Капитализм (сборник) Лукошин Олег

— И вправду, — корчит тупую мину Денис. — Нельзя о нем не думать. Так значит, надо очень много думать. Очень, очень много, чтобы все детали предусмотреть.

— Вот это разумно, — кивает директор, тяжело вздыхая.

Денис жалостливо смотрит на него.

— Устали, Тихон Спиридонович? Может, ботинки снимете. А я массаж вам сделаю.

Директор приподнимает ладошку и великодушно опускает. Значит, можно. Денис стягивает ботинки и принимается массировать одутловатые директорские ступни.

— Аккуратнее! — морщится Тихон Спиридонович. — Мозоли не повреди.

— Ой, простите.

— Елистратов, директор медико-инструментального, загнал меня вусмерть на этом теннисе. Сволочь. Я уж и так отказывался, и этак — нет, поехали играть. А ему как откажешь? Вместе дела делаем… Он же почти профессионально играет, а из меня какой теннисист? Мало того что проиграл, еще и мозоли натер.

— Да, Тихон Спиридонович, — улыбается директору Денис, — вы — бильярдист!

— Это точно! Вот в следующий раз затащу его на бильярд. Эх, покажу ему Куликово поле!

Денис старается. Круговые движения, спиральные, ромбовидные — лишь бы хорошо любимому директору было.

— Хорошие у тебя пальчики, Дениска, — директор расслабился, глаза его закрыты, лишь губы шевелятся на неподвижном лице. — Да и вообще, исполнительный ты такой. Внимательный. Думаю, далеко пойдешь. По крайней мере, пока ты у меня на хорошем счету.

— Спасибо, Тихон Спиридонович, — улыбается Денис. — Лишь бы предприятию пользу принести.

Человек-сосиска

Из «Батрацкого дома» пришлось съезжать. Не потому, что денег не хватило, атмосфера стала невыносимой. На Максима как на предателя Родины рикши да подсобники оглядывались.

«Забит рабочий человек, — думал он, — унижен. В черном теле народ властители держат, с рождения в босяки записывают. А как появится у такого босяка дерьмовая работенка, он и рад ей до задницы. За три гроша горбатиться согласен и всех, кто ему в этом мешает, во враги записывает. И на рабочих трудно сейчас полагаться. Не в том они состоянии, чтобы бороться за свои права. Слабы и духом, и телом. Вытащили из них жизненную силу, отравили чакру. В окончательное и бесповоротное быдло превратили».

Собрал он свои вещички в котомку, вышел на дорогу, поднял руку. Тормознул грузовик. Водитель направлялся в Волгоград.

«Волгоград так Волгоград», — равнодушно подумал Максим.

«Стоимость, рабочей силы определяется рабочим временем, необходимым для воспроизводства этого специфического предмета торговли, — читал он в дороге «Капитал». — Стоимость рабочей силы сводится к стоимости определенной суммы жизненных средств».

В Волгограде нежданно-негаданно ему блатная работенка подвернулась. По крайней мере, все так говорили. Да и он и сам понимал, что с работой ему крупно повезло.

«Человек-сосиска» — вот как она называлась. Ну, вообще-то официально она промоутером звалась (слово ему понравилось, грозное такое), но никто ее, кроме как «человек-сосиска», не называл. Да и как ее звать иначе? Надеваешь на себя картонный балахон в виде сосиски, только лицо наружу выглядывает, ходишь по площади, приплясываешь и всем проходящим раздаешь бумажки с названием и адресом забегаловки, где эти самые сосиски продаются.

На ногах весь день, зато никакого физического труда!

Приплясывать то и дело приходилось — хоть и весна, но ранняя, холодно. Впрочем, разве это неудобство? Ерунда. Ну, на три буквы рассерженные люди посылают, когда им бумажку вручаешь. Но их тоже понять можно: полно тут таких — один человек-сосиска, другой — человек-шкаф, третий — человек-смеситель. Раздражает. Но посылают нечасто, в основном берут. Потому что с бумажкой можно получить скидку, а до скидок народ падок.

Так что шикарная работа, и точка.

Скидка на сосиски Максиму особенно привлекательной не казалась, потому что его флаер гласил о десятипроцентной скидке на каждую одиннадцатую купленную сосиску. Трудно ему было представить человека, который ради полутора рублей скидки будет покупать одиннадцать сосисок, но сейчас он старался думать поменьше.

«Наверное, не полные дураки это придумывали, — успокаивал он себя. — Видимо, есть в этом какой-то расчет».

С коллегами у него отношения сложились в общем-то неплохие. Не идеальные, но уж в любом случае лучше, чем с рикшами. Во-первых, человеком-сосиской на этой площади он работал один, остальные сосисочные люди были раскиданы по другим участкам города, так что толкаться мясными боками со своими за каждого прохожего не приходилось. Ну, а остальные другое рекламируют — они вроде как не конкуренты.

Все молодые, озлобиться не успели — хорошие ребята.

Хотя Человек-шкаф — вот тот буравил. Не часто, но иногда встревал вдруг в процесс передачи сосисочного флаера со своими идиотскими шкафами и тумбами. Но до драк с ним, слава богу, не доходило.

Зато Человек-смеситель — очень приятный паренек. Всегда дружелюбный, всегда поздоровается. Особенно радует, что кое-что о Марксе слышал и даже называл себя антиглобалистом. Правда, под антиглобалистами он понимал таких веселых, отмороженных ребят, которые мотаются по всему свету и безнаказанно хулиганят. Идеологическая подоплека его интересовала постольку-поскольку, но это уже кое-что. С таким человеком и поговорить можно.

Или вот Человек — стиральная машина. Им работала некрасивая, но милая девушка с пирсингом в губе. Очень общительная чувиха. У нее из-за этого пирсинга всегда проблемы возникали: люди воспринимали его как какую-то отколовшуюся от стиральной машины деталь и думали, что в том магазине бытовой техники, который она рекламировала, все машины некачественные. Но говорливой девчонке удавалось переубедить сомневающихся клиентов, и дневную норму бумажек она все же раздавала.

Работало на площади еще одно существо: Человек-шестеренка. Оно рекламировало магазин автозапчастей. Никто не знал, кто скрывается под этим костюмом, парень, девушка или вообще старуха какая. Сама шестеренка представляла из себя плотный головной убор, который полностью закрывал лицо промоутера. Даже прорези для глаз и лица отсутствовали. Все промоутеры на площади гадали, как Человек-шестеренка дышит. С другими промоутерами Шестеренка не общалась, тусовалась где-то по периметру площади, поэтому выяснить что-либо подробнее не удавалось. Впрочем, не очень-то и хотелось.

Первая любовь

— Пацаны, — порхает Девушка — стиральная машина, — чего после работы делаете?

Ничего после работы пацаны не делают.

— Пошли пиво пить!

Уау, хоть и с пирсингом, но все же девушка, предлагает провести вместе время! Максим и так ее уважал, а тут и вовсе почувствовал в груди нечто жгучее и непонятное.

А если это любовь?

Пошли втроем: Девушка — стиральная машина, Парень-смеситель, ну, и он, Человек-сосиска. Идут, смеются, все так непосредственно, мило — Максиму даже неловко стало оттого, что можно быть естественным. Все контролировать себя приходится, а тут вдруг такой поток эмоциональной свежести. Даже тайфун.

— Смеситель, ты какую музыку слушаешь? — спросила девушка у представителя сантехнической диаспоры.

— Я рэп гоняю, Стиралка.

— Круто! Рэпняк я тоже ценю. А ты, Сосиска?

— Да я на хард-роке вырос, — ответил Максим скромно.

— Какого периода?

— Ну, классический.

— «Крим», что ли? «Назарет» да «Гранд Фанк»? Ритчи Блэкмор и Тони Йомми?

— Ну, в общем, да.

Посмеялись над ним новые друзья. Незлобно.

— Это ж архаика! Каменный век!

— А мне нравится.

— Ты уж тогда на скандинавский «блэк» переходи. Свежо, востребовано.

«Да слышал я скандинавов, — подумал Максим. — Занятно, но в целом вторично. И пресыщенность какая-то буржуазная».

Но вслух сказать постеснялся.

Зашли в бар, пива заказали. Один бокал — дневная зарплата. Новые друзья без жалости с деньгами расстаются. Молодцы какие, глядит на них Максим. Вот бы и мне так научиться.

«Может, многие мои проблемы, — тут же развивает он мысль, — от мещанской ограниченности, от гнусной чичиковщины, когда копейка для меня — ценнее простых человеческих отношений?»

Весело в баре. Молодежь тут и там, отовсюду смех доносится. И главное — энергия струится. Вот так прям и струится потоками в дециметр радиусом. Живая энергия, трепещущая. Пробивная.

Вот эту бы энергию, оглядывался по сторонам Максим, да на благое дело пустить! Ее бы хватило на переустройство действительности. Только слишком много желающих молодые души под свой колпак заманить. Вот рэпом их откармливают. Вроде бы революционная по злобе своей музыка, но обманка это. Что в идеалах музыки этой? Богатство, телки и беспринципный цинизм. Тупиковая дорога.

Стиралка всех танцевать потащила. Попса звучит галимая, тошнотворная даже, но Максим смирился, потому что под обаяние девушки попал. А она откровенно этак бедрами двигает. Грудями дрыгает. Попкой о его передок трется. У него встал тут же. Пришлось в туалет сматываться, чтобы змея укротить.

— Представляете, — рассказывала Стиралка, когда он обратно вернулся, — магазин, от которого я флаера раздаю, филиал открывает. Будут продавцов набирать. Сосиска, ты продавцом устроиться не желаешь?

Мысль такая к Максиму приходила не в первый раз. Работа продавца казалась ему привлекательной. Да и технике он был не чужд.

— Интересная информация, — отозвался. — Надо обдумать.

— Только они не в Волгограде его открывают, а в Саратове. Ну, да ты, насколько я знаю, перекати-поле, тебе махнуть туда — раз плюнуть.

— Махнуть не проблема, только и оседлой жизнью пожить хочется. Семьей обзавестись, — посмотрел он на нее выразительно.

— Какой ты правильный! — сверкнула она глазками. — А ты, Смеситель?

Тот поморщился.

— На фиг надо.

— Ну, все же лучше, чем на улице стоять. И зарплата намного выше.

— Да что зарплата. Я не за деньгами в промоутеры пошел. Так, год занять. Отец твердо пообещал, что летом в университет меня устроит.

— Да ты, значит, богатенький Буратино.

— Нет, что ты. Обыкновенный.

— Ну, тачка-то есть?

— Тачка есть, «Форд» подержанный, но разве это богатство? Богатство — это завод, это торговая компания. Это то, на чем капитал можно делать.

Максим вздрогнул.

— А тачку эту я знаешь сколько у отца выпрашивал? Три месяца! Еле купил ее, жмот. Я вот еще припомню ему это.

— Да и квартира есть, наверно?

— Квартира есть, родители приобрели в свое время. Только это тоже — название одно, а не квартира. Двухкомнатная, в хрущевке. Я там не живу. Скучно одному. Так, друзей привожу, девчонок.

Стиралка слушала Смесителя со все более возрастающим интересом. Такая она интересная в профиль…

После трех бокалов пива Максим окончательно определился со своими чувствами. Он влюбился. Он влюбился в эту чудную, нескладную, но такую необычную и жизнерадостную девушку, Девушку-стиральную машину. Он читал книги, в которых говорилось о Любви, он смотрел фильмы, в которых показывали Любовь, он слышал песни, в которых Любовь звучала, но никогда не верил в ее правдивость. Не думал, что ему суждено повстречаться с ней.

И вот — повстречался.

К сожалению, в кутерьме бара ему так и не удалось поговорить с ней тет-а-тет. Вскоре Стиралка уехала куда-то со Смесителем, но не на первом же свидании изъясняться о своих чувствах?

Да и не свидание это вовсе никакое. Так, дружеская встреча.

Облом

— Какая любовь, придурок?! — средь бела дня, без тумана и затемнений явился вдруг к нему Великий Капиталист.

Максим судорожно принялся шарить по картонным бокам в поисках «Капитала». Вспомнил, что на работу он книгу Маркса не брал. Слишком тяжелая.

— Да не ищи ты «Капитал» свой долбаный, — скривился Капиталист. — И пойми наконец, что не враг я тебе. Добра, лишь добра тебе желаю, глупышка ты неразумная.

Он сейчас в другой одежде предстал. Плащ, шляпа, перчатки. Брючные стрелки из-под плаща красовались, ботинки черные. Только трость в руке осталась. Элегантный.

— Оглянись вокруг, Максимушка, — отцовским тоном вещал Великий Капиталист, — разве ты не видишь, что твоя Стиралка давным-давно со Смесителем крутит?

— Это неправда! — пробормотал Максим.

— Ну, погляди на нее!

Поглядел: так и есть — Стиралка со Смесителем рука об руку гуляют, друг другу в лицо заглядывают и смеются то и дело.

— Это ничего не значит, — ответил Максим твердо.

— Да все это значит. Дала она ему за машину и квартиру. Потому что босячка безродная и удачным замужеством мечтает материальное положение поправить.

— Это неправда, — повторил Максим, но сомнения уже в голосе, опасения.

— Эй, Человек-шкаф! — подозвал Великий Капиталист одного из промоутеров. — Скажи, что ты видел сегодня утром?

— Сегодня утром, — радостно принялся докладывать Человек-шкаф, — Стиралка со Смесителем взасос целовались. И Смеситель ее за попку трогал.

— Понятно. Свободен. Эй, Человек-шестеренка! — подозвал Великий Капиталист другого промоутера. — Скажи-ка, что у тебя Стиралка на днях спрашивала?

Человек-шестеренка снял с головы шляпу и оказался теткой средних лет с красным испитым лицом.

— Стиралка на днях у меня совет спрашивала, — доложила Шестеренка. — Как побыстрее залететь.

— От кого она хочет залететь? — неистовствовал Великий Капиталист.

— Да, говорит, со Смесителем пихаюсь, — объяснила Шестеренка. — Родить, говорит, от него хочу, чтобы он меня замуж взял.

— Это неправда… — шептал Максим.

— Ну, тогда сам у нее спроси.

Шаг. Второй. Десятый. Стиралка прямо перед ним. Милая девушка с нелепым пирсингом, неужели ты продала себя за материальные блага?

— Ну, и чего ты так смотришь на меня? — исподлобья взирала на него девушка. — Я понимаю, что ты в меня втюрился, но я тебе ничем помочь не могу.

— Я думал…

— Никаких надежд я тебе не давала. Ты всерьез полагал, что я стану встречаться с таким босяком, как ты?

— Но ты же ничего не понимаешь! Материальное благополучие — это иллюзия, гнусная иллюзия!

— Никакая это не иллюзия. Это твердая почва под ногами. Меня и так угораздило нищей родиться, я всю жизнь ей оставаться не собираюсь.

И упорхнула.

— Ну, чего, — скалился Великий Капиталист, — словил? Ничего, неприятности закаляют. Ну, что, понимаешь ты сейчас, что если не встанешь на тот путь, который я предлагаю, то останешься никем. Ни женщин тебе не видать, ни футбола по кабельному телевидению. Прими капитализм в душу свою, смирись с ним как с необходимостью и знаешь какими ослепительными красками засверкает для тебя жизнь! Все так делают, и все счастливы.

«Борьба между рабочими и машиной, — принялся бормотать Максим, вспоминая по памяти строки из «Капитала», — начинается с самого возникновения капиталистического отношения. Только с введением машин рабочий начинает бороться против самого средства труда, этой материальной формы существования капитала. Он восстает против этой определенной формы средств производства как материальной основы капиталистического способа производства. Средства труда, выступив как машина, тотчас же становятся конкурентом рабочего».

С проклятиями и ругательствами Великий Капиталист растворился в воздухе.

— Все, Сосиска! — шагали к Максиму два человека в спецовках. — Снимай камуфляж.

У него еще не рассеялись круги перед глазами после исчезновения Капиталиста. Кружилась голова.

— Почему? Что произошло?

— Обанкротилась наша забегаловка. Всех уволили. Свободен ты теперь, как птица в полете. Ищи новую работу.

И снова — на хер

Совсем мать с Вовкой заколебалась. Ну, вот совсем прям!

Вроде радость краткая нарисовалась — Денис от предприятия квартиру получил по социальной ипотеке — вроде бы и раздышаться можно, да как с лежачим инвалидом раздышишься? И утку из-под него вынеси, и белье поменяй. У самой ни сил уже нет, ни желания. Ладно, Настена все делает, а как бы без нее справлялась — неизвестно.

У Дениса, пока он с семьей жил, червонец-другой можно было из кармана вытащить, а как съехал — заглох источник. Да и продукты он покупал, и за электричество порой платил. Сейчас же — ни копейки не дает. Мамаша, я по счетам плачу, ни гроша лишнего у меня нет. Отдавай Настю в работный дом, там с двенадцати лет принимают. Шить научится, деньги приносить будет. Да и тебе можно куда-нибудь устроиться. Ты же можешь передвигаться.

Может, но с чего это она должна работать при трех живых детях да муже? Она как царевна должна жить, а все ее обманывают, все ей погибели желают. Муж без вести пропал, старший сын из дома сбежал — ни тот, ни другой о ней не вспоминают, ни рубля ей не присылают. У среднего дела хорошо идут, да тоже на мать срать он хотел. Про младшего и про дочь вообще вспоминать не хочется — обуза.

— Дениск! А, Дениск! — звонит она ему из автомата на работу.

Дениска в панике трубку ладонями прикрывает, чтобы не дай бог коллеги не услышали.

— Ты устрой как-нибудь, чтобы Вовку сплавить на хер. Знаешь, как мне с ним тяжко?! — в трубке раздаются всхлипывания. — Он ведь и ссыт, и серет под себя. В квартиру не зайдешь — вонь сшибает.

— Подумаю, подумаю, — поспешно отвечает Денис. — Я сейчас не могу говорить. Не звони мне сюда больше, я сам с тобой на связь выйду.

Думал Денис неделю, соображал. И вправду, решил, надо Вовку куда-нибудь пристроить. Брат все-таки. А то мать задушит его на фиг.

Посоветовался с одним начальничком на предприятии — симпатизировал тот ему. Мужичок сообразительный. Дельный совет подкинул:

— Его просто так ни одно государственное учреждение не примет, там таких — вагон и маленькая тележка. А вот есть один пансионат в Чехии, где живут ветераны локальных войн с социализмом. Его европейские банки финансируют. Что тебе надо сделать, так это состряпать справку, что брательник твой — участник и жертва чудовищной войны справедливого капитализма с уродливым социализмом на территории Мозамбика. Директору на подпись подсунешь — тот и подмахнет, не задумываясь. А для пансионата подпись директора частного капиталистического предприятия — самый лучший аргумент.

Ого-го, вот он, выход! Да еще в благоустроенную Европу.

Через две недели Вовку отправили в Чехию. Он разнервничался почему-то и принялся кричать:

— Мама! Я же люблю тебя, мама! Не выбрасывай меня!

Вот ведь дурак! И не понял, что ему благо сделали.

— С работным домом я тоже договорился, — кинул матери через плечо Денис. — Пусть Настена школу бросает, с понедельника — на работу. Хоть колготки себе наконец-то купит.

Новые перспективы

До Саратова Максим добирался на поезде. Решил не экономить. Все-таки заработал кое-что.

Да и на книжку отложил.

«Пригодятся эти деньги, — думал. — В один прекрасный момент обязательно пригодятся».

Первым делом по прибытии на собеседование отправился: менеджеры торговой компании по продаже аудио-видео и бытовой техники уже вовсю людей набирали.

— Что бы вы хотели продавать, — спросили его, — холодильники или телевизоры?

— Телевизоры, — ответил Максим.

— Ага, значит, на аудио-видеоотдел нацелились. А вот, скажите, молодой человек, чем принципиально отличался кинескоп «Тринитрон» фирмы «Сони» от других кинескопов?

— «Тринитрон» являлся сегментом цилиндра, — ответил Максим, — а все остальные кинескопы — сегментом шара.

— Ни фига себе! — воскликнули менеджеры. — Первый человек, кто на этот вопрос ответил. А может, вы знаете, чем «Dolby Prologic» от «Dolby Digital» отличается?

— «Prologic» — это система, которая разделяет звук на четыре канала: фронтальный, два боковых и тыловой, который в свою очередь для понта делят еще на два, для создания эффекта «звук вокруг». Ну, а «Digial» — система с пятью независимыми каналами и одним низкочастотным, именуемым сабвуфер.

Менеджеры офигели.

— Вот вам еще вопрос, — выдают, — какая телевизионная система используется в Доминиканской республике?

— Я думаю, PAL.

— А вот и не PAL, а вот и не PAL! — захлопали в ладоши менеджеры. — В Доминиканской республике — NTSC.

«Это конец, — мелькнуло у Максима в голове. — Не возьмут меня в продавцы».

Но не тут-то было.

— Поздравляем! — трясут они ему руку. — Вы приняты.

И добавляют, почти по секрету:

— Ну, парень, заставил ты нас поволноваться! Если б на все вопросы ответил — точно бы не взяли. Нам умные не нужны, потому что вся торговля на дураках держится.

Максим растрогался.

«Это лучшая работа, которая мне выпадала, — подумал. — Денежная».

Продавец или грузчик?

Принятые на работу продавцы светились от гордости. Это ж вот мы где, словно говорили их глаза и блуждающие на лицах улыбки, это ж вот мы какие! Вот как мы всех сделали! Вот мы какие счастливчики!

— Ну, что, ребята! — вышел к ним просто ослепляющий лучезарным светом успеха и довольства директор. — Поработаем чуток?

— Поработаем!!! — громогласно выдали продавцы.

— До открытия магазина две недели. С сегодняшнего дня начнут приходить фуры с товаром. Надо его разгрузить, на склад определить, на витрины выставить. Работа творческая, приятная. Я думаю, такие целеустремленные люди, как вы, с ней живо справятся.

— Конечно!!! — гаркнули продавцы.

— Ну, что же, ни пуха, ни пера. И самое главное: поздравляю вас с приходом в нашу торговую компанию. Вы даже не представляете, как вам повезло.

— Спасибо!!!

— А будет ли оплачиваться работа по разгрузке товара? — сквозь гам и всеобщее воодушевление задал вопрос Максим.

Директор вопросу искренне удивился.

— Ну, ребята, — недоуменно развел руками, — ну, что за странный вопрос? Вас приняли в одну из лучших компаний нашей страны, вам честь невиданную оказали, а вы тут же какие-то нехорошие сомнения высказываете. Уверяю вас, что вашей зарплате все ваши друзья и родственники завидовать будут. А сейчас у нас одна задача — открыть магазин в срок.

И скрылся тут же. Осталось неясным — будут ли платить за разгрузку. Максим понял это для себя однозначно: не будут.

«Ну, ладно, — сам себя утешил, — высокая зарплата окупит все усилия. Мир не идеален, надо привыкать к издержкам».

Пришла фура. Четырнадцать метров в длину. В фуре — телевизоры.

— Давай, братва! — закричали веселые продавцы. — В цепочку, в чепочку выстраиваемся! Прямо на склад их передавать будем.

Первый час задорно работали. С желанием, в охотку.

На второй как-то уже не так весело.

На третий — серьезность в глазах обозначилась.

На четвертый — и вовсе грусть стала проглядывать.

Через пять часов наконец-то разгрузили фуру.

— Ну, что, — у администратора, шепелявой девушки в брючном костюме, спрашивают, — по домам, что ли?

— Да вы фто, по каким домам? — изумилась та. — Фейчас еще одна фура будет.

Упало настроение у продавцов.

Посидели с полчасика — новая фура едет. Такая же. С холодильниками.

Разгружают ее, разгружают. Смех затих, улыбок не видно. Пот течет по лицам и спинам.

Вот уже и вечер наступил, люди с работы домой возвращаются. А продавцы разгружают.

К десяти вечера разгрузили наконец!

— Уф, — вытирают обильный пот бледные продавцы, — сейчас уж точно по домам.

— Да с фего вы взяли это? — выскакивает из кабинета администратор. — Кто вообще выдумал про этот дом? Фегодня еще две фуры придут.

Продавцы в осадок выпали. Один на пол повалился, ногами стал дрыгать, пена изо рта пошла. Пока «скорая» приехала — скончался. Сердечный приступ.

Остальные, скрипя зубами, разгружают.

А все ли продавцы на месте? Ба, исчезла треть! Им такую престижную работу предоставили, а они сбежали! Вот ведь несознательные.

— Нифего не поделаешь, — администратор сказала. — Придется офтавшимся разгружать.

Всю ночь пахали. С каждым часом народа все меньше. Вроде только что был рядом человек, глядь, а уже нет его. Так один за одним и убегали. До утра четверо осталось. Из двадцати.

Изможденные, стояли, качаясь.

— Ага, вот они, самые крепкие! — заявился на работу директор. — Ну, молодцы, парни, молодцы! Объявляю вам благодарность. А о тех, что сбежали, не беспокойтесь — мы новых наберем. После открытия вам и вовсе облегчение будет: двух грузчиков на работу примем!

Парни, кроме Максима, похоже, и не воспринимают директорские слова. А Максим — ничего, бодрячком выглядит. Все-таки опыт есть.

— Ну, что, час вам даю, — продолжает директор, — выспаться, помыться, поесть. И обратно на работу! Сегодня еще шесть фур приедут.

Торговые будни

До открытия магазина продавцов набирали еще семь раз. Единственным, кто дожил до праздничного дня с разрезанием ленточки, оказался Максим. Его за это сразу же старшим продавцом отдела аудио-видеотехники сделали.

— Хорошо начинаешь, — пожал ему руку директор. — Всего две недели работаешь, а уже старший продавец. Головокружительная карьера.

Первый месяц в магазине на товар большие скидки установили. Народу — пушкой не прошибешь. Рабочий день — двенадцать часов. Целых пятнадцать минут дают на обед. Правда, тут же поторапливают, но, как поговаривают, в других торговых компаниях и за пять минут люди обедают.

«Вот такой он, капитализм, — рассуждал Максим. — Только попытаешься его понять, впустить в тело, так он сразу становится еще более ужасным, чем раньше».

Двух принятых на работу грузчиков так никто и не видел. Где-то по подвалам прятались. Ну, да ладно — фуры сейчас пореже стали приходить. Всего одна за два-три дня. Ерунда.

Каждое утро и каждый вечер — планерка.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

«– Вот, – сказала мама, – полюбуйтесь! На что уходит отпуск? Посуда, посуда, три раза в день посуда!...
«… Но особенно мне нравилось, что я занял третье место в стиле баттерфляй и что я сейчас расскажу об...
«… Он слушал меня внимательно, а потом сказал:...
«… И когда мы окончили эту книжку и снова стали её всю вспоминать, с самого начала, папа вдруг засме...
«… Сначала я съел яйцо. Это ещё терпимо, потому что я выел один желток, а белок раскромсал со скорлу...