Не было печали (сборник) Реймова Ольга
– Той, которая вчера прибегала за тобой на кафедру?
– Альбина.
– А я прозвал её Пепита.
– О, как! – как-то криво ухмыльнулся Алекс. И похоже расстроился таким вдруг интересом к этой девушке со стороны Степана, – кстати, сегодня мы с ней идём в кино, присоединяйся, если хочешь.
Алекс сказал, а сам смотрел на Степана с надеждой, что тот откажется.
– Нет, сегодня не смогу, как-нибудь в другой раз. Кстати, а что за математический метод она хочет использовать в своих исследованиях?
– Какой-то разностный. Может быть и твой метод прямых ей подойдёт. Я не очень внимательно её слушал и не совсем понял. Обещал разобраться. Потом с тобой вместе посмотрим, не против?
– С удовольствием и с интересом, для такой Пепиты и время не жалко, – как бы обрадовался Степан, а Алексу не понравилась эта усмешка и он пожалел, что предложил разобраться в её работе вместе.
Теперь уже, почти каждый день, Алекс намекал Степану, что был в интересном обществе с интересной девушкой, не называя её имени. Тем самым пытался добиться, чтобы Степан сам его расспрашивал, но Степан со свойственной ему чертой характера ничего в отношениях не уточнять, не вникать в такие дела, делал вид, что ему это не интересно.
– Алекс, как твои дела с работой? У меня всё получилось, результат обнадёживающий, в среду на Совете буду докладывать. Скорее бы всё завершить и отдохнуть.
– У меня всё как всегда прекрасно, – заносчиво поглядывая на Степана, выпалил Алекс.
– А у Альбины?
И в это время влетает на кафедру Альбина, опять помпезно, с вызовом. Вроде того: «Вот – Я!»
В этот же день состоялась, можно сказать, судьбоносная встреча. Алекс засуетился, а Степан смотрел с восхищением на удивительную девушку, от которой исходила неудержимая жизненная энергия, и хотелось жить и радоваться.
– Познакомьтесь: Альбина и Степан, – представил их друг другу Алекс.
– По-моему мы уже знакомы, – Альбина цепким взглядом охватила Степана и уже больше на Алекса практически не обращала внимания. А после того, как сели обсуждать вопросы, связанные с Альбиниными исследованиями, Алекс отошёл совсем на последний план. Обсуждение вели двое Степан и Альбина. У неё взволнованно горели глаза, а он был поглощён её темой. Это было новое поле для исследований и применения его любимого метода прямых. Алекс слушал их, пытался что-то сказать, добавить, но его слова повисали в воздухе, как не услышанные. Вскоре Алекс встал и сказал:
– Пожалуй, пойду, мне нужно ещё к алгебраистам зайти, вы, я вижу, без меня разберётесь. Пока-пока.
– Пока, Алекс, – хором ответили эти двое, которые уже исписали кучу листов бумаги длинными формулами и уравнениями и никто им не был нужен.
Альбина и Степан остались вдвоём, но почему-то именно это, что вдвоём, их немного напрягло.
– А я тебя прозвал Пепита, когда увидел впервые и услышал, как ты эту Пепиту воспроизводишь, – тихо хриплым голосом сказал Степан.
– А ты на меня не произвёл никакого впечатления, лишь то, что махровый математик, – рассмеялась Альбина.
– А можно я тебя буду называть Пепита?
– Да, ради Бога! – смешно всё это, – ну всё, не отвлекайся! Если у нас получится такая система с таким количеством уравнений, как мы их решим?
– Запросто, я напишу программу. В принципе у меня есть такая, надо её только доработать для этого случая.
– Ура, Степан, ты умница!
Степан часто был занят Альбиной, её делами, вдвоём ходили в кино, она часто приходила на заседание их кафедры, потому что теперь её, кроме самого Степана, интересовали обсуждения на кафедре темы его диссертации, где много говорилось о применении метода прямых.
Алекс пытался восстановить резко оборвавшиеся отношения с Альбиной. Она редко принимала его приглашения, чаще говорила: «У меня другие планы!» Она как бы обоих держала за руки, никого не выпуская.
В канун нового года у Альбины был день рождения. Она пригласила много друзей и в том числе Степана и Алекса. Степан был в замешательстве, что подарить. Спросил у Алекса.
– Слушай, даже не знаю, что Пепите подарить.
– А ты, наверное, знаешь, что она любит, подумай и подари, – сухо ответил Алекс.
– Она много что любит, например, классическую музыку, по-моему Глюка, что-то говорила об этом. И на фортепиано играет вполне прилично. Я в этих делах не очень разбираюсь.
– Тогда пойдём в музыкальный магазин, выберем грампластинку, может угадаем, что ей понравится.
В магазине выбрали грампластинку с записью арий из оперетты «Вольный ветер». Степан как услышал, «Да, я была Пепита дьявола, а дьяволам, а дьяволам на всё плевать!»
– Вот – это то, что надо!
– Так ты про Глюка говорил.
– А Глюк у неё есть.
В день рождения Степан приоделся в хороший костюм, галстук, взял пластинку, хотел цветы купить, но передумал. Как-то не мог он цветы нести, почему-то ему неловко это, мужчина и с цветами. Да ещё мороз такой, цветы завянут. Альбина была счастлива, что Степан пришёл, а подарок её совсем насмешил, когда увидела пластинку. Просто расхохоталась:
– Степан, ты неисправим!
Алекс пришёл поздно, принёс большой букет белых роз и открытку с признанием в любви. Чтобы розы не завяли, приехал на такси. Поздравил и ушёл, сказав, что не может остаться. Открытку Альбина ещё не прочитала, положила на стол и пошла за водой для роз. Розы были такие нежные и красивые, что ей даже не по себе стало, и она подумала, как это он в такой мороз умудрился их сохранить.
Открытку прочитал Степан нечаянно, случайно. И подумал: «Даже Алекс в неё влюбился, а я всё думаю». Тогда же решил, что Альбину никому не отдаст, даже другу. Сам ещё в себе не разобрался, но уверен, что с Альбиной не расстанется.
Степан и Алекс успешно защитили свои кандидатские диссертации в начале лета. Отпраздновали, и Алекс сказал, что его пригласили почитать лекции один семестр в Парижский университет. Он дал согласие. Степан немного позавидовал, но подумал, что Альбину не оставит ради Парижа.
Перед отъездом Алекс решил встретиться с Альбиной. Для неё это было большой неожиданностью, она хранила открытку с его признанием, но уже полюбила Степана со всей силой своей неукротимой натуры. Звонок в дверь. Она думала, что пришёл Степан, открыла дверь, а там Алекс, растерялась немного:
– Проходи, Алекс! Такая жара на улице, ты когда уезжаешь? – опередила его Альбина.
– Альбина, я пришёл сказать тебе, вернее спросить, – пот лил по лицу, он его не утирал, – ты, то есть у меня есть хоть какая-нибудь надежда на взаимность?
Альбина смотрела на него с растерянностью, не зная как выйти из этого дурацкого положения, и этот пот, что тёк по его лицу и не понятно пот или слёзы.
– Алекс, я Степана люблю.
– Может быть у тебя это пройдёт, дай мне хоть какую-то надежду!
– Нет, Алекс, никогда не пройдёт, я люблю его на всю жизнь. Понимаешь, навсегда люблю! – безжалостно, спокойно сказала эта Пепита дьявола, глядя на него с удивлением: «ну зачем он только пришёл, зачем!»
Когда Альбину спрашивали, почему она отвергла любовь Алекса, она отвечала прямо: «Он слишком заумный и высокомерный, я всегда не знала, что и как сказать, и дурой выглядеть не хочется, и умного сказать ничего не могу. А со Степаном хорошо, легко, он не умничает, я его слушаю и всё понимаю, и нам всегда весело».
Со Степаном всем хорошо, не только Альбине. Многие подруги ей завидовали, потому что каждая хотела оказаться на её месте. Потом уже, иногда, Альбина вспоминала Алекса и этот его визит, но никогда не жалела, что не ответила взаимностью, хотя понимала, что Алекс был достоин любви. Алекс ещё несколько раз пытался вернуть Альбину, приходил один, приходил с девушкой, но Альбина оставалась равнодушной. «С девушкой? Вот и хорошо, что встретил свою примадонну!»
Степан защитил докторскую диссертацию. Женщины и девушки, как и прежде, в него влюблялись. Он с возрастом становился всё интересней. И вот узнаёт Альбина о его новой пассии, устраивает ему разборки, он честно во всём признаётся и считает, что всё нормально, чего психовать, он же всё равно с ней. Альбина, несмотря на всю силу своего характера, переживает эти события своей жизни и вспоминает Алекса: «Это мне наказание, что я отвергла настоящую любовь». Алекс несколько раз приезжал в надежде на встречу с Альбиной с продолжением, но после нескольких встреч с Альбиной и Степаном, он понял, что ждать нечего, и нет никакой надежды.
Прошло пять лет и всё-таки Альбина со Степаном расстались. Степан поступил с Альбиной и Алексом, как охотник, который стреляет в пару влюблённых уток, не убивает, а просто разгоняет. И образовавшийся треугольник распался на три параллельные прямые, которые уже никогда не пересекутся.
Романтическая история
Эту историю он рассказывал тихо и местами замолкал, как бы вспоминая ушедшее время. Они прогуливались по вечернему зимнему городу, падал лёгкий снежок, Сима слушала молча, кое-что знала из этой истории и не задавала ему вопросов. Она понимала, что ему хочется рассказать и может быть разобраться до конца в этой романтической истории.
«Не знаю, почему я никак не отреагировал на сообщение, что умерла Элла. Я родился в деревне, которая находилась далеко от города. За все свои семнадцать лет всего несколько раз был в городе. Вообще, от природы я очень застенчив. Если со мной заговаривала девочка, то я краснел до корней волос, и лицо просто пылало. Поэтому я избегал общения с девочками. Очень любил математику. Школьный математик был удивительный учитель. Столько методов решения давал, ни в одной книге не найти, но это я понял потом, когда уже учился в университете. Поступил я сразу же в первый год после окончания школы. Жил в общежитии. Общежитие старое, деревянной постройки барак, в комнате нас было десять человек. Представляете, десять молодых здоровых парней. Надо мной часто подшучивали за мои кудрявые волосы. Они не только были кудрявые, а ещё и в рассыпную. Я на ночь водой увлажнял волосы и на голову надевал чулок, чтобы хоть как-то выпрямить свою шевелюру. А днём ходил в кепке и снимал её только в университете. Ребята не просто подсмеивались, они ржали, как кони.
Студенческий комитет ходил с обследованием нашего жития-бытия. И пришла к нам девочка Юля. Она лучше всех решала задачи по математическому анализу и у неё были смеющиеся глаза. Говорила серьёзно, а глаза смеялись. Я очень её стеснялся. А ребята, как увидели её, так и стали ей выкладывать про мои проделки с шевелюрой. Она смотрела на меня, а глаза её смеялись. Я покраснел ещё больше, чем всегда, тем более, что она мне нравилась. А нравилась она мне больше всего тем, что знала больше меня всякие методы разложения многочленов и так ловко и быстро это делала. Но чтобы с ней подружиться, поговорить, я никогда бы не решился. Держался от неё в стороне, лишь иногда поглядывал. А всё из-за её глаз, вот смеются они и всё. На вечера я тоже не ходил. Стеснялся девчонок. Однажды ребята меня всё-таки уговорили. Был обще университетский вечер. Не только наш факультет, а все факультеты. Друг мой Сашка предложил:
– А хочешь, я тебя познакомлю вооон с той девочкой. Её Элла зовут. Она на историческом учится.
И подвёл меня к ней. Я обратил внимание, что она была совсем другая, не как все остальные. Почему-то сравнил её с мрамором, обрамлённым шоколадом. Волосы красивые шоколадного цвета, глаза большие шоколадные и брови такого же цвета. И платье на ней было тоже шоколадного цвета, очень красиво сшито. Держала она себя очень спокойно, с достоинством. Мне показалось, что она пришла к нам из восемнадцатого века. Сашка с ней поддерживал дружбу, часто бывал у неё дома. Ходил к ней всегда с цветами. Говорил, что она на пианино хорошо играет. Он меня познакомил просто так, чтобы я перестал стесняться и бояться девочек, потому что Элла не смущала, а восхищала, и я не краснел. Так мы и подружились втроём. После второго курса нас с Сашкой за отличные успехи в учёбе и одарённость, как нам сказали, откомандировали учиться в Московский государственный университет. Но Сашка проучился только месяц и уехал обратно в свой университет. А я остался учиться в Москве. Мне нравились преподаватели, лекции, процесс обучения. Я уже потом додумал, что может быть Сашка из-за Эллы вернулся.
Когда я приезжал на каникулы, обязательно навещал Эллу. Элла стала проявлять ко мне интерес, да и мне она нравилась. и казалось, что я её любил. Но было неловко перед Сашкой. Элла дружила и с ним и со мной. Сашка говорил, что я ей нравлюсь. Сашка ходил к ней с цветами, а я ничего не покупал, просто приходил и всё. Но я уезжал в Москву и, конечно, скучал по ней первое время, а потом учёба увлекала так, что всё на свете забывал. Я и в МГУ учился на отлично. Но Элла для меня была голубой мечтой. Не скрою, мечтал о ней. В ней было столько романтичного. И внешность, и осанка, и голос, и поведение. На пианино играла только классику. Я не очень-то разбираюсь в музыке, но слушал с удовольствием, мне нравилось. Всё в ней было прекрасно. Когда отдыхал от занятий, она стояла перед моим воображением: нежная, чистая, хорошая и необыкновенная. Иногда вспоминал Юлю. И даже в воспоминаниях о ней краснел. Я заканчивал пятый курс. Предстояла защита диплома. Наступил июнь месяц. Диплом уже написан, сдан на кафедру. Готовили аннотацию на защиту, таблицы, графики, формулы.
Вышли с ребятами поразмяться в футбол. Мы часто вечером мяч гоняли. И вдруг сосед по общежитию бежит, кричит, что мне телеграмма. Я не остановил игру, доиграл до перерыва. Подошёл, взял телеграмму и читаю: „Скоропостижно скончалась Элла. Похороны…“ „О, Боже“, – подумал я и продолжил игру в футбол.
Поехать на похороны я не смог, у меня защита диплома. И до сих пор не могу понять, почему я так поступил. Потом, спустя много лет, я рассказал эту историю Юле. При встрече с ней я опять краснел, хотя уже был в пожилом возрасте. Она знала кое-что в этой истории, но не знала, что я так принял это сообщение. Она думала, что у меня была романтическая любовь. И я так считал. Но до сих пор я себя так и не понял. Про Эллу вспоминаю, и так светло от этих воспоминаний! Она в моей жизни пробежала лёгким ветерком, слегка коснувшись моего сердца, но навсегда осталась в памяти, как чистый, свежий ручеёк.»
Он рассказывал, как бы опять проживал то время. Наверное, уже не в первый раз. Эти воспоминания грели и одновременно печалили. Многого мы ещё в себе не поняли, да и надо ли? Тихо падал снег, застилая следы. Каждый думал о своём.
Дуэль
Он приобнял её, хотел поцеловать.
Она отстранилась:
– Нет! Нет! – отрицательно покачала головой.
– Но почему? – удивился он.
– Нет! Нет! Не думаю, что пожилую женщину приятно целовать!
– Зачем ты так? Ведь ты не знаешь…
– Я знаю!
Я тебя любила всем сердцем и душой,
тогда была я молода, прелестна
и красива, умна,
но…
в любви ума не надо,
в любви лишь чувства говорят.
Ты был так равнодушен в юности моей.
Тебя не волновали мои прелестные порывы.
Теперь и жизнь прошла,
и нет той прелести,
воздушности и красоты.
– Зачем так резко, беспощадно?
– Тебя я рада видеть снова,
смотреть в твои глаза,
они всё так же безупречны,
пожалуй, даже более прекрасны,
в них появилась нежность, простота.
И слушать я тебя готова.
Не скрою, я, как прежде, влюблена
опять в тебя.
Ты знаешь, что не любить тебя нельзя,
в тебе живёт магнит любви,
он держит и не отпускает.
Не оторваться от тебя.
А ты меня любил когда-нибудь,
скажи мне откровенно?
– Наверное, любил, не знаю я… быть может…
– Довольно! Всё я поняла.
– Но… ты послушай,
я не горазд так говорить, как ты,
тебе легко играть словами,
а я в сомнении всегда.
– Ты не в сомнении, ты просто не любил,
и не меня, и никого,
не ведомо тебе то чувство.
– Меня ты презираешь?
– Нет! Люблю!
По-прежнему люблю!
Себя за это презираю, не тебя!
Лишён ты этих неземных порывов.
В тебе … не знаю что в тебе…
Я рада, что вновь увидела тебя,
услышала твои лишь гм-кинские речи.
Коль не любил, так и не знаешь что сказать.
Что ли душой тебя природа обделила?
А ты кого-нибудь любил?
– Не знаю,
честно говорю,
хотел, чтобы меня любили,
добивался,
но сердцем не страдал,
не ждал,
не волновался.
– Я так и поняла тебя, холодный человек!
Почти что век прошёл,
расколет ли твой лёд хоть кто-нибудь?
– Хочу тебя поцеловать, почувствовать твоё тепло,
оно необходимо мне и я растаю,
хочешь?
– Да что ты говоришь, в мои-то годы!
Нет,
прости,
теперь и я уж холодна!
Ты заразил меня морозною душой.
Теперь мы вместе холодеем
и, уходя, я…
всё ещё люблю тебя!
Подул холодный ветер,
срывая листья,
деревья обнажая.
Она ушла,
он не пошёл за ней.
Не удержал,
не полюбил,
Но не забыл!
Забудешь ли такое?!
И пронеслась вся жизнь, как на ладони.
Это было недавно, это было давно
Я жила в Уфе недалеко от Сафроновской пристани, что на реке Белой. К пристани от нашего дома ни на чём не доедешь, только пешком, под гору, вниз по улице Ленина. Обычно летом ходили купаться целой компанией, перебирались на пологий берег реки. Моста через реку тогда не было, и мы переправлялись на лодках, стоимость за переправу была мизерная. Иногда, накупавшись, мы попадали под сильный ливень, домой возвращались босиком, промокшие до ниточки. Сколько было радости и смеха!
Мне очень хотелось покататься на пароходе. Это была моя мечта. И я всегда с завистью и щемящим чувством наблюдала, как плывёт белый пароход по реке Белой, доносятся звуки музыки. Мне казалось, что это самый лучший отдых, который только может быть. А как заманчив пароходный гудок, отплывающего парохода! Я очень люблю и шум воды, и её тихий плеск.
Однажды я уговорила маму в летние каникулы поехать в папину деревню в Горьковскую область, мы там никогда не были. Папа не мог поехать с нами и не советовал ехать нам, так как до деревни добираться очень сложно, транспорта нет, и надо большую часть от пристани идти пешком. Плыть на пароходе – сказал папа – четверо суток. Но мы папу не послушали, хороших мест на пароходе уже не осталось, и мама купила билеты на нижнюю палубу в каюте на восемь мест. Сейчас, наверное, таких кают нет, максимум четырёхместные. Но я любила, когда много народа, мне нравилось узнавать новых людей, их интересы, их жизнь.
Успешно сдав летнюю сессию за второй курс, я с мамой отправилась в путешествие. Наш пароход шёл до Москвы, а мы должны были доехать до пристани Бармино, что на Волге. Моё место было на верхней полке у окна. В нашей каюте ехала пожилая женщина с восьмилетним внуком Сашей до Рыбинска, и ещё четыре человека, которые постоянно менялись. Отплывали мы вечером, были тёплые летние дни, солнце шло на закат, сердце замирало от предвкушения замечательного отдыха. С собой взяла шахматы, игральные карты и книгу «Сними обувь твою» Этель Войнич, которую начала читать ещё дома.
Я вставала утром, как только забрезжит рассвет, брала книгу и шла на корму. На нижней палубе на корме были всякие верёвки, металлические стойки и ещё было какое-то бревно, я садилась на него и смотрела в уходящую даль или читала книгу. Был рассвет, воздух наполнен запахом травы, который приносил ветер с берегов, всходило солнце; утренняя прохлада освежала и поселяла в душе какое-то необъяснимое чувство счастья.
С Сашей мы каждый день играли в шахматы, но он больше любил карты, и в карты меня всегда обыгрывал. Он постоянно за мной следил и бегал докладывать моей маме, где я и что делаю. Видимо они с ней договорились.
А днём я стояла на носовой части парохода, ветер задувал мои волосы назад, и лицо всё было открыто ветру, я смотрела вперёд, видела, как река извивается, как писал в своих заметках художник Михаил Нестеров: «Белая, как капризная девушка, постоянно меняет направление, то она повернёт вправо, то влево…» И, когда стоишь на носу парохода, то видишь издали эти изгибы реки, и неожиданно открываются живописные берега, от красоты которых захватывает дух. А вечером доносится букет запахов с этих берегов, и каждый вечер как будто рождаешься снова. Однажды на корме ко мне подсел парень, машинист этого парохода, утром закончилась его смена. Мы познакомились. Чёрненький, симпатичный высокий Гриша, а я назвала его Гриня. Он пообещал мне показать машинное отделение, когда будет его смена.
– А можно я с собой возьму мальчика Сашу из нашей каюты?
– Какого мальчика? – удивлённо спросил Гриня.
– Да ему восемь лет, он техникой интересуется, – засмеялась я.
– Хорошо, бери!
А потом он пользовался услугами этого Сашки, передавал с ним какой-нибудь цветочек, сорванный на пристани, или через него вызывал меня на свидание. Тут уже Сашка моей маме не докладывал.
Пока мы плыли, произошло ЧП на пристани Бармино, и нам сообщили, что там остановки не будет, Волга разлилась в этом месте, не пройти, и нам лучше сойти на пристани Лысково. Гриня и Сашка помогли нам сойти на берег. Уже темнело. Мы с мамой зашли в малюсенькое здание пристани и спросили дежурную, как нам теперь добраться до нашей деревни.
– Транспорта никакого нет, надо ехать в объезд. Завтра утром наймёте лошадь, вас довезут, но не до деревни, а там уж двадцать километров пешком полем и лесом.
– А сейчас как нам быть, – спросила мама.
– Сейчас, тут на лавке переночуете.
Хоть и лето, но ночь была прохладная. Как-то переночевали, все кости болели от лавки. А утром мы пошли к людному месту. Желающих уехать было много. Мама у меня была очень красивая, и ей отказа никогда не было. Нашёлся извозчик, и мы поехали.
– Только хочу вас предупредить, – сказал извозчик, – девочка у вас молодая, я вас высажу у пригорка, а там начинаются поля татарские и лес. Татары могут у вас девочку украсть, они такие. Берегите её.
– Мы с мамой посмеялись и сказали, что эти все татары наша родня, и нас никто не тронет.
Пока ехали, я лежала на телеге и смотрела в небо и вдаль. В этот момент я была самая счастливая на свете, и больше никогда не испытывала такого светлого счастья. Небо было чистое и очень высокое, ни облачка, а вдали у горизонта виднелись невысокие леса. Равнина. Тишина и покой, которые могут только сниться.
У пригорка извозчик нас высадил и подсказал дорогу:
– Сейчас подниметесь, а за пригорком будет небольшая деревня, а потом начинаются поля и небольшой лес, до вашей деревни ещё километров двадцать.
Когда мы перешли этот пригорок, вначале была деревня. Там было только три дома, а посреди равнины стоял могучий дуб, и возле него паслась корова. Из ухоженного красивого дома к нам вышла женщина. Обрадовалась нам почему-то, угостила молоком и хлебом и опять подсказала дорогу.
И вот, действительно, начались поля. В поле работал парень, мы к нему подошли, спросили, как нам добраться до нашей деревни. Он сказал, что сам из этой деревни и знает нашу родню. Взял на велосипед наш скарб, поехал, а мы за ним уже налегке и с хорошим настроением, и не заметили, как прошли лес.
А лес был не густой, орешник фундук. Орехи ещё не поспели. Парень слез с велосипеда и шёл рядом. Я его спросила, а не водятся ли здесь волки, он засмеялся: «Какой же лес без волков!» И мне стало как-то страшновато, и каждый шорох меня пугал. Но шорохи эти всего лишь отломившаяся сухая ветка или мышь прошмыгнула. Я ещё про змей подумала, а вдруг змея выползет. И вдруг … перед нами дома, дома и длинная улица. Вот и деревня наша! Село, вне всяких ожиданий, оказалось большим – две школы и больница со стационаром! Вот это да! Наконец-то исполнилась моя мечта: я путешествовала на пароходе и побывала в деревне, где родился мой отец.
Обратно мы возвращались поездом через Казань. Приехали в Уфу рано утром, трамваи ещё не ходили, и мы пошли домой пешком. Было тихо, чисто и очень уютно. Какое счастье вновь быть дома, в своей родной Уфе! Мама сказала: «Как я люблю свой город, лучше Уфы нет ничего на свете!»
Хоть папа и предостерегал нас от поездки в далёкие края с плохой транспортной связью, я всё равно была очень рада, что побывала на земле моих предков со стороны отца. И все дорожные неудобства вспоминались с интересом и радостным чувством, что мы их преодолели.
Твой поезд ушёл
Лето в самом разгаре. Жара. Но на работу приходится ходить и в жару. При чём не ходить, а ездить в транспорте: либо в трамвае, либо в троллейбусе. Ехать далеко, от Центрального рынка до Госцирка. Душно, народу много, а в Уфе всегда транспорт ходил редко. Стоишь на остановке и себя изводишь мыслями: «да что это такое, что за жизнь, одни неудобства!» И так каждый божий день.
У всех всё складывается в жизни, как положено, как по жизненным законам нужно, а Зоя никогда не понимала и не знала, как нужно. Зоя просто жила и всё, делала и поступала так, как хотела в данный момент, как считала правильным. Никогда не жила с оглядкой: а что скажут люди, как осудят, как подумают. Уфа – город небольшой. Почти все про всех всё знают. Меняешь место работы и готовишь себя морально: «Буду другая, никому ничего не рассказывать о своей жизни! Ни за что! Стараться больше помалкивать. Зачем чужим моя жизнь?» И вот… пришла на новое место, а там… три твоих однокурсницы, уже всем про тебя всё рассказали. Теперь уж молчи, не молчи. Досадно, но невозможно скрыться от людей знакомых, если ты всю жизнь прожила в одном городе.
Жизнь бежала и она с ней рядом, но как-то в сторонке, наблюдая со стороны, и не очень задумываясь. Просто времени не хватало, чтобы задуматься. Надо было всё успеть: работу выполнить хорошо и ко времени, дома всё приготовить: перестирать, перегладить, ребёнку уделить больше внимания, а ещё командировки, где работы было по горло. Конечно, хотелось и в театр и на концерт, иногда случалось посетить, порадовать душу. Когда дочке исполнилось три года, то с этих пор вместе с ней везде: и в театр, и на концерт, и в гости, а когда подросла, то и в командировки вместе, если совпадали с каникулами в школе. Когда её спрашивали «Ну, как жизнь?» Она отвечала: «Да никакой, разве ж это жизнь!» У кого какая жизнь, но лёгкой жизни нет, трудности у каждого свои, и свои кажутся важнее, чем у других.
Зоя считала, что у неё сложнее всех, у неё не как у других, у неё по-особенному. И она пыталась найти ключ к решению своих проблем. С Лёликом они никак не могли придти к общему решению устройства своей жизни. Они думали не о том. Им надо было думать о семье, чтобы быть всегда вместе, а они слушали своих родителей, и поэтому общего решения у них не было. Вообще-то его звали Алексей, а дома его с детства звали Лёлик, и Зоя тоже звала его Лёлик. Ей понравилось смешное имя. И поначалу она с любовью его произносила вслед за его мамой, а потом стала чувствовать раздражение. Ну что это за имя для взрослого мужчины!? А он ничего не замечал, он привык, так называют его две любимые женщины и всё прекрасно. Живут они в разных городах. Она с ребёнком со своими родителями, а он – со своими. Какое имя, такие и поступки. Лёлик – он и есть Лёлик. Приехал Лёлик в очередной раз в Уфу и опять разговоры на тему, как жить дальше. Зоя убеждает его, что он не должен никого слушать, а жить с семьёй. А он ей: «Если не переедешь сейчас. Тогда давай разводиться». Они стояли на трамвайной остановке около Госцирка, день был жаркий. Солнце, как с ума сошло, обжигало своим жаром. Ждали пятый трамвай, который идёт по улице Зорге, а его нет и нет. Он ей предлагает: «Давай поедем через проспект на четвёрке. Пусть в объезд, чем стоять так долго и ждать!» А она: «Нет, дождёмся!» Лёлик уже замолчал, а Зоя: «Ну, хорошо, поехали!» И только сказала, а трамвай закрыл двери и тронулся с места. Лёлик засмеялся и сказал с сарказмом: «Вооот, трамвай твой ушёл, так и в жизни, не успеешь вскочить на ходу, и твой поезд уйдёт!» Ему было смешно, а Зое обидно, но призадумалась она тут. Лёлик смеётся над ней, так наверное и однокурсницы смеются, и одноклассницы. Надо было уехать в другой город, где тебя никто не знает. Лёлик звал, ждал, но упрямство Зои победило, и осталась она в родной Уфе без мужа и у всех на виду.
Жизнь, как река, имеет своё начало и свой конец, а после конца начинается продолжение. И если твой поезд ушёл, его не остановить и не догнать, попробуй сесть в другой.
Неудачник
Это только начало
Я учусь в шестом классе. Учусь хорошо. Самостоятельно. Говорят, что разговаривать начал рано, в десять месяцев уже мог объяснить, чего хочу. В детстве всегда все смеялись над тем, чтобы ни сказал. Мне было это очень обидно. И я перестал улыбаться.
Не смеялись мне в глаза только мама и бабушка. Сейчас вспоминаю, что им тоже было смешно, и они улыбались в сторону. Мама постоянно меня наказывала и ставила в угол, а бабушка говорила, что если так ещё сделаю, то меня отправят жить к родителям. А я не хотел к родителям. Маму любил, а с папой мы друг друга не понимали. Он очень требовательный, а я к этому не привык.
Рос и жил у бабушки с дедушкой, и была ещё прабабушка, которую звал няней. Няня укладывала меня спасть и рассказывала разные сказки, я любил её слушать. И мне казалось, что только она одна меня понимает и никогда не смеётся надо мной, даже в сторону.
Мне было года три. Как-то во дворе бросил снежок, и он попал в окно на веранде к соседям. Они пришли скандалить и мама меня отругала. А я назвал её «Дура». Мама шлёпнула меня и поставила в угол и сказала: «Будешь стоять до тех пор, пока не скажешь то, что нужно сказать».
Я стоял в углу и горько плакал. Пришла няня. Я ей кричу:
– Няня, помоги мне!
– А что случилось?
– Ты что не видишь, что она со мной сделала?
– А что она с тобой сделала?
– В угол же поставила! Я что-то должен сказать, чтобы она меня освободила. Что я должен сказать, помоги мне?
– А за что она тебя поставила в угол?
– Так я ей сказал, что она дура.
– Да, теперь не знаю, что и делать. Попроси у мамы прощения. Скажи «Мама, прости меня, я больше никогда так говорить не буду!» Может быть, она простит. Даже не знаю…
Я сквозь плач и слёзы прокричал эти слова. Мама с бабушкой рассмеялись. Няня смотрела на всех строго. И они меня освободили из угла.
Сейчас вот думаю, чего стоял в этом углу, надо было убежать и всё! И каждый раз выстаивал этот угол, пока мама не сжалится надо мной. Почему мама и бабушка смеялись я так и не понял. Но мне стало очень обидно!
У меня была ещё одна прабабушка, к которой мы ходили в гости каждое воскресенье. Она жила далеко от нас, надо было долго ехать на трамвае. Как-то засиделись допоздна. Пришли на остановку, а трамваев нет и нет. Бабушка пытается остановить машину, но все проезжают мимо. Тогда я выскочил прямо перед машиной, поднял руку и кричу:
«Такси, такси, до заправки не довезёте?»
Читать бесплатно другие книги:
