День ангела Ишутина Елена
После такого неожиданного слова даже Эдик заткнулся, и лишь я упорно добивался правды-матки, постепенно извлекая из разомлевшего после бани деда Иваныча ценные сведения.
Помимо этой базы, в его ведении находилась ещё официальная сторожка, где он по идее обязан был проживать, и официальная работа, которую, между прочим, с него никто не снимал, делала жизнь деда Иваныча весьма хлопотной. Если бы не лошадь Чалка, и не поспеть бы везде.
К этому времени мы уже начали понемногу привыкать к ангелам. И даже их спокойная нагота – ни у кого не повернулся бы язык назвать её бесстыдной – уже казалась нам совершенно естественной. Как в кино: «ну царь, ну Иоанн – что тут особенного?»
– …Сколько им лет-то? Кому как. Ирке, к примеру, по нашему счёту двадцать с мелочью – самая младшая она у нас (так и сказал – «у нас»). А вот Уэфу, к примеру, за сотню перевалило. По ангельским понятиям мужчина в самом расцвете сил.
– …Верно, не скажешь. Да тут видишь, какое дело… это у нас, у людей, с годами ряха растёт да пузо, а у них, у ангелов – только ум. Совершенство тела, совершенство духа. И когда им помирать, только они сами и знают. Вот Уэф объяснял – ангел сам зовёт свою смерть, когда больше жить не желает. Точнее, когда больше никого и ничего не любит. Как это может быть? Ты не поймёшь, молодёжи это никак непонятно. А мне понятно. Думаю, проживи ты этак лет триста-четыреста, тоже допёр бы. Можешь не сомневаться.
– …Язык-то у них свой есть, конечно, да вот только отмирает он, это мне Уэф жалился. Оно и понятно, кто будет словами объясняться, когда в ходу у них мыслеобразы. Телепатия у них поголовная, уже многие сотни лет. Так что язык у них – рудимент, навроде как у нас свист. Уэф говорит, мы тут на Земле к этому же придём. Если у нас всё получится, конечно.
А вот Аня говорит – она у нас лингвист, чуть не все языки земные знает – так она говорит, что язык ихний сохраняется только благодаря песням. Песни у них – да, закачаешься! Да ты сам видал, что они со своим голосом вытворяют. Какой хотят, такой и сделают.
– …Как тебе получше объяснить? Не поймёшь ты. Ну вот как глухому объяснить, что есть такое музыка? Так и с телепатией. И я не понимал, покуда не пробудили они меня, не вскрыли, значит, задатки. Ладно, попробую. Вот ты чуть подумал, или почувствовал – а я уж знаю, что ты подумал и как именно почувствовал. И образы мысленные, что в голове у тебя вертятся, я вижу, хоть и не всегда отчётливо. А уж они-то видят даже то, о чем ты и помыслить толком не успел, а только собирался. Чего неловко? Неловко может быть лишь от гнусных мыслишек всяких, так это надо изживать. Хотя где-то, может, ты и прав. Каюсь, и у меня они водились. Подумаешь при всех – стыдоба, как будто громко пукнул прилюдно. Да нет, не прав ты всё же. Не перди за столом, и стыдно не будет!
– …У них-то? Да у них таких товарищей, которые нам всем не товарищи, уж сотни лет как и в помине нету. Ну сам посуди, как у них там жить какой-нибудь сволочи, ежели все кругом насквозь эту сволочь видят. Может, и были у них в самом начале эпохи телепатии такие, да только передохли они в глухом одиночестве. Вымерли, не оставив потомства.
– … Ну и настырный ты, парень. Ладно, скажу, что сам знаю. Нет, не в пробирках они вырастают. Рожают, конечно, только махоньких, с хвостиком ещё – ну прямо головастики, а о крыльях и речи нет. И выкармливают, а как же! Вон соски у девок видал, торчат? Точно, как у кошки либо собаки – когда надо, титьки есть, когда не надо – нет их. Крылья-то у них потом вырастают, по нашему счёту годам примерно к семи. Нет, конечно, сам лично не видал – только фильм ихний. У нас здесь такого не случалось ещё – они для этого дела домой к себе перебираются. Телепортация, понял? Вон Маша-то с Уэфом уже дважды здесь декрет свой брала, да не на год-два – на семь лет! Ну и он с ней, а как же. А у них там считают, что дитё мать с отцом должны ростить, для гармоничного развития личности. Первый-то раз давно это было, я тут ещё не служил, а второй раз при мне уже. Ростят дитё бессменно, покуда не полетит в свой первый полёт.
– …Кто замещал? Да Игорёк и замещал, Иого, то есть. Нет, замена им обычно не положена, если только от работы отстранят вовсе, или сам откажется. Да только наши-то каждый раз вертались. Маша вон говорит мне – полюбила я вас тут, орясины нелетучие, и вашу Землю, и Уэф тоже. А у них так – не люба служба – никто служить из-под палки не будет. Да, бывало трудновато. Ничего, справились. Ведь не одна такая база на Земле-то, да я про другие не знаю. Конспирация, понимать надо! К тому же связь есть, всегда совета спросить можно. Это телепортация – дело хлопотное, дорогое как бы, а со связью проще. Ха, сам-то ещё ничего, а Маша, считай, как и не уезжала – чуть что, уже на связи. Переживает за нас.
А трудно по-настоящему Игорьку. Семейный, а живёт тут чуть не бессменно, как ровно полярник в Антарктиде. Одной видеосвязью, брат, сыт не будешь. Но терпит. Фанатик, похлеще Маши. Да вон Ирка ещё, бесстыдница – надо, мол, тебе было жениться на здешней женщине, они такие большие и мягкие.
– … Ну и дурень ты! Кого бросают? Куда бросают? Да таких родителев на Земле нашей грешной поискать днём с огнём. Это, значит, не так ты понял. У них там никаких интернатов нету, даже понятия такого. Все детишки беспременно в семье растут, только семья та папой да мамой не ограничивается – тут тебе и дяди-тёти, и бабушки с дедушками, и ещё как-то там – не сразу подберёшь понятие в русском языке. Взять хоть нашего Уэфа с Машей – старший сын у них учёный, ему уже под восемьдесят где-то. Молодой, перспективный, и женатый давно! А на межпланетную видеосвязь с мамой да папой почитай каждый месяц выходит, да не так, как наши здешние, теперешние-то чада – по телефону: «мама-папа привет, как здоровье, дайте денег». По два-три часа, почитай, гостит. Ну да, при ихней внепространственной видеосвязи-то натурально как в гостях, сидит напротив, разговаривает мысленно и голосом, только что чай не пьёт. Дочка старшая тоже под стать – детей учит, а это у них, брат, самая почётная специальность. Мало кому детей доверить можно. Чтобы росли, значит, не олухи бесполезные, бессмысленные, а здоровые, счастливые, полноценные члены общества – во как! Ну а младшенькую вы сами вчера сюда свезли. Как не сказал? Разве? Точно ведь, не говорил, подумал только. Привык тут, понимаешь, к телепатии. Ну извиняй, не учёл.
– … Ладно, попробую тебе ответить и на этот вопрос. Вот мы детишек ростим – для чего? Ну правильно, продолжение рода. Ладно, неудачный пример. Для чего, скажем, старший брат опекает младшего? То-то. Так и цивилизации космические. Уэф да Иого рассказывали мне из ихней истории кое-что. Выходит, им в своё время тоже помогли подняться, когда они ещё гнёзда вили на утёсах, навроде наших ворон. А они нам, значит. Не будь их, мы бы, может, до сих пор друг другу головы дубинами разбивали, в лучшем случае – топорами каменными.
То-то и оно, что нельзя в открытую. Я вот тебе братьев в пример поставил. Ну как старший брат станет младшего силком уму-разуму учить, да подзатыльниками – хорошо ли? Нет, тут дело тонкое. К тому же ангелы-то на Земле не одни. Есть и другие. А ты не знал? Ну да, ясно, откуда. Есть другие, есть, и, как говорит Уэф, «их цели далеко не столь благородны». Потому и конспирация такая. А вот подробнее – уволь, не уполномочен. Спроси у Уэфа, он расскажет, ежели сочтёт нужным. Так-то.
– … Верно подметил. Не зря в древних текстах вон ангелы действуют да купидоны. Слышали, значит, звон, да не знали толком, где он. А они-то тогда уже тут работали вовсю. Уэф как-то говорил вот, что конец мрачного средневековья есть одна из самых блестящих ихних операций, его предшественников, то есть. В учебники даже вошла. И ещё, мол, что сделали это настоящие герои, тогда телепортация-то была риском чрезвычайным, а ещё раньше – и вовсе дорогой в один конец. Не умели назад-то возвращать, значит. Сейчас, конечно, дело другое – даже в отпуск домой переправляются, нечасто правда.
– … Это уже чересчур ты догадлив, парень. Ладно, раз сам допёр, скажу. Работа есть работа, значит, и проколы в ней, само собой, случаются. Вот и с Христом случай отсюда. Еле выручили парня, хорошо, что тогда уже витализаторы-то эти были.
– … Уморил ты меня. Да есть у них техника, само собой. Только они её, технику, как бы не любят. Всё потому же – совершенство тела, совершенство духа. Техника, мол, и даже одежда есть по сути своей протезы, и где можно, надо обходиться без протезов. Они и летают на своих крыльях, ежели где недалеко и спешить особо не надо. Вот в Москву, например, часто своим ходом летают.
– …С чего ты решил? Да где хотят и когда хотят летают, и ты их не увидишь, ежели сами не захотят. И никакие локаторы не увидят.
Как достигают? Вот этого я тебе не скажу, потому как сам не шибко понимаю. Про голографию слыхал чего-нибудь? Вот из этого же ряда, а подробней объяснить невозможно. Нету ещё в русском языке таких понятий, и ни в каком нету. Когда мне передают, я, стало быть, мыслеобразы-то ловлю, а толку чуть. Не доросли мы, вишь, до такого понимания, недалеко ушли от обезьяны-то.
Ты у них бусы видел? Да какие тебе стекляшки! Не украшения это – прибор маскирующего поля. А у них все приборы такие мелкие, с виду безделушка безделушкой. Громоздкость технических устройств, парень, это удел варваров, дикарей навроде нас с тобой.
Да что я тебе толкую – ты вот Ирку попроси-ка, она тебе всё это дело мигом продемонстрирует, небось не откажет в такой-то малости. Раз-раз – и нету, только вроде марева летнего там, где только что ангел был.
– … Кстати, и насчёт базы то же самое. С воздуха её не видать, хоть с высоты, хоть с бреющего. И посуху до базы кому попало не добраться.
Видал бревно на въезде? Моя работа, кстати. Шлагбаум что надо – не гниёт, почти не горит, и бензопилой пилить замаешься – цепь порвётся, так всё аккуратно устроено. Ежели шлагбаум всё же как-нибудь проскочить – вы там дальше лужу должны были заметить, долгую такую. Во-во, не простая это лужа, а ловушка хитрая с управляемым грунтом. Вы как проехали, ровно по асфальту мокрому? Так это Ирка, значит, ловушку заблокировала мысленно. Верно, и шлагбаум подняла она же – есть там такое устройство, для приёма мысленных команд, значит. И как только сил хватило, сердешной!
Да мы все её жалеем, не передать. Игорёк да Кио ей заместо братьев старших, Аня танцам в воздухе да петь учит, ихние песни и наши – не успокоюсь, мол, пока лучше меня петь не будешь, талант у тебя, у Ирки то есть.
Ну а про меня и речи нет. Она же мне вроде внучки, хоть и не родная, и даже роду-племени не нашего, человечьего. У меня же кроме них вот, почитай, и нет никого.
Ха, да вот не так давно, в прошлое-то её дежурство – сижу это я после исполнения службы, значит, передыхиваю. Ну и она рядом подсела. Сидим, молчим. И вспомнилось мне почему-то, как я дочку свою на спине катал, давно, до войны ещё, покуда все живы были. Представил так явственно, и чую – рядом Ирка всхлипывает, ручонкой своей меня по голове гладит, жалеет, стало быть. Тут уж и я её по головке давай гладить, каюсь, что расстроил девку. Так и сидим, жалеем друг друга. Вдруг она глазищами своими как заискрит, да и говорит мне открытым голосом: дед, а меня ты на спине покатаешь? Ни разу в жизни не пробовала! На Чалке и на Казбеке каталась, а так вот – нет. Я одурел сперва: я, говорю, старый человек, а ты межпланетный агент, оперативный сотрудник – не стыдно? А она уже в голос смеётся – стыдно, говорит, но уж очень хочется. Я же маленькая! Ну, и не смог отказать – провёз круг по двору, покуда не свалились оба от хохота. Вот такие тут порядки, особо когда Уэфа нету.
– … Да, отвлеклись мы. Так вот, ежели лужу-ловушку эту не заблокировать, то и танк не пройдёт. Завязнет насмерть, и лебёдкой никакой не вытащить. И объезда кругом нет, это уж я тебе как лесник гарантирую.
Пешком-то? Можно попробовать, ежели ума негусто. Только и тут не получится. По этой вот дороге даже если – мимо пройдёшь, не заметишь. Хитрая маскировка, опять же. Это вы вот с Иркой к воротам прямиком подкатили, потому как она маскировку-то сняла, стало быть. А так – дорога идёт по лесу, из ниоткуда в никуда, ищи на здоровье. Так и будешь гулять туда-сюда до посинения. А коли особо не повезёт, и выйдешь ты всё же прямо на базу – хватит тебя в лесу обморок, и проснёшься ты незнамо где. Откуда шёл, куда и с кем – непонятно. Так это будет выглядеть.
Ну и уж на совсем крайний случай – вот, к примеру, вчера (тьфу-тьфу, конечно), ежели бы бандиты какие раненую Ирку захватили, да дорогу пытать вздумали (здоровая-то она никому не далась бы, хоть и группе «Альфа», не та девка, ты не гляди на вчерашнюю оплошку) – так вот, на такой случай тут дендроиды внешней охраны имеются. Да, точно, навроде роботов. Не видал ты их, и скажи спасибо. По ночам писать под себя будешь! Здоровенные пни, на корнях ходячие. Да быстро так, пешему и не убежать! Вместо рук – сучья-крючья, по шесть у каждого. И не взять их ничем, ни автомат не берёт, ни граната любая. Скажу вам, ребята, по совести: ежели бы Ирка вчера не лопухнулась так, не забыла включить их после профилактики, значит, то нипочём бы не опознали вас, разве только численность установили, да и то приблизительно. Они бы на такую боль её моментально явились, а так как она была, почитай, в беспамятстве, то и заступиться за вас было бы некому. А ежели учесть к тому же, что на каждом парализаторы кругового боя установлены, плюс специальный прибор, как-то бишь: «для уничтожения быстролетящих и сильно бронированных объектов», то можешь быть спокоен – ни бандиты какие, ни даже дивизия спецназовская до базы не доберётся.
Только будет это, значит, страшным провалом. Вся работа за многие годы коту под хвост. Как Уэф повторять-то любит, мы сюда не воевать прибыли, а как раз наоборот.
– … А вот это, парень, вопрос из вопросов. На него тебе не только я, значит, никто толком не ответит – ни Уэф, ни даже Маша, а это, между прочим, прямая её специальность. Она ведь и есть ксенобиолог, Маша-то, а доктор – это по совместительству, кому, как не ей. Так вот, говорит она, Маша то есть, мне однажды, и вроде как со страхом даже – живу, говорит, Иваныч, я на свете уже вторую сотню лет, и чуть не с детства занимаюсь этой ксенобиологией, а взять в толк не могу – как из разных существ, предками у одних обезьяны, а у других твари летающие, навроде наших земных летучих лисиц, слыхал о таких? Да, из разных тварей получились вполне даже сходные существа. Весь генотип, говорит, чуть не наизусть помню у тех и других, а понять не могу. Вот Аня и Кио, те толкуют что-то о единых для всего сущего законах красоты. Ха, бывало, толкнёшь вопрос этот за столом, когда все соберутся, зимой в пургу, к примеру – всё! Можешь смело уходить, никто и не заметит. Спор до утра.
– … Вот чего они терпеть не могут, так это подлецов всяких и злыдней. Злобы ну совершенно не переносят. И здесь-то они зачем, как мыслишь? Да нет, обратно не понял ты, или я опять не так излагаю. Не затем, чтобы этот самый технический прогресс двигать. Цель ихняя – искоренить злобу и подлость всякую на Земле, навсегда и окончательно. Как Уэф мне разъяснял опять же, свободные и счастливые люди сами дойдут до всего, и гораздо быстрее, чем ежели им всякие железяки-компьютеры исподтишка подсовывать. И скажу тебе по секрету, парень – вот вам троим надо бы здорово над собой потрудиться, труху ненужную из души повытрясти. Михалыч ваш не в счёт, у него-то как раз всё в порядке, он мухи не обидит, даром что трупорез.
– … Всё, ребята, конец вопросам. Чую, Маша вас сейчас позовет, на процедуру, стало быть. Нет худа без добра – заодно и починитесь. Да, Маша, она к работе относится серьёзно, без ремонту вас не выпустит. А что, могут и зубы вырасти. Ха, жалко, лысых среди вас нету, вот бы диво, как через неделю-то в парикмахерскую заявились, хоть хлопцем кучерявым, хоть жгучим брюнетом – на выбор. Да нет, пожалуй, не станет она так-то, заметно уж больно. Но все внутренности в норму приведёт, это уж точно. Потом покормлю вас обедом – и до свидания. Ну, провожу до выезда. Хотя нет, Ирка и проводит, она же сегодня выходная, как пострадавшая. Да и обратно тоже – то ли ей лететь, то ли мне, старому, ногами топать. А дома соврёте, мол, машина сломалась. Ну, не мне вас учить. Выкрутитесь!
А на ваше спасибо наше пожалуйста. Ладно, скажу прямо. Вот твой, значит, допрос с пристрастием я выдюжил потому только, что повели вы себя как люди. Сами, значит, задавили, дак сами же и спасли. И героями себя не числите. Недаром Ирка-то в вас сразу души светлые под хламом всяким углядела. У них, у ангелов, на это дело глаз намётанный, почитай, врождённое чувство.
А вот и Маша. Что, пора? Ну ясно, по одному. Давайте вперёд, кто смелый!
Наш УАЗик резво катил по глухой лесной дороге. На заднем сидении, между мной и Михалычем, сидела Ирочка. Мы предлагали ей сесть впереди, но она отказалась.
Сказать по правде, на душе у меня было муторно. И я уже знал, почему.
УАЗ быстро съедал и без того недлинную дорогу. Ещё пара километров, и мы расстанемся.
Доктор Маша (я уже называл её только так) немного виновато объяснила нам, что, к сожалению, дорогу сюда мы все разом забудем, как только покинем лес. Психоблокада, или как там. Мы не обижались. Надо так надо.
Михалыч выглядел бодрее других. Он оказался в наибольшем выигрыше – доктор Маша играючи расправилась с его застарелым полиартритом и кучей других болячек. Но почему-то и он не выказывал особой радости.
Ирочка сидела притихшая, глядя в пол. Очень жаль, мне так хочется ещё хоть раз посмотреть в эти её удивительные глаза.
Она тут же подняла глаза и прямо взглянула на меня. Глаза в глаза. И нет у меня сил оторваться.
– А это правда, что кукушки никогда не строят гнёзд? – вдруг спросила она.
– Правда… – растерянно ответил я.
Ирочка перевела взгляд вперёд. Перед нами была та самая лужа-ловушка. Лёгкое движение бровью – и мы снова едем по мокрому асфальту.
– Вот и дед Иваныч мне то же твердит, – снова заговорила Ирочка. – А я не верю. Ведь не могут они все бросать своих птенцов? Ведь когда-то они вили собственные гнёзда? Это они потом так испортились. В процессе эволюции.
Мы в недоумении. При чём тут кукушки?
– А у людей тоже есть такие места, куда они подкидывают своих детей. Называются интернаты.
Мы все подавленно молчим. Что тут говорить?
УАЗ ползёт теперь, как черепаха по минному полю. Что-то не похоже на Эдика.
– Мама с папой часто спорят. Папа утверждает, что ещё далеко не всё потеряно, и не из таких положений выбирались. А мама говорит – необратимый процесс. Когда не хотят детей. Закон Элу-Лао, исключения неизвестны. Тем более для разумных. Надёжно, как ядерная война.
Теперь в пол не глядит только Эдик. Вынужден следить за дорогой.
– Дед Иваныч говорит проще. «Кто встал на путь кукушки – назад не вертается» – она вдруг коротко рассмеялась. – Он очень умный, дед, только, как любит повторять Коля-Хруст, «косит под лесоруба». Партизаном был, партизаном и остался.
Впереди показалось бревно-шлагбаум. Вновь лёгкое движение бровью – бревно с треском встаёт торчмя. Путь открыт.
– С мамой трудно спорить. Она специалист. А у папы нет аргументов.
УАЗ тормозит у развилки. Теперь и Эдик может позволить себе смотреть в пол. Так и есть – смотрит.
– Недавно мама заявила, что останется здесь, даже когда базу ликвидируют. Папа уточнил: если ликвидируют, и мама повторила – когда. Ввиду полной бесперспективности.
Наш славный экипаж молчит, как задушенный.
– А вот Иого говорит – сопротивление бесполезным не бывает.
Пауза.
– Я не верю, – вновь заговорила Ирочка. – Не может не быть исключений для такого закона. А мама говорит мне: попробуй, найди гнездо кукушки.
Она посмотрела на меня, и я зачем-то торопливо полез наружу, выпуская её.
Она выскользнула из машины удивительно легко, и крылья ей ничуть не мешали.
Вслед за мной на дорогу как-то неуклюже – наверное, по контрасту с Ирочкой – вылезли остальные члены нашего славного экипажа. Постояли, неловко переминаясь с ноги на ногу.
– Ладно, – вновь подала голос наша провожатая, – как говорят, долгие проводы – лишние слёзы. Спасибо вам за всё. Дорогу найдёте?
Слова эти разрушили немую сцену. Нестройно пробормотав слова прощания, наш славный экипаж вновь занял свои места, согласно штатному расписанию.
– Рома, давай! – Михалыч высунулся из полуоткрытой дверцы.
– Езжайте!
Михалыч понял. Захлопнул дверцу, и видно было, как что-то вполголоса сказал Эдику. Мотор завёлся, УАЗ плавно покатился, отъехал метров на полсотни и встал.
Я вновь смотрел на Ирочку. Сияние глаз. И лёгкое прикосновение губ – чуть щекотное, будто пёрышком. Как забудешь?
– А зачем забывать?
Улыбка грустная, и в огромных, всепонимающих глазах тоже плавает грусть. Как она не похожа сейчас на ту, утреннюю, смешливо фыркающую над стаканом молока. Уже не Ирочка – оперативный сотрудник Иолла, межзвёздный агент.
Она уже стояла рядом, и я вдруг почему-то встал на колени. Теперь её глаза были как раз напротив моих.
– Правда, так удобнее, – улыбнулась Ирочка. Мою шею обвили горячие ручки с недетски твёрдыми, настойчивыми пальцами. Сияющие глаза заняли всё моё поле зрения, и я ощутил на своих губах горячий, чуть не до крови, поцелуй. Ничего похожего на пёрышко.
– Извини, не вышло, – вновь улыбнулась она.
А я небритый, колючий. Вот интересно, возможны ли межпланетные браки? Господи, что за чушь лезет в голову, ведь она всё слышит!
Ну и пусть слышит. Ответь! Ответь же!
Она улыбается чуть виновато.
– Но ты-то веришь, что я найду гнездо кукушки?
Верю ли я? Да! Да! Ты найдёшь, я знаю!
– Спасибо…
Вновь поцелуй – долгий, тягучий. Как ей это удаётся? Ведь у неё такие маленькие губки!
Она смеётся. Отходит от меня. Шаг, второй, третий. Вот уже целых шесть шагов.
– Ты хотел видеть, как это делается. Смотри!
Она поворачивается ко мне спиной. С лёгким шелестом распахиваются огромные крылья. По перьям пробегает волна света, всё изображение вдруг начинает будто кипеть, пузыриться. Ещё миг, и вместо Ирочки дрожит знойное марево. Затем мощный вздох, меня обдаёт ветром – всё. Пусто.
– Прощай… – шепчу я.
– До свидания! – доносится с высоты.
До свидания? Ну конечно, до свидания! Какой я всё-таки олух! До свидания!
– Рома!... – Михалыч снова открыл дверцу.
Я повернулся и побежал. Дома меня ждала куча дел, и ещё придётся разбираться с начальством на предмет прогула.
Но я твёрдо знаю одно – наплевать мне на все психоблокады.
Я тоже найду своё гнездо кукушки.
Глава 2
Первый круг рая
Ночь на дворе. Тёплая июльская ночь. Таких роскошных ночей в нашей средней полосе – раз-два и обчёлся.
Я сидел у настежь распахнутого окна и глядел на переливающуюся огнями ночную Москву. Свет включать не хотелось.
Вот уже полтора месяца, как я вернулся с той рыбалки. Всё уладилось, круговерть повседневных дел завихрила и понесла. Но ночами всё всплывало.
Сияющая, затягивающая бездна глаз. И лёгкое прикосновение маленьких губ. Как пёрышком.
Нет, не так. Твёрдые, настойчивые пальчики. И поцелуй – чуть не до крови.
До свидания…
Первое время я пробовал бороться. Хватит! Мир вокруг прекрасен и удивителен, лето на дворе, девушки в сарафанах и мини-юбках. Надо жить, вот что.
Но каждую ночь повторялось одно и то же. Сияющая, затягивающая бездна лазурных глаз. И лёгкий, как пёрышко, поцелуй. И твёрдые, настойчивые пальчики.
Я пробовал разозлиться. Колдунья, воспользовавшаяся своей способностью к гипнозу, сгубила добра молодца на корню. Инопланетный агент, вот она кто. Умный, натасканный агент. Безжалостный и беспощадный.
И понимал уже всю тщету своих жалких усилий. Перед глазами стояла тоненькая девчонка, даже ещё не подросток. Только с крыльями.
Злобный инопланетный агент, смешливо фыркающий поверх стакана с молоком. Катающаяся верхом на старом леснике, покуда оба не валятся от хохота. И потемневшие от незаслуженной обиды глаза, закушенная нижняя губка: «Да как вы все могли такое подумать!!!»
Июль уже перевалил за середину, когда я понял – моё дело дрянь. Я ещё как-то справлялся со своими служебными обязанностями, но дома всё валилось из рук. Я уже не помышлял о плотских удовольствиях. Может быть, будь я человеком семейным, или даже имей я постоянную добрую подругу, я бы выкарабкался. Но я в свои двадцать пять был человеком одиноким – так сложилось. И шансов вылезти у меня не было.
Воздух понемногу свежел, ночь перевалила за середину. Как выбираться?
И вдруг я понял совершенно отчётливо – не хочу. Не хочу выбираться. Не хочу ничего забывать. Это моё – счастье или несчастье, но моё.
Ладно. Как говаривал мой отец, главное – ввязаться, а дальше покажет бой.
Хорошо, что с понедельника у меня отпуск. Гора никогда не идёт к Магомету, и пора уже Магомету привыкнуть.
До скорого свидания, Ирочка!
С тех пор, как наш славный экипаж покинул заколдованный лес, никто ни словом не обмолвился о невероятном происшествии. Я пытался, прямо и вскользь – бесполезно. Не проходили даже туманные, отдалённые намёки. Доктор Маша знала своё дело.
Ради спортивного интереса я пробовал записать свои мемуары. Всё как по нотам – рука выводила непонятные каракули, достойные дауна среднего уровня развития. Левая рука, которой я в своё время тоже научился писать, не отставала от правой.
Я даже попробовал отпечатать текст на компьютере – вдруг хоть какая-то лазейка осталась? Пальцы бойко колотили по клавишам, но когда я попробовал просмотреть текст, мне стало нехорошо. «Ахыр аыаи», и так далее. И только одно слово в тексте имело смысл – Иолла.
Вероятно, мои друзья испытывали те же проблемы с мемуарами. Я не знал.
Не вспоминалась и дорога к затерянному в гуще леса старому скиту. Но всё остальное запомнилось намертво.
Подумаешь, потеря – дорога. Найдём!
– …Простите, могу я видеть Геннадия Александровича?
Секретарша оторвала свой взор от текста на экране компьютера и спросила так, как это умеют секретарши: вежливо, но с еле заметным холодком, должным обозначать дистанцию между людьми, облечёнными полномочиями, и людьми простыми.
– Вы договаривались о встрече?
Ого! Не так это, оказывается, просто, попасть на приём к господину Меньшикову. Как там его охарактеризовал дед Иваныч: адвокат и акула бизнеса?
– Ни в коем случае. Но увидеться нам необходимо сегодня.
Твёрдость и уверенность клиента почти всегда благотворно влияют на секретарш.
– Одну минуту, – смягчилась она. Нажав на клавишу селектора, спросила. – Геннадий Александрович, к вам… – она вопросительно посмотрела на меня, и я торопливо подсказал – Белясов Роман Романович. Нет, как раз окно. Да, хорошо, – и уже мне. – Присядьте, пожалуйста. Сейчас Геннадий Александрович закончит с посетителем и вас примет.
Ждать пришлось недолго, минут десять. Из кабинета выкатился шариком какой-то толстяк, на ходу вытирая лоб смятым платком. Вероятно, разговор был серьёзный.
– Проходите, пожалуйста, – это мне.
Я вошёл в кабинет, попытавшись плотнее закрыть за собой дверь. Не вышло, импортный доводчик двери мягко ограничил мои излишние усилия. Доводчик был прав – не надо излишне напрягаться, вредно для дела. Ладно, попробуем.
За стандартным офисным столом сидел мой давний знакомый, Геннадий Александрович Меньшиков, адвокат и акула бизнеса. Тайный агент инопланетной спецслужбы.
Именно сидел за столом. Я достаточно нагляделся на крупных боссов, и могу смело утверждать – редко кто из них в присутствии рядового посетителя сидит за столом, большинство восседает.
– Здравствуйте, Роман Романович. Прошу, присаживайтесь. Слушаю вас внимательно.
Не узнал, что ли?
– Здравствуйте, Геннадий Александрович. Дело вот в чём…
Дальше мой язык отказывался излагать дело. Психоблокада. Меня же предупреждали. Ладно, попробуем сказать иначе.
– Я хотел бы…
Но это я хотел. А язык мой не хотел.
– Мне необходимо…
Да, мне необходимо. А языку моему до лампочки. Доктор Маша к работе относится серьёзно.
Геннадий Александрович внимательно слушал меня. И вдруг меня прошиб пот. А что, если он обладает даром телепатии только со своими, такими же? Дед вроде понимал… но то дед, а тут?
Если так, всё пропало. Я никак не смогу объяснить ему, что мне необходимо, нет, не нужно, и даже не нужно позарез, а именно необходимо видеть её глаза. Ещё хоть раз, а дальше будет видно.
Геннадий Александрович внимательно разглядывал меня, чуть наклонив голову набок. Как интересный экспонат с выставки дураков. Вот сейчас он тепло попрощается со мной и пожелает дальнейших успехов.
Я с мольбой поднял глаза, встретив его чуть насмешливый взгляд. Ну помоги, человек ты или кто?! Я не могу не видеть её, понятно тебе, акула бизнеса?!!
Насмешка в глазах пропала, но глаз он не отвёл.
– А ты не дуришь, Рома?
Я выдержал его взгляд. Раз читает мысли, поймёт.
Теперь он опустил глаза. Задумчиво побарабанил пальцами по столу. Я только сейчас увидел – на безымянном пальце правой руки красовался изящный перстень, с необычным камушком. Или совпадение?
– Выдали в связи с обострением обстановки. Бережёного бог бережёт, – усмехнулся Геннадий, своими словами окончательно признавая меня за своего.
Я чуть расслабился. Раз признал, как-нибудь поможет. Да отвези меня туда, всего и делов! Ты же знаешь дорогу, разве нет?
Взгляд Геннадия опять стал насмешливым.
– Типично русский подход к проблеме. Всех кругом перехитрит умный доктор Айболит. Раз-два, и в дамки!
– А что мешает? – не выдержал я.
Его взгляд вновь стал серьёзным.
– Многое. Во-первых, там не санаторий для душевнобольных. Во-вторых, дорогу я найду без тебя, а с тобой буду кататься долго и зря. Ты не считай их за простачков. И в-третьих…
Он замолчал, вертя в руках карандаш. Я угрюмо спросил:
– Так что же в-третьих?
Он прямо взглянул мне в глаза.
– А в-третьих, Рома, проблему эту тебе придётся решать самому. А не решишь – значит, и нет у тебя такой проблемы.
Я со вздохом поднялся.
– Извини, что побеспокоил.
Он наконец-то немного смутился. Правда, совсем немного.
– Зря обижаешься. Я действительно не могу тебе здесь помочь. И не ищи Хруста –ответ будет тот же. Ты вот что… Дорога на заимку к деду тебе не заказана. Он имеет право и возможность тебе помочь. Если ты его убедишь, конечно. Как звать-то, помнишь?
Я протянул ему руку.
– Спасибо тебе. Нет, правда, спасибо.
Он пожал мне руку, улыбнулся.
– Каких только диких сюжетов не выдумает старушка жизнь. И знаешь что… я всё-таки пожелаю тебе удачи в абсолютно безнадёжном деле.
– Эй, ребята, как проехать на кордон? Дымов Пётр Иваныч там проживает, или как?
Июльское солнце жарило сквозь ветровое стекло моей старенькой «шестёрки», и слабенький бриз с Селигера не мог облегчить жару. Малышня, по случаю жаркой погоды сидевшая по шею в воде, заинтересованно выбралась на берег и обступила машину со всех сторон.
– Дяденька, это вам надо туда ехать! Нет, туда! А там дальше! Нет, там дальше!
Всё-таки есть ещё люди в русских селеньях. Московские уличные пацаны с ходу запросили бы пять баксов. Или десять, за особо ценную информацию.
– Спасибо, ребята!
Я ехал к деду Иванычу с надеждой. Неужели не поймёт?
Машина въехала в лес, и жара сразу ослабела. Я с жадностью вдыхал запахи летнего леса, прогретого солнцем. Ветки то и дело хлестали по открытому окну, и сорванный берёзовый листок прилип к моим губам. Я поймал норовящий ускользнуть листок языком, разжевал и проглотил, стараясь унять волнение. Всё будет хорошо.
Наконец впереди появились крыши лесного кордона, утопающие в зелени. Я подъехал к воротам, немногим уступающим по размерам воротам того скита (гляди-ка, и петли бронзовые! Богато живёт дед). Забора было не видать, кругом буйно разрослись колючие кусты можжевельника, проросшие крапивой. Я пригляделся – кое-где сквозь зелень проглядывала колючая проволока «егоза». Круто живёт дед.
Ворота были закрыты. Ничего удивительного, у Петра Иваныча Дымова масса хлопот, и сидеть на кордоне ему особо некогда. Ладно, подожду.
Я уселся поудобнее, открыв водительскую дверцу, достал бутерброды с сыром и флягу с водой. Я вдруг отчётливо представил себе, как за столом в сказочном тереме, совсем уже недалеко отсюда, сидят ангелы, уплетая шаньги, запивая молоком из высоких стеклянных бокалов, безмолвно беседуя меж собой. Дед Иваныч щурится, пряча улыбку в густой бороде, и моя Ирочка смешливо фыркает, глядя поверх стакана.
Я будто на проволоку налетел. Моя Ирочка. Когда это она моей стала? Голова перегрелась, не иначе.
Я неторопливо жевал бутерброд, размышляя. Усмехнулся. Моей голове перегрев не грозил. Куда дальше-то сходить с ума – некуда. Сам факт моего появления здесь свидетельствует об этом со всей очевидностью.
Ладно, с дурака какой спрос. Поэтому я могу твёрдо заявить – да, моя Ирочка. Пусть не в физическом смысле. Чего притворяться – она стала частью моей души, значит, меня самого. И даже если наше свидание будет последним (мысли о том, что оно вообще может не состояться, я теперь просто не допускал), она моя.
Тут я заметил, что размышляю о смысле бытия не один. Среди спутанных ветвей блестели фосфорическим блеском внимательные кошачьи глаза. Здоровенный тёмно-серый котяра удобно разместился в зарослях и бесстыдно разглядывал меня. И как он там ходит, там же ещё и «егоза»! Мне стало жутко при одной мысли о том, что можно лезть в такие заросли, но кота это, по всей видимости, не смущало.
– Кис-кис… – глупо, конечно. Котяра только чуть прижмурился, не двинувшись с места.
Второй наблюдатель обнаружился в ветвях мощного кедра неподалёку. В тени сидела крупная серая ворона. Она делала вид, что я её совершенно не интересую, поворачивая голову боком. Очень сильно я её не интересую.
Ладно, не будем отвлекаться. Смотрят и смотрят. Когда же дед Иваныч вернётся? А что, если он там и заночует? У него же тут, похоже, ни коровы, ни козы, вообще никакой живности. Кот не в счёт, его доить-поить не надо.
Я доел бутерброд, отряхнул крошки. Завинтил флягу. Не помру, заночую в машине. Хоть две ночи, хоть три.
Меня разбудил громкий собачий лай. Я открыл глаза. В боковое стекло, наглухо закрытое для защиты от комаров, царапался Казбек. За ним, заслоняя яркое утреннее солнце, памятником Петру Первому возвышался дед Иваныч, верхом на Чалке.
– Здорово, Рома! Чем, значит, обязаны столь раннему визиту?
Я моргал против света. Непохоже на деда, и слова не его, и интонация не слишком любезна.
– Здравствуй, Пётр Иваныч.
– Здоровее бывали. Ладно, излагаю вопрос проще. Чего припёрся?
Я усмехнулся. Простейший психологический приём. Если обижусь – значит, праздный турист, решивший возобновить приятное знакомство. Человек с серьезными намерениями обижаться не станет.
Дед Иваныч кашлянул.
– Ладно, разберёмся. Давай загоняй свою колымагу во двор.
Мы сидели на чисто прибранной веранде, пили чай. Казбек дисциплинированно лежал рядом с хозяином, по обыкновению высунув язык.
Всё-таки разговаривать с умным человеком одно удовольствие, а с телепатом так даже два. Я вкратце изложил деду свою беду, стараясь поначалу выглядеть достойно, но голос предательски дрожал, да и дед видел мои мысли насквозь, и я махнул рукой – бог с ним, с достойным видом. Я вкратце пересказал ему свой визит к Геннадию. Ну, что скажешь, дед?
Дед Иваныч молчал долго, сопел. Потом пошёл куда-то, вернулся с кисетом и трубкой. Я наблюдал за ним с долей удивления – мне-то показалось, что он не курит.
Дед долго, ожесточённо набивал трубку. Чиркнул спичкой, затянулся и закашлялся. Бросил трубку на стол.
– Ясное дело, не курю, почитай, с войны. Да тут и лошадь закурит. Слушай, Рома, у меня такое впечатление сделалось, что это тебя тогда машиной долбануло, с отягчающими последствиями. Ты в шахматы, часом, не играешь?
– Играю маленько. При чём тут? – я растерялся.
– А при том, что раз играешь, должон уметь просчитывать ходы хоть на чуть вперёд. Ну как ты себе это всё представляешь?
– Я не знаю. Я должен её увидеть.
– Ну увидел, а дальше? Про здоровье спросишь, про погоду? Или в кино пригласишь, а не то в ресторан?