Пилюли от бабьей дури Веденская Татьяна

Глава I

Впервые Светлана Дружинина обнаружила, что что-то изменилось, сидя на новеньком кухонном диване у себя дома, ночью, часа в два с четвертью. Была зима. Странным был сам факт, что взрослая замужняя женщина, мать двоих детей, обладательница двух дипломов о высшем образовании, сидит тут, на кухне, в два часа ночи, с ужасом прислушиваясь к самой себе. Что-то было не так. То ли мир изменился, то ли сама Светлана, но кухонное пространство вдруг сократилось почти вдвое и стало давить на Светлану так, что было почти физически больно. И мысль, вдруг появившаяся в ее голове, была такой пугающей, что Светлана немедленно встала и сделала вид, что ничего такого она не думала. «Нет-нет, что вы! Вам показалось. Конечно же, все хорошо. Все счастливы, а я… мне просто надо выспаться, и все пройдет», – решила она, встала с дивана и решительно направилась в коридор. Дом спал, поскрипывая изредка горячими батареями, и звук шагов разносился по всему пространству холла. Возле двери в супружескую спальню Светлана остановилась и в нерешительности помялась, пытаясь справиться с откуда-то взявшимся сопротивлением и иррациональным нежеланием идти дальше. Ей захотелось вернуться обратно на кухню и снова, обхватив двумя ладонями горячую кружку с чаем, сесть на диван.

– Бред какой-то, – пожала плечами она и открыла дверь. В комнате было тепло, даже жарко. Муж шумно спал, раскинув руки. Светлана тихонько разделась и аккуратно пролезла под одеяло, стараясь не потревожить его, но он все-таки открыл мутные со сна глаза и прищурился.

– Светка, ты чего не спишь?

– Сплю-сплю, – прошептала она.

– Ну, иди ко мне, – пробурчал он и притянул ее к себе. Она сразу согрелась, но так и не смогла уснуть. Она лежала, тихо глядя, как за окном идет снег.

Кухонный диван в квартире семьи Дружининых был куплен пару месяцев назад, когда супруги сделали ремонт на кухне. Мысль поставить диван вместо стульев пришла в голову мужу Константину, который вообще предпочитал любой другой мебели ту, на которой можно лежать или хотя бы полулежать. Он так заразительно описывал их диванно-кухонное будущее, что даже сомневающаяся в идее Светлана захотела присесть, раскинуться на диване, включить телевизор и полностью раствориться в предполагаемой атмосфере тишины и спокойствия.

Кухня у них в квартире была небольшая, и найти правильный диван оказалось не так легко. Нужен был экземпляр шириной не больше шестидесяти сантиметров, к тому же желательно, чтобы он мог еще и раскладываться в небольшое спальное место. При тесноте их густонаселенной квартиры было бы нелишним иметь запасное спальное место на всякий случай. Друзья приедут – можно будет оставить на ночь. Правда, хотя друзей у них хватало, Светлана с трудом могла припомнить случай, когда у них в доме кто-то оставался бы ночевать. Это было не такой уж хорошей идеей – остаться ночевать в доме, где, помимо хозяев, обитает парочка капризных детей и их деятельная бабушка, больше всего на свете беспокоящаяся о внуках.

Основная жизненная позиция бабушки, Ольги Ивановны Дружининой, состояла в том, что режим питания нарушать нельзя. Поэтому если бы вы, к примеру, остались ночевать в гостеприимной типовой трехкомнатной квартире семьи Дружининых, то с утра пораньше, эдак в шесть тридцать, к вам безо всякого зазрения совести прошаркала бы полноватая, одетая в байковый халат старушка и принялась бы стучать кастрюлями.

– Детям же нужно что-то покушать с утра перед школой, – пояснила бы она для вас. Она сказала бы это с плохо скрытым раздражением, потому что из-за вас, лежащего тут в трусах под одеялом, бедные деточки должны идти в школу голодными.

– Конечно-конечно! – сконфузитесь вы и в следующий раз крепко подумаете, лишать ли детей Дружининых куска хлеба или все-таки вызвать вечером такси. Или вообще воспользоваться услугой «Трезвый водитель», которая в последнее время становится все популярнее. Так что идея с совмещением кухни и гостевой комнаты в конечном итоге с треском провалилась, однако диван остался. Угловой, с трудом найденный, узкий, идеально вписывающийся в девятиметровую кухню диван. После ремонта он действительно оказался одним из самых успешных нововведений на кухне. Другие новшества, такие, как длинный гибкий кран-лейка с маленьким душем на конце, конвекторная микроволновка с грилем и кухонный комбайн с насадкой для нарезки оливье, остались без должного одобрения.

– Я, знаете ли, еще не дожила до такого маразма, чтобы мыться в кухонной раковине, – скривилась бабушка Дружинина, рассматривая лейку под дружное хихиканье детей.

Микроволновки бабушка Дружинина боялась, а на насадку плевала с высокой колокольни и резала оливье ручным методом, по старинке. А поскольку в доме Дружининых готовила в основном именно бабушка, ее голос имел решающее значение. Мнение Светланы, кстати, вообще нечасто учитывалось при семейном голосовании, так что и о диване муж спросил скорее из природной вежливости, чем реально интересуясь тем, что она думает. Диван встал на свое законное место, и вскоре оказалось, что место это – одно из самых востребованных в доме.

Утром на разных полюсах углового дивана, подальше друг от друга, размещались детки: десятилетняя Олеся и семнадцатилетний оболтус Кирюшка. Бабушка кормила их и отправляла в школу. Сразу после этого она демонстративно покидала кухню, чтобы дать возможность Константину оценить, насколько его жена Светлана не дотягивает до нее как до хозяйки. Светлана кормила Константина завтраком самостоятельно, но бабушка ревниво следила за тем, что и как подается ее любимому сыну Костику, и через несколько минут врывалась обратно в кухню.

– Кося, мальчик мой, но тебе же нельзя жареные яйца! Светочка, ты же знаешь, у него холестерин! – елейным тоном восклицала она, добиваясь очередного приступа глухого раздражения у Светланы и огорчения у Константина. Он любил яичницу, любил омлеты, а овсянку не любил, так что он доедал то, что приготовила Светлана, но с легким чувством вины перед своей мудрой и заботливой матерью.

– Когда-нибудь я просто выброшу твой завтрак из окна, чтобы только она была счастлива, – вздыхала Светлана, провожая мужа на работу. Он трудился в одной вполне устойчивой частной фирме по производству и продаже коробок, возглавлял отделение. Упаковывал народонаселение в четырехслойный картон.

– Когда-нибудь надо уже начинать питаться правильно, – отвечал он, похлопывая себя по округлому животу.

Если бабушке случалось услышать эти слова, настроение ее улучшалось на весь день вперед. Главной жизненной задачей, ради которой вот уже семнадцать лет жила, работала и дышала бабушка Дружинина, – это доказать своему сыну, что никакая Светлана не может заменить ее, мудрую и любящую мать, на семейном посту. И в этом она, кажется, вполне преуспела.

– Ольга Ивановна, если я начну кормить его правильно, он со мной разведется! – бессильно трепыхалась Светлана все эти годы, но в ответ на это бабушка Дружинина только улыбалась, включала телевизор, стоящий на холодильнике, уютно раскладывала на столе старенькое клетчатое детское одеяльце и принималась, сидя на диване, гладить белье под звуки одного из многочисленных сериалов.

– Но вы же устаете! Оставьте, я потом поглажу, – качала головой Светлана, но, конечно же, белье гладилось, дети встречались из школы, кормились обедами и ужинами только бабушкой.

– Да, я устаю. Но я знаю, как ты гладишь, Светочка, – выразительно поднимала глаза к небу Ольга Ивановна.

– Ну и как? Обычно. Беру утюг и…

– Давай не будем, – с терпеливым видом махала рукой бабуля.

Да уж, вырвать у нее из рук бразды правления семейным бытом было просто невозможно. Но, что там кривить душой, от бабули Дружининой было действительно много пользы. Светлана за все эти годы смирилась с язвительными намеками в свой адрес, а то, что бабушка действительно полностью вела хозяйство, буквально развязывая Светлане руки своей помощью, следовало ценить. Если бы не Ольга Ивановна, Светлана не могла бы, к примеру, работать. А это было важно – продолжать работать. Для того чтобы прокормить всю их большую и дружную семью, а также обуть, одеть и отправить на летний отдых, одной только зарплаты Константина было недостаточно. И хоть работа бухгалтером на несколько фирм была хороша тем, что протекала преимущественно на дому, а все же ездить по предприятиям, налоговым инспекциям и фондам Светлане приходилось немало. Практически каждый день. И без бабушки она бы просто разрывалась между потребностями семьи во внимании и потребностями семьи в финансовом обеспечении. Любовь любовью, а кушать деточки хотели всегда. Да и бабушка любила правильно питаться, как уже было сказано.

Еще Ольга Ивановна очень любила лечиться, у нее был целый график приема разных препаратов, который она вырабатывала годами, причем сама, без помощи, так сказать, официальной медицины. Первоначально, конечно, какие-то таблетки от давления ей прописал участковый врач. Однако сколько с тех пор воды утекло! С годами привычка лечиться укрепилась и разрослась настолько, что это стало несколько пугать близких.

– Ты не понимаешь? Это может быть опасно! – возмущался Константин, видя, как его мать занимается самолечением.

– Да? А врачи у нас ничего вообще не смыслят, – язвительно возражала она. – Да и с чего бы им смыслить, ты же сам знаешь, как у нас на врачей-то учат. Так, что они потом в бухгалтера идут.

– Мама, ты просто невыносима, – устало возмутился Константин. За долгие годы семейной жизни он уже утратил всякую надежду заставить мать погасить огонь войны между ней и Светланой. Да, когда-то Света окончила второй МОЛГМИ, вернее, сейчас уже РГМУ им. Пирогова. Но жизнь распорядилась иначе, пришлось переквалифицироваться… нет, не в управдомы, но близко – в бухгалтеры.

– Нет, а что я? – делала круглые глаза бабуля. – Я ничего. Просто…

– Всегда есть какое-то «просто», да? – вздохнул Константин.

– Просто… – осекалась она. – В самом деле, зачем учиться столько лет, чтобы потом чужие балансы сводить на нашей кухне за три копейки? – все-таки договаривала она. Такие разговоры происходили с определенной периодичностью. Не такие уж три копейки зарабатывала Светлана, и бабуля в этом случае явно использовала свою склочность как повод отвлечь внимание сына от ее таблеток.

Каждый день часам к восьми, покончив с ужином и освободив оккупированную в течение дня кухню, Ольга Ивановна отбывала в свою комнату, неся на подносе стакан чая, бутылку воды и горсть разноцветных таблеток. Она уходила с гордо поднятой головой, показывая, что ее личный семейный долг выполнен полностью в отличие от долгов, наделанных другими…

Вечером кухня трансформировалась в кабинет, и кухонный диван принадлежал целиком Светлане. Она раскладывала на столе свои бухгалтерские бумаги, открывала ноутбук и погружалась в четкую, структурированную рутину цифр и счетов. Она любила эти моменты. Одиночество – огромная проблема для человечества. Люди – существа социальные и, оставаясь один на один с собой, начинают метаться и скулить. Но для замужней женщины возможность остаться наедине с собственной персоной в большом дефиците. Что она может себе позволить? Одиночество под душем по утрам не считается, потому что кто-то обязательно будет долбиться в двери и требовать освободить помещение. В отдельных случаях родственники могут перейти к запрещенным приемам вытравливания человека из душа и выключить свет или горячую воду в стояке. Такое иногда делал сынок Кирюшка. Правда, в основном в отношении обожаемой сестры Олеси.

В общем, душ – это одиночество относительное. Что еще? Одиночество в общественном транспорте? Ха, как вы вообще себе это представляете? В нашем, московском транспорте, с нашим обществом! Может быть, дома, пока дети в школе? Да, иногда днем удавалось побыть в одиночестве, хотя чаще все-таки приходилось куда-то ехать, метаться, решать какие-то проблемы. В магазин сбегать, опять же. А кто побежит? Не муж же? И не бабуля, с ее-то гипертонией. Так что вечером, забравшись с ногами на диван и заперев за собой дверь в кухню, Светлана наслаждалась одиночеством на полную катушку. Раньше, когда дивана не было, Светлана не выдерживала долго на стульях: болела спина, затекала шея, и приходилось уходить к мужу, в спальню. Теперь же можно было хоть весь вечер торчать на кухне в свое удовольствие. Или даже всю ночь. Домашние в кухню заходили только если водички налить, в основном каждый занимался своими делами. Все члены большой и дружной семьи Дружининых просто мечтали хоть немного побыть в одиночестве.

Муж вечерами дремал в спальне под шелест программы «Время» и ее аналогов, дочь Олеся, одна или с какой-нибудь подругой, торчала в детской, самой большой комнате в доме, громко смеялась и включала периодически какую-то неразборчивую и странную музыку без мелодий и голосов – только какой-то стук и визги. Кирюшка допоздна болтался где-то, хотя считалось, что он вкалывает на подготовительных курсах в институте. Этим летом он должен был уже поступать, а как ему это удастся, Светлана, хоть убей, не понимала. Почти все вечера он проводил у друзей, особенно у своего лучшего друга Бени, зачастую пропуская занятия на курсах. Учился он сомнительно, но держался на уровне хорошиста (тройка по физкультуре не считается) благодаря светлой голове, как говорил его учитель математики.

– Такую бы голову да в хорошие руки! – шутливо восклицал он, когда Светлана приходила на родительские собрания.

О, родительские собрания, как много в этом звуке для сердца материнского слилось, как много в нем отозвалось – преимущественно непечатными выражениями. Сколько их было, этих собраний, в жизни Светланы, сколько их состоялось за те семнадцать лет, что она выполняла этот свой матерный… то есть материнский долг! Сначала в детском садике, потом в школе, а потом, когда Олеську тоже отдали в садик, собрания накрыли Светлану с головой. Два собрания в месяц, двадцать собраний в год.

Раз за разом одна и та же программа. На ежегодных сентябрьских – выступления заведующей или директора школы о том, как много было сделано и потрачено, и обещание сделать (и потратить) еще больше, на радость роно и Министерству образования. На классных – долгие перечисления оценок, комментарии по поводу успеваемости. Под конец собрания всегда выставлялся счет. За что? Ну, поскольку само образование у нас безвозмездное, то есть дармовое, счет выставлялся, к примеру, за подарки. Самим себе ко всяким праздникам, любимому директору и так далее. Забавно бывало слушать, как учитель просит собрать деньги на подарок учителям на День учителя. Но Светлана не возражала никогда и платила все исправно, в отличие от многих других родителей. И сидела, и внимательно слушала, особенно ту часть, что касалась ее собственных детей. Но если вы думаете, что Светлане это доставляло удовольствие, то вы ошибаетесь.

Когда говорили про Олеську, слушать было приятно или, по крайней мере, комфортно. Максимум проблем – случайный прогул раз в год и замечание, что «бесились» на перемене. Оценки в пределах нормы. По мнению Светы, по крайней мере. Что за проблема в четверках? Конечно, в классах были другие мамаши, не работающие, с горящими глазами, с амбициозными мечтами если уж не в отношении себя, то в отношении собственных детей. У таких детей были белоснежные блузки, причесанные и аккуратно заплетенные волосы, сияющие тетрадки и потухший, затравленный взгляд. Дети Светланы такого счастья не имели, так что про них можно было услышать разное.

Когда от доски неслось: «Дневник не был подписан за три недели!» или «Что же вы не следите за домашними заданиями?», Свете оставалось только вжать голову в плечи и пережить косые взоры образцово-показательных мамаш. «Ну что поделаешь, если родители работают», – тихо шептала иногда Светлана, но ее доводов не принимали. Ее и таких, как она, осуждали, осуждают и осуждать будут. Так что собрания Светлана не любила.

Собрания в классе у сына она просто терпеть не могла и всегда норовила спихнуть эту почетную миссию на мужа. Дело в том, что Кирюша характером пошел в отца, был вспыльчивым, принципиальным и ленивым. И все это одновременно. Однажды, когда Кирюша был классе в четвертом, Светлана обнаружила в дневнике сына забавную запись, сделанную размашистым почерком красной ручкой. «Отказался строиться!» – возмущенно написала учительница. Константин хохотал над этим комментарием в голос.

– Мой сын! Мой! Я тоже ненавижу строиться.

– Да? – пыталась остаться строгой Света. – Тогда ты на его собрания и ходи.

– С удовольствием, – ответил гордый отец.

Но он кривил душой. Был случай, когда Константин и Светлана даже тянули жребий, решая, кому выпадет эта радость. Теперь же, буквально через полгода, пытка школьной программой для старших классов должна была закончиться для всех. Кирюшка, а вместе с ним и все остальные его одноклассники (под вопросом был только двоечник Семенов), заканчивали одиннадцатый класс, шли на ЕГЭ. Это, кстати, был отдельный кошмар. Ввели этот чудесный экзамен совсем недавно, никто толком не знал, как его, собственно, сдавать и к чему готовить детей.

– Думаешь, это справедливо, что я опять должен вспоминать, что такое логарифмы? – вопрошал отец, когда Кирюшка требовал помощи. – Я это уже один раз все проходил, за что мне это опять?

– Но мама вообще не может даже сказать, что это! – возражал сын.

– Это странно, потому что твоя мать вообще-то бухгалтер. Разве они не должны проходить математику?

– Минуточку, – встревала Светлана. – С какого это перепугу это вообще моя проблема? У нас был уговор: на мне все поделки, рисунки, уроки труда и русский язык. Математика – твоя.

– Но логарифмы! – стонал муж и тут же набрасывался на сына: – А как ты в институте собираешься учиться? Я что, и там за тебя буду домашку делать?

– Зачем делать? – обижался тот. – Ты хотя бы просто объясни, как решать.

– Объясни, – недовольно чесал за ухом Константин. – Если бы я помнил.

– А другие родители, между прочим, детям репетиторов нанимают, – встревал сынок, даже не пытаясь скрыть недовольства. О, это в их доме вообще было притчей во языцех – «другие родители». По Кирюшиному мнению, «другие родители» – это такая большая группа невидимых и абстрактных лиц, которые делают для своих детей все так, как надо. В отличие от его собственных, доставшихся за какие-то, видимо, страшные грехи, родителей. Примеров «других родителей» у него было много, и на удивление эти примеры каждый раз трансформировались в соответствии с текущими Кирюшиными потребностями.

«Другие родители» нанимали репетиторов, не заставляли жить в одной комнате с вредной и вечно ябедничающей сестрой, отделиться от которой только поставленным поперек комнаты шкафом невозможно. «Другие родители» покупали новые кроссовки, невзирая на то, что и старые еще не сносились. «Другие родители» давали деньги на кино в любой момент и по первому требованию. «Другие родители» не требовали от ребенка поступления на бюджетное отделение, а спокойно и без претензий оплачивали обучение в престижных вузах.

Последнее замечание, если быть объективным, имело под собой реальные основания. Лучший друг Кирилла, большая для всех головная боль – Беня Орлович – одного с ним возраста, пола и мировоззрения, собирался учиться в МГУ, на платном, соответственно, отделении. О намерениях его родителей в лице матери и ее нового богатого мужа собственноручно намаслить и раскатать дорогу в светлое будущее для своего Бенечки было широко известно. И крыть в ответ на претензии собственного отпрыска было нечем. Было бы здорово просто пресечь эту неприятную и выставляющую родителей в невыгодном свете дружбу. Запретить в зародыше, еще в первом или втором классе, со словами «не водись с ним, он тебя плохому научит». Но – поздно. Теперь Беня уже не учился в одной школе с Кириллом, на два последних школьных года он был переведен в престижную частную школу, в тарифы которой условно входило зачисление в МГУ. Можно было надеяться, что это классовое неравенство вобьет какой-то клин в отношения мальчишек. Но… этому не суждено было сбыться.

Дело в том, что Дружинины и Орловичи вот уже много лет как дружили семьями. Дружба семьями – это вообще-то довольно-таки интересный феномен. Кто сказал, кто обещал, что четыре разных человека обязаны раз и навсегда пропитаться взаимной симпатией? И с чего друзья мужа должны обязательно понравиться жене? Не факт, верно? Так как же в здравом уме и твердой памяти можно предполагать, что жене понравится не только друг мужа, но и его жена? Уж она-то – жена мужнего друга – вообще не пойми кто, совершенно чужой человек. Как и муж подруги жены. Сложно все это.

Муж Константин Светину подругу Леру Орлович не любил никогда, но давно смирился с ней, как смиряются с неприятными соседями по даче, от которых все равно никак не избавиться. Он улыбался, поддерживал разговор и даже делал комплименты, так что Лера Орлович могла бы поклясться, что Светкин муженек (этот тюфячок) просто души в ней не чает.

Однако года два с половиной назад все изменилось, и делать комплименты стало сложнее. Дело в том, что Лера Орлович поменяла одного мужа на другого. Заменила, так сказать, старого на нового. В этом и была проблема. С ее старым мужем Михаилом Константин действительно любил дружить семьями. Да что там, с Мишкой они были знакомы сто лет, дружили еще до того, как оба «обженились», с институтских времен. С новым Орловичем – кажется, Георгием – он вообще и знаться не хотел.

Во-первых, Георгий не любил футбол и все остальные телевизионные виды спорта, благодаря которым большинство наших мужчин могут чувствовать себя в форме, не вставая с дивана и не вынимая из рук телевизионного пульта. Мишка с удовольствием мог проторчать у телевизора хоть три матча подряд, крича: «Давай, ты что, уснул!» и «твою мать, за такой футбол тебе надо ноги переломать». Мишка был свой, родной, простой и нормальный. Георгий же ездил на машине с шофером и считал, что в каждой квартире должна быть гостиная и столовая. Это, кстати, было «во-вторых».

Во-вторых, Георгий был богаче и значительнее успешнее Константина. Дружинины толкались впятером в трехкомнатной квартире в Чертанове. Орловичи втроем (если не считать домработницу, которая приходила три раза в неделю) занимали две квартиры: старую, еще Михаилом купленную двушку рядом с Дружиниными, в Чертанове, в которой сейчас обитал только Беня, и двухуровневую комфортабельную квартиру метров под сто пятьдесят в монолитной новостройке около «Кунцевской». Этот аргумент унижал достоинство Константина и окончательно отвращал его от дружбы с мужем-Орловичем.

– Ну о чем мне с ним говорить, с этим придурком! Тоже мне, сладкая парочка: Гера и Лера! Фу, мерзость! – возмущался Константин каждый раз, когда возникала необходимость ехать к Орловичам дружить. – Может, сказать ему о том, как нехорошо чужих жен уводить?

– Ее никто не уводил, ты знаешь, – каждый раз возмущалась Светлана.

Лерина семейная жизнь была запутанной до предела, но один факт был непреложным и легко доказуемым. Лера Орлович развелась со своим первым мужем чуть-чуть (месяца на три) раньше, чем Георгий был представлен широкой публике. Мало кто знал, что Лера потратила примерно пятилетку, чтобы увести Георгия из семьи. Но об этом – ни слова. Ш-ш-ш!

– Знаешь, баба не захочет, мужик не вскочит, – выдавал чудовищную грубость Константин, обижаясь за Михаила. По его мнению, сам Мишка был мужик хороший, правильный, но слишком мягкий, и эта вобла разодетая (Лера, то есть) этим воспользовалась, выперла Мишку, чтобы только окунуться в атмосферу роскоши и разврата, которую для нее организовал этот новый Орлович.

– Он не новый Орлович! – справедливости ради вставляла Светлана. – У него другая фамилия.

– Ага. Вот именно, – торжествовал Константин. – Какая?

– Откуда я знаю?

– Если бы твоя подруга поменяла фамилию, ты бы ее знала. А она – нет, не поменяла. Опять.

– И что?

– Нормальная женщина, выходя замуж, оставляет девичью фамилию, только если знает, что будет разводиться, – делал вывод Константин.

– Ну, поживем – увидим, – уходила от дальнейших пререканий Светлана, защищая подругу. Она всегда ее защищала. И, кстати, Света знала, что фамилию Лера Орлович не меняла и не поменяла бы никогда вовсе не из-за разводов. По другим причинам, о которых ни она, ни сама Лера старались не вспоминать.

Так уж сложилось, что их с Лерой Орлович связывало многое. Лера Орлович была для Светланы не просто подругой, а лучшей подругой вот уже кучу лет. Куча была такой большой, что если бы она была из снега, то вполне потянула бы на приличную лавину. И могла бы погрести под собой какой-нибудь малогабаритный альпийский горнолыжный отель. И все эти годы ей приходилось оправдываться за эту дружбу перед мужем.

– Если бы ей раньше подвернулся кто-то поинтереснее, она бы сбежала от Мишки еще до того, как Бенька в школу пошел, – фыркал муж. – Я никогда не мог понять, что между вами общего.

– Ну… многое, – пожимала плечами Света.

В действительности же муж был в чем-то прав. Лера и Света были такими разными, что, даже стоя рядом, предположим, на трамвайной остановке, они смотрелись бы очень странно. Собственно, этого бы никак не могло случиться. Лера уже много лет не пользовалась общественным транспортом, в то время как Света только им и пользовалась. Да и в остальном: невысокая, пухленькая (если не сказать грубее), вечно мечтающая похудеть Света с такими обычными карими глазами, шершавыми от таскания сумок ладонями, с обветренными губами и джинсами как минимум шесть дней в неделю. И Лера – высокая, худая даже по сравнению с Кейт Мосс, голубоглазая женщина с идеальной прической, на которую ушло явно не десять минут, одетая не просто красиво, а по последней моде, презирающая джинсы как явление и считающая, что их надо запретить законодательном. Что между ними общего? Ничего, даже тем общих для разговора, если поискать, найдешь две-три. Совершенно ничего, кроме… темного и весьма далекого прошлого. Когда Света и Лера познакомились, политическая карта мира была несколько другой, а кое-где даже все еще принимали в пионеры. Правда, шли туда уже с неохотой.

Светлану с Лерой связывал полный набор совместных студенческих воспоминаний, а также многочисленные пуды соли, слопанные вместе. Еще (забавный факт) они обе родились и провели детство на реке Волге. В любой день лета, с июня по август, они могли за считаные минуты добежать до берега и окунуться в одну и ту же тягучую прохладную воду, и удовольствие от этого было одинаковым, но происходило это в совершенно разных городах: Самаре и Твери. Велика река Волга! Они познакомились только в Москве, в студенческом общежитии второго МОЛГМИ.

Но особенно крепко их связала совместная беременность. Так уж вышло, что восемнадцать лет назад они обе обнаружили, что беременны, в одно и то же время, с разницей всего в два месяца. Так что в первые годы, еще в общаге, они вместе растили Беню и Кирилла. С тех самых пор каждый год семнадцатого января семейство Дружининых ездило на день рождения Бени, чтобы потом, двадцать пятого марта, принять Орловичей у себя в Чертанове.

– Может быть, хоть в этот раз поедешь сама? – взмолился Константин, когда услышал, что в этом году празднования будут проходить торжественно и парадно, в весьма фешенебельном ресторане на Садовом кольце.

– Нет, это невозможно, – помотала головой Света, лихорадочно соображая, что можно было бы надеть на такое пафосное мероприятие, чтобы не выглядеть позорно.

– Но почему? Этот новый Орлович… Я видеть его не могу. А там, наверное, припрутся его набитые купюрами друзья. – Тут Константин сделал пальцами обеих рук жест, ставший очень модным нынче и обозначающий кавычки. Конечно, откуда же у нового Орловича взяться настоящим, нормальным друзьям без кавычек? Если он даже футбол не смотрит.

– Припрутся, – согласилась жена. – Но я машину водить не умею, и что нам потом, домой на метро возвращаться?

– Я тебе оплачу такси! – щедро предложил муж.

– Ага, знаю я, как ты оплатишь. Когда я тебе озвучу сумму, ты скажешь, что за такие деньги ты меня самолично отвезешь на луну да там и оставишь, – хмыкнула Светлана. – Нет, так не пойдет. Все-таки Беньке восемнадцать лет. Совершеннолетие. Это лучший друг нашего сына. Мы их практически вырастили вместе.

– Это самый худший лучший друг, которого только можно представить для нашего сына, – устало продолжил ворчать Константин, но уже более мирно.

– Ты лучше скажи, что мне надеть? – спросила Света. – Все-таки ресторан.

– Подумаешь, – фыркнул муж. – Стоит выделываться-то. Кого могут интересовать эти тряпки?

– Ну… меня хотя бы, – вздохнула Светлана и посмотрела на себя в зеркало. Было понятно, что от визита не отвертеться никак. И что удовольствия от этого визита, скорее всего, не получит никто.

Глава II

В обычные дни Валерия Орлович могла совершенно не волноваться о том, чтобы кто-то посторонний узнал ее настоящий возраст. Вокруг нее было так мало людей, знающих не то что год, но даже день ее рождения, что даже сама тема возраста всплывала крайне редко. Чтобы не дергаться каждый раз, Валерия еще до тридцатого дня рождения праздновать таковые как класс перестала вообще. А что такого? Кто сказал, что женщина обязана каждый год громогласно объявлять, на сколько лет она состарилась теперь? Да еще и праздновать это, как будто это такая радостная новость. Нет, лучше уж отметить на широкую ногу Восьмое марта, чем позориться с тортом и свечками. Однако ко дню рождения сына она относилась трепетно, как и ко всему, что касалось его.

– Все готово, – отрапортовал Валерии организатор вечеринок, нанятый ею для проведения дня рождения. Страшно подумать, восемнадцать лет.

– Допустим. Вы уверены, что ансамбль приедет? – на всякий случай переспросила она, так как этот дурацкий ансамбль, играющий странную, грохочущую музыку, все время норовил отменить выступление. И что в них хорошего, в этих рок-музыкантах? Никакой пунктуальности, один только гонор и высоченный гонорар.

– Они гарантировали, – пожал плечами организатор.

Он не нравился Валерии, этот организатор, вспомнить бы еще, как его зовут. Он был какой-то мутный, вяленький. И никакого ощущения, что он в состоянии хоть за что-то отвечать.

– Но вы уверены в них? Вы с ними раньше работали? – сощурилась Валерия.

– Ну… – пробубнил он и затих, глядя на Валерию испуганным коровьим взглядом.

Она уже успела десять раз пожалеть, что наняла этого организатора, все равно все пришлось делать самой. И выбирать зал, и рассылать приглашения, и продумывать меню. Хотелось сделать все так, чтобы Бенечке понравилось, а это не просто – сделать все так, чтобы понравилось восемнадцатилетнему (почти) парню. Это вообще большой вопрос – как угодить, если единственное, что нравится мальчикам в его возрасте, это доступные девочки. Не могла же его родная мать подарить ему стриптизершу в торте? Она однажды подарила такой тортик своему тогдашнему боссу, после чего, кстати, получила место вице-президента компании. Да, Валерия знала, как обращаться с мужчинами, чтобы они делали все, что она хотела. Однако речь шла о ее единственном сыне, которого она обожала, в котором души не чаяла. И которому надеялась угодить.

– Уйдите, – скривилась Валерия, махнула на организатора рукой и продолжила беготню по ресторану.

Гостей должно было собраться много. И каких! Все они – гости – ожидались настолько разнородными, что черт его знает, как их рассаживать и совмещать. Во-первых, гости сына: шумная толпа подростков, которые гарантированно переберут со спиртным, будут громко хохотать и материться. Во-вторых, гости мужа: высокопоставленные, серьезные, успешные, с которыми муж ведет дела.

– Я не думаю, что это хорошая идея, приглашать их, – пыталась возражать Валерия, когда муж внес в списки несколько нужных только ему фамилий. – Они вообще к Бене не имеют никакого отношения.

– Зато они имеют отношение ко мне, и пока я оплачиваю твои дорогостоящие идеи, буду приглашать, кого захочу, – категорично махнул рукой муж и таким образом создал проблему.

Мужчины вообще постоянно создавали проблемы, за всю жизнь Валерия имела несколько очень существенных поводов в этом убедиться. Но в данной ситуации она сделать ничего не могла. Списки приняла, скрестила пальцы и приступила. Она разделила столы так, чтобы при желании взрослая и молодежная компании могли разделиться на две малопересекающиеся группы. Благо ресторанный зал это позволял. Она отмела первый порыв пригласить контркультурную этно-рок-группу, названия которой не могла даже произнести. Что-то, связанное с эльфами. Сын обожал эту группу, но такой музыкой можно было сразу прикончить карьеру мужа, так что Валерия решила найти золотую середину. И пригласила какую-то вроде более традиционную рок-группу, последователей «Воскресения», которые вообще могли сорвать все и не приехать.

– Насколько все-таки проще иметь дело с джазовыми оркестрами, – жаловалась она мужу.

– Можно вообще нанять этих… которые обслуживают детские праздники. С гармошкой и носами, – хохотал Георгий. – И все будут счастливы. Особенно наша бизнес-часть. Знаешь, как мы любим читать стишки?

– Знаешь, Гера, я вообще не хочу в этом участвовать, – злилась Лера. – Ты натащил этих vip-ов, ты их и развлекать будешь. Беня не должен превращать свой день рождения в твой бизнес.

– А эти твои Смешарики приедут? С ними никаких других развлечений не потребуется, – ехидно спросил Георгий, чтобы перевести разговор на другую тему. Смешариками он называл старых друзей жены, Дружининых, людей настолько далеких от них, или, вернее, людей, по его мнению, настолько недалеких, что дружбы с ними он понять не мог.

– Конечно, приедут, а как же, – с досадой пробормотала Лера.

Честно говоря, она бы предпочла, чтобы из всех Смешариков приехал только Кирилл. Ну, конечно, Светку она любила и была бы рада видеть… где-нибудь в другом месте, частным образом. Посидеть, поболтать, посмеяться, вспомнить прошлое (не все, конечно). Но на вечеринках Светка выглядела, как потерявшаяся учительница младших классов. Опять она приедет в каком-нибудь диком наряде, вообще непонятно, откуда она их берет. И кто сказал, что прилично надевать черную шерстяную юбку и фальшивый жемчуг на водолазку? Кто придумал такую моду? Или эти трикотажные платья темных цветов, какая мерзость. Светка так и не научилась одеваться, как и ее муженек, добрячок Костик. Однако все это можно было, в принципе, пережить. В конце концов, Светка была чудесным человечком, искренне любила Леру, а таких людей, признаться, не так много на свете. Муж Гера, как и вообще мужчины, не считается. Это, знаете ли, совсем другая любовь.

Но самое неприятное в Светке было то, что она относилась к третьей и самой опасной категории людей, приглашенных на день рождения. Людей, которые прекрасно знают, сколько Валерии лет на самом деле. Хотя бы поэтому Лера нервничала каждый раз, когда Светка приезжала на какие-либо официальные мероприятия. А тут уж все совсем было плохо.

Сам факт, что твоему сыну исполняется восемнадцать лет, не может не бросать определенную тень на твою возрастную группу. Допустим, ты выглядишь прекрасно, и на вид тебе и тридцати не дашь, особенно если ты в изящном шелковом платье ручной работы, за четыре тысячи долларов, и к тому же уверена, что ни у кого не может быть такого же платья – оно сделано специально для тебя, на заказ. С мыслями о том, что целая студия в Токио работала, чтобы создать твой образ, ты уверенно стоишь на десятиметровой шпильке и улыбаешься лицом в штукатурке от Dior. Но если тебе «нет и тридцати», то путем несложных вычислений можно предположить, что сына ты родила… м-м-м… в одиннадцать? Нереально, а это значит, что в любом случае все присутствующие на вечеринке гости поймут, что матери именинника как минимум должно быть лет тридцать пять. Даже в этом случае рожать пришлось бы в школе, но это хотя бы возможно с физиологической точки зрения.

– А ты скажи, что ты его усыновила, когда ему было уже лет десять. Что пожалела мальчонку! Тогда все сложится, – хохотнул Георгий, на что Валерия, покраснев от ярости, разразилась потоками гневных возгласов. Да, совершеннолетие сына можно было объявить официальным днем перехода в разряд зрелых женщин. Переход был нерегулируемый, стоя на котором Валерия чувствовала, что ее вот-вот собьет «КамАЗ».

– Да? Я забыла тебе сказать, что приедет Михаил, – сказала Лера мужу уже практически накануне праздника, сделав вид, что просто забыла сказать об этом раньше. Хотя, конечно же, она помнила. Просто никак не могла выбрать удачный момент, чтобы обойтись без катастрофических последствий. Гера потемнел от злости.

– И как ты это себе представляешь? Я что, должен пожимать руку твоему бывшему? Может, мне его еще в щечку поцеловать?

– Это Бенин день, Беня просил, чтобы приехал отец.

– Если судить по количеству денег, вложенных в твоего сына, я давно уже стал ему больше чем отец, – фыркнул Гера.

– Ты должен понять, – помотала головой Лера. – Мне это тоже неприятно, но ребенок хочет видеть родного отца.

– Ничего я никому не должен, – зло бросил Гера, но на этом разговор был закончен. Условно можно было считать, что Михаилу будут рады. Хоть он тоже прекрасно знал, сколько на самом деле Лере лет, ведь они поженились еще в те доисторические времена, когда Лера не заморачивалась скрывать свой возраст. Но имидж имиджем, а раз Бене нужен отец – она ему его устроит во что бы то ни стало.

Таким образом, уже два человека на вечеринке точно знали, сколько ей лет. Это уже много, но в итоге выяснилось, что есть и третий. Человек, который на предложение «третьим будешь?» просто обязан был ответить отказом и, кстати, обычно так и поступал. То есть поступала. Лерина мать. Ее, как оказалось, Беня пригласил сам.

– Но она же не разговаривает со мной?! – возмутилась Лера.

– Она сказала, что давно согласна тебя простить, – виновато пояснил Беня, когда выяснилось, что он проявил такую вот инициативу.

– Да? Что это с ней, через столько-то лет? – вздохнула Лера.

Мысль именно на совершеннолетии сына помириться с собственной матерью окончательно выбила Леру из колеи. Как ни крути, а Полина Эдуардовна точно знала Лерин возраст, потому что сама же ее и рожала.

– Это так глупо, что вы не общаетесь! – пожал плечами сын. – Сколько можно все передавать через меня? Поговорите уже напрямую.

– Последний раз, когда мы пробовали поговорить напрямую, она обозвала меня кокоткой! – напомнила Лера. – Кокоткой, боже мой. Интересно, из какого пыльного сундука она это слово достала?

– Ты же знаешь бабушку, – вступился внук.

– Я-то знаю. А ты знаешь, что она с тобой до трех лет встречаться не хотела только потому, что ты – мой сын?!

– Ма-ам, ну чего вспоминать. У меня день варенья, я бабушку хочу! – ласково забубнил Беня и приклонил вихрастую хитрющую голову на материно плечо.

Та растаяла моментально, Беня мог из нее веревки вить. Даже в вопросах семейных распрей. Ссора матери с бабушкой – это была старая и весьма неприятная для всех сторон история, сериал, тянувшийся много лет. Мать не разговаривала с дочерью, не ездила в гости, а всем старым знакомым говорила, что для нее дочери больше не существует. Это было болезненно, неприятно, но удобно. И со временем стало довольно-таки привычно. Однако с внуком Полина Эдуардовна общалась. Все детство (после трех лет) Беня ездил к ней в Тверь на лето, привозил оттуда вишневое варенье и маринованные огурцы.

– Бенечка, а не можем мы с ней помириться сразу после твоего дня? – вздохнула Лера, уже понимая, что снова уступит. На протяжении долгих лет она пыталась помириться с матерью, но сохранить шаткие отношения дольше полугода не удавалось ни разу. А уж после того как Лера вышла замуж повторно, мать стала особенно резка. По вполне понятным причинам, о которых Лера предпочитала не думать. Достаточно уже было пролито слез. Столько лет прошло, сколько можно испытывать чувство вины?

– Мам! Ну ты-то хоть будь человеком. Бабушке одиноко, она скучает. Знаешь, она постоянно только о тебе и говорит.

– Примерно представляю, что она говорит.

– Ничего плохого, – торопливо заверил ее Беня, из чего она сделала логичный вывод, что сын немного кривит душой.

– Ладно, приглашай, – вздохнула Лера, понимая, что к Светке и Михаилу прибавился третий призрак ее прошлого, родной, но крайне опасный человек, который не только знает о Лере все, но и любит об этом поговорить. Это была катастрофа, и она была неизбежна. Оставалось надеяться, что если проявить должное внимание и бдительность, то хотя бы удастся избежать озвучивания точной цифры. Чтобы все узнали, что Валерии Орлович месяц назад исполнилось сорок лет, допустить было просто нельзя.

Конечно, оставалась надежда, что Полина Эдуардовна, получив официальное приглашение на глянцевой открытке, смилостивится и не приедет. Зачем, действительно, переться в Москву из далекой Твери? Можно же поздравить внука по телефону. Тратить деньги, которые, кстати, Лера же ей и посылала ежемесячно, как акт доброй воли. Но Полина Эдуардовна, расчувствовавшись, лично позвонила Лере недели за три до праздника и спросила, что подарить обожаемому Бенедикту. Таким образом, стало ясно, что бабушка приедет. Они договорились, что бабушку с вокзала заберет водитель нового мужа Леры («тоже мне, какой барин этот твой…») и отвезет к Бене в Чертаново. Как можно было бы совмещать Полину Эдуардовну с Герой, да еще в их новенькой квартире, Лера даже и вообразить не могла. А теперь, стоя в центре празднично оформленного ресторанного зала и уставленного цветами, с полностью сервированными столами, Лера дергалась перед встречей с матерью. Кажется, они не виделись года три? Да и до этого, когда они виделись, ничего хорошего не выходило. И сердце Лерино неровно билось, наполненное нехорошими предчувствиями.

Первыми на вечеринку прибыли, конечно же, Дружинины. Светлана всегда была помешана на пунктуальности, так что они явились точно по расписанию, то есть в шесть часов десять минут, с приличествующим моменту опозданием. Чтобы, как говорится, не поставить принимающую сторону в неудобное положение. Но неловкость все-таки возникла, потому что к этому часу еще даже сам именинник не подошел.

– О, Светка! Привет, как дела? – растянула рот в «радостной» улыбке Лера, бросаясь к переминающимся на пороге Дружининым.

– Мы рано? Извини, – засуетилась Света (естественно, в каком-то непотребном сером трикотажном балахоне и дешевых костяных бусах).

– Нет-нет, хорошо, что вы приехали. Костик, ты отлично выглядишь, – прощебетала Лера, затаскивая Дружининых в зал.

– Ты тоже… сияешь. С именинником тебя, – расплылся в улыбке упитанный, чуть помятый жизнью Константин.

На секунду ей вспомнилось, как она впервые увидела Константина, еще там, в общежитии медицинского института, где Лера со Светкой жили вместе. Он был килограммов на десять худее, но в остальном уже тогда был милым, уютным, как югославский мягкий диван, и скучным, как книги о природе. Даже пузико, кажется, уже намечалось. Однако надо признать, что за восемнадцать лет он все-таки сильно изменился, это было заметно в целом. И это очень расстроило Валерию, ведь это означало, что меняется и она – ведь они с Константином были практически ровесниками.

– А Беня… его еще нет?

– Он вот-вот будет. В пробке задержался, – банально отмазалась Лера.

Света огорченно вздохнула.

– А мы хотели ему подарок вручить, – замялась Света, теребя в руках коробку с бантом. В этот момент что-то грохнуло за сценой, где настраивали аппаратуру для рок-группы, все-таки соизволившей приехать. И следом раздался чей-то заливистый мат.

– Ого! – хмыкнул Костик. – Еще не наливали, а уже мебель крушат.

– Извините меня, – охнула Лера и побежала на звук катастрофы. – Подарок можно положить на стол.

– На стол? – удивился Костик, но Лере было уже не до него.

В следующий час на Леру валилось все подряд, а учитывая всю бесполезность и неорганизованность имеющегося в ее распоряжении организатора вечеринок, решать проблемы ей приходилось самой. Сначала прибыл Беня с бабушкой, и Лера малодушно пряталась на ресторанной кухне, уходя от настойчивых приглашений пасть на всепрощающую материнскую грудь.

– Мама, поговорим потом, ладно? – быстро бросила она, отцепляя по одному материны длинные пальцы от своего плеча. – Мне тут… надо… бежать.

– Бежать? – свела брови мать. И ледяным голосом добавила: – Это все, что ты умеешь. Бежать.

– Мамочка, ты не могла бы приглядеть за Бениными друзьями, – попросила ее Лера, сознательно избегая брошенного ей вызова и не понимая намека при всей его прозрачности.

Дальше одновременно явились все: с опозданиями и извинениями, которые надо было выслушивать; с цветами, которые надо было расставлять в вазы, которых не хватало; с подарками, которые гости требовали сразу же распаковать и обижались, когда Лера просила пока сложить их на специальный стол.

– Всему свое время, – качала головой она.

Получать подарки – это был отдельный пункт праздничной программы, но до него еще было очень далеко. Вся вечеринка слилась для Леры в один сплошной поток вопросов и ответов, улыбок, от обилия которых болело лицо. Михаил приехал, кажется, уже слегка принявший на грудь (за здоровье сына – святое), долго обнимал этого самого сына, шутливо призывал его не верить женщинам, звал с собой на Белое море – летом, на катамаране, с палатками и гитарами, а на Леру даже не смотрел. Зато долго обнимался с Костиком. Тоже мне, друзья навеки.

– Надо же, как быстро детки-то растут, – начала было Светка, но эту провокацию удалось пресечь в зародыше.

Лера шумно предложила немедленно выпить за здоровье детей, и тема быстрого роста и прошедших лет была похоронена. Потом все сели за стол, начались тосты, по большей части банальные, из серии «чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было», но встречались и такие, за которые потом можно и по морде схлопотать. К примеру, Костик, Светкин муж, встал и предложил выпить за священные семейные узы, крепче которых нет на свете. Говорил он это, глядя на Михаила. И, в образовавшейся неловкой тишине опрокинув стопку, довольный сел на место. Гера сидел красный как рак и не ушел только потому, что Лера вцепилась ему в руку. Слава богу, Беня ничего этого особенно не понял, потому что ему было не до того. Он с Кириллом и другими ребятами активно что-то обсуждал, махая руками на другом конце стола. Увидев, что дядя Костя выпил, Беня улыбнулся, поднял бокал и выпил тоже. После чего все немного успокоились.

– Можно, теперь скажу я? – влезла Полина Эдуардовна. – На правах старшего поколения.

– Просим! – поддержали все, и пару минут Лера сидела в холодном поту, ожидая чего угодно. Однако мать, видимо, была настроена мирно.

– Дорогой Бенечка, – начала она, сделав только небольшую паузу и утерев соответствующие моменту слезы. – Дорогой внучек. Сегодня я хочу поднять этот бокал за тебя. Ты совсем уже вырос, тебе восемнадцать.

– Да уж, бабуль. Подрос, – хихикнул Беня.

– И как же нам отрадно видеть, что ты вырос таким богатырем. А ведь ты родился семимесячным. Такая крошка! – Тут бабушка снова принялась немножко рыдать, но, видя, что приглашенные начинают отвлекаться и ковыряться в странных экзотических салатах (ни одного оливье, что за день рождения такой!), бабушка плакать временно перестала. – Бенечка, будь здоров и счастлив.

– Спасибо! – попыталась влезть Лера, но мать еще и не думала заканчивать.

– Твоя старенькая бабушка благословляет тебя на долгий жизненный путь. Будь честным и смелым, будь благородным, как мой муж, а твой покойный дед, которого ты, к сожалению, не знал. – Тут она повернулась и прожгла специально заготовленным огненным взглядом Леру. – Ты знаешь, тебя назвали в его честь.

– Спасибо, бабуль! – ласково крикнул Беня, и все немедленно выпили. А потом еще и еще.

Рок-музыканты, кстати, тоже постоянно прикладывались к бутылке, но Лере было уже все равно. Она видела, что все идет в целом неплохо (мать в расчет не берем, это не лечится). Организатор вечеринок с бесцветным выражением лица попросил отпустить его пораньше, потому что… дальше была приведена какая-то невразумительная отмазка, смысл которой Лера не поняла и которую пропустила мимо ушей. Но она была рада избавиться от этого никчемного представителя человечества. Тем более что помочь он больше уже ничем не мог.

– А что насчет подарков? – спросил кто-то из гостей, когда все, уже изрядно подогретые и сытые, устали от бесконечных поздравлений. Про подарки Лера вообще напрочь забыла, хотя к этой части мероприятия она готовилась особо.

– Да, действительно. Давайте откроем подарки! – с восторгом взвизгнули многочисленные Бенины подружки.

– Но, может быть, сначала торт? – растерялась Лера.

– Подарки, подарки! – скандировала молодая аудитория.

В итоге рок-музыкантам было разрешено сделать небольшой перерыв, и именинник принялся распаковывать подарки. Коробок на столе набралось множество, вечеринка была крупномасштабной, так что там имелось все, что только душе угодно. От Михаила, например, от настоящего своего отца, Бенедикт получил набор инструментов, включая какую-то тяжелую бандуру под названием «Болгарка».

– Настоящий мужик должен уметь делать все своими руками! – пьяно махнул рукой Михаил, поясняя мотивы такого дара.

– Спасибо, бать, – обнял Михаила Беня.

Лера краем глаза отметила, что Беня перерос Михаила на полторы головы и смотрелся, как старший товарищ, утешающий чуть подвыпившего друга. А Мишка, оказывается, после их развода совсем как-то скис.

– Сынок! – прослезился Михаил, но на его место уже стремилась попасть бабушка. Действуя исключительно в традициях прошлого столетия и считая, что лучший подарок – это книга, бабушка преподнесла внуку старинную книгу сказок, напечатанную до революции.

– Но… – возмутилась было Лера, но волевым усилием заставила себя заткнуться.

Книгу эту, с невероятными красочными картинками, с ятями, Лере в детстве читал отец. Она досталась ему еще от его матери, была невероятно редкой. Отец часто говорил, что после его смерти эта книга перейдет к Лере. Не то чтобы сейчас, когда отца уже так давно не было, Лере вдруг понадобилась эта книга. Однако в этом жесте, в этом подарке был еще один намек, еще один укол, еще один дополнительный упрек в числе тех, которыми мать бомбардировала дочь столько лет. Полине Эдуардовне было отлично известно, насколько дорога эта книга Лере. Она много раз отказывалась отдать ее ей, говоря, что Лера не заслужила и крошки от отца. Теперь вот и вовсе она подарила эту книгу Бене. Нет, дело было не в книге. Просто Полина Эдуардовна хотела сделать дочери больно, и ей это вполне удалось.

– Спасибо, бабуль, – обнял ее Беня. Он скользнул по книге вполне нейтральным взглядом, положил ее к другим подаркам и потянулся к следующей коробке.

– Открой вот эту, – подсунула ему Лера ту, которую запаковала она сама. – Это от нас с Георгием.

– Да? – загорелся Беня. Коробочка была небольшой, но красиво обернутой, с изящным бантом, под который была вставлена открытка. – Что тут, что тут?

– Прочти открытку? – предложила длинноволосая и, если говорить объективно, практически голая девица, опирающаяся на Бенино плечо. Лера, сколько ни старалась, так и не смогла вспомнить ее имени и того, откуда она знает ее сына. Одноклассница? Не может быть. С такой грудью!

– Хорошо, – кивнул Беня. – Итак, «Дорогому сыну от любящей мамы. Желаю тебе самого фантастического будущего, громких побед и больших успехов. А наш подарок поможет тебе достигать своих целей». Как интересно, мам.

– Открывай уже, – покраснела от удовольствия Лера.

Беня развернул блестящую бумажку и открыл коробку. Он замолчал, и только голорукая девица истерично взвизгнула у него из-за спины.

– Что там, что там? – зашелестело со всех сторон. Лера обернулась к матери, та стояла со злым лицом и смотрела на дочь.

– Мам, это… Да? Это то, что я думаю? – взволнованно прокричал Беня, бросаясь к матери с объятиями.

– Ну-ну, ты меня задушишь, – рассмеялась Лера, прижимая к себе и целуя такого большого и неожиданно по-мужски сильного сына.

– Да что там, в конце концов?! – недовольно крикнул с дальнего ряда Константин.

– Это машина! Машина! – прокричал Беня с совершенно счастливым лицом, поднимая высоко в руке ключи на брелке. Тут молодежь зашумела и загоготала так, будто кто-то включил целый Ниагарский водопад в одном отдельно взятом ресторане. Взрослые тоже выходили из-за столов и с интересом заглядывали Бене в руки. Всех интересовало, что именно за машина, какой марки, скольких лошадиных сил, с какой коробкой передач и где вообще, собственно, находится сама машина. Потом все как-то успокоились, разобрались, немного пришли в себя, снова разлили шампанское по бокалам, выпили, крякнули, закусили поданным горячим осетром и принялись распаковывать остальные подарки, хотя, конечно, что может сравниться с подарком сумасшедшей влюбленной матери, имеющей к тому же большие деньги. Как сказал кто-то в толпе гостей, это уж просто ни в какие ворота.

Глава III

Странный этот город – Москва. Огромный, но при этом – не резиновый. Проходной двор, грязь – но все о нем только и мечтают. Пробки – а между тем продажи автомобилей только растут. Сверху – серое небо, снизу – серый асфальт, а посередине – машины. Толпы стоящих в пробке машин – дорогих и дешевых, старых и новых, тонированных и украшенных туфельками и ромашками. Процентов двадцать машин тут по делу, а остальные – так, для поддержания имиджа Москвы, самого сумасшедшего города в мире.

В крайнем левом ряду, сразу за нервно сигналящим в пустоту джипом и перед стремной тонированной «девяткой», вот уже сорок минут стояла салатовая машинка, больше похожая на игрушечную – так она была мала. «Матиз» был результатом компромисса между пустыми карманами и уставшими ногами. Ирма долго и мучительно принимала это решение – купить автомобиль. И, по заверениям мужа одной ее хорошей подруги, решение она приняла в корне неверное.

– Лучше бы ты квадроцикл купила – можно было бы на рыбалку ездить. А это – какая-то крошка-картошка, а не автомобиль. У меня на велосипеде колеса больше! – смеялся тот, глядя, как Ирма с подругой упаковывают свои далеко не малогабаритные тела в салон «Матиза».

– Ты на велосипед в последний раз садился прошлым летом на даче, когда у тебя водка кончилась. Уникальный случай в истории, когда пьянство привело к спорту, – заступалась подруга.

– А все равно, надо было «Опель» брать. Или уж, на худой конец, «Рено». Но не этот кружок «Умелые корейские руки», – упирался подругин муж, лишний раз убеждая Ирму в том, что замужество – это удовольствие сомнительное, и остается только радоваться, что ее саму пока что миновала чаша сия.

Когда Ирма только выбирала машину, она пыталась советоваться с людьми. В том числе и с подругиным мужем, но тот никак не мог понять и поверить, что для Ирмы разница в сто тысяч рублей является существенной. И что при ее доходах, расходах и общей экономической ситуации большего кредита, чем на «Матиз», не потянуть.

– Потом наплачешься, – заверил Ирму он, когда понял, что все-таки его мудрые советы остались неуслышанными. – Больше выложишь за ремонт.

– Главное, что она ездит! – попыталась хоть как-то защитить свою зеленую малышку Ирма, однако уже через пару месяцев она начала догадываться, что подругин муж, мать его, все-таки был в чем-то прав. Из-за того, что колесики действительно были маловаты, меньше, чем у всех других на дороге, машину при достижении скорости восемьдесят километров в час начинало трясти и шатать не по-детски. Появлялось ощущение, что, если добавить газу, автомобиль либо взлетит в небо, либо разлетится на части. Впрочем, в этом не было большой проблемы, потому что Ирма, начавшая водить машину только за месяц до покупки «крошки-картошки», старалась не гонять, то есть вообще никогда не ездить со скоростью больше чем пятьдесят километров в час. За что, кстати, частенько бывала жестоко освистана коллегами по магистралям. Второй минус, собственно, и заключался в том, что маленькие машины на дороге были всеми презираемы и игнорируемы, как будто они – что-то не более значимое, чем чья-то валяющаяся на дороге канистра.

– Куда выперлась! – орали особенно нервные коллеги. – Сиди дома, компот суши!

– Сам козел, – робко пищала Ирма себе под нос, стараясь не расплакаться, когда ее машинку в очередной раз кто-то окатывал ушатом жидкой грязи из-под колеса. Маленький автомобиль – до старости запчасть, и размер имеет значение – да? Зато дэушку было удобно парковать. Это был плюс. А в пробке стоять – никакой разницы, сколько бы у тебя ни было лошадиных сил. Кстати, в результате наблюдений за поведением мужчин на дорогах Ирма пришла к выводу, что зачастую у сильного пола не только силы были лошадиными, но и мозги. А у некоторых вообще – ослиными.

Но самый главный минус состоял в том, что, как выяснилось, Ирма боится водить. Да, это было неприятное открытие. И совершенно неожиданное, если честно. Потому что раньше, когда ей случалось на своих двоих притаскивать домой пакеты с продуктами из «Ашана», когда руки отваливались, ноги мокли, а голова заболевала, она была уверена, что за рулем автомобиля она будет просто счастлива. Эта же уверенность сохранялась, пока она осваивала искусство жать на педали.

– Добро пожаловать в дурдом! – приветствовал своих учеников инструктор, особенно подчеркивая, чтобы они не радовались, потому что все они тут теперь – потенциальные убийцы и жертвы ДТП.