Окончательная синхронизация Шангин Сергей

Для настройки нужен зрительный, телесный, обонятельный, осязательный контакт с клиентом. Потом приходит опыт, с каждым проникновением ты становишься богаче чувствами, образами, умеешь представить себе нужное без непосредственного контакта. Опыт становится твоим богатством, кладом, сокровищем. Только это богатство напоминает содержимое бочки ассенизатора – чем богаче улов, тем ароматнее содержимое.

Мы не можем проникнуть в сознание любого, но те, в кого мы когда либо проникали, становятся нашими. Контакт уже нельзя нарушить. Они становятся частью нашего сознания. Представьте себе огромный экран, на котором выведены тысячи маленьких движущихся картинок с цветом, запахом, ощущениями. Где-то среди этих картинок одна твоя. И ты стараешься, судорожно цепляясь скрюченными щупальцами воспаленного сознания, не потерять своей картинки, не раствориться среди прочих, не стать медузой.

Новый кадр. Нерешительность закончилась. Клиент уверенно подходит к правому краю камина и нажимает на декоративную чугунную собачку, потом поворачивает один из фрагментов облицовки. Камин, точнее его массивная передняя часть, легко и беззвучно отъезжает влево. За тускло мерцающей зеленой завесой видна массивная дверца сейфа.

Клиент не спешит, в его сознании словно тикают внутренние часы. Все нужно сделать строго по секундам. Малейшая ошибка и сейф, комната и сам дом превратятся в ничто. Несчастный случай, взрыв газа – так запишут в сводке пожарники, прибывшие на место происшествия. Они не обнаружат сейфа, потому что синхронно с взрывом в комнате произойдет второй взрыв глубоко под фундаментом. Клиент очень образно представил себе узкий кинжальный удар направленного взрыва, сметающего преграду снизу под сейфом. Два взрыва рассчитаны столь ювелирно, что первый закончит свое действие, немного не дотянув до сейфа, а второй толкнет его сквозь пол вниз в бездну, где и похоронит под натеками камня после третьего, совершенно невидимого для внешнего зрителя взрыва. Этот взрыв термальный, его задача оплавить место захоронения сейфа.

Тик-тик, невидимые часы отмерили десять секунд, потом еще две и пальцы клиента ныряют в зеленый туман, поворачивая диск на цифру семь. Руки прочь. Новый отсчет, теперь одиннадцать секунд и снова в туман – набираем двойку. Операция повторяется для каждой из восьми цифр. Зеленоватое сияние гаснет, клиент слегка расслабляется, первый этап пройден, осталось еще три. Теперь набираем новый десятизначный код, и дверца слегка вздрагивает, освобождая замок. Вытаскиваем тяжелую гильзу кодового замка и ставим ее возле камина. В отверстие замка суем правую руку внутренней частью ладони влево, срабатывает захват, ладонь надежно зафиксирована – началась идентификация по сотне параметров. Несовпадение любого из них с записанным в памяти сейфа и третьего этапа не будет.

Щелчок, рука свободна, быстро убрать ее из отверстия. Передняя панель сейфа легко уходит направо в стену. Перед нами глухая ниша в рост человека, заходим внутрь, как можно сильнее вжимаясь в стенку перед собой всем телом и лицом. За спиной так же беззвучно скользит обратно панель сейфа. Единомоментное состояние ужаса, шока, желание выйти, убежать. Усилием воли клиент гасит его, концентрируясь для третьего этапа.

Пол и потолок пошли навстречу друг другу. Если бы не спокойствие клиента я бы умер от страха. Но он знает, что в этот момент не стоит дергаться. Тонкая система датчиков остановит движение в нужный момент. Стоит дернуться, растеряться и ловушка захлопнется – движение не остановится, пока не спрессует взломщика в аккуратный брикет из мяса и костей. На третьем этапе взрывов не бывает, теперь жертва уже не может покинуть сейф и достаточно ее просто уничтожить.

– Жуть! – пробормотал пессимист, – Сейчас из него будут делать фарш. Ни за что не устоять ему на контроле, явно пил подлец накануне.

– Пройдет, не впервой! – отмахнулся оптимист, – Что он трезвенник, что ли? Это его нормальное состояние, не забывай, моншерами, это Франция. Тут принято пить с утра до вечера.

Фиксация. Датчики меряют пульс, давление, тремор глаз, размер зрачков, влажность кожных покровов. Щелчок, тест пройден, передняя стенка немного смещается вперед и скользит вправо, открывая доступ к внутренностям сейфа. Кубическая полость не более тридцати сантиметров по сторонам, подсвеченная тем же зеленоватым сиянием, совершенно пуста. Этот сейф создан именно для артефакта и ни для чего другого. Все ловушки и предосторожности ради сохранения тайны артефакта.

– Ну, что я говорил? Он прошел! – оптимист хлопал в ладоши, дудел в дудку, подпрыгивал на месте от удовольствия.

– И что с того? – не унимался пессимист, – Все равно ты никогда не узнаешь, что там внутри коробки. Так и будешь облизываться, и пускать слюнки.

Сказать нечего, он прав. Я осторожно брожу неподалеку от этого места в памяти клиента, неосознанно, движимый губительным любопытством, пытаюсь определить природу объекта, спрятанного под оболочкой футляра. Пусто. Клиент не посвящен в его тайну, он только курьер. С очень высокими полномочиями, но только курьер. Его задача взять артефакт, привезти на объект «Сфинкс», потом в определенное время забрать и вернуть на место в сейф. Если в промежутке времени, когда артефакта нет в сейфе, с курьером что-то случится, наготове еще три таких же. Их данные занесены в память сейфа, и они прошли специальную тренировку на тренажере. Никто из них никогда не видел настоящего сейфа. Меньше знаешь – крепче спишь. Много узнаешь, уснешь навсегда.

Футляр в сейфе, шаг назад, вжаться спиной в стенку. Внутренняя стенка скользит на место и слегка вжимает клиента, встав на место. Терпим, пока внешние датчики анализируют помещение на предмет обнаружения противника. Все тихо! Тихо – это хорошо, это значит, что тебя, как ненужного свидетеля не спрессуют в брикет. Щелчок, за спиной исчезает передняя панель сейфа. Шаг назад, панель возвращается на место. Вставить гильзу замка, щелчок – замок принят и взведен, коды изменены на следующее дежурное значение. Зеленое свечение сигнализирует о включении боевых лазеров в дежурный режим. Шаг назад, камин скользит на место. Осторожно перемещаемся к двери и выходим, облегченно вздыхая. Каждый раз он готовится к смерти, и пока счет семь ноль в его пользу. Костлявая может заняться кем-нибудь другим, менее удачливым, менее достойным этой жизни.

Порядок. Мы знаем где. Мы знаем как. Мы знаем, каким образом. Более того – мы знаем коды для последующего доступа. Я могу делать ноги из чужого сознания, а команда Альфа на вылет! Таскать каштаны из огня – не мое занятие. Выходить на объект, вступать в огневой контакт, подвергать свою жизнь риску – не мой удел. Все, что мне требуется для синхронизации, доставят на дом, точнее на базу. Если будет мало, пойдут еще раз, обвешают нужный объект умной аппаратурой слежения и записи, чтобы собрать цельный образ объекта, необходимый для синхронизации. Если нужно, украдут личные вещи объекта, хранящие его запах.

Да-да, вам смешно, а мне приходилось нюхать грязные носки клиента, чтобы получить долгожданную синхронизацию. Чистюлям у нас делать нечего, брезгливость не наш метод – чистые, свежепостиранные вещи безлики и бесполезны. Рубашка, белье, носки, брошенные в стирку и стянутые из корзины ловким агентом, идут на вес золота. Кроме того, мне доставляют напитки и образцы еды объектов, чтобы при просмотре видео я мог четче представить себе вкусовые ощущения. Вы считаете, что вкусы у всех разные? Вы правы, но в данном случае меня мало интересует мой вкус – я ловлю момент совпадения. Острое, пряное, крепкое вызывают довольно близкие ощущения у всех людей, варьируется только степень яркости ощущений.

***

Но почему я вспомнил Марию, когда клиент застыл в каменном гробу, ожидая доступа? Обычно я не отвлекаюсь во время выполнения задания. Тем более Мария. Странно. Очень странно. Чрезвычайно странно! Я не должен был о ней вспомнить! Догадка уколола сердце раскаленной иглой. Меня пасли, я пропустил серую рыбку в мутной водичке собственного сознания. Это вторжение – почему-то совершенно спокойно подумал я, странным образом не связывая ужас догадки и ледяное спокойствие вывода.

– Спокойно, Сеня, тебе показалось! – бодрячком пропел оптимист, – Нервишки шалят, нужно чаще отдыхать и спиртным не пренебрегать. Вон французы хлещут свое бордо целый день и живут себе спокойно и весело. Пей бордо, живи бодро!

– Ты его своим оптимизмом когда-нибудь под монастырь подведешь! Не понимаю, в чем удовольствие, закрывать глаза при виде опасности. Если опасность есть, нужно на нее реагировать, а не переть рогом вперед.

– Вот только не надо его запугивать! – набычился оптимист, – Он и без нас с тобой напугается так, что штаны обмарает. Пусть думает легко и свободно, не отягощаясь мыслями о неизбежности смерти, бренности жизни, коварстве человека и тому подобными гадостями. С твоим подходом он быстро шизанется и станет ненормальным.

– Ты хочешь сказать, что вспоминать нечто из блокированной памяти – это нормально? Очнись, милый! Нам на хвост села акула, кто-то нас только что поимел, а мы ходим и перья топорщим от собственной важности.

Правы вы, черти, правы, как никогда. Нет мне никакой особой радости от ваших умозаключений, но и голову прятать в песок тоже не дело. Когда-то это должно было случиться. Мы работаем с носителями высших секретов государства, чужого государства. Логично предположить, что, имея на руках аналогичную технологию, они попытаются применить ее для охраны своих инвестиций.

Предполагать можно все что угодно, но раньше такого не было. Нужно срочно доложить о… А что я скажу? Что вспомнил Марию? Какую Марию? Ах, я вам не рассказывал про нее? Какая странность! Я и не мог вам о ней рассказать, потому что она находилась за пределами блокированной зоны памяти. Как, вы не знали, что у меня есть блокированные участки памяти? Странно! Хотя, я сам только что об этом узнал.

Я не должен был никогда вспомнить Марию и всего того, что связано с ее жизнью и смертью. НИЧЕГО!!! Это медицинский факт – блокированные зоны памяти считаются практически убитыми, их нельзя вернуть в активное состояние никакими методиками или препаратами. Но я вспомнил Марию и сразу вспомнил все. Все, что было до Великой зачистки.

В самом начале мы многого не знали, не было опыта ни у меня, ни у исследователей. Мы были энтузиастами. Нас было много, упрямых, любопытных, стремящихся открыть сокровенную тайну природы. Как это соблазнительно – уметь читать мысли другого человека на расстоянии. Для нас не существовало моральных барьеров, откуда им взяться, ведь мы все строители коммунизма, в наших сердцах горит светлый огонь, зло не наша стезя. Даже, если мы и научимся читать мысли другого человека на расстоянии, то только для того, чтобы спасти кому-нибудь жизнь.

Наивные идиоты, желторотые юнцы, хладнокровные и жадные до открытий маститые ученые. Одни не знали, другие стыдливо закрывали глаза на то, откуда берутся деньги для столь масштабных проектов. Кто платит, тот и музыку заказывает, как гласит народная мудрость. Для тех, кто работал у нас, не составляло секрета, что все финансирование шло через оборонку, но кого, разрешите спросить, в нашей стране это пугало. Оборонка – это деньги, надежный заработок, уважение и почет, квартиры вне очереди.

Но если ты решил, что эти блага тебя устраивают, значит должен принимать принятые в этой сфере правила игры. Если ты научишься читать чужие мысли, значит, будешь читать их именно там, где хранятся чужие секреты, военные секреты, государственные секреты. Ты будешь работать на тех, кто сейчас стоит у власти и дает деньги на эти исследования. Вот у них то точно нет никаких моральных барьеров. Власть не может позволить себе быть моральной и совестливой. Президент может верить в бога, но сотрудничать должен с чертом, потому как цели у них общие.

Но мы верили в свое светлое предназначение и работали, не глядя на часы. Я считал себя исключительной личностью – ведь я был единственным среди толпы ученых, кто мог реально делать то, к чему они стремились. Я не задавался вопросом, а существуют ли подобные мне, некогда было задавать вопросы – темп был задан очень жесткий. Мы невольно участвовали в гонке, о существовании которой не догадывались.

Сеанс за сеансом, обвешанный датчиками, под перекрестным прицелом психологов и аналитиков, я отвечал на тесты, вглядывался в мутные картинки своего сознания, пытаясь стабилизировать эффект проникновения. Что толку от спонтанного процесса – сегодня прочитал, а потом проходит неделя за неделей и тишина. Нужно узнать, как сделать этот процесс управляемым. Постепенно я подобрал ключик к своему сознанию, научился управлять собственными способностями, осознав причину проникновения в чужой мозг.

Рассказывать сейчас просто, а тогда все узнавалось в первый раз. Слова «мыслеобраз», «синхронизация», «слияние» порождали мы сами, чувствуя себя творцами новых слов в великом русском языке. Выразить обычными словами ощущения в момент синхронизации просто невозможно. Мысли нельзя выразить набором слов. Слова – производные, огрубленный результат работы мысли. Образ неуловим, аморфен, растворен в миллионах нервных образования мозга. Его нельзя локализовать, сфотографировать, потому что у него нет конкретного места расположения.

Нет в нашей памяти полочек и кладовочек – здесь воспоминания детства, здесь первая любовь. Все перемешано, перекручено, каждая нервная клеточка может участвовать в создании нескольких мыслеобразов, сплетая своими отросточками сеть связей. Оператор должен создать условия для возможности образования аналогичной сеточки в своем мозге, подстроить себя под источник и не потерять себя при этом.

Синхронизация! В моменты невольного проникновения я неосознанно начинал сливаться с объектом проникновения, то есть копировал его жесты, взгляд, мимику, позу. Старался говорить так же, как он, иметь под рукой такие же предметы, чтобы чувствовать их на ощупь. Цепочка совпадающих ощущений складывалась в причудливую картинку и в какой-то момент эта картинка совпадала с аналогичным мыслеобразом объекта. Происходило слияние, я оказывался внутри его сознания.

Если быть точным, то не оказывался внутри, а как бы становился тем самым объектом. Меня втягивало в его сознание, и я с удивлением любовался своим новым телом, ощущал несварение желудка и головную боль, сожаление от неудачного доклада руководству и заинтересованность при виде очередной короткой юбки. Синхронизация полностью соединяла меня с объектом приемником, я растворялся в его воспоминаниях и чувствах, жил его жизнью. Я становился им, теряя себя.

Именно теряя. В первый раз, когда синхронизация удалась в полном объеме, ученым с огромным трудом удалось вытащить меня обратно. Для этого пришлось погасить объект-приемник ударной дозой снотворного. Только тогда я сумел обнаружить кусочки себя среди океана чужого спящего сознания. Обнаружить и понять, что нужно вернуться обратно, вернуться в себя. После того случая участники события без всякой улыбки встречали фразу «Вышел из себя, возвращаться не обещал!»

Мы радовались нашим успехам, не до конца понимая последствий собственных успехов. С получением четкой синхронизации работать стало веселее, всех охватило невиданное воодушевление. Идеи витали в воздухе, и я старался попробовать все, что мне предлагали. В самом начале на полном серьезе мы зачитывались сочинениями Кастаньеды и пробовали с помощью мескалина и ЛСД усиливать синхронизацию, раскачивать сознание, подстегивать его наркотическим кнутом.

Наше счастье, что вовремя остановились – привычка окунаться в наркотический туман могла подменить собой стремление усилить синхронизацию. В самом деле – попробуй докажи, что ты, сидя под кайфом, изо всех сил занимаешься программой эксперимента. Сидишь себе, витаешь в призрачных видениях, шагаешь по облакам, летаешь птицей, и дела тебе нет, что вокруг с напряженными лицами застыли десятки лаборантов, ученых, медиков, что стучат самописцы, компьютеры пишут в бездонные недра мегабайты данных.

Мы многое не знали и поэтому были живы. Потом узнали. Узнали, что можно шагать через цепочку сознаний так же легко, как цапля по болоту и ловить своих лягушек очень далеко от места первичного проникновения. Тогда ОНИ испугались и сделали поспешные, но жесткие выводы. Вся цепочка, ведущая от верхушки к нам, была жестоко вырублена. Сверху донизу. Каждый нижестоящий получал приказ уничтожить своего начальника, потом приказ поступал к его подчиненному. Самых близких из контактирующих с нами – ученых, охранников, обслугу, даже случайно могущих иметь информацию о верхах, – уничтожали новые хозяева.

ОНИ стали умнее. Никаких непосредственных контактов, полная обезличка, контакты посредством электронной почты, телефонов с измененной модуляцией. Никаких ниточек, никаких кочек в болоте. Ровная зыбучая трясина сразу же за сознанием лиц, непосредственно с нами контактирующих. Для большего ИХ спокойствия персонал следовало бы полностью уничтожить, чтобы максимально обезличить наши контакты. Но тогда некому будет нас лечить, кормить и охранять. Охранять, чтобы в случае опасности пристрелить – враг не должен получить нас ни в каком виде. Мы даже не бомба – мы полное разрушение ИХ власти, потому что знаем такое, чего никто знать не должен.

***

Это было давно, бесконечно давно, два года тому назад. Усталость приходит вместе с опытом. Я еще не научился отстраиваться, подавлять ненужные участки активной памяти. Самое интересное, никто не знает можно ли этому научиться, но все верят в эту возможность. Не верить нельзя, иначе становится страшно. А страх вызывает желание умереть, заставить замолчать тысячеглавого монстра, порожденного тобой самим.

Но умереть нам нельзя – за спиной клятвы, документы, жизни близких людей. Случайно погибнуть можно, хотя результат тот же и мы знаем об этом. Знаем, чтобы никакая случайность не сыграла нам на руку. Мы повязаны со всех сторон, как мухи в паутине. Я даже толком и не знаю, кто мы, но нас несколько – это факт, – и все в одинаковом положении.

Мария была моим первым куратором, ангелом в белом халате. Я влюбился в нее с первого взгляда, но в ее чувствах никогда не находил ответной реакции. Она улыбалась мне, смеялась моим шуткам, с удовольствием и терпением выслушивала мои рассказы о путешествиях в мире чужих сознаний. Заглядывала в мой дневник через плечо, когда я делал заметки, и ее волосы волнующе щекотали мою шею. Я считал, что она отвечает мне взаимностью, что для нее не секрет моя влюбленность. Разве она не видит искреннюю и нежную любовь в моих глазах? Неужели она не слышит ее в моих словах? У меня не было сомнений, и я был счастлив.

Поначалу мне казалась кощунственной сама мысль о том, что я могу проникнуть в ее сознание, настолько священна для меня была эта любовь. Любовь не была для меня первой в жизни, но именно в тот момент я считал ее самой настоящей, самой искренней. Ожидание встречи, разговор с ней, воспоминание о том, как она была одета, и не делалось ли это специально для меня – вот мир моей любви. Я купался в ее потоке, радуясь, что могу любить.

Единственный вопрос отравлял мою счастливую жизнь, делал любовь какой-то ущербной, ненормальной, детской – отвечает ли она мне взаимностью? Это так легко узнать, стоит только разочек заглянуть ей в душу, но я отгонял от себя эту дьявольскую мысль. Отгонял, но она возвращалась всякий раз, как мы расставались с Марией. Она уходила, щедро раздавая улыбки и воздушные поцелуи многим, не выделяя меня особо из прочих.

Постепенно я привык к той легкости, с которой чужие тайны раскрывались передо мной. И однажды не смог удержаться, черт попутал, неизвестность показалась особенно ужасной – я сорвался. Одним прыжком я оказался в ее сознании, для синхронизации давно все было готово. Осознав содеянное, я дернулся было, чтобы удрать, убежать, забыть, но не смог. Увиденное заворожило меня своей хирургически беспощадной жесткостью.

По-своему она меня тоже любила, но больше, как подопытную мышку. Мышку, которая радует экспериментатора, правильно угадывая, на какую педальку нужно надавить, чтобы получить кусочек сыра. Она не была бездушной или холодной. Ее жизнерадостный смех часто разряжал накаленную обстановку тупиковых споров, она умела найти теплое слово для каждого, могла разговорить даже заику-паралитика. Она умела быть душой компании, хотя все в ней было подчинено работе, стремлению к успеху. Она использовала свои способности объединять и примирять, чтобы ничто не мешало ее движению вперед. Все окружающие люди просто служили ее целям, поэтому она была с ними мила и приветлива.

Я чувствовал себя ужасно, мне казалось, что я сам виноват в том, что она меня не любит. Я искал для нее оправдания, но все они оказывались несостоятельными перед лицом факта – Мария любила только свою работу и ради нее готова была улыбаться хоть черту. Я вытравливал из своего сердца любовь к Марии несколько недель. Все это время бросал на нее грустные взгляды исподлобья, словно обвинял в предательстве, пока однажды она не поинтересовалась моим здоровьем.

– Сеня, мне кажется, вам нездоровится! В последнее время вы выглядите утомленным. Может, сегодня мы закончим пораньше? Хотите, выпьем кофе, послушаем музыку у меня в комнате? Вы какую музыку больше любите? – спросила она голосом, полным теплоты и заботы.

Как же, я нарушал ее планы, срывал график, нужно сделать все, чтобы «мышка» пришла в норму. Тогда мне пришла в голову шальная мысль подловить ее на этой страсти и поставить ультиматум – ночь любви за отличное здоровье до конца эксперимента. Чем плохо? Как вы со мной, так и я с вами! Потерянная любовь требовала отмщения, немедленного и неотвратимого. Сейчас или никогда, заставь ее на себе испытать страх «мышки», почувствовать, что тебя используют. Используют, как продажную женщину – секс в обмен на возможность продолжения экспериментов. Узнай, как это ужасно, Мария! Идея вызвала в моем взгляде столь неадекватную реакцию, что Мария не на шутку встревожилась.

– К черту кофе, – буркнул я раздраженно, – и музыка мне ваша не нужна. Я лучше спать пойду, голова разболелась.

– Голубчик, вам срочно нужно пройти обследование, – тотчас же обеспокоилась она, смирившись с потерей времени, ради спасения всего проекта, – давайте прямо сейчас в медблок, девочки вернут вас к жизни! – она ласково погладила мою ладонь.

Меня как током пронзило, столь могучая синхронизация рванула мое внутренне око в ее душу. Я летел на крыльях надежды, на краткое мгновение мне показалось, что я был к ней несправедлив, что именно сейчас увижу в ее сердце глубоко спрятанную любовь. Я моментально придумал легенду о том, что она пожертвовала своей любовью ко мне, чтобы сделать эту работу.

Она жертва, а не охотник, я был к ней несправедлив – кричало мое сознание, влетая на крыльях любви в ее душу. Холод и мрак, лед безразличия и безжалостный жесткий свет профессионального интереса, жалость о бесполезно потерянном времени, мысли о том, чем заняться в период вынужденного простоя – это все, что я смог найти в ее холодном сердце. Моя любовь угасла, отморозила крылья, задохнулась в вакууме.

Тогда я решил для себя, что любить такого урода, как я просто немыслимо. Напрасно я терзаю себе сердце, надеюсь на нежные чувства и свадебный кортеж. Подумай, кто ты и кто она?

Ты сенс, телепат, охотник за чужими мыслями, взломщик сознаний. Твоя задача в мгновение ока узнать все, что человек скрывает от других, а порой и от самого себя. Ты узнаешь о нем всю подноготную, перетряхиваешь грязное белье на пыльных чердаках его памяти. Поневоле становишься свидетелем постыдных событий в жизни человека, о которых он не хочет не то что говорить, но и вспоминать. Чтобы получить все это, тебе достаточно мгновения.

Мария – обычный человек, женщина, умница, красавица, специалист с прекрасным будущим. Она может заблуждаться, подолгу беседовать с другим обычным человеком, выпытывая у него тайны и сплетни. Этот разговор приносит ей удовольствие не информацией, которую она получает, а самим процессом. Женский разговор сродни охоте кошки за мышкой – подолгу подкрадываться, прикидываться равнодушной, делать выпады и, наконец, заполучить мышку в коготки. Потом поиграть с ней, демонстрируя собственную ловкость и силу, отпустить и сделать вид, что жертва тебя совершенно не интересует. Снова набросится, как только жертва получит надежду на спасение. И так играть, пока не пресытишься игрой.

С точки зрения Марии ты лишаешь ее этой радости, более того беззастенчиво вламываешься в святая святых любого человека – ее мысли, память. Девушка с трепетом ожидает того мгновения, когда мужчина в первый раз увидит ее наготу, прикоснется к самым потаенным интимным местам, проникнет в нее, неся наслаждение и боль.

Но проникновение в память страшнее и ужаснее наготы, это нагота в квадрате, в кубе. Нормальный человек ни за какие коврижки не согласится даже на краткое мгновение добровольно впустить кого бы то ни было в собственную память. А ведь Мария нормальный человек. Почему тогда ты решил, что она может тебя полюбить, зачем тебе ее любовь?

Может быть, вся история любви к Марии изначально была глупостью, а быть может естественной реакцией на неожиданные перемены в жизни. Я инстинктивно выбрал себе привязанность, чтобы сердце не разорвалось от душевной пустоты.

Потом началась Великая чистка и Мария ушла из жизни, мою память заблокировали, чтобы нежелательные воспоминания не мешали работе. Заблокировали не всю память, а только маленький кусочек ее, связанный с событиями до и во время чистки. Я не должен был вспомнить Марию. Я не мог вспомнить чистку. Меня заставили вспомнить ЭТО, заглянув походя в совершенно закрытую область памяти.

Кто это был, был ли вообще, не плод ли это усталости и постоянного напряжения? Я запросто мог придумать Марию и собственные переживания, с ней связанные. У меня нет веских доказательств, что внезапно ожившие воспоминания реальность, а не плод больного воображения.

Если я уверен, что в моей памяти копались, пока я отслеживал клиента, значит группе Альфа грозит опасность быть уничтоженной прямо во время операции. Но если я просто нервничаю, если серая рыбка плод моего больного воображения, то я лишаю группу единственного шанса получить артефакт. В следующий раз артефакт планируется использовать в боевой установке, а значит, шансы моей Родины выстоять в войне снижаются до нуля. Я должен принять решение.

К черту! Это не мое дело, эти угрюмые ребята из спецназа каждую минуту готовы к смерти. Их воспитывают, вдалбливая потом и кровью – выполни поставленную задачу или умри. Кто я такой, чтобы на основании бредовой догадки останавливать спецов? В мозгу копошилась трусливая мыслишка – если с группой что-то случится, я буду точно знать, что кто-то меня взял на прицел. А пока мне нужно защитить себя, свой мозг, свою память – это важнее жизни десятка рядовых исполнителей.

Легко говорить о героизме, когда это не касается конкретно твоей шкуры. Можно порассуждать на тему народных героев, пожертвовавших собой ради спасения других. Но скажите честно, самому себе, без свидетелей, глядя на приближающийся с огромной скоростью грузовик – готовы ли вы ради спасения жизни других немедленно броситься под его колеса? Нет? Тогда вы меня поймете, не герой, не храбрец, нет во мне гонора, есть простое, свойственное каждому живому существу, желание выжить, спасти себя драгоценного для своей будущей жизни, долгой и безоблачной.

***

Постаравшись затолкать поглубже гаденькое чувство вины, я быстро накатал отчет куратору, опустил несущественные детали, зашифровал и скинул в почту. Отчет прежде всего, информация должна уйти, чтобы начать работать. Информация – это энергия, отправная точка, основа любой работы. Оперативники выходят на объект, с риском для жизни добывают основу для синхронизации, доставляют ее мне и я должен завершить этап получения информации. Должен ответить на вопросы, ради которых некоторые лишаются здоровья и жизни.

Мне хорошо сидеть в теплой комнате, за тысячи верст от опасностей под охраной батальона спецназа. Нет нужды соваться под пули, и страдать под пытками. По крайней мере до сих было хорошо, пока не получил щелчка по носу от такого же урода, как сам. Нет, урод неприятное слово, пусть лучше мы будем гениями, вершиной развития homo sapiens, началом новой расы homo senses. Понесло, раздухарился, как глухарь на токовище. Не зазнавайся, Сеня, будь скромнее, как любила говорить моя бабушка.

Каким образом он меня зацепил, как синхронизировался? Чтобы знать, как защищаться, нужно определить способ нападения. Я не знаю противника, он меня тоже. У нас нет основы для синхронизации. Или есть?

Я никогда не контактировал с другими психосенсами. Совершенно случайно, скорее по привычке, чем по убеждению, нас сразу разделили по отдельным исследовательским комплексам с самостоятельными бригадами сопровождения. Совершенно случайно в разных бригадах не было лиц, контактировавших с другими бригадами. Их набирали из различных источников.

В каждую бригаду входили охранники, врачи, диетологи и кулинары, ученые разных профилей, безопасники, аналитики. Врачей и ученых ловили на «интерес», обещая феноменальные исследования по их профилю, полное финансирование и материальные блага, как во время работы, так и особенно после ее удачного завершения. Всем прочим просто отдали приказ, погрузили в наглухо закрытые транспортные средства и кружными путями забросили на точки.

Эту информацию я случайно «подцепил» в голове одного из проверяющих буквально сразу после зачистки. Проверяющий вспоминал, сколько это все создавало трудностей, хотя такой подход однозначно способствовал сохранению тайны. Так поступали всегда, когда дело касалось секретов с грифом «Только для группы А». По этой причине на проблемы плюнули и подготовили пятнадцать бригад. Десять для работы, две для оперативного усиления объектов, подвергшихся нападению и три для зачистки всех остальных бригад по окончании исследований. Меры не казались проверяющему избыточными, особенно, если учесть с какими объектами бригады имели дело.

Я узнал тогда общее количество таких, как я и понял, что не только у меня нет обратной дороги. Я понял, что таких как я, будут беречь до последнего. Жертвуя всеми, будут спасать меня и мне подобных. И только в крайнем случае меня ликвидируют, потом ликвидируют ликвидаторов и тех, кто непосредственно получил и отдал приказ о ликвидации. Цепочка должна быть разорвана надежно.

Я узнал, что проверяющий полностью отдавал себе отчет в том, что именно его уберут первым, но он был солдатом старой школы. Такие не пугаются и не ищут запасной аэродром. Закусив губу, они прут на амбразуру дзота и закрывают ее своей грудью. Потому что так надо, потому что так они служат Родине, потому что другой дороги для себя не знают.

После окончания комплектации базы он зашел ко мне в комнату, скорее похожую на тюремный бокс, чем на жилище свободного человека. Он не мог вызвать меня к себе – я никто, меня нет в природе. Но в рамках общей проверки базы он имел полное право зайти в каждое помещение. Именно в рамках, потому что вся проверка была затеяна ради этого трехминутного визита.

Он вошел один, приказав сопровождающим дожидаться снаружи. Плотно прикрыл дверь и молча посмотрел мне в глаза. Он не сказал ни слова, потому что он знал ТАЙНУ, хотя по всем правилам знать ее был не должен. Считалось, что он вне игры, на общих правилах, ему доверили оснастить обычный объект повышенной секретности. Он не должен был знать обо мне ничего, кроме имени и фамилии, ну разве что номер продуктового аттестата. Но он знал. И это многое меняло.

Именно потому, что он знал, ему не нужны были слова. Все нужное я прочитал в его сознании. Большими буквами там было написано «УРОД! СВОЛОЧЬ! УБИЛ БЫ, ДА РУКИ КОРОТКИ!» Далее мелким текстом нетрудно было прочитать: «Мне не нравится вся эта затея. Это оружие ударит по нам самим. Если таким, как ты позволить расплодиться, жизнь потеряет смысл. Ты знаешь, как страшно, когда тебя выслеживают, подслушивают, подстерегают. Когда твою жизнь окружают молвой, слухами, клеветой. Но всегда оставалось святое право на свободу мыслей. Не свободу высказывать мысли, а именно свободу мыслить и верить во что-то светлое. Верить вопреки партии и уставу. Ты и тебе подобные отбирают у нас эту свободу! Когда-нибудь ты поймешь, что впереди тупик, стена, а в затылок упирается ствол. У тебя еще есть возможность выбора, хотя ты к этому не готов. Ты еще не волк, но уже не щенок. Не дай тебе бог, стать бешеным псом!»

Он стоял и смотрел мне в глаза. Три минуты. Три минуты, показавшиеся мне вечностью. Я не знал в тот момент ничего о чистке, потому что моя память уже была заблокирована. Меня оградили от ненужной информации. Для меня его слова показались в тот момент кощунством, покушением на святое – ведь я боролся с врагом, покушающимся на нашу Родину. И все-таки его мысли заронили в меня искру сомнения. Я моргнул, «дочитав» его послание до конца, и он понял, что оно дошло по назначению. Проверяющий молча отвернулся, открыл дверь и продолжил инспекцию каждого помещения.

Кроме неприятного ощущения в моей памяти осталось понимание, что каким-то неведомым способом проверяющий открыл для меня только один небольшой участок своей памяти. Я инстинктивно старался в момент синхронизации расширить рамки своего «зрения», но меня словно заперли в маленькую черную комнату без окон и дверей. Как он это сделал, осталось для меня загадкой. Случайной ли была «утечка информации» при таких его способностях?

Скорее всего нет! Мне разрешили узнать определенную информацию, чтобы… я мог определиться со своим местом в этой жизни и своей ролью в эксперименте. Мне дали намек, что я не слепое орудие и не обязан следовать чьим-то установкам. Всегда есть выбор… Иной раз лучше умереть, чем делать то, что от тебя требуют.

***

Спокойно, дыши ровно, глубоко, расслабься! Вдох, задержать дыхание, выдох, задержать дыхание. Вспоминай! Еще разочек прыгаем к последнему клиенту, быстро прислушиваемся и назад. Тишина, мрак, нет поклевки. Еще раз, чуть дольше держим контакт – результат тот же. Меняем тактику. Заставим клиента внезапно и сильно вспомнить что-нибудь особенно неприятное, эмоционально окрашенное. Для психосенса – это как пожар в лесу, зенитный прожектор в глаза. Прореагируют все, по крайней мере «оглянутся», чтобы проверить, не связано ли возмущение с контролируемыми ими объектами.

Контакт, картинка, мутим водичку, усиливаем картинку, заставляем клиента почувствовать воспоминание на осознанном уровне. Есть, клиент «мигнул» – вспышка, дай бог, не ослепнуть. Сразу же постороннее внимание рванулось в мою сторону. Я почти поймал его, но он успел убрать следы присутствия и вырвал хвост из моих зубов. Хитрая бестия.

Эй, ты кто? Мы одной крови – ты и я! Я друг, я не сделаю ничего, что бы могло нанести тебе вред! Нашим хозяевам нужна смерть, власть, деньги, но нам этого не нужно. Отзовись, неизвестный! Давай дружить! Тебе не надоело одиночество?

Легкое колыхание на границе восприятия психополя и снова тишина. Он слышит, он знает, что это именно я, но молчит. Сделаем еще попытку. Я широко распахиваю свое сознание, тянусь к нему, демонстрирую самое искреннее доверие и надежду.

Черт!!! Что это было? Мозг едва не расплавился от мощного воздействия. Он АТАКОВАЛ меня! Сволочь, урод! Он собрал в кучу все мои самые яркие эмоции и смешал из них компактную эмоциональную бомбу. Я одновременно пытался умереть от счастья, радости, любви, страха и ненависти. Это нечестно, так нельзя, копошились в черноте взорванного сознании ошметки обиженных мыслей.

Мыслей маленького ребенка, обиженного более сильным, ребенка, у которого отняли игрушку или конфету. Защищайся, придурок, пришла злая мысль от более взрослой части сознания, той которая приучена бить в морду кулаком, стрелять во врага из пистолета. Да, да, нас и этому учили. На всякий случай, если придется с оружием в руках отбиваться от противника, защищать базу и свою собственную персону.

Но здесь нет врага, в которого можно выпустить обойму из пистолета или полоснуть по горлу ножом. Я не знаю, как защищаться от ЭТОГО, нас этому не учили, заорал я мысленно. И тут же был снова атакован. Теперь он собрал в кучу всю боль, испытанную мной в жизни и усилил ее непонятным мне способом. Боль согнула меня дугой, вывернула наизнанку, я почувствовал страх.

Страх загнанного животного, беспомощного перед беспощадным хищником. Атакующий умудрился вытащить из моего подсознания родовые муки, когда голова сминается и плющится, проходя по родовым путям. Он заставил меня почувствовать себя жалким червяком, извивающимся под каблуком незримого и безжалостного великана.

В голове взрывались ядерные бомбы, пронзая все тело до самых пяток мучительной болью. Гремели колокола, стукая меня своими звонкими боталами по кумполу. Трещали звонки гигантских телефонов, вкручиваясь в мозг раскаленными шампурами. Проносились курьерские поезда, стуча колесами прямо по голове. Горящие самолеты с ревом падали на меня и взрывались с грохотом, разнося мой мозг на мелкие кусочки.

Из меня вили веревки, мной управляли, как марионеткой, меня наказывали методично и жестоко, а я не мог ничего противопоставить этому злу. Я даже не чувствовал его присутствия. Я не мог засечь момента, когда он впивался в мое сознание, чтобы начать подготовку к очередной атаке.

И все-таки в его издевательстве был определенный ритм. Он атаковал мой мозг каждые пять минут, как по хронометру. Потом наступил длинный неожиданный перерыв, похоже мой мучитель отвлекся на обед. Ну, надо же, он еще и обедает, сволочь! От мыслей о еде меня лично мутило.

Я по кусочкам собирал себя из того, что совсем недавно было моим сознанием. Как призрак, я бродил по пепелищу собственного сознания и грустно убеждался, что меня поимели в полном смысле этого слова. Враг не сумел выкачать мои хранилища, но существенно изуродовал их. Пройдет несколько часов, он отдохнет, выспится, наберется сил и добьет меня окончательно. Ему некуда спешить, он король ситуации. Думай голова, думай, шапку куплю!

Легко сказать, думай! А если голова болит, как после тяжелой пьянки? Вот только пьянки не было. Лучше бы напился, было бы неприятно, но понятно. А сейчас не знаешь, чем то похмелье выгнать. Тут стандартный клин не сработает, а тот клин нам не нужен.

Бум-м-м, бум-м-м, бум-м-м, господи, неужели снова? Не хочу, не буду, оставьте меня в покое, я не сенс, я обычный деревенский дурачок, идиот с большой буквы! Не нужно так стучать меня по голове, это же не бочка!

– Вообще-то это в двери стучат, – голосом полным сочувствия отозвался оптимист.

– Ты думаешь, он понимает, о чем идет речь? Ему сейчас козу покажи, он в штаны наделает от страха. Козя, козя, козя! – издевался пессимист, явно довольный моим состоянием, – Раньше нужно было думать, до того как очертя голову сунулся в это болото.

– Не понял, – с трудом ворочая тяжелыми жерновами мыслей, пытался я ухватиться за кончик спасительной ниточки, брошенной мне моими вечными спутниками, – к-к-какой еще стук в дверь? Кому стучат в дверь? Зачем?

– Догадайся с трех раз, сколько дверей в этой комнате? Естественно тебе стучат! Я бы на твоем месте открыл.

– Он откроет, как же, ему бы только слюни пускать от жалости к себе и в шкафу спрятаться.

Бум-м-м, бум-м-м, бум-м-м. Ага, теперь я и сам осознал, что стучатся именно в мою дверь. Только кто может ко мне стучаться, тут так не принято, да и нет на базе ни одного желающего вот так вот запросто прийти ко мне в гости и тарабанить в дверь. Делать нечего, с трудом оторвал себя от кровати и потащился к дверям.

Перед дверью обнаружился молодой, рыжий парень в синем комбинезоне технической службы с аккуратным черным дипломатиком в руках.

– Чего нужно? – не очень любезно встретил я гостя.

– Так это… запрос поступил, что у вас это… телефон не работает, так я это… чинить пришел, – расплылся он в довольной улыбке.

Вот же морда, сперва по башке мне тарабанит, потом шутки дурацкие шутит, котяра рыжий.

– Кто тебе сказал, что у меня телефон не работает? Шутки шутим? Сегодня не первое апреля! Я лично никого не вызывал!

– Из диспетчерской позвонили, так я это… у меня и наряд есть, мы ведь это… без вызова не ходим. Мы понимаем, у нас это… порядок, во! – громко, словно докрикиваясь до безнадежно глухого, жизнерадостно заорал техник.

– Быстро! Иди, смотри, чини, делай, что нужно, только тихо! Я понятно выразил свои мысли? – откинув всяческий этикет, неприязненно спросил я.

– Чего не понять, мы это… работаем тихо, инструмент у нас это… – он продолжал болтать, раскладывая инструменты на столике возле телефона, – хороший у нас инструмент. Телефония, она же это…

– Ты молча работать умеешь? – прижав к голове мокрую холодную тряпку, с тоской спросил я назойливого техника.

– Так скучно же. Я в этом секторе отродясь не был, чего тут чинить? – охотно отозвался техник очередной очередью слов, – Отродясь у ассен… извиняюсь, в вашем секторе ничего не ломается, потому мы это… сюда не ходим. А интересно узнать бывает, это… как оно работа-то ваша? Я бы это… в жизть не пошел бы на такую работу, как же, извиняюсь, к такой работе отношение получают? Учат где или как?

– Или как… – обреченно пробормотал я, – с телефоном что?

– Ничего с телефоном, он у вас это… нормальный телефон. Алло, диспетчерская! – неожиданно заорал рыжий в трубку.

– Чтоб ты сдох! Ты чего орешь, идиот?! – я сполз по стенке от грохота, который гулким эхом вспарывал мой мозг.

– Извиняюсь, – прошептал он еле слышно, прикрыв трубку телефона, – Все починено, диспетчерская, наряд 196 закройте, я дальше пошел.

Он осторожно положил трубку на место, собрал инструменты, стараясь не звякать лишний раз, и вышел, пятясь задом.

– Всего хорошего, вы это… аспиринчику выпейте, оно это… после этого дела, – он щелкнул себя пальцем по горлу, – сильно способствует. Хотя конечно лучше рассола никто ничего не придумал. Только где же его взять тут? Монастырь!

– Выпью! Таблетку, рассолу, яду, все выпью! У тебя все? Расписаться нужно? – я довольно бесцеремонно выталкивал его за дверь.

Господи, какая тишина, какое блаженство, как мало нужно человеку для счастья. Немножко покоя и тишины. Как хорошо было Робинзону Крузо на своем необитаемом острове – я тоже хочу сейчас на маленький необитаемый остров. Только море и шум ветра и никаких телефонов и стука в дверь.

***

Дз-з-з-з-инь… Накаркал.

Звонит телефон. Точно, это не в голове, это обычный телефон. Сними трубку и постарайся не выдать своего состояния дрожащим голосом и безликим разговором. Ты поработал, ты хорошо поработал, ты умный, сильный, удачливый и сейчас звонят, чтобы выдать тебе очередной пряник. Хотя…

– Алло! Слушаю! – бодро с улыбкой на губах отвечаю я в трубку. Улыбка – обязательный атрибут телефонного разговора. Ты улыбаешься, а твое настроение проецируется собеседнику.

– У вас все в порядке? Работа прошла без проблем? – ровным тоном интересуется куратор.

– Да, все чисто, клиент даже не почувствовал контакта. Что-то не так? – изображаю я легкий интерес и почти возмущение.

– Нет-нет, все в порядке! Премиальные как обычно, плюс дополнительная премия за важность решенной задачи. Отдыхайте, будьте готовы к следующему заданию в самое ближайшее время! – как-то слишком поспешно успокаивает меня куратор, не пытаясь задать прямого вопроса.

– До свидания! – прощаюсь я с нескрываемым вздохом облегчения.

– Всего хорошего! – сухо отвечает куратор и вешает трубку.

Гудков в трубке нет. Тут вообще никогда нет гудков. Ты подымаешь трубку, тебе отвечают. Если десять секунд нет ответа, значит, трубку можно положить. Абонента уведомят о твоем интересе к нему и он, при необходимости перезвонит. Очень разумно, удобно, но как-то не по-человечески.

Поговорили. Голос безликий, серый, явно искаженный кодером. По такому голосу сложно синхронизироваться, практически невозможно. Практически. Но в этом случае контакт получился. Получился, потому что мы думали об одном и том же. Я предполагал, а он знал, четко знал – группа Альфа попала в засаду и была полностью уничтожена. Они даже не подошли к сейфу, их уничтожили на подходе, всех сразу. Группа снайперов стреляла как в тире. Мне было страшно, я хотел узнать больше, но наученный горьким опытом, не стал лезть глубже. Вдруг и у нас появились такие же волкодавы, из породы которых мой недавний мучитель.

Почему он сразу не пресек моего контакта с клиентом? Почему ждал до последнего? С какой целью ждал финиша? Неужели ему было все равно, узнаю я что-то или нет? Судя по силе его атаки, это не просто сенс, это суперсенс. Нас такому не учили. Но если он так силен и опытен, почему он позволил мне проникнуть столь далеко в своих исследованиях?

Его задача – ментальная охрана, он должен был перехватить меня сразу, как только я проявил интерес к его подопечному. Но что-то ему помешало. Не железный же он, может быть голова заболела, а может быть отвлекся на чемпионат по футболу. Он меня прозевал, это однозначно, и обнаружил свою промашку в самом конце сеанса, когда все данные уже были получены.

Он вышел на меня по той простой причине, что мы были одинаково синхронизированы на одного подопечного. В какой-то момент он уловил дополнительную энергию и развернул свои ловчие щупальца пошире. Я не знаю, каково это почувствовать третьего в сознании, что происходит с тобой, когда складывается три синхронизации, но для него это явно было не в новинку.

Проклятая секретность, если бы можно было работать вместе с остальными нашими сенсами, сколько нового мы бы узнали еще тогда в период исследований. Но поздно махать кулаками после драки. Сейчас я даже не успею стронуть с места махину нашей надстройки, чтобы она приняла решение о новых действиях.

Хотя главная причина моего бездействия скрывается в другом. За эти два года я четко осознал для себя – если что-то пойдет не так, нас сперва ликвидируют, а потом займутся подсчетами убытков. Поэтому временно я обречен оставаться в одиночестве. Я не трус, но собственная шкура мне дорога как память. Если бы можно было предупредить ребят о возможной опасности, я бы, не задумываясь, сделал это. Но…

Никто, кроме куратора, не знает о моем истинном назначении и значимости для базы. Хотя, если быть совсем честным, и он не до конца посвящен в тайну. Для него достаточным знать, что я использую некую секретную технологию для чтения мыслей на расстоянии. Это легко укладывается в мозги, подготовленные многолетней болтовней на тему телепатии. Что за технология, есть ли для этого специальная аппаратура или лекарства – он не знает и не должен знать. Это не его уровень допуска.

Обо всем знают только я и ОНИ. Но весь фокус как раз и скрывается в том, что я не знаю кто именно ОНИ. Цепочка обезличенных контактов, надежная охрана объекта в целом, четкие инструкции обеспечивают сокрытие тайны и прикрытие меня, как от внешнего нападения, так и от желания сбежать.

Я серая рыбка в чужой памяти. Я серая мышка на этой базе. Мое присутствие не афишируется и контакты со мной не приветствуются. Я нечто вроде прокаженного, политического изгоя, ненормального с неустойчивой психикой, блажь начальства. Блажь не обсуждаемая, обсуждение опасно для зарплаты и здоровья. Куратор – единственный человек, который общается со мной по долгу службы. Он единственный, кто хотя бы отчасти знает мою истинную природу и только он может отдавать мне приказы. Для всех остальных я никто.

По легенде я нечто вроде ассенизатора, но не простого ранга, а секретного. То есть мне доверено чистить клозеты службы безопасности. У них, видите ли, милостивые господа, крыша на секретности совсем поехала. По этой причине даже дерьмо их считается секретным продуктом. К тому же туда может случайно упасть секретный документ, произойти утечка информации. Да вообще, вы просто мало в этой жизни узнали, раз никогда не задумывались, сколько сверхсекретных сведений можно выудить через слив канализации.

К тому же на базе незримо присутствует табель о рангах. Незримо, потому что никто его вслух не обсуждает, но с каждым работником проводится соответствующая беседа. Суть этой беседы проста как лапоть: «Цвет вашей униформы определяет все на этой базе: с кем вы общаетесь, в каком секторе пищеблока питаетесь, по каким коридорам ходите. Не дай вам бог перепутать секторы! Наказание немедленное – на первый раз лишение премии, второго раза не бывает. Почему? А вы подумайте!»

Упаси господи, никто никого не запугивает. Только рекомендации. Общая обстановка на базе должна быть доброжелательной и творческой. Ничто не должно мешать основной задаче. Если Петров обидится на внутренние порядки и затаит невысказанную обиду, то вольно или невольно он начнет мешать работе. Мелкий саботаж, скепсис вместо энтузиазма, высмеивание коллег, распускание слухов. Вся эта пена разрушает общий поток, превращает его в путаницу мелких и крупных водоворотиков, тормозит движение идей и мыслей. По этой причине довольно солидный штат психологов внимательно следит за социальным микроклиматом на базе.

Цветная дифференциация не мозолит глаз, раскрашивая стены в веселый яркий узор. Цвет не навязчив, но из поля зрения не выпадает. Куда бы взгляд не уткнулся, там ты обязательно увидишь цветной указатель. В столовой сегменты выделены цветом и отгорожены прозрачными пластиковыми перегородками от прочих сегментов. Перегородки невысокие, от силы метра полтора, но разговор, негромко говорящих людей, в соседнем секторе не слышен. Ни к чему это – знать, о чем могут говорить специалисты соответствующего профиля.

Смешно скажете? Что может быть секретного в работе ассенизатора? Кто на сколько задание перевыполнил и какие ароматы при этом его волновали? Напрасно смеетесь. При должной сноровке можно выяснить какие коммуникации сообщаются, сколь часто (читай сколько человек живет) необходимо опорожнять систему в таком то блоке, где отходы бывают специфическими (а не лаборатория ли это?).

Если от безобидного ассенизатора можно получить такую ценную информацию, то сколько ее можно получить от аналогичного работника, прикрепленного к особому отделу? Отсюда и отношение ко мне – не жмись к дерьму, не замараешься; подальше от безопасности – живешь без опасности! Обедаю я, конечно же в секторе технической службы, но столик у меня особый, свой – привилегия, однако. Так и живем, бродим как зомби по своим коридорам и уровням.

Вы не ослышались, именно уровням. Думали, раз под землей живем, так избушка в три наката и землей присыпана. Комплекс уходит в землю на несколько этажей, сколько точно, никто не знает. Для всех перемещений между уровнями есть лифт – заходишь, нажимаешь нужную тебе кнопочку с соответствующим цветом и едешь куда-то. Мягко так едешь, без толчков, рывков. Не поймешь толком, то ли вверх, то ли вниз, а может и в сторону куда везет тебя умная кабинка. Двери открываются, и выходишь в свой мир.

Один выходишь, потому что лифт рассчитан на одного человека. Если ты механик, то на уровне технического обеспечения, посреди труб, проводов, пара и гуда электрических трансформаторов. Медицинский работник – прямо в приемном покое окажешься, иди себе, режь подопытных кроликов, смотри в глаза умирающим мышкам, спрашивай таких как я: «Что вы чувствуете, если я пропущу через вас ток вот в таком направлении? А если вот так? Попробуем увеличить напряжение! Не беспокоит? Эй, пациент, очнитесь, вы мне эксперимент срываете!» Конечно, для меня эта пора осталась далеко за спиной, теперь я довольствуюсь обществом видеоконсоли, библиотеки и душещипательными беседами с куратором.

Собственно говоря, куратора я никогда не видел вживую. В том смысле, что визуального контакта с ним у меня никогда не было. Он звонит мне при необходимости по телефону, используя конвертер голоса. Таким образом, я не могу подобрать к нему ключик и просканировать его. Значит, единственная ниточка выводящая меня на НИХ для меня недоступна. Остается вероятность, что я могу выйти на него случайно, встретив в коридоре, в столовой или бассейне. Но случайностей не бывает, потому что мой график ему известен досконально.

Вся моя жизнь как бы поделена на жизнь до и после чистки. Если до нее у меня еще пряталась в уголках сознания надежда, что все это не настолько всерьез, как было сказано, то после я понял – мышеловка захлопнулась. Коготок увяз и всей мышке пропасть. Сейчас от судьбы проекта, от того смогут альфовцы добраться до артефакта или нет, зависит и моя собственная жизнь. В случае неудачи никто не будет искать самую виноватую мышку, прихлопнут весь крысятник разом.

Время еще есть. Провал группы – это не конец всему. Для провала существует масса причин, от провала никто не застрахован, кроме нас. Так считалось до последнего момента. Но о последнем моменте еще никто не знает. Нужно спешить, осталось не так уж много времени, чтобы найти способ защиты, а лучше бы и научиться контратаковать. Думай, думай!

Большого слона лучше есть по частям, чтобы не подавиться. А мой противник, похоже, очень большой слон. Во-первых, нужно его найти, научиться чувствовать его приближение. Во-вторых, понять, как именно он исполняет атаку. В-третьих, что я могу ему противопоставить? В-четвертых… В-пятых… В-шестых… Довольно планировать, успеть бы справиться с первыми тремя пунктами.

Я попался на одинаковой синхронизации. И он и я продолжаем иметь в запасе эту синхронизацию, но пока он не вытащит ее из запасников, я не смогу его подловить.

С другой стороны он только что синхронизировался со мной напрямую. Пусть он меня поимел, но не может такого быть, чтобы я автоматически не установил обратный контакт. Это происходит на уровне подсознания, мы стараемся автоматически подстроиться к любому, с кем имеем контакт. Просто так, на всякий случай. Это все равно, как вы идете по улице и прислушиваетесь к разноголосому гомону, вылавливая из потока слов отдельные разговоры. Мы не делаем из таких контактов постоянных хранилищ, но подсознание фиксирует самую основу синхронизации, самый ее маленький кусочек, который поможет потом, при необходимости, быстро установить контакт до полного уровня.

Нужно основательно покопаться в мешанине обломков памяти, чтобы разыскать след этого подонка, обмусолить его с разных сторон, приготовиться к атаке или превентивному удару по врагу. Сказать легко, попробуй сделай. Легче найти иголку в сотне стогов сена, чем один маленький кусочек воспоминания в хитросплетениях памяти. Тем более, когда ее пропустили через мясорубку. И все-таки поищем. Потому что другого выхода у меня нет. Другой выход – смерть.

Для начала быстро убираем в сторону все более-менее знакомое, расчищаем подходы к основной свалке. Теперь строим фильтр, осторожно вспоминаем свои ощущения во время атаки. Не хочется, страшно даже вспомнить эти ощущения, но нужно, иначе не отстроиться от мусора. Строим мусор в аккуратные колонны и направляем на фильтр. Как только фильтр поймает нужное, я это немедленно узнаю. Еще как узнаю, лучше бы я ничего не нашел – мелькает трусливая мысль.

Ответ пришел неожиданно быстро. Я готовился к нему, заранее согнулся в позу эмбриона, заткнул рот полотенцем, чтобы не заорать от боли и не откусить язык в приступе, но ответ все равно ударил неожиданно больно. Я перевел дух, потом осторожно отвел драгоценную находку в сторонку. Это он, другого такого нет. Я не пытаюсь активизировать его синхронизацию, потому что еще не время для активных действий.

Не представляю с чего начать, чтобы ответить на второй вопрос – как он исполняет атаку? Как ему удается одновременно инициировать сразу несколько воспоминаний. Обычный процесс путешествия в памяти немногим отличается от обычного припоминания. Мысль скачет по воспоминаниям, как белка по веткам. Но никакая белка не может одновременно сидеть на сотне елок. Значит, его подход отличается от обычного процесса. Значит, ОНИ знают нечто нам недоступное.

Как вариант, он мог использовать метод цепочечного резонанса. Мы чисто теоретически, буквально на бегу обсуждали такую возможность, но только как реакцию на слишком сильное возбуждение сознания клиента в ходе «припоминания». Мария тогда сказала, что есть опасность затронуть некую базисную составляющую одного из основных инстинктов. Эта составляющая входит во все производные от нее формы сознания.

Таким образом, если затронуть базис смешного, человек может беспричинно впасть в состояние неудержимого смеха. Но мы поговорили об этом, сделали заметку, что подобные элементы сознания нужно обходить стороной и забыли о возможностях. Мы обучались шпионажу, нас учили быть невидимками. Бой, схватка, нападение – это провал, который был для нас недопустим. Нас не так воспитывали, нас неправильно воспитывали.

Если бы Мария успела или захотела доложить результаты нашего мимолетного разговора своему куратору, то кто знает, как бы решилась ее дальнейшая судьба. Может быть, сейчас она сидела рядом со мной живая и теплая. Но она не доложила, не успела или не захотела. В любом случае причина этого сейчас закопана глубоко в землю.

Спасибо, Мария, ты опять выручаешь меня, именно благодаря тебе я вспомнил про тот разговор! Я почувствовал влагу, выступившую на глазах, и торопливо стер ее тыльной стороной ладони, как нечто постыдное, недостойное настоящего мужчины. Не время лить слезы по погибшим, нужно спасать живых!

Значит, он бьет по базисам. Недаром в каждом сеансе я чувствую только определенного рода чувства, соответствующие выбранному базису. Нужно срочно научиться находить базисы противника и ударять по ним. Боюсь, что в схватке с реальным противником у меня не будет времени на обучение. Мне нужен мальчик для битья, а лучше несколько десятков таких мальчиков, чтобы отработать методику на различных исходных. Я должен научиться делать ЭТО за доли секунды, пока противник не ударил первым.

Самое противное, что я не могу открыто позвонить куратору и попросить прислать мне роту охраны для проведения эксперимента. Не могу, хотя от этого зависит моя и не только моя жизнь. Если они узнают о новых возможностях, их может охватить паника. Сейчас я для них слизняк, способный к пассивному наблюдению. Но когда слизняк получает возможность поражать любого сколь угодно сильного противника, он становится опасным.

Выход есть. Не самый очевидный, но есть. Где можно отработать болевой базис? Там где человек получает боль. Немножко больше боли, немножко меньше – никто особо прислушиваться не станет. На базе это место располагается в спортзале. Охрана и все желающие, непрерывно чередуясь, мутузят друг друга в боксе, кидают на татами приемами самбо и вышибают дух лихими ударами ног и рук, отрабатывая приемы караты. В каждом ударе, в каждом броске противник получает боль, превозмогает ее и нападает. С этим понятно.

Смех можно отработать в кинозале, там очень кстати сегодня гоняют старые комедии с Чарли Чаплином. Смех, да и только.

Ужас мы найдем в общении с дамами, точнее в подслушанных разговорах. Вы когда-нибудь задумывались, какой ужас испытывает женщина, когда ей намекают на возраст или потерю былой красоты и привлекательности. Ужас женщины бывает притворным и наигранным, но в нем нет фальши – женщина всегда извлекает из своих чувственных кладовых искренние чувства. Даже в случаях, когда нужно ужаснуться цене на косметику, она всколыхнет болото накопленных страхов. Нам мужчинам этого не понять, мы чувствуем, может быть, глубже и тоньше, но в собственных чувствах скупы, как Плюшкины.

Сексуальный. Самый древний и самый могучий базис, но именно за ним мне сейчас гоняться совсем не хочется. Кто согласится на секс по-быстрому с ассенизатором? Нужно обладать определенной долей авантюризма, чтобы пожелать себе любимой такого удовольствия. Даже, если мне повезет и подобная авантюристка есть на базе, то ее еще нужно найти, закадрить и раскрутить на секс. Тут одним часом не отделаешься – слишком длительная программа. Ограничимся первыми тремя базисами, все равно большего мне не успеть.

На повестке дня остался самый важный вопрос – как мне от него защищаться? Или я успеваю напасть первым или он сотрет меня в порошок. В голове возникла картинка – плюгавый щенок стоит, напыжившись, против здоровенного добермана и думает: «Сейчас рвану первым его за глотку и победа за мной!» Смешно, но очень похоже на мою ситуацию.

***

Я стряхнул оцепенение. Пора воплощать мысли в дела, время играет не в моей команде и судьи подкуплены противником. На моей стороне только ворота, в которые противник вот-вот начнет забивать голы пушечными ядрами. Бегом в спортзал.

Тренировочный костюм, полотенце через плечо и разминочной рысцой бежим по коридорам по направлению к глухим ударам и резким выдохам, сопровождающим падения и удары. Очень редко можно услышать стон или крик боли – у настоящих мужчин принято скрывать свои ощущения, чтобы не давать противнику уверенности в эффективности его нападения. Сейчас я изменю эту традицию. Простите, мужики, в конце концов я и за вас тоже радею.

Вхожу в спортзал, приветливо помахиваю рукой присутствующим, но мое приветствие всем по барабану. Я давно и надежно вычеркнут из списка настоящих мужчин. Мне наплевать на их чванство, чем меньше меня замечают, тем лучше. Прячусь за дальним тренажером – невидимый для всех, я отлично вижу весь спортзал.

На татами сошлись тяжеловесы – бойцы наружного охранения, – татарин Борый и латыш Янис. Это не борьба в традиционном спортивном понимании этого слова. Это бой, в котором разрешены все приемы, которыми можно убить противника. С единственным ограничением – до смерти не доводить, серьезных увечий не наносить, иначе накажут по всей строгости, как за порчу казенного имущества.

Я фиксируюсь на Борые, быстро вхожу в синхронизацию, потому что это местные кадры, давно и прочно сидящие в моих ловушках. Ползем по его сознанию осторожно и плавно. Только не в прошлое или будущее, а в обычное настоящее, отбрасывая в сторону все, что не окрашено чувством «боль». Янис бьет татарина по голени и одновременно пытается ударить ладонью по горлу.

Боль!

Борый гасит ее усилием воли и уклоняется от разящей ладони противника. Ответная атака также блокирована. Янис ныряет под удар Борыя и, вынырнув сбоку, коротким хуком бьет татарина по почкам.

Боль!

Борый спотыкается, но снова уходит в сторону, одновременно подсекая противника резким ударом ноги. Янис в падении выдергивает что-то из наплечного кармана и резким ударом втыкает это нечто в незащищенный живот Борыя.

Боль! Боль! Боль!

Высоковольтный разряд на несколько секунд парализует Борыя. Он с грохотом падает на татами. Янис выиграл бой и никто не скажет ему, что электрошок был нечестным оружием. В реальном бою выигрывает не самый честный, а самый предусмотрительный – таков закон боя.

Три разных аспекта боли дают в пересечении одну совпадающую деталь. Может это и есть тот самый базис, пока это только предположение. Для моего внутреннего взора он выглядит как уплотнение среди менее плотных ощущений. От него ко всем ним тянутся толстые и тонкие жгутики связей. Он как опора, обязательный элемент конструктора под названием «боль». Какую бы боль не испытывал Борый, она всегда привязана к этому уплотнению. Более того, она порождается из нее, словно чернильное облачко выплескивается в сторону, оставаясь связанной с основой системой жгутиков. Нужно пробовать.

Янис подходит к поверженному Борыю, и протягивает ему руку, чтобы помочь встать. Борый принимает помощь, Янис дергает за руку. Я представляю, как моя воля собирается в тоненький прутик, уплотняется и становится твердой. Этим прутиком я осторожно толкаю сгусток, из него выплескивается небольшая капелька, Борый морщится, но не подает виду, что дружеское рукопожатие принесло ему боль. Настоящие мужчины не обращают внимания на такие мелочи, не то, что некоторые недоделки, как вон тот за тренажером.

Стоп! Я не понял, так это сейчас он в мой огород бросил камешек? Значит это я недоделок? Ах ты…

Янис хлопает Борыя по плечу, предлагая пойти в душ и потом в столовую перекусить. В праведном возмущении ударяю в средоточие болевого базиса изо всех сил, мысленно представляя, что это мой кулак врезается в рожу ненавистного спеца, только что задевшего, хотя бы и мысленно, мое мужское достоинство.

Борый охает от страшнейшей боли и падает на татами без сознания. Янис недоуменно смотрит на свою руку, переводит взгляд на Борыя, думая, что тот придуривается. Но вид напарника указывает на его полную отключку. Вот это отомстил называется, такое еще долго будут обсуждать в курилке, придумывая самые невероятные причины события.

Печально, но не смертельно. Я искренне сочувствую тебе, парень, потому что на собственной шкуре испытал то же самое. Но другого выхода нет, нельзя научиться драться, не имея реального противника. Недолго думая, я синхронизируюсь с Янисом, и, как спринтер на стометровке, устремляюсь на поиски базиса боли. Путеводными вешками мне служат его многочисленные ушибы. Есть контакт, легкий щелчок, чтобы подтвердить правильность поиска. Янис складывается пополам, как от удара в живот.

Я не могу точно управлять этой силой. Не могу «ударить» в конкретное место, но мне этого и не нужно. Моя задача ошеломить, подавить, заставить подчиниться. Я пробегаюсь по остальным гостям спортзала и, практически мгновенно, нахожу их болевые базисы. Только эксперимент не совсем чистый. Я работаю по указателям, меня ведут болевые отметки. А мне нужно научиться находить базис в отсутствии подсказок.

Борый очнулся – силен мужик, ничего не скажешь. Спецы недоуменно переглядываются, чертовщина какая-то получается с их точки зрения. Они друг друга не первый день знают, в спаррингах изучили возможности свои и друг друга досконально, здоровье железное – здоровее не бывает. И тут такие странности. Несильный удар Яниса отключает Борыя по причине болевого шока – прямо ниндзя какой-то самопальный получается. Потом, ни с того ни с сего, сам Янис почти отрубается от непонятного удара в живот, словно полуживой Борый нанес мощнейший удар. Есть от чего прийти в недоумение.

Извините, мужики, мне бы ваши проблемы. Сейчас я не могу отвлекаться на мелочи, иначе завтра всех нас зароют глубоко под землю с аккуратными дырками в голове. Повторенье – мать ученья! Повторить еще и еще раз, народу много, отрабатываем до полного автоматизма, пробуем различные воздействия, для уточнения реакции.

Через полчаса я почувствовал себя полностью измотанным. Голова раскалывалась от боли, но лекарства использовать я поостерегся. Кто знает, какие побочные эффекты могут вызвать таблетки у таких ненормальных, как я. Если голова болит, значит она есть! С таким мажорным выводом я поплелся в душ.

Спецы с ухмылкой отводили взгляды от моей понурой фигуры – полчаса на тренажере и уже в дауне, такие не носят краповых беретов и рубашек в полоску. Хиляк, чувствовал я их единодушный приговор. Ну и черт с вами, на всех не наулыбаешься, всем не понравишься. Вы ведь тоже не подозреваете, что я только что отдубасил вас всех по очереди так, как вас давно уже не дубасили. Сегодняшние болячки вам еще не один день будут аукаться.

С ощущением морального превосходства я крутанул ручку крана. Прохладные струи воды приятно ударили в лицо, смывая соленый пот, усталость, головную боль, раздражение. Пять минут я просто стоял, помаленьку приходя в себя, потом переключил воду на контрастный режим. Смеситель попеременно включал то горячую, то холодную воду, приводя кожу в состояние повышенного тонуса.

Полная имитация из бани в прорубь и обратно, только очень быстро – в бане так не набегаешься. Хорошенько растерев тело махровым полотенцем, я почувствовал даже некоторый прилив энтузиазма. Вот и шути потом, что чистота – залог здоровья! По крайней мере, хорошего настроения это точно.

Итак, подведем баланс, сложим дебет с кредитом. Я знаю, как организуется атака, я могу сам атаковать, я супермен, я круче супермена. Я абсолютное оружие, круче нейтронной бомбы и ядовитых газов. Мой мозг создан быть оружием. Оружием возмездия, карающим подонков всех мастей, превращающим этот мир в добрый и радостный. Не потребуются судьи и присяжные заседатели, можно распустить милицию и тюрьмы. Я приду в любой дом, к любому человеку и от меня нельзя спрятаться в бомбоубежище.

Нарисованная буйным воображением картина всемогущества вдохновляет меня, заряжает энергией, подымает настроение. Я с улыбкой шагаю по коридору, киваю встречным, пропитываясь осознанием, что вне зависимости от их звания, возраста, силы, пола я могу их в бараний рог свернуть. И никто их не защитит, потому что этой тайной владею пока только я.

***

Стоп, идиот, рано возгордился. Кроме тебя есть еще ОН и он владеет искусством атаки в совершенстве, а ты как дикарь с компьютером, привязанным к дубине. Супермен хренов, работай, пока тебя самого не свернули в бараний рог! Кроме того, не кажется ли тебе, что все желающие дать счастье человечеству, начинали с утопий, а заканчивали реками крови и горами костей. Скромней нужно быть, Сеня. Вспомни, что говорила бабушка!

Я вспомнил, но не бабушкины слова, а то, что все мои эксперименты касались исключительно мужского пола, а, значит, не могут быть полноценными. Кто знает, какие особенности женской психики могут сделать их более или менее подверженными атаке. И почему ты решил, что твой противник именно мужчина?

Так исступленно мстить за собственную оплошность может женщина, не признающая за собой возможность ошибок. Нужно проверить, деликатно конечно, как я могу воздействовать на женщин. К тому же, чем черт не шутит, может пригодится в будущем. Видишь, к примеру, девицу ноги от ушей, грудь как у Памеллы Андерсон и втюхиваешь ей, что ты самый крутой мачо. Она тебе улыбается и ты…

Очень некстати моим мечтам из-за поворота коридора вырулила сухощавая девица лет тридцати пяти, из стаи аналитиков, в очках телескопах, с рыжими волосами, стянутыми резинкой в тугой хвостик. Мда, явно не Памелла Андерсен, во всех смыслах. Ее манера одеваться в строгие деловые костюмы и разговаривать сухим тоном, лишенным эмоций, отвратили от нее все мужское население базы. Идет, вперив взгляд в пол, словно ничего в жизни ей не нужно – она и чистая наука.

Представить себе мужика, дарящего этой вобле цветы, мог только полный альтруист. Как не гадко это звучит, но причинить боль такой особе мне показалось менее неприятным, чем сделать то же самое с сексапильной девицей из медицинского подразделения. Одним словом самый подходящий тренажер для начинающего покорителя женских сердец.