Барселонская галерея Рой Олег

Глава 1

Гуси святой Евлалии

22 апреля 2007 года

«Ну вот и все…» Эта фраза, уже ставшая привычной, крутилась в голове Олега Игнатенко все время, пока он ехал в аэропорт Эль-Прат. Ни живописные каталонские пейзажи за окнами такси, ни чудесная погода, ни услужливость водителя уже не радовали. Все было как-то не так… Подобное чувство возникает, когда утром после вечеринки видишь на полу россыпи конфетти и обрывки серпантина: бумажки, такие же яркие и веселые, как и вчера, сегодня лишний раз напоминают, что праздник закончился.

Именно за это ощущение Олег и не любил праздники. Больше всего – Новый год. Каждый раз первого января он испытывал чувство горького разочарования. Целый месяц, а то и больше, хлопот и ожидания в один миг рассыпались в цветную пыль. Новогодняя ночь пролетала так быстро, что оставалось лишь недоумевать: стоило ли тратить так много сил и времени на подготовку? Олег решал, что, наверное, не стоило, но год от года все повторялось вновь. Он снова планировал, где и как проведет праздник, пытаясь изобрести что-то особенно интересное и необычное, снова весь декабрь, как заведенный, мотался по магазинам, долго и вдумчиво выбирая подарки. Олег всегда относился к этому делу очень добросовестно, он терпеть не мог дарить ненужные вещи, вроде вошедших в моду игрушечных символов наступающего года по восточному календарю. Во-первых, он никак не мог взять в толк, какое отношение имеют все эти аляповатые драконы и тигры с глупыми мордами к нашему, русскому Новому году, пахнущему морозом, елкой и мандаринами? А во-вторых, все знают, что подобные бессмысленные презенты будут передарены или в лучшем случае запылятся на полках и шкафах. Нет уж, если дарить – то непременно полезное, вещь, которая принесет радость и будет верой и правдой служить владельцу долгие годы. Поэтому Олег всегда покупал маме хорошую одежду, обувь или украшения (сама бы она ни за что не стала тратить деньги на такие, по ее мнению, баснословно дорогие вещи), другу Денису подыскивал оригинальную пивную кружку для коллекции, которой тот страшно гордился, а бывшей жене Оле дарил духи или комнатные цветы. Оля обожала растения… Пока они жили вместе, их дом напоминал зимний сад, круглый год где-то что-то цвело. А потом она уехала, подоконники вдруг сделались голыми, а углы, где стояли подставки и висели кашпо, сиротливо опустели. Однажды Олег не выдержал, купил какую-то пальму, привез домой, поставил на самое видное место, регулярно поливал. Но через пару недель пальма завяла.

Здесь, в Барселоне, пальмы росли прямо на улицах. Но Олег думал не о них, а о елках, о Новом годе. Почему он ждал его с таким нетерпением? Будучи уже далеко не юным и довольно солидным человеком, он каждый раз в глубине души надеялся на то, что уж в новом году…

Что именно должно случиться в грядущие двенадцать месяцев, он, пожалуй, действительно не знал. Жизнь до недавнего времени и так была вполне успешной, а вот, поди ж ты, хотелось какого-нибудь чуда. Хотелось счастья. Хотя он, как и многие, не знал, что же это такое, из чего оно складывается и с чем его едят. И было еще одно, какое-то странное, едва уловимое желание: а хорошо бы судьба меня заметила и дала мне нечто такое, чего ни у кого нет. Ну совсем-совсем ни у кого. Или только у немногих избранных счастливчиков. Например, необыкновенную любовь-страсть, о которой снимают кино. Или чреду невероятных совпадений, ведущих к грандиозной удаче. Или…

Все это каждый раз казалось Олегу возможным. Он мечтал и готовился. Он был в настроении и предвкушении. Но, просыпаясь первого января, чувствовал себя разочарованным. «Точно Золушка после бала», – как сказала однажды Оля, когда он поделился с ней своими переживаниями. Тогда он возмутился такому сравнению. Взрослый мужчина, вес под сто килограмм – и вдруг Золушка. Но потом, подумав, вынужден был согласиться, только, в отличие от сказочной героини, в лохмотья превращалось не его одеяние, а его мечты и надежды. Этому не было никакого логического объяснения. Год только наступил, ничего плохого не произошло. Все хорошее впереди. Но внутри Олег отчетливо понимал: чуда не будет. Он снова обманут. Праздники кончились. Да, да, именно так. Впереди еще несколько выходных, море недоеденных салатов, любимые старые фильмы, визиты к друзьям и родственникам. Но праздник исчезал утром первого января.

И потому сейчас, в апреле, в последний день своего отпуска, прибыв в барселонский аэропорт, Олег ощущал нечто подобное: праздник кончился.

Его можно было бы понять, если б эта поездка досталась ему с трудом. Но Олег Игнатенко не копил, вкалывая, как вол, долгими месяцами на путевку в Испанию. Он действительно был состоятельным человеком, известным в своих кругах архитектором. Шестнадцать лет назад, когда слова фриланс в России еще и слыхом не слыхивали, Игнатенко одним из первых начал работать самостоятельно, на договорной основе, и неплохо поднялся, проектируя квартиры и загородные дома для «новых русских». Большая часть его тогдашних клиентов не выстояла в лихие девяностые, кто-то разорился, а многие погибли, но кое-кто остался на плаву и продолжал вращаться в мире солидного капитала. Эти люди по старой памяти до сих пор обращались к Игнатенко и рекомендовали его своим друзьям. Впрочем, Олег не был снобом и не гнушался и более дешевыми заказами, которых последнее время тоже стало немало – средний класс рос на глазах.

Словом, Олег мог позволить себе отдых в хорошем отеле несколько раз в год. Более того, он работал на себя, что давало чудесную возможность распоряжаться временем по собственному усмотрению. И ничто не мешало ему продлить свое пребывание здесь. Он легко мог задержаться в Испании еще на некоторое время или улететь в Москву и вернуться, допустим, через неделю. Но не хотел. Это было бы так же бессмысленно, как убеждать себя, что Новый год можно праздновать в любой день, когда душа пожелает.

Ну, в самом деле, почему не нарядить еще одну елку, снова забить холодильник продуктами и наслаждаться?

В Питере существует даже специальный клуб, где Новый год отмечается триста шестьдесят пять ночей в году. Захотелось летом зимы, на здоровье – оплати входной билет и хоть упейся шампанским под бой курантов. Как говорится, было бы желание. В прошлом году Олег смотался туда в июле и оказался сильно разочарован. Всему свое время. Так и с отпуском. Прощай, Барселона, пора домой.

Погруженный в эти странные для апреля и Испании мысли о Новом годе, Олег почти не заметил, как прошел таможню и паспортный контроль, как переобулся, проходя через детектор, в бахилы и потом в свою обувь. Только оказавшись у выхода к самолетам, он спохватился и проверил, положил ли на место документы. Такая уж у него была особенность – вечно боялся их потерять. Друг детства Денис считал это «мнительностью, которая портит жизнь», а бывшая жена Оля «разумной осторожностью и хорошей организованностью». Дэн был язвительным и немного резким, а Оля спокойной и доброй. Ее никогда не раздражали чужие странности и недостатки. Тем более недостатки Олега. Потому что она его любила. И он очень ее любил. И до сих пор не мог понять, почему они расстались.

Все две недели, проведенные в Барселоне, он тщетно пытался ответить себе на этот вопрос. Может быть, за этим и прилетал сюда…

Место было выбрано не случайно. Ровно одиннадцать лет назад, в середине апреля, Олег и Оля провели тут свадебное путешествие. Впрочем, свадебным это путешествие можно было назвать лишь условно. Поженились они гораздо раньше, но выехать сумели лишь весной девяносто шестого. До этого только мечтали. Сначала жаль было денег, потом не было времени, и потому в долгожданный вояж отправились, уже имея за плечами солидный стаж совместной жизни. И ни разу не пожалели, что ждали так долго. Здесь, в барселонском раю, чувства расцвели с новой силой, супруги пережили настоящий медовый месяц.

Олег был уверен: то, что происходило тут, давно уже пережито и забыто. От их двухнедельного блаженства осталось только название.

Но, оказавшись в Барселоне, он понял, насколько был не прав. Он помнил все. И этот старый отель, и удивительный запах – смесь ароматов морского воздуха, свежих устриц, розового вина, – и узкие дорожки, по которым они неспешно бродили, сцепив мизинцы. И то, как теплый весенний ветер легко бросал ему в лицо длинные, спутанные Олины волосы. Ее волосы пахли свежестью и акварелью. Ни у какой другой женщины Олег больше не встречал этого запаха…

Он ходил прежними маршрутами и вспоминал разговоры, которые они вели. Все-все, до мелочей, словно это было вчера.

Впервые оказавшись в Барселоне, они решили начать осмотр достопримечательностей с Саграда Фамилия – собора Святого Семейства, творения знаменитого Антонио Гауди. Впечатление осталось потрясающее. Бесконечные мельчайшие детали на стенах можно было рассматривать, не отрываясь, несколько дней подряд. Тут были и райские птицы, и дивные цветы, и фантастические животные из камня. Даже морские коньки и улитки! А Оле больше всего понравилось миртовое дерево с голубями. Она несколько минут не могла отвести от него взгляд, а потом только о нем говорила.

Недавно, взглянув на тот самый барельеф, Олег испытал жгучую боль. Собор, вот он – стоит себе на месте. Каменное дерево растет из каменной стены. Каменные голуби за десять лет не повернули голов. А они с Олей уже столько всего пережили и развелись… Впрочем, она была права – дерево и впрямь удивительное. В прошлый раз он как-то не обратил на него внимания, разглядывал улиток и морских коньков…

Кажется, на третий день они, счастливые «молодожены», посетили вот эту неприметную антикварную лавочку с забавными статуэтками в витрине. Оля загляделась на старинный розовый веер с желтыми цветами, и Олег, не задумываясь, купил его. Безделушка оказалась недешевой, но ему было наплевать. Тогда ему хотелось все время делать жене подарки. Большие и маленькие, нужные и совершенно бесполезные. Его поражало, что она принимает их с таким, еще детским, восторгом и огромной благодарностью. Оле было легко доставить радость. И Олег старался.

Помнится, в результате они привезли из отпуска целый чемодан ненужных вещей. Не было разве что маленького хомяка, которого они купили на бульваре Рамбла, этом барселонском Арбате. С грызуном оказалась масса проблем. Вдруг выяснилось, что правилами не разрешается перевозка животных на борту без карантина, справок о прививках, заключения ветеринара и еще вороха каких-то документов. Пришлось вернуть зверька недовольному торговцу.

В этот приезд Олег посетил и Рамбла, и рынок Бокерия. Оказывается, даже такое неожиданное место, как рынок, может быть дорого, если связано с лучшими воспоминаниями… Уже к концу отдыха они целый день бродили тут, среди шумной толпы, приценивались к сырам и колбасам, восхищались ассортиментом мясных и рыбных рядов, поражались обилию фруктов и овощей, многие из которых видели впервые и даже никогда не слышали их названий.

– Ты только представь, нас бы сюда лет пять назад… В начале девяностых! – веселилась Оля. – Я бы не уехала. Просила бы политического убежища прямо здесь, посреди прилавков.

Уже в день отлета они посетили собор Святой Евлалии и даже изменили себе, примкнув к группе туристов, – обычно предпочитали осматривать достопримечательности самостоятельно, ориентируясь лишь на путеводитель да на собственные впечатления. Они не прогадали: экскурсия оказалась интересной. Гид, почти юноша, с красивым, точно вырезанным из дерева, лицом, увлеченно рассказал о Евлалии – одной из самых почитаемых святых в Испании. По преданию, мученица приняла страшную смерть от рук язычников, когда ей было четырнадцать лет. Евлалия (это имя означает «благоречивая», «изрекающая правду, добро, истину») жила неподалеку от Барселоны, именовавшейся тогда Варкиона, и была образованной, набожной и решительной девушкой. Во время гонения на христиан, устроенного римскими императорами, в город Варкион прибыл правитель Дакиан. Услышав об этом, Евлалия ночью тайно ушла из дома, долго шла и к утру была в городе. С трудом пробравшись сквозь толпу, девушка смело подошла к правителю и обличила его в том, что он принуждает людей отрекаться от Истинного Бога. Дакиан велел беспощадно пытать святую, но она твердо переносила истязания и сказала судье, что Господь избавил ее от боли. Пытки продолжались долго, Дакиан, издеваясь, спрашивал девушку: «Где же твой Бог, которого ты призываешь?» Евлалия отвечала, что Господь рядом с нею, но Дакиан, по своей нечистоте, не может Его видеть. Потом святая вознесла молитву Всевышнему – и пламя свечей, которыми палачи жгли ее тело, перекинулось на самих мучителей. А над пожарищем взмыла в небеса белая голубка. Это была душа святой Евлалии, навсегда ставшей для христиан символом стойкости и чистоты. В память о ней в небольшом озере возле храма разводят белоснежных гусей. Эти гуси священны – если человек с чистой душой попросит их об исполнении самого сокровенного желания, то его мечты обязательно сбудутся.

Священные гуси понравились Оле больше величественной архитектуры и великолепного убранства храма. Увидев белоснежных птиц, она пришла в такой бурный восторг, что подпрыгнула и захлопала в ладоши:

– Смотри какие! Такие важные и смешные. Такие милые, прелесть просто! Подойдем поближе, я хочу их сфотографировать!

Олегу стало неловко за такую несдержанность жены в священном месте, но стоявшая рядом пожилая каталонка только улыбнулась и сказала что-то, указывая жестом на гусей. И хотя ни Олег, ни Оля не знали испанского, они сразу поняли, что местная жительница предлагает им загадать желание.

– А давай и правда попросим их об исполнении желания, – прошептала Оля, прижимаясь к плечу мужа.

– Давай. Только проси ты. У меня нет этой самой «внутренней чистоты», – рассмеялся он и тут же получил в бок слабенький удар ее кулачка.

– Перестань! Не скромничай, все у тебя есть.

– Да мне как-то и загадывать нечего, – он сам не знал, почему смутился.

– У тебя что, нет желаний?

– У меня нет, – честно признался он. – У меня и так все очень хорошо.

– И у меня сейчас все хорошо. Но ведь можно попросить на будущее.

– Откуда же мне знать, чего я захочу в будущем?

– Я тоже не знаю. Но ведь можно просить как-нибудь так: «…чтобы мое самое большое будущее желание исполнилось».

Олег расхохотался:

– Ну и практичная же ты у меня особа! Это ж надо до такого додуматься! И правда, вдруг чего захочется, не летать же каждый раз в Барселону, на поклон к великомученице Евлалии и ее гусям. Давай, проси на будущее.

– Ну и попрошу, – она говорила серьезно и немного злилась, что он сводит все к шутке.

– Давай. Только для этого в тебе должно быть ну очень много внутренней чистоты. Такое желание слишком абстрактно…

Чистота в его жене была. И доброта. И порядочность. Последней даже слишком много. Они развелись именно из-за этой ее порядочности. При воспоминании об этом до сих пор сжималось сердце.

В этот приезд Олег чуть ли не сразу отправился к собору Святой Евлалии. Озеро так же живописно отражало окружающие его деревья, небо и облака, а белоснежные гуси, бороздившие водную гладь, были так же важны и преисполнены собственного достоинства.

Олег долго стоял, глядя на них, и думал, достаточно ли в нем внутренней чистоты, чтобы священные птицы мученицы Евлалии исполнили его просьбу. Теперь у него появилось желание – он хотел быть счастливым. Хотел, чтобы у него была семья, чтобы в его жизни опять появилась любимая женщина. И еще обязательно – ребенок.

Странная все-таки штука – это самое счастье. Когда он сам был ребенком и подростком, казалось, что для счастья не хватает только материальных благ. Удобной квартиры с отдельной комнатой, чтобы можно было жить, не мешая маме, приглашать вечером друзей, читать допоздна, смотреть телевизор. Телевизора хорошего тоже не хватало, и магнитофона, и нормальной одежды, и вкусной еды вдоволь… Потому он и начал работать так рано и все силы направлял на то, чтобы зарабатывать побольше. Когда появились деньги, он счел себя абсолютно счастливым. И лишь сейчас, в сорок лет, осознал, что счастье-то не в этом. Да, он состоятельный человек, крепко стоит на ногах и может не бояться за завтрашний день. А на душе все время гадко – с того самого момента, когда они с Олей расстались.

Раньше Олег даже не предполагал, какая это, оказывается, неприятная процедура – развод. Все произошло так буднично, тоскливо, можно даже сказать, пошло, что хотелось завыть. Сначала они долго заполняли какую-то дурацкую анкету и все никак не могли решить, что написать в графе: «Причина развода». Никак не получалось вместить всю их трагедию. Они пытались четко сформулировать свои мысли, но выходило или двусмысленно, или непонятно, или вовсе абсурдно.

Тогда Олег обратился к проплывавшей по коридору строгого вида тетке в сером костюме.

– Пишите: «Не сошлись характерами», – бросила та на ходу.

– Но это совсем не так! – возмутилась Оля. – Характеры тут ни при чем! Мы разводимся, потому что…

Но тетка, не дослушав ее, исчезла за одной из дверей. И они послушно вывели в анкете: «Не сошлись характерами».

А потом в кабинете точно такая же тетка, только в коричневом костюме, сурово поинтересовалась, нет ли у кого-нибудь из них сомнений. Бессмысленный вопрос. Конечно, есть! Но как об этом сказать? Что это изменит?

Он молча смотрел на тетку, на ее скучный костюм с крупными черными пуговицами и такое же, как костюм, скучное, бесстрастное лицо, и думал о том, что у всех загсовских работников, должно быть, существуют два дежурных выражения – неискренняя улыбка при бракосочетании и эта скорбная мина, предназначенная разводящимся. А может, свадьбами и разводами ведают разные дамы. Он как-то никогда не интересовался. Ему отчего-то было стыдно. Захотелось оправдаться, сказать, что это Оля так решила, а он совсем не желает расставаться с ней, не хочет ее терять… Но он промолчал.

Ровно через три месяца они снова были здесь. Отстояли небольшую очередь, и та же тетка выдала им свидетельства о разводе, такие же коричневые, как ее костюм, и приказала расписаться в получении. Они с Олей поставили подписи. Как все просто.

– И все? – тихо спросила его, теперь уже бывшая, жена.

– Все, – подтвердила тетка. В короткое слово она как-то умудрилась вместить и презрение, и осуждение, и снисходительную жалость. – А что вы удивляетесь? Имущественных претензий вы друг к другу не имеете. А детей у вас нет.

«Детей у вас нет». В этом-то и была вся проблема. Из почти двадцати лет их брака половина времени была посвящена борьбе с Олиным бесплодием. Отсутствие малыша сначала воспринималось как временное явление, они не спешили. Потом оба как-то незаметно стали считать это проблемой, но проблемой решаемой. Пока не получается, ну что же, значит, момент неудачный. Надо подождать удачного, ну в крайнем случае сходить к врачу. Он даст дельный совет, порекомендует какое-нибудь лекарство – и все будет хорошо.

Но время шло, а удачный момент никак не наступал. И никаких чудодейственных лекарств у врачей не оказалось. Олю, а затем и Олега отправляли делать многочисленные анализы и проходить всевозможные диагностики. И выяснилось, что у него все в порядке. А с Олей все было сложнее. С медицинской точки зрения, дети у Ольги Игнатенко вполне могли бы быть. Но их не было.

Когда стало ясно, что ни консультации врачей, ни дорогостоящие лечения не помогут, Оля стала посещать народных целителей. Нетрадиционная медицина обошлась еще дороже, но также не принесла никаких результатов.

Отсутствие детей превратилось в нерешаемую проблему, и вскоре вопрос беременности стал для Оли трагедией и навязчивой идеей. Нет, она не говорила о ребенке сутки напролет, не забросила работу и не растеряла друзей, но от нее постоянно исходило такое отчаяние, что даже находиться рядом было тошно. Оля перестала смеяться, почти не улыбалась, не воспринимала шуток, не поддерживала веселых разговоров. Плечи ее теперь всегда были опущены, а лицо все время сохраняло выражение вины и скорби. Даже во сне. И Олег не выдержал. Раньше он работал дома, но теперь снял небольшую квартирку под офис – якобы так удобнее. Ему было стыдно, казалось, что он совершает предательство. Каждый раз Олег обещал себе, что с завтрашнего дня все будет иначе, освободившись, он сразу же поедет домой, и они с Олей проведут чудесный вечер. Но сегодня нужно немного отвлечься. И если не было работы, он все равно до двух часов ночи сидел в офисе, гоняя по экрану монитора чудовищ. Иногда ехал в бар или ресторан. Всегда в одиночестве и с отвратительным настроением.

Позже он понял, что не просто избегает чувства отчаяния, которым пропитался дом. Он втайне надеялся, что Оля заметит, как тяжело им рядом, и сделает правильные выводы – осознает, что теряет его, встряхнется, посмотрит на ситуацию «как взрослый человек» и «перестанет убиваться о том, чего нельзя исправить». Вот ведь он, Олег, тоже мечтал о наследниках, но сумел принять происходящее как данность. Многие пары так живут, и ничего, вполне довольны. В конце концов, в этом тоже есть свои преимущества. Не надо ни о ком заботиться, чувствовать себя кому-то должным. Можно спокойно ездить в отпуск и уходить из дома по вечерам, не задумываясь, с кем оставить ребенка. Никаких бессонных ночей, памперсов, свинок и скарлатин, ссадин на коленках, двоек и вызовов в школу. Опять же, еще неизвестно, какими они вырастут, твои дети… Но Оля не желала ничего слушать.

На рабочем столе Олега стояла фотография в рамке: худенькая счастливая девушка хохочет от души. Минуту назад у нее сломался каблук, и она стоит на одной ножке, держась за ограду. Он еще помнил свою жену такой. И мечтал, что однажды вечером придет домой и увидит в любимых глазах то самое выражение с фотографии: «Жизнь продолжается, и я буду смеяться, несмотря ни на что».

Но надежды не оправдались. Выражение Олиных глаз становилось все более затравленным и виноватым. Жена действительно заметила перемену в нем, но вместо того, чтобы «встряхнуться и перестать», впала в депрессию, она начала сутулиться, казалось, даже сделалась ниже ростом. Для них стало в порядке вещей провести вечер, не перекинувшись и парой слов. И однажды Оля огорошила его неожиданным разговором.

Это был один из тех страшных дней в жизни Олега, которые он именовал про себя «дни посещения врача». Оля считала их чуть ли не судьбоносными. В преддверии похода в центр репродукции она ставила в церкви свечи, затевала генеральную уборку, настроение ее менялось каждые полчаса. Накануне она не спала и не давала спать мужу, рассказывая, что «на этот раз интуиция точно не подведет, и у них будет ребенок». Она считала, что Олег непременно должен сопровождать ее к доктору. А ему все тяжелее и тяжелее становилось видеть, с каким похоронным видом жена выходит из кабинета. Его это коробило, как и то, что каждый раз он обязан был вместе с ней изображать скорбь, которой не испытывал. Да, он хотел ребенка, но не понимал, почему их жизнь должна закончиться, если попытка завести наследника не увенчается успехом.

Тогда, третьего февраля, после очередного неудачного похода в клинику, Олег планировал отвести жену домой, выдать дежурную порцию переживаний, а после этого отбыть в офис. Последнее время, находясь дома, он не чувствовал ничего, кроме глухого раздражения. Но сегодня все вышло по-другому. Оля не казалась ни подавленной, ни виноватой. Она выглядела совершенно спокойной. На улице было хорошо. После долгой слякоти ударил наконец легкий морозец. Ночью выпал снег, а с утра вместо низких серых туч засияло яркое зимнее солнце.

– Давай пройдемся, – неожиданно для самого себя предложил Олег.

– Давай, – кивнула Оля. И улыбнулась.

Он чуть не расплакался от счастья. Так давно не видел эту улыбку, и так ему ее не хватало.

Какое-то время шли молча, а потом, как выстрел, прозвучал тот судьбоносный вопрос:

– Олежка, давай разведемся?

От неожиданности Олег остановился. Его не столько поразили ее слова, сколько интонация. Она сказала это так буднично и уверенно, что сразу стало ясно – его жена все уже решила.

– Как хочешь, – обалдело ответил он, не выпуская ее руки. И потом бессонными ночами часто корил себя за это малодушное послушание.

– Прямо сейчас, – потребовала Оля.

Олег кивнул. Глупо, конечно, но в тот момент он думал только о том, что не знает, как поступить с ее ладонью – продолжать держать или отпустить. Он стоял и напряженно размышлял именно об этом, как будто подобный пустяк имел теперь значение.

– Я так и знала, – в ее голосе не было упрека. Она действительно все уже решила.

Олег наконец очнулся:

– Оля, ну зачем? Ну, не усложняй все. Пожалуйста. Мне с тобой, такой, трудно. Бог с ним, с ребенком. Мне нужна ты. Только не такая, как сейчас, а такая, как раньше. Вспомни.

Он говорил что-то еще. Не столько уговаривая ее остаться, сколько высказывая наболевшее. Она слушала, не перебивая. В этом молчании было нечто нехорошее. Хуже истерик.

– Говоришь, «бог с ним, с ребенком»? – медленно повторила она наконец. – Олежка, пойми, люди меняются. У них меняются желания и приоритеты. А жизнь такая коротенькая. Ты говоришь, что остаешься со мной не из жалости, не из чувства долга. Я тебе верю. Сейчас. Но я же знаю, как ты любишь детей… А что, если лет через десять тебе больше жизни захочется ребенка? В тебе проснется что-то такое, инстинктивное, что не глушится голосом разума. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я несколько раз наблюдала в жизни такие ситуации… А времени уже не будет. Или здоровья. Или возможности. Кто знает, что там дальше? А может, все сложится иначе… Может, ты влюбишься так, что тебе будет плевать на все, и твое чувство долга в таком случае не помощник. А она забеременеет. И что ты будешь делать? Сейчас я еще выдержу развод, а потом… Не хочу быть эгоисткой.

– Я все равно останусь с тобой. Черт возьми, есть же еще…

– Знаю. Есть еще друзья и близкие. Работа и отдых. А главное – чувство долга и спокойная совесть. Но желание – это совсем другое, Олежка. Тем более замешенное на инстинктах. Ну, будешь ты ему противостоять. Я даже верю, что ты это сделаешь. И даже верю, что сможешь быть относительно счастливым. Но как жить мне? Я все время буду мучиться, что не дала тебе всего, что ты заслуживаешь. Что из-за меня ты не исполнил своего предназначения. Нет, милый, я не могу. Не хочу. Это моя беда. Если б она была наша, общая, тогда другое дело.

– Оля, ты бредишь. Ты как будто вызубрила какую-то роль и пытаешься ее сейчас передо мной разыграть. Люди женятся именно для того, чтобы любая беда и любая радость становились общими. Мы пройдем через это вместе. Мы доживем до старости. Мы…

– Это ты сейчас играешь роль, – перебила она решительно. – И говоришь то, что по сценарию должен сказать в такой ситуации положительный персонаж. Но актер из тебя неважный. Не надо идти наперекор самому себе.

На другой же день они отправились в ЗАГС…

Сразу после подачи заявления о разводе Оля съехала от него со всеми своими цветами и безделушками. Вернулась к родителям. Напрасно Олег уверял, что это он должен уехать, жена слушать не стала. И симпатичная двушка на Мичуринском проспекте, которую они в начале девяностых получили взамен комнаты при расселении коммуналки, стала его собственностью.

Он ехал домой и вспоминал, как в гостиной на полу, на бежевом ковре, уютно подогнув под себя ноги, сидела Оля в его любимой длинной юбке в мелкий цветочек. Ее каштановые волосы, обычно распущенные, были небрежно сколоты на затылке заколкой-«крабом». Вокруг царил ужасный беспорядок: разбросанные карандаши и фломастеры, открытые краски, банки с водой, в которых плавают кисточки… И повсюду пятна краски, часть которых не удалось отмыть до сих пор.

Последние несколько лет перед разводом Оля стала работать на дому. Она иллюстрировала детские книжки и так погружалась в свое занятие, что иногда даже не замечала его прихода. Олегу нравилось стоять в дверях и слушать, как она бормочет про себя монологи, которые придумывает на ходу для своих рисованных персонажей. Это было так забавно, что иногда он не мог удержаться от смеха и весело фыркал. Оля вздрагивала, роняла кисти, ворчала, что он мешает творческому процессу. Затем бросалась к нему обниматься. Он прижимал ее к себе, нежно целовал в макушку, а ее волосы пахли акварелью…

– Ты у меня просто прелесть, – говорил он вечером, лежа в постели. – Тебе нужно самой писать книги. Я слышал, как ты говорила за пенек, на котором сидела Маша. Это ж шедевр, Оля! Ты не только художник, ты сказочник. Это талант. Ты как Андерсен. На это способен далеко не каждый. Так что насчет писательства подумай. Опять же, самой иллюстрировать свои книги куда интереснее.

Она только смеялась в ответ:

– Знаешь, я обязательно должна придумать жизнь и характер всему, что рисую. Даже тому же пеньку. Он ведь тоже что-то думает, чувствует. Не смотри на меня так удивленно. Неужели, ты думаешь, можно жить на этой земле и ничего не испытывать? Полно, милый, так не бывает. Конечно, предметы чувствуют не так, как мы, но чувствуют.

– И переживают? – его забавлял этот разговор.

– Да.

– И мечтают?

– Ну да!

Олега так трогала, так умиляла эта серьезность…

– И влюбляются?

– Разумеется! Ведь часто так бывает, что вещь, как говорят, приросла к семье. Как наши кухонные часы, например, или как тумбочка для обуви в прихожей. Наверняка она нас любит так же, как мы ее. Сам подумай, и поймешь.

– Подумал. И решил согласиться, – говорил он. Снова с наслаждением вдыхал легкий запах, исходивший от ее волос, и привлекал ее к себе…

Теперь, когда они развелись, ему страшно не хватало таких вечеров, этих разговоров и того запаха.

Олег начал задумываться над тем, чтобы заново сделать ей предложение и жить как раньше. Как вначале. Ему казалось логичным, что, женившись на Оле снова, он даст ей понять: она – самое главное в его жизни. И тогда у нее обязательно исчезнут дурацкие комплексы, связанные с бесплодием. И это вечно подавленное настроение. И ненужное чувство вины.

Он даже купил шикарное кольцо и стал планировать, как сделать все наиболее романтично. Как выбрать такое место и время – и как найти такие слова, чтобы она уж точно не могла ему отказать.

Он думал неделю, две, три, пока не поймал себя на том, что размышляет вовсе не о том, а все время прокручивает у себя в голове тот их последний разговор на февральской улице…

Сейчас, спустя два года после развода, Олег Игнатенко неожиданно для себя вдруг понял, что ужасно хочет ребенка. В нем и правда проснулось «что-то такое, неведомое, не глушимое разумом». Он все еще любил бывшую жену, любил страстно, искренно и нежно. Но при этом до дрожи, до боли в сердце хотелось нормальную семью. Ребенка. Маленькое, близкое, родное существо. Которое будет у него на глазах расти, развиваться, умнеть, превращаться из очаровательного карапуза во взрослого, но такого же близкого человека…

В конце концов Олег решил отправиться в Барселону и там еще раз все хорошенько обдумать. И, пожалуй, достиг того, чего хотел. И даже большего. Потому что было испанское солнце, испанское море, воздух, запах и бесценные воспоминания. Был отдых от надоевшей зимы, от напряженной работы, от вынужденного одиночества. И еще – эти две недели его не покидало ощущение праздника. И смутной надежды на чудо. Прямо как в детстве.

По радио снова объявили задержку рейса: два часа. Интересно, что у них там такое? Может, Москва не принимает из-за плохой погоды? Опять забастовало вечно каменное московское небо… Здесь, в Испании, в такой яркий, солнечный день трудно было даже представить, что где-то холодно или идет дождь… Нет, скорее всего, самолет опаздывает. Или горючее не успели залить. Впрочем, это даже хорошо. Олег точно знал: пока он не сядет в самолет, праздник не кончится. А раз так, может, и произойдет еще что-нибудь чудесное…

«Жизнь продолжается, – сказал он самому себе. – Да, с Олей у нас не сложилось, пора это признать и смириться. Но это еще не конец. Сорок лет – не старость. На Западе обзаводятся семьей как раз в этом возрасте, когда уже встали на ноги и избавились от заблуждений молодости… И я еще буду счастлив. Я еще встречу женщину, которую полюблю и которая полюбит меня, мы поженимся, и у нас будет ребенок…»

Он поднял голову и увидел в руках у проходившей миниатюрной девушки пакет, на котором были изображены гуси святой Евлалии. Вдруг очень захотелось увидеть в этом добрый знак, предзнаменование чего-то хорошего.

Глава 2

Без женщин жить нельзя на свете, нет

22 апреля 2007 года

Перед отъездом из Барселоны Денису всегда было грустно. Настолько грустно, что не радовали даже идущие навстречу красивые женщины. Для такого ценителя дамских прелестей, как Дэн Вербовский, это было необычайно странно. Ибо прекрасный пол не переставал интересовать никогда. Даже лежа в больнице с температурой за сорок и тяжелейшим осложнением после пневмонии, он умудрился закрутить сногсшибательный роман с медсестрой. Само собой, роман этот закончился в день выписки, оставив его участникам только приятные воспоминания. Денис умел расставаться с женщинами так, чтобы они потом ничего от него не требовали. Как говорилось в каком-то фильме: завоевать женщину не сложно, расстаться с ней – целое искусство.

Столь важное в жизни любого мужчины умение досталось ему от отца. Тот всю свою сознательную жизнь был бабником. Впрочем, сказать, что был при этом неверным мужем, было нельзя. Овдовел Георгий Борисович еще молодым мужчиной. Денису было восемь месяцев, когда мама скончалась.

Второй раз Вербовский-старший так и не женился. Впрочем, совсем не потому, что для него были святы воспоминания о первой жене. И не потому, что не хотел приводить чужую женщину в дом, где растет его маленький сын. Это были официальные версии. Но существовала еще и «неофициальная» правда – Георгию Борисовичу нравилось быть свободным, принадлежать не одной-единственной, а всей прекрасной половине человечества сразу. Он обожал, почти боготворил женщин. Всех на свете: блондинок и брюнеток, шатенок и рыжих, натуральных и крашеных, худышек и толстушек, умниц и дурочек, молоденьких и зрелых. Для Дениса так и осталось загадкой, что вообще сподвигло его отца жениться на маме. Судя по сохранившимся фотографиям, она была миловидной, судя по рассказам дедушек и бабушек – приятной женщиной с легким характером. Но такого набора было мало, чтобы ради него Георгий Вербовский добровольно надел себе на шею хомут. Потомок этого труднообъяснимого союза был убежден – что бы ни произошло в жизни папы, на повторный брак тот не решится никогда.

Насчет себя Денис был не так уверен. Жениться ему даже хотелось. Иногда. Почему бы и нет? Женатый мужчина выглядит как-то солиднее. Опять же, хорошая жена – это обеспеченный тыл. Он не задавался вопросом, будет ли обманывать супругу. Для него как-то само собой разумелось, что если уж он решится на столь важный шаг, то выберет очень умную и самостоятельную спутницу, которая не то что не будет против его похождений, а добровольно будет закрывать на них глаза, трезво оценивая ситуацию. И чтоб без лишних ссор и негативных эмоций. В конце концов, брак – это совместный проект. Как в бизнесе. Партнеры создают что-то вместе и стараются делать это хорошо. И никто из них не вправе требовать полной и пожизненной гарантии.

Отчего-то Денис не сомневался, что женщин с подобной установкой немало. И то, что они ему пока не попадались, его совершенно не смущало. Он знал, чего хочет. А когда человек это знает, он застрахован от лишних переживаний и неудач. Не совсем, конечно, но в большей степени – в отличие от тех, кто идет на поводу у чувств и женится по любви. Вроде его школьного друга Олежки Игнатенко.

И что с его любовью стало? Разбилась о первую же неожиданность. Не сразу, правда, через много счастливых лет, но ведь итог-то все равно плачевный. Олька оказалась бесплодной и на этой почве испортила всю семейную жизнь. Сначала сама чуть не свихнулась, потом достала мужа так, что он согласился на развод. Развелись, оба страдают, проблема не решилась, только новые добавились. Кому нужен такой брак? Только не ему. Его союз с практичной и разумной женщиной будет гармоничным от начала и до конца. Дэн Вербовский свято в это верил.

И почему это он, интересно, в последнее время так часто вспоминает Олежку? Не хватает ему его, что ли? Они не виделись и не слышались уже месяца два. Можно сказать, рекордный срок. А всему виной то, что с Игнатенко стало трудно общаться. Он и раньше-то был весь в себе, а теперь и подавно. И совершенно непонятно, чем это вызвано. Неужели продолжает страдать из-за развода, вместо того чтобы вдохнуть полной грудью, оглянуться по сторонам, увидеть, что мир полон прекрасных дам? Хотя для таких, как Олежка, похоже, существует на свете только одна любовь – первая. Игнатенко идеалист, мечтатель и неисправимый романтик. Так думал Дэн, искренне считавший себя циником и реалистом.

Последнюю неделю Денис провел в Барселоне, устроил себе что-то вроде маленького отпуска. Он и предположить не мог, что закадычный друг все это время находился рядом. Впрочем, если бы Дэн встретил Олега на какой-нибудь из узких мощеных улочек каталонской столицы, он бы скорее огорчился. Искрометный, общительный и неутомимый в Москве, здесь Денис Вербовский становился абсолютно другим – философом и созерцателем, ценящим уединение. Эта странная перемена происходила каждый раз, когда он сюда приезжал.

Денис знал, что в Барселону нужно ездить сейчас, в конце апреля. Потом будет поздно. Еще несколько дней – и толпы безумных, галдящих туристов заполнят пляжи и набережные, кафе и бульвары. Они не понимают этот город, не любят его всем сердцем, не считают его лучшим уголком на Земле. Они просто отдыхают. Им не понять, что такое ранним утром, когда чинные барселонские старики рассаживаются в плетеные кресла в предвкушении чтения свежей газеты, когда запах свежемолотого кофе, доносящийся из кафе, еще не смешивается с запахом потных тел, спуститься по Рамбла к морю, на безлюдный пляж и, заняв место поудобнее, неторопливо наблюдать, как восходит солнце… Потом можно постоять немного, глядя на чистейшее морское дно, где резвятся маленькие яркие рыбешки, а затем медленно двинуться обратно. Мимо «живых фигур», неспешно и тщательно раскрашивающих тела и лица; мимо жонглеров, лениво болтающих с загорелыми официантками, и художников, вдохновенно рождающих свои нехитрые, но такие радостные и полные жизни картинки. Нигде в мире нет такого удивительного сочетания умиротворения и пьянящего ощущения постоянного движения, как здесь, в Барселоне.

Такие утренние прогулки существуют только для своих. Денис, естественно, причислял к этой категории и себя. И если вдруг во время утреннего променада на глаза попадались случайные туристы (о, он сразу отличал их), возникало раздражение.

«Вот ведь неймется им, – с неприязнью думал Денис. – Нет, чтоб выспаться, потом спокойно позавтракать в отеле… И чего в такую рань переться на набережную? Не иначе, места занимать, а то потом не хватит. Одно слово – совок. Руссо туристо…»

Сам Денис никогда не считал себя туристом. Он искренне любил этот город. Гораздо больше, чем Москву, в которой родился и прожил всю жизнь. Первопрестольную он до сих пор как следует не изучил, ориентировался в ней, кроме знакомых районов, не очень уверенно, а в некоторых местах, вроде Бирюлева или Печатников, за сорок лет не удосужился побывать. С Барселоной все было иначе. Тут Денис знал чуть ли не каждую улочку и каждое здание. Он выучил историю города так досконально, что мог водить экскурсии, познакомился со многими местными жителями – продавцами, официантами, художниками. Ну и какой же он после этого турист?

Его роман с городом начался давным-давно, когда Дэн был совсем еще мальчишкой, и тоже – благодаря отцу. Георгий Борисович долгие годы работал дирижером в музыкальном театре, почему-то носящем имена Станиславского и Немировича-Данченко, хотя, как известно, оба этих театральных деятеля не имели ничего общего ни с оперой, ни с балетом. Тем не менее театр функционировал вполне успешно и выезжал на зарубежные гастроли. В восемьдесят шестом труппа отправилась в Испанию, и Георгий Борисович взял собой сына. Денис до сих пор не знал, каких трудов стоило отцу выбить для него поездку. В стране уже началась перестройка, но до поднятия железного занавеса оставалось еще несколько лет. То, что чувствовал советский гражданин, оказываясь за кордоном, не поддавалось описанию. Многие сходили с ума от одних магазинов. Денис же к огромному ассортименту товаров остался равнодушен. Ну, почти. Отметил, конечно, что, мол, здорово, нам бы так, но ни в эйфорию, ни в меланхолию впадать не стал. Он всегда умел отделять главное от малозначимого.

Вот барселонские улочки – это да. Каталонцы – это восторг. Какие живые, радостные, неусталые лица, какая пластика в каждом движении, какое гостеприимство и раскрепощенность! Дэн смутно догадывался, что его соотечественникам такое не светит, даже если все рынки и магазины с ломящимися от невиданных яств и шмоток прилавками, как по щучьему велению, перенесутся вдруг в Москву, Ленинград или Свердловск.

За двадцать лет родная страна изменилась, словно за два столетия, а здесь, на теплом берегу, почти все осталось по-прежнему. За исключением некоторых незначительных мелочей и толп российских туристов – шумных, бесцеремонных и неряшливых. Так что летом тут стало находиться просто невозможно. Сплошной стресс для нервной системы. Денис прилетал сюда зимой, поздней осенью и в апреле. В апреле обязательно. Барселона в апреле – это рай. Настроение повышается настолько, что можно даже стерпеть туристов. Особенно туристок. Роман на курорте – вдвойне приятный роман. Денис давно понял эту истину и неоднократно проверял ее на практике.

На этот раз у него завязались амурные отношения с молоденькой продавщицей из «Edro Morago», магазина модной мужской одежды. Она была чудо как хороша, имела мужа (а это, как известно, большой плюс для любовницы) и даже немного знала русский язык. Ее словарного запаса было достаточно, чтобы шептать милые неприличности во время любовных игр, а вот для выяснения отношений речевых оборотов не хватало. Неделя прошла сказочно. Отдых получился великолепный. Впрочем, на этот раз Дэн не только отдыхал, но и решал дела с покупкой скромной недвижимости в любимом уголке земного шара. Сделка завершилась успешно, симпатичная квартира с двумя спальнями, гостиной, террасой и шикарным видом на море была приобретена всего за полмиллиона евро.

«А я неплохо выгляжу, – думал Денис, рассматривая себя боковым зрением в какой-то витрине, – отпуск пошел на пользу. До чего ж неохота улетать!.. Но пора, пора… Скоро майские праздники, и сюда вот-вот ломанутся толпы соотечественников… Волосы уже отросли, пора подстричься… А может, и не стоит. Всегда приятно осознавать, что перед тобой не устоит ни один человек противоположного пола».

Дэн Вербовский не был циничным коллекционером, для которого главное доказательство своей мужественности – это огромное количество женщин, прошедших через его постель. Не был он также и гениальным любовником, донжуаном по призванию, вроде тех, кто искренне влюбляется в каждую женщину и способен силой своего чувства и темперамента превратить серую мышку в королеву. Таким скорее был его отец.

Дэн искал свою половинку. Планка его притязаний поднималась с каждым годом. Может, это было нежизненно и неразумно, но компромиссов Денис не любил.

Друг Олежка частенько подшучивал над ним:

– Смотри, Дэн, не увлекайся так, а то чем больше у тебя становится седых волос, тем большими совершенствами должен обладать твой идеал. Так ведь и будешь сидеть беззубый в инвалидном кресле и мечтать о Мисс Вселенной.

– Нет, братец, это ты будешь мечтать, – парировал в ответ Дэн. – А я найду наконец то, что мне нужно, и получу это.

Он верил, что когда-нибудь так и будет. И Олежка в него верил, и его отец, да и все остальные. Потому что, глядя на Дениса Вербовского, не верить было невозможно.

Правда, про седые волосы друг детства упоминал не для красного словца. Дэн, как и его отец, седеть начал довольно рано. Но это его не портило, скорее наоборот – придавало ему дополнительное очарование в глазах прекрасного пола.

В Москве Дениса ждали четыре комнаты на Большой Бронной и такое же количество подруг: женщина-вамп Лола (любовница с двухмесячным стажем), юная красотка Полина (потенциальная), Белла (периодическая) и «женщина на все времена» Алла. Только сейчас он заметил, что в именах всех его дам есть буква «л», и улыбнулся этому забавному совпадению.

И еще его ждала работа. Как и Олег, Дэн работал много и успешно. И был сам себе хозяин. Но если другу просто повезло – он, как говорится, оказался в нужном месте в нужное время, то Денис добивался возможности работать на себя долго и упорно. Он был своенравен, честолюбив и эгоистичен: весьма взрывоопасная смесь для подчиненного, да и для начальника, если он госслужащий, а не владелец собственной компании. Но, на счастье, и у нас теперь есть возможность вести собственный бизнес. Много вкалываешь, но и живешь по-человечески.

Денис занимался лифтами и эскалаторами. Сразу после строительного института он попал по распределению на «Мослифт» и сумел обзавестись там не только нужными знаниями и опытом, но и полезными знакомствами. Через несколько лет Денис уже занимал хорошую должность в представительстве «ОТИС», а в середине девяностых возглавил собственную фирму и освоил не только торговлю импортом, но и производство. Как ни странно, дела пошли в гору после кризиса девяносто восьмого года. Компания Дениса сумела удержаться в лидерах. К олигархам Дэн себя не относил, но считался человеком вполне состоятельным. И был бы вполне доволен жизнью, если б не конфликты с отцом на почве профессиональных интересов. Георгий Борисович был твердо уверен в том, что бизнес – это сплошной обман и криминал. А его сын искренне не понимал, что может быть привлекательного в профессии дирижера.

Как многие родители, Георгий Борисович мечтал, что сын станет его преемником, продолжит династию дирижеров Вербовских или, в крайнем случае, станет великим музыкантом. Поэтому Дэна, что называется, с младых ногтей приобщали к прекрасному, учили слушать и понимать музыку, играть на фортепиано, водили на симфонические концерты, на оперы и балеты в театр. А маленький Дениска никак не мог взять в толк, для чего музыкантам, у каждого из которых перед глазами ноты, нужен этот отвлекающий фактор в виде человека в черном фраке и белой накрахмаленной рубашке, машущего перед ними палочкой. Отец не раз доказывал ему необходимость своего дела. Но упрямый сын верил только в свои ощущения. И про себя обобщал все объяснения одним коротким словом «туфта».

Старший Вербовский считал свою специальность не просто нужной, но и «волшебной», «магической», «мистической», и что-то еще в таком же роде. Более того, он был уверен, что именно своей профессии обязан успехом у женщин. Денису же это казалось смешным. Он терпеливо выслушивал пылкие рассуждения Георгия Борисовича об особом, отдельном мирке оркестровой ямы, о тончайших энергетических нитях, которые возникают между людьми, творящими музыку, о нюансах психологического настроя, благодаря которым концерты бывают удачными и провальными, о положительных зарядах, которые идут от дирижера к оркестру, потом к залу и возвращаются в десятикратном размере, и прочем в том же духе, но был уверен, что все это ненужная лирика и излишняя чувствительность, мешающая жить. Как ни старались отец и обе бабушки, музыкальное воспитание не принесло своих плодов, скорее наоборот. У Дениса выработалось не то чтобы отвращение к классической музыке, а, как бы это выразиться, активное сопротивление ей. Он честно отучился несколько лет в музыкальной школе, но потом, при первой возможности, переметнулся в секцию футбола. И окончательно понял, что высокое искусство – не для него. Вот старый добрый рок-н-ролл, современное кино или хай-тек – это пожалуйста. А фуги Баха или симфонии Шнитке – нет уж, увольте. Это без меня. Как и поэзия Рембо, картины Пикассо и прочие изыски для эстетов. Сейчас, прогуливаясь по набережной, Дэн бросил прощальный взгляд на собор Святого Семейства и мысленно пожал плечами. И что люди в нем находят? Почему считают шедевром всех этих каменных птиц, зверей, эти «цветущие» деревья и кусты? Монументально, спору нет. Но красиво ли? Лично у него весь этот зоопарк вызывал легкое отвращение. На его взгляд, скульптуры выполнены слишком помпезно, словно мертвое претендовало на звание живого. Хотя отец, конечно, считал иначе.

В последние годы Денис и Георгий Борисович все больше отдалялись друг от друга. Не ссорились, просто виделись очень редко, общаясь преимущественно по телефону. Да и когда было видеться? В театр к отцу Дэн не ездил, тот к нему в офис – тем более. А жили теперь далековато друг от друга. Лет десять назад, когда стало модным селиться за городом, Денис тоже решил обзавестись собственным «имением», тем более что для этого были все основания – волею судьбы дача отцовских родителей находилась не где-нибудь, а в поселке Раздоры, рядом с Рублевским шоссе. В советские времена, разумеется, никто и не предполагал, насколько престижным станет этот район – люди просто стремились иметь дачи недалеко от города и в красивой местности. Зато теперь у Дениса были все основания гордо заявлять: «Я вырос на Рублевке».

В конце девяностых Вербовским удалось выгодно прикупить пару участков, примыкавших к их даче, и в итоге, после нескольких лет строительства, они стали владельцами симпатичного коттеджа, окруженного садом в английском стиле. Дэн пробовал жить в Раздорах, но ему быстро надоело тратить время на поездку в Москву и обратно. И он вернулся в квартиру на Бронной, а Георгий Борисович остался в загородном доме и не на шутку увлекся «сельской жизнью», как это называл Денис. Сын навещал его. Но не слишком часто. Все как-то было некогда – то работа, то личная жизнь, то другие дела, вот, например, покупка квартиры в Барселоне.

Дэн позавтракал в маленьком ресторанчике, вернулся в гостиничный номер, поглядел в зеркало, погладил ладонью вчерашнюю щетину. Бриться или нет? Пожалуй, нет. Так тоже обаятельно, да и времени уже в обрез. Сполоснулся под холодным душем, переоделся в джинсы и бежевый пуловер и, подойдя к бару, плеснул в пузатый бокал немного коньяка – на посошок. Потом взял собранную сумку и бросил прощальный взгляд на комнату. Теперь он приедет в Барселону в октябре или начале ноября. И будет жить не в отеле, а в собственной квартире. А его любимый номер займет кто-то другой. И это стало неприятно.

По дороге в аэропорт Дэн решал, кому из своих подруг он позвонит сегодня. На всех времени не хватит. Дома он окажется только к вечеру. Разговор с четырьмя дамами сердца сразу – слишком большая нагрузка для организма, утомленного перелетом и путешествием из Шереметьева в Центр через многочисленные пробки.

Белла исключалась сразу. Хотя жаль – Дэну она очень нравилась. Смуглая, тоненькая, с какими-то то ли восточными, то ли кавказскими кровями, Белла была модным фотографом, ее снимки постоянно мелькали на страницах популярных журналов, не только глянцевых, но и серьезных. Дэну Белла казалась воплощением представлений о современной женщине. Она появлялась в его жизни, только когда сама этого хотела. Звонила, назначала время встречи, приезжала, проводила с ним бурную ночь или несколько часов днем и снова исчезала – может быть, на неделю, а, случалось, и на пару месяцев.

Они познакомились во время фотосессии, когда пиарщики Вербовского организовали ему очередное мини-интервью в известном деловом журнале. Ради единственного (правда, действительно очень удачного снимка) Белла мучила Дэна почти полтора часа. Он не терял этого времени даром, флиртовал с ней, она в ответ неопределенно улыбалась. А через неделю, когда он уже забыл и об интервью, и о фотографе, вдруг позвонила около полуночи на мобильный и сообщила, что готова встретиться с ним прямо сейчас.

С ней было удивительно легко. Белла не требовала ни выводов в свет, ни подарков, ни обещаний, ни нежных слов. И даже не обижалась, если он не мог встретиться с ней в назначенное время. Правда, Денис старался, чтобы такое случалось как можно реже – он дорожил ею: и как любовницей, и как собеседником. И прежде всего хотел бы по возвращении позвонить ей. Но знал, что это ни к чему не приведет – девушка или вовсе не возьмет трубку, или отделается парой торопливых слов на тему «извини, я занята». Как уже случалось неоднократно…

С Лолой все иначе. Вот уж кто обязательно ответит на звонок и затянет беседу надолго! Разговор с Лолой сведется к ее намекам на то, как хорошо и весело жилось в его отсутствие, как все из-за нее передрались, как ее приглашали в дорогущие кабаки, заваливали цветами и подарками, а очередной воздыхатель ползал на коленях, добиваясь поцелуя. И если бы Дэн задержался еще на пару дней… Все это будет сказано не «в лоб», а тонко, как бы нехотя. И не для того, чтобы вызвать в нем ревность, боже упаси! Это к тому, чтобы он, олух, понял, какой драгоценный бриллиант ему попался. Кто бы спорил! Лола великолепна, очаровательна, искрометна. С ней невозможно грустить, потому что она все время улыбается. Улыбка у Лолы необыкновенная. В этой женщине столько жизни, столько сил, столько драйва, что, находясь рядом, невольно заряжаешься энергией и чувствуешь себя розовым зайчиком с батарейкой в спине. Поклонников у Лолы действительно море, но она очень осторожна, выбирает только самых богатых и только тех, с кем не будет проблем. И, разумеется, перспективных. Лоле уже под тридцать, а это значит, что, как ни набивай себе цену, но уже пора замуж… Дэн как кандидат в мужья Лолу устраивал, но сам он не разделял ее стремления вступить с ним в законный брак. Как-то не верилось, что из светской львицы и покорительницы мужчин она мгновенно превратится в мудрую и рассудительную супругу… Нет, пожалуй, Лолу можно оставить на завтра.

Полинке всего двадцать один год, по возрасту – ребенок, но целеустремленности хватит на нескольких взрослых. Однажды она забежала в офис его фирмы, к своей подружке, и случайно увидела Дэна. С тех пор стала появляться каждую неделю под разными предлогами: то фотографии отсканировать, то копию с паспорта снять, то в Интернете что-то посмотреть. Являлась и караулила его до победного. Дэн быстро понял, в чем дело, умилялся и каждый раз делал вид, что верит в случайность их очередной встречи. А Полина продолжала проявлять недюжинную изобретательность, чтобы столкнуться с ним в коридоре или на офисном крыльце. В конце концов он сжалился над девочкой и решил, что такая настойчивость должна быть вознаграждена. Это случилось дней за десять до его отлета. Пока водитель парковался на стоянке, Дэн заметил стоящую на крыльце Полину. Девушка курила и не смотрела в его сторону, но Денис мог поклясться – видела она его прекрасно. Он усмехнулся. Сейчас изобразишь удивление и внезапную радость, вызванную моим появлением. Ты умираешь от желания, чтобы я заговорил с тобой, и думаешь, что чем чаще я вижу тебя, тем больше у тебя шансов. Эх, женщины, я бы любил вас еще больше, если бы вы не были такими предсказуемыми…

Он нарочно еще посидел в автомобиле, проверил привезенные с собой документы, сделал пару звонков и только после этого вышел из машины. К тому времени бедная Полина смолила уже третью сигарету. Денис приветливо улыбнулся:

– Здравствуйте, мы с вами так часто видимся и до сих пор не познакомились. Я Денис.

– А я Полина.

– Полина, вы слишком много курите.

Девушка посмотрела на него, зачем-то перевела взгляд на охрану за его спиной и призналась:

– Вообще-то я совсем не курю. Просто использую любой предлог, чтобы столкнуться с вами.

– Вот как? – нейтрально ответил он. Денис очень постарался, чтобы в его голосе не было ни радости, ни осуждения, ни удивления, на которое она, видимо, рассчитывала. – А зачем?

«Сейчас мы и посмотрим, милая, действительно ли ты так наивна, непосредственна и неопытна».

Полина стушевалась. Она явно не знала, что ответить. Денис усмехнулся. Ему давно была знакома эта уловка. Многие женщины считали, что, признаваясь в своем чувстве к нему, да еще так неожиданно и просто, делают нечто очень оригинальное. Должно быть, они полагали, что их честность обязательно будет вознаграждена.

Но Денис был игрок, охотник. Такой подход к отношениям был ему не слишком интересен. Но тогда, рассматривая ее приталенный салатовый плащ, сапожки на шпильках и короткую, но довольно толстую русую косу, перекинутую через плечо, он понял – эта девушка ему подходит. А коли так, нечего все усложнять.

– Вы мне тоже нравитесь, Полина, – мягко шепнул он в маленькое аккуратное ушко. – Завязывайте с курением, и пойдемте попьем кофе.

Она оказалась неглупой и очень женственной. Но для Дэна Полина прежде всего была забавной.

Неделю перед его отпуском они встречались почти каждый вечер (кроме предпоследнего, когда к нему нагрянула Белла), ужинали, гуляли, сходили в театр на модную премьеру. Он дарил ей цветочки и отвозил домой. Девочка млела, а Денис еще не решил, что с ней делать. Как человек опытный, он понимал, что отношения с ней не будут долгими и быстро надоедят, а расставание может затянуться и вызвать кучу проблем, слез и упреков…

Нет, звонок Полине он тоже отложит. А вот с Алкой поболтает охотно. Алла была единственной женщиной, продержавшейся в его жизни рекордный срок – больше двадцати лет.

Они познакомились на первом курсе института, и между ними сразу вспыхнул яркий роман, продлившийся целых полгода. Потом у Дениса возникло странное чувство. С одной стороны, ему стало скучно, хотелось новых отношений с кем-то еще… Не привык он так долго встречаться с одной девушкой и хранить ей верность! А с другой стороны, с Алкой было настолько хорошо, легко и интересно, что он страшно боялся ее потерять. Но природа брала свое, скоро он начал ей изменять. Тайком и не часто. Совесть Дениса не мучила, казалось, все естественно, все так и должно быть. Но Алла, как потом выяснилось, узнала об очередной интрижке и обиделась. Нет, она не закатила сцену ревности, она вообще ничего ему не сказала. Просто стала держаться холоднее и отстраненнее.

Постепенно они отдалились друг от друга и в конце концов расстались. А на третьем курсе Алка вышла замуж. И тогда он испытал гамму таких мощных чувств, что сам себя не узнавал: боль, ревность, вину, отчаяние, и в то же время – невероятную радость: теперь не нужно ее обманывать. Но можно с ней общаться. Потому что Алка – самый близкий человек. Даже ближе отца и друга Олежки.

Через два года Алла развелась, и у них снова начался роман. Он вспыхивал периодически – раз в три-четыре года, и каким-то неведомым образом это не портило их отношений в остальное время. Когда буря страстей постепенно утихала, то уступала место регулярным задушевным разговорам и нечастому дружескому сексу.

– Знаешь, Алусик, лет в шестьдесят я на тебе женюсь. Никого лучше и роднее мне все равно не найти, – говорил иногда Денис. И знал, что это неправда. Но, так или иначе, Алла оставалась единственной женщиной, которой он был рад в любое время суток. А потому он решил, что позвонит ей. Если только рейс не задержат и он не прилетит в Москву глубокой ночью.

Денис как в воду глядел. «Накаркал», – как сказал бы суеверный Георгий Борисович. Вылет самолета задержали аж на два часа, и это было очень досадно. Как всякий занятой человек, Дэн терпеть не мог терять время зря.

Он полистал красочный путеводитель, сходил в ресторан, где отпустил пару комплиментов хорошенькой официантке. А возвращаясь обратно, не поверил своим глазам.

– Олежка! – заорал он неприлично громко.

Друг услышал его не сразу, он словно ушел в себя. Задумчивый, грузный, он сидел на краешке кресла и с растерянным видом рылся в своей сумке.

«В сто пятый раз проверяет, не потерял ли документы», – усмехнулся про себя Денис и снова крикнул:

– Олег, дружище!

– Дэн, боже, ты здесь? Ах, ну да, сейчас ведь апрель. Ты всегда… – забормотал радостный приятель.

– Да, я тут в апреле завсегдатай. А тебя-то как сюда занесло? По моим подсчетам, ты должен сейчас сидеть в Москве и оплакивать свой развод.

– Да сколько уж можно оплакивать, – друг махнул рукой.

– Ты способен на пожизненные поминки, романтическая натура. Не то что я, скептик и циник. Ну и как ты? Все еще хранишь целомудрие?

– Не надо так, Дэн, – Олег поморщился.

– Ну, ладно, ладно… – Денис успокаивающе похлопал друга по плечу. – Между прочим, я знаю, зачем ты тут.

– Да?

– Да. Признавайся: ты хочешь купить себе квартиру в центре города.

– На кой черт мне тут квартира? – искренне удивился Олег. – Место, конечно, потрясное, но я тут второй раз в жизни и наверняка последний.

– Нет уж, не юли, я тебя тридцать лет знаю! Ты как-то прознал, что я собираюсь купить здесь недвижимость, и, как всегда, решил меня опередить. Разве нет?

– И в мыслях не было.

– Неужели? А я думал, тебе всегда охота со мной посоревноваться. И готов, сообщив, что купил себе апартаменты с видом на море, услышать в ответ, что ты приобрел вдвое большую квартиру в центре. Или коттедж в пригороде.

Олег расхохотался:

– Слушай, а ты подал мне идею! Может, и правда, озаботиться недвижимостью в Барселоне? Хорошеньким таким домиком… Только не в пригороде, а в историческом центре.

– Дом в историческом центре? Ни фига у тебя не выйдет!

– А это мы еще посмотрим!

Куда только девались задумчивость Олега и плохое настроение Дениса? Они заспорили, оживленно жестикулируя, и со стороны теперь напоминали не взрослых мужчин, а мальчишек.

Впрочем, в душе оба до сих пор оставались мальчишками.

Глава 3

Про лидеров и спарринг-партнеров

1974–2007 годы

У близких людей, которые знают нас с детства, есть большое преимущество перед остальными. Только им известно, каковы мы на самом деле – без прикрас, без масок, без прочнеющей с каждым годом брони вокруг сердца. С этой точки зрения Олегу и Денису повезло.

Как они познакомились, ни один из друзей так и не сумел вспомнить. Но это точно случилось еще до поступления в школу и произошло, скорее всего, в одном из многочисленных дворов, окружавших любимый москвичами Тишинский рынок. Тогда они оба еще жили на Тишинке, почти в самом центре города – до Тверской, звавшейся в те времена улицей Горького, всего десять минут пешком. На 1 Мая и 7 Ноября можно было даже из дома не выходить – так отчетливо слышались музыка и голоса из громкоговорителей. Но, разумеется, в эти дни никакая сила не сумела бы удержать ребят дома. Разве можно отказать себе в удовольствии поглазеть на демонстрацию или тем более едущие прямо по улицам танки? А сколько чудесных вещей продавалось на улице Горького в праздничные дни! И алые флажки с надписью «Мир. Труд. Май», и воздушные шары, и набитые опилками «мячики» на резинке, и яркие леденцы-петушки на палочках, и бутерброды с деликатесной копченой колбасой или рыбой, завернутые в хрустящую целлофановую обертку… Все эти сокровища покупались на двоих, несмотря на то, что карманных денег у Дениса всегда было значительно больше, чем у Олега. Но, отправляясь на демонстрацию или просто на прогулку, друзья всегда складывали свои финансы и честно делили пополам. Хватит на два флажка или два билета в кино – отлично. Нет – купим мороженого или просто так побродим по улицам.

Так или иначе, в первый класс Олег Игнатенко и Денис Вербовский пришли уже друзьями. Учительница посадила их за одну парту, и эта традиция сохранилась на все «школьные годы чудесные». Все десять лет они сидели за четвертым столом у окна.

Окружающих подобная дружба удивляла – очень уж разными были эти мальчики. Начиная с внешности. Дэн – худенький, среднего роста, очень подвижный, темноволосый и темноглазый, с детства на удивление хорошенький, самый красивый мальчишка в классе. Он очень рано понял, какие преимущества дает его привлекательность, и умело этим пользовался как с девчонками, так и со взрослыми. Ведь сколько бы люди ни твердили, что внешность не главное, мол, не родись красивым и так далее, никто не станет спорить, что красивому человеку живется гораздо легче.

Во всяком случае, Олег Игнатенко был стопроцентно в этом уверен. Сам он никогда не был не то что красивым, но даже симпатичным. Слишком высокий, при этом толстый – маме приходилось несколько раз за учебный год расставлять брюки и расшивать пиджак. От полноты он постоянно потел, под мышками проступали некрасивые влажные пятна. На голове его вечно творилось бог знает что – тусклые волосы были настолько непослушными, что, даже подстриженные коротко, умудрялись выглядеть неряшливо, топорщась в разные стороны. А в третьем классе ему к тому же пришлось надеть очки, от чего его и без того маленькие и не слишком выразительные глаза стали еще незаметнее. Казалось бы, идеальная мишень для уколов и насмешек. Дети – народ жестокий, больным и «не таким, как все» в их стае приходится нелегко. Однако Игнатенко никто не задирал. Возможно, благодаря дружбе с Денисом. Но скорее из-за спокойного, невозмутимого характера Олега. Неинтересно прикалываться над тем, кто на это не обижается. И потом, было в маленьком мальчике что-то такое, из-за чего рядом с ним приятно было находиться. Просто постоишь вместе на перемене, перебросишься парой слов, и настроение меняется. Становится хорошо и уютно, словно пришел домой, сунул ноги в удобные тапочки и уселся в любимое мягкое кресло.

Учились друзья тоже по-разному. Дэн все схватывал на лету, но при этом ненавидел корпеть над учебниками. Домашних заданий старался не делать, ему это было неинтересно. Иногда списывал у Олега, но чаще обходился вовсе без подготовки к уроку: выручали сообразительность и хорошо подвешенный язык. Вербовскому ничего не стоило выйти к доске в состоянии, которое именовалось в классе «ни бэ, ни мэ, ни кукареку», и ловко скомпоновать свой ответ из обрывков запомнившихся объяснений учителя и собственных знаний, полученных вне школы, – Денис читал запоем и интересовался всем на свете: от мифов Древней Греции до создания пороха и от поведения дельфинов до освоения космоса. Нередко подобная тактика имела успех, и Дэн отправлялся на свое место с отличной оценкой в дневнике. Но случались и неудачи, особенно на тех уроках, где требовались конкретные знания, а не эрудиция. И в результате к концу четверти учителя только ахали и разводили руками: среди оценок Вербовского обычно пятерок и двоек было поровну.