Твое сердце принадлежит мне Кунц Дин

Глава 1

Райан Перри этого не знал, но что-то в нем уже сломалось.

В свои тридцать четыре он вроде бы пребывал в лучшей физической форме, чем десятью годами раньше. И почему нет? В доме отлично оборудованный тренажерный зал. Плюс личный инструктор, который приходил трижды в неделю.

В среду утром, в сентябре, поднявшись с кровати, распахнув шторы в спальне и увидев, что небо синее-синее, чистое, как вымытая тарелка, а море синевой не уступает небу, которое в нем отражалось, Райан понял, что прибой и песчаный пляж куда притягательнее завтрака.

Он вышел в Интернет, сверился с сайтом серферов, позвонил Саманте.

Она, должно быть, посмотрела на номер, с которого звонят, потому что он услышал:

– Доброе утро, Моргунчик.

Она иногда называла его Моргунчиком, потому что буквально перед самой их первой встречей, тринадцатью месяцами ранее, у него начался приступ миокимии[1], неконтролируемого подергивания века.

Если Райан очень уж увлекался разработкой компьютерных программ и не спал тридцать шесть часов кряду, нервный тик правого глаза заставлял его оторваться от клавиатуры, и выглядел он так, словно веко азбукой Морзе выбивало сигнал бедствия.

Таким его и увидела Саманта, когда вошла в кабинет Райана, чтобы взять интервью для статьи, которую ей заказали в журнале «Вэнити фэа». Она подумала, что он флиртует с ней… и флиртует неуклюже.

Райан сразу хотел пригласить девушку на свидание, но понял, что серьезность, с какой Саманта относится к порученному делу, заставит ее отказывать ему до тех пор, пока она не закончит статью. Вот почему он позвонил лишь после того, как выяснил, что статья сдана.

– А если вдруг окажется, что в статье я размазала вас по стенке? – спросила она.

– Вы не размазали.

– Откуда вам это известно?

– Я не заслуживаю того, чтобы меня размазывали, а вам свойственна справедливость.

– Для такого утверждения вы слишком плохо меня знаете.

– По вашей манере брать интервью я понял, что вы умная, ясно мыслящая женщина, над вами не тяготеют политические догмы, вам чужда зависть. С вами я могу чувствовать себя в полной безопасности.

Он не собирался ей льстить. Говорил, что думал.

Саманта тонко чувствовала ложь, поэтому у нее не было оснований сомневаться в его искренности.

Среди тех качеств, которые привлекают умную женщину к мужчине, правдивость стоит в одном ряду с добротой, храбростью и чувством юмора. Она приняла приглашение Райана пообедать с ним, и последующие месяцы стали самыми счастливыми в его жизни.

– Шестифутовые волны, – услышала она от него в то утро, – гладкие и могучие, солнечные лучи, прожигающие до костей.

– У меня предельный срок.

– Ты слишком молода, чтобы говорить о пределах.

– У тебя опять период маниакальной бессонницы?

– Спал, как младенец. Разве что не в мокром подгузнике.

– Когда у тебя бессонница, борд[2] тебе доверять нельзя.

– Я, возможно, чуть рискую, но не более того.

– Ведешь себя как безумец, достаточно вспомнить тот случай с акулой.

– Опять ты за свое. О чем тут говорить?

– Всего лишь о большой белой акуле.

– Да, конечно, эта мерзавка отхватила немалый кусок моего борда.

– И что? Ты хотел отнять у нее этот кусок?

– Меня снесло с борда, – ответил Райан. – Я оказался под волной, в мутной воде, мне не хватало воздуха, вот я и подумал, что схватился за скег[3].

На самом деле Райан схватился за спинной плавник акулы.

– И как называются камикадзе, которые седлают акул?

– Я ее не седлал. Она сама пригласила меня прокатиться на ней.

– Она вынырнула на поверхность, попыталась сбросить тебя, а ты заставил ее вновь уйти под воду.

– Боялся ее отпустить. И потом, длилось все это секунд двадцать, не больше.

– У большинства людей бессонница притупляет реакцию. У тебя – обостряет.

– Прошлой ночью я пребывал в спячке. И теперь такой же отдохнувший, как медведь – весной.

– Однажды в цирке я видела, как медведь ездил на трехколесном велосипеде.

– А это тут при чем?

– Смешнее, знаешь ли, чем смотреть на идиота, оседлавшего акулу.

– Я – плюшевый медведь. Отдохнувший и добродушный. Если акула сейчас постучится в дверь и предложит проехаться на ней, я откажусь.

– Мне снились кошмарные сны о твоей схватке с акулой.

– Никакой схватки не было. Скорее это напоминало балет. Встретимся где всегда?

– Я никогда не закончу эту книгу.

– Оставляй компьютер включенным, когда вечером ложишься спать. Эльфы закончат ее за тебя. Где всегда?

Она вздохнула с радостной покорностью.

– Через полчаса.

– Надеть красный, – высказал он последнюю просьбу и положил трубку.

Вода теплая. Воздух – еще теплее, гидрокостюм ему не требовался.

Шорты он надел с пальмами.

Мог бы надеть и с акулами, но подумал, что за них получит от нее пинка. Образно говоря.

Для вечера взял с собой более пристойную одежду и легкие кожаные туфли.

Из пяти автомобилей, что стояли в его гараже, Райан выбрал изготовленный на заказ «Форд Вуди Вэген» модели 1951 года (черный, словно антрацит, кленовые панели с рисунком «птичий глаз»), который более всего подходил для такого дня. Борд уже лежал в багажном отделении, его кормовая часть торчала наружу, скегом вверх.

В конце вымощенной каменными брусками подъездной дорожки, поворачивая налево, Райан притормозил, чтобы взглянуть на дом. Красная черепица крыши, облицованные плитами известняка стены, бронзовые оконные рамы, стеклянные панели, сверкающие на солнце, как драгоценные камни.

Горничная в накрахмаленной белой униформе открыла двери на втором этаже: проветривала большую спальню.

Садовник подрезал один из кустов жасмина, растущих у центрального входа.

Менее десяти лет понадобилось Райану, чтобы сменить крохотную квартирку в Анахайме на особняк в Ньюпорт-Коуст, высоко над Тихим океаном.

Саманта могла устроить себе выходной по собственному желанию: писатели сами определяют рабочие часы. Райан мог не работать, потому что разбогател.

Сообразительность и трудолюбие вознесли его с самого низа на вершину. Иной раз, если он вдруг вспоминал, кем был и кем стал, пройденный путь поражал его самого.

Подъезжая к воротам огороженного поселка, на территории которого находился его дом, и спускаясь с холмов к Ньюпорт-Харбор, где покачивались на сверкающей под солнцем воде тысячи яхт, Райан несколько раз позвонил по делам.

Годом раньше он ушел с поста главного исполнительного директора компании «Быть, чтобы делать», которую превратил в самую популярную социальную сеть Интернета[4]. Будучи владельцем основного пакета акций, он остался в совете директоров, но отказался занять пост председателя.

В эти дни он занимался главным образом творчеством. Создавал новые программы, с помощью которых его компания могла расширить спектр услуг, предлагаемых пользователям. И пытался убедить Саманту выйти за него замуж.

Райан знал, что она его любит, но что-то удерживало ее, не позволяло ответить согласием. Он подозревал, что гордость.

Тень его богатства накрывала очень уж плотно, и Саманта не хотела в ней раствориться. Хотя никогда об этом не говорила, он знал, что она надеялась достичь успеха в писательстве, чтобы, выходя замуж, не уступать ему по части творчества (финансовая сторона – не в счет).

Райан проявлял терпение. И настойчивость.

Покончив с телефонными звонками, он по мосту съехал с Тихоокеанской береговой автострады на полуостров Бальбоа, который отделял бухту от океана. Направляясь к дальнему краю полуострова, слушал классический «ду-воп»[5], музыку не столь старую, как «Вуди Вэген», но вошедшую в моду задолго до его рождения.

Припарковался на тенистой улице и оставшиеся до пляжа полквартала прошел пешком, с бордом в руках.

Океан ритмично молотил берег.

Саманта уже ждала его «там, где всегда». В этом месте они впервые вместе плавали на бордах, на полпути между входом в бухту и пирсом.

Ее расположенная над гаражом квартира находилась в трех минутах ходьбы. Так что пришла она с бордом, пляжным полотенцем и небольшой сумкой-холодильником.

Хотя он попросил Саманту надеть красное бикини, она остановила свой выбор на желтом. Он надеялся, что так и будет, но если бы упомянул желтое, она могла прийти в красном, синем или зеленом.

Само совершенство, прямо-таки мираж, со светлыми волосами и золотистой кожей, она напоминала желанный оазис на широкой полосе залитого солнечным светом песка.

– Что это за сандалии? – спросила Саманта.

– Стильные, правда?

– Они – из старых покрышек?

– Да. Но они высшего качества.

– Ты также купил и шляпу, изготовленную из ступицы?

– Тебе они не нравятся?

– Если один лопнет, автомобильный клуб привезет тебе замену?

Райан скинул сандалии.

– Я ими доволен.

– И как часто их нужно надувать и балансировать?

Мягкий и горячий, песок пересыпался под пальцами, но стал твердым и прохладным, едва они добрались до того места, где его укатывал прибой.

– Я выброшу сандалии, если в следующий раз ты наденешь красное бикини, – пообещал он, когда они вошли в воду.

– Ты же хотел, чтобы я пришла в желтом.

Он попытался скрыть удивление такой вот проницательностью.

– Тогда почему я попросил тебя надеть красное?

– Потому что ты только думаешь, что понимаешь меня.

– Но я – открытая книга?

– Моргунчик, в сравнении с тобой самая простенькая сказочка доктора Зюса[6] сложна, как Достоевский.

Они положили борды на воду и, улегшись на них, погребли от берега.

– Насчет Зюса – это оскорбление?! – крикнул Райан, перекрывая шум прибоя.

Ее серебристый смех напомнил Райану сказки о русалках.

– Никакое не оскорбление, сладенький. Поцелуй в тринадцать слов.

Райан не стал пересчитывать все слова, отделявшие Моргунчика от Достоевского. Саманта все замечала, ничего не забывала и могла дословно воспроизвести разговоры, которые они вели несколькими месяцами ранее.

Иногда она его пугала, не только влекла. И, наверное, жаловаться на это не следовало. Саманта не могла стать ни предсказуемой, ни скучной.

Волны следовали одна за другой на равных расстояниях, словно грузовые вагоны, по четыре-пять кряду, а потом наступало относительное затишье.

В один из таких моментов Райан и Саманта вывели борды в зону ожидания[7]. Там оседлали их, готовясь к подходу первой высокой волны.

Здесь, с гораздо более близкого расстояния, океан уже не казался Райану таким же спокойным и синим, как из окон его дома на холмах. Сменил цвет на густо-зеленый, бросал ему вызов. Приближающаяся волна напоминала спину левиафана, размером превосходящего тысячу акул, рожденного в глубинах, но теперь поднявшегося наверх, чтобы проглотить залитый солнечным светом мир.

Сэм посмотрела на Райана и улыбнулась.

Солнечные лучи нашли ее глаза и высветили в них синеву неба, зелень моря, радость от единения с миллионами тонн воды, которые гнал к берегу шторм, разыгравшийся в трех тысячах миль от Калифорнии, и с луной, которая сейчас плыла по небу на темной стороне Земли.

Сэм поймала вторую волну: на двух коленях, на одном встала на борд и уверенно и непринужденно взлетела на гребень волны, скатилась с губы[8].

Когда Саманта исчезла из виду, скользя вниз по лицу волны[9], Райан подумал, что эта волна (гораздо больше предыдущих) могла загнать Саманту в трубу[10]. Но, конечно, та выбралась бы из нее так же легко, как нефть течет по трубопроводу.

Райан перевел взгляд на океан, рассчитывая момент подхода следующей волны. Ему не терпелось подняться и заскользить.

Что-то случилось с его сердцем. Оно уже билось быстрее, предвкушая ощущение полета, но внезапно резко ускорило бег, да еще и забухало с такой силой, будто Райана ждало что-то ужасное, а не приятное развлечение.

Он почувствовал, что удары сердца отдаются в лодыжках, запястьях, горле, висках. И кровь в его артериях вроде бы устремилась навстречу накатывающей на него, уже поднимающей его волны.

Шипящий голос воды усилился, в нем появились угрожающие нотки.

Схватившись за борд, уже не думая о том, чтобы встать и помчаться по волне, Райан увидел, как дневной свет меркнет, темнеет на периферии. И небо у горизонта, оставаясь чистым, начало сереть.

Дыхание стало быстрым и поверхностным. Похоже, изменился состав атмосферы, процент кислорода заметно уменьшился, возможно, поэтому и посерело небо.

Никогда раньше Райан океана не боялся. Теперь испугался.

Вода поднималась, словно задумала что-то нехорошее. Вцепившись в борд, Райан заскользил по горбу волны в ложбину между волнами. Почему-то испугался, что ложбина станет ямой, яма – водоворотом, а уж водоворот утащит его на дно.

Борд качало, трясло, Райан чуть не свалился с него. Силы уходили. Хватка слабела, пальцы дрожали, словно у старика.

Что-то такое ощетинилось в воде, нагоняя на Райана еще больше страха.

И он совершенно не успокоился, даже когда понял, что имеет дело не со щупальцами осьминога и не с акульими плавниками, а с морскими водорослями. Если бы рядом действительно появилась акула, Райан оказался бы в ее власти, не смог бы ни уплыть от нее, ни оказать хоть какое-то сопротивление.

Глава 2

Приступ прошел так же внезапно, как начался. Мчащееся галопом сердце Райана притормозило. Синева изгнала серость с неба. Вода стала не такой темной. Сила вернулась.

Он не знал, сколь долго длился этот кошмар, но увидел, что Саманта позволила волне вынести ее к берегу и теперь, лежа на борде, гребла руками, направляясь к нему.

Когда приблизилась, на лице отражалась тревога, которая слышалась и в голосе.

– Райан?

– Наслаждаюсь покоем, – солгал он. – Поймаю следующую волну.

– С каких это пор ты стал уткой? – спросила она. Серферы называли так тех, кто весь день проводил в зоне ожидания, мок в волнах сразу за полосой прибоя и называл сие серфингом.

– Последние две волны в этом «поезде» были большими, вот я и решил дождаться следующей.

Сэм оседлала борд, посмотрела в океан, высматривая первую волну нового «поезда».

Если Райан правильно просчитал ее реакцию, она чувствовала, что он вешает ей лапшу на уши, но не понимала почему.

Поскольку сердце билось ровно, а сила вернулась, он перестал цепляться руками за борд и оседлал его, готовясь к решительным действиям.

Дожидаясь следующего «поезда» из вагонов-волн, Райан сказал себе, что случившееся с ним – не сердечный приступ, а паническая атака. Когда речь шла о самообмане, мастерством он не уступал любому другому.

Ведь для паники никаких оснований не было. Жизнь спокойная, вольготная, никаких забот – только радости.

– Моргунчик, – Саманта продолжала смотреть вдаль.

– Я вижу.

Океан поднялся к утреннему солнцу, темно-нефритовый и серебристый, огромная стена воды выросла и мягко надвигалась на зону ожидания. В нос Райану ударили запахи соли, йода, водорослей.

– Трамплин! – воскликнула Саманта.

– Монстр, – согласился Райан.

Вместо того чтобы занять исходную позицию, Саманта оставила волну ему, сидела на борде, свесив ноги в воду, приманка для акул.

К земле, громко крича, пролетела стая чаек, чтобы предупредить находящихся на берегу о приближении чудовища, которое разрушит все песочные замки и перевернет столики для пикника.

По мере того как приближался решающий момент, Райана охватывало предчувствие дурного: а вдруг, едва он взлетит на волну, у него начнется новая паническая атака.

Однако он выплыл ей навстречу, в нужный момент поднялся на ноги, раскинул руки, чтобы сохранить равновесие, с растопыренными пальцами, ладонями вниз, и легко, как по льду, заскользил по изгибающейся водяной стене.

Потом оказался в трубе, в стеклянном доме, поднимался все выше, и предчувствие дурного рассеялось, как сигаретный дым.

Наращивая скорость, он вылетел из трубы до того, как волна разбилась пенным валом, навстречу солнечному свету. И окончательно убедился, что все хорошо. «Никакого страха», – заверил он себя. Только так и можно жить.

Все утро и во второй половине дня на берег накатывали громадные волны. Дующий с суши ветер усилился, сбивал брызги с гребней волн.

Пляжное полотенце не предназначалось для того, чтобы на нем загорали. Им пользовались, чтобы растереть застывшие мышцы, прочистить носовые пазухи, залитые морской водой, избавить волосы от корки соли и клочков водорослей.

Обычно Райан, с небольшими перерывами, не вылезал из воды чуть ли не до вечера, когда дующий с суши ветер умирал, волны теряли силу, а страстное желание слиться с вечностью (в лице океана) уступало место мыслям о буррито[11] и тако[12].

Но к половине третьего, сменив борд на полотенце, он сдался приятной расслабленности, какая приходит после завершения сделанной на славу работы. Ощутил что-то восхитительно приятное в этой навалившейся на него усталости, которая убедила его закрыть глаза и позволить солнцу утопить его во сне…

И когда он дрейфовал в глубинах, подсвеченных облаками люминесцирующего планктона, женский голос вытащил его на поверхность.

– Райан?

– М-м-м-м?

– Ты спал?

Он чувствовал, что спит, и в тот момент, когда открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо неземной красоты: сверкающие глаза цвета зеленого океана под синим летним небом, золотые волосы в короне солнечного света… богиня, спустившаяся с Олимпа.

– Ты спал, – повторила Саманта, уже без вопросительных интонаций.

– Очень сильные волны. Я вымотался.

– Ты? Такое с тобой когда-нибудь случалось?

Он сел.

– Когда-то должно случиться.

– Ты действительно хочешь уйти?

– Я пропустил завтрак. И нам было не до ленча.

– В сумке-холодильнике есть шоколадно-вишневые батончики.

– Оживить меня может только кусок мяса.

Борды, полотенце и сумку-холодильник они отнесли к «Форду»-универсалу, уложили в багажное отделение.

Все еще разморенный от солнечного света и долгого пребывания в воде, Райан едва не попросил Саманту сесть за руль.

Но она не раз и не два задумчиво поглядывала на него, словно чувствовала, что короткий сон на полотенце как-то связан с утренним эпизодом, когда он, словно утка, плавал в зоне ожидания, а его сердце грозило разорваться. Райан не хотел тревожить ее.

А кроме того, не было оснований для тревоги.

Утром он имел дело с панической атакой. Скорее всего, в наши дни такое случалось с большинством людей, учитывая текущие события и мрачные прогнозы, которые обрушивали на телезрителей вечерние выпуски новостей.

И вместо того, чтобы передать ключи Сэм, Райан сел за руль и проехал два квартала до ее квартиры.

Саманта первой приняла душ, пока Райан наливал в кувшин ледяной чай и нарезал два лимона.

За единственным большим окном ее уютной кухни росло массивное калифорнийское перечное дерево. Листьями оно напоминало папоротник, со множеством блестящих листочков, заполняло собой окружающий мир, создавая иллюзию, будто квартира Сэм – шалаш на дереве.

Приятная расслабленность, которую Райан ощущал на пляже, ушла, тело вновь наполнилось энергией.

Он подумал о том, чтобы заняться с Самантой любовью. Едва возникнув, желание это тут же набрало силу.

С вытертыми полотенцем, но еще влажными волосами, она вернулась на кухню в бирюзовых слаксах, белой блузке и белых теннисных туфлях.

Если б разделяла мысли Райана, пришла бы босиком и в шелковом халате.

Половым влечением она не уступала Райану и часто хотела его. Он заметил, что влечение это особенно велико, когда она интенсивно пишет или менее всего склонна рассматривать предложение выйти за него замуж.

Внезапная сдержанность говорила о раздумьях на предмет обручального кольца, как будто перспектива принятия супружеских обетов требовала более серьезного, где-то даже сакрального отношения к сексу, и о том, чтобы просто перепихнуться, не могло быть и речи.

Такое воздержание Райан всякий раз принимал с радостью, надеясь, что уж на этот раз она сделает решительный шаг и свяжет свою жизнь с его. Ему – тридцать четыре, ей – двадцать восемь, они еще успели бы накувыркаться в постели.

Он налил Саманте стакан ледяного чая и пошел в душ, сначала встал под струю холодной воды, почти той же температуры, что и чай.

Солнце катилось к западу, и на вымощенный плитами известняка внутренний дворик ресторана падали все удлиняющиеся тени земляничных деревьев.

Райан и Саманта заказали салат «Капресе»[13], потягивали вино, еще не определившись с основным блюдом.

Гладкая кора деревьев отливала красным, особенно в лучах опускавшегося к горизонту солнца.

– Тереза любила цветы, – Сэм говорила о своей сестре.

– Какие цветы?

– Этих деревьев. Поздней весной они цветут метелками маленьких, похожих на урны цветков.

– Белыми и розовыми, – вспомнил Райан.

– Тереза говорила, что выглядят они словно каскады подвешенных феями маленьких колокольчиков, в которые звонит ветер.

Шестью годами раньше в автокатастрофе Тереза получила серьезную травму головы. И потом умерла.

Саманта редко упоминала сестру. Когда говорила о Терезе, ограничивалась несколькими словами, сразу уходила в себя, подолгу молчала.

Вот и теперь, когда она смотрела на дерево, раскинувшее крону над внутренним двориком ресторана, взгляд ее устремился далеко-далеко, совсем как в зоне ожидания, когда Саманта, оседлав борд, высматривала новую волну.

Райана такие долгие паузы не смущали. Он подозревал, что они всегда связаны с мыслями о сестре, даже если про Терезу не говорилось ни слова.

Они были однояйцевыми близнецами.

Чтобы лучше понять Сэм, Райан подобрал в Интернете информацию о близнецах, навсегда разлученных трагедией. Судя по всему, у выжившего к горю зачастую подмешивалось ничем не обоснованное чувство вины.

Некоторые авторы писали о крепкой связи между однояйцевыми близнецами, особенно сестрами, которую не могла разорвать даже смерть. Кое-кто настаивал, что близнецы все равно чувствуют присутствие друг друга, как ампутант часто ощущает фантомные боли в отрезанной конечности.

Задумчивое молчание Саманты давало Райану возможность полюбоваться молодой женщиной. И, наверное, он не позволил бы себе так откровенно ею восхищаться, если б она ощущала его взгляд.

Зрелище это зачаровывало его, он не мог поднять стакан с вином, да не очень-то и хотел, двигались только его глаза, взгляд путешествовал по контурам лица, грациозной линии шеи.

Всю жизнь он пребывал в поисках совершенства – возможно, недостижимого в этом мире.

Иногда ему казалось, что оно уже совсем рядом, когда он писал компьютерную программу. Но самое изощренное числовое творение по существу ничем не отличалось от математического уравнения. И лучшие программы говорили о точности, а не о красоте, потому что не могли вызвать сильной эмоциональной реакции.

В Саманте Рич он находил совершенство, настолько близкое к идеалу, что смог убедить себя в достижении поставленной цели.

Саманта смотрела на дерево, но мыслями находилась где-то далеко-далеко за переплетением красных ветвей.

– После автомобильной аварии она месяц пролежала в коме, – продолжила Саманта. – Когда вышла из нее… уже не была прежней.

Райан молчал, восхищаясь гладкостью ее кожи. О коме Терезы он услышал впервые. Но лицо Сэм, словно светящееся изнутри от ласки предзакатного солнца, лишило его дара речи.

– Ее по-прежнему приходилось кормить через введенную в желудок трубку.