Последний адмирал Заграты Панов Вадим

– Плохие новости, мессер: мы потеряли Форцу. – Валентин потупился. – Мне очень жаль.

– Ядреная пришпа! – Помпилио с шумом втянул в себя обжигающий кофе. – Не уследили?

– Именно так, мессер, – подтвердил Валентин. – Форца поймал «старого друга» и шагнул за борт. Хасина пытался его остановить, но едва не погиб, его спас Бабарский.

– А переход показался простым, – хмуро протянул Дорофеев.

Капитан был ямаудой, ему все переходы казались простыми, и он ориентировался по тем, кого видел на мостике. И Помпилио, и рулевой перенесли путь на Заграту легко, Базза решил, что остальные тоже справились, и тут…

– Форцу жаль. – Помпилио сделал еще один глоток кофе. – Теодор, нам нужен новый алхимик.

– Да, мессер.

– Точнее – новый член экипажа, – уточнил Помпилио. – С этой задачей справиться труднее.

– Я постараюсь, мессер.

– Не сомневаюсь. – Помпилио вернул кружку на поднос и поднялся на ноги. – Теодор, мы отправляемся в Альбург.

И потопал к выходу.

Шестьсот лет минуло с короткой, но страшной Эпохи Белого Мора, которая едва не положила конец человечеству. Шесть веков, вместившие в себя два периода распада, создание и гибель великой империи и триста лет Этой Эпохи. Шестьсот лет. Но, несмотря на все катаклизмы, вытравить память о беспощадной болезни эти шесть веков не смогли. А потому с тех самых пор, как люди вновь научились путешествовать между мирами, созданное для борьбы с Белым Мором Благочестивое Братство Доброй Дочери обрело вторую жизнь. Не просто возродилось, а стало главной стеной, которой защищало себя человечество. И кордон братьев цепари преодолевали до того, как встречались с пограничной стражей.

– Откуда идете?

– С Анданы, – вежливо ответил Базза, протягивая пачку бумаг. – Здесь подтверждающие документы.

Принимающего медикуса Дорофеев знал – познакомились во время прошлого визита «Амуша» на Заграту, когда случайно оказались в одной компании и весело провели время в лучшем ресторане Альбурга. Однако сейчас брат находился при исполнении обязанностей и вольностей не позволял.

– Сколько человек на борту?

– Двадцать.

– Здесь сказано двадцать один.

– Мы потеряли алхимика.

– Сожалею.

Медикус сделал пометку, вежливо поклонился подошедшему Помпилио и медленно прошелся вдоль выстроившихся в коридоре «Амуша» цепарей. Братьев Доброй Дочери готовили в лучших университетах Герметикона и готовили на совесть, большинство опасных болезней они распознавали по внешним признакам: по глазам, запаху, дыханию, цвету кожи и ногтей, едва заметной дрожи или выступившему поту. Симптомы, даже самые ранние, братья не пропускали, и от их слова зависело, позволят ли гостям посетить мир.

– Карантин не требуется.

Медикус отвесил поклон капитану, чуть более глубокий – Помпилио, после чего развернулся и вышел на верхнюю площадку мачты. Цепари дружно выдохнули. Даже зная, что чист, осмотра ждешь с опаской – медикусы внимательны и прозорливы, легко увидят то, чего ты сам о себе еще не знаешь. К тому же братья могли не только отправить цеппель в карантин или объявить зачумленным, но и требовать у местных властей уничтожения любого, показавшегося им подозрительным корабля. И ни один правитель не имел права им отказать.

– Вахтенным занять свои места! – громко объявил капитан. – Остальные свободны.

Получившие увольнение цепари дружно загалдели, но к вожделенной мачте не рванули – первыми пойдут старшие офицеры.

– Ненавижу бюрократию, – проворчал Помпилио, начиная спускаться по лестнице.

– Я тоже, мессер, – поддакнул Базза. – Поэтому мне так нравится путешествовать по неосвоенным мирам.

– А в них я ненавижу неосвоенность.

– В жизни нет совершенства, мессер.

– Есть, когда все делаешь так, как хочется.

– Постараюсь запомнить.

– Не забивайте себе голову, Базза. – Помпилио посмотрел вниз, меж лестничных пролетов, оценил расстояние до земли, недовольно фыркнул и продолжил путь. К столь нелюбимым им бюрократам из пограничной стражи, внешний вид и манера поведения которых не зависели ни от богатства мира, ни от его размеров.

Во всех сферопортах Герметикона гостей почему-то встречали почти одинаковые внешне клерки в почти одинаковых серых мундирах. Все они отличались маленьким ростом, гипертрофированной въедливостью и нелюбовью к профессиональным цепарям.

– Откуда идете?

– С Анданы, – буркнул Дорофеев, который не считал нужным скрывать от пограничных чиновников свою неприязнь.

– С Анданы… – повторил клерк, издевательски медленно выводя в журнале короткое предложение. – С Анданы…

Затем он почти две минуты изучал судовые документы, после чего вновь взялся за перо.

– Какой груз?

– Никакого.

Чиновник удивленно посмотрел на Дорофеева.

– Никакого?

– В документах, которые вы разглядывали, сказано, что «Пытливый амуш» – ИР, а не торговое судно. На борту нет коммерческого груза.

– Нет коммерческого груза…

Перо неспешно поскрипывало, на лице Дорофеева ходили желваки, но он сдерживался. Помпилио сохранял бесстрастность, а выстроившиеся за его спиной цепари с трудом прятали ухмылки: они знали, чем всё закончится.

– Цель прибытия на Заграту?

– Я сопровождаю в путешествии мессера Помпилио Чезаре Фаху Марию Кристиана дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно, – отчеканил Базза максимально полное имя владельца «Амуша». – И не забудьте добавить: с Линги.

– Так и записать? – растерялся чиновник.

Этот вопрос неизменно звучал во всех мирах, куда заносило «Амуш». И выражение чиновничьего лица при этом было стандартно обалдевшим.

– И не советую ошибиться хоть в букве, – холодно предупредил Дорофеев. – Вы ведь знаете адигенов: они ошибок не прощают, могут счесть личным оскорблением.

Пограничник заскрипел пером, проклиная про себя заковыристые дворянские имена, нахмурившись, поставил в паспорте капитана отметку и процедил:

– Добро пожаловать на Заграту.

– Благодарю.

Вынырнувший из-за спины Помпилио Валентин аккуратно положил перед чиновником два паспорта и сообщил:

– Мессер Помпилио Чезаре Фаха Мария Кристиан дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно.

– Это вы? – осведомился клерк, подозрительно разглядывая Теодора.

– Это мой хозяин, – ответил тот, почтительно указав на Помпилио.

– Он может представиться сам?

– Нет.

– Он немой?

– Он не хочет.

Помпилио проявил первые признаки нетерпения – поджал губы. Высокомерно равнодушное выражение на его лице стало медленно превращаться в высокомерно раздраженное.

– Скажите своему адиру…

– Мессеру, – перебил пограничника Валентин. – Мессер Помпилио Чезаре Фаха Мария Кристиан дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно из рода лингийских даров. Если, конечно, вы понимаете, что я имею в виду.

Речь Теодора окончательно добила пограничника. Он передохнул, с опаской глядя на адигена, после чего промямлил:

– Скажите мессеру, что я должен знать цель его визита на Заграту.

– Мессер изволит путешествовать.

– Без цели?

– Мессер изволит познавать Герметикон.

– А вы?

– Меня зовут Теодор Валентин. Я сопровождаю мессера Помпилио Чезаре Фаху Марию Кристиана дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно в его путешествии.

– Это цель вашего визита?

– Других у меня нет, – заверил пограничника Валентин. – Как и у всей команды. Единственная наша обязанность – сопровождать в путешествии мессера Помпилио Чезаре…

– Да, да, я помню!

Довольные цепари захохотали, а несчастный клерк сморщился так, словно проглотил лимон, тоскливо посмотрел на журнал, в который ему предстояло вписать пятнадцать длиннющих фраз, и потер правую руку.

Еще два месяца назад старый Бен отказал бы этому пассажиру. Отвернулся бы, хмуро посасывая холодную трубку, которую почти не вынимал изо рта с тех пор, как бросил курить, да буркнул: «Другого ищите, синьор». Отказал бы, потому что не понравился ему клиент, вот не понравился, и всё! А почему не понравился? Высокий, худощавый, в элегантном костюме-тройке, белоснежной сорочке, галстуке и начищенных до блеска туфлях – по всему видать, деньжонки у мужика водятся, и деньжонки неплохие. На голове шляпа с короткими полями, бакенбарды и тоненькие усики аккуратно подстрижены, не щегольски, а именно аккуратно. Всё хорошо! Но… Но слишком уж холодным было лицо мужчины, слишком презрительно смотрели скрытые за пенсне черные глаза. Отказал бы ему старый Бен. Взял бы, да отказал! Два месяца назад.

Но теперь времена изменились, денежных клиентов было куда меньше, чем возниц, и выбирать не приходилось.

– К вашим услугам, синьор, – пробормотал старый Бен, снимая кепку и опуская взгляд в землю.

Не мог он видеть презрительную гримасу, с которой худощавый изучал коляску, впряженную в нее Матильду и самого Бена. Возница чувствовал себя товаром на витрине, но… Но что делать-то? Деньги-то нужны. Семью кормить, Матильде новые подковы справить, доктору, что сына лечил, заплатить… Деньги нужны, а клиентов всё меньше и меньше. Да и конкуренты, учуяв завидную добычу, поспешили с предложениями. Им не понравилось, что худощавый сразу выбрал Бена.

– В моей коляске рессоры новые. Ход мягонький…

– Нужно ехать, добрый синьор? У меня не кони – звери!

– А я домчу до Альбурга за десять минут! У меня два рысака в упряжке!

– Мессер не любит быстрой езды, – процедил худощавый.

«Это он о себе? Вот странно…»

– А у меня автомобиль, добрый синьор! Лучший во всем Альбурге!

– У меня автомобиль больше! Весь багаж поместится!

– Мессер не любит автомобили.

– Вас так зовут, добрый синьор? Мессер, да?

Бену казалось, что гримасу более презрительную, чем та, что уже была на лице худощавого, соорудить невозможно. Но старый возница ошибался. Ледяная смесь высокомерия, отвращения и презрения, которая появилась на лице худощавого после того, как он услышал последний вопрос, заставила конкурентов отхлынуть – даже слов не потребовалось.

Клиент же еще раз окинул взглядом старика, кашлянул и поинтересовался:

– Лошадка смирная?

– Выученная, – тихо ответил Бен.

– Трубку изо рта вынь, – распорядился чернявый. – Мессеру не понравится твой вид.

Возница послушно исполнил приказ.

– Лошадка смирная?

– Выученная, – повторил Бен, тиская в руке кепку и трубку. – Может смирно идти, а может и припустить.

– Я так и подумал, – кивнул худощавый. – Как тебя зовут?

– Бен.

– Меня будешь называть Валентином, это понятно?

– Да.

– Сколько ты берешь, Бен?

– Смотря куда ехать, синьор. Ежели до центра, то одну марку серебром или две марки ассигнациями. Ежели, положим, вам в поместье какое надобно, то…

– В целом понятно, – перебил старика Валентин, и в его руке сверкнул золотой кругляш. – Видел когда-нибудь такой?

– Герметиконский цехин! – Возница с трудом сдержал возглас.

Конкуренты завистливо зароптали.

– Мессеру нужна твоя коляска на весь день.

Хоть и неприятный, но щедрый. Бен согласился бы и за десять марок серебром, не то что за целый цехин!

– А завтра?

На губах Валентина заиграла усмешка.

– Хороший вопрос, Бен. Завтра мессеру тоже понадобится твоя коляска, и ты получишь еще один цехин. Доволен?

– Очень, – не стал скрывать возница.

– Вот и славно.

Кто такой «мессер» или Мессер, Бен не знал, однако в ходе разговора догадался, что Валентин – слуга и так называет своего хозяина. Человека, судя по поведению худощавого, богатого и знатного. То есть самолюбивого и капризного. И появившийся адиген полностью оправдал ожидания старого возницы. Среднего роста, лысый, как колено, он, казалось, не видел, а точнее – не хотел видеть никого вокруг. Забрался в коляску, опершись на руку Валентина, развалился на диванчике и принялся изучать перстни, украшающие короткие толстые пальцы. Такое отношение было куда обиднее, чем откровенное презрение слуги.

– Куда поедем, добрый синьор? – осмелился спросить Бен, попутно размышляя, стоит ли надевать кепку.

– Обращайся только ко мне, Бен, – жестко велел Валентин. – Мессер не станет с тобой разговаривать. – Он уселся на козлы рядом с возницей. – Вперед.

– Куда поедем, синьор Валентин? – повторил Бен и совсем не удивился ответу:

– В собор Святого Альстера, Бен. Особенно не торопись, но мы должны успеть до окончания утренней мессы.

Все настоящие адигены – олгемены, а где еще быть честному олгемену в воскресное утро, если не на мессе?

На фоне массивного и несколько мрачноватого Альбурга, старинные районы которого создавались по крепостным планам из коричневого и серого камня, нежный и легкий Зюйдбург казался даже не городом – поселением. И это при том, что по числу жителей столица южной Заграты лишь на треть уступала Альбургу. Выстроенный из белого камня, необычайно светлый и воздушный, Зюйдбург раскинулся на берегах тихой Мериссы и казался ожившей фантазией талантливого, но слишком уж сентиментального художника. Ненастоящим казался Зюйдбург, слишком совершенным для творения рук человеческих.

Зюйдбург строился адигенами, призванными на Заграту Адольфом I в начале Этой Эпохи. Строился, вопреки адигенским традициям, не как город-замок – король не желал давать самолюбивым, хоть и давшим клятву верности дворянам серьезную опору, – а как город-поместье, но оттого только выиграл. На левом, обрывистом берегу Мериссы стояли самые высокие здания: собор Доброго Лукаса – большинство загратийских адигенов были выходцами с Кааты и считали этого Праведника своим покровителем, дворец королевского наместника, муниципалитет и театр, а вокруг них утопали в зелени белоснежные виллы землевладельцев. Правый же, низкий берег был отдан простолюдинам и купцам. Здесь адигены выстроили вокзал и огромную ярмарочную площадь, и здесь же, после того как Густав III расширил права загратийских дворян, появились заводы, фабрики, эллинг и пять причальных мачт для цеппелей.

Именно на правом берегу Мериссы, в промышленных районах Зюйдбурга, проводил все последние дни Нестор дер Фунье, вдохновитель и лидер загратийского мятежа.

– Десять миллиметров? Анри, это курам на смех! Мне нужно не меньше двадцати!

– Для этого понадобится другой завод, адир, – жалобно ответил инженер. – На нашем оборудовании невозможно сделать двадцатимиллиметровую броню.

Нестор на мгновение задумался, после чего пожал могучими плечами:

– Попробуйте крепить два десятимиллиметровых листа, один поверх другого.

На фоне худого, можно даже сказать – тощего, инженера Нестор дер Фунье выглядел настоящим гигантом. Причем гигантом породистым, так сказать, с родословной.

Высокий, выше двух метров ростом, Нестор обладал необычайно широкими плечами, из-за чего казался великаном из детских сказок. Длинные черные волосы он зачесывал назад, совершенно не стесняясь больших, рано появившихся залысин. Мужественное, словно вырубленное из гранита, лицо изредка оживляла необычайно обаятельная улыбка, а маленькие черные глаза всегда горели: яростные, веселые, злые… – огоньки не пропадали никогда. И никогда, ну, или почти никогда, Нестор не изменял классическому адигенскому месвару, отдавая предпочтение черному, весьма неброскому одеянию.

– Давайте экспериментировать, Анри, это же интересно!

Однако инженер энтузиазма дер Фунье не разделял:

– Ваша идея интересна, адир, я обязательно попробую, но…

– Что вас смущает, Анри?

– Десятимиллиметровая броня надежно защитит экипаж от пуль, но от королевских пушек не спасут и двадцать миллиметров и даже двадцать пять. – Инженер вздохнул и рискнул посмотреть в черные глаза Нестора. – Вы ведь это понимаете, адир.

Инженер ждал взрыва, но дер Фунье лишь усмехнулся.

– Ничего не добивается тот, кто ничего не делает, Анри. Я знаю, как нужно, а теперь это знаете вы. Экспериментируйте!

– Да, адир, – покорно кивнул инженер.

– И больше уверенности в себе, Анри! Если с поставленной задачей кто-то и может справиться, то только вы.

– Да, адир.

Не заразиться уверенностью несгибаемого Нестора было невозможно, даже слов не требовалось, достаточно было просто взглянуть на его решительное лицо, в черные, пылающие неугасимым огнем глаза и услышать густой, рокочущий голос. И люди заражались. Блестящее и почти бескровное начало мятежа объяснялось скорее харизмой дер Фунье, нежели военной силой. Он просто приходил и забирал власть из ослабевших рук королевских наместников. Он говорил, что не допустит хаоса, он опубликовал «для всенародного обсуждения» свод первоочередных законов, которые примет став королем, – снижение налогов и прогрессивная земельная реформа очень понравились простолюдинам, – и тем окончательно очаровал и без того любящих его южан. Весь Зюйдбург… да что Зюйдбург – все семь провинций южной Заграты украсились красно-белыми штандартами дер Фунье, но сейчас, когда горячка первых дней мятежа немного спала, у людей появились сомнения. Нестор, конечно, блестящий офицер с огромным боевым опытом, но у короля есть бронепоезд и бригада бронетягов, импакто, артиллерия и множество солдат, жаждущих доказать свою преданность короне. А еще у короля есть жгучее желание покарать наглеца и всех, кто ему помогал…

Сомнения медленно, но неуклонно охватывали южан и вынуждали Нестора делать всё, чтобы продемонстрировать силу и способность победить Генриха. В том числе – заниматься глупой переделкой паротягов в уродливое подобие бронетягов. Потому что боевая техника, пусть даже по всем статьям уступающая противнику, во все времена производила на толпу благоприятное впечатление.

– Ребята из Инкийского механического наладили выпуск крупнокалиберных пулеметов, – громко заявил Нестор. – К завтрашнему вечеру они пришлют два первых образца, и я хочу, чтобы нам было куда их поставить. Я верю в вас, Анри.

– Будет, – пообещал инженер. – Я гарантирую, что к завтрашнему вечеру мы переоснастим одну машину…

И тоскливо посмотрел на заставленную паротягами заводскую площадку.

Огромные, оснащенные мощными кузельными двигателями тягачи на гусеничном и колесном ходу были машинами сугубо мирными, к ведению боя не приспособленными в принципе. Подавляющее их большинство до недавнего времени верой и правдой служило крупным землевладельцам, у которых они обрабатывали обширные поля и доставляли в Зюйдбург богатый урожай. Остальные были взяты у строителей и до сих пор щеголяли бульдозерными ножами, подъемными кранами да экскаваторными ковшами. Четырнадцать машин, половина парка семи провинций. На самом юге континента, в Инкийских горах, паротягов было больше, на них возили руду из отдаленных шахт, однако останавливать горную добычу Нестор не рискнул – с землевладельцами-адигенами договориться было проще, поскольку первый в этом году урожай уже собрали, а до следующей посевной еще две недели. Вот и получалось, что двенадцати настоящим бронетягам Генриха, вооруженным не только пулеметами, но и пушками, дер Фунье мог противопоставить лишь четырнадцать машин, которые только предстояло превратить в подобие боевой техники.

Однако присутствия духа мятежник не терял.

– Одна машина в день – это замечательно! – Нестор потрепал инженера по плечу. – Отличная новость, Анри!

– Благодарю, адир.

– И не волнуйтесь насчет оплаты: завтра утром на завод доставят оговоренную сумму. Золотом, Анри, золотом! Герметиконскими цехинами.

– Благодарю, адир…

На одной харизме далеко не уедешь, поэтому Нестор щедро дополнял ее полновесными монетами. Он мог бы реквизировать паротяги, но вместо этого взял их в аренду. Добровольцы и перешедшие на сторону мятежника солдаты немедленно получали внушительный аванс, и так же аккуратно оплачивалась работа всех остальных: инженеров, рабочих и землекопов, которые возводили на правом берегу Мериссы защитные сооружения. Золото не позволяло сомнениям окончательно овладеть умами южан и давало Нестору необходимое время. При этом никто и понятия не имел, где дер Фунье раздобыл столь огромные средства.

– Как видите, я держу слово.

– Я знаю… я…

– Я знаю, как нужно, Анри, запомните это: только я знаю, как нужно. – Нестор наклонился к невысокому инженеру и чуть понизил голос: – А нужно мне, чтобы вы старательно готовили паротяги к бою. Одна машина в день меня устраивает, все понятно?

– Да, адир.

– Вот и хорошо.

Дер Фунье выпрямился, оглядел ряды миролюбивых паротягов, и по его губам скользнула едва заметная презрительная усмешка.

С завода Нестор отправился на так называемый Восточный рубеж, линию обороны, которую старательно возводила тысяча землекопов. Поговорил с инженерами, выступил с краткой, но пламенной речью, насладился овацией и поехал в расположенный неподалеку лагерь добровольцев. Там посетил вечернюю тренировку и похвалил офицеров за службу. Другими словами, дер Фунье проделал свой обычный маршрут, который заканчивался в штабе, размещенном во дворце наместника. И именно в одном из тайных кабинетов этого белоснежного, украшенного великолепной колоннадой здания у Нестора произошла самая важная за день встреча. Встреча с человеком, о присутствии которого в Зюйдбурге не знали даже ближайшие помощники дер Фунье.

– Почему ты взялся за паротяги? – резко спросил Нучик.

При появлении дер Фунье он захлопнул папку с бумагами, но с кресла не поднялся, буравя адигена взглядом холодных глаз. – Это бессмысленно.

– Я тоже рад вас видеть, барон, – вежливо отозвался Нестор. – Как продвигаются работы в пустыне?

– Хорошо продвигаются, – отрезал Нучик и повторил: – Почему ты взялся за паротяги? На эту дурацкую затею уйдет слишком много золота.

Нестор прошел в комнату, молча налил себе вина из хрустального графина – только себе, развалился на диване, что стоял напротив кресла Нучика, сделал глоток и улыбнулся.

– Мятеж – дорогое удовольствие, барон. Он по определению требует много золота.

Нестор умел считать деньги, но сейчас, получив доступ к огромным ресурсам Компании, он об этой привычке на время забыл. Сейчас дер Фунье деньгами распоряжался, не задумываясь о последствиях. А вот Нучик вел учет каждому цехину, и его раздражали бесконечные траты мятежника.

– Король движется к Зюйдбургу на бронепоезде…

– По-вашему, я должен бронировать какой-нибудь эшелон?

– Почему нет?

– А потом разогнать и столкнуть их лбами?

Нучик поджал губы, помолчал, а через несколько мгновений, чуть сбавив тон, продолжил:

– Зато у тебя была бы крепость на колесах.

Он искренне считал бронепоезда одним из величайших военных изобретений человечества. Вид ощетинившейся стволами гусеницы завораживал барона, и он не понимал, почему дер Фунье даже думать отказался о создании могучей крепости на колесах.

– На железнодорожных колесах, – уточнил Нестор.

– Ну и что?

– Паротяги более маневренны.

– Но…

– Вы собираетесь учить меня воевать? – Нестор улыбнулся настолько обаятельно, что полностью нивелировал откровенно читавшееся в голосе высокомерие. То ли оскорбил, то ли пошутил, как это водится у друзей. Впрочем, какие они друзья…

Барон Ференц Нучик занимал во всемогущей Компании должность директора-распорядителя, а значит, был высокопоставленным специалистом по решению серьезных проблем. Более того, он был директором-распорядителем Департамента секретных исследований, то есть решал серьезные проблемы методами грязными, но эффективными. В настоящий момент Нучик занимался проектом «Заграта», добывал для Компании власть над миром, финансировал мятеж, а потому считал себя вправе влезать в распоряжения Нестора. До сих пор дер Фунье с контролем галанита мирился, но любому терпению рано или поздно приходит конец.

– На железнодорожные вагоны можно поставить пушки, – менторским тоном произнес Нучик.

– Которых у меня нет, – с иронией ответил Нестор и сделал еще один глоток вина.

– Королевские бронетяги снесут твои консервные банки за десять минут!

– Я знаю.

– У короля служат профессионалы с опытом настоящих боевых действий.

– Я знаю, – спокойно повторил дер Фунье.

– И что?

– Ничего.

– Что значит «ничего»? – взорвался Нучик. – На это «ничего» ты тратишь тысячи цехинов! Золото превращается в консервные банки, а ты бубнишь: «ничего»! И прекрати повторять, что знаешь, как нужно! Не сработает! Со мной – не сработает! Я…

– Вы знаете, как нужно? – с интересом полюбопытствовал дер Фунье.

Нучик ответил адигену яростным взглядом.

«Высокомерная тварь! Мерзавец! Вонючая голубая кровь! Гнилая белая кость! Чванливый подонок…»

Но при этом – самый талантливый офицер Герметикона.

Блестящим военным образованием могут похвастаться многие, а вот талантом – единицы. И Нучик, несмотря на всю свою ненависть к адигенам, прекрасно понимал, насколько выгодным приобретением стал для Компании дер Фунье. Сколько побед одержано, и сколько еще впереди… Но вот терпеть высокомерную ухмылку с каждым днем становилось всё труднее и труднее.

– Вся наша трудоемкая и дорогостоящая работа предназначена исключительно для глаз королевских шпионов, которых в Зюйдбурге полным-полно, – серьезно произнес Нестор. – Пусть Генрих думает, что я готовлюсь к осаде, это поможет ему расслабиться. Для него припасено нечто иное.

Нучик вздохнул, он понял, куда клонит дер Фунье.

– Когда вы разрешите моему кораблю лететь на Заграту? – с нажимом спросил Нестор. Полушутливый тон, которым дер Фунье начал беседу, испарился, перед бароном сидел жесткий и очень недовольный офицер, готовящийся к решающей битве. Перед ним сидел адиген, неудовольствие которого давило Нучика невидимым, но очень мощным прессом. – Когда?

И уверенность директора-распорядителя испарилась, сметенная огнем врожденной властности чистокровного адигена.

– Я всё еще считаю риск неоправданно высоким, – промямлил барон.

– А я не в состоянии воевать с Генрихом тем, что у меня есть! – Дер Фунье хлопнул себя по колену с такой силой, что Нучик вздрогнул. – Я придумал «Длань справедливости», я ее построил, и она нужна мне здесь!

– Переход, минуя Сферу Шкуровича, чрезвычайно опасен.

– На борту опытнейший астролог!

– Если «Длань справедливости» погибнет, Компания потеряет огромные деньги.

В действительности директор-распорядитель задерживал корабль по другим причинам: руководство Компании не хотело отдавать в руки дер Фунье столь мощное оружие. Директорам-наблюдателям требовался мятежный Нестор, потому что пожар на юге увел короля из Альбурга. Но при этом директора-наблюдатели абсолютно не желали видеть сильного Нестора. Однако у дер Фунье был рычаг давления на союзников, которые считали себя его хозяевами.

– Если «Длань справедливости» не придет, Компания потеряет Заграту!