Возвращение Гриндер Александра

– Дорога вам жизнь ваших детей? – спросил он, отпуская руку отца. – Хотите вы увидеть, как один за другим погибнут ваши родные? Кертор – разбойник. Быть может, он и оставит кого-то в живых, но ваших детей и женщин он угонит в рабство, а тех, кто станет сопротивляться, просто перережет, как овец. Я могу помочь вам избежать этой участи. Что вы скажете?

Однако жители Пеленара по-прежнему молчали, нерешительно переглядываясь. Они не были уверены, что могут довериться этому мрачному человеку, одно имя которого всегда внушало ужас и заставляло проклятия слетать с языка. Теперь же он стоял перед ними и предлагал помощь.

Кир выжидающе обвел толпу взглядом.

– Мы не позволим тебе вмешиваться в нашу жизнь, – прохрипел Кораф, потирая помятую руку. – Ты потерял это право много лет назад. Уходи!

– Дайте ему договорить!

Услышав этот голос, крестьяне обернулись и увидели молодого человека в белых одеждах жреца Амиры. Всмотревшись в него, Маркус почувствовал, как у него отвисает челюсть. Молодой жрец был точной копией Кира: те же темные волосы, густые брови, карие глаза, тот же нос, губы, волевой подбородок. Только кожа его была намного светлее, и взгляд был прямой, открытый и дружелюбный.

– А… это… кто? – промямлил Маркус, указывая рукой на жреца.

– Миран, – ответил Кир. – Мой… младший брат.

Они стояли друг напротив друга, братья, похожие, как две капли воды, и разные, как день и ночь. Белоснежные одежды Мирана так резко контрастировали с черными кожаными доспехами Кира, что рябило в глазах.

Молодой жрец медленно приблизился к старшему брату, не отводя взора от темной глубины глаз последнего. Оба молчали. Кир стискивал рукоять меча с той же силой, с какой Миран сжимал длинный резной жезл. Вокруг них повисла гробовая тишина. Глаза Мирана неожиданно расширились, и жрец негромко, но с невыразимой печалью в голосе произнес:

– Ты идешь по пути Тьмы и Смерти!

– Здравствуй, Миран, – помедлив немного, ответил Кир. – А ты, я вижу, встал на путь Света и Добродетели.

– Хватит! – снова вклинился Кораф. – Мы выслушали тебя, и теперь можешь убираться на все четыре стороны.

Но ни Кир, ни Миран никак не отреагировали на его слова, продолжая смотреть друг на друга.

– Значит, это правда, – проговорил Миран. – Ты действительно стал убийцей.

– Да. И случилось это давно. Ты прав, я иду по пути Тьмы и Смерти, и впереди меня ждет Утракар.

– Ты так спокойно говоришь об этом, – заметил Миран. – Почему?

Кир в замешательстве облизнул пересохшие губы. Он не знал, что ответить, и не был уверен, что, даже найди он нужные слова, его поймут.

Миран покрепче сжал в руке жезл.

– Почему?.. – тихо повторил он, глядя Киру в глаза.

– Убирайся вон! – взревел Кораф и сгреб старшего сына за ворот.

Кир резко вырвался и чудовищным ударом кулака в челюсть сбил кузнеца с ног.

– Заткнись! – рявкнул он, и в голосе его зазвенели стальные клинки ярости. В этот момент вся тоска по дому, что он копил последние годы, прорвалась наружу и хлынула из его груди безудержным потоком, вместе с внезапно вспыхнувшей злобой улетая к серевшим над головами небесам. Он ненавидел себя, отца, брата, Пеленар – за то, что они не хотели принять его, обнять, назвать своим. Сколько раз мысленно он проигрывал эту сцену, и всегда она казалась ему фальшивой – теперь он понял почему: он всегда подспудно понимал, что никто ему не обрадуется, и боялся признать это.

Кораф вздрогнул от неожиданности. Он посмотрел на возвышавшегося над ним воина и не поверил в то, что это – его собственный сын. На высоком лбу Кира вздулись вены, между бровей залегла глубокая складка, а глаза горели такой нечеловеческой злобой, что кузнецу стало страшно.

– Хочешь знать почему? – прерывающимся шепотом спросил Кир Мирана, а затем, повернувшись к отцу, добавил: – Из-за тебя, папа.

Кораф поднялся с песка. Он не узнавал в этом могучем, внушающем ужас воине сторонящегося людей мальчика, каким был когда-то его старший сын.

– Из-за тебя, из-за тебя, – процедил сквозь крепко сжатые зубы Кир. – Не ты ли наплевал на меня, когда умерла моя мать? Конечно, зачем я был тебе нужен, если у тебя был глупый и слабенький Миран, который всегда таскался за тобой… Зорг с ним, с Киром, пусть гуляет, где ему вздумается! Ты хочешь знать, как я стал убийцей? Я расскажу. Мне нечего стыдиться, ибо я сам выбрал этот путь и никогда не чувствовал вины за содеянное. Возможно, страх наказания или еще что-то, но только не вину. – Кир перевел дыхание и продолжал: – Помнишь, у нас был мясник по имени Хаид? Такой здоровенный, вечно пьяный и злой, как десять демонов Утракара, мужик? Так вот, папа, однажды утром я вышел погулять, потому что никому не было до меня дела, и оказался возле мясной лавки. У Хаида в тот день как раз кошка окотилась, родила шестерых котят, маленьких, слепых и беспомощных. Знаешь, что я увидел потом? Я увидел, как этот сукин сын, этот недоношенный ублюдок сворачивал головы бедным малышам и с хохотом топтал мертвые тельца! Помнишь, что случилось потом, папа?

– О Амира… – пересохшим ртом прошептал Кораф, отступая на шаг.

Кир жестко усмехнулся.

– Хаида нашли мертвым, – хрипло выговорил он. – Из его горла торчал острый как бритва серп.

Крестьяне в один голос ахнули. Не веря своим ушам, Маркус взглянул на своего друга и почувствовал, как зашевелились на голове волосы. Миран молчал. Его чувства выдавал лишь мелко дрожавший в руке жреческий посох.

– Ты помнишь, сколько мне было тогда лет, папа? – выкрикнул Кир, и кузнец пошатнулся, словно ненависть и боль, плеснувшая из слов сына, ударила его в грудь.

– Восемь, – прошептал он и закрыл глаза руками.

– Восемь! – Кир словно выплюнул это слово. – Восемь! Но разве мой добрый папа заметил, что его сыну снятся кошмары? Что руки его горят Первым Пламенем от пролитой крови?! Разве ты замечал, что твой сын боится выйти на улицу, думая, что прохожие будут тыкать в него пальцами и говорить: «Смотрите, вон идет убийца!» Разве тебе было не все равно?!

Кир сорвался на крик. Его отец рухнул на колени, не отнимая рук от лица, и прошептал имя Богини Света.

– Забудь об Амире и ее нимфах, кузнец! – крикнул Кир. – Богам нет дела до людей, они заботятся лишь о том, как сохранить свой небесный престол!

Миран схватил его за плечи, и Кир с удивлением отметил, что руки новоявленного амирита стали много сильнее, чем раньше; при желании молодой жрец вполне мог потягаться со своим старшим братом.

– Пойдем, Кир, – негромко, но твердо проговорил Миран. – Пойдем ко мне. Думаю, нам о многом нужно поговорить.

Не сводя глаз с коленопреклоненного отца, Кир позволил своему брату и Маркусу увести себя. Лила шла следом, с мокрым от слез лицом, и старалась ни на кого не смотреть, ибо ни с кем не хотела делиться своими чувствами.

Миран привел Кира и его спутников в маленький домик неподалеку от храма Амиры, выстроенного, судя по всему, не очень давно, всего три-четыре года назад, на краю обрыва. Проходя мимо прекрасного белоснежного здания, Кир отвернулся. Пусть он сражался ради нее, но то было дело чести – вопрос стоял о соблюдении клятвы. Его богом был и навсегда останется Дангар, суровый и воинственный покровитель битв. Свет и милосердие – эти слова не радовали его слух, он считал, что их придумали слабые люди, чтобы защититься от сильных. Он презирал тех, кто прятался за спины богов, дрожал от страха и благоговейного трепета в храмах, пытаясь при помощи жертв подкупить небожителей и выпросить себе немного счастья.

В доме было не очень просторно, но довольно уютно. У окна стоял деревянный стол и два табурета, у дальней стены – лавка и небольшой шкафчик. На столе хозяин оставил погасшую свечу и блюдце с лучиной. Миран вошел в дом первым; за ним последовали Кир, Маркус и Лила. Молодой жрец подошел к шкафу, достал оттуда кувшин с легким вином и три глиняные кружки – девушке он предложил какого-то ароматного напитка темно-коричневого цвета. Она молча кивнула. Поставив все это на стол, он повернулся к гостям и сказал:

– Нам о многом нужно поговорить.

Маркус плюхнулся на лавку, позабыв даже отстегнуть ножны с саблей от пояса; Лила села рядом с ним, а Кир прислонил меч к стене и медленно опустился на табурет. Миран наполнил кружки вином, отдал один Маркусу, другой протянул брату. Тот угрюмо отпил.

– Амира учит нас… – начал было Миран, но Кир сразу же перебил его.

– Кровь Агслука, Миран! – воскликнул он, поднимая на брата тяжелый тигриный взгляд. – Это ты мне говоришь об Амире и ее учении? Я воин, и мой покровитель – Дангар, бог войны. Твои слова этого не изменят.

– Я знаю, – терпеливо сказал Миран, – но дай мне закончить. Амира учит нас, что каждый из живущих имеет право на прощение. Знаю, ты не очень-то веришь в это, но ведь если бы ты не нуждался в прощении, ты бы не пришел сюда, разве не так?

– Я пришел, потому что вам угрожает опасность, – глухо произнес Кир, но Миран лишь покачал головой.

– Неправда. Что-то изменилось в тебе и в твоей жизни, и ты вернулся домой, вернулся именно за прощением.

Кир молчал. Его глаза неподвижно смотрели в кружку, на скулах перекатывались желваки, а меж бровей залегла глубокая складка.

– Расскажи мне, Кир, – мягко, но настойчиво попросил Миран. – Быть может, тебе самому станет легче.

Кир горько усмехнулся.

– Что ты хочешь услышать? – спросил он. – Как я дошел до такой жизни? Почему я ушел и оставил тебя и отца?

– Я хочу знать все, что с тобой было, и почему ты все-таки здесь, – ответил Миран.

Кир тяжело вздохнул.

– Что со мной было… С чего я должен начинать?

– С самого начала.

Маркус быстро наполнил кружку вином, пролив немного на запыленные штаны, но даже не заметил этого. Ему предстояло услышать историю Черного Кира, и это занимало его гораздо сильнее, чем все, что происходило вокруг. Никогда Кир не рассказывал своим спутникам историю своей жизни, оставаясь для них едва ли не самой загадочной личностью во всем мире, даже Лила, проведшая с ним довольно долгое время, не знала о нем почти ничего, но теперь все секреты должны были раскрыться.

– Когда… когда я убил Хаида, – помолчав немного, начал свой рассказ Кир, – мир словно перевернулся. Все казалось мне красным от крови, я перестал спать по ночам, боялся выходить на улицу, думая, что все знают о том, что я совершил. Но никто ни в чем не заподозрил меня, и постепенно я оправился от потрясения. Однако с тех пор я разучился играть с остальными ребятами, все больше времени проводил в лесу, где никто не мешал мне. А когда в Пеленар приехал бродячий цирк, во мне словно что-то переродилось. Я приходил на каждое представление только ради того, чтобы увидеть Антия, бывшего солдата эстимальского вольного отряда. То, что он выделывал с мечами, саблями и кинжалами, полностью захватывало меня, я уже не мог думать ни о чем другом. Антий жонглировал острейшими кинжалами, крутил с невероятной быстротой и большие эспадоны, и легкие бастарды, и кривые шемширы, и тяжелые тулвары… Мне захотелось научиться такой игре клинками, и однажды после представления я набрался смелости и подошел с этой просьбой к Антию. К моему удивлению и радости, он согласился, и с того дня для меня началась совершенно новая жизнь. Дни напролет мы упражнялись в лесу на моей любимой поляне, прерываясь лишь вечером, когда у Антия были представления, а потом он рассказывал мне о своей жизни в вольном отряде. Я слушал его, затаив дыхание, ловя каждое слово, и словно бы наяву передо мной появлялись картины кровопролитных битв и веселых пирушек, о которых мне поведал Антий. Наверное, он и сам получал удовольствие от этих воспоминаний. А потом однажды он пришел ко мне и сказал, что собирается вернуться в Эстимал и вновь поступить на службу. Я принялся упрашивать его взять меня с собой, не отставал от него ни на минуту, и в конце концов Антий согласился. Я сразу же бросился домой, набил походный мешок кое-какой едой и одеждой, и тем же вечером мы ушли из Пеленара. Мне даже не пришло в голову ни с кем попрощаться. И все последующие годы я ни разу не вспомнил о своей семье. Мне было не до этого. Я думал только о том, что будет дальше; в моем воображении разыгрывались битвы, я видел себя великим воином, ведущим своих солдат к победе по мертвым телам врагов, словно наяву слышал прославляющие меня крики толпы и хвалебные песни. Сбывались мои самые заветные мечты, и ни о чем другом я уже думать не мог.

В Эстимале Антия встретили с распростертыми объятиями и безо всяких проволочек приняли в вольный отряд под командование его старого друга Кизара. Сначала я боялся, что командир откажется принять меня, но все оказалось совсем не так. Кизар поговорил о чем-то с Антием, потом послал какого-то человека в казарму. Спустя некоторое время тот вернулся, и рядом с ним шел мальчишка примерно моего возраста, а может, чуть постарше. В руках этот паренек нес два небольших медных меча. Кизар предложил мне нечто вроде испытания: смогу победить его бойца – буду солдатом вольного отряда. Не смогу – вернусь домой ни с чем. Я согласился, и через мгновение я и тот парень начали поединок. Я бился так, словно от исхода схватки зависела моя жизнь. Уроки Антия не прошли даром: я сумел одержать над своим противником первую победу, хоть и далась она мне ценой огромных усилий. Меня взяли в вольный отряд. Два года я вместе с остальными подростками, которых набралось около десяти, учился военному ремеслу. Так уж получилось, что во многом я превосходил своих приятелей: меч, шест и восточные клинки катта давались мне не в пример лучше, чем остальным. Вскоре я и еще два моих сверстника оказались в боевом составе вольного отряда Кизара.

Потом до нас дошли вести о том, что могучая западная держава Тальния и королевство Ромалия начали кровопролитную войну. Наш вольный отряд сразу предложил тальнийцам свои услуги. Мы ввязались в битву при Деалинде как раз вовремя: ромалийцы почти отбросили войска Тальнии от брода. Наша атака внесла панику в ряды ромалийцев, бой был быстрым и кровавым. Мы перебили большую часть врагов, несколько десятков ромалийских солдат взяли в плен. Это был мой первый настоящий боевой опыт. Возвращаясь в Баланию, я чувствовал себя героем. Но год спустя я был вынужден покинуть вольный отряд из-за ссоры с одним из солдат. Я убил этого парня и по закону должен был либо уйти, либо умереть. Так я вернулся в Делаю и поселился в городе Кешри, где устроился в городскую стражу. Но там я протянул всего год, а потом, узнав, что шах Урдисана Альмаруш намеревается развязать войну против Амалии, отправился на восток. Сначала я был простым наемником, рядовым солдатом, но к концу третьего года войны уже командовал пехотной сотней. В Урдисане меня называли муммарашем, то есть сотником. Еще через год, когда армия Урдисана уже стояла под стенами Аласты, столицы Амалии, я был аламашем, тысячником. К тому времени мне наскучила дурацкая война, от которой никакой личной пользы я не имел. Я неплохо узнал Альмаруша и успел понять, что милостями он осыпает только во время войны. После нее я вполне мог встретить какое-нибудь солнечное утро на плахе. Ну и еще… Мне уже не хотелось никому подчиняться; я чувствовал, что вполне могу сам командовать целой армией. Поэтому в день, когда пришел приказ штурмовать Аласту, я собрал всех верных мне людей (их набралось около шести сотен) и прямо среди бела дня ушел прочь от осажденного города. Ночью мы неожиданно заметили в паре лиг от нас костры. Разведка доложила, что неподалеку расположились на ночлег шедшие на подмогу своему шаху последние урдисанские полки. Ночь и внезапность были на нашей стороне; я отдал приказ атаковать немедленно, и мои шесть сотен наголову разбили две с половиной тысячи урдисанцев. Правда, из моих уцелело всего двести двадцать человек, но все-таки это была решающая для Амалии победа. Вскоре мы узнали, что осада Аласты провалилась, а жалкие остатки армии Альмаруша бежали. Именно в тот момент мне и захотелось доказать всему Арамару свою силу. Я чувствовал в себе неукротимый огонь войны, кожей ощущал благоволение ко мне самого Дангара. Мои солдаты пошли бы за мной даже в Утракар, и я знал, что теперь меня уже никто и ничто не сможет остановить. Через день моя армия, облаченная в черные кожаные доспехи, сожгла дотла какой-то небольшой город у самой границы Зийги и Урдисана, перебив почти всех жителей. Те, кому посчастливилось уцелеть, окрестили меня Черным Киром, а мою армию – Черной.

С той поры ничто не доставляло мне большего удовольствия, чем война. Мне нравилось убивать, нравилось смотреть, как пылают села и деревни, слушать предсмертные крики моих жертв и видеть, как из их гаснущих глаз медленно уходит жизнь. Огнем и мечом моя армия прошла через всю Зийгу, круша все на своем пути. Я чувствовал себя непобедимым властелином человеческих судеб, почти что богом. Лишь я решал, жить человеку или умереть от моего меча, и осознание этого пьянило меня больше, чем самое крепкое вино.

Полгода спустя моя армия перешла через границу Делаи и Зийги и стала на ночлег у Северных гор. Ночью я неожиданно проснулся: мне показалось, что незнакомый голос позвал меня по имени. Сначала я подумал, что мне просто приснилось, но голос позвал снова. Я вышел из палатки и, повинуясь этому странному зову, стал подниматься на скалу. Путь мой преградил здоровенный валун, загораживавший вход в пещеру. Камень был настолько огромный, что нечего было и думать о том, чтобы сдвинуть его с места. Однако я почему-то уперся в него обеими руками и тупо принялся отодвигать его. К моему великому удивлению, камень откатился почти сразу, я не успел даже утомиться. Вход в пещеру был свободен, и я немедленно шагнул в темный проем. Оказалось, это была древняя, пропахшая сыростью гробница, посреди которой стоял саркофаг. Именно отсюда исходил тот зов, за которым я шел как смирная овечка. Сначала ничего не происходило, но потом, когда я уже хотел повернуться и уйти, свечи вокруг саркофага вспыхнули, и из темноты выросла мужская фигура. Призрак древнего воина покинул потусторонний мир и явился передо мной, держа в руках великолепной работы двуручный меч. Увидев у самой гарды джарктийский символ дракона, я понял, что нахожусь в гробнице самого Гантара из Джаркты, великого героя древности, того самого, который избавил Делаю от каменных чудовищ-големов. Дух Гантара взглянул мне в глаза и вложил рукоять своего меча в мою ладонь.

«В твоих жилах течет моя кровь, – глухим голосом произнес он, – и я верю, что ты достоин этого меча».

Сказав это, призрак шагнул назад, оставив меч в моей руке, и исчез, а я стоял столбом, переваривая услышанное. Оказаться потомком величайшего героя древности! Гантар оказал мне великую честь, вручив меч, который не раз спасал от разных напастей целые страны. Наверное, я должен был почувствовать, что настала пора измениться, начать совершать подвиги во имя жизни других, но вместо этого я ощутил пьянящее торжество. С таким мечом я почувствовал себя не то что грозой Южного континента – я почувствовал себя властелином мира. Кровь взбурлила в моих жилах, словно внутри меня вспыхнуло первое пламя, и в полном восторге я издал дикий вопль, перебудивший всех моих воинов. С того дня я забыл, что такое пощада. Никто и никогда не уходил от меня живым; я убивал всех и вся, сжигал дотла целые поселения, и всегда клинок меча Гантара из Джаркты по самую рукоять был покрыт кровью. Лишь в этом был смысл моей жизни.

Так прошел еще год. В середине лета я встретил небольшую банду разбойников, где-то тридцать – сорок человек. Ими командовал джарктиец Кертор. Оказалось, что он давно уже хотел вступить в мою армию и даже сумел сколотить собственный отряд. Я принял его, но между нами никогда не было ни дружбы, ни согласия. В конце концов он вознамерился занять мое место. К этому шло давно. Кертор бросил мне вызов, и я принял его. Наш поединок длился почти полчаса, но все-таки мне удалось одолеть джарктийца, хотя и с большим трудом. Чтобы выкупить свою жизнь, Кертор отдал мне своего единственного пленника, но, клянусь черным мечом Дангара, он стоил того. Это был Миклий, баланийский прорицатель. Я отпустил Кертора и часть его парней – тех, кто захотел уйти с ним. Вообще-то я не держал ни пленных, ни рабов. Обычно я просто убивал тех, кто хотел мне сдаться. Но этого мудрого старца я оставил в живых. Весь день Миклий приставал ко мне со всякими учеными разговорами, дурацкой философией и прочими премудростями, и мне отчего-то было интересно слушать его. Он на многое открыл мне глаза, рассказывая об истине и вере… Что касается веры, тут он не преуспел; Миклий и сам это прекрасно понял, поэтому все больше времени уделял Богу Истины Краю и его учению. В конце концов я пообещал отпустить своего пленника. В благодарность он подарил мне свой талисман – Монету Созвездий. Это был диск из неизвестного мне металла; обе его стороны были покрыты искусной резьбой, изображавшей звездное небо. Всучив мне эту штуку со словами: «Прошлое всегда возвращается, не забывай этого!» – Миклий ушел из моего лагеря, и больше я никогда его не видел.

В тот же день моя армия уничтожила пограничный город Лимаран, оставив на его месте лишь дымящиеся развалины. Тогда же случилось нечто, удивившее и напугавшее меня: глядя на дело своих рук, я неожиданно почувствовал отвращение к самому себе. Но я отогнал от себя подобные мысли, и еще два года Черный Кир выжигал все новые и новые раны на теле Делаи.

Однажды утром я проснулся от боли: что-то жгло мне правую ладонь. Оказалось, это была Монета Созвездий. Талисман словно прирос к моей руке, причиняя дикую боль. С проклятиями я оторвал монету от ладони и отшвырнул так далеко, что не увидел, где она упала. Потом я вспомнил уничтоженную накануне деревню, вспомнил изрубленные в куски трупы, сожженные дома и отвратительный запах гниющих тел, и меня едва не стошнило. Я испытал жгучую боль где-то глубоко внутри себя, мне захотелось убежать куда-нибудь далеко, где нет ни людей, ни горячего песка под ногами, ни палящего солнца над головой, ни света, ни тьмы – ничего. Я взял меч, оседлал коня и поскакал туда, куда меня понес мой жеребец. Когда стали подступать голод и жажда, я продал в ближайшей деревне скакуна и отправился дальше уже пешком. Я не знал, куда и зачем иду, что буду делать дальше, пока не встретил в маленьком городке Хаор Маркуса, а потом, некоторое время спустя, и Лилу. За эти несколько месяцев, что мы странствовали вместе, я осознал, что жизнь моя окончательно и бесповоротно изменилась, и назад пути уже нет. Тогда я и понял, что Миклий был прав, когда говорил, что прошлое всегда возвращается. Я встретился с прошлым вновь, когда вошел в гробницу Гантара из Джаркты, чтобы вернуть ему меч… И тогда же понял, что должен встретиться со своим прошлым еще раз: вернуться сюда.

Кир опустил взгляд и замолчал. Шрам на его щеке побелел так, что казался нарисованным; это лучше всяких слов говорило о том, как нелегко молодому воину дался этот рассказ. Маркус таращился на своего друга, порываясь что-то сказать, но каждый раз осекался и кидал ищущий взгляд на Мирана. Священник молча смотрел на Кира; на его лице не дрогнул ни один мускул, но в глазах можно было прочесть все. Рассказ Кира обрушился на него, словно лавина, едва не раздавив молодого амирита своей тяжестью. Миран разомкнул пересохшие губы и тихо спросил:

– Значит, ты винишь меня и отца в том, что случилось с тобой?

Кир поднял голову и взглянул на брата.

– Нет, Миран, – наконец ответил он. – Вина лежит лишь на мне. Каждый несет бремя ответственности за свои поступки сам, и сваливать его на других недостойно воина и мужчины.

Повисла долгая пауза. Чувствуя себя как-то глупо, Маркус вертел головой, переводя взгляд с Кира на Мирана, с него на Лилу и обратно, смущенно теребил в руках кружку и вздыхал. Кир взглянул на него и чуть заметно улыбнулся.

– Вижу, ты удивлен гораздо сильнее, чем сам предполагал, – сказал он.

Маркус кивнул.

– Но почему ж ты раньше ничего не рассказывал? – спросил он. – Ты-то все обо мне знаешь, а я о тебе не знал почти ничего…

За дверью скрипнула половица. Меч Кира вылетел из ножен, Маркус обнажил саблю, а Миран под прикрытием двух обнаженных клинков дернул ручку на себя. На пороге стоял Кораф.

– Я все слышал, Кир, – с трудом проговорил он.

Кир молча смотрел на отца; глаза воина были холодны, но где-то в глубине зрачков вспыхивали искры, похожие на мерцание обсидиана на солнце.

– Я… – Кораф сглотнул застрявший в горле комок, прокашлялся, вновь сглотнул. – Я виноват перед тобой… Смерть Миры была тяжелым ударом для всех нас… Я должен был заботиться о вас, своих сыновьях, вырастить из вас достойных людей. Ты с самого детства был много сильнее и увереннее, самостоятельнее Мирана, и я думал, что тебе будет легче смириться с утратой, чем ему. Поэтому я окружил его заботой… Я не думал тогда, что все может произойти так, как это произошло…

– Отец, – прервал его Кир. – Хватит. Я не виню тебя ни в чем. Все случилось, как должно было случиться. Если уж у меня, восьмилетнего мальчишки, хватило сил и духу убить человека, который был многократно сильнее меня… Нет ничего удивительного в том, что я вступил на совершенно иную дорогу, нежели Миран. Я просто хотел, чтобы у меня снова были дом и… семья.

На плечи Кира и Корафа легли руки Мирана. Любящий взор молодого священника встретился с печальным взглядом старшего брата.

– У тебя есть и всегда будут дом и семья, – произнес Миран и посмотрел на растроганного отца.

Сморгнув с ресниц влагу, Кораф заключил своих сыновей в объятия.

Маркус едва не прослезился, Лила же откровенно ревела. Поерзав немного на скамье, юноша тихонько поднялся и, попытавшись шагнуть к двери, немедленно грохнул ножнами с саблей об пол. Кир, Миран и Кораф обернулись.

– Далеко собрался? – полюбопытствовал Кир.

Маркус решительно расправил плечи.

– Пойду бить морду Кертору и его шайке, – заявил он.

Кир сразу посерьезнел.

– Маркус прав, отец, – сказал он, поворачиваясь к Мирану и Корафу. – Завтра примерно в полдень Кертор уже будет здесь. Мы должны либо защищаться, либо уходить.

Кузнец и жрец переглянулись.

– Нам некуда уходить, Кир, – пожал плечами Кораф. – А если мы уйдем, то нам некуда будет возвращаться.

– Амира запрещает убийство, ибо это грех, – добавил Миран, – но иногда война – единственный способ уцелеть. Однако решать все равно не нам, а жителям.

– Тогда пойдем и спросим их, – произнес Кир.

Покинув дом на обрыве, Кир, Маркус, Миран и Кораф торопливо направились к площади, где все еще толпился народ.

– Значит, ты уже встречался с этим Кертором? – спросил кузнец. – Что-то я ничего о нем не слыхал.

– Как я сказал, некоторое время назад он пытался занять мое место в Черной Армии, – отозвался Кир. – Не вышло. Теперь он решил пойти по моим стопам самостоятельно, даже собственный символ придумал – желтый скорпион.

– Как ты думаешь, старина, – поинтересовался Маркус, – если придется с ним сражаться, мы сможем победить?

– Я думаю, старина, – в тон ему ответил Кир, – что сражаться вообще не придется.

– У тебя есть план?

– Есть.

Маркус досадливо вздохнул, подошел к Мирану и шепотом спросил:

– Он и в детстве был таким разговорчивым?

– В общем, да, – кивнул Миран. – Насколько я могу судить.

Жители Пеленара не расходились, дожидаясь, чем же закончится разговор двух братьев. Когда они увидели спешившую к ним компанию, тревога и недовольство охватили их с новой силой. Кир, Маркус и Лила остановились; Миран и его отец подошли ближе к толпе. Миран шагнул вперед.

– У всех вас есть причины не доверять моему брату, – произнес он, – но никто из вас не будет отрицать, что он – опытный воин и знает, о чем говорит, если дело касается битвы. Он сказал вам, что городу грозит опасность, и это правда: сюда движется разбойник Кертор и его отряд. Мы можем бросить наши дома и уйти в леса. В этом случае никто не пострадает, но задайтесь вопросом: оставит ли Кертор хоть что-нибудь похожее на город, когда придет сюда? Вы знаете, что нет. Мы можем сражаться с Кертором…

– Миран, – поднял руку Кир, – позволь сказать мне.

Пеленарцы с недоверием смотрели на него, однако в их взглядах можно было прочесть и затаенную надежду. Кир приблизился к замолчавшему брату.

– Однажды я сошелся с Кертором в поединке, – заговорил воин. – Это был бой один на один, и никто, ни мои солдаты, ни его, не смели вмешаться в нашу дуэль. Ставкой было мое место в Черной Армии. Тогда я одержал над Кертором победу, и ни один человек не пострадал. То же я хочу проделать и сейчас: предложить Кертору поединок один на один. Если Кертор победит, мы сдадим город без боя и позволим ему взять все, что он хочет. Если же победителем окажусь я, он уйдет и никогда больше не вернется.

Повисла небольшая пауза. Горожане шептались, неуверенно поглядывая то на Кира, то друг на друга.

– Подумайте, – продолжил молодой воин. – Риск велик. Кертор – умелый боец, и я вполне могу потерпеть поражение. Но если вы согласитесь принять мою помощь, клянусь Первым Пламенем, я сделаю все, чтобы выйти из схватки победителем.

Трудно было усомниться в правдивости этих слов, глядя на его мужественное лицо, широкие плечи, сильные руки и тяжелый делайский меч у бедра. Рядом с этим могучим воином стояли всем хорошо знакомый жрец Амиры Миран и кузнец Кораф, которого все в Пеленаре уважали больше, чем кого-либо другого. Из толпы вышел Арслан, проживший в Пеленаре почти восемь десятков лет и обладавший, как считали жители, большой мудростью.

– Я долго живу на этом свете, – скрипучим старческим голосом проговорил он, – и видел много разных людей, и хороших, и плохих. Твое прошлое ужасно, а настоящее не ясно, однако судить тебя будут не люди, а Великие боги. Сейчас же я вижу перед собой могучего, уверенного в себе воина, которому можно доверить свою жизнь, поэтому я принимаю твою помощь. Более того, я прошу тебя помочь нам и защитить нас в этот трудный для всех жителей Пеленара час. Но я не вправе говорить за всех.

В толпе кто-то крякнул и, растолкав окружающих, встал рядом с говорившим.

– Я согласен с почтенным Арсланом.

Один за другим крестьяне становились рядом со стариком, с надеждой глядя на молодого воина. Миран тронул брата за руку.

– Они верят в тебя, Кир, – тихо произнес он. – И мы верим в тебя.

Кир взглянул на брата и увидел в его глазах любовь и веру. Плечи воина стиснули могучие руки отца, который так скучал по своему старшему сыну. Неунывающая физиономия Маркуса, выскочившего из-за спины Корафа, расплылась в широченной улыбке.

– Покажи им, что значит настоящий воин, дружище! – сказал он.

– Всенепременно, – кивнул головой Кир, и пеленарцы разразились радостными воплями.

– Только будь осторожен, – шепнула Лила, коснувшись его рукава кончиками пальцев.

Спустя полчаса город превратился в настоящий муравейник. Жители сновали туда-сюда, устанавливая неподалеку немногочисленные шатры и телеги, груженные едой, тканями и тюками с разным хламом, женщины поспешно шили большой алый флаг с изображением символа Черной Армии – силуэта черной пантеры, а мужчины разыскивали дедовские и прадедовские оружие и доспехи. Лила отстегнула свой кинжал и тоже засела за рукоделье – она хотела быть хоть чем-нибудь полезной. Кир, Кораф и три его подмастерья наспех ковали некие подобия мечей и наконечники для копий, а Маркус носился по всему Пеленару, собирая всех способных держать в руках оружие мужчин. Необходимо было создать видимость того, что в городе находится стоянка небольшого отряда Черной Армии. Местный художник Карим особой черной краской рисовал каждому из «воинов» на груди силуэт пантеры, а портной Уфар вместе с двумя десятками девушек тратил трехлетний запас кожи на доспехи вроде тех, что носил Кир. Очень кстати пришлась тележка старьевщика, в которой нашлась ношеная, но все еще крепкая кожаная амуниция.

К закату над воротами в Пеленар полоскался на ветру стяг Черной Армии, а возле шатров горели костры, вокруг которых сидели взрослые мужчины от восемнадцати до сорока пяти лет. Таких набралось тридцать пять человек. Кир собрал пеленарцев у ворот.

– Запомните, никакой показной смелости и воинственности, – говорил он. – Мои воины всегда спокойны и сдержанны, никогда не бросаются на врага без моего приказа. Оружие, разумеется, должно быть при вас, но не обнажайте мечи без надобности, вы все равно не умеете с ними обращаться. С утра можете упражняться в метании копий, бороться на руках, играть в кости: именно так обычно развлекаются мои солдаты. И никаких криков вроде: «Мы вас на куски порвем». Говорить будем только я и Кертор. Вопросов нет? Тогда отбой.

«Солдаты» начали расходиться по шатрам. Кир отыскал Маркуса и отошел с ним подальше от лагеря.

– Слушай, а если Кертор догадается, что мы его дурачим? – спросил парень.

– Не думаю, что такое случится, – ответил Кир. – Все выглядит достаточно правдоподобно. Разведчики еще не вернулись?

– Вернулись, – кивнул Маркус. – Они нашли трупы воинов Кертора и как следует натоптали вокруг. Если враги наткнутся на них, то обязательно подумают, что там была долгая схватка.

Возникла пауза. Маркус почесал в затылке и, прочистив горло, спросил:

– Дружище, я давно хотел узнать… Ну… Как можно научиться побеждать врага, будучи заведомо слабее его?

– У любого противника есть слабые места, Маркус, – ответил Кир. – Обычно их нельзя заметить сразу, но почти всегда они находятся на самом виду.

– Легко тебе говорить… А если я не смогу их увидеть?

– Хм… Бей в горло. Даже у драконов это – самое уязвимое место.

Маркус понимающе промычал что-то неразборчивое, хлопнул друга по плечу и отправился спать. Кир остался один. Взглянув на шатры, темневшие неподалеку от ворот, воин почувствовал в груди ноющую боль. Он словно вернулся на четыре месяца назад, когда две с половиной сотни солдат точно так же устраивались на ночлег после очередного удачного рейда. Разница была лишь в том, что теперь эти освещенные кострами шатры, как и сонно повисший на длинном древке флаг Черной Армии, призваны были защитить невиновных, а не уничтожить их, как это было всегда.

Кто-то подошел к замершему воину сзади.

– Как ты? – спросил Кораф.

Кир обернулся и посмотрел ему в глаза.

– Отец… я хотел, чтобы ты знал кое-что, – решительно сказал он. – Все вы вправе ненавидеть меня, и я, честно сказать, удивлен, что вы так сразу приняли мою помощь. Но… В общем, знай, что я ничуть не жалею о том, что сотворил. У каждого человека своя судьба и свое предназначение, как говорили когда-то жрецы Края. Так вот, мое предназначение – быть воином. В этом вся моя жизнь.

Кораф молчал, не зная, что ответить и что думать. Кивнул и, хлопнув сына по плечу, пошел в кузницу.