Случайная вакансия Роулинг Джоан

II

По средам Ширли Моллисон ездила в Юго-Западную клиническую больницу Ярвила. Вместе с десятком других волонтеров она выполняла разные неквалифицированные поручения: развозила по палатам библиотечные книги, ухаживала за букетами пациентов или спускалась в киоск, чтобы приобрести какие-то мелочи для лежачих больных, кого не навещали родные. Но больше всего ей нравилось, переходя от одной койки к другой, принимать заказы на завтрак, обед и ужин. Как-то раз спешивший мимо доктор, увидев у нее папку с зажимом для бумаг и ламинированный пропуск, даже принял ее за сотрудницу канцелярии.

На мысль заняться волонтерской деятельностью навела ее Джулия Фоли в ходе их самой длительной беседы во время одного из чудеснейших рождественских приемов в Суитлав-Хаусе. Тогда-то она и узнала, что Джулия собирает средства на создание педиатрического отделения в местной больнице.

– Нам как воздух необходим визит кого-нибудь из членов королевской семьи, – говорила Джулия, глядя через плечо Ширли на вход. – Я собираюсь попросить Обри ненавязчиво переговорить с Норманом Бейли. Простите, мне надо поздороваться с Лоренсом…

Оставшись стоять в одиночестве у рояля, Ширли проговорила в пустоту: «Конечно-конечно». Она понятия не имела, кто такой Норман Бейли, но чувствовала, что это упущение. На другое утро, даже не посоветовавшись с Говардом, она позвонила в Юго-Западную клиническую больницу и спросила, нужны ли им волонтеры. Удостоверившись, что от нее не требуется ничего, кроме безупречной репутации, уравновешенности и здоровых ног, она попросила прислать ей бланк заявки.

Волонтерство открыло Ширли совершенно новый, удивительный мир. Тогда, у рояля, Джулия Фоли ненароком подвела ее вплотную к давней мечте: скромно сцепив перед собой руки, Ширли будет стоять с ламинированным пропуском на шее, когда вдоль шеренги добровольных помощников медицины неспешно прошествует ее величество. Тут Ширли сделает идеальный реверанс и тем самым обратит на себя внимание королевы; та остановится, чтобы перемолвиться словом с Ширли, поблагодарит ее, что она, не считаясь со временем… вспышка фотокамеры, а на следующий день – фото в газете: «Королева беседует с миссис Ширли Моллисон, работающей на общественных началах…» Когда Ширли воображала эту сцену, ее порой охватывал почти священный трепет.

А кроме того, волонтерство давало ей в руки сверкающее оружие против заносчивости Морин. Когда вдова Кена вдруг преобразилась, как Золушка, из продавщицы в совладелицу, она стала задирать нос, чем приводила в бешенство Ширли (которая, впрочем, неизменно встречала ее кошачьей улыбкой). Но Ширли поднялась на ступень выше: она трудилась не ради наживы, а ради высоких идеалов сердца. Волонтерство давно стало признаком хорошего тона: оно привлекало таких женщин, которые, как она сама и Джулия Фоли, не нуждались в деньгах. Более того, пропуск в больницу давал Ширли доступ к неограниченным запасам сплетен, с которыми не мог сравниться назойливый щебет Морин по поводу открытия нового кафе.

Сегодня утром Ширли уверенно попросила координатора волонтерской службы направить ее в двадцать восьмую палату онкологического отделения. На посту возле этой палаты она рассчитывала застать единственную медсестру, с которой сумела подружиться; молоденькие девчонки порой дерзили и выговаривали волонтерам, тогда как Рут Прайс, вернувшаяся к сестринской профессии после шестнадцатилетнего перерыва, привлекла ее с самого начала. Обе они, как подчеркивала Ширли, были «уроженками Пэгфорда», и это их сближало.

(Если уж совсем честно, Ширли не была уроженкой Пэгфорда. Они с младшей сестрой выросли в Ярвиле, в тесной, грязноватой квартирке, принадлежавшей их матери. Мать Ширли была пьянчужкой; она не давала развода отцу девочек, которого те никогда не видели. Казалось, все мужчины в округе знали мать Ширли по имени и говорили о ней с ухмылкой… но это давным-давно кануло в прошлое, а Ширли считала, что прошлое выветривается, если только о нем не вспоминать. Она и не вспоминала.)

Ширли и Рут радостно поздоровались, но сегодня у обеих была масса дел, и они успели только обменяться короткими фразами насчет внезапной кончины Барри Фейрбразера. Они договорились пойти в столовую около половины первого, и Ширли отправилась за библиотечной тележкой.

Она пребывала в прекрасном расположении духа. Будущее виделось ей столь же отчетливо, как настоящее. Говард, Майлз и Обри Фоли собирались сплотиться, чтобы раз и навсегда покончить с предместьем Филдс; такое достижение не грех будет отметить торжественным приемом в Суитлав-Хаусе…

Ширли завораживало это имение: огромный сад с прудами, солнечными часами и затейливо подстриженной живой изгородью; широкий коридор, обшитый деревом, на рояле – фотография в серебряной рамке: хозяйка дома беседует с дочерью королевы. Со стороны четы Фоли не чувствовалось ни тени высокомерия к Говарду и Ширли; правда, попав в орбиту этой семьи, Ширли заметила, что хозяев дома во время каждой встречи что-нибудь отвлекает. А ведь как мило было бы им впятером устроить приватный ужин в одном из этих восхитительных малых залов: Говард сел бы рядом с Джулией, Ширли – по правую руку от Обри, а между ними – Майлз. (У Саманты в фантазиях ее свекрови неизменно находились другие дела.)

Ровно в половине первого Ширли и Рут нашли друг друга у стойки с йогуртами. В шумной больничной столовой еще не было того столпотворения, какое начиналось в час дня, и они без труда нашли липкий, в крошках столик на двоих у стены.

– Как Саймон? Как мальчики? – спрашивала Ширли, пока Рут вытирала столешницу.

Затем они переставили на столик содержимое своих подносов и сели друг к дружке лицом, собираясь поболтать.

– Сай – лучше всех, спасибо, прекрасно. Сегодня привезет домой новый компьютер. Мальчики ждут не дождутся, вы же понимаете.

Это не вполне соответствовало истине. У Эндрю и Пола были свои простенькие ноутбуки; большой компьютер находился в углу тесной гостиной, и мальчики к нему не прикасались, предпочитая лишний раз не попадаться на глаза отцу. В рассказах Рут ее сыновья выглядели намного младше, чем на самом деле: покладистые, предсказуемые, смешливые. По-видимому, она и себя старалась выставить моложе, подчеркнуть разницу в возрасте – почти в два десятка лет – между собой и Ширли, чтобы они с ней еще более походили на мать и дочь. Рут потеряла мать десять лет назад, и у нее не осталось старшей подруги, а у Ширли хоть и была дочь, но отношения с ней, как она намекала, оставляли желать лучшего.

– Мы с Майлзом всегда были очень близки. А у Патриции довольно трудный характер. Она сейчас живет в Лондоне.

Рут не терпелось узнать подробнее, но они с Ширли в первую очередь ценили друг в дружке сдержанную гордость: обе с достоинством являли миру ничем не омраченный фасад. Запрятав подальше свое любопытство, она все же не оставляла надежды со временем разузнать, в чем проявляется трудный характер Патриции. Взаимная симпатия Ширли и Рут основывалась на признании того факта, что подруга более всего гордится многолетней привязанностью своего мужа. Они, как члены масонской ложи, выработали особый код, благодаря которому чувствовали себя друг с дружкой более комфортно, чем в компании других женщин. Их заговору добавляло остроты чувство превосходства: каждая втайне жалела другую за выбор такого мужа. Рут считала Говарда физически омерзительным и не могла понять, как Ширли, хоть и полненькая, но вполне симпатичная, согласилась за него выйти. А Ширли, которая в глаза не видела Саймона и не слышала, чтобы его упоминали в высших сферах Пэгфорда, заключила, что Рут страшно далека от светской жизни, а муж у нее – домосед и неудачник.

– Так вот, Майлз и Саманта доставили Барри в мое дежурство, – без предисловий заговорила Рут. В отличие от Ширли она не владела тонкостями светской беседы и не умела маскировать свою жадную тягу к пэгфордским сплетням: если они и долетали к ней на вершину взмывшего над городом холма, то разбивались о нелюдимость Саймона. – Они и вправду все видели?

– О да, – подхватила Ширли. – В воскресенье вечером они ужинали в гольф-клубе: девочки после каникул вернулись в школу, а Сэм предпочитает питаться вне дома, готовит-то она посредственно…

Мало-помалу, во время перерывов на кофе, Рут сделала для себя выводы относительно изнанки брака Майлза и Саманты. Ширли упомянула, что ее сын женился в силу своей порядочности, когда Саманта забеременела старшей дочкой, Лекси.

– Комар носу не подточит, – вздохнула Ширли с прозрачной бравадой. – Майлз поступил как положено; иного я от него и не ждала. Девочки у них – само очарование. Жаль, что у Майлза нет сына – это был бы чудный мальчик. Но Сэм третьего не захотела.

Каждый завуалированный выпад против Саманты был для Рут на вес золота. Она с первого взгляда невзлюбила невестку Ширли еще в ту пору, когда водила четырехлетнего Эндрю в подготовительную группу; туда же Саманта водила Лекси. Визгливый смех, выкаченный наружу бюст и соленые шуточки, адресованные молодым матерям, ожидавшим во дворике, делали ее в глазах Рут опасной хищницей. Не первый год Рут наблюдала, как Саманта, приходя в школу на день открытых дверей, выпячивает массивную грудь, перед тем как вызвать на разговор доктора Викрама Джаванду, и спешила увести Саймона за угол, чтобы им не пришлось с ней общаться.

Ширли во всех подробностях пересказывала с чужих слов повесть о последнем путешествии Барри, всячески подчеркивая заслуги Майлза, который мгновенно вызвал «скорую», поддержал Мэри Фейрбразер, сопроводил ее в больницу и оставался там до приезда супругов Уолл. Рут слушала внимательно, хотя и с некоторой досадой: у Ширли куда увлекательнее получалось критиковать многочисленные недостатки Саманты, нежели превозносить достоинства сына. А главное, ей самой не терпелось рассказать кое-что интересное.

– Значит, в совете образовалось свободное мес-то, – подытожила Рут, едва дождавшись того момента, когда Майлз с Самантой уступили сцену Колину и Тессе Уолл.

– Для этого есть термин: «случайная вакансия», – любезно подсказала Ширли.

Рут собралась с духом.

– Саймон, – выговорила она с радостным волнением, – хочет выставить свою кандидатуру!

Машинально улыбнувшись, Ширли удивленно-вежливо вздернула брови, а потом отпила чаю, чтобы спрятать лицо. Рут и подумать не могла, что ее слова вывели приятельницу из равновесия. Она заранее представляла, как обрадуется Ширли, узнав, что их мужья будут вместе заседать в совете, а возможно, и чем-нибудь посодействует.

– Я от него вчера вечером узнала, – с важным видом продолжала Рут. – Он давно об этом задумывался.

Некоторые другие планы Саймона, как то развести на деньги Грейза, чтобы оставить его фирму подрядчиком совета, Рут немедленно выбросила из головы, как вычеркивала из памяти все его неприглядные делишки и мелкие нарушения закона.

– Кто бы мог подумать, что Саймона интересует участие в местном самоуправлении, – пропела Ширли легким и приятным тоном.

– Еще как, – подтвердила Рут, которая до вчерашнего вечера ни сном ни духом об этом не догадывалась. – Очень даже интересует.

– А он обращался к доктору Парминдер Джаванде? – спросила Ширли, отпив еще чаю. – Она не вызвалась помочь?

Рут слегка оторопела и не смогла скрыть замешательство.

– Да нет, я не… Саймон сто лет к врачам не обращался. Он на здоровье не жалуется.

Ширли улыбнулась. Если Саймон выступает сам по себе, без поддержки фракции Джаванды, то его можно сбросить со счетов. Ей даже стало жаль Рут: младшую подругу ждал неприятный сюрприз. Сама Ширли, знакомая со всеми мало-мальски уважаемыми гражданами Пэгфорда, не узнала бы мужа Рут, надумай он зайти в кулинарию за продуктами; бедняжка Рут – хоть бы спросила себя, кто станет за него голосовать. В то же время был один вопрос, который, по мнению Ширли, Говард и Обри непременно попросили бы ее задать как бы невзначай:

– Саймон с рождения живет в Пэгфорде, да?

– Не совсем: он родом из Филдса, – ответила Рут.

– Понимаю, – сказала Ширли.

Аккуратно вскрыв стаканчик йогурта, она задумчиво погрузила в него пластмассовую чайную ложку. Саймон наверняка присоединится к тем, кто ратует за сохранение Филдса, а это полезно знать наперед, вне зависимости от его шансов на выборах.

– Это на сайте появится или как там положено о себе заявлять? – спросила Рут, все еще надеясь на запоздалый проблеск интереса и поддержки.

– Видимо, да, – туманно произнесла Ширли. – Думаю, так.

III

В среду последним уроком у Эндрю, Пупса и двадцати семи других стояла, как выражался Пупс, «спазматика». Это был если не самый дебильный, то второй по дебильности набор математических дисциплин, который доверили самой слабой учительнице – прыщавой девушке, вчерашней студентке, которая не справлялась с дисциплиной и временами чуть не плакала. Пупс, еще в прошлом учебном году сознательно решивший снизить свою успеваемость, был низвергнут из наиболее сильной группы в ряды изучающих спазматику. А Эндрю, который всю жизнь был не в ладу с цифрами, постоянно опасался, как бы его не перевели на самый дебильный уровень – к таким, как Кристал Уидон и ее двоюродный братец Дейн Талли.

Эндрю и Пупс сидели вместе за последней партой. Время от времени, когда ему надоедало смешить одноклассников и подбивать их на разные приколы, Пупс подсказывал Эндрю решение задачки. В классе стоял оглушительный гвалт. Мисс Харви кричала во все горло, призывая учеников к порядку. Листки для классной работы были исписаны похабщиной; ребята свободно перемещались по классу, грохоча стульями; стоило мисс Харви отвернуться, как из трубочек летели пульки жеваной бумаги. Иногда Пупс под надуманным предлогом поднимался из-за парты и начинал расхаживать туда-сюда, изображая дерганую, с неподвижными руками походку Кабби. Здесь Пупс давал волю своему юмору; зато на уроках английского и литературы, где они с Эндрю были в самой сильной группе, на такие пародии он не разменивался.