Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского Щербаков Алексей
«И в чем заключалась наша программа? Практическую часть ее мы считали совершенно определившейся. Мы в основу клали массовое народное движение, основанное на тесном органическом союзе пролетариата городской индустрии с трудовым крестьянством деревень. В будущем мы предполагали, между прочим, и действие народовольческим методом террора, но с тем различием, что у Народной Воли, намеренно или помимоволъно, он был самодовлеющим, а мы представляли его себе, как революционную „запевку“ солистов, чтобы припев был тотчас же подхвачен „хором“, т. е. массовым движением, которое, во взаимодействии с террором, перерождается в прямое восстание. Круги революционной интеллигенции были как бы передовыми застрельщиками. Пролетариату отводилась авангардная роль; крестьянству – роль основной, главной армии: „волнуясь, конница летит, пехота движется за нею и тяжкой твердостью своею ее стремление крепит“. С либералами, как с чужаками, предполагалось „врозь идти, но вместе бить“ самодержавие; допускалось временное торжество их вначале, после которого должна была наступить очередь поворота фронта против либералов».
(В. М. Чернов)
И это не было очередным эмигрантским прожектерством. В России также начали формироваться организации социалистов-революционеров[39]. Самые крупные были «Южная организация социалистов-революционеров», объединявшая юг и запад Российской империи, и «Северная группа», в которую входили питерские, московские и даже сибирские кружки. Последняя издавала журнал «Революционная Россия».
Однако до поры до времени связь между Россией и эмиграцией была очень слабенькой. В деле налаживания связей огромную роль сыграла Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская, прозванная «бабушкой русской революции». Это была неистовая дама – из тех, кого может остановить только пуля. Она начинала ещё в 70-х годах, потом два раза бегала с каторги. На свободе она очутилась благодаря амнистии, объявленной в связи в вступлением на престол Николая II. И тут же кинулась снова мутить народ. Несколько лет она металась по стране по народническим кружкам, побуждая тогдашних вялых народников к активности. Благо, происходила она из богатой помещичьей семьи и деньги у неё имелись.
«Бабушка» быстро разобралась в ситуации – а поэтому наиболее дееспособных товарищей она направляла за границу. Впоследствии она вытащила подобным образом таких знаменитых персонажей, как Борис Савинков, Иван Каляев и Егор Сазонов.
Насчет программы революционеров «бабушка» говорила: «Прошу вас меня обо всяких программных тонкостях и о научных теориях не спрашивать: не моя специальность».
Подтягивались за границу революционеры и своим ходом. Так, прибыл Григорий Гершуни. Он начинал в Бунде, где успел прославиться своими экстремистскими взглядами. Во время одной из «ликвидаций»[40] этой организации попал в лапы к Зубатову, но сумел обмануть даже этого матерого охотника за революционерами – изобразил раскаяние и избежал тюрьмы. Это был убежденный террорист, который в иные методы не верил.
Гершуни заявил: «Все здешние организации – и группа старых народовольцев, и Союз с.-р., и Аграрно-Соц. Лига, и лондонский Фонд Вольной Русской Прессы, и группа „Накануне“, и группа „Вестника Русской Революции“ – должны слиться в единую заграничную организацию партии, собрать свой съезд, выбрать свой общий комитет и стать органом или зарубежным представительством общерусского центрального комитета».
Насчет предполагаемых методов он тоже высказался вполне конкретно:
«В первый же свой приезд за границу он доверил двум-трем товарищам из будущего заграничного представительства свои самые сокровенные планы в области террористической борьбы».
Для первого же, вышедшего за границею номера «Революционная Россия» Гершуни передал следующее лаконическое официальное заявление: «Признавая в принципе неизбежность и целесообразность террористической борьбы, партия оставляет за собою право приступить к ней тогда, когда при наличности окружающих условий она признает это возможным».
(В. М. Чернов)
Появился и Евно Фишелевич Азеф, агент Департамента полиции. Таковым он стал во время учебы в Германии – захотел подзаработать и предложил свои услуги. После окончания института инженер-электротехник Азеф вернулся в Россию и по заданию Охранного отделения внедрился в «Северную группу социалистов-революционеров». Отличился тем, что сдал жандармам типографию журнала «Революционная Россия».
Теперь он явился в Швейцарию со всеми необходимыми полномочиями – как представитель «северян».
Формально Партия социалистов-революционеров (ПСР) возникла в конце 1901 года. Её учредителями стали знакомые нам Чернов, Гершуни, Азеф и примкнувший к ним Михаил Рафаилович Гоц, представитель первого поколения народовольцев.
Вскоре в партию вошла «Аграрно-социалистическая лига» и другие эмигрантские народнические группы.
Итак, эсеры пошли по тому же пути, что и эсдеки. Центральный комитет и прочие структуры партии находились за границей – то есть вне досягаемости российских властей. Но понятно, что в эмиграции можно создавать что угодно. Требовалось:
– объединить единомышленников в России; – разработать привлекательную программу действий. А это было непросто. Социалисты-революционеры, как в России, так и в эмиграции, были сборищем кружков, где, конечно же, каждый имел собственное мнение. Им было труднее, нежели их главным конкурентам. У тех имелось «единственно верное» учение Маркса и «точка приложения» – рабочий класс.
У эсеров с учением было плохо, к тому же, вопреки распространенному мнению, они говорили не о крестьянстве, а о «народе». Что вообще-то довольно расплывчато. Да и вообще – ничего нового со времен народовольцев они не придумали.
И вот тут-то всплыла идея терроризма. Теоретически эсеры никогда не считали этот метод основным. Они полагали, что терроризм является всего лишь «одним из». Предполагалось одновременно создавать крестьянские комитеты, вести пропаганду среди крестьян и в армии – словом, готовить восстание. Но это было делом муторным. А вот терроризм решал все вопросы. Тут идейные расхождения никакой роли не играют. Надо стрелять – и всё. Как оказалось, идея была очень неплохо воспринята. Значительную роль тут сыграло входящее в моду ницшеанство. Казалось бы, при чем тут проповедник «духовного аристократизма» Фридрих Ницше, который любые социалистические идеи глубоко презирал? Так ведь терроризм – это как раз героическая идеология. Герой своей деятельностью подает пример «серой толпе» и таким образом изменяет мир. Это многим казалось привлекательным. Так, Борис Савинков никогда не скрывал, что ему глубоко безразлична аграрная программа эсеров да и вообще любая идеология. Он честно говорил: дескать, вы мне скажите, что вы там придумали насчет идеологии, я это запомню и буду повторять.
Недаром Плеханов в 1898 году, во время подъема неонародничества, выпустил работу «О роли личности в истории», в которой как раз резко критикует «героический» подход. Работа чисто теоретическая, о народниках да и вообще о политике там нет ни слова – одна философия. Но современники прекрасно понимали, куда ветер дует, – Плеханов «наезжал» на конкурентов.
Практически одновременно с партией была создана и Боевая организация (БО). Она была изначально «заточена» под терроризм. Сперва её возглавлял Гершуни, затем, после его ареста – Азеф. Подробно о её деятельности я рассказывать не буду – книга об эмиграции, а не о развлечениях эсеров на территории России. Но кое-что стоит отметить. БО изначально являлась абсолютно самодостаточной структурой, подчинявшейся ЦК. На самом деле она не подчинялась никому. Никто не требовал у боевиков отчета за потраченные деньги, не лез в их внутреннюю организацию. Хотя первоначально никакой реальной организации не существовало. Гершуни, наметив жертву «акции», отправлялся в нужный город и находил исполнителей среди местных товарищей. Что, кстати, сделало терроризму бешеную рекламу. От желающих вступить в боевики отбою не было.
После ареста Гершуни БО переменила тактику. Боевики применяли тактику диверсантов. Они приезжали из-за границы, совершали «акцию» – и те, кто остался жив, скрывались обратно за бугор. С местными организациями члены БО совершенно не контактировали.
«Для связи с русскими товарищами у нас были шифры и код, а кроме того были условные краткие сообщения почтовыми открытками. Свой особый условный смысл имели трафаретные приветствия, лучше всего печатные ко дню рождения, именин, вступления в брак, „со светлым праздником“ и т. д.: тут в разгадке оставался бессилен и сам „черный кабинет“[41]. Из России, в ожидании заранее намеченного акта, мы имели постоянные уведомления о его ходе, причем текст открыток совсем не имел никакого значения; иллюстрация, изображавшая, например, мужские фигуры, означала успешный ход работы: женские фигуры – трудности и неудачи.
Картинки, изображавшие мировых красавиц, вроде Клео-де-Мерод, Лины Кавальери и т. п., служили уведомлением о провалах. И обратно, когда мы получали открытки с портретами одного из трех тогдашних любимцев читающей публики: Максима Горького, Леонида Андреева или Антона Чехова – это означало, что для очередного акта Б. О. все подготовительные работы закончены; остается ждать „развязки“…»
(В. М. Чернов)
При этом руководители, даже те, кто выезжал в Россию, находились в относительной безопасности. Агент Департамента полиции Азеф требовал у своих работодателей, чтобы полиция не трогала приближенных к нему людей – таких как Борис Савинков. Отсюда, кстати, его слава «неуловимого террориста». Возвратившись с задания, террористы ни в чем себе не отказывали – благо деньги у них имелись. В этом им подавал пример Азеф, любивший кабаки, игорные дома и общество дорогих проституток. То есть БО являлась абсолютно закрытой и никому не подконтрольной корпорацией убийц. А если вспомнить, что во главе ее стоял очень хорошо оплачиваемый агент Департамента полиции… Совсем интересная ситуация получается.
Вообще, по поводу вопроса «а на кого реально Азеф работал?» написаны тысяч страниц. И версий существует множество. К примеру, две самых знаменитых жертвы БО – министр внутренних дел Плеве и великий князь Сергей Александрович (дядя Николая II) являлись политическими противниками министра финансов Витте. Другой противник Витте, директор департамента полиции Алексей Александрович Лопухин непосредственно курировал Азефа. Он же своим бездействием допустил убийство великого князя… И нет ничего удивительного в том, что высшие чиновники в своих разборках прибегали к услугам террористов.
То же самое касается и партии эсеров вообще. Мы уже видели, что социал-демократам, возможно, давал деньги кто-то из элиты. Впоследствии им же давали и предприниматели. С эсерами ещё серьезнее. Ведь их деятельность была куда более эффектна внешне. А политика – штука весьма заковыристая. Среди российских и иностранных предпринимателей существовало множество тех, кто желал бы слегка потеснить у власти царское правительство – сведя дело хотя бы к конституционной монархии. При демократии решать разные дела куда удобнее. Расчет был на то, что террористы запугают правительство – и оно пойдет на уступки. Как мы увидим дальше, верхушка партии эсеров довольно быстро забыла о социалистической революции…
Стоит отметить ещё одно обстоятельство – это грамотно раскрученная эсерами за рубежом PR-кампания. Разумеется, тут помогли и «заклятые друзья». Но в мире существовало множество людей, искренне восхищавшихся «борцами за свободу». Когда взрывы гремят не на твоей улице, это выглядит очень романтично…
Среди иностранных «симпатизантов» особо стоит выделить еврейские общины, в числе которых, особенно в Америке, было много эмигрантов из Российской империи в первом поколении.
Я специально отмечаю – ни в коем случае эти люди не являлись сионистами. Сегодня под данным словом национал-патриоты понимают некое абсолютное зло. На самом-то деле сионизм – по крайней мере, тогда – ставил целью создание еврейского государства в Палестине и переселение туда евреев. Революционные организации были сионистам глубоко чужды – они ведь толкали молодых и энергичных людей совсем на иной путь. Но вот евреи, в особенности эмигранты из России, относились к эсерам с большой симпатией. Особенно – после произошедшего в 1903 году кишиневского погрома. Реальная история этого дела весьма запутанна.
Однако западные СМИ распространяли версию, согласно которой погром был организован правительством. В виде доказательства фигурировала якобы перехваченная телеграмма Плеве бессарабскому генерал-губернатору. Вообще-то эта телеграмма однозначно являлась фальшивкой. Но люди верили… Так что убийство Плеве было воспринято с большим энтузиазмом. Как и убийство Сергея Александровича, которого тоже считали антисемитом.
Разборки и скандалы
Тем временем за границей шла повседневная эмигрантская жизнь, протекавшая довольно забавно. Ведь, несмотря на различные партийные пристрастия, все эти люди друг друга хорошо знали и были связаны различными отношениями. Да и вращались они, в общем и целом, в одной среде. Что называется, одна тусовка со всеми особенностями – сплетнями, слухами и мелкими сварами, любовными историями, пьянками-гулянками… Стоит ещё помнить, что эти люди, особенно социал-демократы, являлись частью более широкого сообщества – мирового социалистического движения.
В 1902 году в редакции «Искры» появился ещё один человек, чье имя прочно вбито в историю ХХ века. Речь идет о Льве Давидовиче Бронштейне, который больше известен как Троцкий.
До своего приезда в Лондон ничем особенным этот человек не прославился. Он был на девять лет младше Ленина и на шесть – Мартова. Выходец из богатой еврейской семьи с юга Украины, Бронштейн увлекся революционными идеями. Причем выбор в пользу марксизма он сделал достаточно случайно. Но раз уж сделал – то в 1897 году принял участие в создании так называемого «Южно-русского рабочего союза». Во второй половине 90-х годов революционеры на свободе гуляли очень недолго. Вот и Бронштейн уже в следующем году отправился в ссылку в Иркутскую губернию. Там ему не очень понравилось – и в 1902 году Лев Давидович пустился в бега. Именно во время побега он и взял себе имя Троцкий. Он вписал в фальшивый бланк паспорта фамилию надзирателя, запомнившегося во время пребывания в предварительной тюрьме.
Некоторое время Троцкий находился в России на нелегальном положении – и вдруг был вытребован в «Искру». Причины этого не очень понятны – Лев Давидович ничем пока не прославился, кому и зачем он понадобился – дело темное. Тем более, когда он приехал в Лондон, выяснилось, что делать-то ему и нечего…
Сам Троцкий впоследствии вспоминал: «Насчет моей работы разговор был в этот раз самый общий.
Предполагалось, что я некоторое время пробуду за границей, ознакомлюсь с вышедшей литературой, осмотрюсь, а там видно будет. Через некоторое время я предполагал, во всяком случае, вернуться нелегально в Россию для революционной работы».
Так что некоторое время Троцкий находился, что называется, в резерве. Правда, он стал потихоньку заниматься журналистикой. Первая заметка Троцкого в «Искре» появилась 1 ноября 1902 года. Она была посвящена празднованию в России 200-летия основания Петром I Шлиссельбургской крепости. Дальше Троцкий стал пописывать регулярно. Получалось не очень. «Перо», такой был журналистский псевдоним у Троцкого, являлся не ахти каким журналистом. Напомню, что журналистика – это умение добывать информацию. А откуда она у сидевшего в Лондоне Троцкого? С другой стороны – как публицист он также смотрелся вяло, поскольку его теоретические познания были крайне поверхностны. Недаром Плеханов сказал: «Перо вашего „Пера“ мне не нравится».
Весной 1903 года Ленин предложил ввести Троцкого в состав редколлегии «Искры». Однако Плеханов уперся. Впоследствии это связывали с антисемитизмом Плеханова. Хотя на самом-то деле весь антисемитизм заключался в том, что Георгию Валентиновичу не нравился склочный Бунд. А Троцкий ему не нравился лично…
Дело оборачивалось невесело. Но тут неожиданно Троцкий нашел своё призвание…
«Вскоре для Троцкого нашлось занятие, в котором он в большей степени продемонстрировал свою пригодность для руководства партии. Ему поручили поучаствовать в дебатах с другими революционными эмигрантами. И тут оказалось, что молодой и плохо образованный Троцкий легко одержал верх над более старшими и более образованными революционерами, включая патриарха эмиграции народника Чайковского и анархиста Черкизова.
Красноречие Троцкого, его умение подавить аргументы оппонентов иронией или язвительной шуткой, внести в речь эмоциональные краски, добавив свои свежие впечатления, привезенные из Сибири и Юга России, позволили ему одержать бесспорную победу в дебатах, которые происходили в лондонском Уайт-Чепеле».
(Ю. В. Емельянов)
Троцкий вспоминал: «Я возвращался в очень приподнятом настроении, тротуара под подошвами совсем не ощущал».
Вообще-то времена бурных перемен всегда богаты на знаменитых ораторов. Так знаменитый Демосфен жил в период, когда решался вопрос о существовании его родных Афин как самостоятельного государства – Афины тогда поджимал македонский царь Филипп. Во времена не менее знаменитого древнеримского оратора Цицерона Рим стоял на пороге гражданской войны…
В начале ХХ века с хорошими ораторами дело тоже обстояло неплохо, и они имели некоторые особенности… Так, самым эффективным являлся священник Георгий Гапон, ставший известным благодаря «Кровавому воскресенью». Интеллигенты, слыша его выступления, воротили рыла, говоря, что речи он говорит не по правилам. Это так, но как бы то ни было, Гапон «заводил» рабочую аудиторию – на его выступлениях атмосфера была как сегодня на рок-концертах. Вы можете вывести 100 тысяч человек на улицу? А вот он вывел…
Троцкий тоже выступал отнюдь не в соответствии с правилами классической риторики, найдя свой собственный стиль. Однако не стоит думать, что Троцкий действовал исключительно «по вдохновению». Совсем даже нет. Лев Давидович, поняв, что обладает способностями оратора, стал их развивать. Прежде всего – наблюдая за мастерами этого жанра. К примеру, в записках Троцкого имеется описание выступления Ленина, тоже оратора не из последних.
«Первые фразы обычно общи, тон нащупывающий, вся фигура как бы не нашла равновесия, жест не оформлен, взгляд ушел в себя, в лице скорее угрюмость и как бы даже досада – мысль ищет подхода к аудитории. Этот вступительный период длится то больше, то меньше – смотря по аудитории, по теме, по настроению оратора. Но вот он попал на зарубку. Тема начинает вырисовываться. Оратор наклоняет верхнюю часть туловища вперед, заложив большие пальцы рук за вырезы жилета. И от этого двойного движения сразу выступают вперед голова и руки… Руки очень подвижны, однако без суетливости и нервозности… Голос смягчался, получал большую гибкость и – моментами – лукавую вкрадчивость.
Но вот оратор приводит предполагаемое возражение от лица противника или злобную цитату из статьи врага. Прежде чем он успел разобрать враждебную мысль, он дает вам понять, что возражение неосновательно, поверхностно или фальшиво. Он высвобождает пальцы из жилетных вырезов, откидывает корпус слегка назад, отступает мелкими шагами, как бы для того, чтобы освободить себе место для разгона, и – то иронически, то с видом отчаяния – пожимает крутыми плечами и разводит руками, выразительно отставив большие пальцы. Осуждение противника, осмеяние или опозорение его – смотря по противнику и по случаю – всегда предшествует у него опровержению. Слушатель как бы предуведомляется заранее, какого рода доказательство ему надо ждать и на какой тон настроить свою мысль. После этого открывается логическое наступление. Левая рука попадает либо снова в жилетный вырез, либо – чаще – в карман брюк. Правая следует логике мысли и отмечает ее ритм. В нужные моменты левая приходит на помощь. Оратор устремляется к аудитории, доходит до края эстрады, склоняется вперед и округлыми движениями рук работает над собственным словесным материалом. Это значит, что дело дошло до центральной мысли, до главнейшего пункта всей речи».
Как видим, ораторские приемы Ильича разобраны, можно сказать, по винтикам. Так же анализировал Троцкий и других европейских социалистических лидеров. Получилось удачно.
«Ветераны социал-демократии были в восторге от успеха новичка. Руководители партии прекрасно знали, что Россия стоит на пороге великих революционных событий, а революционная партия все еще жила привычками к суховатым ученым дебатам в узких кружках единомышленников. В новой обстановке требовались люди, способные подавлять оппонентов насмешкой и презрением, зажигать сердца сомневающихся яркой речью и вдохновлять единомышленников красочными картинами светлого будущего».
(Ю. В. Емельянов)
В самом деле, социал-демократы-эмигранты – в большинстве привыкли к интеллигентным дискуссиям, проходящим в достаточно узкой среде. А выступление перед массовой и не слишком грамотной аудиторией – особенно если та настроена недружелюбно – это совсем иное искусство. Троцкий им обладал.
И работа ему нашлась. РСДРП распространяли свое влияние не только в России, они также стремились найти сочувствующих среди живущих за границей русских – как эмигрантов, так и студентов. Особенно, конечно же, интересовали последние – они ведь вернутся в Россию…
Между тем конкуренты из числа эсеров тоже рассчитывали на то же самое. Имелись либералы. Да ещё под ногами путались остатки «экономистов»… Так что оппонентов хватало. Троцкий двинулся в тур по Европе, произнося речи в поддержку революционного марксизма. Он выступал на собраниях революционных эмигрантов в Брюсселе, Льеже, городах Швейцарии и Германии, Париже.
«Риторические приемы, которые часто портили его письмо, делали его речь еще более драматичной. Казалось, что он внутри себя переживает драматичный спектакль, где действующие лица преувеличенных размеров участвуют в гомерических битвах, достойных полубогов. Возвышаясь над толпой и чувствуя, что множество глаз устремлены на него, а он сам атакует множество сердец и умов тех, кто был внизу – он был в своей стихии. Современник описывает этого худого, невысокого человека с большими яростными глазами, большим чувственным ртом неправильной формы, который взгромоздился на трибуну, как хищная птица».
(И. Дейчер, биограф Троцкого)
В итоге Лев Давидович из никому не известного «салаги» стал достаточно крупной фигурой. Успех лекций породил в нём «звездную болезнь». Троцкий до конца жизни презирал чуть ли не всех, считая себя гораздо умнее. К тому же привычка к хлестким речам приводила к тому, что Троцкого порой заносило…
Между тем социал-демократы решили навести порядок в своем хозяйстве. 17 июля 1903 года начал работу II съезд РСДРП. Первоначально собрались в Брюсселе, однако тамошней полиции не понравилось сборище борцов за рабочее дело. 24 июля делегатов ненавязчиво вытурили из Бельгии – так что съезд продолжился в Лондоне.
«Лидировали на форуме искровцы, прежде всего так называемый Организационный комитет. По понятным причинам они были наиболее организованы.
Этот комитет являлся как бы руководящим центром партии, почему ему и легко было влиять через своих агентов на те местные комитеты, которые к тому времени еще не перешли на сторону „Искры“, и эта пропагандистская работа шла у комитета столь успешно, что к лету 1903 года большинство местных комитетов были уже искровского направления. А так как и в самом деле под готовки съезда Организационный Комитет соблюдал интересы своей группы, то и вполне понятно, что вы бранные на съезд делегаты оказались в большинстве сторонниками „Искры“.
Непокорные организации были устранены от съезда под разными благовидными предлогами (Одновременно с подготовкой съезда Организационный комитет вел и общепартийные дела, как, например, изготовление и распространение майской (1903 года) прокламации, которая была распространена в большом числе экземпляров.
В июле 1903 года выбранные на съезд представители партии съехались в Брюсселе, но полиция не допустила открытия съезда, и делегаты принуждены были перебраться в Лондон, где и начались их заседания.
На съезде были представлены 20 местных Русских организаций: „Группа Южного Рабочего“, „Петербургская Рабочая Организация“; Комитеты: С.-Петербургский, Mocковский, Харьковский, Kиевский, Одесский, Николаевский, Донской, Екатеринославский, Саратовский, Тифлисский, Бакинский, Батумский, Уфимский, Тульский; Союзы: Северный, Крымский и Сибирский.
Не были допущены на съезд представители от комитетов: второго С.-Петербургского, Кишиневского и Воронежского; от организаций:
Полтавский, Кременчугской, Елисаветградский, Херсонской, Самарской, Казанской, Смоленской, Брянской и Одесской (Раб. Вол.). Кроме того, одна организация хотя и была допущена, но представитель не прибыл.), „Группа Освобождения Труда“, организация „Искры“, заграничный комитет „Бунда“, центральный комитет „Бунда“, „Лига революционной Социал-Демократии“ и „Заграничный Союз Русских Социал-Демократов“. Всего присутствовало 43 деле гата с 51 голосом, из коих 30 делегатов от местных организаций партии и кроме того 14 человек с совещательными голосами, в том числе 3 от редакции „Искры“, 2 от Организационного Комитета и 2 от Польской Социал-Демократии.
Состав съезда был вполне интеллигентский; из всего числа присутствовавших делегатов только 4 вышли из рабочего класса; 13 человек были профессиональные революционеры, входившие в организацию „Искра“».
(А. Спиридович)
Поначалу всё шло более-менее спокойно, однако мешали жить делегаты Бунда. Эти товарищи выступали за то, что они представляют интересы всех еврейских рабочих, где бы те не жили. Большинству эсдеков не слишком нравились такие закидоны – они выступали за территориальную организацию, без всяких национальных заморочек. Это был первый скандал. Потом дело пошло вроде бы гладко. Съезд принял программу партии. Конечной целью являлся социализм. В программе говорилось:
«Заменив частную собственность на средства производства и обращения общественною и введя планомерную организацию общественно-производительного процесса для обеспечения благосостояния и всестороннего развития всех членов общества, социальная революция пролетариата уничтожит деление общества на классы и тем освободит все угнетенное человечество, так как положит конец всем видам эксплуатации одной части общества другою».
Однако до этой цели было далеко, съезд сформулировал программу-минимум – ближайшие цели.
Предполагалось свержение монархии, на смену же планировалось ввести «всеобщее, равное и прямое избирательное право при вы борах как в законодательное собрание, так и во все местные органы самоуправления для всех граждан и гражданок, достигших 20 лет; тайное голосование при выборах; право каждого избирателя быть избранным во все представительные учреждения; двухгодичные парламенты; жалование народным представителям».
Ну, и прочие демократические свободы. О рабочих, впрочем, не забыли – прежде всего о «священной корове» тогдашних левых – законодательном введении восьмичасового рабочего дня. Ну и другие социальные требования – большинство из которых сегодня присутствуют в законодательстве всех «цивилизованных» стран, а вот тогда их не было принято ни в одной стране.
Порешав текущие вопросы, делегаты заодно прошлись по конкурентам.
«Съезд констатирует, что „социалисты-революционеры“ являются не более как буржуазно-демократической фракцией, принципиальное отношение к которой со стороны социал-демократии не может быть иное, чем к либеральным представителям буржуазии вообще…
Съезд решительно осуждает всякие попытки объединения социал-демократов с «социалистами-революционерами», признавая возможным лишь частные соглашения с ними в отдельных случаях борьбы с царизмом, причем условия таких соглашений подлежат контролю центрального комитета».
Но тут разразился скандал. Возник он, казалось бы, по не слишком серьезному поводу – по пункту Устава партии, определявшему членство. Мартов предложил такой:
«Членом партии признается всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций».
А вот у Ленина было иное мнение: «Членом Российской Социал-Демократической Рабочей Партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию личным участием в одной из партийных организаций».
Казалось бы, в чем разница – и стоила ли эта разница в словах жарких дискуссий? Очень даже стоила. Вопрос ведь был в том, какую партию революционеры хотели иметь?
Мартов пояснял свою позицию так: «Чем шире будет распространено название партии, тем лучше.
Мы можем только радоваться, если каждый стачечник, каждый демонстрант, отвечая за свои действия, сможет объявить себя членом партии».
Г. С. Аксельрод заходил с другой стороны: «Возьмем, например, профессора, который считает себя социал-демократом и заявляет об этом. Если мы примем формулу Ленина, то мы выбросим за борт часть людей, хотя и не могущих быть принятыми непосредственно в организацию, но являющихся тем не менее членами партии».
Но Ленин как раз не хотел иметь в партии таких вот профессоров. А точнее – ничего не делающих болтунов. С его точки зрения, разделять взгляды – этого мало. Нужно ещё и работать. И с точки зрения эффективности он был абсолютно прав. Любители поговорить никому и никогда пользы не приносили.
Интересна была позиция Троцкого. Вообще-то Лев Давидович был за жесткую партийную дисциплину, но… он не распространял эти требования на себя. Напомню, что он ездил с лекциями и был «сам себе режиссер». Так что в итоге Троцкий выступил против Ленина, хотя впоследствии отошел от меньшевиков и на некоторое время вообще отдалился от деятельности РСДРП.
На съезде были продавлены ленинские формулировки. Так и началось знаменитое разделение РСДРП на две фракции – меньшевиков и большевиков.
«В сентябре 1903 года на совещании 17 меньшевиков в Женеве было создано бюро меньшинства. В его состав вошли Ю. О. Мартов,
Ф. И. Дан, А. Н. Потресов, П. Б. Аксельрод и Л. Д. Троцкий. Совещание выдвинуло программу действий, предусматривающую захват в свои руки центральных партийных учреждений и местных комитетов. Бюро приняло решение об издании своей газеты „Крамола“».
(Ю. В. Емельянов)
Однако победа была относительной – в ноябре 1903 года Ленина выпихнули из редакции «Искры». Впрочем, к этому времени газета уже потеряла своё значение как организующая и направляющая сила.
Значение этого раскола сильно преувеличено, особенно советскими историками, две и более тенденций в политической партии являются, скорее, нормой. Так, в сегодняшней КПРФ их, по крайней мере, три. И ведь, что самое главное, отчаянный лай шел прежде всего в эмиграции. В России на все эти разборки часто просто не обращали внимания.
Тем временем Парвус и Троцкий заняли отдельную позицию, связанную с созданной первым теорией «перманентной революции». Да-да. «Бренд» троцкизма придумал именно Парвус.
«Эта идея была взята на вооружение Парвусом в его прогнозах мирового развития. Однако, в отличие от Маркса и Энгельса, он включал в цепочку событий, которые должны были изменить облик планеты, не только пролетарские революции, но и империалистические войны, а также интеграционные процессы в капиталистических странах. Если Маркс и Энгельс считали, что ликвидация национальных границ станет возможной лишь после победы пролетарских революций в развитых странах мира, то Парвус полагал, что это может произойти и при капитализме. По словам Дейчера, „центральной идеей Парвуса являлось положение о том, что по мере развития капитализма национальные государства отжили свой век… Судьбы континентов стали взаимозависимыми“».
(Ю. В. Емельянов)
Любимой темой Парвуса стала идея Соединенных Штатов Европы. То есть нечто, напоминающее современный ЕС, только в социалистическом варианте. Правда, с той разницей, что в эти Штаты должна входить и Россия. Однако, если присмотреться, дело обстояло куда сложнее. Фактически России предлагалась роль спички для разжигания если не мирового, то уж точно – евразийского пожара. А что дальше с ней будет… Какая мелочь по сравнению с мировой революцией…
Троцкому эти идеи были очень по душе. Он и раньше любил поговорить о «российском варварстве». А теперь уже совсем не стеснялся.
«Если сравнивать общественное развитие России с развитием европейских стран, взяв у этих последних за скобки то, что составляет их наиболее сходные общие черты и что отличает их историю от истории России, то можно сказать, что основной чертой русского общественного развития является его сравнительная примитивность и медленность… Русская общественность складывалась на более первобытном и скудном экономическом основании».
«Новые отрасли ремесла, машины, фабрики, крупное производство, капитал представляются – с известной точки зрения – как бы искусственной прививкой к естественному хозяйственному стволу».
«С этой точки зрения можно… сказать, что вся русская наука есть искусственный продукт государственных усилий, искусственная прививка к естественному стволу национального невежества».
(Л. Д. Троцкий)
Собственно, в этом и заключается суть троцкизма, который на самом-то деле и является истинным марксизмом. Еще Михаил Бакунин, полемизируя с марксистами, отмечал: те на самом-то деле мечтают, чтобы немецкие рабочие стали своего рода «коллективными колонизаторами». Что-то знакомое? Да, именно так. Эти ребята, вдохновленные идеями национал-социализма, перли на нас в 1941 году…
И если большинство русских марксистов в силу понятных причин постепенно от этой темы отходили, то у Троцкого пиетет, пусть не перед немцами, а перед Европой, выражен в законченном виде. Если внимательно читать пассажи Троцкого, увидим: речь идет не о всемирной революции, а о том, чтобы построить социализм в Европе за счет всех остальных. Национал-социалисты говорили то же самое.
Соответственно, Троцкому куда интереснее были деятели международного социалистического движения, нежели российские товарищи. Так что на некоторое время Троцкий от них отдалился. Однако полностью раствориться на просторах европейского социалистического движения он не мог, хотя, возможно, и хотел. Ведь без России он никого не представлял. А Троцкий не являлся самодостаточной фигурой, какой, к примеру, для анархистского движения был князь Петр Кропоткин. Того ценили прежде всего как ученого и идеолога. Троцкий ни тем, ни другим не являлся никогда. Так что с российскими эмигрантами он не ссорился.
И ведь, как мы увидим дальше, когда наступила революция, он сделал для нее побольше, чем они все…
У конкурентов, эсеров, тоже было весело. Впрочем, обе революционные организации отметились и во взаимной сваре. Точнее, свара-то была постоянной, просто время от времени она усиливалась.
Так случилось и во время Амстердамского конгресса II Интернационала, начавшегося 14 августа 1904 года. На нем оказалось многовато тех, кто объявлял себя представителями российских трудящихся.
«Как известно, создание социал-демократической партии было провозглашено в Минске весною 1898 г.: об образовании партии с.-р. мы объявили почти четырьмя годами позднее, в январе 1902 года. Полномочия на представительство с.-д. в Социалистическом Интернационале, полученные Г. В. Плехановым, были признаны без задержек.
Дело с нами было сложнее: когда мы постучались в дверь Интернационала, Россия в нем была уже представлена не только Плехановым, но и еще его соперником „рабочедельцем“ Б. Кричевским, вынесенным на гребне волны нового прилива с.-д. элементов, получивших кличку „экономистов“. Это уже само по себе затрудняло наше положение: согласятся ли поставить для русских третий стул? Не найдут ли этого как бы „премией за раскол»? Но к этому времени фонды более умеренного „рабочедельчества“ успели упасть, а фонды „революционной социал-демократии“, представленной Плехановым, сильно подняться.
И так как личные взаимоотношения между Плехановым и Кричевским достигли необычайной остроты, то Рубанович предложил попытаться достичь на этой почве некоторого предварительного сговора с Плехановым. Не поймите меня превратно, – писал он из Парижа мне в Женеву (к сожалению, могу передать содержание письма лишь по памяти, своими словами), – тут не может быть и речи о каком-то маневре, вроде союза с Плехановым против Кричевского».
(В. М. Чернов)
И началась склока. «Искра выпустила специальный номер, где было заявлено: «интересы всемирного социализма представлены в России только социал-демократами», а потому им принадлежит «право на единственное представительство в международной организации пролетариата интересов российского сознательного рабочего движения».
Замечу, что Ленина в «Искре» уже не было. Шумели именно меньшевики. Но ничего путного у них не вышло.
«Почти ровно за месяц до открытия конгресса (14-го августа 1904 года) произошел в Петербурге взрыв бомбы Сазонова, покончивший с карьерою бывшего победителя „Народной Воли“ фон Плеве, только что прославившего себя покровительством кишиневским погромщикам, усмирителям крестьян Украины и Поволжья, рабочих-стачечников и волнующихся студентов.
В сознании людей старшего поколения живет доселе память о том, каким вздохом облегчения, каким взрывом всеобщего энтузиазма откликнулась на этот акт страна. Эхо этого взрыва прокатилось далеко за пределы России. Пишущий эти строки мог лично наблюдать, какое совершенно исключительное внимание привлекла к себе на конгрессе эсеровская делегация, возглавляемая рядом имен, из которых чуть не каждое представляло живую историю русской революции и русского социализма: Брешковская, Волховской, Лазарев, Шишко, Рубанович, Минор, Гоц – и за которыми шли мы, представители нового поколения – Житловский, Чернов и др.».
(В. М. Чернов)
Так что именно благодаря террористическому акту эсеры втерлись на конгресс.
Кроме всего прочего, эсеры также начали формировать заграничное общественное мнение в свою пользу.
«Вскоре произошло и еще одно событие, поднявшее престиж нашей партии за границей. Это была поездка „бабушки“ Брешковской в сопровождении Житловского в Америку. „Бабушка“ ехала туда со специальной пропагандистской – скажу точнее, апостольской миссией.
В Америке ей предстояло обратиться, между прочим, и к многочисленной, известной своей отзывчивостью, да и влиятельной, еврейской общественности. Какого же ей еще искать лучшего, чем Житловский, переводчика и посредника в сношениях с этой для нее непривычной аудиторией? Выехали они в октябре 1904 года.
„Бабушка“ имела в Америке совершенно исключительный успех на грандиозных и по числу участников, и по их энтузиазму массовых митингах, где зал дрожал от оваций, где женщины, слушая „бабушку“, заливались слезами, где не раз „бабушку“ по окончании ее речи толпа с пением революционных гимнов подхватывала на руки, проносила по зале и где нередко зал не мог вместить всех собравшихся и приходилось тотчас же дублировать митинг в другом, наскоро найденном помещении».
(В. М. Чернов)
Специально для антисемитов. Брешко-Брешковская была не еврейкой, а дворянкой, и даже родом из помещичьей семьи. («Двойные» фамилии имелись только у дворян.) Но вот такие у неё были взгляды…
Как оказалось, высокие деловые качества Брешко-Брешковской имели и обратную сторону. Эта дама имела в жизни одну, но пламенную страсть – разнести Российскую империю к чертям собачьим. Так что она стала продвигать идею «аграрного террора» – то есть создания диверсионных отрядов, которые бы занимались нападениями на усадьбы. Заметим, что с точки зрения эффективности эсеры, прими они такую идею, имели все шансы возглавить революционное движение. Но для лидеров партии это оказалось чересчур. Впоследствии, в 1905 году, крестьяне стали громить усадьбы без помощи эсеров. И это бы ладно. Но в эмиграции умеренность членов ЦК породила определенные вопросы. Дескать, ребята, а вы отвечаете за лозунги, которые провозглашаете? Говорите о крестьянской революции, но ничего не делаете, чтобы её поднять…
И ведь так оно и было! Довольно быстро оказалось, что эсеров не очень волновали широкие народные массы. Лидерам был куда больше интересен более спокойный вариант: вырвать у властей представительный орган, а там… Там поглядим.
Такой расклад устраивал не всех. Тем более что откровенно сказать о своих планах лидеры партии не могли – кто б тогда с ними остался? Поэтому они врали и виляли. Но появились те, кто поставил вопрос ребром…
«Молодежи скопилось за границей вообще, а в Женеве в особенности, множество. Вскоре из нее выделился кружок, человек в 20–25, преимущественно рабочих из Западного края, особенно из Белостока».
(В. М. Чернов)
Это были горячие парни. Они довели идеи аграрной революции до логического конца. Вот что они писали:
«На обязанности боевых дружин в деревне должны лежать организация и осуществление на местах аграрного и политического террора, в целях устрашения и дезорганизации всех непосредственных представителей и агентов современных господствующих классов…
Мы хотим, чтобы движение приняло такую форму, как в Ирландии, но мы не надеемся здесь исключительно на силы партии… Мы думаем, что нельзя всё возлагать на нас. Поднять деревню своими агитаторами мы не можем физически; единственное, что мы можем, – это оказать идейное влияние на борьбу крестьянства…
Мы можем только наводнить деревню листовками, брошюрами об экономической борьбе и об аграрном терроре. Партия не может регламентировать работу крестьянских организаций. Контроль здесь невозможен и вреден…
Мелкие деревенские организации, а равно и деревенские агитаторы-одиночки должны быть объединены в союзы, охватывающие возможно большие по пространству районы; должны быть поставлены в связь с городскими организациями, для обеспечения одновременности действий: должны подготовлять крестьянство своей местности к участию в общем одновременном движении и к расширению его в своем районе…
Необходимо повсеместное выставление крестьянами однородных требований, в духе нашей программы-минимум, и поддержание их всесторонним бойкотом помещиков и отказом от исполнения правительственных требований и распоряжений; сюда, в особенности, входит отказ от дачи рекрутов, запасных и от платежа податей.
Такой всесторонний бойкот вызовет, конечно, попытки сломить сопротивление крестьян репрессивными мерами. На такие репрессивные, насильственные меры необходим отпор также силой; подготовлять и осуществлять такой отпор есть дело крестьянских организаций, выступающих в этом случае в качестве боевых дружин. В подходящий момент такой отпор из ряда партизанских актов может превратиться в ряд массовых сопротивлений властям и, наконец, в частное или общее восстание, поддерживающее соответственное движение в городах или поддержанное им. Поскольку партийным лозунгом этого движения должно быть завоевание земли, оно должно состоять не в захвате определенных участков в руки определенных лиц или даже мелких групп, а в уничтожении границ и межей частного владения, в объявлении земли общей собственностью, в требовании общей, уравнительной и повсеместной разверстки ее для пользования трудящихся…
Мы не царские палачи, мы трудовой народ и мы готовы каждому, кто сидит у нас на горбу, свернуть шею. Мы не прочь выпить с горя, но косушка не вышибает у нас ума и совести и, принимаясь за дело, мы будем твердо помнить: бей чиновников царских, капиталистов и помещиков! Бей покрепче и требуй – Земли и Воли!»
Громить и жечь усадьбы крестьяне начали в 1905 году без помощи социалистов-революционеров. Однако голос экстремистов из Женевы был услышан. С партии сформировалась так называемая «оппозиция», которая впоследствии выросла в совершенно отмороженную партию социалистов-революционеров-максималистов.
Тем временем в эмиграции оформилась ещё одна сила – либералы. В 1902 году в Штутгарте (Швейцария) бывший марксист П. Б. Струве и его единомышленники стали издавать журнал «Освобождение». Либералы, как им и положено, выступали за введение в России демократической системы правления. Наиболее последовательные выступали за республику, более умеренные соглашались на конституционную монархию. Вообще-то эти господа выступали против насильственных действий.
В 1903 году либералы в швейцарском городе Шаффхаузене создали свою организацию – «Союз освобождения». Среди отцов-основателей мы видим множество известных людей – философы Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. И. Вернадский, бывшая «экономистка» Е. Д. Кускова, будущий председатель первого состава Временного правительства князь Н. Н. Львов…
Впоследствии к этой компании присоединился и П. Н. Милюков, будущий лидер партии конституционалистов-демократов (кадетов). Собственно, программа «Союза освобождения» мало отличалась от кадетской.
Правда, до поры до времени было не очень понятно – что делать? Легальных путей деятельности в России не существовало. За нелегальные сажали. А этого либералы не любили никогда. Именно поэтому они очень хорошо работали с социалистами-революционерами. Логика понятна – либералы полагали, что террористы сыграют роль пугала для власти – а та, испугавшись, позовет их… Типичная мораль господ демократов – стремление решать свои дела чужими руками.
В сентябре 1904 года в Париже состоялась так называемая Конференция представителей оппозиционных и революционных организаций Российского государства. От «Союза освобождения» были либералы Милюков со Струве, от эсеров – Чернов и Азеф плюс представители разнообразных национал-сепаратистов. Вообще-то это были очередные эмигрантские посиделки. Однако Азеф, преследуя собственные цели, сообщил Департаменту полиции об этой тусовке как о возникшем центре, якобы объединившем все антиправительственные организации. Разумеется, реально такой организации не было, да и быть не могло. В эмиграции люди слишком серьезно относились к своим идейным разногласиям. Однако – Азефу верили. Тем более что он для этого немало сделал. Евно Фишевич постарался, чтобы иные агенты Департамента полиции и близко не могли подойти ни к эсеровскому ЦК, ни тем более – к Боевой организации. Жандармы прекрасно знали, где живут представители эсеровской верхушки, более-менее отслеживали их контакты… Но о том, что происходило внутри БО, они знали только со слов Азефа.
Что касается либералов. С началом русско-японской войны японская разведка стала подкидывать русской оппозиции деньги. Так вот, основные финансовые потоки шли отнюдь не эсерам и уж тем более – не социал-демократам. А… Правильно – именно господам либералам. И тратились они не на финансирование забастовок и даже не на динамит, а на легальные либеральные газеты вроде «Русского слова».
Грозовой перевал
Грянувшая в России в 1905 году революция изменила обстановку в эмигрантской среде. Как всегда случается, революция началась неожиданно. И потребовалось принимать решения в весьма запутанной ситуации. А ведь, как оказалось, никто из сидевших за рубежом революционеров понятия не имел, что именно необходимо делать? К тому же, за границей стали появляться новые персонажи, порожденные уже непосредственно революцией…
