Алмазный остров Сухов Евгений
И «баронесса» сунула в руку управляющего восемьсот рублей. Тот деньги принял и машинально отщелкнул на счетах восемь косточек.
– Да, вот еще отца с дочкой вам оставляю, – произнесла «баронесса», прижимая к груди бумажный пакет с футлярами внутри. – Чтобы у вас каких-нибудь сомнений не возникло…
– Что вы, какие сомнения, – пролепетал Яцек уже в спину выходящей из магазина «баронессы».
Из окна магазина было видно, что она села в коляску и быстро укатила. Очевидно, очень торопилась за своими восьмьюдесятью тысячами, забытыми на бюро.
Через двадцать минут Яцек в первый раз посмотрел на часы. И вздохнул.
По прошествии получаса после отбытия Амалии за деньгами послышался стук копыт, и против магазинных окон остановился экипаж. Яцек облегченно выдохнул и пошел навстречу. Однако в магазин вошла вовсе не «баронесса», а молодой господин в котелке и с тонкими усиками. Он попросил показать ему обручальное кольцо, долго выбирал и купил самое дешевое.
Яцек снова взглянул на часы. Минуло более сорока минут, как отъехала «баронесса», и первые признаки сомнения нарисовались на лбу управляющего двумя поперечными морщинами. Он посмотрел на старика-«отца», «бонну» и «дочку» «баронессы». Они стояли притихшие и, похоже, старались не дышать, старательно отводя взоры от Яцека. Только девочка была безмятежна и встретилась взглядом с Яцеком. Ее взор не выражал ничего, кроме застывшего в нем удивления, словно все, что она созерцала вокруг, она видела впервые.
– Где ваша дочь? – на ломаном немецком спросил Яцек «промышленного магната».
Старик молчал.
– Где пани баронесса? – спросил он женщину, но та лишь пожала плечами, словно не поняла вопроса.
Яцек неожиданно осознал, что пани «баронессу» он может больше никогда не увидеть, и по всему телу у него побежали холодные противные мурашки.
Что делать? Шестьдесят пять тысяч рублей! Это же огромное состояние! Каким нужно быть глупцом, чтобы профукать его в течение получаса! Как можно было отдать драгоценности без полной оплаты?!
Эта баронесса явно замагнетизировала его. Она просто колдунья!
Управляющий вплотную подошел к старику.
– Кто была эта женщина?
Старик молчал.
– Я вас спрашиваю, кем приходится вам эта дама? – обратился он к «бонне».
– Мы ее сегодня видели в первый раз, – призналась женщина.
– Вы хоть знаете, как ее зовут?
– Нет, пан, мы этого не знаем, – спокойно ответила матрона. – Она пришла к нам сама и сказала, что нам надо будет просто сопровождать ее некоторое время. Для представительства. Что мы и сделали.
– Для представительства?! – взорвался Яцек, осознавая весь ужас случившегося. Последняя надежда, что баронесса все же окажется настоящей, только что умерла с последними словами «матроны».
– Да, для представительства, – охотно повторила «бонна». – Так она сказала сама…
В данное мгновение управляющего Яцека вдруг посетила скверная мысль, что если в жизни горя больше, чем радости, то, возможно, жить решительно не стоит. И вряд ли стоит осуждать тех, кто наложил на себя руки. Пожалуй, что их надлежит понимать и даже жалеть…
Он вдруг неожиданно успокоился и усталым голосом спросил:
– Вы знаете хоть, где она живет?
Старик молчал.
– Я спрашиваю, вам известно, где она живет? – заорал вдруг Яцек прямо ему в лицо.
– Она снимает на окраине меблирашку, – невозмутимо ответила за старика женщина.
– Что? Меблирашку? На окраине?! Господи!
– Так точно! – по-военному ответил наконец заговоривший старик, смахивая капли пота со лба. – В меблированных комнатах пани Строгановской.
– Хоть что-то! – отвечал управляющий. – Ну, чего, стоишь, – крикнул он подошедшему сторожу, – задержи этих проходимцев, пока не появится полиция!
Немедленно на окраину города был отправлен приказчик. Троица же – старик, женщина и девочка – прошли в заднюю комнату магазина, как бы заарестованные управляющим. Старик по большей части молчал, женщина смирно и флегматически дожидалась дальнейшего развития событий, а девочка продолжала смотреть на мир широко раскрытыми глазами.
Когда вернулся приказчик, Яцек разговаривал по телефону с отцом. Полторацкий-старший нещадно ругался, называл сына придурком, и дважды в его речи прозвучало донельзя обидное слово «мудак».
– Хорошо, отец. Да… Да… Совершенно согласен с вами. Да… Хорошо. Так я и поступлю…
Закончив телефонный разговор с отцом, Яцек вытер вспотевшее лицо платком и обратился к приказчику:
– Ну, что?
Вопрос прозвучал в столь безнадежной тональности, что ответа можно было уже не слушать, да и не говорить. Но приказчик все же ответил:
– Пани баронесса съехали из нумера час назад…
– Куда?!
– Хозяйка нумеров не ведает.
– Звони в участок, – приказал приказчику Яцек.
– Чего?
– Ты глухой? Звони в участок, сказано!
В этой части Варшавы, населенной людьми с титулами и достатком, происшествия уголовного характера случались до чрезвычайности редко. Посему занимать место пристава в этом уголке города считалось некоторым повышением по отношению к приставам всех остальных частей города и предместий. Службою ни пристав, ни его помощник обременены особо не были; вследствие этого звонок из ювелирного магазина пана Полторацкого прозвучал как гром среди ясного неба.
На экстренный вызов полицейский пристав Яков Васильевич Щелкалов решил отправиться лично. Ну а коли пошел пристав, так помощнику остается только следовать за ним.
В магазин Щелкалов вошел вместе с помощником и городовым. В подобного рода заведениях Якову Васильевичу бывать приходилось редко, разве что по долгу службы, но надо признать, он уж и не помнил, когда это произошло в последний раз. Поднапрягшись, он покопался в памяти… Верно, это было три года назад, когда он приобрел вот в таком же магазине золотые сережки для жены, дабы отметить подарком двадцатилетие их супружества. Ишь ты!
Колокольчик в дверях звякнул дважды. Тотчас к приставу кинулся бледный молодой мужчина с ранними залысинами на лбу, представившись управляющим Яцеком Владиславовичем Полторацким. Волнуясь и перескакивая с одного на другое, он рассказал про похищение «баронессой» двух самых дорогих изделий магазина: бриллиантовой подвески и алмазного колье.
– На шестьдесят пять тысяч пятьсот рублей обокрала наш магазин, воровка, – сетовал полициантам Яцек Полторацкий, заламывая руки и подпуская слезу в голос. – Кто бы мог подумать, панове, ведь с виду такая приличная женщина… А как она была одета!
Щелкалов и помощник переглянулись: способ, при помощи которого были похищены дорогие украшения, был положительно нерядовым, даже весьма оригинальным. Скорее всего, это было не похищение в чистом виде, а хорошо продуманная и исполненная афера в духе Соньки Золотой Ручки. Уж не сбежала ли снова знаменитая мошенница и воровка с каторги?!
Да нет, не похоже…
Судя по описанию, данному приказчиком, представившаяся баронессой фон Гольстен была много моложе знаменитой Соньки, хотя действовала так же нагло и дерзновенно. Что ж, можно считать, что следствие по делу о похищении драгоценностей в ювелирном магазине пана Полторацкого открыто.
Покудова помощник проводил с управляющим и приказчиками дознание, записывая их показания, пристав прошелся по магазину.
Красота!
Чего только не предлагал покупателям с тугим кошельком магазин Владислава Полторацкого! Серьги, броши, браслеты, портсигары, кольца и перстни стоимостью в двухгодичное жалованье частного пристава; кулоны, брелоки, жемчужные бусы, алмазные и бриллиантовые подвески, жемчужные, коралловые и бриллиантовые колье в стоимость дома в Москве или Петербурге, или даже целого имения.
И ведь находятся люди, кто все это покупает!
Помощник тем временем опросил управляющего и двух приказчиков. По их показаниям, женщина, представившаяся баронессой фон Гольстен, весьма хорошо говорила по-немецки, понимала польский язык и имела от роду около тридцати лет. Она была стройна, ухоженна, среднего росту; внешность имела привлекательную, нос обычный, с небольшой горбинкой; лоб большой, чистый, безо всякого намека на морщины; волосы темные, глаза карие.
– Да, вспомнил!.. У нее еще был такой взгляд… блестящий и влажный, что ли… – добавил Яцек.
– Влажный? – удивленно переспросил Щелкалов.
– Ну да, влажный, – повторил Яцек. – По крайней мере, я бы сказал именно так.
– Вы уже это сказали, – заметил ему пристав. – Еще что-нибудь запомнили?
– Нет, – ответил Яцек, подумав.
– А вы? – обратился пристав к обоим приказчикам.
– Нет, – ответил один, покачав головой.
– Нет, это все, – сказал другой, пожав плечами.
– Хорошо, – произнес Яков Васильевич. – Вы никуда не собираетесь выезжать?
– Не предвидится, – ответили оба приказчика.
– А вы? – обернулся пристав к Яцеку.
– Куда же теперь ехать-то, – обескураженно протянул управляющий.
– Это я к тому, – пояснил Щелкалов, – что ежели мы эту так называемую «баронессу» заарестуем, так чтобы вас всегда можно было найти, чтобы произвести очную ставку или опознание.
– Ясно, – ответил Яцек. – А вы ее… заарестуете?
– Несомненно, – ответил полицейский пристав. – Вопрос лишь во времени.
– А драгоценности?
– Что драгоценности?
– Драгоценности вы ее заставите вернуть? – с надеждой посмотрел на Щелкалова Яцек.
– Это зависит от того, как скоро мы ее изловим, – ответил пристав. – А в нашем деле, сами понимаете…
– Хотелось бы поскорее, господин пристав, – просящим тоном произнес Яцек Полторацкий.
– Нам тоже… Здесь наши желания вполне совпадают. – Пристав коротко посмотрел на помощника и добавил: – Что ж, приносим вам наши соболезнования по поводу утраты ценностей и спешим заверить вас, господин управляющий, что полиция Варшавы в нашем лице приложит все возможные усилия, дабы изловить мошенницу и заставить ее понести заслуженное наказание. Можете передать это вашему батюшке.
– Вы даже не представляете, как мы на вас надеемся! – с чувством отозвался управляющий.
– Родственников «баронессы фон Гольден», – Щелкалов посмотрел на старика с «бонной» и девочку, – мы забираем с собой, в участок и… с тем разрешите откланяться и принять от нас заверения в совершеннейшем нашем почтении, – слегка приподнял он котелок.
Когда за полицейскими закрылась дверь, Яцек обхватил голову руками. Хотелось плакать и рвать на груди волосы, а голову посыпать пеплом. Да что там пеплом, землей!
Еще от накативших треволнений сильно хотелось выпить.
Яцек прошел в дальнюю комнату и достал из тумбочки стола бутылку с коньяком и высокий бокал. Налил на донышко бокала темно-коричневый напиток, подержал в руке, понюхал… Долил до трети бокала, затем, подумав, налил до половины и одним махом опрокинул содержимое в рот. Проглотил, выдохнул и уставился в одну точку.
На душе было муторно и скверно. Но рвать на груди волосы и посыпать голову пеплом уже не хотелось…
Глава 5
ГРАФ-РЕСПУБЛИКАНЕЦ
Лучшего убежища, нежели у Ванды, трудно было сыскать.
Вечерами, ближе к ночи, певичка уходила на службу и возвращалась только под утро. Затем отсыпалась и весь день до позднего вечера была в распоряжении Артура. Губ она больше не красила, в результате чего выглядела свежее и как-то по-домашнему, что действовало на «графа» успокаивающе и где-то даже возбуждающе.
Два дня пролетели, как несколько часов.
В варшавских газетах, которые покупала Ванда по просьбе Артура, никаких сообщений относительно его розысков не встретилось. Очевидно, полиция решила обойтись собственными силами, не привлекая внимания общественности к его персоне. Это настораживало, но и внушало некоторую надежду на возможность успешного пересечения границы. Нужно было либо раздобыть подходящие документы, либо найти нужного человечка, который сумел бы организовать переход границы. Когда в газетах появится объявление о его розыске с описанием его примет, сделать это будет много труднее.
На третий день, после двукратного соития, возлежа на оттоманке, они с Вандой беседовали о пустяках. Благостное состояние души и тела, которое возникает после предания любовным ласкам всего себя без остатка, не предполагало серьезных разговоров, однако Артур все же вскользь упомянул об утере документов и невозможности выезда за границу.
– Так выправь документы, и дело с концом, – без интонаций заметила на это Ванда.
– Не могу, – ответил Артур. – Русская полиция знает, что я принадлежу к партии французских социал-демократов и приехал в Россию налаживать связи с паном Пилсудским и другими польскими социалистами. Мы, сторонники объединенной и независимой Польши, как кость в горле для русского царя и его сатрапов.
– Так ты революционэр! – восторженно произнесла Ванда и приподнялась на локте. Ее взор, обращенный на Артура, пылал обожанием и восхищением.
– Да, дорогая, можно сказать и так, – согласился социал-демократический граф. – Мне срочно надо уехать в Вену, где меня ждет мой связной, да вот ума не приложу, как это сделать. Только это, – он строго посмотрел на нее и приложил палец к губам, – строго секретная информация. И за ее разглашение по законам нашей организации полагается смерть.
Ванда надолго замолчала. Потом, когда они стали строить планы завтрашнего дня, она вдруг выпалила:
– Кажется, я смогу помочь тебе.
– В чем? – не понял сразу Артур.
– Ну, о чем ты говорил, – выбраться за границу.
– Шутишь? – улыбнулся Артур, на самом деле превратившись в слух и внимание.
– Отнюдь, я вполне серьезно. Дело в том, что у меня есть сестра. А у сестры муж. Он мировой судья. Живут они в Люблине, и однажды муж сестры помог перебраться за границу одному русскому князю, замешанному в заговоре против царя. Кажется, его звали Крылаткин.
– Может, Кропоткин?
– Не помню, – Ванда виновато улыбнулась. – Хочешь, я напишу ей письмо?
– А это будет удобно? – спросил Артур.
– Разумеется, ведь она же моя сестра. – Ванда посмотрела на Артура, и ее глаза стали печальными. – Одно плохо.
Она замолчала и отвернулась.
– Что же плохо, дорогая? – повернул ее к себе Артур.
– То, что ты от меня уедешь. Но ведь тебя все равно не удержать, правда?
«Правда», – хотел ответить Артур, но промолчал.
Ванда всхлипнула и стала похожа на ребенка, которого хочется успокоить и пожалеть. Он успокоил ее. По-своему. И пожалел. Как мужчина может успокоить и пожалеть женщину, когда они лежат в постели, соприкасаясь голыми телами.
Ответ пришел неожиданно быстро. Это для Ванды. Для Артура письмо от сестры Ванды пришло не так уж и скоро. В письме Юзя – так звали старшую сестру Ванды – отписала, что она и ее муж сделают все возможное для человека, отдающего свои силы и помыслы восстановлению Великой Польши.
Пришла пора расставаться. Ванда буквально ревела, и слезы ручьем лились из ее глаз.
– Не плачь, – Артуру было неловко. Последняя женщина, которая плакала из-за него, была его матушка, когда он был вынужден покинуть Россию. Остальные женщины в его жизни, которых он оставлял или которые оставляли его, либо посылали ему в спину проклятья, либо пытались оправдываться и вернуть его. Так или иначе, но у тех и других глаза были сухи.
Но Ванда… Неожиданно для самого Артура в их отношениях возникло нечто особенное, чего у него не случалось с другими женщинами.
– Не плачь, – повторил Артур и погладил ее по голове. – Может, свидимся еще…
Маркиз протянул оставшиеся у него деньги, но она не взяла их, отказавшись движением головы. Говорить Ванда не смогла из-за накативших рыданий.
Потом они обнялись и простояли так какое-то время.
– Ну, я пошел, – сорвавшимся вдруг голосом произнес Артур. – До видзення.
Ванда лишь качнула головой. В общем, как говорится в таких случаях, они расстались друзьями.
На вокзале он удачно сел в поезд и по приезде в Люблин сразу направился к Юзе.
Дома ее не оказалось. Ее муж тоже еще не возвратился со службы, поэтому Артур любезно принял приглашение экономки – что встречала его, буде извещена о приезде «графа», – разместиться покуда в гостиной и откушать кофею. Потом его отвели в комнату, выделенную для него.
Скоро пришла пани Юзя. Она была года на два постарше Ванды и немного полнее, хотя полнота имелась именно в тех местах, против которых мужчины вряд ли имели что-либо против.
Представившись, Артур быстро расположил Юзю к себе, и когда вернулся со службы ее муж, они были уже добрыми друзьями. Супруг Юзи, несмотря на свою строгую должность, оказался человеком вполне добродушным и крепко любящим свою «Великую Польшу, отданную на растерзание милитаристическим державам», в число которых он включал и Россию.
Артур не спорил с ним. Напротив, надев личину французского графа-республиканца и интернационалиста, он рьяно поддерживал судью и несколько раз повторил, что Юзеф Пилсудский именно тот человек, который необходим сегодня как воплотитель идеи возрождения Речи Посполитой. Мол, это не только его, графа Ламбера, мнение, но и парламента и правительства Французской Республики в целом.
– Франция всегда поддержит вас, поляков, в борьбе за вашу независимость, – горячо говорил Артур, расхаживая по гостиной. – Для этого я был послан к вам парламентом Франции, чтобы открыто объявить вам об этом, несмотря на близость русского царя. Кроме того, вас поддержат Австро-Венгрия и Германия, которые не хотят усиления России, развивающейся сейчас слишком быстрыми темпами. Нет, сильная Россия не нужна ни полякам, ни французам, ни остальной Европе. Всем нам нужна Россия, занимающаяся своими внутренними проблемами. И мы, свободные страны Европы, устроим ей эти проблемы.
Муж Юзи был в восторге от гостя. Конечно, он, как истинный патриот Польши, поможет другу своей многострадальной родины и сделает все, что в его силах, чтобы его сиятельство выехал за пределы империи без осложнений. Но ему бы очень хотелось, чтобы высокий гость провел хотя бы дня два у него дома, чтобы иметь возможность и удовольствие пообщаться с ним подольше. У него, судьи, есть, на его взгляд, весьма интересные и перспективные планы относительно обустройства независимой Польши. И советы графа об этих планах, как человека и посланца республиканской Франции, конечно, занимающего в своей стране не последнее положение, были бы весьма ценны и полезны.
– Я бы с превеликим удовольствием остался погостить у столь ревностного служителя своей отчизне и патриотически настроенного гражданина возрождающейся Польши, – мягко возражал Артур, положив длань на судейское плечо. – И конечно, с интересом выслушал бы ваш план обустройства обновленной и независимой Польши, а возможно, и посоветовал что-нибудь дополнить или даже исправить. Однако, – «граф» притворно вздохнул, – дела требуют моего немедленного выезда из России и прибытия в Вену, где меня давно ждут мои социал-демократические товарищи. Не приехать к ним в означенные сроки равносильно измене как им, так и нашему с вами общему делу возрождения Великой и Неделимой Польши…
Артур строго посмотрел в глаза судьи и тяжело вздохнул. Потом перевел взгляд на Юзю, взор которой пылал патриотизмом, восхищением и чем-то похожим на вожделение. Вероятно, не будь в данный момент мужа, она в патриотическом экстазе отдалась бы графу в знак безграничной поддержки его планов и ради возрождения Великой и Неделимой…
Назавтра, встав в семь часов утра, Артур с судьей выехали в приграничное село Замостье, расположенное в непосредственной близости от австро-венгерской границы. Час ехали по «железке», потом еще верст пятьдесят с лишком до села. Вся дорога заняла более четырех часов, так что, по сельским меркам, приехали они в Замостье в точности к обеду.
Таможенного чиновника и короткого приятеля судьи они застали дома. Судья переговорил с ним по-польски; таможенник, время от времени почтительно поглядывая на «графа», затем удовлетворенно кивнул, и разговор, по-видимому, был исчерпан. Отобедав вместе и выпив на дорожку вина, судья, таможенник и Артур сели в дрожки и выехали из села.
Граница с Австро-Венгрией начиналась почти сразу за Замостьем. Разграничительной полосой между двумя государствами служила небольшая речка, через которую был перекинут деревянный крепкий мост. В начале моста находился шлагбаум и дом таможни, в которой приятель судьи, очевидно, был главным. Он отдал команду часовому поднять шлагбаум, что тот и проделал. Артур расцеловался с судьей, который неожиданно прослезился и вытирал глаза носовым платком, и с чувством пожал руку таможеннику. Затем ступил на пограничный мост – и через несколько шагов был уже в Австрии. Несмотря на простоту перехода границы, сердце его учащенно билось.
Свобода…
Без паспорта, практически без денег, но – свобода, черт ее побери!
Глава 6
ВЫ ВИДЕЛИ БАРОНЕСС?
Когда пристав второй полицейской части Жалейко и околоточный надзиратель Хамзин, упустив «графа-маркиза», вернулись в гостиницу, дамы, что была с ним, уже простыл и след.
– А где та блудница, что была с маркизом? – хмуро спросил Жалейко Дворжака, на что владелец гостиницы лишь пожал плечами.
– Вы знаете ее? – спросил у Дворжака околоточный Хамзин.
– Нет, – тотчас ответил Дворжак.
– Как же так? У вас в нумере находится женщина, ночует, предается любви с мошенником, выдающим себя за графа, а вы об этом ни сном ни духом?
– Хозяйство у нас большое, уследить за всем невозможно, но я сейчас спрошу у коридорного, – ответил Дворжак и исчез.