Тайное становится явным Драгунский Виктор

– Думаю, да… Он лукавил. Как пить дать лукавил. Может быть, не во всем… Но однажды он себя выдал и сам того не заметил. А я забыла…

– Ты считаешь, старик втянут в игру?

– Ой, не знаю я, Туманов… Я же баба, простая русская баба. Но считаю, прав анекдот: любое грязное дело на Руси проходит четыре стадии – шумиха, неразбериха, наказание невиновных и награждение непричастных… И я хочу сказать тебе – мы не проходим по линии непричастных. Давай держаться подальше от неприятностей? Не будем бодаться с двумя быками сразу…

– Хочешь выпить, Дина?

– Забудь, Туманов. Мы себе давали слово не употреблять спиртного…

Дорога на путепровод была перекопана. Шофер повел рыдван через площадь имени «всесоюзного старосты», имевшую относительно прибранный вид. Вывернул на проспект и потарахтел мимо Кропоткинского жилмассива. Фонари отсутствовали.

– Я так хочу тебя… – прошептала Дина, запуская руку под рубашку Туманова.

– Я хочу тебя не меньше, – отозвался он и сел поудобнее. – Красилина возбужденно задышала и с титаническим усилием оторвалась от Павла. – Довези меня до святого места, там и разберемся, кто кого больше хочет…

– Конструктивное предложение… – просипел он. – Но мне кажется, мы никогда не доедем.

Бог был милостив. Они доехали. По потолку над кроватью, просеянные через тюлевые занавески, бродили лунные зайчики. Тончайшие пылинки, застигнутые на месте светом, создавали иллюзию медленного звездопада.

– Смотри-ка, – подивился Туманов. – Впрямь, свято место. И пусто.

Сколько открытий чудных подарила им эта ночь… Оставшись одни в пустом гостиничном номере (даже тараканы расползлись по свалкам), имея в запасе долгие часы и желание, они заново открывали друг друга. Под скрежет ржавых пружин, под счастливые стенания…

Поутру, когда солнце уже вовсю сияло над городом, он шатался по номеру, собирая разбросанные части туалета. Свои – кучкой поменьше – складировал у входа, Динкины – кучкой побольше – ей в ноги. Она проснулась от прикосновения, позевала и уставилась на него с одобрением: на ходячее бесстыдство – голое и мятое. Ему пришлось рассутулить плечи – стриптиз так стриптиз.

– Носок пропал правый, – посетовал Туманов, рассеянно перебирая свою кучку.

– Почему думаешь, что правый?

– Загнут влево.

После совместных поисков обнаружили искомое на шкафу. Разбирательство выявило, что виновна в утере Дина, умудрившаяся стянуть с любимого брюки вместе с носками.

Позавтракали припасенным печеньем с лимонадом. Завершив трапезу, исследовали выходы из апартаментов. Все три окна двухкомнатного номера выходили на заднюю сторону гостиницы – во двор кирпичной пятиэтажки. Дальнюю оконечность площадки украшал исписанный петроглифами пункт приема стеклотары, груда разбитых ящиков и компания бомжей. Под окном второй комнаты, располагалась пристройка. К ней спускался короткий огрызок пожарной лестницы. В принципе, до лестницы можно было дотянуться и спрыгнуть на крытую рубероидом крышу пристройки, но каким образом после этого спускаться на землю (прыгать высоко), оставалось загадкой. По крайней мере, сверху.

Туманов открыл окно.

– На всякий пожарный. Проветрим.

Дина встрепенулась:

– Ты сказал, что доверяешь старику. Какого черта, Туманов? Давай убежим, и все решение.

– Глупо, – заартачился он. – Если нас пасут, то какой смысл бегать? Если нет – то опять же, какой смысл? Я доверяю словам Воробьева. Его бумажки интересны. И в рассказе есть изюминка. Если документы действительно правдивы, то можно представить, сколько они стоят.

– Ровно две пули, – буркнула Дина.

– Но мы же везунчики, киска, – напомнил Павел. – Нас пули облетают.

Она кивнула:

– Ах да, совсем забыла. Можно купить револьвер и каждый вечер перед сном играть в русскую рулетку. Для снятия усталости. Все равно не убьет.

За стеной отчетливо звучали вступительные такты «Подмосковных вечеров». Одиннадцать утра. Туманов со скептическим видом постучал ногтем по стеклу наручного «будильника».

– Двадцать минут ждем и уходим.

В дверь постучали минут через пять. Туманов напрягся. Взял Дину за плечо. Она вздрогнула, резко скукожилась и стала похожа на дружеский шарж.

– К окошку, – распорядился Туманов. – Возьми сумку – в ней деньги и документы. Чуть что, давай на лестницу.

– Кто там? – поинтересовался он у запертой двери.

– Телеграмма, – хихикнули за дверью – молодо и звонко. – «Волнуйтесь, подробности письмом».

Проворчав что-то насчет неискоренимых студенческих привычек, Туманов отпер дверь.

– Входите, юношество. Шуточки у вас.

– Здрасьте, Сергей Андреевич, – сверкая очками и кривыми латками на пиджачишке, в номер вошел внучок архивариуса – невысокий парень лет двадцати трех.

Туманов захлопнул дверь и стал критически озирать «юриспрудента».

– А ты молодчага, парень. Следишь за собой. «Коронку» с удушением не забыл?

Из дальней комнаты показалась насупившаяся Дина.

– Здрасьте, мэм, – расплылся в улыбке очкарик. – Не забыл, Сергей Андреевич. Шлифуем-с… Вы извините, – он как-то виновато глянул на Туманова, – что не смог прийти вчера к деду. Дела не позволили, да и дед все норовил меня выгнать…

– У любушки засиделся? Ладно, Санчо, живи, – Туманов потрепал парня по загривку. – Ты, главное, не забывай про «изделие номер два» и поздно не ходи. Говорят, по городу разгуливают банды маньяков-педофилов.

Парнишка обладал чувством юмора – засмеялся.

– Принес?

– Ага, Сергей Андреевич, – пришелец снял с плеча сумку, расстегнул «молнию» и вложил Туманову в ладонь гибкую папку из непрозрачного пластика, – Иван Михалыч велели передать из рук в руки. Что и делаю с глубоким удовольствием.

– Умница. Давай на лбу распишусь, – Туманов прикинул папку на вес. Маловато. Граммов восемьсот. На миллион баксов не потянет.

Санчо еще раз смущенно улыбнулся, глянув на Дину:

– Я пойду, Сергей Андреевич? Вам, наверное, некогда? Увидимся же когда-нибудь…

– О чем речь, Санчо, – Туманов протянул руку. – Привет деду. Салют пионерам.

Особо вчитываться было некогда. Содержимое папки – стопку ксерокопий формата А4 – пролистали по верхушкам. Мешанина порядочная. Своего рода контрапункт – одновременное движение нескольких тематик, образующих логичное целое. Какие-то выписки из актов, отчеты, диаграммы. Рукописные листы с грамматическими ошибками, – видимо, донесения не слишком образованных агентов. Протоколы встреч (без печатей и подписей), докладные записки, схематические карты сибирских регионов, испещренные пунктирами и стрелками.

– Льщу себя надеждой, что дело непрогарное, – задумчиво вымолвил Туманов, завязывая тесемки папки. – Рискнем, детка? Один раз в год сады цветут?

– Бежим, мой генерал, – Дина нервно взялась за сумку, – с тобой точно неожиданным цветом изойдешь.

Туманов обнял ее за плечи:

– Побежали, красавица…

Стук в дверь был робок, они даже не вздрогнули.

– Сергей Андреевич… – донесся из коридора приглушенный глас внучка, – тут еще конверт вам. Иван Михалыч отдельно дал, а я сдуру забыл…

– Ну, ты и ворона, – Туманов откинул «собачку». С момента ухода Сашки прошло минут восемь. Где же его осенило?

– Подожди, – спохватилась Дина. Но Павел уже открыл дверь.

Измена катит – верная мысль, но поздно! Сашок вошел в номер. Такое впечатление, что его подтолкнули. Лицо бледное, в глазенках страх, в руках ни конверта, ни даже сумки. Туманов посторонился – иначе склеились бы лбами. Характерный хлопок – он понял, в чем дело. Выстрел в затылок! Физиономию Сашки будто разорвало. Выходное отверстие на месте переносицы – кровь, мозги… Парнишку швырнуло в номер. Позади стоял субъект средних лет. Кабы не пушка с глушителем, то вполне располагающей внешности. За косяком еще кто-то.

Его не охватило отчаяние. Реакция, а потом эмоции. Туманов кинулся вперед, не дожидаясь, пока пистолет сместится немного в сторону («Опасности надо идти навстречу, а не дожидаться ее на месте», – говаривал фельдмаршал Суворов). Завершив бросок, Павел ударил левой рукой снаружи, а правой изнутри по запястью с оружием кисти. Пистолет запрыгал по полу.

– Дина, беги!

Противник оторопел. Боль в запястье на мгновение парализовала его. Раз мгновение, два… Бить не с руки – дистанция мала. Туманов схватил одной рукой левой предплечье противника, другой – правое плечо. Шаг влево, в сторону… Правую ногу за пятки противника – и резкий выброс с подбивом в подколенный сгиб…

Оппонент плюхнулся на задницу. Второй оказался резвее, невзирая на габариты – работал правильно. Туманов ударил ногой и в тот же миг ощутил обжигающую затрещину – как шваброй хлестнули. Но и сам не проморгал. Бугай, сдавленно охнув, присел – будто на унитаз… В голове рябило. Еще двое выскочили из-за косяка. Туманов принял стойку – но непростительно медленно и смешно. Мозг тряхнуло, он не спешил подавать команды. Вяло махнул рукой – пустота… Почуял, как земля уходит из-под ноги, упал на бок. И где же твое везение, счастливчик? Над головой уже грохотали ботинки. Бейте, суки… Павел прикрыл голову руками и торопливо захрипел, предчувствуя скорую потерю сознания:

– Беги, Дина, беги…

Я висела на лестнице, как саранча, облитая дефолиантом. Никакого комфорта. Сумка тянет, руки вот-вот разожмутся… и – прощай, ущербный мир, здравствуй – сапфировое небо… Куда меня понесло? Камо грядеши, Дина Александровна? Внизу пристроечка, и что? Здесь меня прикрывает тополь, а там? Туманов не видел с нее спуска, эта приступочка для пожарника, а не для людей. Так и заночуем… Роняя слезы, я сжала руки и огляделась. Справа, у соседей – открытое окно. И ниже окно, и выше. Везде постояльцы и всюду мучаются от жары. Попробовать? Я раскачалась, забросила ногу на карниз и запустила правую руку в выбоину на оконном проеме – там очень кстати не оказалось кирпича. Выходить из распятого состояния гораздо труднее, чем в нем оказаться. Собрав воедино все что есть во мне от культуристки, я оттолкнулась левыми конечностями, а правые напрягла. Пошло-поехало… Надеюсь, я не слишком долго маячила в позе квартирного воришки. Диспластично сместила центр тяжести, ввалилась в комнату и спрыгнула с подоконника. Захлопнула окно.

Какой-то тщедушный мужичонка в тельняшке и семейных трусах восседал на стуле и обрезал ногти на ногах. Постель была смята – две подушки, одеяло. В изголовье вместо свечи несколько пустых пивных бутылок. Очевидно, ночевал мужичонка не один. Но теперь – один. Ушла дама. Уж я-то могу определить, есть ли в помещении женский дух.

Постоялец выронил ножницы. Алкоголизмом он не страдал, но принять любил – по физиономии видать.

– Ты кто? – он часто заморгал.

– Зеленый человечек, – сказала я. – В койку!..

– Что-о-о? – он вытаращил глаза.

– В койку, урод… – зашипела я и для вящей убедительности воткнула палец в неприбранную постель. – Русского языка не понимаешь? Ложись – трахаться будем…..

Видно, моя худосочность не произвела на него впечатления. Плюс необычность ситуации. Плюс насыщенная сексом ночь. Плюс предстоящие дела. Он сидел и лупал глазищами, как сыч. А что касается меня, то я дошла. Все тормоза по барабану. Я швырнула сумку на пол и плюхнулась в кровать. Натянула одеяло на нос (что же я делаю, господи?) От постельного белья разило пивом и потом. Подавляя в горле тошноту, я стала дышать ртом.

Мужичонка задумался. По всему видать, мое учащенное дыхание зацепило его за живые струны. В похмельной роже проснулся интерес.

– Не сифиличная, не бойся, – подлила я масла.

За дверью раздался шум. Кто-то протопал по коридору.

– Слушай, а ты правда кто такая? – промолвил мужик, стягивая майку. Ноги, обросшие рыжеватыми волосами, разъехались в стороны. Трусы в горошек – туда же. Я принялась душить новый приступ тошноты.

– Местная… – простонала я. – А ты?

– А я Валентин, – разулыбался мужичок. – Из Биробиджана. Я на завод «Электроагрегат» приехал, за инверторами. Вчера груз отправили, а билет только на завтра… Слушай, а чего там шумят?

Он навострил крысиные ушки. За дверью кто-то отрывисто переговаривался. Резкий стук – ломились в дверь соседнего номера.

– Ты идешь, Валентин, или как? – напомнила я.

– Точно, – вспомнил мужик. Сел на край кровати и стал без стеснения стягивать с себя трусы.

– От тебя воняет, как от коня дикого, – поморщилась я. – Топай в душ.

– Чего? – удивился он.

– В душ, говорю, топай, – я повысила голос.

– Зачем? – он еще больше удивился.

– Воняет от тебя! – рявкнула я. – А ну марш в душ! Я ж не лошадь!

Мужичонка стал растерянно озираться. Понятно – думает, обчищу я его.

– Возьми мою сумку, – сказала я, – и мойся с ней. Не обворую я тебя. Давай, Валентин, давай, шевели костылями, пока не передумала…

Когда за ним закрылась дверь, я стянула с себя джинсы, сорочку и осталась в бюстгальтере и черных колготках. Взъерошила волосы и превратилась в опустившуюся проституированную особу, готовую на все. В душе заработала вода. Я стала молиться.

В дверь забарабанили.

Когда она открылась, полагаю, взору вторгшихся предстало нечто. Их мрачные рожи заметно повеселели. Один был молод и лыс, другой постарше и с усами.

– Чего? – прохрипела я.

– Брысь, – сказал усатый, небрежно предъявляя какие-то красные корочки. «О-е-е-й, – подумала я. – Если потребуют взаимности, я погорю».

Брысь так брысь. Я попятилась в комнату и юркнула в кровать. Натянула одеяло до ушей и принялась изображать неподдельный испуг (притворяться, впрочем, не пришлось). Двое обследовали засиженные мухами углы. Один подошел к окну, другой к санузлу, за дверью в который продолжала бежать вода. Минутку постоял, прислушиваясь, после чего обратился ко мне:

– Кто там?

Я приподняла двумя пальчиками валяющиеся на кровати трусы – как существенное вещественное доказательство.

Лысый нахмурился. А усатый потребовал:

– А подробнее?

Я вздохнула. Прижала к груди одеяло, другой рукой потянулась к ножке стула, на котором висел пиджак, потащила его на себя. Слава богу, внутри лежала мятая краснокожая паспортина. Усатый вырвал ее у меня из руки и подошел к двери. Приоткрыв на полдюйма, принялся сверять оригинал, занятый непривычным делом, с изображением. Шум не хотят поднимать, догадалась я. Убедившись в соответствии мужика и фотографии, усатый бросил документ на кровать и с надменностью гэбиста уставился на меня. Я соорудила мину дурочки, разве что язык не показала.

– Пошли отсюда, – коротко бросил лысый. – Прошмондовка…

Я обиженно вытянула губки – мол, какая я вам…

Усатый раздраженно сплюнул на пол. Оба вышли, хлопнув дверью.

Ага, любой может обидеть… Господи, ну почему же Туманову так не повезло?

Стоило подождать. Я сунула паспорт в пиджак и села на койку, подогнув ноги под попу. Тут и появился «любовничек» – сияющий, как хромированный унитаз. Мокрый, взъерошенный, сумка волоком (деньги, конечно, не нашел, иначе бросился бы душить, как Отелло Дездемону; они у меня на дне, в пакете с гигиеническими прокладками), и что самое ужасное – в полной боевой готовности. «Ружье» наперевес, глаза навыкат. Не дай бог, приснится…

– Полотенца нет, – объяснил он свой замызганный видок. Неглиже сидящей перед ним «прошмондовки» подействовало, как ветчина на кота: он двинулся в лобовую, широко щерясь. Я отклонилась, вытащила из-под попы ногу и поставила ее на пути Валентина. Споткнувшись, любитель халявы хряпнулся зубами о кровать.

– Ты что, падла?..

Я метнулась к сумке. Командировочный поднимался, держась за челюсть. Где же наше достоинство? Угасло достоинство – стало мельчать, похудело, скукожилось. Физиономия пошла пятнами.

– Ты что, падла? – повторил он. – Ты что вытворяешь, гадина? А ну ложись…

И мы туда же. Держа сумку за лямку, я стала размахивать ею над головой. Как пращой.

– Мужик, ну все, хватит, я пошутила. Ты извини, слышишь? Погорячилась я…

– Ах ты, гадина… погорячилась она…

Тут он совсем озверел. В принципе, это я виновата. Завела дядьку, а сама в кусты. Но мне ведь не объяснишь… Он расставил свои лапы и попытался меня сцапать, думал, я шуточки шучу. Я отпустила сумку. Кирпичей там не было, но две бутылки лимонада тоже оружие. Не зря меня в «Бастионе» учили всякой ерунде.

– Ой, больно, падла-а… – мужик схватился за голову. Я подтянула лямку.

– Еще хочешь?

– Да я тебя урою! – вякнул он и прибегнул к новому натиску. Неужто посчитал – бьет, значит любит?.. Этот дурачина не знал ни одного приема. Откуда? Вся жизнь по заведенному кругу: инверторы, бабы, бабы, инверторы… Я отпустила ему такую громкую затрещину, что сама испугалась: а вдруг из коридора услышат? Загремел стул. Мужик шлепнулся на кровать и вылупился на меня чуть ли не со страхом – вот это да, мол…

– Учти, у меня розовый пояс по тайцзицзюань, – предупредила я. – А это тебе не семь самураев. Так что замри, – быстренько оделась и подхватила сумку. Мужик не спускал с меня глаз, жалобно безмолвствовал. Чисто по-человечески его обида была понятна и правомочна.

Но как быть с моей обидой?

По коридору прошествовали несколько человек. Выждав время, я оттянула «собачку» и выглянула наружу. Процессия уже сворачивала на лестницу. Впереди шли двое. У одного в руке покачивалась наша папка – документы Воробьева. За ними еще двое тащили Туманова. Мир поплыл перед глазами… Опять они его куда-то тащат… Голова безвольно висит, ноги волоком по полу. Какой-то тип в косоворотке вынырнул навстречу, отшатнулся. Прижался к стеночке и испуганно проводил глазами.

Я закрыла дверь. Что делать-то? Делать-то что!!! Тоска звериная, притупившаяся от нечеловеческого напряжения, вновь вцепилась в сердце. Я пыталась сохранить самообладание. Что происходит? Напавшие забрали Туманова, документы и ушли. А раз ушли, значит, отчаялись меня найти. Посчитали, что я сиганула с пристройки и не разбилась. А кого они вообще искали? Кабы знали объект в лицо, замели бы меня как миленькую, и мужичонку в придачу. Но не замели. Позволили подурковать. Выходит, конкретных примет у них не было, а была лишь общая ориентировка. На что? На номер комнаты? На документы?

Командировочный тип вышел из шока и начал мудрено выражаться. Я очнулась. Малый не решался подойти. Продолжал сидеть посреди гостиничного раскардаша и очумело лупать зенками. Вот так и сиди, несчастный. Розовый пояс у меня (в крапинку). Убиваю на месте.

– Попроще выражовывайтесь, юноша, – пробормотала я. – И советую вам не искать защиты у закона. При малейшей попытке нажаловаться я объявляю вас насильником номер один, грубо посягнувшим на честь порядочной женщины. Двадцать лет лагерей. Я лапидарно выражаюсь? (Между прочим, суровая правда – родина знает. От пятнадцати до двадцати пяти. За попытку. Спасибо православному благочестию.)

– Чао, бамбина. Сорри, – я сделала ручкой.

Двупалый портье смотрел в окно и трясся от страха. Я не пошла через главный вход – это сверхнаглость. От лестницы на цыпочках свернула в задний коридор, прокралась через какую-то заброшенную коллекцию «поп-арта» (от бракованного ламината до свернутых лозунгов и дырявых чайников) и, расклинив ржавую щеколду, выбралась на улицу через черный ход. Заставляя себя не торопиться, дошла до Котовского и, обернувшись вокруг хлебной будки, повернула обратно. Встала неподалеку от пивного киоска, окруженного толпой, и стала отслеживать фасад гостиницы.

Туманова грузили в черный как смоль «воронок» марки «тойота». Двое стояли на стреме, еще трое (среди них мой знакомец с лысым черепом) – один внутри, двое снаружи – пристраивали его на заднее сиденье. Туманов еще не пришел в себя, он был в наручниках – бледный, как призрак, вялый, как кукла. Даже не подозревал, что с ним делается.

Завершив посадку, лысый череп достал мобильник и стал оживленно болтать. Остальные терпеливо ждали. Мозги на свежем воздухе заработали как новые. Зачем «Бастиону» нас брать? Да еще таким загадочным способом. По какой бы причине он нас ни отпустил, он сделал это вовсе не за тем, чтобы снова напрягаться и хватать. Варианта, как ни думай, два: либо мы ему не нужны, либо… нужны. Последние события наводят на мысль о втором. И визит к архивариусу не случаен, он непременно должен что-то значить. Туманов безоговорочно верил старику – это надо учитывать. Но Воробьев не может не быть связан с «Бастионом» – уж больно мощной информацией он владеет, чтобы оставаться простым гражданином. Пусть сам и невиновен, как овца, но к нему давно прощупаны дорожки. Либо через знакомых и коллег, либо через ту же экономку-компаньонку…

Стоп.

Я почувствовала озарение. Вот она, неувязка, о которой я не могла вспомнить вчера вечером! Она всплыла нежданно – боевым вертолетом, взметнувшимся над лесом… Стариком сыграли (мы вами горы свернем, Иван Михайлович…). И история с документами в пластиковой папочке (липовые или подлинные, пока не важно) – инициатива чужака, о чем старый человек может не подозревать. Да не может, а не подозревает! – не стал бы ради сомнительной идеи подставлять голову внучка… «У вас, Любовь Александровна, есть на Западе кое-какие связи, вы сможете ими воспользоваться и опубликовать документы», – сказал старик. Верно. Есть у меня связи. И опубликую, когда приспичит. И у других не спрошу. Но он об этом не может знать! По идее, он меня впервые видит и понятия не имеет, что за бабу приволок с собой Туманов! Вот оно как. Старика заранее настропалили на разговор и снабдили информацией о будущих собеседниках. Кто? Да вестимо кто – «Бастион». Не Орден же (тогда вообще несусветная дичь и полный мрак).

А зачем?

Хотелось бы мне это знать!

Лысый череп убрал мобильник и прыгнул в салон, машина тронулась. Проехала между мною и пивным киоском, мимо выцветшего прародителя всех реклам: «Храните деньги в Сберегательной банке» (в четвертом слове «и краткое» имело недавнее происхождение – ее намазали краской поверх «м»), не снижая скорости съехала с бордюра и повернула на Блюхера. Сработало позднее зажигание: я заметалась. Выбежала на проезжую часть и замахала руками. Дребезжащую «Шкоду» с прицепом занесло – прицеп протащило по трамвайным путям. Водитель постучал кулаком по лбу и поддал газу. Идущая за ним «Хонда»-коротышка вызывающе пролетарского цвета лихо подрулила к обочине. Я прыгнула в салон.

– Куда? – спросила женщина.

– За тем «вороном», – выдохнула я, ткнув пальцем в джип, застрявший на светофоре у студенческой «тошниловки».

– У-у, милочка, – протянула женщина и задумчиво постучала пальчиком по рулю.

– Я заплачу, – взмолилась я. – Сколько скажете, заплачу. Честное слово, надо. Они человека похитили…

Женщина выставилась на меня с неподдельным удивлением. Потом на мою прическу, приглаженную пятерней, на криво застегнутую сорочку под джинсовкой. Осуждающе качнула головой. Я ее знала – эту женщину. В девяностые она работала в бригаде калымщиков, занимающихся частным извозом по линии аэропорт – Энск. Не то бригадиром, не то просто так. Маленькая, миловидная, одетая в неизменный кожаный куртофанчик, она ночами напролет крутилась по аэропорту, созывая пассажиров. Набрав машину – отлаженную до винтика «шестерку», – неслась как угорелая, преодолевая трассу до города в считаные минуты. Веселая бабенка – яркая представительница так называемой «мягкой» мафии – крутилась, как заведенная, и, видимо, неплохо имела со своих извозов. Те ребята все неплохо имели. У них даже «служба безопасности» была – жестко отгоняющая от хлебного дела чужаков, желающих заработать. С приходом НПФ, скорее всего, бизнес стал сходить на нет. Пассажиропоток снижался, калымщиков прижали. Что происходило сейчас, я просто не знала. Но если отлаженную «шестерку» сменила неотлаженная коротышка, то можно сделать выводы.

– Ну, поехали, – умоляла я. – Ну, пожалуйста…

Женщина вздохнула:

– Ладно, поехали.

Джип уже проскочил светофор. Мы сорвались с места, проехали на желтый и пристроились ему в хвост.

– Спасибо, – вздохнула я с облегчением. – А я вас знаю, вас Шурой зовут. Вы пару раз возили меня году в девяносто пятом.

– Эка невидаль, – бабенка пренебрежительно пофыркала. – Шуру полгорода знало. На улицах здоровались… Слушай, – она бросила в мою сторону короткий взгляд. – Учти, мне неинтересно, зачем ты гонишься за этими гавриками, договорились? Ты платишь, я везу. И никаких проблем. Неприятности твои, не мои.

– Конечно, конечно, – закивала я. – Я ж не дура, понимаю…

Показалась площадь Маркса с вечно недостроенной гостиницей. Джип вильнул вправо, на кольцо. Шура с аптечной точностью вписалась между двумя колдобинами и свернула за ним.

– Что, милочка, сильно я изменилась? – она опять покосилась в мою сторону.

Манера езды – не сильно. А в остальном… Конечно. Год лихолетья идет за два. Женщинам – за пять. Шура сильно постарела. Миловидные глазки и курносый нос покрыли морщины. Кожа на шее одрябла, руки огрубели и даже на пальцах проступали синие прожилки. И сама она вроде как меньше стала.

– Не сильнее, чем я, – пробормотала я.

Шура задумалась над моим ответом. Я тоже погрузилась в раздумья. Дявольская задумка бывших коллег (бывших?) предстала в полной красе. С пренебрежением незначительных деталей. Потому и высиживали мы в застенке целую неделю, дабы позволить им провести начальный этап операции и подключить Воробьева с внучком. Их использовали вслепую, это ясно как день. Суть дела такова: «Бастион» подбрасывает Ордену документы о порочащих его союзника связях (правдивы или ложны документы – опять же не важно; Орден в любом случае зашевелится). Загребли не всех, кого могли. Двух или трех «сошек» в плане предстоящей операции оставили в покое, вот через эти каналы и распространили информацию о том, что некие субъекты повезут за кордон (зеленый коридор прилагается) некие секреты, представляющие для Ордена интерес. И в такое-то время в таком-то месте эта информация будет им передана. Субъектов, конечно, загребают, папочку тоже, и спустя незначительное время документы о коварных планах Японии и Китая уходят в верха. Субъектов не жалко, таково правило игры. Они ресурс исчерпали. Тем более ставки – головокружительные. Орден пытается использовать ситуацию в своих целях и налаживает контакты, которые будут тщательно отслеживаться (техника подобных дел знакома). Мелкие фигуры выводят на крупные, крупные на значимые, значимые – на ареопаг, и таким образом структура «пирамидального тополя» из мистической мглы обретает реальные очертания. Трудно, сомнительно, но «Бастиону» нужно работать, нужно что-то делать, чтобы не посадить страну, а главное, себя, в очередную выгребную яму. А мнения двух незначительных подсадных можно и не спрашивать. Зачем?