он.

Я краснею. Моя внутренняя богиня стоит на коленях и молит меня согласиться.

– Мне нравится твоя эксцентричная хренотень, – шепчу я.

– Так я и думал. Тогда что же тебе не нравится?

«Что я не могу касаться тебя, что ты наслаждаешься моей болью, не нравится ремень…»

– Мне не нравится угроза жестокого и необычного наказания.

– Ты о чем?

– Меня жутко пугают хлысты и плетки в твоей игровой комнате. Мне не хочется, чтобы ты опробовал их на мне.

– Ладно, договорились: никаких плеток и хлыстов, а также бондажа, – сардонически говорит он.

Я озадаченно смотрю на него.

– Ты пытаешься заново определить жесткие рамки?

– Не совсем. Я просто пытаюсь понять, что тебе нравится, а что нет.

– Самое главное, Кристиан, мне трудно примириться с тем, что ты с удовольствием причиняешь мне боль. А еще мысль о том, что ты будешь это делать, потому что я выйду за какую-то условную случайную черту.

– Но она не случайная; правила у нас записаны.

– Мне не нужен набор правил.

– Вообще? Никаких?

– Никаких.

Я решительно качаю головой, но в душе побаиваюсь. Как он отнесется к моим словам?

– А если я тебя отшлепаю? Не будешь возражать?

– Чем отшлепаешь?

– Вот чем. – Он подносит к моему лицу ладонь.

– Пожалуй, не буду, – неуверенно отвечаю я. – Особенно, если с теми серебряными шариками…

Слава богу, темно. Мои щеки пылают, пропадает голос, когда я вспоминаю ту ночь… Да, я хочу, хочу, чтобы она повторилась.

– Что ж, тогда было забавно, – ухмыляется он.

– Тогда было хорошо, – лепечу я.

– Так ты можешь вытерпеть чуточку боли?

Я пожимаю плечами.

– Да, пожалуй.

Ох, куда он зайдет с этим? Мой уровень тревоги взлетает на несколько баллов по шкале Рихтера.

Он в задумчивости трет подбородок.

– Анастейша, я хочу начать все сначала. Остановимся пока на ванильных радостях. Может быть, потом, если ты начнешь больше мне доверять, мы научимся быть честными друг с другом. Тогда мы выйдем на более высокий уровень общения, шагнем вперед и станем делать кое-какие вещи, которые нравятся мне.

Я озадаченно гляжу на него, и в моей голове пусто, отсутствуют абсолютно все мысли – как компьютерный пипец… Потом понимаю: он волнуется, но я почему-то больше не вижу его отчетливо, словно нас окутала орегонская мгла. Наконец, до меня доходит, что так оно и есть.

Он хочет света, ясности? Но разве мне нравится тьма? Смотря какая и где. В памяти опять всплывают непрошеные воспоминания о Томасе Таллисе.

– Как же наказания?

– Никаких наказаний. – Он кивает как бы в подтверждение своих слов и еще раз повторяет: – Никаких.

– А правила?

– Никаких правил.

– Вообще никаких? Но тебе ведь нужны правила.

– Ты нужна мне еще больше, чем они, Анастейша. Последние дни показались мне адом. Моя интуиция, мой здравый смысл убеждали меня, что я должен тебя отпустить, что я не заслуживаю твоего внимания. Те снимки, которые сделал парень… Мне стало ясно, какой он тебя видит. Ты выглядишь на них беззаботной и красивой. Ты и сейчас красивая, но я вижу твою боль. Мне грустно сознавать, что я стал виновником этой боли… Да, я эгоист. Я захотел тебя мгновенно, в тот момент, когда ты рухнула на пороге моего кабинета. Ты необыкновенная, честная, добрая, сильная, остроумная, соблазнительно невинная; твои достоинства можно перечислять бесконечно. Я обожаю тебя. Хочу тебя, и мысль о том, что ты будешь с кем-то другим, словно нож ранит мою темную душу.

У меня пересохли губы. Мама родная! Если это не признание в любви, тогда что же? И плотину прорвало – из меня полились слова.

– Кристиан, почему ты считаешь, что у тебя темная душа? Я никогда бы не сказала. Печальная, да, возможно… но ты хороший! Я вижу это… ты великодушный, щедрый, добрый, и ты мне никогда не лгал. А я и не очень сильно страдала в тот раз от боли. Просто минувшая суббота стала для меня шоком. Или пробуждением, моментом истины. Я поняла, что ты щадил меня, что я не смогла быть такой, какой ты хотел меня видеть. Потом я ушла и вскоре осознала, что физическая боль, которую ты мне причинил, не идет ни в какое сравнение с болью потери, если мы расстанемся. Я хочу тебе нравиться, но это трудно.

– Ты нравишься мне всегда, – шепчет он. – Сколько раз я должен повторять это?

– Я никогда не знаю, что ты думаешь. Иногда ты такой замкнутый… как островное государство. Ты меня пугаешь. Вот почему я притихла. Потому что не знаю, какое настроение будет у тебя в следующий момент. За наносекунду оно переносится с севера на юг и обратно. Это сбивает меня с толку. И еще ты не позволяешь до тебя дотрагиваться, а мне так хочется показать, как сильно тебя люблю.

Он молчит в темноте, вероятно, не знает, что сказать, и я не выдерживаю. Отстегиваю ремень безопасности и, к удивлению Кристиана, забираюсь к нему на колени.

– Я люблю тебя, Кристиан Грей, – шепчу я, обхватив ладонями его голову. – Ты готов пойти на это ради меня. Я не заслуживаю такой жертвы, и мне очень жаль, что я не могу делать все эти штуки. Ну, может, со временем, я не знаю… однако я принимаю твое предложение, да, принимаю. Где я должна поставить свою подпись?

Он обнимает меня и прижимает к себе.