Любовь.com Митич Лада

Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного?

Под яблоней разбудила я тебя:

там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя.

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь;

люта, как преисподняя, ревность;

стрелы ее — стрелы огненные; она — пламень весьма сильный.

Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.

Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь,

то он был бы отвергнут с презреньем.

Песнь песней 8:5–7

Пролог

А помните две тысячи пятый? Не то, каким он был для каждого из нас, а то, какими мы сами были тогда?

Вернитесь мысленно назад. Да-да, теперь видите? Мы еще не так сильно втянуты в паутину социальных сетей. Мы еще помним, что такое почта, не электронная, обычная, вовсю пользуемся мобильными телефонами для того, чтобы не только позвонить, но и отправить сообщение. Мы еще смеемся над всевозможными лайками, не привыкли писать комменты под фото, а смайликами пользуемся совсем редко.

Вспомнили? Ну вот, а теперь осталось вспомнить, что такое «мыло»… Не то, которое с запахом лаванды и борется со всеми видами бактерий. Да-да, электронная почта, мейл, мыло…

Вспомнили? Ну вот. Итак, две тысячи пятый. Какие мы тогда писали письма! Длинные и короткие, в два слова, какие фишки в них использовали… Например, мы тогда писали «доброго времени суток», потому что не знали, когда письмо прочитают — утром или вечером. А может, и ночью. Придумывали автоподпись, которую почтовый редактор автоматически вставлял в каждое письмо. Ломали голову, что лучше написать — «Sincerely, имярек», или «С уважением, имярек», или даже «Truly yours, имярек».

Эта автоподпись должна была отражать глубокий внутренний мир пишущего и подчеркнуть его абсолютно удивительную неповторимую индивидуальность. Хотя, сами понимаете, индивидуальность только неповторимой и может быть…

Но мы отвлеклись. Да, «всемирная паутина» ввела свою неповторимую лексику, которая с лексикой традиционной, кажется, не имеет ничего общего: она не только не похожа, но и временами вступает с ней в конфликт. В конфликт жесткий, на выживание. И не будет ничего удивительного, если в будущем эта лексика, а за ней и интернет-орфография вместе с интернет-пунктуацией войдут в традиционный языковой простор. Нет, не войдут, ворвутся и займут положение победителя — их будут изучать в школе, а потом и в университете. Может быть, даже начнут защищать диссертации… Представьте, вот учитель объясняет: «Прямая речь выделяется курсивом, а имя собственное пишется с большой буквы и выделяется жирным шрифтом…» Ну, или что-то в этом роде. А дети — хорошисты и отличники — будут сидеть на уроке с планшетами и прилежно фиксировать урок с помощью текстового редактора. А нерадивые двоечники и троечники будут в это время тайком шастать по социальным сетям, раздавая смайлики и лайки.

Вообще, социальные сети, в которые мы с такой радостью попались, убили одно из важных достоинств Интернета — анонимность. В две тысячи пятом году нам казалось, что нас невозможно увидеть и никак невозможно отследить. Иллюзия была так прочна, что мы почти на сто процентов были уверены, что все видят исключительно те образы, которые мы сами и создаем. Не больше, но и не меньше.

А сейчас ты набираешь фамилию и имя в «Фейсбуке» или «ВКонтакте», «Одноклассниках» или «Моем мире», и все. Рассматриваешь фотки, читаешь о семейном положении, месте работы, вкусах, бродишь по группам и сообществам. По любимым роликам и статусам-цитатам без труда узнаешь, что это за человек и чем он живет. Анонимность раскрыта. Ты общаешься не с виртуальным образом, а с конкретным человеком. Наверное, именно поэтому теперь стало неинтересно писать письма. Зачем что-то спрашивать? Ведь ты и так все знаешь.

А тогда мы еще писали письма, как уже говорилось, с «мыла на мыло». И, что интересно, письма эти были довольно емкими и связными. Не верите? Давайте проведем небольшой эксперимент. Для начала откройте свой почтовый ящик. Наверняка вы не удалили тех старых писем. Благо, в этом нет никакой необходимости — они хранятся у вас в папке прямо на компьютере. Если, конечно, с тех пор вы не сменили машину пару-тройку раз, а ваш персональный системный администратор не удалил бестрепетной рукой все, что ему казалось «мусором» и «хламом». Итак, вы забрались в свой почтовый ящик. Теперь наберите в окошке поиска «2005» и… И перечитайте, обязательно перечитайте…

Вот и эта наша история начинается с писем. Говоря юридическим языком, который близок главной героине, главному лоеру крупной компании — права на эти письма принадлежат Андрею и Ольге. А переходя на язык журналистики, который так хорошо понимает Андрей, главный редактор многотиражного таблоида, — они успешные представители среднего класса от сорока до сорока пяти лет с доходом выше среднего.

В переводе же на язык человеческий, обыденный, это означает, что у Андрея и Ольги есть хорошая работа, обставленная квартира, дочь, которая учится в другой стране, по машине на нос, двадцать лет совместной жизни и… усталость друг от друга, временами тяжкая и тоскливая. В таком состоянии кажется, что самым разумным было бы развестись, но… любимая дочка… реноме солидного человека… совместно нажитая недвижимость… мнения родственников… Да и вообще, как нормальные представители среднего класса, они не склонны к радикальным действиям.

Шепотом надо заметить, что многие люди «после сорока» склонны к действиям куда более решительным, чем перемена семейного положения — не зря же жива и продолжает жить поговорка о седине в бороду.

Но уже представленные вам герои настолько привыкли к своему миру, что опасаются предпринимать хоть какие-то решительные шаги, многократно не взвесив все последствия каждого из них. Итак, они устали друг от друга, устали от совместной жизни и потому прячутся каждый в свой мирок при каждой удобной возможности. Оставаясь при этом все той же уважаемой солидной семейной парой.

Но разговор шел о письмах. Значит, пора заглянуть в почтовый ящик. Итак….

16 марта, 09:05

Красно Солнышко

Привет ты очень милая. я проф. фотограф предлагаю стать моделью, фото не ню. зарплата не плохая или же фото для себя

16 марта, 09:05

Рыжая лиса

Спасибо! Соглашусь

Глава 1

Ольга стояла у окна и смотрела на улицу. А за окном самый обычный осенний день тихо переходил в самый обычный вечер. К лайкнутым великим Александром Сергеевичем лесам, некогда одетым в багрец и золото, сегодня примешивалась грязь под ногами прохожих и шинами автомобилей. С осенних небес вместо прозрачно-серой лазури, воспетой другим мастером, падал то ли дождь, то ли снег, то ли нечто среднее между ними, чему и названия-то нет. И влажная эта гадость была повсюду. Она оседала на окнах и стеклах автомобилей, на руках прохожих, которые, веря календарю, не решались еще надеть перчатки. Она нагло заползала под капюшоны и зонты. Из нее и выхлопных газов автомобилей был соткан воздух.

Словом, «мать городов русских» почему-то с мужским именем Киев дрожала от сырости и пряталась от непогоды не как огромный мегаполис, а как жалкий провинциальный городишко. И пусть Киев несет гордое имя столицы уже не один десяток лет, но то, не такое и далекое воспоминание о провинциальных его днях все время бросалось в глаза. Ведь тогда все города, кроме Белокаменной, не только считались, но и были на самом деле той самой серой провинцией.

Шепотом (частенько в этой истории придется переходить и на шепот) надо заметить, что отношение ко всему, что не есть гордая Москва — то тупая и глухая провинция, продолжает витать в высоких кабинетах теперь великого северного соседа, временами спускаясь и на обычный человеческий уровень.

Хотя, быть может, луче все-таки вернуться к великому поэту. Лесов, о которых он писал, ни одетых в осеннюю листву, ни начисто ее лишенных, из окна, у которого стояла Ольга, видно не было. Более того, единственными лесами, которые она могла разглядеть, были строительные леса на возводящемся через дорогу торговом центре.

Итак, лесов не было видно. Не было видно даже солнца, которое зябко пряталось не только за ноябрьские низкие тучи, но и за двадцатиэтажье офисных центров и жилых «свечек», со всех сторон окружавших дом Будниковых. Здесь самое время упомянуть, что жили они в престижном районе и с гордостью сетовали на то, что и дышать нечем и выйти прогуляться совершенно некуда.

Дом, где жила чета Будниковых, был модной двадцатидвухэтажной башней из красного кирпича, в которую были вмурованы металлопластиковые окна и вечно текущие кондиционеры. Башня, конечно, была увенчана пентхаузом, отягощена офисным центром на первых двух этажах и украшена вдоль всей крыши рекламой известной телекоммуникационной компании, не говоря уже о батальоне развернутых в разные стороны спутниковых антенн. Реклама оператора сотовой связи, уже не кричащая, а уныло-привычная, поселилась на крыше, видимо, навсегда. По крайней мере мысль о том, что нужно снять ее, никому не приходила в голову. Более того, никто уже давно не задумывался и о том, каким образом ее туда повесили.

Еще одним символом достатка жильцов дома была консьержка, которая заменяла неодушевленный серый домофон. Консьержка занималась тем, что не пускала клошаров, раз уж мы перешли на французский. Впрочем, бродяги в этот дом особо и не стремились. Кроме того, консьержка совершала (переходим на английский) клининг лестничной площадки и собирала лавэ (это вроде и вовсе по-цыгански) за свои услуги. А в свободное от этих не слишком обременительных обязанностей время читала таблоид, который обеспечивал достаток жильцу вверенного ей подъезда — Андрею Будникову. Правда, она об этом понятия не имела. Но Будниковых весьма уважала. И было за что. Во-первых, люди они были солидные, семейные и приятные во всех отношениях. Во-вторых, при встрече всегда здоровались, и всегда обращались на «вы» и по имени-отчеству, и, что немаловажно, никогда это имя-отчество не путали и не перевирали. А в-третьих, плату за ее скромные услуги вносили всегда аккуратно, в срок и без сдачи.

Ольга передернула плечами, ей показалось, что она только что вошла с улицы, отряхивая зонтик и мечтая поскорее сменить промокшие сапоги на теплые и уютные тапочки. Ощущение было мгновенным — она почувствовала себя очень уютно в теплой, мягко освещенной комнате. Так уютно, что даже скучно.

Уик-энд подходил к своему логическому завершению, и этот уик-энд тоже был самым обычным. Легкий завтрак с фрешем и тостами. Ослепительно-яркий глянцевый журнал с рецептами вечной молодости и сексуальности, которые ни фига не действуют, но, напротив, в очередной раз напоминают о том, что сорок уже стукнуло, а если быть точным, то стукнуло и все сорок три. Были еще в этот день небольшие, без былой страсти пикировки с мужем. Разговор по скайпу с дочкой, которая училась на психологическом факультете университета по гранту знаменитого транснационального, скорее всего американо-европейского, фонда в городе Кракове, в не такой далекой Польше. У дочки, естественно, все было хорошо. Даже если бы все было плохо, все равно все было бы хорошо — лишь бы мама с папой не дергали и не дергались.

Ну и под занавес глупого, никчемного дня — такое же бессмысленное сидение у окна, за которым, сколько не смотри, не увидишь ничего нового.

За спиной у Ольги всхрапнул супруг. Тот самый Андрей, о котором уже упоминалось раньше. Когда-то, не так и давно, Ольга почти любила его храп, вернее, она относилась к слабостям мужа снисходительно, как к шалостям малыша, который не ведает, что творит. Так же она относилась и к комочкам носков, которые он разбрасывал по всей квартире, и к привычке чесать то, что у него в семейных трусах. Когда-то это смешило, но сегодня по-настоящему раздражало.

Супруг успел всхрапнуть и проснуться от собственного храпа. Что еще хуже, он вдобавок и встал. И что уж совершенно вывело из себя, отправился на кухню. При этом толкнув ногой под диван очередной комочек носков, на ходу вдумчиво и с наслаждением почесывая все интимные места. Ольгу перекосило от отвращения. Но на этом мучения не закончились. На кухне супруг зашуршал, а потом и хлопнул заветным ящиком комода. Это могло означать только одно — он решил подымить любимой трубочкой. Раньше Ольга смотрела на это сквозь пальцы, но вонь табака, который в последнее время предпочитал муж, просто выводила ее из себя. Она в который уж раз пыталась понять, почему табаком называются эти хлопья, отвратительно пахнущие синтетической вишней.

Ольга оторвалась от окна и направилась в кухню. Так и есть, супруг с отрешенным лицом ковырял нержавеющим шомполом в трубке. Да, от очередного вялого скандальчика было не отвертеться.

— Может, покуришь на лестнице? — Ольга задала вопрос, на который заранее знала ответ. — Всю кухню своим дымом провонял. В комнату сейчас тянуть начнет.

— Холодно, — привычно возразил Андрей. — Я лучше форточку пошире открою.

Однако ни открывать форточку, ни высовываться в нее не стал. В принципе, это был привычный воскресный спектакль, в котором каждый из участников отработал свою роль до автоматизма. Трагическая героиня Ольга делала вид, что дым ей мешает (хотя за столько-то лет должна была привыкнуть), а лирический герой Андрюша делал вид, что понимает ее страдания и мечтает их облегчить (хотя уверен, что за столько-то лет она могла бы и привыкнуть).

Ольга взяла чашку с еще теплым чаем, сунула журнал под мышку. Еще раз взглянула на Андрея, который с сипением и причмокиванием раскуривал трубку. Ругаться было лень. И незачем.

— Я спать… — процедила Оля, выражая так свое отношение к происходящему. — Завтра рано вставать. Ты бы тоже шел.

— Спокойной… ночи, — ответил Андрей между двумя затяжками. — Ага, сейчас докурю и пойду.

Ольга ушла. Андрей докурил трубочку. С любовью разобрал ее и вернулся в комнату. С удовольствием опустился на диван и привычным жестом подтянул к себе пульт от телевизора. Поерзал, улегся и приготовился к общению с электронным другом. Телевизор на каждое нажатие кнопки отвечал новой фразой:

— Этот матч может стать для команд решающим…

— Зачем ты мучаешь меня, любимый, скажи, зачем?!

— Позиция нашей партии однозначна: мы поддерживаем обе стороны политических переговоров…

— Малдер, это ты? Кто тут?! А-а-а!!!

Последней фразы Андрей уже не слышал — под шум телевизора он уснул. Синеватые тени телевизионных героев, скользившие по его лицу, не тревожили глубокий и спокойный сон.

Не беспокоили Андрея и сновидения, которые, если и были, то утром почему-то забывались. Через некоторое время он, не просыпаясь, закутался в лежащий тут же на диване плед. Собственно это были все события, произошедшие тем воскресным вечером. На секунду в просвет между домами напротив выглянула из-за тучи половинка луны, но, видимо, тоже не заметив ничего интересного, спряталась обратно. Скучно…

7.30 PM

From: Olga

To: Andrew

Привет!

Наконец я добралась до компа и могу написать тебе несколько слов. Честно говоря, мечтала об этом все выходные. Выходные, как, впрочем, и обычно, выдались скучными и малоинтересными. Кто бы сомневался? И почему, скажи на милость, мы всю бесконечно долгую неделю так ждем выходных? Наверное, не потому, что есть возможность выспаться или приготовить — постирать — скупиться — покрасить… И уж точно не для того, чтобы целый день слоняться, не представляя, куда себя деть и чем занять…

Как трудно все-таки проводить выходной день дома: кажется, что есть, чем себя занять… Но проходит час или два и ты понимаешь, что все домашние дела сделаны, а впереди еще океан пустого, заметь, не свободного, а именно пустого времени, когда сидишь-скучаешь, варишься сам в себе, и прекрасно понимаешь, что в понедельник снова на работу. А смысл? Знаешь, накрывает ощущение безысходности. Осень только-только началась, а мне кажется, что она длится уже целую вечность и что конца-края ей не будет.

…Хотя, наверное, дело все-таки не в осени. Точнее, не только в осени. Авитаминоз наложился на смертную тоску, а та наложилась на лист клена, который утонул в серой луже. Во как завернула ! Хотя… Если все это сложить вместе и помножить на серое небо и истеричный энтузиазм воскресного бесталанного талант-шоу, то в сумме мы получим осень.

Ту, которая едва началась, но уже окрасила все в один цвет — цвет безрадостной тоски.

Best regards,

Olga

Андрей проснулся и выключил наконец телевизор прямо на середине утреннего шоу, там молодые люди с наигранной бодростью пытались нести в массы добрую, разумную и вечную чушь. Выйдя на кухню, он увидел, что супруга выпила фреш и приступила к кофе с бутербродом. Это было что-то вроде утреннего привычного ритуала: приготовление фреша, кофе и горячих бутербродов, на которых колбаса залита потоками расплавленного сыра. Все эти утренние сок — кофе — бутерброды выглядели символом успеха, растиражированного таблоидами и сериалами. Герои, которые могут себе позволить иметь две машины на одну семью, квартиру, нафаршированную бытовой техникой и обставленную дизайнерской мебелью, должны, нет, просто обязаны по утрам жужжать соковыжималкой, вдыхать аромат свежемолотого кофе и улыбаться, улыбаться, улыбаться…

Но этим утром с улыбками как-то не повезло. С шутками, шумными разговорами о планах на сегодняшний день, взаимными подначками и подколками тоже не сложилось. Впрочем, как и в любое другое утро за последние четыре года.

«Хотя, может, и все пять лет, — пронеслось в голове Андрея. — Как-то незачем улыбаться, все шутки давным-давно отшучены, а планы на сегодняшний день и так более или менее понятны… И ни на йоту не отличаются от планов на прошлый понедельник. И на будущий тоже…»

— Ты чего в такую рань? — зевнул и потянулся Андрей. — Шесть всего. Темно за окном.

— Конец квартала, — бодрым менеджерским тоном отрапортовала Ольга. — Много работы. Два договора висят, да и суд у меня скоро. Короче, работы немеряно.

— Понятно, — равнодушно кивнул Андрей. — Я в душ. Тоже надо бы пораньше, кстати.

Андрей намылил плечи жидким мылом и подставил плечи и спину под струи воды не слишком горячей, но и не очень холодной. В голове не было ни единой связной мысли. Должно быть, мозги досыпали свое.

Мимо ванной прозвучали шаги Ольги, и через мгновение послышался ее голос:

— Бутерброды на столе, поешь, пожалуйста. Кофе в кофеварке. Я ухожу…

«И вынеси мусор», — мысленно продолжил Андрей.

— И вынеси мусор, — послушно повторила Ольга. — До вечера. Во сколько буду — не знаю. Созвонимся.

— Пока! — крикнул Андрей, услышав щелчок закрывающегося замка.

Андрей постоял под душем еще пару минут, привычно пережидая, как Ольга прямо за дверями квартиры проверит свою сумочку и, убедившись, что все в порядке, шагнет в лифт. Услышав, как дверцы лифта лязгнули, он быстро закрыл кран, вытерся и оделся. С брезгливой миной посмотрев на бутерброды, он вышел из кухни, натянул джинсы, поправил ворот свитера, набросил пиджак, рассовал по карманам мобилку — ключи — сигареты — зажигалку и вышел из квартиры, застегивая куртку, в которой не видел никакого смысла. Сигнализация машины привычно пискнула, а мотор заворчал на холостых оборотах.

19 июля, 12:14

Юджин

Как на личном фронте?

19 июля, 12:16

Рыжая Лиса

затишье… никто не стреляет,

окопы в три наката…

— Всем слушателям радио «Гармония», одаренным музыкальным слухом или счастливым по поводу отсутствия оного — доброе утро. Настал понедельник — день тяжелый и, что совсем неприятно, рабочий. «Викторина “Утренний шок” подходит к концу», — сказало радио.

Нарочито бодрый тон ведущего раздражал, а слушать не менее бодрые утренние песни совсем не хотелось, вне зависимости от того, какая именно песня и в чьем исполнении сейчас прозвучит.

«Почему они все такие бодрые, — подумал Андрей, — эти диджеи, ведущие и певцы, в каких-то кругах популярные исполнители? Неужели они серьезно думают, что, выплеснув несколько литров наигранной бодрости на тяжело поднявшихся и с трудом передвигающихся в сторону работы сограждан, они кого-то этой самой бодростью заразят?»

Радио пело, а Андрей рисовал себе настоящий, а не рекламно-эфирный образ понедельничного фронтмена любой радиостанции — корчащегося с бодуна, путающего слова и мучающегося головной болью, разочаровавшегося в жизни мужчины лет от сорока пяти до пятидесяти. Отягощенного вдобавок нелюбимой работой и массой бытовых проблем. К такому господа радиослушатели могли бы отнестись с состраданием и пониманием. Или хотя бы со слабой долей понимания и сострадания. Скорее всего, бодрый диджей этой «Гармонии» таковым и являлся. И зачем он пытается создать прямо противоположный образ в умах потребителей радиоволны? Загадка.

Еще Андрей подумал, что та из радиостанций, которая первая додумается выпустить в эфир утреннего шоу нормального человека, наверняка сразу приобретет безумные рейтинги, которые без труда смогут конвертироваться в спонсорские деньги…

Снег в этом году напоминал, что он существует как природное явление, но выпасть как-то не решался. Те редкие снежинки, которые все-таки рисковали покинуть затянувшие все небо серые тучи, таяли, так и не долетев до земли. Ледок пытался затянуть лужи для начала хотя бы тоненькой пленкой, но был решительно раздавлен утренними прохожими и обиженно таял, не дожив до полудня, вместе с инеем, который покрывал каждое утро уже мертвую, но еще зеленую траву.

Осень упрямо не желала уступать надвигающейся зиме. Листьев напдало невообразимо много — разноцветных и разнокалиберных. Они витали в воздухе, а, упав, скользили по земле, не обращая никакого внимания на злобных дворников, которые пытались упорядочить их в погребальные костры для того, чтобы оскорбить окрестности вонючим дымом.

Осень…

Машина Андрея выехала со двора и привычно влилась в поток таких же авто — спешащих, рычащих, старающихся проскочить на желтый и нервничающих в пробках. Над пробкой, над улицами, над городом быстро скапливались облака выхлопных газов, решительно заменяя собой промозглый сырой воздух… Словом, понедельник наваливался неумолимо.

— Надо бы на «Макдрайв» заехать, прикупить что-то пластмассовое и вредное, — вслух подумал Андрей, переключая скорость. — Почему бы и нет, разве я не стандартный представитель общества фастфуда? Даже, я бы сказал, нации фастфуда. В конце концов, мы ведь стремимся в Европу, а там все топ-менеджеры жрут всякую полуфабрикатную лабуду. А потом борются с жиром и холестерином в спортзалах и плавательных бассейнах.

У стены «Макдональдса» тоже ничего необычного не произошло. Андрей пристроился в хвост подубитенькому синему «Фиату», который, в свою очередь, пристроился в хвост новенькому «Лексусу» цвета «мокрый асфальт».

Сделав заказ в одном окошечке и получив оный в следующем, Андрей вырулил на дорогу и направился к новенькому офисному центру, где обычно проводил время с девяти ноль-ноль до восемнадцати ноль-ноль с перерывом на обед. За что получал три с небольшим тысячи долларов, социальный пакет, бесплатную мобильную связь и статус топ-менеджера. А также ки-пи-ай и всяческие бонусы по итогам квартала, года… да и просто, в случаях, когда журнал нормально заработал денег, как член совета директоров. Нельзя сказать, что Андрей свою работу не любил. Утверждать, что он ее любил, тоже было бы неверно. Честнее будет сказать так: свою работу он добросовестно выполнял.

8:00 АM

From: Andrew

To: Olga

Доброго тебе утра!

Хотя, какое же оно доброе? Утро понедельника добрым быть не может по определению. Да и любое другое утро тоже не может быть добрым и тоже по определению. Впрочем, вот прочитал твое письмо, и утро мгновенно стало куда добрее — ко мне уж точно. Правильно ты говоишь про выходные. Готов подписаться под каждым твоим словом.

Однако, выходные еще что!.. Самое мрачное утро — это то утро понедельника, когда ты просыпаешься под звук соковыжималки… О ужас, как она воет! А когда ей подпевает кофеварка и ты ждешь, что вот-вот прозвучит кода в исполнении микроволновки… Вот тогда становится ясно, что неделя бесповоротно началась и не будет она, эта неделя, ни радостной, ни даже интересной. Зато я наконец добрался до инета и шлю тебе весточку. Что не может не радовать.

Sincerely,

Andrew

Глава 2

8:00 AM

From: Olga

To: Andrew

И снова привет!

Чем занимаешься? Если, конечно, чем-то занимаешься. Я уже выпила утренний чай и пробежала новости. Чай был сладким, а новости — скучными и обыденными. Вот думаю, еще выпить чаю или приступить все-таки к работе. Как думаешь?

В данный же момент я поглядываю на минутную стрелку и, признаюсь, она меня удивляет. Время уже вплотную подошло к восьми, а меня еще никто не дернул. Или никого не интересуют правовые вопросы, или все умерли.

Вот черт, сглазила!.. Как сказал когда-то Корней Чуковский: «У меня зазвонил телефон…» Работа пошла. Это на четыре часа — минимум. А значит, следующее письмо я тебе напишу никак не раньше обеда. А так много хотелось написать. Ну, до обеда.

Best regards,

Olga

Телефон, отзвонив положенное количество раз, замолчал, а немного подумав, принялся трезвонить снова. Ольга решила его проигнорировать — вряд ли кто-то звонил в восемь утра, чтобы поинтересоваться, как она себя чувствует или для того, чтобы пожелать хорошего дня. Звонки прекратились, а вместо них в кабинет с коротким робким стуком заглянула секретарша Леночка. Юная студентка юрфака, блондинистая, худенькая и втайне мечтающая увеличить грудь до второго (а лучше до второго с половиной) размера.

— К вам Сергей Владимирович сейчас зайдет, он уже от себя вышел, мне Рита Дмитриевна звонила, — выпалила она приглушенной скороговоркой. — Через две минутки буквально будет…

Ритой Дмитриевной звали помощницу генерального. А Сергеем Владимировичем, понятное дело, самого шефа.

Через долгих десять, а вовсе не «через буквально две минутки» в приемную пожаловал и сам шеф-генеральный, при виде которого Леночка, как и все секретарши, бухгалтерши, водители и курьеры, испытывала иррациональный страх. Ольга посмотрела на лицо восемнадцатилетней помощницы и пожала плечами: бльшую часть этого побледневшего лика занимали панически расширенные глаза.

Сама же Ольга никогда перед начальством страха не испытывала — не в ее это было характере. Ну что реально может сделать начальник? Ну, уволить в самом крайнем случае. Еще вопрос, кому от этого увольнения будет хуже, сотруднику или фирме? Тем более что шеф был как шеф — Сергей Владимирович Лебедев. Ничего экстраординарного. На вид уверенные сорок с хорошим хвостом, кризис среднего возраста пока не наступил, но ясно, что он не за горами. С рыбалки уже перешел на гольф, так же как с «Хонды» пересел на «Мерседес». Связи еще с университетских времен, потом райком комсомола, с тех же пор — некая грусть в глазах и романтизм в поступках.

Секретарши, к сожалению, этого не понимали. Ольга даже слышала, как Леночка по большому секрету рассказывала бухгалтерше Вере, что однажды Сергей Владимирович… Но это, конечно же, были всего-навсего слухи, щедро сдобренные домыслами.

— Пусть заходит, — ответила Ольга. — И, Леночка, не тряситесь как осиновый лист. Иначе я подумаю, что шеф отвешивает вам подзатыльники.

За те тридцать секунд, что генеральный, по-утреннему бодро и энергично улыбаясь, входил в кабинет, Ольга успела поправить волосы, нажать «Enter», свернуть все окна на рабочем столе и перевернуть пустыми страницами вверх договор, который генеральному видеть было еще рановато.

— Сергей Владимирович, доброе утро! — поднялась ему навстречу Ольга, протягивая руку. — Что же вы меня не вызвали? Или что-то случилось?

— Нет-нет, ничего не случилось, просто вот как раз был у вас на этаже, — неловко соврал шеф, сперва пожав Ольге руку, а затем поцеловав в щечку, такой у них был ритуал. — Решил заглянуть к своему любимому юристу. Посмотреть, что тут и как, чем живут мои дорогие сотрудники. А то, знаешь, эти бесконечные совещания, заседания, тренинги, стратегические сессии… Чувствую, скоро совсем не буду знать, что в коллективе происходит.

— Господин Лебедев, вы мне льстите, но продолжайте, — обворожительно улыбнулась Ольга. — Чайк, может быть? Зеленого и с медом. Как вы любите.

Генеральный солидно кивнул в ответ и грузно опустился на диван в углу кабинета, тем самым давая понять, что пришел не по работе. А Оля тем временем нажала кнопку селектора.

— Леночка, завари чай, как Сергей Владимирович любит. Ну, ты поняла…

— Хельген, тут такое дело… — начал шеф, закидывая ногу на ногу.

«А-а-а, “Хельген” — это серьезно», — подумала Ольга. Последний раз он так называл ее, должно быть, еще на пятом курсе. Тогда и она еще называла Сергея Владимировича «Серый»….

Ольга присела в кресло напротив и приготовилась внимательно слушать.

8:30 АM

From: Andrew

To: Olga

Доброе утро второй раз за это утро.

Я изволил отведать кофею с молоком и закусил его холестериновым гамбургером с добавлением, очевидно, чего-то столь же «полезного». Кроме того, сообщаю, что меня порадовало удачное сочетание ароматизаторов, идентичных натуральным, с усилителями вкусов, идентичных натуральным же. Теперь же я сижу, затаив дыхание, и прислушиваюсь к звукам за стеклянными стенами редакторской загородки, которая отделяет меня от всего остального коллектива. Впрочем, это единственная моя привилегия. Хотя нет, вру. Еще одной привилегией, несомненно, является бейджик, а также широченный жидкокристаллический монитор и непонятно откуда взявшееся уважение коллег. Но суть не в этом…

Да, скоро все начнется! Я уже слышу, как внизу паркуются машины, шумят лифты и завывают кофейные аппараты. Сейчас в пустом офисе солирует моя клава, но скоро застучат и остальные. А щелчки мышек и шуршание принтеров поддержат их. И это мы называем работой. Ты, случайно, не знаешь, почему перекачивание мегабайтов информации с одного сервера на другой оплачивается лучше, чем рубка дров или выращивание хлеба? Ну да ладно, вопрос, в общем-то, глупый… Пора бы уже и мне засучить рукава и перекачать свою долю мегабайтов. В конце концов, я деньги за это получаю. До обеда.

Sincerely,

Andrew

Офис был пуст и тих, как и любой офис до начала рабочего дня. Только позвякивала неисправная люминесцентная лампа в другом конце редакционного зала, да где-то вдалеке попискивал телефон. Какой-то бедняга в несусветную рань пытался дозвониться до редакции. Наверное, хотел поделиться чем-то жизненно важным и насущным, придурок. Таких звонков с жалобами на неисправные дороги, ненадлежащее поведение властей предержащих, неожиданные появления НЛО и проявления полтергейста бывало в редакции и по три десятка в день.

Сначала над ними смеялись, потом они стали раздражать, ну а теперь вызывали равнодушное уныние. Хотелось очередного звонящего выслушать и, клятвенно заверив, что меры непременно будут приняты, тут же про обещание это забыть и выбросить его из памяти навсегда. Вот так человеческие проблемы и обесцениваются. Как в той притче, где мальчик кричал: «Волк, волк!!!», а когда действительно пришел волк — никто не вышел ему на подмогу. То же самое и со звонками. Столько пустопорожних, идиотских жалоб, столько ложных сенсаций, что за ними действительно важную проблему или встречу с подлинным чудом не заметит уже никто и никогда.

Кроме того, в редакцию частенько звонили всякие сумасшедшие, желающие поделиться своей интерпретацией теории заговора или предупредить беззаботных сограждан о надвигающемся завтра апокалипсисе.

Жаловали скромных журналистов и истеричные гражданочи, которых «убивали» или же «собирались изнасиловать» либо сотворить и то, и другое сразу, что, скорее всего, было плодом разгулявшегося воображения.

Любили названивать и начинающие «звезды», мечтавшие собственноручно принести приглашение на концерт в богом забытом зальчике где-то на окраине с целью последующей шумной восторженной рекламы. Но эти хотя бы обещали бутылку виски или коньяка выставить и диск подписать. Правда, диски их мало кому были нужны, а коньяк, если и выставлялся, был таким же дешевым, как сами эти «звезды» с их шлягерами-однодневками, и столь же малопригодным для употребления.

Вдалеке раздались шаги. Кто-то в дорогих мужских туфлях на жесткой кожаной подошве торопился к началу рабочего дня, пусть и не такого раннего, как рабочий день на заводе или в поликлинике. Андрей знал, кому принадлежат эти шаги, и надеялся, что они прошествуют мимо. Но вот шаги утихли неподалеку от «загородки», которую он занимал, немного помялись и…

— Конечно — Будников Андрей Петрович! Кто же еще?! Наш просто самый главный «жаворонок»! А я думаю, какой дурак приперся на работу в понедельник, да еще и в полдевятого?! — раздался голос друга и начальника Юрия, а следом за голосом в кабинет Андрея вторгся и он сам: — Привет, дружище, как ты?

Не дожидаясь ответа, да и не предполагая, что Андрей и в самом деле станет рассказывать, как именно дела, Трофименко поочередно блеснул проплешиной, которую маскировал под модную лысину, и запонками в виде черепов, долженствующих означать, что нацепивший их менеджер — человек творческий. Затем посмотрел на свой «Ролекс» так, чтобы и все окружающие видели, что на его руке подлинный фирменный «Ролекс». И только после этого пожал Андрею руку.

— Как начальник — выражаю благодарность и восхищение, а как друг — хочу спросить… — Юрий понизил голос, хотя в этом не было особой необходимости. — У тебя с Ольгой все нормально? Может, произошло что? Поссорились?

— С Ольгой? — Андрей от неожиданности даже привстал. — Д-да… Все нормально.

И, опровергая собственные слова, продолжил, убеждая Юрия, что вовсе не все и далеко не в порядке:

— Ну да, точно, все нормально. В смысле, в пределах разумного. А что, блин? Чего это тебя так вдруг заинтересовали наши с Ольгой отношения? Или случилось что?

— Что «чего»?! — переспросил с возмущением Юрий. — Ты приперся ни свет ни заря. Хотя раньше к десяти только-только раздуплялся. И завтрак у тебя, судя по бумажному пакетику с характерным ароматом, из фастфуда, а не из дома, приготовленный заботливыми женскими ручками. Неужели кризис среднего возраста лишает героя радости домашней еды? Или… О Господи, меня осенило. Я понял, что с тобой в последнее время не так. Ты, брат, любовницу завел! Это ты молодец. Это правильно. И вообще, давно пора уже!..

Андрей, досадливо смяв упаковку от гамбургера и стаканчик из-под кофе, отправил их в корзину под столом. Как всегда, промазал и от этого еще больше разозлился. Попытался оправдаться, но…

«Хотел как лучше, а вышло как всегда…» Ох, как метко сказал господин Черномырдин!

— Ехал вот, увидел рекламу… На бил-борде. Ну, и повелся, в общем, — неубедительно лепетал он.

— И как, вкусно? И полезно, наверное? — продолжил пытку Юрий. — А главное — питательно.

— Нет. Совершенно не вкусно, если честно… — разозлился Андрей. — Доволен? Теперь отстанешь? А с чего ты вообще заинтересовался моими гастрономическими предпочтениями? Завидно? Так если бы я знал, что ты вот-вот появишься, взял бы двойную порцию и тебя бы угостил! А так, извини пожалуйста, все сам сожрал!

После этой тирады Андрей демонстративно рухнул в кресло, уставился в монитор и некоторое время злобно пыхтел. Юра посмотрел на него с сочувствием и, вздохнув, продолжил:

— Да-а, случай с тобой, коллега, серьезный. Нервы у тебя вовсе ни к черту…

К счастью, лучший друг Андрея, Юра Трофименко, был совершенно не обидчив. Более того, он еще минуту смотрел на покрасневшего коллегу и, помедлив, все-таки спросил:

— Слушай, дружище. А что, если… Хотя, наверное, нет… Да нет, ничего…

— Ну, говори уж, раз начал! — еще больше разозлился Андрей. — Не нуди, знаешь же, я этого терпеть не могу!

— Да такое… Не напрягайся.

— Что ты, как девочка, ломаешься?! Говори давай.

— Короче. Без обид… — отчего-то смутившись, все-таки продолжил Юрий. — Есть у меня одна массажистка знакомая…

Юрий очень любил свою жену. Дочку он тоже любил, очень и очень. А сынишку, младшенького, Ванечку, и вовсе обожал. Был у него еще старший сын, Василий. Он служил на Дальнем Востоке, штурманом флагмана Тихоокеанского флота, крейсера «Варяг». Его Юрий тоже любил, хотя и видел крайне редко.

Однако полигамия ему, как и любому самцу, была весьма и весьма присуща. До такой степени, что хотелось ему практически любую особь женского пола, появившуюся в его поле зрения.

Однако опыт, годы и интуиция бабника и ловеласа заставили его выработать несколько правил, здорово облегчающих ему жизнь. Бросался он только на тех, кто не мог нанести серьезного урона его семейной идиллии. То есть: никаких служебных романов, никаких подружек, а тем более родственниц супруги, никаких публичных променадов. Да и жена должна быть удовлетворена как минимум два раза в неделю. Что при его уровне тестостерона особого труда не составляло. Таким образом, в круг его интересов попадали в основном массажистки, девочки по вызову, ни на что не претендующие дамы с различных сайтов знакомств, ну, и так, по мелочи — официантки, медсестры в санатории… Одним словом, никого, кто может зацепить всерьез и надолго. Кроме того, никаких романтических походов в общественные места, никаких серенад и долгих отношений. Ресторан за городом — вино — койка — душ — такси — домой. После чего на звонки не отвечать, СМС сразу стирать, письма удалять от греха подальше. И, конечно же, никакого второго раза. Ну, а если второй раз все-таки произошел, то третьего раза точно быть не должно. Случались, конечно, и на опытную старуху несколько серьезных прорух. Но об этом речь пойдет дальше.

— Есть у меня одна массажистка знакомая… — задумчиво произнес Юрий. — А у нее есть подружка… Вернее, коллега. Обе — конфетки. Обслужат тебя с моими скидками как по двойному тарифу! А у меня — почти шара. Дать телефончик? Хотя могу и компанию составить. Ну, не в смысле, что все вместе, а в смысле, что я к одной, а ты к другой. Ну, ты понял…

— Нет, Юр, спасибо… — успокоился и даже улыбнулся Андрей, поняв, что друг ему желает добра, пусть и на свой лад. — У меня с этим все нормально. Честно, все нормально… И даже очень нормально. В общем, не волнуйся.

Последние слова было откровенным враньем. Не было у Андрея «с этим» ничего нормального. А было «это» редко и все реже и реже. Но признаться в подобном даже себе самому, увидеть, что это ненормально, Андрей не мог. Да и, в конце концов, кто может определить, что «нормально» в таком тонком деле? Люди разные, темпераменты разные… Да, можно, не сходя с места, привести еще сто пятьдесят оправданий, лишь бы не признавать, что с «этим» проблемы.

— Ну, смотри… — пожал плечами в ответ Юрий. — Врачи говорят, что в этом деле чем чаще — тем дольше. В нашем возрасте особенно. Сам понимаешь, любая фигня уже может быть. И простатиты, и вообще все, что угодно. Ладно, я — к себе. Посмотри там, пожалуйста, статью по Лебедевой. Паша, как обычно, тормозит, а статья-то проплаченная. Я тебе сейчас на мыло сброшу. И Пашу пришлю, как появится. Только не откладывай.

— Посмотрю, посмотрю. Не волнуйся, — кивнул Андрей. — Только прямо сейчас сбрасывай. А что хоть за статья?

— Платная, сказал же, — уходя, повторил Юрий. — Бабло, кстати, уже пришло. Вот все бы были такими клиентами, так мы бы процветали.

Таблоид, в котором трудился Андрей и который давал ему право причислить себя к творческой интеллигенции, в основном продавался в переходах метро и электричках. Если в вашем окружении преобладают умные интеллигентные люди — сто процентов вы эту газету и в глаза не видели.

Причудливая мысль ее американских соучредителей объединила в одном издании вещи, казалось бы, несовместимые. Кровавые криминальные хроники и рецепты блюд для похудения, звездные сплетни и сканворды и, конечно же, телепрограмму на все (ну, почти все, ибо на все не хватит никакой газеты) телеканалы. Но то ли американцы правильно поняли русскую душу, то ли душа эта ничем не отличалась от штатовской.

С некоторых пор (речь о тех временах вас ждет чуть дальше) Андрей и сам обрел чутье на эти вечные темы, привлекающие публику: грудастые модели в мини, кровища, обильно льющаяся со страниц, скандалы со звездами и сплетни о звездах, гороскопы, сводки предчувствий погоды и попытки заглянуть в щель между жизнью и смертью, сенсационные заголовки, подзаголовки и слоганы, теснящиеся на пестрой обложке.

Это было самым нужным и важным среди редакторских умений — подобрать и правильно подать материал. Где этому научился Андрей, он вспоминать и рассказывать не любил. Хотя немного позже вы об этом, конечно, узнаете.

Зато американские соучредители очень любили вспоминать о своем образовании. Звали их Пол и Фил. Закончили они, конечно же, Гарвард, как утверждали сами, но Андрей думал, что был это, скорее всего, Вест-Пойнт плюс курсы при ЦРУ.

Гарвард закончили восемь президентов США, тридцать шесть лауреатов Пулитцеровской премии, а также Давид Рокфеллер, Билл Гейтс, Натали Портман, Дарен Аронофски и Метт Деймон. Об этом Андрей писал в своем таблоиде. Фил и Пол не были похожи ни на кого из упомянутых знаменитостей. Дорогущие пиджаки этих двоих были застегнуты, как военные кители. Оба были готовы немедленно поддержать демократию, но почему-то у Фила на столе стояла фотография Сталина, а у Пола — Берии. «Это, — отвечали соучредители, — для понимания тонкостей управления персоналом». Управляли они, не очень напрягаясь: Юра Трофименко с давным-давно раскрывшимся талантом советского администратора и сам справлялся прекрасно. От двух «цээрушников», как их называл Андрей, исходили идеи корпоративных мероприятий, удивлявших господ журналистов своей «нужностью» и «полезностью»: поездка на пейнтбол, товарищеский матч между футбольными командами районов и прочие столь же занимательные вещи.

Пол и Фил открывали непонятные офисы, как сказала бы Ольга, «по выращиванию и взрыванию мозга», встречались со странными людьми и финансировали непонятные программы. Юре, в принципе, все это было по барабану, а Андрей поначалу сильно дергался. Он попытался что-то понять, но так и не понял. Осознав, что Пол и Фил в свободное время играют в гольф и финансируют революции в странах со слабо развитой демократией, Будников махнул рукой и успокоился. Тем более что результаты его работы были впечатляющими — газета три раза в неделю разлеталась почти миллионным тиражом. И даже излишне навязчивая реклама чудо-лекарств и всевозможных экстрасенсов не отпугивала массового читателя.

Вспомнив об этом, Андрей протер глаза, подтянул себя вместе с креслом поближе к столу и принялся за работу.

Работы всегда, да и сегодняшним утром, было много. Две статьи о футболистах, литературный обзор (наполовину проплаченный), обзор компакт-дисков и DVD-новинок (проплаченный полностью), ресторанная критика (если и не проплаченная, то как минимум прокормленная) и подвал о чудо-средстве не то от импотенции, не то от бесплодия, не то от обеих напастей сразу. Андрей, уж на что бывалый журналист, успел удивиться тому, что и такие чудеса случаются. Ниже, сколотая полосатой скрепкой, лежала статья о каком-то элитарном художнике, то ли модернисте, то ли постмодернисте. Но ее Андрей решил даже не читать, все равно места на публикацию не хватало.

И наконец последней только что распечаталась статья про Лебедеву, черт бы ее подрал. И проплаченная вдобавок. Кто мог такой скандалище проплатить? Загадка.

— Хельген, тут такое дело… — начал шеф, закидывая ногу на ногу и взглянув искоса на Ольгу, которая опустилась в кресло напротив, — личного характера. У меня опять проблемы… С Татьяной… Слышала про скандал в клубе «Дориан Грей»? Ей звонил какой-то журналист из редакции твоего мужа. Таня была сильно не в форме. Наверное, наговорила чего… Да наверняка наговорила. Понимаешь?

— Да… — внутренне напрягаясь, кивнула Ольга. — А чем я-то помочь могу?

Супругу Серого, Татьяну Лебедеву, Ольга не любила. Очень не любила. Впрочем, ее никто, кроме Лебедева, не любил. Это была вечно подающая надежды певица — звездочка очень средней руки, которой не помогали ни финансовые вливания, ни третий уже по счету выписанный из иностранного далека продюсер. И если первые два, приехав и взяв задаток, просто лежали на диване в студии, лакали виски, требовали себе штат администраторов, потом ругались с Татьяной на почве непонимания и творческой несовместимости и исчезали в сопровождении молчаливого лебедевского охранника, то третий взялся за дело.

Не прошло и трех дней, как он удивил Серого концепцией раскрутки Татьяны, выполненной в виде презентации «Power Point» и немалым счетом, написанным от руки, который был приколот к смете, безукоризненно составленной в «Excel». Посмотрев в огромные, прикрытые пушистыми ресницами глаза жены, Лебедев вздохнул, достал свой «Монблан» с золотым пером и все подписал…

И закрутилось. Таня начала превращаться в «скандально известную звезду», причем настолько «скандально», что пришлось обратиться к юристу… Благо, юрист свой. Хотя для полного счастья Ольге как раз не хватало заниматься еще и личными делами семьи Лебедевых…

Чем торговала фирма, в которой Ольга проводила бльшую часть жизни, сказать было непросто. Она, как любая женщина, не очень понимала разницу между резистором, транзистором и, к примеру, тиристором — не говоря уже о том, что трансформаторы отождествляла с серыми будками, на которых написано: «Не влезай! Убьет!». Кто покупает эти самые трансформаторы — транзисторы — тиристоры, понять было еще труднее. Однако покупали. А купив, умудрялись сломать. И обращались с жалобами и судебными исками. Вот в этот момент и наступал ее, Ольги, звездный час. Встречные иски, мировые соглашения и прочие юридически обоснованные способы сказать человеку, что он дурак. Дура лекс[1], и он таки дурак. Странно, но почувствовавший себя дураком человек снова обращался в ее фирму за очередным трансформатором. Этого феномена она понять никогда не могла. Но работы тем не менее хватало. Текущей работы. И Лебедева с ее скандальными похождениями мало того, что была совершенно некстати, так еще и никоим образом не вписывалась в служебные обязанности. Однако отказать любимому шефу тоже не было никакой возможности…

— Ты спроси, пожалуйста, у Андрея, что там и как? — продолжил Лебедев. — Что за материал они готовят? Ведь наверняка же готовят, иначе какого рожна нужно было тому борзописцу?

Ольга кивнула, про себя удивившись тому, что шеф еще чего-то не понимает. Явно статейка будет скандальная и явно на голову Татьяны Лебедевой выплеснется не одно ведро помоев.

Однако Сергей Владимирович продолжил:

— То есть мне понятно, про что оно будет — скандал, он скандал и есть. Но вот поконкретнее все ж таки хотелось бы узнать. В каком, так сказать, разрезе статья получается? Ну, типа, совсем ее, Татьяну-то, порвут или какое-никакое, но живое место все-таки оставят? Ты не подумай, я вовсе не хочу, чтобы он слил конфиденциальную информацию… Просто интересно знать заранее.

— Хорошо, я спрошу у Андрея, — пообещала Ольга. — Сегодня же спрошу.

— Сейчас у Татьяны, сама понимаешь, не самое лучшее время, — вздохнул шеф. — Не очень она сейчас в форме… Мучаюсь, мучаюсь с ней уже который год. И клипы ей снимаю, и альбом новый каждый год выходит. А что-то все-таки не получается. Где-то я промах совершил, где-то не в ту сторону карьеру ее повернул. Да и чего уж скрывать — она сейчас уже из всех чартов выпала.

«А то она в этих чартах когда-то была!» — подумала Ольга, но вслух не сказала ни слова, лишь сочувственно покивала, мол, ты прав, шеф, дорогой — тяжела жизнь большого таланта, пусть даже и выпавшего из всех чартов. Кивок этот, как она понадеялась, должен был также показать, как она сочувствует любимому начальнику, который с тким неподдельным усердием разрывается между двумя нелегкими служениями — маммоне и Мельпомене.

А тем временем Леночка внесла поднос с чайником, китайскими чашками, медом и вишневым вареньем — действительно, все, как Сергей Владимирович любит.