Город Ночи Кунц Дин
— По моему разумению, очень уж бестолковая у них правоохранительная система. Да и не хочу я забивать голову ни этими женщинами, ни пирогами. У меня одно желание — вырвать кишки и О’Коннор, и Мэддисону.
— Это и мое желание, — поддержала его Синди. — Пусть я хочу ребенка, убийство по-прежнему приносит мне наслаждение.
Бенни вздохнул.
— Я и не говорил, что ты становишься мягкотелой или что-то в этом роде.
Когда женщины с пирогами разместились на заднем сиденье, Карсон села за руль, Мэддисон — рядом с ней.
— Оставайся на границе зоны видимости, — сказал Бенни. — Если появится возможность, действовать будем быстро.
Седан без полицейских знаков отличия рванул с места. Как только он скрылся за углом, Синди последовала за ним на «Маунтинире».
Вместо того чтобы доставить черных женщин в местный полицейский участок, детективы проехали два квартала и остановились у другого домика в Байуотере.
Синди вновь припарковала внедорожник на противоположной стороне улицы, в середине квартала, между двух уличных фонарей.
— Плохое место. В половине домов люди сидят на переднем крыльцё. Слишком много свидетелей.
— Да, — согласился Бенни. — Мы можем схватить О’Коннор и Мэддисона, но дело закончится полицейской погоней.
Они понимали, что светиться им нельзя. Если власти идентифицируют их как профессиональных убийц, они больше не смогут выполнять порученную им работу. Им не разрешат снова убивать, и, конечно же, Виктор их ликвидирует.
— Ты только посмотри на этих идиотов. И что они делают в креслах-качалках? — спросила Синди.
— Сидят, пьют пиво или лимонад, некоторые курят, иной раз они разговаривают друг с другом, — ответил Бенни.
— О чем разговаривают?
— Я не знаю.
— Они такие… безалаберные. В чем смысл их жизни?
— Я слышал, как один из них сказал, что смысл жизни — сама жизнь.
— Они же просто сидят. Не пытаются захватить господство над миром или полностью подчинить себе природу.
— Мир уже принадлежит им, — напомнил ей Бенни.
— Скоро не будет.
Глава 54
— Сколько таких, как вы, находится в городе? — спросил Девкалион у дубля пастора Лаффита, сидя за столом на кухне в его доме.
— Я знаю только свой номер, — ответил Лаффит все тем же сиплым голосом. Он смотрел на руки, лежащие на столе ладонями вверх, словно считывал с них две версии собственного будущего. — Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой. Но после меня было много других.
— Как быстро он изготавливает своих людей?
— От зачатия до достижения зрелости — четыре месяца в резервуаре сотворения.
— И сколько действующих резервуаров в «Руках милосердия»?
— Порядка ста десяти.
— Три урожая в год, — кивнул Девкалион, — по сто десять человек. Триста тридцать ежегодно.
— Меньше. Потому что иногда он создает… и Других.
— Других?
— Я не знаю. Слухи. Существ, которые… не являются гуманоидами. Новые формы. Эксперименты. Вы понимаете?
— Расскажите мне, — предложил Девкалион.
— Хочу съесть шоколадную конфету. Очень люблю шоколадные конфеты.
— Где вы их держите?
— Коробка в холодильнике. Я бы взял ее сам, но у меня какие-то проблемы с координацией. Не уверен, что я могу ходить. Мне придется ползти к холодильнику.
— Я принесу.
Девкалион принес коробку. Снял крышку. Поставил на стол перед Лаффитом.
Когда Девкалион вновь опустился на стул, Лаффит потянулся за конфетой, но его рука ткнулась в стол левее коробки.
Девкалион взял руку пастора, направил в коробку, а потом наблюдал, как тот ощупывает одну конфету за другой, словно слепой, прежде чем определиться с выбором.
— Говорят, они уже готовы к тому, чтобы открыть ферму за городом, — сообщил Лаффит. — Через неделю или две.
— Какую ферму?
— Ферму для выращивания Новых людей. Две тысячи резервуаров под одной крышей, здание замаскировано под фабрику или тепличный комплекс.
Лаффит никак не мог найти рот рукой, и Девкалион ему в этом помог: конфета оказалась у губ.
— То есть на ферме будут появляться шесть тысяч Новых людей в год.
Опять закрыв глаза, Лаффит с удовольствием жевал конфету. Попытался говорить с шоколадом во рту, но не получалось.
— Не торопитесь, — сказал ему Девкалион. — Доешьте конфету.
Проглотив шоколад и облизав губы, Лаффит заговорил, не открывая глаз:
— Строится вторая ферма, которая войдет в строй к первому января. Резервуаров там еще больше.
— Вы знаете распорядок дня Виктора в «Руках милосердия»? Когда он там появляется? Когда уходит?
— Не знаю. Он проводит в лаборатории много времени, больше, чем где-то еще.
— Сколько таких, как вы, работает в «Руках милосердия»?
— Думаю, восемьдесят или девяносто. Точно не знаю.
— Охрана поставлена на высшем уровне.
— Каждый, кто там работает, ходячая машина убийств. Я хочу еще одну конфету.
Девкалион помог ему и найти коробку, и отправить конфету в рот.
Когда Лаффит не ел конфету, его глаза метались под веками, когда ел — застывали.
— Вы находите мир более загадочным, чем он должен быть? — спросил пастор, доев вторую конфету.
— Кто говорит, что он не должен быть загадочным?
— Наш создатель. Но у вас многое вызывает вопросы?
— Очень многое.
— Я тоже задаюсь вопросами. Тоже задаюсь. Как по-вашему, есть у собак души?
Глава 55
На дорожке у ступеней, которые вели на крыльцо дома Луланы, Карсон проинструктировала сестер:
— О том, что случилось в доме пастора, вам лучше никому не говорить.
Вечерний воздух благоухал жасмином. Лулана держала пирог обеими руками. Они так дрожали, что она боялась, как бы пирог не выпал на землю.
— Кто этот гигант?
— Вы мне не поверите, — ответила Карсон. — А если я скажу, то, возможно, подставлю вас под удар.
Евангелина тоже вцепилась в пирог обеими руками.
— Что не так с пастором Кенни? Что с ним будет?
На этот раз заговорил Майкл, но не для того, чтобы ответить на ее вопрос:
— Для спокойствия души вам нужно знать, что ваш пастор давно уже обрел вечный покой. А человек, которого вы называли сегодня пастором Кенни… у вас нет причин горевать о его уходе.
Сестры переглянулись.
— Что-то странное пришло в этот мир, не так ли? — Лулана спрашивала Карсон, но ответа определенно не ждала. — Сегодня у меня возникло ощущение, что близится… конец света.
— Может, сестра, нам стоит помолиться, чтобы этого не произошло? — предложила Евангелина.
— Не помешает, — кивнул Майкл. — Даже поможет. И съешьте по куску пирога.
Лулана прищурилась.
— Мистер Майкл, мне представляется, что вы тоже с удовольствием съели бы по куску пирога, если бы располагали временем.
За Майкла ответила Карсон:
— Съешьте по куску пирога за наше здоровье. Даже по два.
Уже в машине, когда Карсон отъезжала от тротуара, Майкл спросил:
— Ты заметила белый «Меркури Маунтинир», который стоял на противоположной стороне улицы в половине квартала от нас?
— Да.
— Похож на тот, что мы видели в парке.
Карсон глянула в зеркало заднего обзора.
— Да. И на тот, что стоял на улице неподалеку от дома пастора.
— Я как раз хотел спросить, заметила ли ты его.
— Я что, внезапно ослепла?
— Он едет за нами?
— Пока нет.
На углу она свернула направо.
Майкл развернулся на сиденье, всматриваясь в темную улицу.
— Их по-прежнему нет. Наверное, в таком городе много белых «Маунтиниров».
— И это один из тех странных дней, когда мы натыкаемся на все.
— Может, нам следовало попросить у Годо и гранаты?
— Я уверена, мы бы их получили.
— Скорее всего, перевязанными подарочной ленточкой с бантом. Куда теперь?
— Ко мне домой, — ответила Карсон. — Может, будет неплохо, если Викки куда-нибудь уедет с Арни.
— В какой-нибудь маленький тихий городок в Айове.
— И в 1956 год, когда Франкенштейн был всего лишь Колином Клайвом и Борисом Карлоффом, а Мэри Шелли — романисткой, а не пророком и историком.
Глава 56
На шести экранах насекомоподобное существо, которое не так уж давно было Уэрнером и сохранило какие-то человеческие черты, ползало по стальным стенам изолятора, иногда с осторожностью крадущегося за дичью хищника, иногда быстро и суетливо, как испуганный таракан.
Виктор и представить себе не мог, что новости, которые принес Патрик Дюшен, затмят происходящее на экранах, но, когда священник рассказал о встрече с татуированным мужчиной, кризис с Уэрнером тут же отошел на второй план в сравнении с появлением в Новом Орлеане человека, которого он, Виктор, создал первым.
Поначалу настроенный скептически, он попросил Дюшена как можно подробнее описать великана, который сидел у того на кухне, особенно изуродованную половину лица. Судя по тем повреждениям, что сумел разглядеть священник под татуировкой, обычный человек, получив их, не выжил бы. Более того, повреждения совпадали с теми, которые запомнил Виктор, а своей памяти он имел все основания доверять.
Далее Дюшен описал и вторую половину лица, оставшуюся невредимой, и Виктор узнал идеал мужской красоты, который по доброте души даровал своему первенцу.
За добро ему отплатили предательством и убийством его первой жены, Элизабет. Конечно, красотой и послушанием Элизабет не шла ни в какое сравнение со следующими женами, которых он создал для себя, но ее жестокое убийство оставалось непростительным преступлением. И теперь этот неблагодарный тип объявился здесь, в Новом Орлеане, снедаемый величием, что-то бормочущий о предназначении, по глупости рассчитывающий, что может не только пережить вторую схватку с ним, но и выйти победителем.
— Я думал, он тогда умер, — сказал Виктор. — На льду. Я думал, он замерз.
— Он вернется в мой дом примерно через полтора часа, — добавил священник.
Виктор одобрительно кивнул:
— Хорошая работа, Патрик. В последнее время я тебя больше ругал, чем хвалил, но ты исправляешься.
— По правде говоря, — священник не решался встретиться взглядом со своим создателем, — я думал, будто могу предать вас, но в конце концов понял, что не в силах стать его сообщником.
— Разумеется, не в силах. В твоей Библии рассказывается о том, как ангелы взбунтовались против Бога, за что их и низвергли с небес. Но я создал существ, более послушных, чем те, которых удалось создать мифическому Богу.
На экране Уэрнер, в котором теперь брали верх паучьи гены, по стене поднялся на потолок и остался там, дрожа всем телом.
— Сэр, — нервно начал Дюшен, — я пришел сюда не только для того, чтобы сообщить вам эту новость, но и попросить… попросить вас даровать ту милость, которую пообещал мне ваш первенец.
Виктор не сразу сообразил, о какой милости идет речь, а когда понял, его охватила злость.
— Ты хочешь, чтобы я взял твою жизнь?
— Освободите меня, — взмолился Патрик, глядя на экраны, чтобы не встретиться взглядом с Виктором.
— Я дал тебе жизнь, и где твоя благодарность? Скоро весь мир станет нашим, нам покорится природа, все изменится раз и навсегда. Я предоставил тебе возможность участвовать в этом великом начинании, а ты от него отворачиваешься. Неужели в своем заблуждении ты поверил, что религия, которую ты проповедуешь, содержит в себе толику правды?
Дюшен продолжал смотреть на фантасмагорического Уэрнера.
— Сэр, вы можете освободить меня несколькими словами.
— Бога нет, Патрик, а если бы и был, для таких, как ты, он не найдет места в раю.
Смирение, которое зазвучало в голосе священника, решительно не понравилось Виктору.
— Сэр, мне не нужен рай. Хватит вечной темноты и молчания.
У Виктора он вызывал только презрение.
— Пожалуй, ты — самое жалкое из всех существ, которые мне довелось создать.
Священник не ответил, и тогда Виктор включил динамики, соединенные с микрофонами, установленными в изоляторе. Уэрнер по-прежнему кричал от ужаса и боли. Кошачий визг перемежался вполне человеческими криками безумца и совершенно незнакомыми звуками, которые, возможно, могли издавать какие-то насекомые.
— Открой дверь переходного отсека, — приказал Виктор одному из сотрудников. — Отец Дюшен хочет утешить беднягу Уэрнера.
— Сэр, лишь несколькими словами вы можете… — Отец Дюшен дрожал всем телом.
— Да, — прервал его Виктор. — Могу. Но я потратил на тебя время и ресурсы, Патрик, и в твоем случае инвестиции не принесли желаемого результата. А так ты сможешь сослужить мне последнюю службу. Мне нужно знать, насколько опасным стал Уэрнер для всех, кроме себя. Войди туда и продемонстрируй мастерство священника. Письменный отчет мне не нужен.
Дверь переходного отсека открылась. Дюшен направился к ней. На пороге остановился, посмотрел на своего создателя.
Ни выражение лица священника, ни его глаза ничего Виктору не сказали. Хотя он создал их всех и прекрасно разбирался в структуре их тел и мозга, некоторые из Новых людей иногда становились для него такой же загадкой, какой были Старые люди.
Не произнеся ни слова, Дюшен вошел в переходной отсек. Дверь за ним закрылась.
— Он в воздушном шлюзе, — сообщил Рипли.
— Это не воздушный шлюз, — поправил его Виктор.
— Наружная дверь заперта, — доложил один из сотрудников. — Внутренняя дверь открывается.
Мгновением позже Уэрнер перестал кричать. Он оставался на потолке, но переключился с собственных проблем на что-то еще.
Отец Дюшен вошел в изолятор.
Дверь за ним закрылась, но никто из сотрудников не доложил об этом, нарушая заведенный порядок. Комната наблюдения погрузилась в мертвую тишину.
Дюшен заговорил, но обращался он не к монстру, висящему на потолке, а к своему создателю, глядя в одну из камер:
— Я прощаю тебя, Отец. Ты не ведаешь, что творишь.
В это самое мгновение, до того, как Виктор успел разразиться яростным ответом, Уэрнер доказал, что стал смертельно опасен. Впрочем, находящиеся в комнате наблюдения в этом и так не сомневались. Такие клешни и жвала могли нести только смерть.
Программа, заложенная в священнике, требовала, чтобы он боролся за свою жизнь, сил ему тоже хватало, да и тело отличала повышенная сопротивляемость. Поэтому благодаря силе и сопротивляемости смерть его была не легкой, а медленной и жестокой, но в конце концов он получил то, о чем просил.
Глава 57
— Многие теологи считают, что собаки и некоторые другие животные имеют простые души, но бессмертные они или нет, сказать не может никто. — Девкалион смотрел, как глаза пастора Лаффита нервно бегают под опущенными веками.
— Если у собак есть души, тогда, возможно, и мы — нечто большее, чем машины из плоти и крови, — предположил Лаффит.
— Я не собираюсь давать вам ложную надежду, — сказал Девкалион после короткого раздумья, — но могу предложить третью конфету.
— Съешьте и вы одну, хорошо? За компанию.
— Хорошо.
Голова и руки священника тряслись все сильнее.
Девкалион взял две конфеты. Одну поднес к губам Лаффита, и тот ее взял.
В конфете, которую Девкалион положил в рот, начинка оказалась кокосовой. За двести прожитых лет он никогда не ел ничего более сладкого, возможно, потому, что обстоятельства, по контрасту, сложились очень уж горькие.
— С открытыми или закрытыми глазами я вижу жуткие галлюцинации, яркие образы, такие ужасы, что их невозможно описать словами.
— Тогда не будем больше тянуть. — Девкалион отодвинул стул и поднялся.
— И боль, — продолжил священник. — Сильная боль, которую я не могу подавить.
— Новой боли не будет, — пообещал Девкалион. — Я гораздо сильнее вас. Все произойдет быстро.
Когда Девкалион проходил мимо священника, чтобы встать сзади, тот поймал его руку. А потом сделал нечто такое, чего никто не мог ожидать от Нового человека. И Девкалион знал, что поступок этот он не забудет до конца своих дней, сколько бы столетий ни отмерила ему судьба.
Хотя программа разрушалась, хотя разум уходил (а может, благодаря этому), пастор Лаффит поднес тыльную сторону ладони Девкалиона к губам, нежно поцеловал ее и прошептал:
— Брат.
Мгновением позже Девкалион сломал священнику шею, раздробив позвоночник с такой силой, что последовала смерть мозга. С такой травмой не могло справиться даже квазибессмертное тело.
Тем не менее какое-то время Девкалион оставался на кухне. Чтобы убедиться, что священник умер.
Ночь прижималась к окнам. За ними лежал огромный город. Однако Девкалион видел за стеклами только черноту, беспросветный мрак.
Глава 58
После того как неведомое существо в стеклянном ящике произнесло ее имя и предъявило свои претензии на нее, Эрика не стала задерживаться в секретной викторианской гостиной.
Ей не понравилась грубость голоса. И его уверенность.
С порога она едва не бросилась в коридор, но вовремя услышала гудение штырей. Если бы без задержки продолжила путь, возможно, смогла бы выяснить, выдержит ли ее идеально спроектированное тело электрические разряды в несколько тысяч вольт.
Тело, конечно, у нее было не чета человеческому, но Эрика Гелиос не считала себя Скарлетт О’Хара.
Разумеется, действие «Унесенных ветром» происходило в те времена, когда электричество еще не озарило каждый дом, вот Эрика и не знала, уместна ли эта литературная аллюзия, но она пришла ей в голову. Книгу, понятное дело, она не читала, но, возможно, в одной из сцен в Скарлетт во время грозы ударила молния, однако девушка осталась целой и невредимой.
Эрика осторожно переступила порог и замерла, как сделала она на противоположном конце коридора. Как и прежде, синий лазерный луч ударил с потолка и сканировал ее. Идентификационная система, похоже, знала, кто она, или, что более вероятно, определила, что она — не таинственный обитатель стеклянного ящика.
Гудение прекратилось. Она могла продолжить путь.
Эрика быстренько закрыла стальную дверь, задвинула засовы-штыри. Менее чем через минуту она уже закрывала вторую стальную дверь.
Однако оба синхронизированных сердца продолжали учащенно биться. Эрика даже удивлялась себе: так волноваться из-за бестелесного голоса и скрытой угрозы.
Этот внезапный, неадекватный страх, несоизмеримый с причиной, его вызвавшей, более всего напоминал суеверную реакцию. А Эрике, разумеется, суеверия были чужды.
Тем не менее характер реакции подвел ее к следующему выводу: подсознательно она знала, что находится в красновато-золотистой субстанции, заполнявшей стеклянный ящик, и страх вызывался этим самым, глубоко запрятанным знанием.
Добравшись до конца первого коридора, который начинался за потайной дверью, она нашла кнопку, открывавшую эту дверь.
В библиотеке почувствовала себя в гораздо большей безопасности, пусть ее и окружало множество книг, от которых она не могла ждать ничего хорошего.
В углу находился бар, заполненный хрусталем и спиртными напитками лучших марок. Идеальная хозяйка, она знала, как смешивать любые коктейли, хотя ей еще не представлялось случая продемонстрировать свои способности на практике.
Эрика пила коньяк, когда за спиной внезапно раздался голос Кристины:
— Миссис Гелиос, уж извините, что говорю вам об этом, но, подозреваю, мистер Гелиос расстроился бы, если б увидел, как вы пьете прямо из горлышка.
Эрика и не осознавала, что позволяет себе столь недостойное поведение, но после слов Кристины увидела, что действительно жадно глотает «Реми Мартин» из дорогого хрустального графина и струйки напитка стекают по подбородку.
— Мне так хотелось пить, — попыталась оправдаться она, поставила графин в бар, заткнула хрустальной пробкой, вытерла подбородок салфеткой.
— Мы вас искали, миссис Гелиос, чтобы спросить насчет обеда.
В тревоге Эрика огляделась и увидела, что за окнами уже ночь.
— Ой! Я заставила Виктора ждать?
— Нет, мадам. Мистер Гелиос работает допоздна и будет обедать в лаборатории.
— Понятно. А что нужно от меня?
— Мы подадим вам обед, куда вы пожелаете.
— Это такой большой дом, здесь столько комнат.
— Да.
— Могу я пообедать там, где есть коньяк, но не в библиотеке со всеми этими книгами?
— Мы можем подать коньяк вместе с обедом, куда вы пожелаете, миссис Гелиос… но за едой обычно пьют вино.
— Да, разумеется, к обеду принесите бутылку вина, соответствующего блюду, которое приготовит повар. Могу я оставить выбор за вами?
— Да, миссис Гелиос.
Кристина, несомненно, не желала повторения задушевного разговора, который состоялся на кухне. Ей хотелось, чтобы их отношения оставались сугубо формальными.
Вот Эрика и решила продемонстрировать, пусть и мягко, что хозяйка дома — она.
— И, пожалуйста, Кристина, принесите перелитую в графин бутылку коньяка «Реми Мартин». А чтобы не ходить лишний раз, принесите одновременно с вином.
Кристина какое-то время изучающе смотрела на нее.
— Вам понравился первый день у нас, миссис Гелиос?
— День выдался насыщенным. Поначалу мне показалось, что дом такой тихий и даже будет скучно, но, как выяснилось, здесь постоянно что-то происходит.
Глава 59
Хотя разговор с матерью Арни по установленным Рэндолом Шестым правилам начинается очень даже хорошо, запас вопросов быстро иссякает. Он съедает почти половину кварты клубнично-бананового мороженого, прежде чем в голову приходит следующий вопрос: