Новые приключения Пышки на сайте знакомств. Отвязные домохозяйки Новак Оксана

Пролог

На вопрос: «В чем смысл жизни?» – умные люди из телевизора, поправляя дорогие очки и потирая подбородки, глубокомысленно отвечают: «В поиске самого себя!» Звучит значительно! Сразу представляется одинокий путник аскетичного вида, бредущий по предгорьям Тибета в поиске истины. Или сидит в позе лотоса на берегу священной реки Ганг, осваивая левитацию. Наверное, он пьет утреннюю росу, ест черствый хлеб, дни напролет поет мантры и выводит формулы абсолютной истины.

Жители большого города не заморачиваются подобными пустяками: они сидят в накуренных ресторанах, хвастаясь любовными похождениями и матерно ругая неудачи «Зенита», они критикуют правительство и начальство на работе, мечтают о выигрыше в лотерею и сексе с восемнадцатилетней соседкой по лестничной клетке, изменяют супругам и отмахиваются от родителей. Они редко думают о смысле жизни и часто о новой машине или новых сапогах. Они знакомятся по Интернету, воспитывают детей по телефону, разводятся через адвокатов и дарят цветы женщинам с помощью службы доставки.

Но однажды происходит чудо: в их покрытые коркой городской пыли сердца робко стучится любовь, и они вдруг останавливаются, забывая обо всем на свете, кроме глаз любимого человека. И с удивлением обнаруживают, что у них, помимо кредитных карточек, есть душа, и она может взлетать в небеса от счастья и болеть от разлуки, и ее нельзя ни задобрить подарками, ни усыпить лживыми обещаниями, ни убить двухнедельным запоем, как это удается с печенью.

Я думаю, мы ежедневно находимся в поиске себя, только каждый идет к этому своим путем. Потому что открыть в себе таланты, найти свой жизненный путь и обрести любовь может любой человек и в любом возрасте, если только в его душе осталось немножко веры и здорового авантюризма.

А я предлагаю вам отправиться за мной и еще раз приоткрыть двери старой коммунальной квартиры в доме № 13 на улице Восстания и посмотреть, куда завели мою героиню и ее подруг бесконечный оптимизм, готовность найти любовь во что бы то ни стало и бескрайние возможности Интернета.

Глава 1

С Новым годом!

Письмо:

Иван, 34

У меня огромное желание поставить тебя раком за твою красоту!

Не знаю, кому как, а для меня декабрь – время депрессии. Она наваливается еще в ноябре, за неделю до дня рождения, и медленно сжимает ледяными лапами мое беззащитное сердце вплоть до Нового года. Утром в день рождения, сколько себя помню, мне всегда было грустно и хотелось плакать. Видимо, я заново переживала процесс своего появления на свет, и мое подсознание вспоминало облупившуюся краску старого роддома и злую акушерку, которая била меня по розовой попке, вызывая первый надрывный плач. А может, это была тоска по тому райскому местечку, где витала моя невинная душонка, пока однажды бог не насупил брови и не указал на нее перстом мозольной натруженной руки, заставляя покинуть небесный заповедник и покорно отправиться испытывать все земные тяготы совместно с моим пухлым тельцем? Трудно сказать, но в моей именинной тоске определенно было что-то эзотерическое. Новый год, с тех пор как мне исполнилось двенадцать, тоже перестал быть сказочным таинством.

Впрочем, в школе еще был запал прожить эту жизнь весело и интересно, поэтому на новогодний праздник в школе мы с подружками обязательно готовили какую-нибудь программу. Самым ярким нашим креативом стал ансамбль «Джой Бабс», в вольном переводе «Веселые девушки», и мы придумывали дикие номера, раскрашиваясь под группу «Kiss» и изображая тяжелый рок. В институте все «креосы» свелись к безудержным пьянкам, и главное при подготовке к празднику было раздобыть как можно больше шампанского и закуски: во времена недолгого «сухого закона» само приобретение спиртного превращалось в отчаянное приключение.

Чем же можно развлечь себя и убедить в надвигающемся новогоднем чуде, когда тебе тридцать шесть? Я ходила по городу и наблюдала картины массового психоза под названием «Новый год на пороге»: толпы обезумевших людей бежали мне навстречу с кучей авосек, толкались в очередях, тащили на себе елки, похожие на старые беззубые расчески, покупали разноцветную мишуру и выбирали подарки. На лицах отображались озабоченность и мука, будто пришло время отдавать дань уходящему году уже за то, что все мы умудрились его пережить, и, чтобы он ушел наверняка, должны бросить в пасть этому дракону остатки сбережений и последний здоровый кусочек печени.

По-настоящему веселились только мальчишки, которые, поддавшись всеобщему умопомешательству, сбивались в кучки по трое – пятеро и кидали петарды под ноги прохожим. Время от времени на улице раздавались хлопки, слышались громкие проклятия пострадавших и заливистый смех разбегающихся «террористов».

Я искренне пыталась обнаружить в своей душе зависть к этим занятым людям, которые сейчас поволокут раздобытые припасы в свои норки, где будут жарить, парить и варить, а потом сядут за большой стол, обменяются подарками и, чокнувшись бокалами под бой курантов, выпьют «за новое счастье» типа: «Старое уже так надоело, ну его на фиг, дайте уже нового!» Вот он, великий сермяжный смысл новогодней ночи – единственная возможность обменять старое, потасканное счастье на новое и румяное и хорошенько обмыть сделку.

Утром, проснувшись с тяжелой головой и с трудом разминая во рту «кошачьи экскременты», люди будут шарить по углам затуманенным взглядом в поиске нового счастья и материться про себя: «Черт, ну должно же быть! Столько усилий миллионов людей не могут пропасть даром! Что-то же мы вчера обмывали? Где же оно?» И, в который раз смирившись с обманом, поползут на кухню разгребать горы грязной посуды и выковыривать хабарики из тазиков с салатами.

Нет, не было в моей депрессивной душе никакой зависти, скорее некое чувство превосходства. Я который год подряд могу позволить себе роскошь наблюдать новогоднюю вакханалию со стороны, не толкаясь перед праздником в очередях и не обрывать руки, волоча в свою норку килограммы еды. А самое главное, не быть обязанной всю эту еду есть, «потому что жалко же – столько готовила, и зачем добру пропадать?!». Так что я купила немного семги внарезку, шоколадку, бутылку шампанского и пачку сигарет. Кармическую ночь я решила переждать тихо и спокойно, перед телевизором, попивая шампанское и размышляя о бренности жизни.

Вокруг меня бушевали мексиканские страсти: после того как два месяца назад Вадим, муж моей подруги Юльки, ушел к другой моей подруге, Лильке, я жила под перекрестным огнем. Лилька пыталась построить семейное счастье с Вадимом, а Юлька выкидывала на лестницу его вещи и бегала по адвокатам, готовясь к разводу. Между собой они не общались, поэтому все последние новости и бурные эмоции стекались ко мне. Раннее утро тридцать первого декабря не стало исключением: я проснулась от настойчивого телефонного звонка и потянулась за трубкой, проклиная всех «жаворонков» на свете! Естественно, в это время могла звонить только Юлька! Она, как всегда, жаждала излить мне свои эмоции, и мне оставалось только слушать и не перебивать.

– Нет, ну как такое могло произойти? – после короткого приветствия оседлала любимого конька подруга. – Получается, что тринадцать лет моей жизни можно просто зачеркнуть?!

– Ааа… Ммм… – сонно пыталась отреагировать я, впрочем, совершенно напрасно.

– Кому и зачем я отдала эти годы? – продолжались гневные тирады в трубке. – Наплевала на карьеру, мыла, готовила и стирала, растила детей, отказывала себе во всем, даже в сексе, ради чего?

Трубка истериковала, я положила ее на стол и снова окунулась в прерванный сон. Моих реакций все равно не требовалось, Юлька хотела высказаться.

– А я, ну не дура ли? Провела столько лет с человеком, которого, оказывается, совсем не знала! Как я могла ничего не видеть? Получается, это он столько лет страдал с глупой и бессердечной женщиной, которая жила только собственными переживаниями и совсем не интересовалась жизнью мужа? Я хочу знать, почему так случилось, кто виноват? Я должна либо умереть от чувства вины, либо прикончить этого лицемера, который все это время вел двойную жизнь!..

Я тщетно пыталась досмотреть свой утренний сон, который под Юлькины вопли медленно, но верно превращался в кошмар. Окружающие меня юноши с телами стриптизеров вдруг растворились в воздухе, уступая место какому-то плешивому старикашке, которого я душила за шею с криком: «Верни мне мои лучшие годы!» Старикашка мерзко хихикал и показывал мне фигу, из которой вместо большого пальца торчал маленький сморщенный пенис. Я вздрогнула и проснулась. Трубка продолжала верещать:

– …или он решил, что я такая дура фригидная и не пойму его тонких сексуальных пристрастий? То есть я гожусь в кухарки и домработницы, но пускать меня в мир экстремальных сексуальных фантазий нельзя? Я недостаточно хороша для секса? – Юлька задавала вопросы, сама же на них отвечая, плакала и проклинала всех мужиков на свете, а в общем, пребывала в полнейшей растерянности, как Вассерман в доме терпимости. Я была рада такой реакции, потому что вначале боялась совсем другого: что она замкнется, займется самобичеванием и начнет резать вены втихаря. Поэтому ее истерики казались мне хорошим знаком, и я всячески подогревала ее ненависть к бывшему мужу, желая ей легче пережить разрыв.

– Юль, а он-то сам чего говорит? – полюбопытствовала я.

– Что может говорить муж, пойманный с поличным? Что я все не так понимаю, это просто игра для него, в которую он заигрался! Что любит меня и не собирался разрушать наш брак! Как можно не разрушать брак, если ты отправляешься на смотрины к подругам своей любовницы?..

Больше всего была уязвлена Юлькина гордость. Ее, первую красавицу в школе, институте и на работе в железнодорожном ПТУ, привыкшую к поклонению мужчин и завистливым взглядам женщин, бросили ради другой! И все из-за того, что муж нашел ее непригодной для сексуального употребления! Мир Юльки, сотканный из диет, шейпинга, накрахмаленных простыней и свежесваренного кофе по утрам, рухнул, как карточный домик. Всему этому Вадим предпочел кожаное боди и покорные глаза Лильки. Юлька мучилась, не понимала, винила то себя, то его, то смиренно валила все на судьбу, но ни понять, ни пережить это не могла. К тому же она любила Вадима, и это делало потерю в сто раз больнее.

Я вела с ней долгие успокоительные разговоры, понимая, что ничем не могу помочь – помочь может только время. Новый год Юлька собиралась встречать в кругу семьи, с детьми и родителями. Сейчас ей как никогда нужна была поддержка мамы, и я пожелала ей счастья в новом году. Ну или хотя бы успокоения души.

Через час, когда я, оторвав от раскаленного уха телефонную трубку, собиралась предаться утренним мечтам о Васе Степанове, мне звонила Лилька, и я понимала, что видения об острове «Баунти», где мы с Васей оказались вдвоем, выжив после страшного кораблекрушения, откладываются по меньшей мере на месяц.

– Я не знаю, что мне делать! – вываливала на меня свои проблемы подруга номер два. – Знаешь, я, оказывается, совсем не готова к семейной жизни с Вадимом. Это начиналось как игра, я увлеклась, можно сказать, влюбилась! Но одно дело – встречаться с незнакомцем раз в неделю и предаваться самому необузданному в твоей жизни сексу и совсем другое – жить с ним вместе. Мы оба заигрались, но на самом деле не собирались ничего менять, наша предполагаемая семейная жизнь была лишь частью игры. Да еще теперь, когда я знаю, что он Юлькин муж, все стало просто ужасно. Нам уже совсем не до секса! Ему не нравится, как я готовлю, как убираю. Мы даже спим в соседних комнатах! И еще – он очень страдает. А я мучаюсь чувством вины, хотя не собиралась разрушать его жизнь… Бог покарал меня за прелюбодеяния! Как мне все исправить? – вопрошала Лилька.

И мне казалось, я слышу скрип моих мозгов, которые честно пытаются вывести формулу всеобщего счастья. Но я тоже не знала, как вернуть все назад. Поэтому советовала Лильке принять обтекаемую форму тела и плыть по течению.

– Рано или поздно куда-нибудь выплывешь, – попыталась я успокоить подругу.

– Ага, если только не засосет в сточную трубу, – бурчала в ответ Лилька.

– А что он сам-то говорит? – пыталась я докопаться до истины.

– Ну что он может говорить? Хорохорится! Типа ни о чем не жалеет, что сбросил наконец оковы семейной жизни, которые в последнее время были ему не под силу. Что любит меня и мы будем счастливы. Только это больше похоже на аутотренинг, как будто он пытается убедить нас обоих в том, во что сам не верит.

Новый год они с Вадимом собирались встречать в ресторане, потому что, как объяснила Лилька, «стараются как можно меньше оставаться наедине». Сына она отправила в детский санаторий, чтобы попытаться хоть как-то наладить новую семейную жизнь.

Итак, в новогоднюю ночь компанию мне составила лишь бутылка шампанского, и в свете последних событий я реально считала, что мне крупно повезло! «Одиночество, если разобраться, не такая уж плохая штука, – размышляла я, затягиваясь сигареткой и стряхивая пепел в стакан с чаем. – Можно сутки напролет сидеть в Интернете, давить прыщи, не брить ноги и есть конфеты, лениво закидывая фантики за диван. Еще можно лопать по ночам пирожные и не испытывать дикого чувства вины за еще одну пару лишних килограммов, потому что никому, кроме тебя, до этого нет дела».

Вот только сидящий на шкафу Ангел-Вредитель недовольно сморщил нос и проворчал, укоризненно качая головой:

– Как же мне не повезло! Я мог быть Ангелом-Хранителем какой-нибудь топ-модели и проводить время на светских тусовках и шикарных курортах! Сводить с ума олигархов и раскручивать их на бриллианты в четыре карата! А вместо этого я смотрю, как ты медленно деградируешь на своем диване с бутербродом в руке!

– Не ной! – нагло ответила я ему. – Вот умру от обжорства и будет тебе счастье – отправишься искать себе топ-модель!

– Да уж, «отправишься»! – плаксиво передразнил меня Вредитель. – Мы, ангелы, существа подневольные и хозяев не выбираем! Придется мне и в следующем твоем воплощении быть рядом и отрабатывать долги, потому что я не смог привести твою жизнь хоть в какой-то мало-мальский порядок!

– Сам виноват! – выпустила я струйку дыма в его недовольную физиономию. – Ты всегда плохо справлялся со своими обязанностями! Халтурно работал, раз в моей жизни не осталось ничего хорошего, кроме бутербродов! Вот и начинай суетиться, пока не поздно, чтобы случилось что-то хорошее и я вновь обрела крылья за спиной! Сгоняй в небесную канцелярию, поговори с начальством, может, выбьешь там лимит на какое-нибудь чудо, и мне вновь захочется встать с дивана и что-то изменить!

– Я уже сгонял… – загадочно ответил Вредитель, потирая пухлые ручонки. – Скоро встанешь со своего дивана! Я бы сказал – вскочишь, куда ты денешься! – и захихикал гаденьким потусторонним смехом.

Я поняла, что если не хочу окончательно испортить себе настроение, то подробности лучше не уточнять.

Итак, вечером последнего дня старого года я решила все же отдать дань традиции: накрасилась и надела новый пеньюар из черного шелка. «Хорошо, мне хоть карнавальный костюм не надо придумывать, как это было в детстве», – усмехнулась я про себя и отчего-то вспомнила тот давний Новый год, когда мне было пять лет и который я почти забыла.

Усадив нас на маленькие стульчики, воспитательница стала раздавать роли в новогоднем утреннике. Голубоглазая Зойка с тонкими косичками, мама которой работала в нашем садике, была торжественно назначена Снегурочкой. Девчонки завистливо поглядели на раздувающуюся от гордости Зойку, но воспитательница утешила нас тем, что ролей в утреннике хватит всем. Затем девочкам раздали роли снежных королев, снежинок и золушек, а мальчикам – роли зайчиков, медведей и звездочетов. Все радостно стали обсуждать свои будущие костюмчики, хвастаться, у кого есть голова медведя или настоящая волшебная палочка. Почему-то воспитательница обошла вниманием только меня и толстого Толика, и мы недоуменно поглядывали то на нее, то друг на друга. Не выдержав такой несправедливости, мы подошли к ней и удивленно спросили, какие же роли в новогоднем спектакле достанутся нам? Воспитательница долго и рассеянно смотрела в окно, потом на нас и, наконец, вынесла вердикт.

Вечером, дома, когда мама и бабушка уселись перед телевизором, я торжественно объявила им, что мне нужен новогодний костюм для утренника.

– Какой костюм? – не отрываясь от фигурного катания, спросила мама. – Снежинки или Снегурочки?

– Нет! – бойко ответила я. – Быть Снежинкой может каждый! Я буду Комком!

– К-кем? – уставились на меня родственники.

– Снежным комком! – гордо сказала я и приняла величественную позу, подобающую столь важной новогодней персоне.

– Батюшки святы! – развела руками бабушка. – Да зачем же тебе что-то надевать? Ты и без костюма вылитый комок!

– Нет, без костюма нельзя! – важно пояснила я. – Без костюма – это не по-новогоднему!

В течение четырех дней мама с бабушкой «лепили» комок из старых простыней, сшивая их нитками. Но простыни закончились, и в ход пришлось пустить почти все имеющееся в доме белье.

– Когда же этот ребенок прекратит есть? – сокрушалась мама, прострачивая простыни, которые медленно превращались в большой белый ком.

Костюм был готов накануне праздника. Но когда его на меня надели, он оказался таким тяжелым, что сползал на пол с моего упитанного торса, стоило мне сделать шаг. Мама не нашла ничего лучшего, чем прицепить его на папины полосатые подтяжки.

На утреннике я являла собой фееричное зрелище: огромный белый ком, сверху которого прилеплена белая, короткостриженая голова, по бокам горизонтально полу торчат руки, и крепился этот колосс на коротких, толстых, иксообразных ножках в белых колготках. На плечах у меня висели полосатые подтяжки с огромными хищными зажимами, бульдожьей хваткой вцепившиеся в бельевой ком.

Пожалуй, отличной компанией мне мог служить разве что толстый Толик, который изображал Спутник. Выглядел он очень похоже на меня, с той разницей, что на его нательном шаре, сделанном, в отличие от моего, из папье-маше и покрашенном серебрянкой, была прикреплена проволока, изображающая орбиту, вдоль которой лепились мячики разных размеров. Видимо, Толик был большим спутником сразу нескольких маленьких планет. Костюм ему делала бабушка, которая, надо полагать, была не очень сильна в астрономии.

Дети уселись на свои маленькие стульчики вокруг елки, нам же с Толиком принесли две табуретки с кухни. Так мы и сидели на возвышении, как два глобуса – белый и серебряный, с торчащими в стороны руками, в которых были зажаты новогодние подарки-кулечки с мандариново-конфетной композицией.

В зале так же сидели родители, которые со слезой умиления взирали на своих чад в сверкающих одеждах. Мои предки, натянув на меня новогодний наряд, предусмотрительно сдристнули, ссылаясь на занятость.

Пожалуй, все закончилось бы меньшим позором, если бы в разгар праздника меня не позвали под елку отрабатывать угощение. Надо было прочесть стихотворение для Деда Мороза, у которого и так при виде меня глаза полезли на лоб.

– Ну, давай, Комок, – сказал Дед Мороз и прыснул в усы. – Порадуй нас еще больше! Я приняла театральную позу, выставив вперед одну из своих косолапых ног, протянула вперед руку в трагическом – как мне казалось – жесте и стала декламировать, старательно выводя интонации Беллы Ахмадулиной, которая совершенно потрясла мое детское сознание, читая свои стихи по телевизору голосом неприкаянного привидения:

Девочка я была артистичная, поэтому на этой мажорной ноте топнула ногой, изображая танцующую елочку. Мой «комок» колыхнулся вверх и, издав что-то вроде «ух!», проворно сполз на пол вместе с новыми колготками.

Дальнейшее помню смутно. Зал ржал, Дед Мороз ползал по полу и бился в конвульсиях, воспитательницы тоже ржали, поэтому никак не могли натянуть мой «комок» обратно на меня. Наконец они плюнули и отвели меня в раздевалку, где посоветовали переодеться. Толик, посмотрев на мой бенефис, заплакал и отказался читать стишок, как ни уговаривала его бабушка.

«Тьфу ты, блин, – замотала я головой, сбрасывая воспоминания. – Может, неспроста я не люблю Новый год?»

На журнальном столике сиротливо стояла тарелка с семгой, пол-лимона и единственный, не разбитый во время многочисленных переездов, бокал из чешского хрусталя – последнее напоминание о моей далекой семейной жизни. Я написала на клочке бумажки новогоднее пожелание: «Встретить в новом году мужчину своей мечты!» – подумала, выкинула и написала другую: «Встретить в новом году миллион долларов!» Что-то мне подсказывало: такое желание более выполнимо.

Стрелка часов на Кремлевской башне неумолимо приближалась к двенадцати, и я стала открывать шампанское. Но тут возникла проблема – пробка в бутылке сидела так крепко, что вытащить ее не было никакой возможности. В панике я схватила полотенце, обернула пробку и стала крутить ее что есть силы, но она не подавала никаких признаков жизни. Часы били полночь, я металась по комнате, путаясь в полах шелкового пеньюара с бутылкой в одной руке и спичками в другой, пытаясь одновременно вынуть пробку и зажечь клочок бумаги, пепел от которого полагалось кинуть в бокал с шампанским и выпить под бой курантов. Зажженная бумажка тлела на тарелке с семгой, наполняя комнату запахом копченой рыбы, я яростно трясла бутылку, часы в телевизоре отбивали последнюю минуту старого года. И тут чертова пробка с оглушительным хлопком вылетела из бутылки и угодила прямо в одинокую, засиженную мухами лампочку на потолке, раздался глухой «чпок», и лампочка разлетелась на мелкие осколки, обильно посыпав семгу на столе. Из бутылки вырвался сноп шипучки и окатил меня, стол, телевизор и половину моей малометражной комнаты. Я схватила бокал и вылила в него остатки шампанского. «Черта с два! – пронеслось в моей голове. – Я все равно встречу этот трижды проклятый Новый год, чего бы мне это ни стоило!» Я схватила наполовину сгоревшую бумажку и попыталась закинуть ее в бокал, но она распалась на две части, и я увидела, как в полной темноте одна часть бумажки, разбрасывая голубой пепел, оседает прямо мне на колени, отчего на шикарном пеньюаре растекается большое пятно, являя миру мои голые белые ноги.

Я вскочила из-за стола – розовые трусы в горошек выглядывали сквозь огромную дыру в моем наряде, с головы стекало шампанское вперемешку с лаком для волос, глаза щипало от потекшей туши – подняла бокал с остатком пепла и выпила его залпом на последней секунде боя курантов.

– С Новым годом! – торжественно сказал мне телевизор.

– И ты не кашляй! – ответила я ему. – Полмиллиона мне в принципе за глаза!

Глава 2

С новым счастьем!

Письмо:

Божественный, 22

Я люблю, когда мне комплимент присылают, посмотри, сколько их на моей странице!

Пышка

А за что?

Божественный, 22

Я самый классный парень и очень люблю комплименты!

Допив остатки шампанского и выкинув в мусорное ведро рыбу, щедро посыпанную осколками лампочки, я улеглась в кровать и стала лениво щелкать пультом от телевизора. Там, на голубом экране, происходила какая-то иная, инопланетная жизнь. Улыбаясь во все тридцать два зуба, веселые и счастливые люди поздравляли друг друга, пели милые и пустые песенки, легко рифмуя «слезы – грезы», «жду – приду», «ты не такой – я рядом с тобой» и водили хороводы вокруг елки. «Интересно, – подумала я. – Для того чтобы следующий год сложился удачно, елки в лесу встречают Новый год возле трупа новогоднего человека?» За окном раздавались взрывы новогодних салютов, пьяные крики, вой машинной сигнализации и звон разбивающегося стекла. Это радостные сограждане крушили несчастные рекламные стойки, которые под моими окнами бьют регулярно: если «Зенит» проиграл или выиграл, если Олимпиада будет в Сочи или Билан победил на «Евровидении». Ну, а уж не разбить их в честь Нового года и вовсе кощунство.

Сна не было ни в одном глазу, и я включила компьютер. Удивительно, но на сайте обреталось довольно много народа – по всему видать, в эту ночь не одна я чокалась с телевизором. Мне тут же пришло письмо от приятного молодого человека тридцати четырех лет по имени Макс:

«Привет! Скучаешь?»

«Да, я сегодня одна, – ответила я. – А под звуки под окном уснуть не просто».

«Кто же спит в новогоднюю ночь? – удивился Макс. – Брось, так нельзя! Приглашаю тебя прокатиться по городу и запомнить эту ночь навсегда!»

Неожиданно идея показалась мне заманчивой. «Почему бы и нет, – подумала я. – Уснуть до утра мне вряд ли удастся, а романтическое новогоднее приключение – любимая тема кинематографистов всех стран. Может, через десять лет я буду рассказывать своим детям: „А познакомились мы с вашим папой в новогоднюю ночь. Я скучала дома в одиночестве, и он пригласил меня покататься по ночному городу“.

Я быстро натянула брюки, надела нарядную кофточку и стала ждать встречи. Через двадцать минут Макс подъехал к моему подъезду и при личном знакомстве оказался еще более симпатичным, чем на фотографии. Мы сели в машину, и жестом фокусника мой новый приятель достал огромный пакет, наполненный всевозможной снедью. Там была бутылка коньяка, конфеты, мандарины и даже аккуратно упакованные бутерброды с салями.

– А ты не выпил даже шампанского в новогоднюю ночь? – удивленно спросила я.

– Я сегодня с друзьями праздновал, но пришлось быть водителем – того привези, этого отвези. Да я не в обиде, в принципе не большой любитель спиртного. Но ты пей, не стесняйся! – С этими словами Макс извлек из бардачка настоящий коньячный бокал.

– Ого, да ты неплохо подготовился! – Мой интерес к новому знакомому возрастал.

– Если я приглашаю даму на свидание, то должен все предусмотреть, – подмигнул мне Макс. – Расслабься и получай удовольствие, детка! – и втопил педаль газа.

Новогодний Питер был божественно красив! Он утопал в огнях, тут и там переливались гирлянды на елках, мосты казались сказочными висящими в воздухе конструкциями, в небе растекались разноцветные салюты. Было светло, как днем, и удивительно тепло для этого времени года. За бортом термометр показывал +3, я открыла окно и свежий ветер приятно заскользил по лицу. От коньяка в голове зашумело и мне стало удивительно хорошо. По радио пел Том Джонс, я пила коньяк из большого красивого бокала, закусывала мандаринами, и новогодний праздник показался вдруг не таким уж и глупым.

Покатав меня по ночному городу около часа, Макс остановил машину в безлюдном переулке. «Сейчас приставать начнет!» – проницательно подумала я. Мне было хорошо и ужасно весело, даже секс в машине с едва знакомым мужчиной представился забавным приключением.

– Ты носишь чулочки? – игриво спросил меня новый приятель.

– Не-а, не ношу, – честно призналась я. – Они с меня сваливаются, если только не приклеить их «Моментом».

– А я ношу, – заговорщицки шепнул мне Макс и оттянул джинсы, из-под которых выглядывал пояс для чулок.

– Тогда тебе надо не джинсы носить, а мини-юбку и каблуки, – заметила я. Ситуация приобретала неожиданный оборот, мне становилось все смешнее, я уже начинала всхлипывать.

– А у меня и каблуки есть! – обрадовал меня мой знакомец и достал с заднего сиденья туфли на гигантских прозрачных каблуках, в которых кривляются у шеста стриптизерши.

– Круто! – присвистнула я. – А стриптиз будет?

– А ты хочешь?

На лице Макса отразилась такая мольба, что мне ничего не оставалось, как обреченно сказать:

– Конечно!

Видимо, пришло время отрабатывать коньяк и мандарины.

Макс просветлел лицом и одним умелым движением стащил с себя джинсы. После чего надел туфли и начал игриво ерзать дохлой попкой по кожаному сиденью.

– Ну ты что, в машине танцевать будешь? – нагло возмутилась я. – Иди уже на улицу танцуй!

Вообще-то я пошутила. Нет, честно, я не ожидала, что этот придурок распахнет дверцу машины и выскочит наружу. Это было фееричное зрелище: мужик, сверху одетый в полосатый свитер, а внизу в женские трусы и пояс с чулками, танцевал эротический танец на дороге при свете дорожных фонарей. Я бы не назвала этот танец зажигательной джигой, скорее, он напоминал одиночный вариант ламбады. «Танцор» вилял бедрами и выделывал такие па своими кривыми тощими ногами, что я плакала от смеха. «Эх, Саша Барон Коэн этого не видит, – с сожалением подумала я. – Он бы со своим „Бруно“ удавился!»

Пьяная компания на балконе ближайшего дома получала истинное наслаждение, наблюдая этот перформанс вместе со мной и, когда выступление закончилось, громко захлопала и стала кидать в Максимку конфеты, а он счастливо раскланивался, делая нелепые книксены. После чего сел в машину, все тем же привычным движением натянул джинсы и повернулся ко мне.

– По домам? – деловито спросил он.

– Ага! – ответила я с мыслью, что этот Новый год я определенно запомню.

В три часа ночи я вернулась домой. Устало смыла косметику, разделась и собралась было лечь в постель, но тут раздался звонок в дверь. Я чертыхнулась, накинула халат и пошла открывать дверь – на пороге стояла Юлька.

– Привет! – сказала она, протягивая мне шампанское и миску с салатом. – Мои еще в час спать улеглись, я тебе пыталась звонить, но связи нет. Поэтому приехала без звонка, извини. Была уверена, что ты не спишь.

– Уже нет, – вздохнула я.

– Ты понимаешь, я впервые за четырнадцать лет встречаю Новый год без мужа. Мне одиноко и страшно. Я не знаю, как это – быть одинокой женщиной.

– В целом – нормально, временами – довольно паршиво. Но ко всему привыкаешь, – попыталась я утешить подругу.

– Я постоянно думаю, что же сделала не так. Почему мне предпочли другую женщину?

– Да не почему! – отмахнулась я. – Просто закрылась одна страница твоей жизни, откроется другая. Ну, вспомни, разве ты была счастлива последние пару лет? Может, и хорошо, что все так разрешилось?

– Да, моя лодка давно дала течь, – с горечью призналась Юлька. – Но одно дело – дырявая лодка и совсем другое, когда она идет ко дну, а ты остаешься барахтаться одна, без опоры под ногами. Мне хочется выть от бессилия.

– Прости его и пусти обратно, – пожала я плечами.

– Считаешь, я не думала об этом? – Юлькины губы задрожали. – Но как мы сможем жить дальше? Теперь, когда я знаю о его сексуальных пристрастиях и его изменах? Я же постоянно буду это помнить! А он? Он же не станет другим! И стоит ему шагнуть за порог, я буду думать: какую еще извращенку он сейчас хлещет кожаным ремнем?

– Пусть он хлещет ремнем тебя, – предложила я.

– Что ты, у него ведь даже мысли не возникло, что я тоже женщина и могу принять его закидоны! – развела руками Юлька. – Меня забраковали! Я не гожусь для того, чтобы пороть меня по заднице! Мой удел – стирать, готовить, убирать и растить детей! Я же для него не женщина, а кухонный комбайн!

– А что ты хотела? Синдром мадонны и шлюхи – жена неприкосновенна, она этими губами детей целует, поэтому для сексуальных утех нужна шлюха. Самое странное, что мужчины так поступают действительно из любви.

– Понимаешь, если бы он просто с кем-то переспал, я бы пережила. Но он вступил в отношения, он полюбил другую! Нет, я не могу его простить! – подвела итог подруга.

– Ну, тогда давай закроем тему. Сегодня Новый год, и я предлагаю выпить по бокалу шампанского.

Мы быстро накрыли стол, разложили по тарелкам салат и налили шампанского в чайные чашки.

– Боже, ну как ты живешь! – возмутилась Юлька. – У тебя даже нет двух целых бокалов! Я обязательно подарю тебе бокалы под шампанское.

– Не надо, – отказалась я. – У меня полный шкаф одноразовой пластиковой посуды. Она не бьется!

Мы чокнулись, но не успели пригубить шампанское, потому что раздался требовательный звонок в дверь. Юлька вопросительно посмотрела на меня, я пожала плечами и пошла открывать. На пороге стояла запыхавшаяся Лилька с бутылкой виски в руке.

– Вадим меня бросил, ушел прямо из ресторана. Все кончено. А твой чертов телефон молчит! – выпалила она. – И ты не можешь оставить меня одну в эту ночь! Мы будем пить, пока не сдохнем! – Ну конечно, с чего это Лильке жалеть мою печень?

Она прошла мимо меня и толкнула дверь в комнату, где с чашкой шампанского в руке сидела Юлька.

– Круто! – оживился Вредитель, доставая поп-корн и удобнее усаживаясь на краю шкафа. – Может, опрокинем пару цветочных горшков? Будет женская борьба в грязи!

– Заманчиво, конечно… – задумчиво ответила я. – Но знаешь, мы должны иметь сострадание!

Молчание было долгим.

– Девочки-и! – сказала я, прерывая паузу. – Лично я ничего не имею против женского бокса, но соседи у меня нервные. Давайте вы пойдете на улицу и поговорите. Вот там, на углу, еще один целый рекламный баннер остался.

Юлька молча встала, накинула на плечи норковую шубку, подумала, сняла шубку, надела мой джинсовый плащ и, махнув Лильке подбородком, гордо пошла к выходу. Лилька понурила голову и поплелась следом, потом, что-то вспомнив, вернулась и сунула мне в руки принесенную бутылку.

Через полчаса я не выдержала, взяла вискарь, три пластиковых стаканчика и спустилась вниз. Улица, усыпанная мишурой, битым стеклом и слабопереваренным салатом оливье была пустынна, лишь где-то пьяные женские голоса выводили нестройным хором последний хит Муз-TV: «Комууу? Зачееем? А мы им посвящаааем жизнь!» Я зашла за угол – на крылечке какого-то офиса сидели мои подружки: у Лильки было расцарапано лицо и разбита губа, у Юльки расцветал багровый синяк под глазом. Они сидели в обнимку и пели на всю улицу. Я разлила спиртное по стаканам и сунула им в руки.

– Ну что, Дубцова и Гагарина, кто хочет сказать тост? – спросила я.

– С новым счастьем! – радостно объявила Юлька.

Глава 3

Правила встреч со старыми подругами

Письмо:

Pavel Shmelev, 34

Несчастная ты!

Pavel Shmelev, 34

Ну, и долго мне ждать ответа?!

На следующий день я проснулась поздно. Заняться было нечем, я не спеша убралась в комнате, помыла посуду и доела заветренный салат.

Девчонки уехали от меня под утро. Мне казалось, они стали еще более близкими подружками, чем были до этого. Их обеих бросил один и тот же мужчина, оказалось – это сближает. Теперь у них имелась общая тема для разговоров, и я была счастлива, что наконец-то избавилась от чужих страстей.

Новый год, как и следовало предполагать, не принес ничего нового, кроме недели каникул, которые бы мне вовсе не светили, если бы магазин, в котором я работала, не закрылся на косметический ремонт. Я смотрела в окно: на улице шел мелкий, редкий снежок, который таял, едва коснувшись асфальта. Было скорее мокро, чем холодно, и необходимость покупать зимнюю одежду отпала сама собой, что очень экономило финансы. Забавно выглядели барышни в дорогих норковых шубах, которые пропитывались путом из-за плюсовой температуры и уныло мокли под дождем, но желание их обладательниц прихвастнуть обновкой было сильнее здравого смысла.

Помнится, пару лет назад моя приятельница Наташка, с которой мы созванивались раз в три месяца, поддерживая вялотлеющие остатки былой дружбы, загорелась приобрести себе эксклюзивную шубейку. Семья на тот момент только что достигла уровня жизни менеджеров среднего звена, и Наташка чувствовала себя почти Абрамовичем. Она резко перестала ходить в дешевые магазины и ездить на общественном транспорте, при встрече наотрез отказывалась выпить пивка в ближайшей кафешке, а тянула меня в итальянский ресторан, где приходилось выкладывать триста рублей за бокал белого сухого вина – на мой вкус, чистейшей кислятины, вызывающей не хмель, а изжогу. Но Наташке эти понты представлялись необходимой составляющей ее новой богатой жизни.

Еще одной необходимой фишкой возросшего статуса Натаха считала норковую шубу, которая являлась практически униформой всех сотрудниц ее торговой фирмы. Подруга отправилась на поиски и вскоре в одном из пафосных бутиков на Невском проспекте нашла совершенно эксклюзивную шубу наимоднейшего фасона. Вышколенные продавцы, учуяв раненую жертву, подобно дальневосточным шаманам бегали вокруг потерявшей голову Натахи и трясли шубами разнообразной выделки и расцветки.

– Вы только посмотрите на эту красоту! – наперебой зомбировали они растерявшуюся покупательницу. – Норвежская норка! Видите, как играет мех, какое чудесное качества ворса и глубокий шоколадный оттенок! Компьютерная прострочка, обработка шкур по самой современной технологии! Да такой шубе цены нет! В такой же модели недавно приезжала на Неделю высокой моды в Москве сама Катрин Денев! – на все лады причитали молоденькие продавщицы, водя хороводы вокруг.

Ну, если уж Катрин Денев не устояла, то Наташка и вовсе не смогла. Придя домой, она торжественно объявила, что нашла наилучшее применение излишкам семейного бюджета. Услышав про шубу стоимостью в семь с половиной тысяч долларов, муж схватился за голову и впал в тоску. Он мужественно держал оборону целую неделю, защищая кредитную карточку от Натахи, но она не хотела слышать никаких доводов – ни о грозящем семье голоде, ни о глобальном потеплении, ни о ночных грабителях, что любят раздевать в подворотнях дамочек в дорогих шубах.

Наташка со своей стороны применила все доступные ей способы ведения боя – от истерик и уговоров до отказа готовить обед и выполнять супружеский долг. Хрупкий семейный мир менеджеров среднего звена погрузился во мрак и рисковал расколоться под тяжестью норковой шубы – цвет «горький шоколад», размер сорок восемь, второй рост.

Через неделю муж выбросил белый флаг и с криком: «Да пропади все пропадом!» – запустил в Наташку кредиткой. Шуба была куплена и со всеми причитающимися почестями доставлена домой на такси. Месяц Наташка была счастлива, демонстрируя покупку сослуживцам, подругам, продавщицам продовольственного магазина и всем встречным на улице женщинам. Она гордо несла на себе свой социальный статус, а муж уныло нес под ручку ее. Оставить без присмотра годовые денежные накопления он не мог, поэтому ежедневно встречал жену с работы, ловя понимающе-сочувствующие взгляды встречных самцов.

Через месяц случилось нечто, превратившее сладкий запах успеха в кислый уксус. В один не самый прекрасный день муж поволок Натаху на «Апрашку», где собирался недорого прикупить новые коврики в машину. Проходя мимо пестрых рядов китайских дубленок и вьетнамских курток, они вдруг остановились как вкопанные, уставив взгляд на точную копию Наташкиной шубы, призывно покачивающуюся на железной вешалке.

– Это же твоя шуба!.. – удивленно сказал муж.

– Ну, ты скажешь! – возмутилась Наташка подобному подозрению. – Это ее жалкая копия! – и попыталась прибавить шаг.

Но настырный супруг уже принял боевую стойку: он подскочил к шубе и стал внимательно ее изучать.

– Если ты покажешь мне хотя бы два отличия, – грозно прошипел он, – то, может быть, я сохраню тебе жизнь!

Из завалов одежды вынырнула юркая узкоглазая продавщица и стала радостно лепетать:

– Бери субу, хоросая суба, турецкая! Недорого отдам, три тысячи долларов всего!..

Наташка схватила мужа за рукав и потянула к выходу.

– Скидку дам! – неслось им вслед. – Две восемьсот хоцис?..

Но я понимала Наташку: главное – знать, что ты обладаешь уникальной, дорогой вещью, позволить себе которую может не каждый. И не важно, какова ее истинная цена, главное, сколько она стоит для тебя. Поэтому я так же, как и она, мечтала о шубе, чтобы гордо ходить в ней под питерским дождем и ощущать себя женщиной, которая выполнила в жизни, по крайней мере, программу-минимум.

Поскольку на мою долю выпала целая неделя свободного времени, я решила сделать то, что откладывала уже довольно долгое время – посетить старых подруг. Все мы, жители Крайнего Севера, волею судеб оказались в городе на Неве и имели счастливую возможность продолжить общение. Кого-то из них я знала с институтских времен, кого-то со школы, иногда мы созванивались и клятвенно обещали друг другу «встретиться в ближайшее время». Я подумала, что лучшего времени для визитов, чем первая неделя нового года, просто не представить, и села на телефон.

Первый визит я собиралась нанести своей институтской подруге Катерине, с которой мы не виделись года три, с тех самых пор, как Катька родила сына и стала проявлять все признаки «сумасшедшей мамаши». Иногда мы созванивались, и я знала из разговоров, что Катюха работает преподавателем математики в институте, что они с мужем купили в ипотеку двухкомнатную квартиру и что она безумно счастливая жена и мать.

Вы любите ходить в гости к своим замужним подругам? Я – нет! Обычно они приглашают вас словами: «Приходи днем, МОЙ будет на работе!» Вы покупаете в подарок ребенку плюшевую игрушку и шоколадное яйцо и бутылку сухого вина для поддержания разговора (не с ребенком, конечно – с подругой). Потом вы сидите на кухне, где ваша подруга одной рукой готовит семейный ужин, а другой – рисует домик в альбоме своему чаду. Периодически она вспоминает о вас и пытается изобразить искренний интерес к вашей жизни, хотя вы понимаете, что доставить ей наивысшее удовольствие вы можете, только слушая бесконечные рассказы о ее самом одаренном, вундеркиндоподобном, сальвадордалиобразном, моцартопревосходном четырехлетнем карапузе. Вы смотрите на хозяйское дитя, которое засовывает в рот три конфеты сразу и, не затыкаясь ни на минуту, несет всякую чушь, смотрите терпеливо, с самой фальшиво-приторной из набора своих улыбок и с трудом подавляемым желанием дать малому пендаля и выставить его за дверь.

Плюс ко всему вас раздражает необходимость курить на лестнице, запрет на употребление разговорных оборотов речи, даже когда вы говорите о политике, и задание нарисовать рядом с домиком колодец и собачку, пока подружка шинкует салат.

Ближе к вечеру взгляд хозяйки становится тревожным, она постоянно смотрит на часы и повторяет, как мантру: «Сейчас наш папа придет, кушать будем!» Вы видите, что она заметно нервничает, и тоже начинаете поддаваться панике. «Кто там знает ее мужа? – нервно поглядываете вы на дверь. – Может, он реинкарнация Синей Бороды или буйно-помешанный брат-близнец Валуева?»

– Мне в общем-то идти пора… – говорите вы делано-спокойным голосом, предпринимая первую попытку вырваться на свободу.

– Ну что ты! – возмущенно машет руками хозяйка. – Даже и не думай! А как же ужин?

К тому времени, когда хозяин подходит к дому, нервное напряжение на кухне достигает апогея. Подруга уже даже не пытается делать вид, что поддерживает беседу, а вы вдруг ловите себя на том, что, нервно вцепившись в альбомный лист, завершаете изображение фермерского хозяйства на ста гектарах, включающего два дома, колодец, собаку с будкой, три березы у забора и свиноферму на сорок свиней с портретно выписанными лицами.

Звук шагов на лестнице звучит для вас поступью Командора, вы вспоминаете незавидную участь Дона Гуана и вжимаетесь в стену так, что кажется, она принимает ваши очертания. И вот, когда нервы окончательно сдают и вы тоскливо посматриваете во двор из окна четвертого этажа, понимая, что не так уж сильно боитесь высоты, раздается звук открываемой двери, и входит ОН – нечто серо-невнятное в очках, вид – «офисный планктон», подвид – «манагер обыкновенный».

И тут вас охватывает полное недоумение: почему ваша институтская подруга, которая в 1994 году в ресторане одним ударом выбила челюсть наглому морячку, поинтересовавшемуся цветом ее трусиков, которая назвала старым козлом похотливого преподавателя научного атеизма, после чего сдавала экзамен восемь раз; та самая подруга, которая отбила вас, пьяную в сосиску, у четырех постовых милиционеров и на себе отволокла в общагу, – сейчас стоит навытяжку перед этим серым Крысенком и говорит срывающимся голосом, что «мы выпили совсем чуть-чуть за встречу и ужин уже на столе»? А Крысенок в это время недовольно подергивает мордочкой, изображая крайнюю степень недовольства, едва заметно кивает вам головой, обдавая взглядом, полным холодного презрения, и скрывается в комнате, сообщая по дороге, что откушать желает у телевизора.

Потом подруга начинает метаться между кухней и комнатой, таская туда подносы с едой, а Крысенок пищит каждые две минуты недовольным скрипучим голоском: «А где кетчуп?», «А где соль?», «А где пиво?». Вы понимаете, что аппетит у вас отбит, по крайней мере, до завтра, и вежливо отказываетесь от угощения, рассеянно предложенного хозяйкой, замечая, впрочем, облегчение на ее лице. Становится так же очевидным, что мерзкая животинка не успокоится, пока вы не освободите его законную норку от своего присутствия, и когда вы вновь делаете попытку пробраться к выходу, подруга задерживает вас уже без прежнего энтузиазма.

Вы неловко прощаетесь в тесном коридоре, обещая друг другу видеться как можно чаще, а Крыс смотрит на вас ненавидящими глазками через дверную щель, и вы уже не понимаете: показалось вам или он действительно нервно шевелит усиками и бьет по полу облезлым розовым хвостом? Отчего нас так не любят мужья наших подруг? Видимо, оттого, что мы знаем, с кем их жены спали до них, и подозревают, что мы не одобряем их окончательного выбора.

Короче, я решила не переживать весь этот жалкий спектакль еще раз и настояла, чтобы мы с Катюхой встретились в кафе. Как обычно, я опоздала. Впрочем, не так уж сильно, на какие-то пятнадцать минут, но подруга встретила меня в предистеричном состоянии. Она стояла у входа, сильно располневшая, в темной мешковатой одежде и со странно-растерянным выражением лица.

– Ты почему так долго? – почти кричала она, и губы ее нервно дрожали. – Я тут уже двадцать минут стою и не знаю, что делать!

Я посмотрела на нее вопросительно: вроде Катюха никогда не отличалась чрезмерной возбудимостью психики.

– Да ладно тебе, – примирительно сказала я. – Это отличное место, я всегда сюда хожу, что тебе мешало сесть за столик и выпить чашку кофе?

– Ты знаешь, я не хожу по кафе и ресторанам, – нервно отмахнулась подруга. – Я стояла тут, как дура, и боялась зайти внутрь.

Я удивленно пожала плечами и потянула ее за собой. В этом заведении я действительно завсегдатай, так как находится оно прямо напротив моего дома и работает круглосуточно. Раньше, когда я еще не была заражена неизлечимым вирусом интернет-зависимости, я любила прийти сюда в одиночестве и до утра пить пиво, болтая с официантами и угощаясь халявным кальяном. Нынче же я частенько устраивала здесь встречи со своими сайтовскими ухажерами, раскручивая их на щедрые чаевые.

Народу в кафе было много, но официантки, увидев меня, приветливо замахали руками и тут же убрали с одного из столиков табличку «стол зарезервирован».

– Как всегда? – улыбаясь и расставляя приборы, спросили они.

– Катюха, что будем пить? – обратилась я к подруге, мысленно извиняясь перед печенью.

– У меня мало денег, – растерянно залепетала та, вжимаясь в стул.

– Слушай, расслабься, – махнула я рукой. – Зря я, что ли, пахала до тридцатого декабря? Имею право пропить новогоднюю премию!

Мы заказали бутылку коньяку, закуску, кальян. Потихоньку подруга пришла в себя, расслабилась, и беседа плавно потекла по накатанному руслу. Сначала мы вспомнили самые смешные институтские истории, потом друзей молодости и, отдав дань совместному прошлому, сели каждая на своего конька. Катька, как всегда, взахлеб рассказывала о сыне, превозносила прелести материнства, потом расписала мне преимущества семейной жизни и плавно перешла к проблемам: кредиты, вечная нехватка денег и болезни ближайших родственников. Мне в принципе было все равно, о чем говорить. Я была рада увидеть старую подругу, ведь есть какая-то кармическая связь у людей с общей молодостью.

По мере опустения бутылки Катюха становилась все более грустной.

– Кать, ну а как жизнь-то вообще? – спросила я ее, закуривая сигарету. – Ну, без всей этой официальщины. Ты счастлива в браке?

И тут подругу прорвало. Она стала ныть, что очень комплексует, набрав вес, муж перестал заниматься с ней сексом, в старую одежду она не влезает, а на новую у нее нет денег. Что она устала от однообразия, чувствует себя старухой и иногда ловит себя на мысли, что мечтает о внуках. Я удивленно смотрела на Катьку, которой было всего тридцать четыре, и не верила своим ушам!

– Ну ты, Катьк, даешь! – выдохнула я. – Знаешь, я в Интернете познакомилась с женщинами, которым за шестьдесят. Они путешествуют по миру по студенческим путевкам, делают эротические фотосессии и ищут любовь! Как же ты дошла до такого кризиса? Дети – это, наверное, прекрасно, но ведь у тебя есть собственная жизнь!

– В моей жизни тоже есть немало плюсов! – Катька постаралась придать уверенности своему голосу, но он предательски задрожал. – Знаешь, я не понимаю, как ты живешь! – неожиданно зло заявила она мне. – Я реально не понимаю! Ну как ты можешь радоваться жизни, когда у тебя нет детей?

– Кать, а какие у тебя есть еще радости, помимо материнства? – спросила я.

– Когда у тебя появляется ребенок, все остальное отходит на второй план! – назидательно ответила подруга.

– Ой, Кать, не так быстро! – Я начинала откровенно злиться. – Я сейчас блокнот достану и начну рецепты счастья записывать, а ты диктуй! Вот я как раз и радуюсь «всему остальному», чего у тебя давно уже нет!

– А ты думаешь, в чем счастье? – продолжало нести подругу. – Вести себя в тридцать шесть лет так же, как в двадцать? Прыгать из постели в постель, развешивать на сайте свои фотки с голыми сиськами, быть завсегдатаем окрестных кабаков?

– Нет, ну что ты! – язвила я. – Счастье – это одеваться в холщовый мешок, чувствовать себя старухой в тридцать четыре года, не выходить никуда дальше работы и ближайшего продуктового магазина, не иметь секса по полгода и называть все это «счастливой семейной жизнью»!

– Ты ведешь себя, как шлюха! – крикнула Катька.