Безымянка Палий Сергей
Пятачок кухонного двора был крошечным. За рыхлым пнем, на котором когда-то рубили мясо, и кособокой беседкой-курилкой виднелись просевшие пласты породы. Гигантские камни вместе с остатками разрушенного кирпичного забора каскадами уходили вниз. А немного левее, за тонкой водопроводной трубой, зияла настоящая пропасть.
Воинская часть располагалась на исполинском скальном уступе, полукругом обвивающем гору на берегу Волги. Далеко внизу, сквозь серое марево, виднелась стальная водная гладь, чернели решетчатые трапеции железнодорожного моста. В бурой массе прибрежного леса пестрели брошенные коттеджи и вилась лента тольяттинской трассы.
Дух захватило. Ну и высота! До поверхности реки — метров сто. Даже с конца Льва Толстого такого вида не открывалось…
Все это мелькнуло передо мной подобно однотонному пейзажу на старом холсте. Детали отпечатались на сетчатке и поблекли, ушли на второй план.
Вперед выступила громоздкая фигура Эрипио.
Он уже поднялся на ноги и встряхивал гривастой башкой, очухиваясь от ударов. Сивые патлы развевались на ветру, драные лямки комбеза трепыхались. Порывы здесь и впрямь были сильные, ощутимо толкали то в спину, то в грудь. Ветер гудел в обрывках проводов на столбах, несся с уступа вниз, нашептывал о прошлом.
«Подожди, дружище, я обязательно выслушаю твой рассказ. Чуть позже…»
Мы сошлись. Молча, яростно, насмерть. Оскальзываясь на глинистой почве, я вцепился в шкирку Эрипио мертвой хваткой и с рыком пошел вперед. Предводитель дрогнул и шагнул назад, пытаясь выдернуть меня на себя и сбить наземь.
А я старался поймать его взгляд, прячущийся за темными очками. Но тщетно — зеркальные линзы отражали только мою перекошенную физиономию и фактурные облака на заднем плане.
Я чувствовал голод. Чувствовал, как призрачный спутник тянет свою длинную шею через потроха, разевает пасть в поисках очередной жертвы, и впервые испытывал от этого ощущения удовольствие. Мне нравилось думать о том выборе, перед которым я оказался в конце пути.
Примитивный и крайне болезненный выбор — ведь судьба терпеть не может героев: они выворачивают ей суставы и ломают кости.
Ради этого выбора нужно было в нужный момент сдвинуться с насиженного места, прорваться через все границы и кордоны, увидеть изнутри загадочную Безымянку, потерять друга и понять самую странную в этом мире женщину.
Подумаешь, ерунда какая…
А все для того, чтобы решить: стоит ли спасать людей, которые не живут, а выживают?
Мне нравился выбор. Но больше всего в этот момент мне нравилась та простая штуковина, которой научил меня ветер. Не зря я день за днем поднимался к небу и слушал его, не зря.
Он научил меня свободе.
Так и не поймав взгляда противника, я отвел глаза. Мы мотали друг друга из стороны в сторону, а ветер только и ждал, когда кто-то ослабнет, чтобы столкнуть в пропасть. Воздушный пресс на краю обрыва давил уверенно и мощно.
Ветер.
Враг тому, кто с ним борется, друг для того, кто принимает его стихию такой, какая она есть.
На короткий миг я расслабился, позволяя воздуху подхватить себя. И что-то неуловимо изменилось в окружающем мире. Краски стали ярче, движения, напротив, замедлились, легкость ощущений ворвалась внутрь с очередным вздохом и позволила проникнуть в какие-то невидимые струны реальности, звучащие в многогранной глубине, куда не всем дано заглянуть.
На неуловимое мгновение я сам стал ветром…
Падение на землю получилось мягким: воздух, ставший союзником, словно бы подхватил меня и аккуратно положил, а не бросил. Почувствовав лопатками твердь, я дернул Эрипио за грудки, выставляя колено. По задумке, бросок должен был получиться эффектный — через себя, прямиком в пропасть.
Но только в сомнительных байках, которые травят друг другу вахтеры на «лестничках», такие трюки срабатывают. На деле все получается гораздо прозаичнее.
Несмотря на секундное слияние с воздушным потоком и полученное превосходство, силенок для завершающего движения не хватило. Самую малость. Предводитель кулем грохнулся на меня, придавив к земле и шарахнув затылком о водопроводную трубу. Его пальцы быстро сомкнулись на моей шее и сжали горло, перекрыв доступ воздуха в легкие.
Я вздрогнул и затрепыхался, но тщетно. Несколько раз врезал кулаками по бокам, но удары получились слабыми. Попытался оторвать его клешни от шеи… и тоже безрезультатно.
— Каково это, — прошипел Эрипио, — чувствовать, что вот-вот подохнешь? В жизни часто тупо сила решает, а?
Покрасневшее от лучевых ожогов лицо было совсем близко. Я сумел немного отодвинуть Эрипио от себя, но силы покидали тело слишком быстро. Обидно. Вот так глупо, на самом краю, в день, когда редкий солнечный луч выбился из-за облаков…
Солнце!
Яркое, полуденное, оно отражалось в зеркальных линзах на фоне фиолетовых туч, нависших над противоположным берегом Волги. Сам-то я время от времени видел светило, забираясь на смотровую вокзала, а вот у того, кто большую часть жизни проводил в темной подземке, реакция должна быть совсем другая…
Чувствуя, как в голове мутится от нехватки кислорода, я извернулся и скользящим ударом сшиб с Эрипио очки. Свет мгновенно ослепил незащищенные глаза, и взгляд его сделался беспомощным, как у землеройки, выдернутой из норы.
— Падла!
Пальцы на моем горле разжались. Я со свистом втянул воздух и попробовал сбросить Эрипио с себя, но не тут-то было. Продолжая давить мне на грудь коленом и жмурясь, он принялся на ощупь искать в суглинке очки.
— Светловато с непривычки, крот? — подначил я, изворачиваясь и расстегивая клапан нарукавного кармана.
— Говори-говори, все равно тебе недолго осталось, — выдавил Эрипио, шаря ладонью в жиже. — Раньше я думал, ты просто идиот, решивший чужую бабу увести. А теперь ты меня разозлил по-настоящему. Видно, и впрямь власти захотел, сучонок, раз так к Вратам рвешься. Только мал еще. Не окреп, чтоб людьми командовать.
— Пошел ты со своей властью!.. — прохрипел я, вытаскивая из кармана крестовую отвертку. — Я их спасти хочу!
— Попка не треснет, спаситель? — нащупывая очки, усмехнулся Эрипио. — Ты ж ящик консервов на троих поделить не сумеешь. Куда к Вратам-то сунулся? Подавишься…
Договорить предводитель не успел. Я ударил. Тонкое стальное жало отвертки с чавкающим звуком вошло в шею над ключицей, пробило яремную вену и увязло в мышцах. Эрипио вздрогнул и перестал давить коленом. Сожмуренные веки расслабились.
Наконец-то наши глаза встретились…
И я отпрянул. За пеленой, застилающей потухающий взгляд, не было злости, которую я так ожидал увидеть. Там, в глубине голубоватых глаз, застыло удивление и… укоризна.
Так родители смотрят на ребенка, застуканного с перемазанной вареньем рожей в кладовке возле откупоренных банок, заготовленных на зиму.
Я испугался и, повинуясь какому-то животному порыву, столкнул с себя тяжелеющее тело. Предводитель упал на бок, взялся ладонью за окровавленную рукоять, а вот вытащить инструмент не смог. Тогда Эрипио зацепился другой рукой за трубу, но сил удержаться ему опять же не хватило — так и съехал со скользкого обрыва с отверткой в горле.
Без единого звука.
Голод получил свою главную жертву — врага, который по-своему шел к намеченной цели и, в отличие от меня, с самого начала понимал, что делает. Мразь, всадившую нож в спину моему другу. Того, кого и должен был получить.
Вот ты какой, голод. Хитрый. Расчетливый…
Насытившаяся тварь ликовала. Она неторопливо покидала меня, словно призрачная змея вытекая из груди вместе с частичкой души. Опустошая.
Что ж, как Ева и обещала — я сумел утолить свой голод. Только… кто займет его место?
Над Волгой собрались тучи. Солнце метнуло последний луч и спряталось за темно-фиолетовый край облака.
Опять быть дождю. Опять морось накроет наш дикий край.
Опять.
Я еще долго лежал в грязи, не в силах встать, не в силах думать, не в силах выпустить из рук сдернутую с Эрипио сумку с парой ключей причудливой формы. Я просто лежал и слушал, как могучий ветер проносится надо мной и поднимается в свинцовое небо.
Ему больше не о чем было мне рассказывать.
Прошлое кончилось.
Эпилог
Ангар был огромен. Пятиметровые шлюзовые ворота казались небольшими дверями на фоне каскада грузовых контейнеров и мощных балок-опор, уходящих к невидимому во мраке потолку. Ряд за рядом, шеренга за шеренгой, ярус над ярусом томились железные ящики в ожидании, что их содержимое пригодится уцелевшим после катастрофы людям. Запасов хватило бы на реанимацию района, а может быть, и всего мегаполиса.
Целая система хранилищ. Укрепленные бетоном штольни, анфилады залов, лабиринты котельных и подстанций, вырубленные прямо в скалах и закупоренные гермозаслонками. Кубометры стройматериалов, тонны продовольствия, цистерны горючки, тысячи ящиков с инструментами и сотни единиц техники.
То ли «холодильники» не успели вовремя открыть, то ли не поступало соответствующего распоряжения. И все здесь осталось не тронуто.
Я вывернул из бокового прохода, подрулил к наставленным друг на друга паллетам с пластиковыми баллонами и остановил штабелёр. Спрыгнул на пыльный цементный пол, окинул взглядом нагромождение ящиков и упаковок.
Предметы первой необходимости: лекарства, вода, консервы, канистры с дезраствором, противогазы и фильтры, теплая одежда, химза, армейские радиостанции и рации, бензин и соляра. В кузов трофейного «Патриота» должно поместиться, если свинтить КПВТ.
Отдельно стояли заветные коробки с ампулами В12, которые Ева нашла в контейнерах с медикаментами. Она долго расшвыривала негодные армейские шприц-тюбики с пожелтевшим раствором, прежде чем нашла препарат в стеклянной таре. Темно-малиновый цвет жидкости, по ее словам, говорил о том, что лекарство годное.
Ева отошла от пульта управления энергетическими системами комплекса и принялась складывать на поддон коробки с антибиотиками и бинтами. Правильно: сколько увезем, надо сразу с собой брать, ведь кому-то, возможно, эти ампулы и чистая марля спасут жизнь.
На панели мигало несколько индикаторов, в навесных плафонах потрескивали лампы дневного света, из дизельной доносилось басовитое урчание генератора. Комплекс оживал.
— Куда теперь? — спросила Ева.
— Сначала вернемся в санаторий, — отозвался я, присаживаясь на ящик с консервами и дуя на замерзшие ладони.
— За Ваксой?
— Да. Если Егор жив, я его найду. Если мертв… Надо похоронить по-человечески.
— А потом?
— Потом поедем к ближайшей станции. Нужно привести сюда людей.
Некоторое время мы молчали. Я с содроганием вспомнил, как, еле передвигая от усталости ноги и смахивая со лба кровь Эрипио, возвращался в столовую, чтобы привести Еву в чувство. Как потом мы искали вход, как одновременно поворачивали ключи в замках. Вспомнил истлевший труп без одного пальца на каждой руке — сумасшедший инженер, выживший в психушке, все-таки добрался до Врат. Правда, открыть не смог. Вспомнил, как гермодвери разошлись в стороны и мы оказались в шлюзе, набитом скелетами в лохмотьях военной формы, — целый отряд пытался попасть внутрь, но застрял между заслонками. Вспомнил, как с шипением сработали механизмы и толстые внутренние створки отворились. И как мы, разинув рты, брели между контейнерами. Как, не веря своим глазам, осторожно дотрагивались до кожуха электрощитка, выкрашенного серебрянкой. Казалось, краску нанесли вчера — так хорошо здесь все сохранилось…
— Я поняла, почему не видела твой путь, — сказала Ева, присаживаясь рядом и знакомо проводя пальцами по моей щетинистой щеке. — Не туда смотрела. Искала, куда он ведет, конечную точку. А твой путь только начинается.
— Честно говоря, заниматься переговорами было спокойнее, — улыбнулся я, обнимая ее.
От волос пахло дезраствором и… мускусом. Откуда брался этот необычный парфюмерный запах, я так и не понял, но спрашивать не хотелось. Маленькие тайны сближают людей.
Мы сидели на ящике с консервами, измотанные, усыпанные ссадинами и синяками, переставшие думать о прошлом. Почти счастливые. И я чувствовал, как бьющий где-то в глубине Евы ледяной родник меняется. Становится теплее.
— Ну что, попробуем? — предложила она наконец.
— Ага.
Мы встали и подошли к пульту, где возле тонких прорезей лежали извлеченные из полиэтиленовых пакетов перфокарты. Каждая под нужным номером. Недолговечные картонки, которые чудом сумели пережить создателей исполинской реанимационной машины, спрятанной под Жигулевскими горами. Ключи от следующей жизни.
Я взял первую перфокарту и аккуратно вставил в прорезь. На пульте мигнула и загорелась зеленая лампочка. Вторую зажгла Ева. Следующую — снова я. Так, по очереди, мы вставляли картонки, пока шесть индикаторов не стали зелеными. На древнем монохромном дисплее мелькнули строки программы и замерцала строчка: «Для подтверждения процедуры нажмите „Д“/для отмены „Н“».
— Давай.
— Давай-ка ты сам.
Я пожал плечами и без раздумий вдавил клавишу с буковкой «Д». Не для того мы сюда тащились, чтобы вновь поддаваться сомнениям. Все, хватит.
Ничего не произошло, только надпись пропала и экран почернел.
У меня ёкнуло сердце.
— Не может быть, мы же…
Внезапно все шесть индикаторов разом потухли, а через секунду затлели багровым светом. Где-то под потолком раздалось сипение динамиков, и ангар наполнился заунывным воем аварийных сирен.
— Что происходит? — нахмурился я.
— Я не знаю. Смотри-ка… — Ева ткнула пальцем в дисплей, на котором опять замелькали строки с кодами. — Похоже, программа все-таки запущена.
— Вижу. Вопрос: какая… программа? Эти красные лампочки меня напрягают.
Мельтешение, наконец, прекратилось, и экран погас. Зато зажужжал лепестковый принтер, выгоняя в лоток перфорированный лист. Дождавшись, когда архаический агрегат закончит надрываться, я выдернул бумагу и прочитал короткую директиву. В ней дежурному предписывалось доложить начальнику карантинной бригады о том, что сектор 14-АК дезактивирован в аварийном порядке.
Я зачитал предписание вслух и уставился на Еву:
— Ты понимаешь, что это за ерунда?
— А ну-ка… — она вырвала у меня из рук бумажку, еще раз пробежала глазами по строчкам, — я тут видела карты…
Ева отбросила бумажку, обошла пульт и принялась вытаскивать из ящиков придвинутого стола пухлые папки. За ними появились рулоны кальки, канцелярские скрепки, готовальня, дырокол и сложенный лист с масштабно-координатной сеткой. Ева развернула его и придержала края пальцами.
Я уперся взглядом в переплетение топографических каракулей и линий, в которых угадывались контуры окрестностей Самары — точнее, еще Куйбышева — полувековой давности.
— Смотри, — провела Ева пальцем, — здесь есть четкая граница вокруг города. Периметр.
— Разделен на секторы. И какой-то из них дезактивирован.
— 14-АК. Вот он, это километрах в десяти отсюда в сторону Тольятти, возле аэропорта.
Догадка, тукнувшая в голове, как молоточек, заставила вздрогнуть. Я отступил на шаг, словно мог заразиться от карты какой-нибудь инфекцией.
Ева обернулась:
— Что?
— Судя по расстоянию, в этом месте проходит линия невозвращения, которую никто не смог пересечь после катастрофы. Ни в одну сторону.
Ева растерянно смотрела на меня, не моргая. Ее лицо было подсвечено багрянцем индикаторов, отчего девушка казалась старше своих лет. Сирена продолжала монотонно завывать где-то наверху.
Я еще раз глянул на отлетевший распечаток и вернулся к столу. Миллиметровка закрутилась в трубку, поэтому мне пришлось развернуть ее и прижать ладонями, чтобы края не топорщились. Я уронил взгляд на карту, где четкая линия, поделенная на равные отрезки, змеей обвивала весь город.
— Ты понимаешь, что мы сделали? — Слова сами слетели с языка.
Ева медленно проговорила:
— Кажется, мы открыли Рубеж.
Я почувствовал, как вместе с воем аварийной сирены внутрь втекает что-то новое, неведомое. Как оно заполняет опустошенное ушедшим голодом место. Как что-то жгучее врывается в меня, стирая все мыслимые барьеры и поднимая исполинские волны памяти. Как раздирает границы мира, за которые я так долго боялся высунуть нос…
А рядом стояла она.
Та, которую я ждал, забираясь на смотровую площадку. Та, которую видел в убегающем поезде во сне. Та, которую всегда слышал в шорохе туннелей и бесконечном перестуке колес.
Та, чье имя боялся назвать.
— Ева, — прошептал я, обнимая ее.
— Что, Орис?
— Ты… моя Безымянка.
Она кивнула и улыбнулась. Просто. Как обычно.
А я привлек ее к себе, заглянул в глубокие, чуть раскосые глаза и, наконец, увидел путь. Свой путь.
Самара — Москва
Март — октябрь 2010
Читать бесплатно другие книги:
