Безумие Куприн Александр

– Ага, – такое ощущение, будто обожглась на первой любви.

Он всматривался в меня долго, словно в окно. Улыбнулся, я ему тоже в ответ. Он заметил, как в окнах моих зрачков наступила весна, потом подошёл своими к ним очень близко, чтобы открыть.

– Бывает. Куда торопишься?

– Замуж.

Я чувствовала, что сейчас взорвусь, ещё немного, и голова моя лопнет от этой нелепой шутки. Но он нашёл средства, чтобы меня остудить.

– Замуж не надо торопиться, замуж надо выходить. – «Слабый пол всегда были коварен, но в то же время безумно чувствителен. И как эти два качества – коварство и чувствительность – могли уживаться вместе? Наверное, так же как и в семье уживались мужчина с женщиной». – Так, что выходи.

– Хорошо, только с одним условием. Ты возьмёшь на себя мои манты.

– Как рационально, – подлил я Шиле вина. «А дети? Какие у них могли бы быть дети? Наверное, такие же очаровательные негодяи вроде меня. Хотя какой из меня негодяй».

– Я всегда старалась быть рациональной, но выходило паршиво. С глупыми было неинтересно, с умными страшно, вдруг они умнее меня окажутся.

… – Йога очень помогает.

… – Больше всего не люблю пить сладкое.

… – Мне кажется, женщины не умеют анализировать.

… – Еще как умеют, они делают это, пока тебя нет дома. Берут на анализ отношения, то и дело обнаруживая там низкий уровень сахара и тестостерона.

… – Суббота всегда начиналась поздно. На улице уже темнело, а я только садился завтракать. Чтоб я так жил.

… – Наши встречи со старыми друзьями были по большей части похожи на отчёт о проделанной работе, чего добился, какой ценой, во сколько лошадиных сил.

Проследовала череда ничего не значащих анкетных данных. Артур залил мне в душу столько вина, что ей стало гораздо легче, и что мне больше всего понравилось, что он не стал меня трогать в ту ночь, он понимал, я была растроганна им, но совсем другим.

Тем вечером взгляд мой упал в её декольте, да там и остался. Сначала мы долго гуляли. Мы оба знали, что это был путь домой, ко мне домой.

Она держала его под руку, теперь они шли связанные покусанными мелкими разочарованиями локтями. Мелочь осталась в прошлом. Теперь наши тела то и дело разворачивались друг к другу, как по команде. В его глазах потрескивал огонь, и мне было тепло.

Звёзд не было видно, никто не отправлял нам света, даже за нал. Даже в долг, как самым человекообразным, самым разумным из них. Деньги вперёд – будут вам звёзды. Свет нужен был даже космосу. Свет погас неожиданно. Теперь не видно, что у нас не то что на окраине, но даже того, что под носом творится. Окно дышало темнотой. В доме напротив тоже света не было. И у космоса есть своя окраина, никто не торопится её поглощать, хотя галактика расширяется, все знают о её жадности в покорении пространств, так недолго и подавиться. Однако для того, чтобы не подавиться тоже нужна страсть, а прежде всего голод. Со свечкой я иду по тёмному, словно космос, коридору, к кухне, зажечь конфорку, хорошо, что у меня плита на газу.

Проходя мимо входной двери, слышу, что там уже вышли соседи, значит, не я один остался без света, без Интернета. Скорее бы белые ночи и лето. Солнце, по сути, и есть огромная свеча, а летом – газовая горелка, от которой мы всецело зависим. И стоит только ей захотеть одиночества, уйти в себя, как тут же начинаются шептания за стеной облаков: «Что за лето? Что за погода?» Через несколько часов кто-то включит свет. До этого времени ещё есть несколько часов сна. Я забираюсь обратно в постель, обнимаю Шилу. Она пускает меня в свой сон.

Достаточно встретить свою женщину, чтобы понять, что этот мир не подарок, даже если вы подарите ей его, упаковав и перевязав лентами. Ей всегда будет хотеться чего-то большего… Когда дома было всё плохо, он шёл к ней. Гладил её, что-то говорил. Он заводил её. Потом долго сидел внутри. В эти минуты казалось, только машина понимала его. Ехать было особо некуда, я гонял по пустынным, таким незнакомым ночью улицам, потом выезжал в пылающий жизнью центр. Протыкал своим авто веселье насквозь, сбрасывал пар, слушал радио и возвращался обратно домой, где каким-то чудесным образом всё налаживалось, как неожиданно заработавшая после поломки, но без ремонта, какая-нибудь техника:

– Может, в бар сегодня?

– А как же здоровый образ жизни?

– Может, с понедельника?

– А сегодня какой?

– Четверг, – ответил, не задумываясь, я.

– А завтра?

– Не знаю, могу только сказать, что пятница – это гамак, в котором уже не до работы, просто хочется раскачиваться с бокалом вина до первой звезды.

– То есть пока я не подойду.

– Снизойдёшь, – лежал я на диване, задрав ноги на его спинку. Звезда снисходила.

Если что-то не складывается в отношениях, разложи диван. Вдвоём разлагаться веселее. Глядя на Шилу, действительно хотелось лечь в гамак меж двух пальм и валяться там до воскресенья, открывая глаза лишь для того, чтобы сорвать банан.

– Может, в цирк сходим? – бросила наживку, ломая зубами печенье, Шила, когда мы пили чай.

– Мне и дома его хватает.

– Я слышала, что приехали индийские слоны, – убеждала Шила.

– Розовые?

– Само собой, ты знаешь, что они все розовые изначально, только надо их как следует помыть, – начала она клянчить.

– Слона? Помыть? Если только на автомойке для грузовиков.

– Я поняла, ты не любишь слонов, – сделала вид, что обиделась.

– Люблю, – взял я с полки выточенную фигурку шахматного слона.

– А где хобот? Слон без хобота – всё равно что мужчина без… Ну, ты понимаешь? – провоцировала.

– Я тебя понимаю.

– Ну, так мы идём в цирк? – сделала контрольный.

Вся наша жизнь была сплошным цирком из нелепых слов и поступков. Слова всё поступали и поступали, некоторые пролетали со свистом, другие западали, собираясь в большие кучи, из которых они когда-нибудь могли стать поступками:

– Ты не видела мои тапочки? Точнее, один тапок, – почувствовала Шила, что ноги её подмерзают.

– Может, хватит…

– Нет, одного мало, я комфорт люблю, – нашла она один под кухонным столом.

– Может, хватит строить из себя Золушку, – вышел я из кухни и пошёл в свой кабинет.

… – Где ты был? – удивлённо спросила меня жена, будто я только что вернулся домой.

– Тапок твой искал, – не стал я включать свет в спальне.

– До трёх что ли? – темнота говорила голосом Шилы.

– До двух.

– Нашёл?

– Нет.

– Хотя бы один.

– Один я нашёл.

– Один мне и нужен был.

– Так нужен?

– В два часа ночи? Нет. Ложись уже спать.

– Ты меня ещё любишь?

– Не надо флиртовать с тем, кто тебе дорог.

– Это похоже на флирт?

– Нет, после полуночи не бывает флирта, голый съём.

– Какое грубое существительное.

– Это не существительное, это глагол, – не сдавалась Шила.

– Ну, да, если вовремя не расставить точки над. Шила, я тебя съем.

– Почему мужчины так не любят женщин.

– Да любят они, но не всегда так, как хотелось бы им.

– Нет предела совершенству.

– Да, но есть границы дозволенного.

«Женщину надо любить, иначе она начнёт кусаться. Или чего хуже, нацепит на себя намордник молчания». Сдался я, залёг рядом с женой, обнял её и закрыл глаза на все её капризы.

– Кстати, слоны были ничего, – произнесла она сонно.

– Мои лучше.

Часто не зная, чем себя занять, я занимался другими. Субботу съешь сам, воскресенье раздели с другом, а будни отдай врагу, – прочёл я чей-то статус из чужой страницы жизни.

Иногда выходные хороши тем, что можно никуда не выходить. Что-то мне упорно подсказывало, что сегодня понедельник. Наверное, пустота, возникшая в постели. Да что там в постели, в доме, в жизни, стоило только Шиле выйти на работу, сегодня она принимала зачёт. 9.00. Словно какой-то понедельник наступил… на мою свободу. Я отправил смс-ку своей свободе:

– Нет ничего ужаснее, чем работать в субботу.

– Есть – работать летом.

– А счастье было так близко… ко мне.

– Все мы им беременны.

– Ты каким?

– Гуляешь по морю, никого не трогаешь, только волны тебя хватают за щиколотки, и солнце, отражаясь в лагуне, заставляет тебя улыбаться. А рядом мужик симпатичный ловит рыбу, ты подходишь к нему, чтобы познакомиться, а оказывается, что это твой муж.

– Это не счастье, это судьба. Ты понимаешь, что такое судьба?

– Твоя судьба?

– Ну, хотя бы моя.

– Конечно, понимаю, это я.

– А я, значит, рыбак? Кстати, как клёв у мужика?

– Не оторваться.

– Как я его понимаю, мне тоже нравится, когда ты голая бродишь по квартире.

– Мне нет, мне хочется по пляжу.

– Встретимся сегодня?

– На пляже?

– Петропавловка тебя устроит?

– Это так неожиданно. Всего одна ночь в сети. Ты же меня совсем не знаешь.

– Я думал, он на удочку ловит, а он сетями. Браконьер. Узнаю.

– Только у меня одна просьба. Если при встрече я тебе не понравлюсь, кинь мне смс-ку после десерта, только не раньше. Понимаешь?

– Не совсем.

– Сладкое помогает мне переживать мудаков.

Я ответил ей скобками.

– Ты всё смеешься, а я переживаю за тебя.

– Ну, ну. – Я стал листать фотографии. Шила на них была холодна, как отражение в зеркале, такая же плоская и надменная, как в последней фразе. Я забрал свои руки.

– Так ты придёшь? – пришло новое сообщение, которое переводилось как: «Встретишь меня после работы или нет?»

– А цветы нужны? – Я тоже включил надменность.

– Как хочешь.

– А ты как хочешь?

– Так, чтобы цвела я.

– Этого тебе не занимать.

Солнце клонилось к весне. На деревьях распустились птицы. Они знакомились в своём Твиттере и торопились быстрее спариться, так как весна здесь была холодной, а лето коротким, и нужно было ещё успеть не только снести яйца, но ещё и научить их летать. Встроенный чип с устаревшей программой не позволял выходить за рамки гнезда.

Я колотил дверь топором, что вырвал из аварийно-спасательного набора. Та, усиленная металлом, не сдавалась. «Я Пётр, прорубающий окно в Европу». Седые клочки пластиковых волос трепались, словно редкие на башке злостной старухи. Раскольников был неутомим. Я вспотел и вскипел, орудуя безостановочно, с каждым махом теряя надежду. Сзади возник какой-то мужчина из пассажиров, предлагая свои услуги, как дровосека, видя, что я уже весь в мыле. Раскольников не слышал, он хотел расколоть этот орех сам. Он должен был это сделать сам.

Самолёт сзади стонал и охал, словно шум трибун, одержимый поражением родной командой. В динамиках монотонный голос с Марса, с его губ:

– …на самом деле, это была идея не моя, моего друга, который сейчас ломает дверь. Именно он подкинул мне её на пьяную голову. Я знаю, она чертовски красива и окутана облаками. Смерть – словно красотка, на свидание с которой ты боишься опоздать, заранее зная, что опаздываешь на «Титаник». Ты всё равно торопишься к ней. Вы меня понимаете? Я жалею только об одном. Дружище, Артур, извини, я рассказал её нашему руководству, я не знал, что тебя отстранят от полётов, но я очень хотел, чтобы тебя вылечили от этой чумной мысли. Я был прав, да? Теперь ты видишь, как она заразна. Люди, отстегните ремни, они нам не нужны, станьте свободны хотя бы на миг. Миг-35, прекрасный истребитель. Вы знаете, я всю жизнь хотел летать на нём, но вот попал в гражданскую авиацию. Вы понимаете, что это мой шанс, что только так я могу доказать себе, что я могу, я достоин. Одному умирать страшно, но нас много, не бойтесь. Вообще я не это хотел сказать. Мне наконец-то надо было распутать этот узел, который я сам затянул. Да, да, я затянул с признанием!

– Я тебе звоню, а ты не берёшь.

– Приеду, возьму, – спокойно выдержал натиск Марс. Он знал все эти женские штучки, которые должны были сделать мужчину хоть на толику виноватым. С ним это не работало.

– Может, быстрее я к тебе. Я вся чешусь! Я само нетерпение, – дрожали пальцы у Шилы. Она не знала, чем ей занять вторую руку, переворачивала пачку сигарет с ребра на ребро.

– Во сколько приедешь?

– Смотря во сколько выйду, – начала строить она из себя недотрогу. – Что там на улице?

– Солнце.

– Зонт брать?

– Возьми, чтобы был повод вернуться.

– Ты знаешь, ты знаком с женской психологией.

– Конечно. Зонт, перчатки – это всё аксессуары для возвращения.

– Настоящая женщина никогда не возвращается, она может уходить сколько угодно, а вот возвращаться – никогда.

– Я не согласен. Жизнь для женщины качели, всегда возвращается к тому, кто качает, чтобы снова мечтать о побеге.

– Значит, ты меня укачиваешь, тем самым держишь на привязи.

– Я бы назвал это чувством. Разве ты этого не искала?

– Искала, может быть, даже нашла, – вспомнила про себя мужа Шила: «Я всё время ищу мужчину, в тебе мужчину, не то чтобы этой ночью, вообще, чувство, словно животное, выгуливаю на привязи и в наморднике, вдруг укусит кого-то случайно, дикое, страстное, оно способно на подвиги, связь случайная меня не устраивает». – Кажется, я достойна большего, чем этой привязанности, – произнесла она вслух окончание своей мысли.

– Я понял, надо тебя к ручкам кровати привязывать, а не к качелям. Для разнообразия.

– Привязанность – это не то, что ты к кому-то сильно привязана, а то, что нет сил отвязаться. В поисках тихой гавани отношений она попадает в шторм чувств, и вот уже каравелла насажена на коралл, ей не вырваться, ей это нравится.

– Ты про себя?

– Я про тебя.

– Шила, у тебя не все дома.

– Не все, мужа до сих пор нет.

– Не надо меня ждать, я уже пришёл несколько лет назад. Предлагаю вам руку и сердце.

– Это всё анатомия, поступки-то будут?

– Будут… будут такие поступки, что мир ахнет, – загадочно процедил сквозь сухие губы Марс. – Ты закурила что ли?

– Откуда ты знаешь?

– Туманно излагаешь.

Шила засмеялась:

– Тебя смущает, что я курю.

– В твоём-то положении, нет. Я даже знаю, откуда взялась эта привычка. Не с кем было целоваться.

– Ну, да, ты же на работе.

– Должен же кто-то зарабатывать.

– Хорош тот мужик, который рядом, даже когда на работе.

– Я знаю. Но таким губам лучше подойдёт поцелуй, чем сигарета. Зачем тебе это?

– Хотела начать новую жизнь.

– Брось.

– Я хотела, именно сегодня.

– Сильная женщина.

– Ты сомневался.

– А что, я бы отдался в руки сильной женщины, пусть крутит из меня буги-вуги, правда, танцую я плохо. Буду наступать периодически на её стройные ноги, потом, в один не прекрасный день, ей всё это надоест, она сделает прощальное «па» и уйдёт, держа гордо спинку. Сильным всегда надо куда-то уходить.

– Сегодня хотела начать новую жизнь, но во вторник он пригласил меня в театр, а я так давно не была на балете.

– Хорошо, что напомнила, я и забыл.

– Мы пойдём на «Бахчисарайский фонтан».

– Тебе не кажется, что в нём многовато воды?

– Да, да. Слишком много слов. Что-то мы заболтались.

– Во сколько будешь?

Всё чаще я недовольна собой. Недовольство – это моё второе «Я», оно просыпается раньше меня и ложится позже. Ворчит постоянно, капризничает и нагоняет тоску. Иногда я подумываю пришлёпнуть его, сейчас ищу кого-нибудь для такого дела. Мужчину, который смог бы одним выстрелом положить этому конец, сказав: «Довольно так жить». Ну, и контрольным добавил бы: «Я сделаю вас счастливой».

– А я не гожусь на такую работу?

– Ты даже с муравьями справиться не можешь, – сидели мы уже в машине, я везла на работу мужа. Его машина была в ремонте. Настроения не было даже за рулём.

– Тогда зачем я тебе? – Когда у Шилы не было настроения, она разговаривала со мной, как с противной подругой.

– Откуда мне знать. Перестраховалась. Думала, пригодишься.

– Ты цинична.

– Да, меня давно не любили, – чувствовал я себя в зоне турбулентности.

– Мечтаешь?

– Ах, мечты, они ставят меня порой в такое неудобное положение.

– Ну, куда же ты? – дёрнул я руль. – Вот, человека подрезала. Ты вообще в зеркала смотришь?

– Смотрю, – поправила она волосы. – И хватит на меня орать, хочешь, садись за руль сам.

– Да как не орать. Лучше поорать, чем мы сейчас влипнем и будем стоять здесь несколько часов, выяснять отношения уже не только между собой. Когда делаешь манёвр, надо сначала в заднее зеркало посмотреть, потом в боковое, затем уже можно перестраиваться.

– Я бы им так не доверяла, – смягчилась Шила.

– Кому?

– Зеркалам.

– У тебя есть кто-нибудь? – спросил в рабочем порядке Артур.

– Ты думаешь, что меня мог бы устроить кто-нибудь?

– Да. Вполне.

– Жаль, что ты так считаешь.

– Извини. Дурацкая привычка всё переводить на цифры.

– Ты тоже оказался жертвой цифровой революции? – остановила Шила машину перед «красным» напротив памятника Ленину.

– Да, одна ипотека чего стоит.

– Не напоминай.

– Я бы рад, а у меня всегда в башке, что ещё 10 лет по 1000 евро в месяц.

– Это всё оттого, что ты перестал читать. Читать меня. Может, тебе хочется полистать что-нибудь другое?

– Ты думаешь, что-нибудь меня устроит?

– Нет, думаю, лучше классику.

– Я недавно был в библиотеке, знаешь, что я заметил, книг стало в разы больше, чем людей. Люди, по определению, стали меньше читать, я не исключение, всё оттого, что цифры стали важнее.

– Опять ты про ипотеку?

– Не только. Цифровое фото и кино стирает книги из рук, вместо них теперь в руках в лучшем случае фотоаппарат на палке, чтобы сделать селфи, в худшем – пульт.

– Что ты хотел, людям не хватает себя, они скучают по себе, им хочется видеть себя со стороны, потому что никто не может им сказать, какие они есть на самом деле.

– Ты шутишь?

– Я серьёзно. У меня был доклад на эту тему в универе. Кстати, если говорить о книгах, то это единственный медиаформат, который пережил цифровую революцию. Хочешь ещё?

– Давай.

– Мы живём в век депрессий и Интернета. Интернет – как плесень, он окутал всё и вся. Только книга может спасти. Только хорошая книга. Книга – это Библия.

– Хорошая толстая книга.

– Почему толстая?

– Её ещё можно использовать как подставку для чайника.

– А, теперь я поняла, кто пролил кофе на мою книгу.

– Я только добавил интриги в скучный сюжет.

– Сюжет классический. Ты почитал бы сначала.

– Хорошо, я понял, сегодня после работы заеду в магазин, возьму классика.

– С какой-нибудь хорошенькой ученицей? – остановила я машину.

– Разве какая-нибудь меня устроит, – поцеловал Артур меня. «Вечно нацепит эту дурацкую прощальную улыбку. Откуда она у него?» И вышел. На улице скучно моросило. Шила стояла на аварийке, пока тело мужа не поглотила суета города.

Понедельник, как Эверест, никогда не знаешь, когда закончится восхождение, то ли во вторник, то ли только в субботу. На подъезде к колледжу я уже думала о парковке, о чём я ещё могла думать. Найти своё место в жизни было очень важно, хотя бы на день.

Она вышла к доске и смолкла, даже внешность её, что недавно только кричала, тоже заткнулась. В каждом молчании есть доля мужества. Однако пауза затянулась, и надо было что-то предпринимать. Я уронил ручку. Саманта, так звали ученицу, вздрогнула, будто проснулась, и начала рассказывать тему. «Некоторым нужна отмашка, чтобы начать». Вспомнил я почему-то пощёчину, которую мне влепила Шила, когда я впервые назвал её дурой. Невольно потрогал свою щёку, будто по ней можно было определить температуру кипения женщины.