Тайное становится явным Драгунский Виктор

– Ты настоящий Омар Хайям, – похвалила Дина. – Мудрый и…

– И древний. Получив документы, мы не будем рисковать, наймем машину и поедем в ближайший крупный город, где есть международный терминал. Предлагается Омск. Если у кого имеются другие предложения, я внимательно слушаю. И отвергаю.

– А это? – Дина с опаской покосилась на книгу, валяющуюся в углу.

Туманов пожал плечами:

– Выбросим. Не вижу смысла таскать под мышкой сомнительные раритеты. Время примитивных кодов и шифров закончилось, мы живем не в пещерном веке. Если эта штуковина что-то и значит, то я не знаю, что, а потому ее боюсь. Но скорее всего она примитивная липа. Для вящего успокоения – чтобы поменьше дергались. Кстати, почему бы вам не проверить свою одежду – на предмет подслушивающих тварей? Не забывайте, подруги, прогресс идет семимильными шагами, сюрпризы обретают самые невероятные формы. И раз уж мы решили страховаться всерьез…

Стук в дверь – как гром средь ясного неба. На дворе темнеет, вещи собраны, и меньше всего хочется окунуться в новый ужас… Алиса ахнула и прижала к губам ладошку. Дина непроизвольно дернулась – какая-то дамская мелочь, завернутая в ночную сорочку, упала с кровати на грязный пол.

– Спокойно, бабоньки, – Туманов распахнул дверь. Интуиция работала: брать придут – стучать не будут.

На пороге вопросительным крючком мялся фокусник-«портье».

– К телефону вас, товарищ, – двухпалая конечность, согнутая в локте, почесывала впалый живот.

– Да иди ты, – сказал Туманов. – Почему меня?

Служитель пожал птичьими плечами:

– Мужчина до сорока, крепко сложенный, седина – ранняя, рубашка – милицейская… Это не вы, товарищ?

– Я один такой?

Двухпалый кивнул:

– Один…

– Сергей Андреевич… – молодой голос, дрожащий и отчасти знакомый, раздался так громко и отчетливо, что пришлось отвести трубку. – Здравствуйте…

– Приветствую.

– Это правда вы?

– М-м… Это правда я.

– Это Санчо… Вы меня помните?

– Кто-кто? – Туманов облокотился на стойку портье. Служитель стоял у окна и делал вид, будто работает с бумагами.

– Санчо… Ну, Саня Зябликов. Я в аспирантуре учусь, на юридическом. Помните, вы меня в спортзале на Костычева тренировали? А еще в гости к Ивану Михалычу приходили, чай с мелиссой пили…

– Юриспрудент, ты, что ли? – дошло до Туманова.

– Так точно, Сергей Андреевич… Я так рад вас слышать…

– О, а я как рад, – пробормотал Туманов. Неожиданность была из разряда, прямо скажем, обескураживающих. Внучок архивариуса, под чутким руководством Туманова за полтора месяца взращенный из дохлой веточки в упругий стебелек, – фигура, конечно, малозначительная. Но откуда она взялась – в том пространстве, куда случайных персонажей не допускают?

– Сергей Андреевич, вы меня слышите?

Туманов очнулся:

– Ты как меня нашел, Санчо?

– В телефонном справочнике, Сергей Андреевич… Нет, серьезно. Я вас видел. Вы заходили в гостиницу «Уют». И я подумал…

– Не ври, Санчо!

Внучок стушевался. Но быстро сообразил:

– Да никакого вранья, Сергей Андреевич. Около шести часов, я как раз возвращался от Юльки Саблиной с Горского массива… – внучок застенчиво покашлял. – Ну, это подружка моя, я к ней хожу иногда, и мы это… – отрок застенчиво хихикнул. – Танцы с Саблиной, словом. А вы как раз входили в гостиницу, в синей рубашке, синих брюках и без вещей. Вот я и подумал, что вы там живете…

– Дальше, – смягчился Туманов. В принципе сходилось. Около шести вечера он возвращался от Антониди. Откровенной слежки не было, но выходящего из близлежащей арки пацана он мог и проворонить. Мало ли их, пацанов.

– Я про вас Ивану Михалычу рассказал. Он так обрадовался, встал с кровати… И сразу просил передать, чтобы вы к нему всенепременно зашли. Он так и сказал – всенепременно.

– Не тарахти. Как он?

– Плохо… С тех пор как вы уехали, часто о вас вспоминал, все хотел встретиться. Совсем болен стал Иван Михайлович. Почки отказывают, ноги слабеют. По дому ходит, а дальше уже ни в какую. На крылечко выйдет, посидит и опять в дом – к своим бумажкам… Вы бы и впрямь зашли, Сергей Андреевич, навестили старика. Врачи говорят, совсем мало ему осталось. Девяносто лет, с этим возрастом не шутят.

– В последние дни к нему кто-нибудь приходил?

Внучок помялся:

– Я не совсем в курсе, Сергей Андреевич. Живу в мансарде, выход отдельный. Но сколько ни спускался к Ивану Михайловичу, кроме сиделки, никого не видел. Вы придете?

– Посмотрим. Как там у вас в спортзале говорят буддисты: – «Человек предполагает, а пространство располагает»? Ты сам-то как?

Паренек заметно оживился:

– Отлично, Сергей Андреевич. Вы знаете, я продолжаю по четвергам и субботам ходить на Костычева, меня записали в полусредний, и ребята говорят, что если так пойдет дальше…

На середине фразы вдруг прорезались гудки. Чудеса на линии. Туманов задумчиво уставился на трубку. Странно, интуиция не била в рельсу.

Вдова Светка Губская открыла дверь после третьего настойчивого звонка. Угрюмо обозрела всех по очереди, дольше всех рассматривала Туманова и вздохнула протяжным вздохом. Потянуло спиртным.

– Здравствуй, Светка, – поздоровался Туманов.

– Здравствуй, Туманов, – выдавила Губская. – Смотрю я на тебя – и завидки берут. Время тебя не берет. Заходите.

У нее имелась веская причина печалиться. За полгода, что они не виделись, Светка поправилась еще больше. На прежнее сало наросло новое. Лицо заплыло. Начинался какой-то патологический процесс в костях – ноги, ниже халата, обрастали синеватыми буграми. Выделялись сухожилия, выпирали костяшки щиколоток.

Туманов смущенно поднял глаза:

– Извини, Света, недосуг. У тебя деньги есть?

Вдова насмешливо прищурилась:

– Занять хочешь? Тебе в фунтах, в динарах? Или, может быть, в крузейро?.. А я-то думала, что ты финансово независим.

– Какая ты ядовитая. Дать хочу.

– Давай, – Губская в знак согласия кивнула.

Туманов извлек из пистончика заранее отслюнявленные три тысячи рублей. Светка удивилась:

– Ты серьезно?

Рука машинально потянулась к деньгам. Скудное жалованье дворничихи и символическая приплата за мытье клуба железнодорожников как-то не располагают к отказу от денег.

Туманов кивнул:

– Серьезно. Забирай. Твой сынок как, не буянит?

– Дениска-то? – Светка торопливо спрятала деньги в халат. – А что?

– Да вот, хотим ему няньку присобачить, – Туманов выдвинул из-за спины Алису и нежно подтолкнул ее коленом вперед. – Возьмешь? Платить ей не надо, сами заплатим.

– Так вот что ты задумал, Туманов, – проворчала Алиса, бодливо наклоняя голову. – На, боже, что нам не гоже. А я-то дура…

– Рановато ей в няньки, – Светка, нахмурясь, вперилась в Алису. – Кто она тебе, Туманов?

– Да так, – ответил он неопределенно. – Племянница. По линии генеральской курицы. Нет, Света, серьезно, пусть установят контакт разумов. – Он, как решительный довод, добавил к деньгам тысячу. – Это на прокорм детенышу. Отзывается на имя Алиса, возраст нежный, из аргументов понимает ремень. Пусть поживет у тебя денек или два, хорошо, Свет?

– Да пусть живет, – вдова пожала плечами. – Взяла бы и без денег. Я ж не злыдня.

– Извини, – Туманов улыбнулся. – Мы пойдем. Алиса, слушайся тетю. Она тебе худого не пожелает. И не груби ей.

– Если завтра, в это же время, меня не заберут, я поднимаю пиратский флаг, – твердо сообщила Алиса и, гордо задрав нос, прошествовала мимо Светки в прихожую.

Все печально посмотрели ей вслед.

– Вы вообще откуда? – поинтересовалась Светка, переводя глаза на Дину.

– Из леса, – ляпнула Красилина.

Туманов потянул ее за руку:

– Пойдем. Пока, Света. Счастливо. Родина тебя не забудет.

Громкое фырканье в спину было своего рода прощанием.

– Как же, Туманов. Не забудет. И не вспомнит, гадюка…

На улице Дина припала к его, Павла, плечу, обняла за пояс.

– Туманов, мы с тобой опять становимся клиническими авантюристами… Что тебя тянет к этому старцу? Ты уверен, что он не в деле?

Туманов не ответил. Что он мог ответить? То, что лучше быть клиническим авантюристом, чем отпетым романтиком?

Больше всего на свете он мечтал уехать. Избавиться от друзей, от врагов, от равнодушных, провести вторую половину жизни в местах, изрядно отдаленных, под крылышком любимой женщины. Но ни с чем не расстается человек так мучительно, как со своим прошлым. И ничто его не раздирает так сильно, как любопытство. Ни намеки, ни инструкции, снабженные краткими пояснениями, а конкретные ответы: что же есть та сила, затянувшая страну в многовековое болото…

Частный дом на Бестужева соответствовал всем канонам советского зодчества. Серый силикатный кирпич, два этажа, белая сирень под стандартными окнами. Вдоль забора – многолетняя траншея (две эпохи назад планировали уложить телефонный кабель, но окончательная цена на подключение трижды превзошла оговоренную, и жители просто отказались от связи с миром). Интерьер же – полная противоположность. Типично английский вариант: жилье небогатого сэра, давно состарившегося, не ищущего земных утех и в ожидании конца живущего прошлым.

– Вы видели эти ящики, Сережа, – вопреки представлениям, старикан не был настроен эмоционально. Он сидел спиной к нерабочему камину, укрытый одеялом, – эдакий Шерлок Холмс на десятом десятке, и вместо сложной трубки курил простую папиросу – аккуратно продутую и в мундштуке любовно сплюснутую. – Вы даже раскрывали кое-какие бумаги, Сережа… Вы не против, что я называю вас Сережей? – морщинки на верхней части продолговатого черепа разъехались, и показались щелевидные углубления – глаза.

– А почему бы и нет? – удивился Туманов.

– Потому что это не настоящее ваше имя, – старик припал к папиросе. Серо-желтый дым, похожий на выделения из раздавленного сухого дождевика, окутал комнату, стелился вверху, по высоким книжным шкафам.

Туманов покосился на Дину, уютно утопающую в массивном кресле. Она не смотрела на него – цветастый фотоальбом «Чехословакия» с обмусоленной обложкой, лежащий на коленях, не позволял отвлекаться на пустяки.

– Я видел вашу реакцию на мои архивы, Сережа, – тягуче продолжал Иван Михайлович Воробьев. – Вы смелый человек, но испытали страх. Отсюда я сделал вывод – вам не впервые сталкиваться с данным… м-м феноменом. И, возможно, на определенном этапе он крепко подпортил вашу жизнь. Очень жаль, что вы тогда уехали, очень жаль… – старик с сожалением сделал последнюю затяжку и затушил папиросу в граненой пепельнице. – В этом доме есть персональный компьютер и неплохая база данных. Уж извините старика, но с помощью Санечки – внучка – а он, уверяю вас, талантливый хакер – я вышел на файлы «Сибеко» и откопал ваше личное досье. Такое ощущение, что вы вчера родились. М-да… – старик раскрыл портсигар из тусклого металла и не спеша извлек еще одну папиросу. – У старого чудака, одной ногой стоящего в могиле, масса свободного времени, Сережа. Я влез в архивы МВД, ФСБ, в информационный склад бывшего ГАУ при ЦК НПФ (некоторые считают, что такого уже нет) и в доступные только мне информационные банки еще одной организации, о которой вы, судя по вашим глазам и вашему поведению, вспоминать бы не хотели, – проследив за реакцией Туманова, старик трескуче рассмеялся. – Не волнуйтесь, это не компьютерные банки, таковых в природе не существует, потому что организация, о коей мы ведем речь, вроде как тайная. Ее информационные банки – это пять обитых железом ящиков, хранящихся в подвале. Там, как в Сезаме, Сережа, есть буквально все… И даже новейшая информация, очень мною лелеемая. Она периодически пополняется. Так вот, в вышеупомянутых архивах ваше фото весьма популярно. Вы провели бурные пять лет жизни, Павел Игоревич Туманов…

– Я так и знала, что этим кончится, – печально сказала Дина, закрывая альбом.

Старик улыбнулся:

– Вы хотите сказать, Любовь Александровна, что петух прокукарекал? Ну что вы, дорогие, вам совершенно незачем меня бояться. Иван Михайлович Воробьев – догнивающий архивный червь, никому не желающий зла. Его дело – информация. А применение этой информации – уж увольте, я могу ее, конечно, передавать заинтересованным лицам, но никогда не поступлюсь теми этическими принципами, которые считаю незыблемыми.

– Мои пять лет – чистое безумие, вызванное случайностью, – пробормотал Туманов.

Но лицу старика пробежала тень. Но он продолжал улыбаться.

– Безумие, Павел Игоревич, – это тянущая боль, когда не в порядке суставы. Это сверлящая боль – от закупорки сосудов. А также стреляющая и жгучая – когда сильно раздражены нервы… А случайность – пустынный мираж. Ее не бывает. Любая случайность – порождение всеми забытой закономерности.

– Я не понимаю вас, – Туманов раздраженно поморщился.

– Объясняю. Ваши беды не случайны. И даже ваше появление на свет было отчасти запланировано и обусловлено протеканием одной весьма любопытной операции. Ее назвали «Отбор предков. Список А». Сорок восьмой год, если не ошибаюсь. Вы с рождения, Павел Игоревич, были подопытным кроликом рассматриваемой нами организации. Нравится вам это или нет.

Туманов открыл рот. Дина вполголоса выругалась. Или наоборот.

В дверь постучали.

– Да-да, Зоенька, – старик встрепенулся.

Вошла скромно одетая женщина лет сорока. Строго взглянула на гостей, потом на хозяина:

– Уже десять часов, Иван Михайлович. Мне кажется, пора проводить процедуру и укладываться спать. А гости пусть придут завтра.

– Ах, Зоенька, – мягко протянул старик. – Нам не дано узнать, что будет завтра. Так давайте сделаем исключение, хорошо? Мы еще часок позанимаемся, а завтра на часок подольше поспим. Я очень неплохо себя чувствую, вы же видите. Вы не поверите, Зоенька, общение – великий жизненный стимул.

«Домомучительница» неодобрительно покачала головой. При внимательном рассмотрении ее глаза оказались не такими уж строгими.

– Хорошо, – произнесла она с достоинством. – Однако назавтра вы обещаете быть паинькой, Иван Михайлович, не так ли?

– Всенепременно, – старик покорно склонил голову.

Женщина вышла.

– Зоя Ивановна, сиделка, – улыбнулся старик. – А также наставница, стряпуха, компаньонка и строгий завуч. Облучает вашего покорного слугу ионами, словно витаминами. Я устал ей повторять, что ионизацией можно удалить второй подбородок, а в моем возрасте самое время думать не о красоте, а о скромном уголке на кладбище.

Он замолчал, и наступила многозначительная пауза. Где-то далеко, за пределами садового участка, раздавался многоголосый гам.

– Табор на опушке, – прокомментировал старик. – И турнуть некому. Милицию купили с потрохами. Приезжают летом и живут до осени, пока все наркотики не распродадут. Чуть сезон – сплошное наказание: из дома лучше не выходить, у этих цыган разведка – сущий абвер. Не успеешь выйти – вмиг обчистят квартиру.

Казалось, он намеренно тянет время, заставляя собеседников нервничать. Опять настала тишина, нарушаемая шелестом секундной стрелки на висячих часах.

– Их задача – прибрать к рукам как можно больше, – после паузы продолжал старец. – И всю свою историю они уверенно идут к намеченной издревле цели. Но, как и большинство тайных обществ, много мнящих о своей богоизбранности, то и дело спотыкаются… Я собрал неплохое досье на этих ребят. Разумеется, в этом не только моя заслуга. Многие помогали. Полковник КГБ Харитонов. Погиб в Афганистане… Борис Иосифович Ряжкин – доцент кафедры марксистско-ленинской истории – зачах в сумасшедшем доме… – старик невесело ухмыльнулся, закрыл глаза. – Иных уж нет, а тех долечим… Арабелла Шендрик, дотошный архивный червь – странная, с точки зрения ГАИ, авария в семьдесят третьем на Ставропольском шоссе, в момент проведения краевой партконференции… Мой сын, Федор Иванович Воробьев, майор ПГУ КГБ, сотрудник резидентуры в столице Союза Сомалийских Социалистических Республик Могадишо… – старик с надрывным хрипом втянул воздух в прокуренные легкие. – Погиб в семьдесят седьмом, когда выяснилось, что симпатии Москвы отданы социалистической Эфиопии – еще до 20 ноября, когда в гавани пришвартовался военный транспорт и адмирал Хронопуло высадил в столице «СССР № 2» морскую пехоту… Есть и сейчас люди, но я о них говорить не буду, они и так сильно рискуют… Досье солидное, хотя, возможно, и не полное, настаивать не буду. Но то, что начали сыщики Лаврентия Палыча, успешно анализировалось и пополнялось в последующие годы. Мы знаем о трех проектах организации в новейшей истории. Условно их называют «Лаборатория», «Импэкс» и «Питомник». Эксперимент «Лаборатория» благополучно провалился – времена НПФ, провернувшего немало «славных дел», канули в Лету… Проект «Импэкс», насколько я информирован, успешно претворяется в жизнь, одно из главных его направлений – популяризация на Западе вещества, выдаваемого за наркотик, – развивается по плану и с требуемой глобализацией. Проект «Питомник» (или программа «Эпсилон»), до нужного времени умными людьми законсервированный и заработавший лишь сейчас, – наиболее толковая и продуманная часть большой работы. Хотя и отдающая своего рода мистикой. А может, не мистикой, как знать… Судите сами. Проект был начат под опекой организации силами ГБ весной 48-го года. В некий статистический центр стекалась информация о несчастных случаях. О всевозможных. И о людях, в них участвовавших. Покойники не интересовали. Только те, кто в момент ЧП не оказались (хотя и должны были) под рухнувшей стеной, в сошедшем с рельс поезде, в шахте в момент взрыва, в зоне поражения рванувшей бомбы… Из них отбирались сохранившие, назло вероятности, жизнь и здоровье – благодаря предвидению, мгновенной реакции, везению. Проверяли биографии – не было ли похожих случаев. Отсеивали тех, кто по возрасту или состоянию здоровья не годился в «производители». Организовывали липовые ЧП – обвалы, пожары, автокатастрофы, нападения «хулиганов». Прошедших испытание проверяли на лояльность. Выдержавших испытание заносили в список – так называемый список А. И в итоге – по всему огромному Союзу выделили 18 тысяч человек – абсолютно нормальных, здоровых, неглупых и в принципе лояльных к Советской власти (не забывайте, дело формально вели гэбисты).

– И они пошли на такую ерунду? – недоверчиво сказала Дина.

Старик снисходительно улыбнулся:

– Если рассматривать одно поколение, несомненно, проект выглядит ерундой. Но мы-то имеем не одно, а целых четыре поколения. Не забывайте о прошедших годах. Чем дольше срок, тем вернее «живучесть» – результат уже не случайности, а наследственности. Однако пойдем по порядку. С 54-го года начинается опека над детьми фигурантов вышеупомянутого списка. Естественно, не бросающаяся в глаза, но довольно дотошная. 67-й год – Андропов уже освоился в роли Председателя КГБ – происходит отбор «производителей» второго поколения – список «Бета». Бывшие детишки, не имея ни особого блата, ни выдающихся заслуг, обзаводятся сносной работой, попадают в льготные очереди на улучшение жилищных условий. Но радость от приобретения недостижимой мечты большинства городских жителей – девять метров на брата – омрачали бесконечные медкомиссии. Понятно, не персональные – «Бета» проходили их вместе с коллегами. Причем в отличие от чистого формализма, которым отличались медицинские обследования в СССР, здесь попадались на редкость въедливые врачи. А больше всего докучали четырем сотням пар, где муж и жена оба входили в список. И ничего, кстати, удивительного – существовало, организовать встречу двух людей в нужной обстановке – пустяк для спецслужб. А будь в СССР развита служба знакомств, пар оказалось бы куда больше..

Старик передохнул, помолчал. В голове у Туманова образовалась гулкая барабанная пустота. И Дина посматривала на него как-то странно – то ли с жалостью, то ли жалобно. «Зря пришли», – мелькнуло в голове Павла.

– Впрочем, две трети «бета»-браков окончились разводом. Но организаторы не расстраивались: большая часть разведенных успела нарожать детей – список «Гамма»… – Старик вскинул глаза. И будто выплюнул: – Одним из них были вы, Павел Игоревич.

Туманов молчал. Он уже понял, куда клонит старик.

– Перед вашим приходом я покопался в старых архивах… Анна Дмитриевна (в девичестве Прохоренко) и Игорь Артемьевич Тумановы. Погибли при взлете в аэропорту города Чебоксары – в августе 72-го года, оставив после себя восьмилетнего сына Павла и 14-летнюю дочь Светлану.

– Но сестра… – начал было Туманов.

Старик шевельнулся:

– Плотно взялись только за четвертое поколение – в 92-м году. Третье не трогали, оно ни о чем не подозревало. Да и вообще этот список «Гамма» предоставили самому себе. Вы же не ощущали за собой надзора, Павел Игоревич? В 83-м вас лишь проверили, отсеяли слабых и генетически больных, недоразвитых, а заодно и тех, чьи родители были сочтены «антисоветски настроенными». Последнее, конечно, глупо, но пришлось. Впрочем, отсеивали не за анекдоты – иначе пришлось бы вычеркивать все сто процентов.

Новая пауза. Тяжкие вздохи.

– Третьему поколению опять улучшили жилищные условия. Иногда их по глупости пытались использовать в качестве спецназа, но ничего достойного из этого не выходило, только зря сжигали «материал» в торопливых попытках получить суперменов уже сегодня. Афганистан, Эфиопия, Ангола. Масса никому не нужных смертей, инвалидностей, психологических травм… А вот за четвертое поколение взялись со своей щепетильностью. Напомню – 92-й год, никакого КГБ, никакой Советской власти. «Братство» продолжает операцию самостоятельно. У вас нет детей, Павел Игоревич, и это один из немногих случаев, когда отсутствие потомства для потенциальных родителей – божье благо. Искренне за вас рад. Ваш единственный племянник личность безусловно одаренная, но слабая здоровьем, думаю, от его «услуг» отказались. Вы помните, в одно из наших редких чаепитий вы рассказывали о своей родне, проживающей в Самаре? Так что я ничего не сочиняю. Деятельность отчасти перепрофилируется: вместо упора на спецназ – комплексное воспитание. К 92-му году, когда за дело берется «братство», на территории Российской Федерации проживает чуть более шести тысяч мальчиков и девочек из списка «Дельта» – окончательного списка, ради которого и заваривалась полувековая каша. Кого могли, пристроили в спецшколы. Остальных – в обычные учебные заведения, но и эти обычные держали первые места по здоровью детей, спортивным достижениям и количеству факультативов. «Дельта» тянули – в учебе, здоровье, спорте, но по понятным причинам не персонально, а вместе с одноклассниками, тщательно фиксируя показания объекта и контрольной группы. Подбирались учителя, репетиторы. Всевозможные компьютерные классы, специализированные летние лагеря, поездки за рубеж… Родителям – лапшу на уши: ваше чадо, мол, бесконечно одаренный ребенок, и чем реже вы его будете видеть дома, а чаще в школе, тем лучше для всех. И обязательно – в боевую секцию: бокс, дзюдо, карате, что угодно – или вы предпочитаете вонючий подъезд в компании «потерянного поколения» и клея «Момент»?.. Нетрудно предугадать реакцию нормального родителя. В школе и дома у ребенка все нормально, появляется взрослый наставник, растет всесторонне развитая личность. Но вместе с тем протекают процессы, невидимые глазу родителя. Происходит психологическая, или, если угодно, психическая обработка ребенка. Исподволь внушается, что он не мелкая песчинка в безмерной громадине песчаной горы, а часть чего-то большего, что он приводной механизм, от вращения которого будет зависеть очень многое в этом мире. Дитю дается установка на супердержаву, на «Великую Россию», в которой он займет далеко не последнее место. Идет обработка на преданность – он еще не понимает, кому именно, но интуитивно чувствует, где нужно повиноваться, а где нет. Обучают драться, преодолевать страх, ломать защиту, находить выход из океана безвыходных положений… И в конечном итоге к шестнадцати годам вырастает вполне сформировавшийся объект. Он имеет свой шифр в военкоматском учете – через два года его ждет спецназ, и если выживет – дальнейшая весьма интересная жизнь…

– А смысл? – вклинилась в монолог Дина. – Или мало в стране ребят, готовых и умеющих драться?

Старик раскрыл портсигар. Костлявые ручонки стали заметно подрагивать. Из папиросы, извлеченной на свет, просыпался табак.

– В том и проблема, уважаемая Любовь Александровна. Мало хотеть и уметь драться. Мало быть умным и находчивым. Мало быть преданным и психологически готовым на самопожертвование. Нужно быть УДАЧЛИВЫМ.

– Ну уж… – усомнился Туманов.

– Абсолютно, – улыбнулся старик. – В тяжелом и неблагодарном деле завоевания мира очень часто предоставляется лишь одна попытка. И нужно взять эту планку так, чтобы потом не было мучительно обидно. Вы никогда не слышали про ген везучести?

Молчите, – кивнув, прокомментировал старик. – Значит, начинаете думать. Это отрадно. Ген везучести искали и ищут во всем мире. Горы свернули. И все впустую. А у нас вдруг взяли да нашли. Оказывается, ген везучестей – это никакой не ген, а элементарная теория вероятности, пропущенная через четыре поколения предрасположенных к везению людей. Можно, конечно, потерпеть и дождаться восьмого или даже десятого поколения, но, сдается мне, в результате получатся какие-то всесокрушающие монстры, что совершенно ни к чему. Да и времени нет. «Мира» хочется не завтра, а уже сейчас… Вот вы, например, Павел Игоревич, – человек третьего поколения. Окунитесь в ретро, вспомните. Разве не так? Я не говорю про личную жизнь, и не про карьеру. Тут наука с медициной, как говорят, бессильны. Я имею в виду экстремальные ситуации и вашу в них непотопляемость. Сколько раз вам везло?

Везло, конечно, со страшной силой. Иногда он сам не понимал, почему до сих пор живет. Легкие травмы не считались, серьезными можно было пренебречь. Удачная раскрываемость в девяностых, которую он (чего греха таить) зачастую относил к своим особенным талантам. Дикое везение пятилетней давности – побег из лаборатории Ордена; война, диверсионные акты, жизнь без имени, но с неплохим положением. Гибли друзья, товарищи, а он неизменно выходил сухим из воды. Взорванный автомобиль, и он в ста метрах – со стаканом водки. Неразбериха в стране, и он – комфортно отсиживается у вдовушки. Повальная безработица, и он – гениально просто вписывается в структуру «Сибеко». Тайга, новая база Ордена, бегство с Алисой и… неисчислимое множество ситуаций, из которых он не должен был – просто не имел права! – выйти живым. А встреча с Диной? (не идол же в этом виноват, ей-богу…) А беспрепятственная дорога в Лесосибирск? А очередной уход из-под «опеки» «Бастиона»?

Туманов схватился за голову и застыл в какой-то дурацкой позе нелепого, далеко не роденовского мыслителя.

– А смысл? – заладила Красилина.

– Ну как же, – увидев правильную реакцию на свои слова, старик взбодрился. – Этих детишек продолжают где-то тренировать. Им лет по двадцать-двадцать пять, а кому и больше – то есть вполне взрослые, сформировавшиеся люди. По нескольку раз в год они проходят специальное обучение на оборудованных базах. Под каким предлогом это осуществляется, я не знаю, да это и не суть важно. Полагаю, врать они обучены. Какие-нибудь «школы выживания», семинары по единоборствам, конференции компьютерных гениев – что хотите. И они не просто везунчики. Они идеальные солдаты, диверсанты, асы в химическом, ракетном, компьютерном, саперном, взрывном деле. Небольшие накачки наркотиками? – не исключаю. Хотя и не обязательно. Они и без того «классные парни» – кажется, так сейчас говорят?.. А что вы знаете о бурной деятельности, которую по всей стране да и по всему миру разворачивает «Росгаз»? Вам не кажется, что в действие вступает некое международное сообщество – иначе кто бы им позволил? А теперь представьте: группы вооруженных идеальных диверсантов захватывают законсервированные буровые где-нибудь в Соединенных Штатах или, скажем, действующие – в той же Норвегии или Кувейте. Грамотно минируют и начинают диктовать свою волю. Причем смерти они не боятся (пожалуйста, бросайте свои бомбы, скважины-то ваши), а штурмом их взять невозможно. И если такая катавасия происходит одновременно – да на всех значимых мировых месторождениях?..

– Не надо нам об этом рассказывать, – проворчал Туманов. – Мы все равно уезжаем.

– Умелая программа – прежде всего, – словно не слыша его, продолжал старик. – Наладить международные связи – в той же ОПЕК, Госдепартаменте, ООН, – подтянуть тылы и вовремя ликвидировать главных конкурентов. А ликвидировали их блестяще – под видом массовой активности и под предлогом доведения страны до точки.

Дина сменила выражение лица. Теперь вместо недоверчивости оно отражало сомнение: уж больно старикан информирован. И это не выходя из дома?

– Мятежники объясняли свои действия грядущим голодом и вот-вот сработающей цепью техногенных катастроф, – блеснул умом Туманов.

– Бросьте, – отмахнулся Иван Михайлович, – В такую чушь может поверить только человек, незнакомый с историей и обычаями этой страны. Какой голод? Голод в России можно вызвать лишь искусственным путем, и если очень того захотеть. Например, Украина, 33-й год. Или война, нехватка продуктов в тылу – когда львиная доля съедобного уходила на фронт и там бездарно гробилась. Естественно, кому-то этого хотелось. Но примеров немного. В современной России можно испытывать нехватку средств и даже поддаться на уговоры, что все ужасно плохо (особенно когда ничего не хочется делать), но никогда эта страна по доброй воле не станет голодать. Слишком уж велики ее ресурсы. Изворотлив ее народ. А техногенные катастрофы? Прошу прощения за выражение, Любовь Александровна, но это мог придумать только полный мудак. В стране, где экономика компьютеризирована на один процент, автоматизирована на два, а механизирована на четыре, где всего лишь два доминирующих инструмента – кувалда и ключ «девять на двенадцать», – вести речь о цепочке техногенных катастроф? Моему уму сие непостижимо. Сломается автоматика, регулирующая движение поездов? Так поставьте, черт возьми, сотню баб с желтыми флажками: движение наладится, уверяю вас. Вышел из строя агрегат, питающий напряжением крупный производственный комплекс? Поднимите дядю Борю-электрика, опохмелите его, пообещайте добавки – будет вам питание. А пока дядя Боря чешется, откопайте запасной генератор в котельной – он там уж четверть века валяется…

– Вы утрируете, – недовольно заметил Туманов.

– Немного, – согласился старик. – Но Россия была и остается Россией. Что для Запада смерть, для нее пчелиный укус. Больно, но не летально. Ее может перевернуть только мощная сила. Воля и незаурядный ум. Все остальное – трын-трава…

– Минутку, – вмешалась Дина, – это пустые словоблудия. Мы здесь не за этим… Хотя, собственно, и неясно, зачем мы здесь. Но тем не менее у меня к вам просьба, Иван Михайлович.

Старик оживился:

– Я вас слушаю, милая дама.

– Сколько нужно времени для получения информации о фигурантах списка «Бета»?

– Пару минут, – старик пожал плечами. – Нужно спуститься в подвал и воспользоваться определенной программой. Вся информация – на одной полке…

– Отлично. Так сделайте одолжение, – Дина откинула голову и закрыла глаза. Похоже, она волновалась. – Ирина Сергеевна Головаш и Красилин Александр Тихонович…

Декорации поменялись. Теперь это был обитый досками опрятный подвал, освещенный галогенными лампами. Низкий диван, стулья, две двери. В углу современный компьютер со всеми положенными причиндалами. Дина сидела на диване в неестественно прямой позе и смотрела перед собой. В ее глазах стояли слезы.

– Ну, мамахен, ну спасибо… – бормотала она. – Ну, наградила… Ох, приеду я к тебе в Асино…

– Ты только не психуй, – предупредил ее Туманов. – Ну, подумаешь, проблема. До Антошки они не дотянутся – не уследили, поздно. Кому нужно – разыскивать его в эмиграции?

– Молодой человек прав, – заметил старик, кряхтя выбираясь из-за аппаратуры. – Если он живет за границей, вряд ли есть смысл его оттуда извлекать. Это глупо – учитывая, что по собственной стране бегают шесть тысяч подобных.

– Зато везунчик вырастет, – подбодрил Туманов, кладя руку ей на колено. – Весь в маманьку. Теперь ты понимаешь, Дина, почему мы с тобой встретились? Мы просто не могли не встретиться – зто было бы противоестественно.

– Дурак ты… – прошептала Дина. – Не могу поверить… Так вот почему… – она вознесла глаза к потолку и стала вдруг медленно раскачиваться – словно тибетский монах в момент сакрального ритуала. – Так вот откуда гниет рыба… Мать однажды рассказывала, как они с отцом в тайге напоролись на браконьера. В медовый месяц. Тот перегородил речушку и взрывал тайменя. Мать шла первой, когда они вылетели на этого ублюдка… Тот перепугался, вскинул карабин – и осечка. Тут отец навалился, покатились с осыпи. Закончилось хеппи-эндом, отец оказался сильнее того тощего. А однажды она ловила такси. Подъехало пустое, с шашечками. Мамуля назвала адрес, и тут ее что-то прихлопнуло: не садись! Поймай другое! «Не поеду», – сказала она шоферу. Тот пожал плечами, тронулся с места… и буквально через десять метров из переулка вырвался «ЗиЛ» без тормозов. Сам набок, «Волга» в лепешку! – видимо, зримо представив нарисованную сцену, Красилина широко распахнула глаза. И опять застыла, будто изваяние.

– Вот же хренова контора! – воскликнул Туманов, причем совершенно непонятно было, восхищается он или негодует.

– Конторка любопытная, – согласился старик, опять принимаясь окуривать помещение едким дымом. – И с приличным стажем. Хотя и относительно. Вы знаете, кстати, Павел Игоревич, почему в тайные общества не допускают женщин?

– А их не допускают?

– Решительно. Психологическая, знаете ли, несовместимость. Женщины, не успев дожить до тридцати, стремятся выглядеть моложе. А тайные общества хотят казаться старше. Они величают себя Орденом, и неофиты дают клятву: «…именем предков наших – князей Севера, объединивших русскую землю во имя великой миссии…» Чушь. Вряд ли они способны проследить собственную генеалогию дальше прадеда. Им это и не нужно. Тем легче поверить в благородную кровь и почти божественное происхождение. К средневековому бандиту Рюрику они не имеют никакого отношения. Придумала Орден группа приближенных Петра – во главе с неким бароном Шариповым – потомком далеко не князей, тем более Севера. В памяти Полтава, в памяти Гангут, непобедимая армия и боевой, пусть и сляпанный на живую нитку, флот. Группа составляет так называемый «Европейский прожект». Впоследствии стараниями кавалера д’Йона вывезенный во Францию, этот документ стал известен как «Завещание Петра». Сломить Польшу, Швецию, Австрийскую империю, в перспективе Англию, Францию – и весь мир уляжется к ногам… Страна милитаризуется, но тут очень некстати умирает Петр. Недолго царствует Екатерина Первая, попавшая на трон прямиком из обоза… Смерть Петра Второго, Верховный тайный совет, приглашение Анны Иоанновны – курляндской обжоры… Первая ошибка Ордена (потом их будет масса). Никакой оппозиции, никакой экспансии, уцелевшие авторы «Европейского прожекта» уходят на дно и от нечего делать составляют новые прожекты. Нельзя верить царям – цари смертны. Нужна организация, проводящая собственную политику – независимо от династической чехарды. Пишется устав. Начинается партийное строительство. Между делом налаживаются контакты с живущей в полуопале «дщерью Петровой» – Елизаветой. Не шибко умна, сексуально распущена, зато наследница. Прямая. А умные найдутся. Французы, остро нуждающиеся в русском пушечном мясе, подбрасывают деньжат. Смерть «обжоры» – и гвардия, которую поили не зря, возводит на престол Елизавету… В Польше – наши. Швеция разбита. Семилетняя война – русские войска в Берлине. Не опасаясь ссылки, прожектеры избирают Капитул. Но тут умирает Елизавета. Ничего – имеется «Петрушка», обученный в Европе и сориентированный в Петербурге. Но у того, как выясняется, свои взгляды на текущий момент. Он хочет закрепиться на Северном море, ведет переговоры о мире и – о, боже! – составляет указ «О вольности дворянства», то есть отправляет Россию на один большой дембель. А кто Европу будет завоевывать? Взоры обращаются к Екатерине, которая мужа, мягко говоря, не любит. И жаждет царствовать самолично. Агитация, попойка в гвардии, переворот. Петр удавлен шарфом, «Виват Россия!», а то, что с немкой на троне – детали… Оказалось, не детали. Слишком долго прожектеры кисли в подполье, тешили самолюбие, побеждали в спорах с воображаемым противником и представить не могли, что найдется особа их хитрей и изворотливей. А Екатерина, наплевав на все договоренности, заключает мир с Фридрихом и отводит войска. Все. Орден в полных дураках на долгие годы. Восстановлена Тайная канцелярия во главе с садистом Шешковским, подавлено восстание Пугачева, раскрыт заговор Хрущева, заговор Мировича… Отменяется всякая вольница. Проходят десятилетия, прежде чем, почуяв дряхлость царицы, Орден начнет действовать. Братья Зубовы сговорчивы, наследник Павел – недалек и внушаем, дрожит от нетерпения и рвется все переломать. Так фас его!.. Турецкая война, присоединение Грузии. И Екатерина Великая, так удачно хлопнувшаяся с ночного горшка…

– У вас бледный вид, Иван Михайлович, вы не устали?

Старик осекся:

– Простите, Павел Игоревич, заболтался. Нет, не устал. Когда я седлаю любимого конька, то забываю о прожитах годах и очень неплохо себя чувствую.

– В таком случае продолжайте, – милостиво разрешил Туманов. – Возвращайтесь на своего Пегаса.

Старик рассмеялся:

– Спасибо. Я постараюсь покороче. Итак, на троне Павел. Издается «Учреждение об императорской фамилии» – отныне престол переходит от отца к старшему сыну, в отсутствие сыновей – к старшему из братьев, и никаких баб, хватит, натерпелись. Надежды Ордена начинают сбываться. Поход Александра Васильевича через Альпы. Модернизация артиллерии. Призыв на смотр дворянских детей. Полицейская реформа. Порядки казарменные, политика – яро наступательная. То, что надо… Но и Павел в итоге дает промашку. Знакомый с идеями и порядками Ордена, он решает загнать в Орден всю Россию. Не в тот, так в другой. И принимает – православный-то император! – титул покровителя Ордена св. Иоанна Иерусалимского, находящегося под патронажем папы римского! А дальше – больше. От деклараций переходит к делу. Он стремится превратить аморфное, разленившееся при «женском правлении» российское дворянство в строгую пирамиду военно-монашеского ордена. Вот только с Орденом уже действующим – не согласовано. На вершине пирамиды император видит, естественно, себя. А Капитул предпочитает править сам, прикрываясь декоративным «венценосцем». В итоге – заговор. Вовлечены тысячи людей из разных подразделений, групп и ведомств – никто не выдает! Верные императору люди удалены из дворца – никто ничего не замечает! Толпа вооруженных людей беспрепятственно проходит во дворец, без помех забивает императора, а наутро объявляется во всеуслышание: император-де скончался от апоплексического удара. И никто не протестует. На арене Александр Первый. Предавший отца Павла (согласившись на низложение), стремится реабилитировать себя добрыми делами. Восстанавливает действие жалованных грамот дворянству и городам. Возвращает на службу исключенных без суда чиновников и офицеров. Освобождает из тюрем и ссылок жертв «Тайной экспедиции», а саму «экспедицию» – упраздняет. Запрещает пытки, разрешает выезд русских подданных за границу. Его советники откапывают проекты реформ, составленные еще при Павле и Екатерине. На полном серьезе обсуждается крестьянская реформа и даже появляется «Указ о вольных хлебопашцах». Все это трогательно, прекрасно, но реформатору быстро напоминают, что его не за тем сюда сажали. Приходится отрабатывать долги. С 1805 года Российская империя опять воюет с Наполеоном – в союзе с Австрией. Афронт под Аустерлицем. Война продолжается – уже в союзе с Пруссией. Иена, Ауэрштедт, победа при Прейсиш-Эйлау и новое поражение – при Фридланде. Тильзитский мир. Куда успешнее идут дела на других фронтах. 1809 год – присоединение Финляндии, май 1812-го – Бессарабия. Претензии Наполеона и давление Ордена не позволяют императору удерживаться в роли союзника Франции. Нашествие 1812 года – своего рода репетиция 1941-го: Наполеон не ставит на длительную войну, самопожертвование народа и огромные размеры страны (он на карту-то хоть смотрел?) не позволяют оккупантам удержать захваченное. Бородино. Огромные потери с обеих сторон. Отступление «Великой» армии, быстро переходящее в паническое бегство. Заграничный поход. Русские войска в Париже. Казаки на Елисейских Полях! Триумф «Европейского прожекта» – но в теории. А на деле? А на деле разруха, голод, опустошение. Надорвавшейся от страшного напряжения России не то что Европу завоевывать – себя бы защитить. Венский конгресс, по решению которого Россия получает остатки Польши – по мнению Ордена, за такую победу нужно просто морду бить… Новые заговоры. Александр пытается маневрировать, вводит военные поселения, активно вмешивается в европейские дела… До хитроумной бабки ему далековато. Волнения в Семеновском полку. Всевластие Аракчеева. Прекрасные планы, призванные обелить Александра перед отцом и матерью, историей, друзьями и, главное – перед самим собой, рассыпаются в прах. Кто-то решает за него, управляет за него, и нет ни сил, ни средств этому помешать. В 1825 году Александр неожиданно уезжает в Таганрог, имитирует собственную смерть и бежит в Сибирь, где весь остаток жизни, под именем «святого старца Федора Кузьмича», замаливает грехи – свои и предков…

Старик, сделав намеренную паузу, оглядел аудиторию. Стояла тишина – аудитория, позабыв про собственные проблемы, внимательно слушала.

– Новая неразбериха с престолонаследием. Николай? Константин?.. Пока суд да дело, просыпается гвардия. Чего добиваться, а главное, кого кликнуть на трон? Некоторые требуют Земского собора, а кто понахрапистее, тот же Пестель, – даже республики, причем с таким суровым режимом, что времена Анны Иоанновны покажутся раем. Решают предъявить ультиматум Сенату. Выводят полки на Сенатскую площадь, где и продолжают обсуждение «как нам переделать Россию». Не сумев уговорить мятежников добром, Николай подтягивает войска и сметает мятежные полки картечью. Дальше – следствие, где «герои-декабристы» сдают друг друга с потрохами еще до намека на пытки. Пятерых вешают (один, правда, срывается), еще несколько десятков ссылают в Сибирь (роскошные особняки «репрессированных» до сих пор показывают как местную достопримечательность, что вызывает недоуменные вопросы экскурсантов: фраза «страдали в ссылке» с такими хоромами как-то не вяжется)… Утвердившись на троне, Николай принимается наводить порядок в стране. Ничего особо нового изображать не приходится – методика войны против собственного народа непрерывно совершенствуется еще со времен батьки-Рюрика; а стратегию внешней политики новому императору преподал Орден. Возникает Корпус жандармов – предтеча НКВД и КГБ, – по тотальному надзору не имевший в мире равных. Появляются военные поселения, призванные обезопасить режим от крестьянских восстаний. Деревня становится казармой – кроме тяжкого труда хлебороба на поселян возлагается еще и военная подготовка: непрерывная муштра. «Раздатчики пищи, встать!», «К приему пищи – приступить!» – это все оттуда. Естественно, бунты в военных поселениях. Наказания кнутами, шпицрутенами… «Завершено здание русской бюрократии»: взамен старой неповоротливой системы создана еще более неповоротливая, состоящая сверху донизу из взяточников, но – строго централизованная. Времена дворянского своеволия кончились, любой помещик, царь и бог в пределах своего имения, зависит теперь от любого столоначальника какой-нибудь провинциальной канцелярии. Особые преимущества эта система дает Ордену. Появился НЕСМЕНЯЕМЫЙ аппарат. Раньше назначение на должность производилось фаворитом – и далее по нисходящей. Плюс постоянные перетряски из приказов в коллегии, слияния и разделения, потом министерства… Теперь можно сколь угодно, по прихоти или из принципа, менять главных начальников – «подготовка решений» – то есть фактическое управление ведомством остается в руках тех же людей, заботящихся прежде всего об интересах КАСТЫ… Контролируемая охранкой система нуждается в идеологии. Очень быстро изобретается тройственное «православие, самодержавие, народность», как «истинные» и «исконные» начала русской жизни, вводится строгий надзор в университетах, кафедры философии и некоторых других «вредных» наук закрыты, ограничено число студентов. Учрежден особый комитет по надзору за печатью. Ужесточаются репрессии – уже не участие в заговорах, а всего лишь вольнодумство становится поводом для отправки на Кавказскую войну. Ордену – раздолье… Внешняя политика меняет направление. На западе, вместо рыхлой конфедерации, появляются унитарные государства – Австрийская империя и Прусское королевство – противники довольно серьезные. Нельзя атаковать Европу в лоб – возьмем сбоку, решают орденские стратеги. Где-то вычитали: кто владеет Балканами, тот владеет Европой, – и, не слишком разбираясь в причинах, берутся за Османскую империю. Поводом служит восстание в Греции. Война 1827–1829 гг. приносит победы при Наварине, Нулевчи, достается кусок территории Закавказья, право вмешиваться в дела дунайских княжеств, Сербии, Греции. Восстание в Польше – подавлено, остатки автономии царства Польского – уничтожены, попутно ликвидирована униатская церковь: никакой идейной конкуренции! В 1839 году на соборе в Полоцке западноукраинские епископы решают вернуться в лоно православной церкви (позже, в сороковые, Сталин завершит процесс – последние галицийские и закарпатские униаты под чутким руководством НКВД примут решение о воссоединении). По Лондонской конвенции Турция оказывается под протекторатом пяти европейских держав: России, Англии, Франции, Австрии и Пруссии. После интервенции 1849 года в Венгрии Николай считает Европу беззащитной. Французский император «из революционеров» – Наполеон Третий – доверия не внушает, англичане надоели – вечно лезут не в свои дела… «Казус белли» находится просто. В 1851 году султан решает отобрать ключи от Вифлеемского храма у православных и отдать католикам. Николай заявляет протест, но султан, поддерживаемый западными державами, протест видел ясно где. Тогда Николай приказывает оккупировать Молдавию с Валахией и держать до тех пор, пока турки «не удовлетворят справедливое требование России». Осень, 1853 год, «янычары» объявляют России войну. Эскадра Нахимова топит турецкий флот в Синопской бухте, и вскоре Англия, Франция, Сардиния выступают против России. В сентябре 54-го года семьдесят тысяч французских, английских и турецких войск высаживаются в Крыму. Начинается 11-месячная осада Севастополя… Причины, по которым миллионная российская армия не смогла справиться с 10-тысячным десантом, типичны для российской истории: хаос. Во всем. Узнав о разгроме армии под Альмой (русских солдат просто били в лоб из нарезных штуцеров), Николай срочно умирает, а годом позже его чадо Александр Второй заключает мир, согласно которому Россия теряет право держать флот в Черном море и обязана срыть все крепости на побережье. Орден остается не у дел… На 26 лет воцаряется Александр Второй, Освободитель и Мучитель, для Ордена – полоса черная. Отмена крепостничества, провозглашение реформ: университетской, судебной, цензурной. Ни войны, ни экспансии. Реформы половинчаты, преобразования не завершены и приняты страной болезненно, но Ордену не легче. Он не желает ждать. Россия медленно, но верно ввергается в трясину буржуазного передела. В апреле 1865-го Александру наносится первый удар: в Ницце от спинно-мозгового менингита умирает старший сын, престолонаследник. Через год теракт: выстрел Каракозова у Летнего сада. Следующим летом – поляк Березовский, едва ли представляющий, с какого конца браться за ствол, умудряется сделать несколько выстрелов… Продолжаются реформы, к марту 81-го года царь переживает целую серию покушений. 1-го марта состоится финальное: некто Рысаков (по совместительству «народоволец») бросает в карету императора бомбу, но она не убивает царя. Император ловит ворон, прилетает вторая бомба, пущенная неким Гриневицким. Смерть глупа и мучительна…

– Насколько я знаю, Александр Третий тоже не стал бы жаловать Орден, – вставила Дина.

– Вы правы, милая леди, – похвалил старик. – В Капитуле оставались умные головы, понимающие, что дважды наступать на одни и те же грабли негоже. И на тринадцать лет уходят на дно, предоставив «Миротворцу» распоряжаться страной по своему разумению. Покуда крепится государственность и возвращается в быт и сознание утерянная с годами национальная самобытность, Орден занимается реструктуризацией. Зарабатывает деньги, укрепляет «партячейки». Между делом ускоряет течение болезни самодержца. К воцарению Николая «дубль два» уже готовы. Требуется немалое: мощная страна при слабом и безвольном императоре. Закопать рвы на Ходынке отнюдь не забыли, как уверяет нас история. Их просто не закопали… в чем, кстати, ярчайшая заслуга генерала Капельродова – одного из распорядителей церемонии коронации нового государя. Впоследствии их все же завалили – телами полутора тысяч несчастных, погибших в страшной давке… Странная штука в России, господа. Бурный рост экономики и полная политическая дестабилизация. Безвольный император неудачи своего правления списывает на «божью волю». «Нужно со смирением и твердостью переносить испытания, посылаемые нам Господом для нашего же блага…» – пишет он в своем дневнике. Убит министр просвещения, министры внутренних дел, финский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович… Сокрушительное поражение в японской войне, которая не нужна ни царю, ни Ордену, но Капитул многозначительно молчит, и эшелоны, набитые раздетыми и разутыми солдатами, несутся на восток – навстречу «мукам и бесславию»… «Кровавое воскресенье», позорный мир с Японией, созыв Государственной думы – с частичным ограничением власти царя. «Господи, как больно и тяжело!..» – строчит Николай в дневнике слезоточивые писульки. Он не тиран, он слабый и внушаемый человек. Но реформы идут, в стране воцаряется относительное спокойствие. 1913-й год – год трехсотлетия дома Романовых – становится вершиной процветания империи, а Николай зарабатывает репутацию удачливого монарха. Ее не подмачивает даже начавшаяся через год мировая война – настоящий подарок судьбы для Ордена… Победа Антанты отдала бы России всю Восточную Европу, Черное море и проливы. Утвердившись в центре субконтинента, легко предложить бывшим союзникам выбор между подчинением и оккупацией. А потом не спеша прибрать к рукам весь остальной мир. Понятно, Николай Второй – сидеть на троне может, но стоять во главе государства – не годен, на роль владыки мира не подходит ни под каким соусом. Но что за беда – к рулю готовятся стать промышленно-финансовые тузы. Либеральная оппозиция кричит о Распутине, о Митьке Рубинштейне, остается избавиться от бывшего хлыста, изолировать прогерманскую партию Аликс – и принять новую конституцию. А там можно водружать на голову кого угодно из Романовых любые короны. Родзянко и князя Юсупова разыгрывают втемную, внушив, что убийство Распутина – их долг перед Родиной. Соучастие великого князя пристегивает к игре царствующий дом. Понятно, приходится обойтись без профессионалов – и любители, как водится, делают ляпы – «труп» Распутина вдруг куда-то бежит, городовых привлекают выстрелы… Ладно, убивают… Но опять же проблемы. Видя перед собой лишь российскую шахматную доску, стратеги Ордена забывают о конкуренции – и проигрывают. Хорошо подготовленный «взрыв стихии» возносит на вершину власти болтунов, которым не то что империю – мастерскую по ремонту швейных машинок доверять не следует. Фронт разваливается, «временные» теряют вожжи, всем известная посылка в пломбированном вагоне… – и кучка пьяных матросов, поддержанная хорошо организованными отрядами «военнопленных», приводит в Зимний людей, никакими прогнозами не предусмотренных… Но Орден еще пытается бороться – помогает Юденичу, Деникину, Колчаку… Но пандемия зависти, именуемая большевистской идеологией, охватывает всю страну. Идет война всех против всех, и Европа не помогает. Немцы благодаря Ленину оккупируют Украину, Белоруссию, Прибалтику и вовсе не стремятся спихнуть с доски столь полезную им фигуру. Англичане и французы тоже не нуждаются в сильной России. И уже вскоре многие функционеры Ордена, выброшенные из страны, кусают локти: кто в Белграде, кто в Париже и мучительно гадают о судьбе оставшихся…

– Вы устали, Иван Михайлович, – участливо произнес Туманов. – То, что вы рассказываете, – безумно интересно, но вы действительно устали – посмотрите на себя в зеркало…

– Пожалуй, да, – старик вздохнул. – Но я вынужден закончить, друзья мои. Как вы догадываетесь, я позвал вас сюда не только для того, чтобы зачитать пространную лекцию по истории, – с моей стороны это было бы немного странно… Впрочем, ладно, два слова про ХХ век… На Ленина не ставили – боже упаси. Этот нервный и картавый был как жупел. Орден вовсе не собирался строить чего-то там в отдельно взятом бардаке. Ставили с тоски на Бронштейна с его трудармиями – не вышло. Ставили на Тухачевского с его лихими заграничными походами – просчитались. Собрались махнуть в сорок первом на красноармейских штыках в Европу – снова удача отвернулась: Гитлер опередил буквально на недели, и последствия стали кошмарными. Пришлось воевать. Пол-Европы откусили, ладно. Своего рода плацдарм. Восемь лет передохнули. Со старым, безумным и «отыгранным», лежащим в Кремле, надо было что-то делать. Сделали… «Вы обнаружили тело хозяина на полу, он был еще жив, – допрашивал следователь кого-то из охранников. – Почему вы не предприняли меры?» – «Какие меры?» – тупо гундел охранник. (А и верно – какие? Врачишек-то кремлевских – перебили.) «А как вы поступили?» – «Я позвонил начальнику охраны». – «Почему не личному врачу?» – «Не положено, инструкция…» – «А когда прибыл начальник охраны?» – «Через двадцать минут». – «И хозяин все это время лежал на полу?» – «Кажется, да». Бред собачий. Врачей, конечно, можно и даже нужно бояться – но ведь не до такой же степени, когда всех под корень?.. Чем и не преминули воспользоваться. Следом – Берия. На этого типа, нарывшего на Орден пять ящиков компромата, у Капитула давно имелся зуб. И под расстрел его подвели с великим удовольствием. Естественно, колоться про свою осведомленность Берия не стал – какой ему прок с того? По-любому в подвал – к сырой стеночке. Не до этого ему было. А Орден, пощипанный, но не побежденный, вступил в новую зпоху – эпоху технического прогресса и не столь радикальных решений. Естественно, он не сидел без дела. В архиве имеется ссылка на целый ряд операций: смещение Хрущева в шестьдесят четвертом, пресечение заговора Шелепина-Семичастного в шестьдесят шестом, разгон «русской партии» в семидесятых, возведение на трон Горбачева в восемьдесят пятом… И наконец многозначительная неудача в девяносто первом, когда на престол взошел тот, с кем Орден, хоть тресни, не желал сотрудничать.

– Дальнейшее мы знаем, – сказала Дина.

– Орден не вылезет один, – старик, скрипя суставами, уселся в кресло и с удовольствием вытянул ноги. – Ему нужны союзники. Авантюра с нефтяными переделами должна иметь надежные тылы, поскольку она… прежде всего авантюра. По моим щепетильным прикидкам, такой идеальный союзник – Китай. Он уже везде. В Сибири, в Австралии, в Америке. И в Европе – аналогичная нашей экспансия. Правда, там народ побогаче – явную голытьбу туда не пустят. Но у них и не бедных хватает.

– Это самый логичный вариант, – задумчиво изрек Туманов. – Но опасный. Массой задавят.

– Вы имеете в виду население? Ну что ж, проблема, согласен. Но экспансию в Сибири можно остановить, если умело к ней подойти. Мир – не только Сибирь, я же говорил. Неосвоенные земли в Австралии – пускай пустыня, зато климат райский. Канада, Океания, Африка, наконец. Джентльменское соглашение, подкрепленное, с одной стороны, десятимиллионной армией, с другой – эффективностью поражения комплекса «Тополь», – и все будет нормально, уж поверьте. Азиатские орды устремятся в любом направлении, кроме северного. Вернее, устремились бы…

Старик замолчал и задумался.

– Вы знаете, парадоксально, но если пренебречь одиозностью участвующих в соглашении фигур, в глобальном масштабе подобный ход событий Россию бы устроил. В конце концов мы патриоты своей страны, и ее безопасность для нас не пустой звон.

– Что-то не так? – насторожилась Дина.

– Мы уезжаем, – на всякий случай предупредил Туманов. – Хватит с нас.

– Вольному воля, – усмехнулся старик. – Не забудьте выпить на посошок, а то удачи не будет. У меня к вам просьба, молодые люди. Группа дотошных граждан, в том числе ваш покорный слуга, провели обстоятельный анализ происходящих в стране перемен и пришли к одному нелицеприятному выводу. Бумаги с обоснованием этого вывода будут готовы завтра. Я хочу, чтобы вы вывезли их из страны и опубликовали на Западе. Увы, в России сие невозможно. Не хочу останавливаться на причинах, на мой взгляд, их целый воз. Посторонний человек над бумагами похохотал бы, но у вас, Любовь Александровна, есть кое-какие связи. Я думаю, вам поверят.

– Если в бумагах содержится горячая информация, мы не провезем их через таможню, – резонно заметил Туманов.

– А я не требую подвига, молодые люди, времена бросков на амбразуру давно прошли. Вам передадут не оригиналы, а копии. Если возникнут неприятности, их просто изымут. Вас не тронут. Что в бумагах, вы не знаете, – один старый знакомый попросил передать, и вы не смогли ему отказать. Ничего страшного, поедете дальше – с чувством недовыполненного долга…

– Что в документах? – спросила Дина. Туманов сдержал улыбку – ее неглупая мордашка превратилась в какую-то сморщенную маску, выражающую крайнюю степень недовольства.

Старик зашел издалека, предварительно закурив последнюю из портсигара папиросу.

– Доселе крайне осторожные в инвестировании, японские коммерсанты стали вкладывать бешеные деньги в Сибирь. Такое ощущение, что им кто-то ее пообещал – от Урала до Находки – в качестве сорок восьмой префектуры. До начала мая – никакой активности. Про Курилы свои любимые молчали, рыбку в территориальных водах не ловили. И вдруг на тебе: тысячи заманчивых предложений – для чахнущих предприятий просто манна небесная. «Сони», «Субару», «Мануока инкорпорейтед», продуктовые концерны… Благотворительность, невероятные скидки, строительство жилья для неимущих россиян… Потеснили корейцев, китайцев, оперативно перекинули «якудза», чтобы не путаться в российском законодательстве. Куда ни глянь – АО «Иванов-Петров-Сидоров», а выясняется, что деньги – через свежеиспеченный «Находка-банк» – сплошь японские. Только лица наши. Откуда, почему – публика традиционно теряется в догадках. Движение «Восход» знакомо? У них еще лозунг: «Мы – азиаты!» Блокируется со всеми сибирскими движениями нацменьшинств – от бурятского «Дацан» до алтайского «Тюркют». Тоже развернули широкомасштабную активность. По данным спецслужб, идет энергичная перекачка денег через «братьев меньших», с последующим отмыванием. Сплошная 174-я статья: легализация денежных средств, добытых незаконным путем. А каким еще путем может добыть денежные средства «Восход», если у него нет в России ни одного легального предприятия?

– И к чему этот заезд? – Дина закусила нижнюю губу. Лоб разгладился, а вокруг рта очертились тонкие морщинки. Туманов помнил: в исполнении Дины эта мина означает кропотливую мыслительную работу.

– Грядет союз Японии с Китаем. В обход Ордена. Движение «Восход» замышляет вялотекущий «дворцовый» переворот, в результате которого Сибирь отколется от России и будет поделена на сферы влияния. Японии отойдут Дальний Восток, Север, части Читинской, Иркутской областей, Китаю – Хабаровский край, Восточная Сибирь, Юго-Западная, газоносные районы Тюменской области…

– Не верю, – сказала Красилина. – В одну телегу впрячь не можно…

– Можно, – отрубил старик. – Когда в одну телегу впрягаются два работящих коня, пусть и не похожих друг на друга, можно все. В руки моих товарищей по областному архиву попали документы, из которых определенно явствует, что между китайскими и японскими официальными лицами, начиная с позапрошлого года, не раз проводились консультации по данному вопросу. В те годы движение «Восход» сидело в подполье, марионеточных региональных структур и вовсе не существовало, орудовала ФСБ, зверствовали карательные отряды – какой, извините, переворот? Так, пустолайство. Теперь ситуация иная. Страна на коленях, ФСБ в прежнем виде почила, азиаты сплошь и рядом, чиновники коррумпированы по уши. Налицо все предпосылки для переворота. А если учесть, что финансовая сторона вопроса практически улажена, личный состав к выполнению миссии готов, то в чем загвоздка, господа дорогие? Равнение на знамя, и вперед. Мы – азиаты, даешь мир – без контрибуций, зато с аннексиями. И в гробу они видали российскую Директорию вместе с Орденом и «Росгазом»… За июнь – две тайные встречи на уровне премьер-министров, три на уровне директоров разведуправлений. «Господин Яматуро и господин Линь Чжуань в плане долговременного сотрудничества договорились о координации своих усилий, направленных на дальнейшую дестабилизацию и разукрупнение…» Черным по белому. В документах, которые вам передадут завтра, планы переподчинения крупных территориальных образований, номера банковских счетов, отчетные ведомости, стенограммы допросов арестованных контрразведчиками сотрудников китайских спецслужб, отчеты о деятельности некоторых японских фирм. И многое, многое другое, в том числе подробная аналитическая записка, содержащая сжатые выводы о сложившейся обстановке. Очень сжатые. Краткость – сестра таланта.

– И не последняя, кстати, его родня, – пробормотала Дина. – Не пойму я что-то, Иван Михайлович, почему материалы должны быть опубликованы на Западе, а не отнесены, скажем, в АНБ?

– Относили, – презрительно фыркнул старик. – Нынешняя ФСБ от предыдущей отличается, как, например, купидон от скопидома. Прежние никогда не хохотали. Они либо ставили к стенке, либо регистрировали сигнал, а потом проверяли… А опубликовать на Западе есть самый верный способ добиться положительного решения на родине. Сами знаете. Пусть и не разгонятся, но шум будет. Если еще не поздно.

– Вы хотите заставить Директорию пугануть азиатов?

– Нереально. Мы хотим заставить азиатов поумерить свои эмоции. Пусть на время. Если общественное мнение всколыхнется и успеет дойти до точки кипения, беды не будет. Против мирового сообщества они не попрут.

– А сотворить переворот и оттяпать гигантскую вожделенную территорию – не значит пойти против мирового сообщества? – недоверчиво спросил Туманов.

Старик устало закрыл глаза. Пусть он и сидел на любимом коньке, однако до предела на нем умотался.

– Молодой человек, вы меня не слушаете… Я русским языком объясняю – предстоит вялотекущий переворот. С замасливанием всех недовольных сторон. То есть на несколько месяцев, а то и лет заряжается волынка…

Казалось, этой встрече не будет конца. Объем полученной информации позволял предположить, что разговор ведется не менее суток. Представление о времени расплывалось, как масло по стеклу. Однако без четверти одиннадцать они опомнились. В подвал, гневно стуча каблуками, спустилась Зоя Ивановна с лицом злой Бастинды и открытым текстом потребовала прекратить мучить старика и вспомнить, который час. Гости не возражали.

На углу Бестужева и Жуковского Туманов поймал частника. Первую машину, выползающую из ближайшего переулка, он открыто проигнорировал, хотя водитель и сбавил ход, рассчитывая подзаработать. Зато когда вдалеке показался свет фар, он смело поднял руку и так и стоял в нелепой позе, пока старинный рыдван, лязгая железом, не пристал к обочине.

Две общеизвестные российские беды сплелись в одну. Машину бросало на выбоинах, шофер, изрядно подпитый, громко ржал и пытался острить, но они его не замечали. Они сидели на заднем сиденье. Туманов обнимал Дину, она жалась к нему. Со стороны это могло показаться идиллией.

– Не поедем за Алисой, – прошептал Туманов. – Ну ее к едрене фене, эту выдру. Пусти опоссума в курятник… Пусть Светка с ней собачится – хоть какое, а развлечение. Завтра возьмем, не облезет.

– Кто-то собирался ехать в частный сектор… – томно вздохнула Дина. – Ты не помнишь, кто?

– Завтра. К обеду. Соберемся, шнурки погладим и поедем… В одиннадцать придет Санчо, посмотрим, что за цидульки у них… Да не дрейфь, Дина, я сердцем чую – Воробьев нам не враг. Сама рассуди – ну какого лешего он стал бы читать нам эту лекцию? Старику помирать пора, а он время на нас переводит.

– Да нет, для своих лет он очень бодрый дедушка… Заметил, какая у него речь? Речь современного, слегка приблатненного интеллигента, а не выживающего из ума девяностолетнего старца… Слушай, Туманов…

– Что, Дина?

– Мне кажется, я что-то упустила. Что-то важное.

– Объяснись.

– Я заметила в его словах одно несоответствие, какую-то вопиющую нестыковку… Она мелькнула, как молния, ошарашила меня… и сразу забылась. Я пыталась ее вытянуть из себя, но старик болтал, болтал… и уболтал, черт проклятый. Не могу теперь вспомнить…

– Что-то важное?