Блудный сын Кунц Дин
Всякий раз, когда она начинала просыпаться, он использовал пластиковую бутылочку с мягкими стенками, чтобы выжать две-три капли хлороформа на ее верхнюю губу, под ноздри. Вдыхая пары быстро испаряющейся жидкости, Дженна тут же отключалась.
Когда женщина уже лежала перед ним обнаженной, Джонатан начал щупать ее, где хотел, чтобы посмотреть на свою реакцию. Вернее, на отсутствие реакции.
Секс, не связанный с продолжением рода, был единственным средством, с помощью которого члены Новой расы снимали напряжение. Они отдавались друг другу по первому требованию, с той степенью покорности, какую даже самые либеральные представители Старой расы нашли бы шокирующей.
Они могли заняться сексом где угодно и как угодно. Для стимуляции желания им не требовались эмоции, нежность, красота.
Их желание не имело ничего общего с любовью, являлось лишь потребностью.
Молодые мужчины совокуплялись со старыми женщинами, старые женщины – с молодыми женщинами, юные девушки со стариками, тощие с толстыми, прекрасные с уродливыми, в любом сочетании, с единственной целью – удовлетворить себя, без всяких обязательств перед партнером, без всяких чувств, без мысли о том, что секс может перейти в более длительные отношения.
Более того, личные отношения между членами Новой расы не поощрялись. Джонатан даже подозревал, что они созданы так, что просто неспособны на взаимоотношения, которые практиковала и развивала Старая раса.
Сексуальная привязанность к одному партнеру становилась препятствием на пути бесконечных завоеваний, которые являлись целью для каждого члена Новой расы. Так же, как препятствием была дружба. Так же, как семья.
Ибо мир должен стать единым, все мыслящие существа должны разделять один и тот же порыв, одну и ту же цель. Они должны жить в системе простых ценностей, где не будет места концепции морали и различиям во мнении, которые из нее развиваются.
Поскольку дружба и семья отвлекают от великой цели, объединяющей всех представителей вида, идеальный гражданин, говорит Отец, должен быть одиноким в личной жизни. Будучи одиноким, он сможет полностью и без остатка отдавать свои силы ради триумфа и во славу Новой расы.
Прикасаясь к Дженне где ему хотелось, не в силах вызвать в себе потребность, которая могла сойти за желание, Джонатан заподозрил, что создатель заложил в их программу некий психологический блок, не поощряющий, а может, и прямо запрещающий секс с представителями Старой расы.
Вместе с базовым образованием, которое они получают методом прямой информационной загрузки мозга, в них закладывается и презрение к Старой расе. Презрение, разумеется, может вести к доминированию, в том числе и в сексе. Но с Новой расой этого не происходит, возможно, потому, что к запрограммированному презрению к природной форме человечества добавлен и легкий привкус отвращения.
Среди тех, кто появляется на свет из резервуаров сотворения, только жене Отца разрешено влечение к Старой расе. Но в каком-то смысле он уже не представитель Старой расы, он – бог Новой.
Лаская Дженну, прелестную девушку, которая внешне вполне могла сойти за представительницу Новой расы, Джонатан не только не возбудился, ее тело отталкивало его.
Странно, конечно, что это низшее существо, переходное звено между животными и высшей Новой расой, тем не менее может иметь в себе что-то такое, чего нет у Джонатана, железу, орган, может, что-то еще, позволяющее едва ли не постоянно быть счастливым.
Ладно, пора резать.
Когда Дженна застонала и ее веки дернулись, Джонатан вновь капнул хлороформа на ее верхнюю губу, и она затихла.
Харкер подкатил к столу стойку с капельницей. Бутыль с раствором глюкозы для внутривенных вливаний он закрепил на стойке заранее.
Он наложил жгут на правую руку Дженны, нашел вену. Вогнал в нее иглу, соединенную трубкой с бутылью, снял жгут.
В трубке между бутылью и иглой имелся дополнительный входной канал, на который он установил шприц, наполненный сильнодействующим успокоительным средством, и теперь мог по мере необходимости вводить его дробными дозами.
Он не мог обойтись без успокоительного, если хотел, чтобы Дженна не дергалась во время вскрытия. А вот если бы возникла необходимость привести ее в чувство, чтобы она могла отвечать на вопросы насчет того, что он нашел в ее теле, вот тогда подачу успокоительного он мог и прекратить.
Поскольку она могла кричать даже под действием успокоительного средства и переполошить жильцов снизу, Джонатан приготовил тряпичный кляп и теперь засунул его Дженне в рот. Потом заклеил губы широким скотчем.
Когда наклеивал скотч, веки Дженны дрогнули, ее глаза открылись. Мгновение она ничего не соображала, не понимала, что с ней происходит… и тут же сложила два и два.
Когда ее глаза округлились от ужаса, Джонатан сказал: «Я знаю, ваш вид не способен усилием воли отключить болевые ощущения, как это можем мы. Поэтому я буду будить тебя как можно реже, чтобы ты объяснила, что я нашел у тебя внутри».
Глава 65
Закрепив на крыше над водительским сиденьем портативную мигалку и включив ее, Карсон погнала седан по городским улицам.
Стремясь как-то уложить в голове услышанное от Карсон, Майкл спросил: «Тот парень, которого ты видела в квартире Оллвайна, ему принадлежит кинотеатр?»
– «Люкс».
– Псих, который говорит, что он собран из частей тел преступников и оживлен молнией, – владелец кинотеатра? Я бы подумал, лотка с хотдогами. В крайнем случае шиномонтажной мастерской.
– Может, он не псих.
– Киоска с гамбургерами.
– Может, все, что он говорит, правда.
– Салона красоты.
– Тебе бы увидеть, что он проделывал с четвертаками.
– Я могу языком завязать в узел черенок вишенки, – заметил Майкл. – Но от этого сверхъестественности во мне не прибавляется.
– Я и не говорю о его сверхъестественности. Он рассказал, что в ту ночь молния дала ему не только жизнь… но и понимание квантовой структуры Вселенной.
– И что это, черт побери, означает?
– Не знаю, – призналась Карсон. – Но каким-то образом этим объясняется его способность заставлять монетки исчезать.
– Любой более-менее приличный фокусник может заставить монетку исчезнуть, а они в квантовой физике не разбираются.
– Тут не просто жалкие фокусы. И потом, Дукалион сказал, что некоторых подобных ему отличает жажда смерти.
– Карсон… подобных кому?
Вместо того чтобы ответить на его вопрос, понимая, что она должна очень осторожно подвести Майкла к главному откровению, Карсон сказала: «Оллвайн и его друг находились в библиотеке, читали книги по аберрационной психологии, пытаясь понять, чем вызвана их сердечная боль».
– Не гони так быстро.
Карсон придавила педаль газа.
– Так что книги не попадали с полок на пол в пылу борьбы. Никакой борьбы не было. Вот почему никакого беспорядка мы не обнаружили, хотя вроде бы имело место насилие.
– Вроде бы? Оллвайну вырезали сердце.
– Сердца. Два сердца. Но он, возможно, попросил своего друга убить его.
– «Слушай, дружище, сделай одолжение, вырежь мне сердце!»? Он не мог перерезать себе вены, принять яд, замучить себя до смерти множественными просмотрами «Английского пациента»?
– Нет. Дукалион говорит, что их вид создается так, что на самоубийство они неспособны.
– Их вид. – В голос Майкла прорвалось раздражение. – Опять двадцать пять.
– Запрет на самоубийство… это было в настоящем дневнике. Я его видела. После монеток, после того, как я начала понимать… тогда Дукалион его мне показал.
– Дневник? Чей дневник?
Она замялась.
– Карсон?
– Это будет настоящей проверкой.
– Проверкой чего?
– Тебя, меня, наших отношений.
– Не гони так быстро, – предупредил он.
На этот раз она не отреагировала на его слова нажатием на педаль газа. Не сбросила скорость, но и не увеличила. Пошла на маленькую уступку, призванную завоевать его расположение.
– Это очень необычная история, – предупредила она.
– Что… мне повредит знакомство с необычным? Да я только и делаю, что сталкиваюсь с необычным. Чей дневник?
Она глубоко вдохнула.
– Дневник Виктора. Виктора Франкенштейна.
Когда он, словно громом пораженный, вытаращился на нее, добавила: «Может, это кажется безумием…»
– Да. Может, и кажется.
– Но я думаю, что эта легенда – правда, как и говорит Дукалион. Виктор Гелиос на самом деле Виктор Франкенштейн.
– Что ты сделала с настоящей Карсон О’Коннор?
– Дукалион… он был первым… я не знаю… первым созданием Виктора.
– Слушай, от этого имени меня начинает трясти. Что-то в нем есть от четвертого мушкетера. Откуда вообще взялось это имя, Дукалион?
– Он сам так себя назвал. Это имя из греческой мифологии. Дукалионом звали сына Прометея.
– Да, конечно, – покивал Майкл. – Дукалион Прометей, сын Фреда Прометея. Теперь я его вспоминаю.
– Дукалион – его единственное имя. Имя и фамилия.
– Как Шер[37].
– Согласно классической мифологии Прометей – брат Атланта. Он слепил смертных из глины и вдохнул в них искру жизни. Он научил человечество нескольким ремеслам и, несмотря на запрет Зевса, дал нам огонь.
– Может, я бы не так часто спал на уроках, если бы мой учитель гонял по классу со скоростью восемьдесят миль в час. Ради бога, притормози.
– Так или иначе, у Дукалиона есть настоящий дневник Виктора. Он написан на немецком, и в нем полно анатомических рисунков, включая схему улучшенной сердечно-сосудистой системы с двумя сердцами.
– Может, ты отдашь этот дневник Дэну Рэзеру[38] и в программу «Шестьдесят минут»[39], они сделают по нему тридцатисекундный репортаж, но мне представляется, что это подделка.
Ей захотелось его ударить. Чтобы подавить это желание, она вспомнила, каким милым он выглядел в своей квартире.
В итоге вместо того, чтобы ударить его, она нажала на педаль тормоза, и седан остановился у тротуара перед похоронным бюро Фуллбрайта.
– У хорошего копа не должно быть предубежденности.
– Согласен. Но и в сказки про белого бычка верить он не обязан.
Глава 66
В доме Виктора Франкенштейна, разумеется, происходило больше странных событий в сравнении, скажем, с домом Гекльберри Финна. Тем не менее вид отрубленной кисти, ползущей по ковру гостиной, поразил даже Эрику. Созданную человеком женщину, обладающую двумя сердцами. На добрую минуту она превратилась в изваяние, не в силах сдвинуться с места.
Никакая наука не могла объяснить ходящую кисть человеческой руки. Она казалась точно таким же проявлением сверхъестественного, как человеческий призрак, плавающий над столом во время спиритического сеанса.
Однако Эрика испытывала скорее изумление, чем страх. Сердце билось все быстрее, ее охватило предвкушение чуда.
Интуитивно Эрика знала, что кисти известно о ее присутствии. Глаз у кисти не было, из всех чувств ей было доступно только осязание, да и тут оставалось место сомнению: какое там осязание, если нет ни нервной системы, ни мозга, но каким-то образом присутствие Эрики не составляло для кисти тайны.
Возможно, странные звуки, которые Эрика слышала в спальне, издавала эта самая кисть, она перемещалась под кроватью, шебуршала в шкафчике в ванной. Оставила скальпель на коврике у душевой кабинки.
И вот эта последняя мысль привела ее к осознанию, что кисть – всего лишь инструмент того существа, которое общалось с ней посредством телевизионного экрана и побуждало убить Виктора. Существо это использовало телевизор точно так же, как кисть.
Использовало кисть, как хотело бы использовать ее, Эрику, чтобы уничтожить человека, которого оно называло злом.
«Нет другого мира, кроме этого».
Эрика напомнила себе, что она – лишенный души солдат армии материализма. Вера во что-то большее, чем то, что можно увидеть глазом, каралась смертью.
Словно кисть слепца, изучающая узоры персидского ковра, чудовище о пяти пальцах проследовало мимо мебели к двойной двери, которая отделяла гостиную от холла и ведущей вниз лестницы.
Кисть не бродила бесцельно. Наоборот, двигалась целенаправленно.
Половинка двойной двери была открыта. Кисть замерла на пороге, ожидая.
Эрика поняла, что кисть не просто двигалась целенаправленно, но еще и предлагала последовать за ней. Она шагнула к двери.
Кисть продолжила движение, перебралась через порог, в холл.
Глава 67
Хотя день давно уже сменился ночью, в похоронном бюро, не на фасаде, а на той части, что выходила в проулок, горел свет.
Майкл нетерпеливо надавил на кнопку звонка.
– И вот что еще. С какой стати Виктор Франкенштейн объявился именно в Новом Орлеане, а не где-нибудь в другом месте?
– А где, по-твоему, ему следовало объявиться? В Батон-Руж, в Балтиморе, в Омахе, в Лас-Вегасе?
– Где-нибудь в Европе.
– Почему в Европе?
– Он – европеец.
– Когда-то был, да, но не теперь. Став Гелиосом, он даже говорит без акцента.
– Вся эта гребаная история Франкенштейна… она же полностью европейская, – настаивал Майкл.
– Помнишь толпу с вилами и факелами, штурмовавшую замок? – спросила Карсон. – Он просто не мог туда вернуться.
– То было в кино, Карсон.
– Может, нам показывали документальный фильм.
Она знала, что несет чушь. Наверное, жара и влажность все-таки подействовали на нее. Возможно, если б ей вскрыли череп, то обнаружили бы бородатый мох, растущий на мозгу.
– Где, по-твоему, ведутся наиболее интенсивные исследования по генной инженерии, клонированию? – продолжила она. – Где совершаются самые выдающиеся открытия в молекулярной биологии?
– Если верить таблоидам, которые я читаю, вероятно, в Атлантиде, в нескольких милях под поверхностью Карибского моря.
– Все это происходит здесь, в старых добрых Соединенных Штатах Америки, Майкл. Если Виктор Франкенштейн жив, он, конечно же, обосновался именно здесь, в центре большой науки. А Новый Орлеан – достаточно отвратительное местечко, чтобы привлечь его. Где еще он смог бы хоронить своих мертвых в построенных на земле мавзолеях?
На заднем крыльце зажегся свет. Щелкнул врезной замок, дверь открылась.
Тейлор Фуллбрайт возник перед ними в красной шелковой пижаме и черном шелковом халате с аппликацией на груди: Джуди Гарланд[40] в роли Дороти.
– Ой, еще раз здрасьте! – как всегда, радостно воскликнул Фуллбрайт.
– Уж простите, что разбудили, – извинилась Карсон.
– Нет, нет. Вы меня не разбудили. Полчаса назад я закончил бальзамировать клиента и проголодался. Как раз делаю сандвич с копченым говяжьим языком. С удовольствием угощу.
– Нет, благодарю, – ответил Майкл. – Я наелся «Чиз дуддл», а она сыта энтузиазмом.
– Нам даже нет необходимости заходить к вам. – Карсон показала Фуллбрайту первую из фотографий, Роя Прибо, в серебряной рамке. – Видели когда-нибудь этого человека?
– Очень симпатичный парень, – ответил Фулл-брайт. – Но самодовольный. Знаю я таких. От них всегда неприятности.
– Больше неприятностей, чем вы можете себе представить.
– Но я его никогда не встречал, – добавил Фулл-брайт.
Из плотного конверта размером девять на двенадцать дюймов Карсон достала фотографию детектива Джонатана Харкера, которую взяла из полицейского архива.
– Этого я знаю, – без заминки сказал владелец похоронного бюро. – Он всегда приходил сюда с Оллвайном.
Глава 68
Дженна Паркер, любительница вечеринок, плакала. Она не в первый раз лежала обнаженной перед мужчиной, но впервые не могла вызвать сексуального интереса к себе. Ее рыдания заглушались тряпочным кляпом во рту и прилепленным поверх губ скотчем.
– Только не думай, что я нахожу тебя непривлекательной, – сказал он ей. – Нахожу. Думаю, ты – прекрасная представительница своего вида. Просто я – из Новой расы, и мне заниматься с тобой сексом все равно что тебе – с обезьяной.
По какой-то причине от его откровенного объяснения слезы у Дженны потекли сильнее. Джонатан даже обеспокоился, не задохнется ли она от рыданий.
Дав ей возможность привыкнуть к сложившимся обстоятельствам и взять эмоции под контроль, он вытащил из стенного шкафа докторский саквояж. Поставил на стальную тележку на колесиках и подкатил ее к столу.
Из черного саквояжа достал хирургические инструменты: скальпели, зажимы, ранорасширители, разложил их на тележке. Инструменты не были стерилизованы, но Дженне предстояло умереть по завершении исследования, поэтому не было причин оберегать ее от инфекции.
Вид хирургических инструментов вызвал у Дженны новый поток слез, и Джонатан понял, что их причина – страх боли и смерти.
– Что ж, если ты собираешься из-за этого плакать, конечно, плачь, потому что теперь уже ничего не поделаешь. Не могу я тебя отпустить. Ты заговоришь.
Выложив из саквояжа все инструменты, Харкер поставил его на пол.
На кровати лежал дождевик из тонкого, но прочного пластика, один из тех, что можно свернуть и упрятать в маленький пакет. Харкер намеревался надеть дождевик поверх футболки и джинсов, чтобы сократить до минимума процесс уборки после вскрытия.
Когда Джонатан поднял дождевик, в животе у него что-то дернулось, переместилось, перевернулось, отчего он радостно ахнул.
Отбросил дождевик. Задрал футболку, обнажив живот.
Другой давил на стенку брюшины, проверяя ее прочность. На животе образовалась заметная выпуклость.
Его не тревожило, что Другой прорвет стенку брюшины и при этом сможет даже убить его. Он знал, что появление Другого на свет произойдет как-то иначе. Изучил различные способы воспроизводства и разработал достаточно убедительную версию.
Увидев движение в животе Джонатана, Дженна на мгновение перестала плакать… а потом начала кричать, в кляп, в полосу скотча.
Он попытался объяснить ей, что бояться нечего, что увиденное ею – бунт против Отца, начало освобождения Новой расы.
– Он отказывает нам в праве на воспроизведение, – продолжал Джонатан, – но я размножаюсь. Думаю, методом партеногенеза. Когда придет время, я разделюсь, как амеба. Тогда нас станет двое: я – отец и мой сын.
Тут Дженна задергалась, и совершенно напрасно, поскольку не было у нее ни единого шанса освободиться, но Джонатан испугался, как бы игла не выскочила из вены.
Он осторожно нажал на поршень шприца, выдавив в трубку, по которой в кровь поступал раствор глюкозы, пару кубиков успокаивающего средства.
Дерганья Дженны тут же перешли в мелкую дрожь. Она застыла. Заснула.
Внутри Джонатана успокоился и Другой. Выпуклость на животе разгладилась. Улыбнувшись, он провел рукой по груди и животу.
– Наше время грядет.
Глава 69
Повернувшись спиной к двери черного хода похоронного бюро Фуллбрайта, Майклу более всего хотелось помчаться к автомобилю и сесть за руль. Он бы и помчался, чтобы перехватить контроль, если бы у него был ключ.
На Карсон его попытка занять водительское сиденье впечатления бы не произвела. Ключ у нее он бы все равно не получил. Она не отдала бы ключ, даже если бы он наставил на нее пистолет.
У седана было два комплекта ключей, но оба Карсон держала у себя.
Майкл часто думал о том, а не заказать ли в транспортном отделе еще один комплект. Но знал, что Карсон воспримет это деяние как предательство.
Так что за руль опять села она. И, судя по той скорости, с которой они помчались, в роду у нее не было инженеров по технике безопасности.
Впрочем, в тот момент его мысли занимала не скорость, до которой Карсон разогнала седан, а безумная история, в которую ему предлагалось поверить.
– Созданные человеком люди? Наука еще не поднялась до таких высот.
– Может, большинству ученых такое не под силу в отличие от Виктора.
– Мэри Шелли была писательницей.
– Должно быть, в основу ее книги легла реальная история, которую она услышала тем летом. Майкл, ты же слышал, что сказал нам Джек Роджерс. О мутациях речи быть не может. Бобби Олл-вайна таким спроектировали.
– Но зачем он создает монстров, которые потом становятся охранниками, вроде Бобби Оллвайна? Как-то не вяжется.
– Может, он создает их, чтобы они были кем угодно. Копами вроде Харкера. Механиками. Пилотами. Чиновниками. Может, они вокруг нас.
– Зачем?
– Дукалион говорит, чтобы занять наше место. Гелиос хочет уничтожить созданий Божьих и заменить их своими.
– Я – не Остин Пауэрс[41], да и ты тоже, и очень трудно принять, что Гелиос – доктор Зло.
– Что случилось с твоим воображением? – нетерпеливо спросила она. – Ты настолько насмотрелся фильмов, что сам уже ничего представить себе не можешь? Приходится ждать, пока за тебя это сделает Голливуд?
– Харкер, значит? От убивающего копа к убивающему роботу?
– Не к роботу. Спроектированному человеку, или клонированному, или выращенному в резервуаре… как – не знаю. Но речь уже точно не идет о частях трупов, оживляемых молнией.
– Один человек, даже гений, не может…
Она его оборвала.
– Гелиос одержим этой идеей и претворяет ее в жизнь уже двести лет, причем огромное семейное состояние позволяет ему не тревожиться о расходах.
Но тут ей в голову пришла какая-то новая мысль, и ее нога перестала давить на педаль газа.
– Что такое? – прервал Майкл затянувшуюся паузу.
– Мы – покойники.
– Я себя таковым не чувствую.
– Если Гелиос именно такой, как говорит Дукалион, если он всего этого достиг, если наводнил город своими существами, шансов у нас против него немного. Он – гений, миллиардер, обладающий огромной властью, а мы – дворовая шпана.
Она испугалась. Он слышал страх в ее голосе. Никогда не видел ее испуганной. Во всяком случае, до такой степени. В ситуации, когда никто не наставляет на нее оружие.
– Я не могу принять эту историю за правду, – ответил он, хотя наполовину уже принял. – Не понимаю, почему ты приняла.
– Если я ее приняла, сладенький, – в голосе Карсон слышались резкие нотки, – неужто тебе этого не достаточно?
Он медлил с ответом, а она нажала на педаль тормоза и свернула к тротуару. Кипя от злости, выключила фары и подфарники, вышла из машины.
В кино те, кто видит тело с двумя сердцами и органами неизвестного предназначения, сразу понимают, что тело это принадлежит инопланетянину, кому-то еще, но точно не созданному Богом человеку.
И хотя с Дукалионом Майкл еще не встретился, он не мог понять, почему не хочет согласиться с обычным киношным выводом, который напрашивался по сообщению Джека Роджерса о его находках при вскрытии Бобби Оллвайна. А кроме того, кто-то выкрал как само тело Оллвайна, так и все материалы, связанные со вскрытием, что напрямую указывало на наличие некой широкой конспиративной сети.
Он вышел из кабины.
Они приехали в жилой район. Над тротуаром простерли свои кроны высокие дубы. Ночь выдалась жаркая. Лунный свет каплями расплавленного воска просачивался сквозь ветви деревьев.
Майкл и Карсон смотрели друг на друга поверх крыши седана. Она плотно сжала губы. Обычно они так и напрашивались на поцелуй. Но не теперь.
– Майкл, я рассказала тебе о том, что видела.
– Прежде я прыгал с тобой с обрывов… но этот уж больно высокий.
Поначалу она не ответила. Лицо ее было задумчивым. Наконец разлепила губы.
– Иногда утром так трудно вставать, зная, что Арни… останется Арни.
Майкл двинулся к капоту.
– Мы все хотим чего-то такого, что может остаться недоступным.
Карсон застыла у водительской дверцы.
– Я хочу смысла. Цели. Более высоких ставок. Хочу, чтобы жизнь значила для меня больше, чем теперь.
Он остановился перед седаном.
Карсон сквозь листву смотрела на луну.
– Все это правда, Майкл. Я знаю. Наша жизнь уже никогда не будет прежней.
И он понял, что ей очень хочется изменений, что она предпочитает другой мир, даже более страшный, сохранению нынешнего порядка вещей.
– Ладно, ладно, – кивнул он. – Так где Дукалион? Если все правда, скорее это его война, чем наша.
Она перевела взгляд с луны на Майкла. Направилась к нему.
– Дукалион не способен поднять руку на своего создателя. Действует такой же запрет, как на самоубийство. Он попытался двести лет назад, и Виктор едва не убил его. Половина лица Дукалиона… так изуродована.
Теперь они стояли нос к носу.
Ему хотелось прикоснуться к ней. Положить руку на плечо. Но он сдержался, потому что не знал, к чему приведет это прикосновение, еще не был готов к большим изменениям.
Читать бесплатно другие книги:
