Белый огонь Гриндер Александра

Глава 11

За несколько минут до полуночи серебряный кабриолет «Порше 911 Турбо S» подъехал к роскошной двери дома номер три на Куэйкин-Аспен-драйв, но не остановился, а проехал дальше – в тень четырехместного гаража.

Молодой человек за рулем перевел рукоять в режим парковки.

– Твой дом, – сказал он. – Как ты и просила.

Он перегнулся через переключатель передач и попытался обнять девушку.

– Прекрати, – сказала она, отталкивая его.

Молодой человек притворился обиженным:

– Ведь я твой друг, правда?

– Правда.

– Тогда подайте мне мои привилегии.

Он предпринял еще одну попытку прижаться к ней.

– Ну что ты пристал? – Девушка со смехом вышла из машины. – Спасибо за обед.

– И за кино.

– И за кино.

Дженни Бейкер захлопнула дверь и проводила взглядом машину, которая преодолела длинную петляющую подъездную дорожку и выехала на дорогу, ведущую к воротам «Высот» в полумиле отсюда. Для многих ее школьных подружек в Лос-Анджелесе потеря девственности была своеобразным знаком доблести: чем скорее, тем лучше. Но у Дженни на сей счет было другое мнение. Не при первом свидании и уж конечно не с таким ненормальным, как Кевин Трагерн. Как и многие молодые люди в Роринг-Форке, он думал, что денежки его отца – вполне достаточное оправдание для того, чтобы залезть в трусы к девушке.

Дженни поспешила к ближайшим воротам гаража и, набрав номер на кодовом замке, дождалась, когда они поднимутся. Потом прошла мимо ряда сверкающих дорогих машин, нажала кнопку, закрывающую ворота, и открыла дверь, ведущую в дом. Сигнализация была, как обычно, выключена – в Роринг-Форке ограблений практически не случалось. А уж в «Высотах» такого не было вообще ни разу, если, конечно, не считать недавнего проникновения Кори Свенсон в ангар. Мысли Дженни вернулись к сегодняшнему заседанию городского совета, к потрясающему агенту ФБР в черном костюме, который сошел в зал, словно ангел мести. Девушка сочувствовала своему шефу: он был неплохой человек, вот только позволял другим людям – вроде этой ведьмы Кермоуд – садиться себе на шею. Она была рада, что этот агент (она вспомнила его фамилию: Пендергаст) вызволил Кори из тюрьмы. Дженни надеялась еще раз увидеть ее и, может, порасспросить о «Джоне Джее», если шеф не будет возражать.

Она прошла через прихожую, кладовую и оказалась в просторной кухне. Через стеклянную дверь ей была видна елочка, наряженная, с мигающими лампочками. Родители и младшая сестра наверняка наверху – спят.

Дженни щелкнула выключателями, и вспыхнули лампы, осветив длинный кухонный стол с гранитной столешницей, духовку «Вольф», холодильник с морозилкой «Саб-Зеро» и три двери, ведущие в помещение, где стояла стиральная машина, во вторую кухню и в столовую.

Внезапно Дженни поняла, что не слышит постукивания когтей по полу и не видит лохматого дружелюбного пса, машущего от радости своим безобразным хвостом.

– Рекс? – позвала она.

Пес не отозвался.

Пожав плечами, она достала из буфета стакан, подошла к холодильнику (на который Сара, как обычно, налепила дурацкие фотографии рэперши Ники Минаж), налила в стакан молока и села за стол в уголке. На диванчике у окна лежала стопка книг и журналов, Дженни отодвинула часть из них в сторону (отметив, что Сара наконец вняла ее совету и стала читать «Обитатели холмов»[13]) и нашла свой экземпляр книги «Криминальная юстиция сегодня» Шмаллегера. И тут она заметила, что один из стульев у кухонного стола перевернут.

Беспорядок.

Дженни нашла страницу, на которой остановилась, и принялась читать, попивая молоко. Ее отец, известный голливудский адвокат, чуть с ума не сошел, когда узнал, что дочь хочет работать в полиции. Он был склонен воспринимать копов и прокуроров как низшие формы жизни. Но вообще-то говоря, он сам был отчасти виноват в том, что у нее возник интерес к службе в полиции. Премьеры детективных фильмов, на которые она ходила (а продюсировали или ставили эти фильмы клиенты ее отца), еще в детстве разбудили в ней интерес к этой работе. И со следующей осени она начнет изучать предмет систематически – поступит на первый курс Северо-Восточного университета.

Допив молоко, Дженни закрыла книгу, поставила стакан в раковину и вышла из кухни, направляясь к лестнице и в свою комнату. У ее отца были связи, и он воспрепятствовал ее летней практике в Калифорнийской полиции, но помешать ее зимней стажировке в полицейском управлении Роринг-Форка он не смог. Сама эта идея сводила его с ума.

И это, конечно, прибавляло удовольствия.

В огромном, беспорядочно спланированном доме стояла тишина. Дженни поднялась по изогнутой лестнице на второй этаж, где царила темнота. Поднимаясь, она снова вспомнила таинственного агента ФБР. «ФБР, – подумала девушка. – Может быть, на следующее лето попробовать пройти практику в Квонтико…»[14]

Она остановилась на верхней ступеньке. Что-то в доме было не так. Несколько мгновений она не могла понять что. Потом поняла: дверь в спальню Сары была распахнута и оттуда в холл проникал тусклый свет.

В шестнадцать лет Сара достигла возраста, когда подростковая личная жизнь приобретает первостепенную важность. Теперь дверь в ее комнату была постоянно закрыта. Дженни принюхалась, но запаха марихуаны не почувствовала. Девушка улыбнулась. Вероятно, ее сестра уснула, читая журнал или книгу. Она воспользуется этой возможностью и просмотрит вещи сестры. Это ее наверняка разозлит.

Неслышно ступая, Дженни осторожно прошла по холлу к комнате сестры. Оперлась рукой о дверной косяк и просунула внутрь голову.

Поначалу она никак не могла понять, что видит. Сара лежала на кровати, крепко связанная упаковочной проволокой, изо рта у нее торчала грязная тряпка, а в ней виднелся бильярдный шар (Дженни заметила номер 7, выгравированный на желто-белой поверхности), привязанный амортизирующей веревкой к изголовью. В слабом голубоватом свете Дженни увидела, что колени сестры обильно кровоточат, пятная покрывало. От ужаса и потрясения Дженни судорожно вздохнула и вдруг заметила, что Сара смотрит куда-то ей за спину широко раскрытыми глазами, испуганными и умоляющими.

И тут она уловила что-то краем глаза. Быстро повернулась и увидела в холле вселяющее страх видение – фигуру в черных джинсах и облегающей кожаной куртке. Фигура была безмолвна и абсолютно неподвижна. Руки в перчатках сжимали бейсбольную биту. Но хуже всего была клоунская маска – белого цвета, с огромными красными губами, искривленными в сумасшедшей ухмылке, и ярко-красными пятнами на щеках. Дженни отшатнулась, почувствовала слабость в ногах. Через прорези по обеим сторонам длинного заостренного носа на нее смотрели темные глаза; страшные в своем равнодушии, они являли собой жуткую противоположность ухмыляющейся маске.

Дженни открыла рот, чтобы закричать, но фигура, неожиданно пришедшая в бешеное движение, прыгнула вперед и заткнула ей рот и нос какой-то вонючей тряпкой. Девушка отключилась и осела на пол, но, пока чернота не обволокла ее целиком, она еще успела услышать тихий тоненький плач, прорывающийся сквозь кляп во рту Сары…

Медленно, очень медленно чувства возвращались к ней. Все вокруг было размытым, как в тумане. Несколько мгновений Дженни не могла понять, где она. Она лежала на чем-то жестком и ровном, словно бы охватывающем ее. Оглядевшись в полутьме, она поняла, что лежит в собственной ванне. Что она здесь делает? Ощущение было такое, будто она проспала несколько часов. Но нет, настенные часы показывали без десяти час. Значит, она была без сознания всего несколько минут. Дженни попыталась встать, но тут поняла, что связана по рукам и ногам.

В этот момент она с ужасом вспомнила, что произошло, и это понимание обрушилось на нее неподъемным грузом.

Сердце учащенно забилось, молотом застучало в груди. Тряпка все еще была у нее во рту. Дженни попыталась ее выплюнуть, но не смогла. Ее щиколотки и запястья были надежно связаны. Перед ее мысленным взором замелькали жуткой чередой фотографии с мест преступления.

«Меня изнасилуют», – подумала она, и ее пробрала дрожь при воспоминании об этой ухмыляющейся клоунской маске. Но… если бы ее собирались изнасиловать, то не стали бы связывать таким образом. Это было незаконное проникновение в жилище, и она попала прямо в лапы к преступнику.

Незаконное проникновение в жилище.

«Может быть, ему нужны только деньги, – подумала она. – Может быть, ему нужны только драгоценности. Он возьмет все, что ему удастся найти, и уйдет, а потом…»

Но все это было сделано с такой ужасающей бесшумностью, с такой дьявольской сноровкой. Сначала Сара, затем она…

«…А что с мамой и папой?»

При этой мысли ею овладела страшная паника.

Дженни попробовала освободиться, бешено заработала челюстями и языком, чтобы вытолкнуть засунутую в рот тряпку. Попыталась подняться, но от мучительной боли, пронзившей ноги, чуть снова не потеряла сознание. Она увидела, что ее коленные чашечки разбиты, как и у сестры: сквозь порванную окровавленную кожу торчали раздробленные кости. Дженни вспомнила бейсбольную биту, которую сжимала рука в черной перчатке, и застонала от отчаяния, забилась на дне ванны, несмотря на дикую боль в ногах.

Неожиданно из холла донесся шум борьбы: кричал ее отец, мать плакала в страхе. Дженни охватил невыразимый ужас. Она слышала, как переворачивается мебель, слышала звон разбиваемого стекла. Вопли матери стали громче. Тяжелый удар – и гневные, тревожные крики отца сменились криками боли. Раздался страшный треск – удар дерева по кости, – и голос отца внезапно пресекся.

С колотящимся сердцем Дженни вслушивалась в кошмарную тишину, жалобно поскуливая. И вот раздался другой звук: рыдания, топот бегущих ног – это ее мать бежала по холлу, пытаясь спастись. Дженни услышала, как мать вбежала в комнату Сары и закричала. Потом из холла донеслись более тяжелые шаги. И Дженни знала, что это не шаги отца.

Еще один вопль ужаса и топот ног матери по лестнице. «Она сумеет убежать, – подумала Дженни со вспыхнувшей надеждой. – Она включит сигнализацию, позовет соседей, полицию…»

Потом – быстрый топот незнакомых ног по лестнице.

Захлебываясь от ужаса, Дженни слушала, как затихают эти звуки. Она слышала, как ее мать пробежала по кухне к щитку тревожной сигнализации. Затем раздался крик – ее успели перехватить. Стук упавшего стула, звук падающей на пол посуды. Дженни билась в ванной, пытаясь порвать путы, но слышала все это и с ужасающей ясностью представляла себе погоню. Вот мать бежит по кабинету, гостиной, библиотеке. Мгновение тишины – и тихий, осторожный скрип петель: ее мать опасливо открывает дверь в бассейн. «Она выберется из дома через задний выход, – подумала Дженни. – А там рядом дом Макартуров».

И вдруг – несколько жестоких ударов подряд. Пронзительный вопль матери, а после – тишина.

Нет… не совсем тишина. Рыдая с широко раскрытыми от ужаса глазами, Дженни прислушалась; кровь шумела у нее в ушах, но она снова различила те незнакомые шаги, теперь неторопливые, уверенные. Они приближались. Пересекли холл внизу. Стали подниматься по лестнице. Дженни услышала, как скрипнула ступенька – отец столько раз грозился ее починить.

Ближе. Ближе. Шаги в коридоре. В ее спальне. И вот в дверях ванной появляется темная фигура. Тишина, слышен лишь звук затрудненного дыхания. Клоунская маска ухмыляется ей. В руках уже нет биты. Вместо биты аэрозольный баллончик, отливающий светлым золотом в сумеречном свете.

Тот, кто вторгся в ее дом, вошел в ванную.

Пока он приближался, Дженни продолжала крутиться в ванне, несмотря на боль в коленях. Человек в маске навис над ней и вытянул перед собой руку с баллончиком. Потом он начал молча поливать Дженни из баллончика длинными дугообразными струями, и она почувствовала резкий запах бензина.

Дженни неистово старалась освободиться от пут.

Клоунская Маска методично поливал ее бензином, ничего не пропуская: ее волосы, ее одежду, поверхность ванны, в которой она лежала. Когда попытки Дженни освободиться приобрели совершенно исступленный характер, человек поставил баллончик и сделал шаг назад. Засунул руку в карман кожаной куртки, вытащил спичку. Осторожно держа ее за самый конец, чиркнул головкой о шершавую поверхность стены, и головка вспыхнула желтым пламенем. Бесконечную, мучительную секунду пламя витало над ней.

А потом указательный и большой палец разжались, и спичка упала.

…И мир Дженни растворился в реве пламени.

Глава 12

Войдя в ресторан отеля «Себастиан», Кори Свенсон остановилась, пораженная его роскошью. Интерьер был решен в стиле «веселых девяностых»[15]: обои с рисунком из красного бархата, полированная латунь и хрустальные украшения, потолки из прессованной жести, викторианские столы красного дерева и стулья, отделанные шелком и золотом. Большие окна выходили на Мейн-стрит, светящуюся перед Рождеством множеством огней, на еловые заросли в предгорьях, на лыжные склоны и горные пики вдали.

Хотя время приближалось к полуночи, в ресторане было полно народа, и в оживленный гул голосов вкрапливались звон бокалов и шаги официантов. Свет был приглушен, и Кори понадобилось несколько секунд, чтобы найти одинокую фигуру Пендергаста, сидевшего за неприметным столиком у окна.

Она отмела настойчивые предложения метрдотеля помочь ей – на ней все еще была та же одежда, что и в тюрьме, – и направилась к столику Пендергаста. Он поднялся, протянул ей руку. Кори испугал его вид: казалось, он побледнел еще сильнее, похудел, стал еще более аскетическим – она подумала, что для данного случая подходит слово «очистился».

– Кори, я рад вас видеть. – Он взял ее руку в свою, холодную, как мрамор, потом отодвинул для нее стул.

Кори села. Она репетировала то, что собиралась сказать, и теперь заготовленные слова полились из нее бурным потоком:

– Не могу поверить, что я на свободе… Как мне вас благодарить? Меня так надули, то есть просто облапошили, вы знаете, они уже заставили меня пойти на сделку со следствием и согласиться на десять лет заключения… я думала, что моя жизнь кончена… спасибо вам, спасибо вам за все, что спасли мою задницу, что вызволили меня из того дерьма, куда я попала из-за собственной невообразимой, непроходимой глупости. Я так сожалею, так сожалею…

Поднятая рука остановила этот фонтан.

– Вы не выпьете? Может быть, вина?

– Мм… но мне только двадцать.

– Да, конечно. Тогда я закажу бутылку для себя.

Пендергаст взял винную карту в кожаном футляре, такую массивную, что вполне сгодилась бы как орудие убийства.

– Да, тут будет получше, чем в тюрьме, – сказала Кори, оглядывая интерьер и вдыхая ароматы еды.

Трудно было поверить, что всего несколько часов назад она сидела за решеткой и ее жизнь была, считай, уничтожена. Но опять, словно ангел-спаситель с небес, явился агент Пендергаст и все изменил.

– Они возились с бумагами гораздо дольше, чем я рассчитывал, – заметил Пендергаст, просматривая винную карту. – К счастью, ресторан в «Себастиане» работает за полночь. Я думаю, «Шато Пишон-Лонгвиль» двухтысячного года подойдет, вы как считаете?

– Прошу прощения, я совсем не разбираюсь в винах.

– Пора учиться. Это одно из истинных и древних удовольствий, которые делают человеческое существование сносным.

– Мм… я знаю, сейчас неподходящий момент… но я должна вас спросить… – Кори поймала себя на том, что щеки у нее зарделись. – Почему вы вот так взяли и спасли меня? И почему вы делаете все это? Вызволили меня из Медсин-Крика, оплатили учебу в интернате, частично оплачиваете мое обучение в «Джоне Джее»… Почему? Я ведь никто, и звать меня никак.

Пендергаст посмотрел на нее непроницаемым взглядом:

– Я думаю, каре ягненка на двоих по-колорадски подойдет к этому вину. Насколько я понимаю, каре выше всех похвал.

Кори взглянула в меню. Если честно, она чуть не умирала от голода.

– Меня устраивает.

Пендергаст махнул официанту и сделал заказ.

– Так вот, возвращаясь к моему вопросу… я бы хотела знать раз и навсегда, почему вы помогали мне все эти годы. Особенно если учесть, что я то и дело выеживаюсь.

И опять она встретила его непроницаемый взгляд.

– «Выеживаюсь»? Как я вижу, ваша склонность к очаровательным эвфемизмам не уменьшилась.

– Ну, вы же поняли, о чем я говорю.

Взгляд его был устремлен куда-то в вечность. Наконец Пендергаст сказал:

– Я думаю, настанет день, и из вас получится хороший полицейский или криминалист. Вот почему. Никаких других причин нет.

Кори снова почувствовала, как румянец заливает ее щеки. Она не была уверена, что ей понравился такой ответ, и пожалела, что вообще спросила об этом.

Пендергаст снова взял винную карту:

– Примечательно, какое количество бутылок отличного французского вина, и к тому же редкого, оказалось в этом городке среди гор. Надеюсь, они скоро будут выпиты: здешние высоты не лучшим образом сказываются на качестве бордоских вин. – Он отложил карту. – А теперь, Кори, прошу вас, расскажите мне подробнее, что вы заметили на костях мистера Эммета Боудри.

Она сглотнула. Пендергаст был таким… закрытым, черт его побери.

– У меня было всего несколько минут, чтобы их осмотреть. Но я уверена, что он не был убит медведем гризли.

– Какие у вас доказательства?

– Я сделала несколько фотографий, но полиция конфисковала карту памяти. Могу вам сказать, что я видела… или, по крайней мере, думала, что увидела.

– Отлично.

– Прежде всего, на черепе следы удара камнем. А на правой бедренной кости отметины, оставленные каким-то тупым инструментом, и никаких видимых признаков костной или иммунной реакции.

Неторопливый кивок.

Кори продолжила более уверенно:

– Мне показалось, что на губчатом костном веществе кое-где есть отметины, оставленные человеческими зубами. Они совсем неглубокие и плоские, а не заостренные, какие мог бы оставить медведь. Я думаю, что это случай людоедства.

Она настолько увлеклась, что не заметила, как повысила голос, и он разнесся дальше, чем ей хотелось бы. Посетители ресторана, сидевшие поблизости, посмотрели на нее.

– Ой, – сказала она и опустила взгляд на столовые приборы.

– Вы говорили кому-нибудь об этом? – спросил Пендергаст.

– Нет пока.

– Отлично. И не говорите. Иначе будут лишние проблемы.

– Но мне нужно получить доступ к другим останкам.

– Я работаю над этим. Думаю, что в нескольких случаях нам все же удастся найти потомков интересующих нас добытчиков.

– Вот как? Спасибо. Но знаете, я бы и сама могла это сделать. – Кори помолчала. – А как долго вы собираетесь здесь оставаться? Несколько дней?

– Такой милый, сибаритский, богатый городок. Кажется, ничего подобного я в жизни не видел. И такое очаровательное Рождество.

– Так вы собираетесь пробыть здесь… долго?

– А вот и вино.

Вино принесли вместе с двумя большими бокалами. Кори смотрела, как священнодействует с вином Пендергаст: раскручивает его в бокале, нюхает, пробует, пробует еще раз.

– К сожалению, отдает пробкой, – сказал он официанту. – Пожалуйста, принесите другую бутылку. Пусть она будет две тысячи первого года, чтобы уж не ошибиться.

Официант, рассыпавшись в извинениях, поспешил прочь вместе с бутылкой.

– Отдает пробкой? – переспросила Кори. – Это что такое?

– Это значит, что в вине есть примесь, которая придает ему запах, э-э, псины.

Принесли новую бутылку, и Пендергаст, повторив процедуру, на сей раз одобрительно кивнул. Официант наполнил его бокал, сделал движение бутылкой в сторону Кори – та пожала плечами, и он наполнил и ее бокал.

Кори пригубила. Она ничего не ощутила, кроме вкуса обычного вина – ни больше ни меньше.

– Ничуть не хуже «Матеуша»[16], который мы все пили в Медсин-Крике, – сказала она.

– Я смотрю, вам по-прежнему нравится провоцировать меня.

Девушка отпила еще немного вина. Удивительно, как быстро забывалось воспоминание о тюрьме.

– Возвращаясь к моему освобождению, – сказала она. – Как вам это удалось?

– Вообще-то, я был уже на пути в Нью-Йорк, когда получил ваше второе письмо.

– Вам наконец надоело путешествовать по миру?

– По правде говоря, на мысль о возвращении меня навело ваше первое письмо.

– Да? Это почему?

Вместо ответа Пендергаст устремил пристальный взгляд на рубинового цвета жидкость в его бокале.

– Мне удалось очень быстро найти капитана Боудри. Я ей откровенно объяснил, что ее предок был незаконно эксгумирован из исторического места его упокоения, чтобы освободить площадь для спа-салона. Я поведал ей вашу историю, рассказал, что шеф полиции сначала обещал вам обеспечить доступ к костям, а потом отказался от своих слов. Я рассказал о вашем глупом поступке – незаконном проникновении в ангар, о том, как вас поймали. И о том, что вам грозит десять лет заключения.

Он пригубил вина.

– Капитан тут же поняла ситуацию. Она сказала, что ни в коем случае не желает, чтобы вас, как она выразилась, оттрахивали таким образом. Она повторила это слово несколько раз с весьма примечательным акцентированием, и это навело меня на мысль, что она и сама имеет опыт по этой части, возможно приобретенный в армии. Как бы там ни было, мы вдвоем составили довольно действенное письмо, которое, с одной стороны, угрожало обращением в ФБР, а с другой – давало вам разрешение обследовать останки ее предка.

– Ого, – сказала Кори. – Значит, так вы меня и вытащили?

– Сегодня днем проходило довольно бурное заседание городского совета, на котором я огласил содержание письма капитана Боудри. – Пендергаст позволил себе улыбнуться одними губами. – Мое выступление возымело надлежащий эффект. Вы прочтете об этом в завтрашней газете.

– Непременно.

По залу пробежал какой-то гул, возникло движение. Некоторые клиенты повернулись к окнам, другие вскочили на ноги, показывая в сторону окон. Кори посмотрела туда и увидела на склоне ближайшего горного гребня небольшой мерцающий белый огонек. На ее глазах огонек стал набирать размеры и яркость. Еще большее число посетителей поднялось со своих мест, некоторые бросились к окнам. Гвалт в зале стал громче.

– Боже мой, это же дом горит! – сказала Кори и тоже вскочила, чтобы было лучше видно.

– Похоже.

Огонь расцветал с поразительной скоростью. Дом, вероятно, был большой, и пламя пожирало его со все усиливающейся яростью, его языки взметались все выше, выбрасывая вверх столбы искр и дыма. Откуда-то из города донесся вой сирены пожарной машины, потом к первому присоединился еще один. Теперь уже весь зал стоял, уставившись на склон горы. Людей охватил ужас, в зале воцарилась тишина, и вдруг чей-то голос нарушил ее:

– Это дом Бейкеров в «Высотах»!

Глава 13

Ларри Чиверс за свою карьеру пожарно-технического эксперта повидал немало сцен разрушения, но подобное видел в первый раз. Дом гигантских размеров – более пятнадцати тысяч квадратных футов – был построен из массива древесины, имел бревенчатые рубленые стены и устремленную вверх крышу, отделанную кедровой дранкой. Горел он с такой яростью, что на местах окон остались лужицы стекла, и даже двутавровые продольные металлические балки оказались покореженными. На площади в пятьсот ярдов вокруг дома не осталось снега, и руины все еще излучали жар и выбрасывали облака вонючего дыма.

Чиверсу, возглавлявшему пожарно-техническую консалтинговую фирму в Гранд-Джанкшн, позвонили в семь утра. По большей части он работал по заказам страховых компаний, которые были заинтересованы в выявлении поджога, что позволяло им не производить страховых выплат. Но изредка его вызывала и полиция – чтобы установить, был ли пожар случайным, или имело место преступление. Вот и на сей раз его вызвала именно полиция.

Путь от Гранд-Джанкшн занимал два часа, но Чиверс доехал за девяносто минут – мчался на своем грузовичке «додже» как сумасшедший. Он любил ехать с включенным проблесковым маячком и воющей сиреной, обгоняя несчастных бедолаг на междуштатской дороге, повязанных ограничением скорости. Мало того что дело было интересное, но еще и полицейское управление Роринг-Форка хорошо платило, а не тряслось над каждым центом, в отличие от других полицейских управлений, на которые он работал.

Но как только он увидел эту ужасающую сцену, его хорошее настроение улетучилось. Даже Морриса, шефа местной полиции, потрясло случившееся: он бродил вокруг без толку, не мог связать двух слов и был не в состоянии принять на себя руководство. Чиверс постарался как можно скорее взять себя в руки. Дело было в том, что здесь обитали богатые голливудцы, у которых этот дом был вторым – вторым домом! – и пользовались они им всего несколько недель в году. Трудно было проникнуться сочувствием к подобным людям. Владелец наверняка может позволить себе построить еще пять таких домов без особого ущерба для кошелька. Владелец дома Джордан Бейкер не давал о себе знать, и никто пока не смог до него дозвониться, чтобы известить о пожаре. Он с семьей, вероятно, находился на каком-нибудь шикарном курорте. А может, у них был третий дом. Чиверс этому не удивился бы.

Он начал готовиться к осмотру, проверил и подготовил свое оборудование, цифровой диктофон, надел резиновые перчатки. В том, что шеф полиции впал в прострацию, была и своя положительная сторона: криминалисты, которые толклись поблизости и ждали приказа, еще не успели затоптать пожарище. В ожидании Чиверса Моррис не допускал никого на пожарище, и Чиверс был ему благодарен за это. Впрочем, пожарные своими действиями, как обычно, сильно исказили картину: пробили полы и стены, разгребли и переворотили обломки, залили все водой. Пожарный департамент провел беглый осмотр оставшихся строительных структур и пришел к выводу об их неустойчивости. Поэтому их огородили полицейской лентой.

Чиверс накинул рюкзак на плечи и кивнул шефу Моррису:

– Готов.

– Хорошо, – с отсутствующим видом сказал шеф полиции. – Отлично. Руди вас проводит.

Пожарный по имени Руди поднял для него ленту, и Чиверс пошел за ним по кирпичной дорожке, ведущей туда, где прежде была входная дверь. От пожарища несло запахом сгоревшего и залитого водой пластика, дерева и полиуретана. Руины еще дышали теплом, несмотря на низкую температуру воздуха, и сам дом еще извергал в холодное голубое небо облака пара. Если ношение каски было для Чиверса обязательным, то респиратором он не пользовался: он видел себя следователем старой школы, крутым, не терпящим всякие новомодные штучки, и больше полагался на интуицию, а науку оставлял лабораторным крысам. Он был привычен к этой вони, и ему был нужен нос, чтобы вынюхивать остаточное присутствие горючих веществ.

В дверях – в том, что прежде было входом, – он помедлил. Второй этаж обвалился на первый, и здесь сам черт мог ногу сломать. Лестница уходила в небо. В провалах застыли лужи стекла и металла и груды фарфора, растрескавшегося от жара.

Фиксируя характер огневых повреждений, Чиверс прошел от двери туда, где прежде явно была кухня. Первой его задачей было установить, не стал ли причиной пожара поджог, то есть не было ли совершено преступление. А Чиверс уже знал: это было преступление. Только горючие вещества могли вызвать такое горение – слишком высоки были температуры и скорость распространения огня. Осмотр кухни подтвердил его предположение: на оставшихся частях плиточного пола он увидел едва заметные следы полива горючей жидкостью. Он опустился на колени, вытащил из рюкзака портативный газоанализатор и взял несколько проб воздуха, водя прибором то в одну, то в другую сторону. Умеренная концентрация.

Не вставая с колен, Чиверс вонзил в обгоревший участок нож, отскреб несколько шелушек с пола, положил их в прозрачный нейлоновый пакетик.

На кухне царил невообразимый кавардак – все расплавилось и обгорело. Ванная комната со второго этажа обрушилась в самую середину кухни, повсюду валялись остатки металлической ванны с фарфоровым покрытием, обломки раковины, унитаза, плиточного пола и стен – все вперемешку.

Чиверс снова воспользовался газоанализатором, и остатки ванной комнаты со второго этажа дали положительный результат. Он на четвереньках двинулся вперед, держа прибор близко к полу и перемещая его в разные стороны в поисках источника. Содержание углеводорода в воздухе вроде бы увеличивалось с приближением к ванне. Чиверс поднялся и заглянул внутрь. В ванне было много чего, а на самом дне – слой густого черного вещества, в которое вонзились обломки.