Вверх тормашками – вниз Аджикой (сборник) Кобах Сергей

Робототехника

Во времена журналов «Техника молодежи», «Юный техник» и прочего прикладного чтива лет мне было совсем мало, а вот желания творчества просто запредельно. Можно сказать, что, кроме желания, ничё больше и не было. Инструкции, красочно расписывающиеся в журналах, были в общем-то доступны моему пониманию, но вот с деталями была прям беда. Не было деталей. И даже когда я спаял свой первый и, как потом рыдая мне пообещали родители, последний стробоскоп, то детальки для него я честно спиждел у трудовика из специальной каморки, в которой он хранил тоже спижженные им различные радиотехнические изделия, которые предназначались для дальнейшего препарирования, дабы извлечь столь дефицитные детали.

Трудовик, судя по всему, медвежатник был махровый, поскольку постоянно, служа примером ленивым муравьям, что-то тащил в свою каморку. И ни разу не попался.

Мы тоже тащили, правда уже из каморки. И тоже ни разу не попались. Поэтому на социально-криминогенной лестнице ставили себя вровень с трудовиком.

Но все выпаянные радиодетали почему-то не хотели складываться в схемы. То есть они складывались, но почему-то не работали. Работал один стробоскоп, что для меня до сих пор загадка.

Так и закончилось бы мое радиостроение одним стробоскопом, если бы в новом номере не напечатали статью про роботов.

Там, конечно, не рассказывали, какие детали и проводки были грамотно уложены в голове и жопе робота, но их роботиные привычки были описаны достаточно красочно. И как завершающей кувалдой в детский мозг была последняя фраза статьи, что, дескать, все эту роботоколонию сделали ребята из какого-то там кружка то ли юного Эйнштейна, то ли еще какого кружка имени «молодости известного ученого». Не помню.

Но мысль возникла внезапно и неотвратимо: я тоже могу! Ясно дело, бизнес-планом я не заморачивался и NPV проекта не просчитывал. Да и разве до таких мелочей мне было, когда я уже почти постиг вершину радионауки, собрав стробоскоп, и теперь замахнулся аж на самого робота.

Быстренько нарисовав в голове желаемое, я принялся действовать.

Это сейчас роботы такого вида, что хрен поймешь, чё перед тобой — робот или жена. А тогда все было ясно и понятно. Раз ты робот, то голова должна быть у тебя квадратная, вместо носа большая лампочка, глаза — лампочки поменьше. Туловище тоже квадратное. Руки немного прямоугольные. Ноги такие же. В общем, персонаж выглядел 100 %-но узнаваемым.

Поначалу дело пошло зашибись как легко. На коробку из-под старого телика я водрузил коробку из-под обуви. Получившийся экспромт довольно серьезно напоминал робота с картинки из журнала, с коей я постоянно сверялся. Потом возникла небольшая загвоздка в плане ног моего чудо-робота. Загвоздка заключалась в отсутствии материала. Но, поразмыслив, что первый экземпляр не обязательно должен уметь ходить, я решил вопрос быстро.

Смотавшись в ближайший лесок и притащив оттуда две деревяшки, я со сноровкой опытного ортопеда всунул их в сделанные дырки в роботиновой заднице.

Возникающее существо становилось все больше похожим на ушибленного о скалу птеродактиля. Руки, поскольку это пилотный экземпляр, я сделал из нескольких связанных друг с другом цветных карандашей. Ноги и руки — это неважно, потому что я планировал не разбрасываться на ходовые и хватательные качества, а сконцентрироваться на интеллектуальной начинке.

…Стоявшее посреди комнаты вот это омерзение упорно наталкивало на мысль, что интеллект и «вот ЭТО» — понятия не то что несовместимые, а даже как-то оскорбительные по отношению друг к другу. Творение напоминало то ли спившегося к старости Буратину, то ли тещу творения доктора Франкенштейна… Не знаю… Но деревянные, в неочищенной коре, кривые — и совсем не в коленках — ноги, держащие опухшее тело, и голова, подозрительно вытянутая вверх, — все говорило о том, что сейчас рождается шедевр.

Я даже подумывал по окончании работ послать фотографию моего творения, чтобы ребята из своего имени кого-то там кружка все обзавидовались.

…С носом проблем не было, потому что как раз вчера я свинтил с городской елки несколько лампочек, покрашенных в разные цвета. По какому-то наитию нос я сделал синим. А вот с глазами возник вопрос. Таких маленьких ламп у меня не было, и где достать тоже было непонятно.

В тягостном раздумье я пока вставил красную лампочку в район пупка. Потому что мое творение должно было максимально походить на человека.

И тут меня осенило: у меня же есть стробоскоп! Техническая мысль затрещала в голове, рождая решение.

…Когда пришли родители с гостями, я, торжественно стоя около первого в поселке робота, уже был готов продемонстрировать чудо технической мысли.

— Хм-м-м… Забавно, забавно… — тетя Наташа задумчиво щелкнула накрашенным ноготком по красной лампочке, которая игриво подмигивала на месте, где у живых человеков растут писюны. Ну, промахнулся я, когда размечал дырку для пупка.

Потом мое детище узрел муж тети Наташи.

— Ух ты!!! — восхитился он (сразу видно, грамотный инженер!) и тоже щелкнул пальцем по красной лампочке.

Мой робот, задорно подмигивая членом-лампой, приглашал всех к дальнейшему знакомству.

— А это что за нитка изо рта висит? — муж тети Наташи был сама любознательность. Это щас я понимаю, что все выглядело так, будто робот подавился за ужином тампаксом, но тогда я был просто не в курсе таких нюансов. Да и не нашел лучшего места, куда вывести сюрприз.

— А давай дернем! — тете Наташе, видать, понравилась красная лампочка, и она рванула нитку, наверное ожидая опять интимного сюрприза.

Того, что произошло потом, я, конечно, ожидал, поскольку был автором конструкции, но вот гости… удивились.

…Как Буратину полоснули поперек репы шашкой, так и половина черепа робота резко откинулась назад, обнажив кучу различных деталей, в глаза полыхнул мой любимый стробоскоп, и сработал магнитофон, спрятанный сзади и воспроизводящий лично мною записанный сильно глумливый гогот.

Муж тети Наташи скакнул назад, преодолев разом всю комнату, и зацарапал ногтями ковер на стене. А тетя Наташа — ничё тетка. Ни крика, ни писка. Тихонько так легла подле робота и затаилась.

Остальные стояли дальше, поэтому скакать и падать не стали. Но в каком-то странном оцепенении смотрели на веселого робота и его задорную красную лампочку.

В общем, все закончилось валерианой для тети и пластырем для ее мужа, поскольку он в неистовом прыжке соскоблил себе чё-то там с затылка и сломал ноготь о мой ковер.

P.S. Странно, но, по ходу, тогда было весело только мне и роботу.

В нашем клубе

А вы знаете, товарищи, что такое жопа? Не та жопа, которая часть тела, а та жопа, которая ситуация? А вот я вам сейчас и расскажу.

Ситуация называется жопой тогда, когда два молодых, но уже весьма хулиганистых подростка идут в клуб на сеанс просмотра киношедевра.

Это вы там, в больших городах, ходите на киносеанс в специально предназначенное для этого помещение, именуемое — кинозал. А вот в маленьком северном поселке все развлечения происходят в клубе, потому как только он, являя собой единственное помещение для проведения любого досуга, способен выполнять роль многофункционального предприятия.

В нашем клубе проводились дискотеки, на которых мы, спрятавшись за крыльцо, курили, а потом на этом же крыльце и дрались. Там же я ходил на кружок авиамоделирования. Аж пять раз. Но после того как я понял, что клеить аэроплан надо полгода, а наепнуццо с небес он может в один миг, и после этого опять полгода склейки, я как-то забил на перспективу стать вторым Туполевым и покинул пристанище сосредоточенных детишек. Хотя не, вру я опять. Меня оттуда выпер всегда спокойно-меланхоличный руководитель кружка за то, что я ему каким-то специальным супергиперавиаклеем потихоньку приклеил на спину пропеллер с самого большого аэроплана и бумажку с надписью «Фиг догонишь. Карлсон». А сдал меня отличник Вова, у которого я этот пропеллер и забрал.

Последователь Туполева и Илюшина долго носился за мной на бреющем, стреляя мне в спину не совсем политкорректными выражениями про различные органы человеческого тела, а меня заботила всего одна мысль: крутится у него на спине пропеллер али нет? Хотя, судя по выражению лица авиатора, мне не о винте надо было думать, а о своей душе.

Но поскольку, если говорить авиатерминами, я был маленьким спортивным самолетиком, а преследовавший меня товарищ был явно реактивным перехватчиком, он меня атаковал как раз на выходе из клуба. Применив тяжелое вооружение в виде размера около сорок пятого, он попал мне в хвостовую часть, чем придал неукротимый форсаж моей легкой конструкции.

Пропахав фюзеляжем песочек у крыльца, я встал, отряхнулся и навсегда избавился от тяги к авиамоделированию.

В этом же клубе я впервые потрогал Ленку за попу, за что старшие ребята потрогали меня за лицо. Было обидно вдвойне, тем более никакого обещанного пацанами удовольствия от попы я не получил. Так, помял что-то мягкое в ладошке, и все. Но с тех пор я весьма уважительно отношусь к чужим попам и никогда несанкционированно их не трогаю.

…А на том же крыльце, когда была драка, какой-то товарищ очень резво бежал на меня с явным намерением подарить мне пару-тройку фингалов. Как получилось, я сам не понял, но, когда он был в метре от меня, я просто отошел чуть в сторону и выставил вперед кулак.

Реактивное тело наткнулось подбородком на мой худосочный кулачок, сделало кульбит на зависть гимнастам с Дю Солей и прилегло на крыльце. Я тогда весьма обкакался от переживаний, что пришиб пацана. Но, оказалось, нет. Паренек очухался, повертел головой, поставил тело вертикально и, одновременно глядя куда-то на Большую Медведицу и свои ботинки, поковылял прочь.

Оказалось, он вообще не из нашей драки был, а бежал куда-то по своим делам.

В том же зале проводились сеансы просмотра кинофильмов. Поскольку новинками синематографа нас баловали примерно так же часто, как и папу римского сексом, то каждый сеанс был как праздник. Но кино быстро заканчивалось, а праздника все еще хотелось.

…И вот после какого-то нового, но конкретно заунывного фильма, в котором женщины с красными пятнами на лбу поют, пляшут и плачут, а мужики дерутся, а потом тоже поют, пляшут и плачут, мы, плюясь, минут за пять до конца сеанса выползли из зала, косорыло щурясь на свету. Выход из зала был через тамбур метра три длиной. По бокам, в углах, стояли штук шесть огнетушителей. Зря они там стояли. Ох зря…

Мы даже не сговаривались заранее. Деньги, потраченные на кино, время, убитое без пользы, отмененная дискотека — в общем, все способствовало и подталкивало нас к немного противоправным действиям.

Я взял один огнетушитель. Товарищ взял второй. Рычаги мы подняли одновременно. Следом пошел еще один прибор, и еще один… Шесть одновременно работающих огнетушителей в маленьком тамбуре образовали впечатляющий душ Шарко, дымный штрек и бассейн с пеной для купания слонов.

И тут закончился киносеанс. Точнее, не закончился, поскольку ленивые титры медленно, как изнасилованная черепаха, ползли по экрану, но зрители, а особенно самые умные, уже ломанулись на выход.

Сначала раздался крик самой нетерпеливой зрительницы, которая, несмотря на полторы сотни живого веса, умудрилась первой забежать в тамбур. Спустя полсекунды ей уже вторила народная разноголосица народными же выражениями. Судя по всему, в темном тамбуре в клубах пены происходило соитие народа с первичными средствами пожаротушения.

И тут «вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»… Хотя нет, опять вру. Старая деревянная дверь, видавшая еще первых покорителей Севера, вылетела как пробка из задницы бегемота, страдающего метеоризмом. Следом за ней на уже пустых огнетушителях выкатились давешние полтораста килограммов, при этом вереща и выкобениваясь не хуже, чем тетеньки в индийском кино. Но если тетеньки в кино своим танцем показывали неукротимую любовь к своим лоснящимся индусам, то танец жирного тела говорил о желании нашей крови — ну или по крайней мере инвалидности конкретной.

Это была последняя капля. Вид огорченной тетеньки вывел нас совсем из душевного равновесии, и не сговариваясь мы завернули кеды куда подальше от этого спектакля.

…Вскоре народ матерясь разошелся по домам, и только неутомимое тело в полтораста килограмм полночи бродило зловещим призраком вокруг пустующего клуба и призывало всевозможные кары на наши пустые головы.

Летучий змей

В детстве, не совсем далеком, но уже покрывающемся туманом склероза, в каком-то журнале — может, «Юный техник», а может, еще в каком издании для творческого рукоблудия — мой пытливый взгляд высмотрел схему сборки воздушного змея.

Тогда, в благословенных восьмидесятых, змеи не лежали в магазинах на прилавках, и на обочине дорог ими тоже не торговали; поиметь такое чудо было возможно только через терпение, перемазанную клеем одежду и прямые руки.

Руки у меня были прямые, а вот терпения явно не хватало, но тем не менее в один прекрасный день я, настрогав длинных щепок с угла деревянного сарая (за что потом крепко получил) и вероломно умыкнув у матушки кусок кальки (за что тоже потом получил), уединился за столом и принялся ваять.

Ваятель из меня, надо прямо сказать, был как из Айвазовского сантехник, но худо-бедно через пару часов из-под моих рук вышел ШЕДЕВР.

Шедевр был страшен внешне, но сделан добротно и весил как мадам Крачковская. Понятное дело, в аэродинамической трубе я его не продувал, поэтому летные качества были мне неизвестны, но затраченные силы и сам его вид внушали уважение не только мне, но и бате, железному и жесткому человеку, который, увидев ЭТО, вздрогнул головой, осторожно потрогал пальчиком и поинтересовался, кого я собираюсь убить.

Вот с этим славным и, как оказалось впоследствии, пророческим напутствием я, подхватив конструкцию под мышки, побежал на поляну, где был простор для моего авиаэксперимента.

Поляна была большая, заросшая высокой зеленой травой. Предвкушая лавры Жана Батиста Мари Шарль Мёнье, я размотал пятиметровую веревку и задумался чем мог. Я, конечно, не читал учение о восходящих потоках и разнице давления в подкрыльном и надкрыльном пространстве, но смутно догадывался, что змей сам по себе не полетит.

Змей с нарисованным на нем лицом алкоголика-олигофрена сумрачно лежал в высокой траве и как бы подтверждал мою теорию.

И тут я вспомнил кино, в котором счастливый до идиотства мальчик бежал по полю, а за ним высоко в небе гордо парил точно такой же змей. Ну, почти такой же.

Сложив в своем тогда еще не богатом опытом, но не идеями уме всю информацию, я пришел к однозначному выводу: надо бежать! И чем быстрее я побегу, тем выше и красивее полетит змей. Змей считал так же.

Отойдя на край поляны и покрепче ухватив конец веревки, я, судорожно шаркнув ножкой, кинулся бежать к горизонту. Пробежав метров десять, я оглянулся. Подлая змеюка, скалясь кривой ухмылкой, подпрыгивая на кочках и раздвигая траву своим гротескным лицом, волочилась за мной без всякого намерения взлетать.

Я насторожился. Что-то тут было не то. Перебрав в уме различные факторы, влияющие на эксперимент, понял, что с увеличением скорости бега есть шанс лицезреть змея в небе, а не в траве, которая достигала мне пупка и весьма мешала развивать скорость.

Вернувшись к месту старта и избрав новое направление, я рванул так, что ветер засвистел в йайцах. Я несся, как влюбленный истребитель, раздвигая траву животом и периодически оборачиваясь, чтобы не упустить момент торжества человека над неизведанным. Вот только-только тяжелая змеюка должна была взлететь, как торжество оборвал чей-то предсмертный крик. Так громко, жалобно и душевно мог кричать только ежик, которому на больную лапку наступил невнимательный слон.

Не прекращая бежать, я гуттаперчево вывернул шею и оглянулся. И засучил ногами раза в три быстрее. Я, честно говоря, думал, что до этого бежал на пределе сил, но, оказывается, где-то глубоко внутри имелись скрытые резервы. И причем немаленькие. Высвобождению этих самых резервов способствовало увиденное.

…Выбрав себе уютное местечко посередине поляны и примяв маленький пятачок травы, две супружеские пары решили устроить себе литтл-пикник в этот прекрасный субботний денек. Постелили скатерку и выставили на нее всякое русское угощение в виде водочки, закусочки и запивочки. И, сев на попы рядком, как курочки на жердочке, почти скрывшись в траве, только приготовились вкушать эти маленькие человеческие радости, как внезапно раздвинулась высокая растительность и откуда ни возьмись, неожиданно, как мандавошка из флейты, выскочило что-то весьма абстрактного вида, стремительно перевернув пищу и насрав в душу, и опять скрылось в траве.

Кто из них вскричал матерщиными терминами, я так и не понял, да и неинтересно было мне. Важно было то, что на траектории моего следования, по прикидкам, никого не должно было быть. Но поскольку я бежал не совсем прямо, а даже конкретно криво, то сам-то я не влетел в эту душевную компанию, а вот змеюка как раз злобным Мамаем пронеслась по столу, собрав своим тучным телом всю нехитрую снедь.

Осторожно за веревку я подтянул к себе пострадавшую рептилию, отчистил ее от кетчупа и, вытащив колечко малосольного огурца из-за планки, поковылял обратно на исходную, по широкой дуге обходя потревоженное сообщество. Огурец я съел.

Вернувшись на позицию и прикинув место, где так внезапно прервался праздник, я определил себе новый путь, который ни в коей мере не должен был пересечься с субботним лежбищем недавних граждан.

…Решив, что ну его на фиг находиться на тропе безумного подростка, граждане, аккуратно собрав свою скатерку, перебазировались в другое место, метрах в пятнадцати от предыдущего. Сноровисто умяв травку, они расселись чинным рядком вдоль накрытого стола и подняли первый тост.

…Высокая трава раздвинулась, и давешнее диковинное животное из бумаги и дерева прервало спич тостующего на полуслове и, сметя остатки кетчупа со стола, скрылось в зарослях.

Услышав знакомые и красиво связанные фразы, которые, подобно стрелам, впивались мне в жопу (кстати, про нее тоже там было), я припустил с такой скоростью, что моментально влетел в куст репейника и завалился на бок.

Странно, размышлял мой мозг, в то время как руки методично сдирали головки репейника с того места, о котором в различных вариациях упоминал недавний тамада. Странно, вроде бы, по моим расчетам, на этом участке поляны никаких людей не предполагалось, так откуда же?

Традиционно скушав еще один огурец и опять очистив от кетчупа многострадального змея, я окольными путями опять поперся на исходную позицию. Змей уже не напоминал радостного придурка со смеющейся рожицей. После штурма стола и контакта с кетчупом он скорее походил на грустного маньяка-убийцу, только что вернувшегося с очередного злодеяния.

Все закончилось совершенно неожиданно и совсем не так, как я планировал. В очередной раз набрав скорость, я вылетел как раз к застолью, которое опять совершило перебазировку. Хорошо, успел затормозить. Такого подарка, они явно не ожидали. Если опустить все матерщинные слова, то они сказали примерно следующее: «О! А вот и…»

Но не зря я целый час бегал по поляне — догнать меня было нереально даже стрижам. А вот змей, по-прежнему не желавший летать и ползший сзади, подвел меня. Хотя как сказать…

Самый жаждущий справедливой мести товарищ, подбадриваемый одобрительными выкриками коллег, кинулся за мной, желая, наверное, придать моим ушам форму, далекую от той, что создала природа.

Но я был ветер! Я был смерч! Я был неистовый ураган! И все это умножилось на два, когда нетерпеливый гражданин в пылу азарта погони наступил на моего любимого, ни хрена, как оказалось, не воздушного, а очень даже земного змея, который по-прежнему тащился за мной в траве.

Протяжное горловое «Йо-о-о-опт!!!», звук упавшей с Эвереста говядины и рывок веревки в руке намекнули мне, что товарищ весьма опрометчиво бежал, не глядя себе под ноги. А надо, товарищи, всегда смотреть, куда идешь. А тем более — бежишь.

Оглянувшись, я только заметил, как высоко-высоко над зеленою травой по совершенно правильной параболической траектории взметнулись две ноги в белых кроссовках и, очертив в воздухе правильный полукруг шнурками, скрылись в траве. Из травки послышалось такое, что легкий шелест прошел по поляне, а снующие глубоко в лесу волки стыдливо покраснели.

Назавтра, посетив ристалище, я нашел своего деревянно-бумажного верного, но непутевого друга. В пылу нечеловеческой ярости он был изломан, как судьба Жанны д’Арк. Жестокая рука мщения прошлась по нему, не оставив целой ни одной деревяшки. Торжественно похоронив свое детище посредством бросания его в пруд и смотав остатки веревки (пригодится еще), я уныло поплелся домой.

Уже на подходе к дому я радостно вспомнил, что в каком-то журнале видел инструкцию по сборке настоящего, как у индейцев, лука. Точь-в-точь такого, как в книгах моего любимого писателя Ф. Купера.

Стая богатырей

А вы знаете, что такое проводы зимы? Я думаю, вряд ли. Потому что я спрашиваю не про те проводы зимы, которые имеют место быть сейчас, а которые были, ну, скажем, лет двадцать пять назад. Сейчас что? Соберется толпа на какой-нить площадке, запалят костер, нажрутся водяры и… и все. Вот такой, блин, народный праздник.

А два с половиной десятка лет назад все было совсем-совсем по-другому. Улыбки жизнерадостные не потому, что в предвкушении пьянки, а потому, что действительно люди радовались предстоящему празднику и общению. Да и праздник был другим, более карнавальным, что ли.

Наверное, да, карнавальным, это именно то слово, наиболее полно подходящее для описания праздника.

Люди в небольшом северном поселке, уставшие от зимы, провожали ее, не жалея сил и средств. Кто умел, делал из досок мечи для рыцарей, кто-то шил для них костюмы, кто-то писал сценарии. Кто-то пек сдобные вкусняшки.

Хотел написать смешное, а получилось ностальгическое. Да и хрен с ним.

Я в силу своего возраста водку еще не пил тогда, как и мои товарищи по хулиганству, но участие в празднике принимали самое непосредственное, а именно: ходили и клянчили вкусняшки с лотков, и добрые тетки, замотанные в пуховые платки, частенько нас баловали булочками с джемом, бутербродами и брусничным морсом.

Потом мы смотрели народное театральное творчество на специально сколоченной для этого случая сцене. Актеры, в нормальной жизни машинисты экскаваторов, бухгалтеры, взрывники, перед представлением обязательно «сугревались» водочкой, и поэтому сценическое действо на легком морозце у них шло легко, зажигательно и азартно.

Кого там только не было!.. Тридцать трех богатырей сменяла сценка с Бабой-ягой и Кощеем, в которой они обыгрывали весьма двусмысленные ситуации, потом появлялась Дюймовочка с Кротом, затем народные (вроде как) танцы, песни. Некоторые номера шли на бис.

Но для нас искусство было вторично. Мы ждали момента. Как опытные охотники, мы выбирали дичь, но не спешили ей навстречу. Дичь должна была дойти до кондиции.

Не поняли? Щас поясню.

Разудалый коллектив бравых богатырей с мечами, кольчугами и прочими причиндалами после выступления ломился за сцену, где для них был накрыт небольшой стол с большим количеством и богатым ассортиментом. Там они, сгрудившись в кучку и являя собой сюрреалистичную картинку, громко выпивали, крякали, ухали после каждой рюмки и вообще вели себя не совсем так, как предполагал А. С. Пушкин, когда писал сказку про богатырей, царя Салтана и белочку.

И вот когда градус настроения боевых, но размякших воинов достигал положенного, сзади тихонько появлялись мы и, дергая за кольчугу, просили: «Дя-а-а-аденька… А отдайте мне меч, пожа-а-алуйста». При этом глядя на верзилу снизу вверх глазами обманутого сенбернара. Не всякое богатырское сердце выдерживало подобное зрелище, а некоторые, просто чтобы отвязаться, выделяли нам свои боевые инструменты, сопровождая подарки непонятными для нас бормотаниями: «Ни хера страшного… По акту спишем…» Ведь всякий знает: чем страшнее воин в бою, тем он мягче после боя и водки.

Но надо сказать, что таких умных, с глазами подавившегося коалы, была не одна штука. Их была рать! И естественно, богатырей на всех не хватало, поэтому помимо определения момента нам еще приходилось и отгонять конкурентов. Самое лучшее отгонялось уже подаренными мечами. По себе знаю, раз получил по голове… Вообще детишки в период дележа добычи становились намного жестче древнерусских богатырей.

Когда стая богатырей оказывалась раздета напрочь, мы перемещались к следующим актерам.

Не, мы не страдали неудержимой тягой к собирательству актерских приблуд. Мы же, например, на выпрашивали у Бабы-яги ее ступу или у Кощея его яйцо, нанизанное на иголку. Нет, мы клянчили только то, во что потом собирались играть… Мечи, деревянные автоматы, пистолеты, щиты и прочее столь нужное в хозяйстве дело.

Как правило, после таких праздников матушка, несердито бурча, переставляла по квартире доспехи в течение долгого времени, но странное дело — перед следующим праздником проводов зимы весь реквизит куда-то исчезал. Мистика какая-то.

Как-то раз мы играли в фашистов и, понятное дело, наших. Но была маленькая незадачка: накануне нам удалось выпросить несколько мечей, щитов и еще чего-то, а вот деревянное современное оружие перехватили наглые конкуренты. Мы, конечно, их догнали, но в честном бою победило современное оружие.

— Ничё, — утешали мы себя, — пусть это будут ножи!

— А чё?! — орал Вадик. — Я в кино про войнушку видел, что у разведчиков были ножи!

То, что полутораметровый меч мало походил на нож разведчика, его мало волновало.

В общем, мы порешили так: я и Вадик — это наши. Остальные двое — фашисты.

…Картина, достойная зело непонятного Пикассо или загадочного Малевича: на полянке огроменными деревянными мечами рубится малышня с криками:

— А вот тебе, Гитлер, от советского разведчика!!!

— Ой! Я не Гитлер!

— Получай, Борман!

И мечом ему по тыкве…

Когда отгремели бои, мы отошли от азарта и победившие фашизм на отдельно взятой полянке оглянулись, то заметили, что народ, на фиг забросив свои театральные кривляния, водку и закусь, сгрудился на краю поляны и, затаив дыхание, боясь заржать и спугнуть, растянув улыбайки ажно до треска, смотрит на нас весьма любопытственно, сдерживаясь из последних сил.

Ибо зрелище фашиста и бойца Красной армии в кольчуге и с богатырским мечом не всякий нормальный человек выдержит.

…Прошло-то всего ничего… Четвертак… А как все изменилось! Эх, б…

Это физкультура, сынок!

А вы, три раза тьху, ломали себе когда-нить руку? А руки? Нет? Ну и славненько. А я вот ломал. Вообще было б странно, если бы я, прожив такое неспокойное детство, да и не сломал себе что-нить.

Случился сей чудный случай в четвертом классе на уроке физкультуры. Физкультура переводится как физическая культура. Но у нас, благодаря физкультурнику, редкостному по тем временам раздолбаю, это была еще и лингвистическая культура. Молодой физкультурник, никак не желая гордо нести бремя и высокое звание советского учителя, периодически с уклоном в регулярность это звание порочил как мог. Порочил как целыми словами, так и междометиями. Поведением тоже порочил иногда. В общем, человек был прекрасно-духовный, образованный, чем он и пользовался: поепывал в свободное от работы время нашу молоденькую математичку, отчего та периодически допускала ошибки в формулах и мечтательно смотрела в окно, где работал сваезабивочный станок.

Так вот, этот самый наш неудержимый затейник-физкультурник как-то решил, что в спортзале нужен канат. Ибо такие обезьяны, как мы, должны развиваться соответственно.

И вот канат повешен, внизу лохматый конец завязан на огромный узел и сам канат уходит вверх, куда-то в сумеречную высь школьного спортзала.

Не буду утомлять вас буквосплетением, скажу только, что я сверзился вниз на полпути к потолку. Внизу меня поджидала гостеприимная голова физрука, на которую я красиво и спланировал. Когда физрук обрел сознание, речь его была краткой, но емкой. Проведя расфокусированным взглядом по канату снизу до самых до небес, он изрек весьма простой фразеологизм: канат накуй!

С тех пор в школе каната не было.

Со следующим своим ноу-хау учитель был крайне осторожен. Оставаясь после уроков, он что-то вымерял на полу, чертил там же, потом переносил расчеты на бумагу, хмурил брови, опять рисовал на полу. Когда он заходил в тупик с расчетами, звал на подмогу математичку, которая радостно помогала ему на матах решать непростые задачи.

Наконец спустя две недели проект обрел зримые очертания и был запущен в работу. Результатом совместных физкультурно-математических усилий стал турник. Но, видать, ошибка в расчетах все-таки была, ибо и без Фрейда было понятно, о чем думал физрук. Турник доставал до второго этажа.

Я не вру, господа. Второй этаж в спортзале был балконом, который проходил по периметру зала, и вот как раз до этого балкона и был турник.

Когда директор школы первый раз увидел эту металлоконструкцию, он задрал голову вверх, громко поскреб ногтями лысину и молвил: «Да-а-а… А в Париже-то башенка поскоромнее будет…»

Вот с этой вот «башенки» я и изволил свалиться. Как-как… Да просто. Начал крутить солнышко, тут ладошки и разжались. Мое глупое тело, пролетев немного параллельно второму этажу, животом вниз и ногами вперед смачно чавкнулось далеко за маты, прямо на окрашенный деревянный пол. Ну и нос разбил.

Больно не было, тока пальцы плохо шевелились. Было смешно и забавно.

Вечером родители отвели меня к врачу, который без базара наложил мне на одну руку гипс, а вторую отправил не рентген.

Еще дальше вечером в квартиру робко постучала сладкая физкультурно-математическая парочка. Видать, им все-таки кто-то сказал, что я чой-то там себе повредил. Понятное дело, не кексов они принесли с апельсинами и не по доброте душевной за здоровьице мое пришли побеспокоиться, а пришли провентилировать общую обстановку, так сказать, настроение, царившее в головах моих родителей. Ибо за одного покалеченного на уроке мальчика можно получить много-много разнообразных пиzzдячек. Больше всех волновался физрук, а математичка просто так, тихо по-женски бздела за коханого.

Когда она увидела мой посиневший от контакта с полом нос, а потом перевела взгляд на замотанную почти по ключицу руку, она сказала «ой!», приложила ладошку к носу и тихо сползла по стеночке.

…Если батя и хотел вдуть физруку, а потом намотать его на турник, то нежная мадам явно спасла ситуацию. Все внимание переключилось на нее, и в тот вечер физрук остался девочкой.

На другой день были готовы рентгеновские снимки, и ржущий доктор намотал мне гипс на вторую руку. По моей просьбе гипс он положил до локтя. Правда, сначала спросил зачем, но когда я застенчиво сказал — попу вытирать, он согнулся, перевернул тазик с гипсом, стукнулся лбом об свое колено и долго так сидел, вздрагивая плечами.

Из больницы я вышел реинкарнацией айронмена. Сходство добавлял синяк на носу, который из синего превратился в коричневый.

А вечером, видимо потому, что я не был в школе, домой опять пришли эти твиксы.

— Здравствуйте, — сказал я им и пошевелил коричневым носом. Математичка обвела меня взглядом, заметив вторую руку в гипсе, сказала знакомое «ой!» и, понюхав ладошку, легла на вчерашнее место.

Про меня опять забыли.

Зато теперь на математике в течение месяца у меня всегда были хорошие отметки.

Но был один момент, который, просто как ежик в попе, портил мне жизнь.

Руки под гипсом чудовищно чесались. Сначала я подумал, что завелся там кто, но доктор успокоил: типа, все нормально. Ага, нормально, а чесать-то как?

Но это был наш, северный доктор. Он подарил мне металлическую линейку и провел мастер-класс по чесанию под гипсом. И с тех пор жизнь потекла на удивление гладко и комфортно. Со временем я приловчился носить линейку прямо под гипсом. Очень, кстати, удобно. Надо — вынул, как шпагу из ножен, почесал где надо и обратно.

А на физкультуре теперь я сидел на скамейке запасных, вытянув ноги, и смотрел, как одноклассники мне завидуют. Кстати, почему-то по физре у меня потом тоже была пятерка.

Как-то раз, дав пацанам упражнение, физрук присел рядом и, матерясь вполголоса, начал что-то рисовать в тетрадке. Потом, повернувшись ко мне, спросил:

— А линейки нет случайно?

Я, не медля ни секунды, жестом д’Артаньяна выхватил железную линейку:

— А как же, есть, конечно.

— А еще что у тебя там есть? — отскочив, трусливо спросил физрук, потом подошел и заглянул под гипс.

…Через два дня турник демонтировали, а взамен него поставили козла. Козел — это такой спортивный снаряд, через который надо прыгать. Главная задача при прыжке — не зацепиться яйцами за него, этот дикий и необузданный зверь может вполне завалиться куда хош и накрыть прыгуна на хрен. Как это и случилось с одним мальчиком. Вы его знаете.

Дипломат типа портфель

Когда-то я был маленьким. Глядя на меня сейчас, сие утверждение воспринимается окружающими с саркастической ухмылкой. Да и, сказать по правде, иногда, глядя в зеркало, я сам слабо верю, что вот ЭТО когда-то было маленьким, симпатичным и добрым. Скорее всего, ЭТО вылупилось уже в нонешнем виде и за тридцать шесть лет эволюции не претерпело существенных изменений.

Но факты — вещь упрямая, даже такое существо, как я, когда-то было маленьким и смотрело на большой мир с наивным восторгом восьмиклассницы, впервые увидевшей презерватив.

У каждого маленького существа в жизни есть мечта, после исполнения которой приходит новая мечта, потом еще и еще. С возрастом ничего не меняется, кроме сроков исполнения мечт. С каждым годом этот срок все длиньше и длиньше…

Сначала была мечта иметь грузовую машинку на веревочке, потом пенал «как у Вадика», а потом… А потом по школе прокатился — точнее, нет, не прокатился, а обрушился валом — бум моды на дипломаты. Первые дипломаты вызывали писючий восторг у тех, у кого их не было, и чванливую гордость у тех, кто ими владел.

Доходило до маразма. У одноклассника папа был столяр и, не выдержав сыновнего многодневного мозгоклюйства на высокой ноте, смастерил сынишке вожделенный сундук, ибо элегантным словом «дипломат» это детище необузданного папы Карло назвать было нельзя.

Конструкция из фанеры, грубо обитая дерматином, при взгляде на нее вызывала спазмы у учеников и икоту у учителей, когда этот ящик с грохотом упавшего холодильника ставился на парту. По виду «дипломат» напоминал рундук знаменитого алкоголика Билли Бонса, поймавшего белочку в «Адмирале Бенбоу», где пронырливый мальчишка спер карту острова сокровищ, а потом всем вешал лапшу, типа, старый пират сам ее презентовал.

Помаявшись с недельку с неподъемной тарой, коллега по классу плюнул на моду и нацепил опять старый ранец.

Но в моих мозгах рыболовным крючком прочно засела мысль: я без дипломата все равно что Диоген без бочки — и долго ли, коротко ли, но, не выдержавшие моего интеллектуального прессинга, капитулировавшие родители притаранили мне дипломат.

Не поверите, я свою свадьбу хуже помню, чем момент, когда я взялся за черную пластиковую ручку чемодана. Кожей там и не пахло, поскольку ее не было. А был гулкий пластик. Помните, да? Наверняка помните…

Часа два я крутился перед зеркалом с дипломатом в руке и с каждой минутой нравился себе все больше и больше. Да, забыл сказать, я был в третьем классе.

Я и сейчас-то далеко не баскетбольных габаритов, а тогда мной запросто даже могли заинтересоваться энтомологи, поскольку разглядеть меня можно было только в лупу.

А дипломат был — да-а-а… Это был ДИПЛОМАТ! При желании я бы в него запросто поместился — ну, как Электроник, например.

Но эти явные диспропорции меня нимало не волновали, и на следующее утро я и дипломат пошли в школу. Там и выяснилось, что для трех тетрадей и трех учебников емкость знаний оказалась слишком большой, и, придя после уроков домой, я затеял мозговой штурм, чем заполнить новый портфель. Я и сейчас не терплю пустоты в различных объемах, а тогда я это чувствовал на инстинктивной уровне.

И тут в кино я увидел, как какой-то вполне респектабельный мужик собирается в командировку и упаковывает, как у меня (!), дипломат.

Кинематограф — лучший учитель. На следующий день я пошел в школу с приятно оттягивающим руку дипломатом.

— А у Николаева в портфеле что-то нехорошее спрятано! — на весь класс стуканула Ленка и звонко пукнула от собственной смелости.

— А ну-ка, показывай, что там у тебя! — Грозное тело учительницы темным сумраком нависло надо мной.

Я покорно (тогда я ее боялся) положил дипломат на парту и откинул крышку.

…Это сейчас я понимаю: мужик в кино конкретно собирался в нормальную командировку, но как мне было в том возрасте донести это до учительницы?

Глянув, что таит в себе мой дипломат, она рыкнула животом, протерла глаза, потом этак пристально глянула мне куда-то в пупок, икнув и проглотив чуть было не сорвавшийся с языка многоэтажный мат, спросила: «Эт-т-то что?!?!?!»

Наверное, она не смотрела кино и поэтому не знала, что мужик с собой в дорогу брал курицу, завернутую в газету, смену белья (я напихал носки, которые вытащил из кучи грязного белья), бутылку водки (я нашел пустую из-под портвешка), пачку печенья (у меня тоже была), ну и еще кой-какой ерунды по мелочи.

Да, сбоку маленькой стопочкой лежали тетради и учебники.

Ну чё. Был крик, был вой, директор, завуч. Правда, уже не помню, что сказали родители, но, думаю, ничего плохого.

А с дипломатом я ходил еще много-много лет, пока не сломал его, катаясь на морозе с горки.

Ну, здравствуй, сосед!

Коридор у нас в подъезде как в той песне, то есть «…система коридорная…».

Для непонятливых — в доме два подъезда, а внутрях проходит один длиннющий коридор на весь дом. Хоть на роликах катайся, хоть тир устраивай, хоть бегай наперегонки.

Ну и публика довольно-таки разношерстная живет. И, как водится, не обошлось без его величества гегемона.

Сей гегемон был постоянно пьян, нигде не работал, но безобразия не чинил. То ли в прошлой жизни был аристократом, то ли отголоски прошлого воспитания, не знаю, но, хоть и пил горькую смертельно, мата я от него не слышал ни разу.

Но вот одной своей жизненной привычкой задрал он жильцов в дупель. Привычка была в общем-то весьма безобидная и, с одной стороны, даже жизнеутверждающая, но несколько неудобная для окружающих — он любил засыпать, не доходя до своей квартиры.

И если я, еще относительно молодой гражданин, мог элегантно перепрыгнуть через него, то старенькие бабушки, в шапочках лохматеньких, матюкая всю его родословную, лезли через недвижимое тело, как Суворов через Альпы.

То, что в процессе преодоления биопрепятствия бабули невежливо наступали на различные части живого тела своими маленькими ботиночками, тело ни фига не волновало. Оно просто хрюкало со всех отверстий и, перевернувшись на бок, продолжало сиесту.

Молодежь, тоже, кстати, весьма толерантная в этом плане, изредка любила поглумиться над павшим воином. То фантик ему в ноздрю засунет, то ботинки на руки наденет, то подстрижет забавно под пуделька. В общем, такие вот милые и нечленовредительские штучки.

Каюсь, иногда я с удовольствием наблюдал, как свершался очередной глум над этой биомассой.

И вот… Кто-то в подъезде затеял ремонт и выволок в коридор ванну. Древнее чугунное корыто свирепо стояло у стенки и всем своим видом символизировало незыблемость чугунолитейного производства.

Хозяин этого чудища, дабы не кряхтеть под ним, волоча к лифту, откуда-то притащил тележку на четырех колесиках размером как раз с ванну, намереваясь посредством этой самоходной конструкции без особых напрягов телепортировать моечный аксессуар до лифта.

А вечером случилось страшное. Традиционно не дойдя пары шагов до своей квартиры, пал сном в жопу храбрых соседушка. Но в этот раз пал он весьма комфортно: немного покрутившись на боку и покряхтев, он с удобством устроился на тележке, подложив под голову руку.

Пятеро молодых гуманоидов, видимо возвращавшихся после уроков, вошли в коридор как раз передо мной. Я аж закурил, глядя на то, что они собираются сделать.

Эти пять идиотов подняли ванну и накрыли ею спящее тело. И еще, блин, ножки ему подогнули, чтобы, значит, краем ванны не прищемить. Слышно было, как под толстостенной чугунякой тело завозилось, пытаясь принять удобную позу.

Несмотря на то что тело соседа было весьма компактное по жизни, устроиться под тесной ванной оно не могло.

— ГДЕ Я?!?! — глухо донеслось из-под чугуна.

Вместо ответа детишки молча и сосредоточенно покатили тележку с чугунным саркофагом по коридору, наращивая скорость. Колеса грохотали по досчатому полу так, что казалось, будто черти волокут грешника прямо в эпицентр ада.

— КУДА МЕНЯ?!?! — спросила чугунина дрожащим голосом.

— Куда-а-а-а-а на-а-адо-о-о-о… — нагнувшись к ванне, провыл в слив замогильным голосом один из поколения next.

Не скрою, я, старый идиот, скакал рядом, дабы не упустить ни нюанса этого шоу.

— ЗАЧЕМ МЕНЯ?!?! — заголосила ванна.

Глухие удары показали, что кто-то пытается выбраться на волю, но сидевший сверху серьезный жирнотелый юноша делал эту затею нереализуемой.

— ЗА ЧТО МЕНЯ?!?! — риторически спросила ванна и замолчала. Но через секунду раздалось: — Господи! Да чтобы я еще раз!.. Да ни в жисть!!! Если ты меня слышишь… Куда вы меня тащите?! Я не хочу!!!

Ребятки, достигнув конца коридора, развернули снаряд и, многозубо улыбаясь, покатили его в противоположном направлении, видимо, мстя кому-то за поражение на бобслейной трассе.

Я смотрел на приближающуюся ко мне колесницу ужаса и страданий… Полный вселенского кошмара и непонимания глаз смотрел через дырку аварийного слива, неотвратимо приближался и как будто бы хотел мне что-то сказать очень важное. В нем отражались все те кошмары и ужасы, которые на протяжении тысячелетий придумывало себе человечество.

Сия конструкция стала резко напоминать батискаф и смелого подводника, смотрящего через иллюминатор и увидевшего живую голую жопу на глубине две тысячи метров.

Я присел на корточки и ласково улыбнулся приближающемуся глазу. Глаз дернулся и, моргнув раз десять за секунду, спросил: «Мужик, а ты кто?!»

Страницы: 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Анна Истомина, студентка МЭИ, блондинка с мозгами и вполне жизнерадостная особа, отправилась на летн...
В самый лучший класс Академии Светлейших, где обучаются исключительно юноши, была направлена учиться...
Уйти в армию и не вернуться. Стать сверхсрочником, вынужденным служить не одно столетие. Быть сотни ...
Грипп. Им ежегодно болеют десятки миллионов людей на планете, мы привыкли считать его неизбежным, но...
Человек может приспособиться к чему угодно. Даже к жизни в разрушенном городе с отравленной водой и ...
Великая война началась! Подгоняемые проклятыми сынами Некроса, бесчисленные орды змееязыких к'Зирдов...