Утонувший в кладезе Романецкий Николай
Соратник смотрел не мигая. Губы его по-прежнему дрожали, но страх, судя по всему, владел им не настолько, чтобы муж-волшебник Буривой Смирный обрадовался неожиданному предложению чародея Светозара Смороды.
– Сдается мне, это весьма и весьма смахивает на трусливое бегство! – Он тоже поморщился.
– Скорее уж на планомерное отступление, брате, – возразил Свет.
– Планомерное отступление происходит в тех случаях, когда больше нет сил сдерживать напор супротивника, – не согласился Буривой. – Сдается мне, преступник мгновенно поймет, насколько он сильнее нас.
Он и так это прекрасно понимает, подумал Свет. Но вслух свою мысль не высказал.
– Впрочем, наверное, вы правы, – продолжал Смирный. – Я не должен вникать в сыск. – И все же было бы полезным, чтобы я остался неподалеку от вас. Хотя бы с целью магического прикрытия.
Свет вздохнул.
Конечно, толку от Буривоева прикрытия будет, как с козла молока… Впрочем, надо полагать, брат Буривой и сам сие превосходно понимает. А ежели не понимает, то волшебником, который прояснит ему реальное положение вещей, станет кто угодно, но только не Светозар Сморода. Случившееся и так должно представляться брату Буривою в достаточной степени унизительным… Ладушки-оладушки, для финансового отчета в канцелярию Кудесника и в родное министерство мы что-либо придумаем, а княжеская казна ожидаемые непродуктивные расходы как-нибудь да осилит!
– Хорошо, – сказал Свет. – С завтрашнего утра вы станете прикрывать меня, не принимая непосредственного участия в сыске. Конечно, убийца сразу сообразит, что мы обнаружили его близкое присутствие, но, думается, он и с самого начала прекрасно понимал, что надолго от нас не затаишься. Впрочем, нам его понимание тоже не без пользы.
Смирный по-прежнему смотрел не мигая, но страха в его ауре явно поубавилось. Взял себя в руки человек… Свету даже пришло в голову, что умей брат Буривой улыбаться, он бы непременно показал сейчас свое умение.
– А теперь отправляйтесь спать, брате, – сказал Свет. – И забудем о приличиях для гостей… Я наложу на вашу комнату охранное заклятье снаружи. Вы же сотворите заклинание изнутри.
Смирный отправился спать немного окрыленным и слегка успокоенным.
Закончив волшебные манипуляции с его дверью, Свет хотел было спуститься вниз, но потом решил, что гости бала с успехом обойдутся в своем времяпрепровождении и без столичного чародея. Княжна Снежана-то, во всяком случае, точно обойдется. А он, в свою очередь, с удовольствием обойдется без ее выходок!.. И вообще накануне завтрашнего дня не мешало бы отдохнуть. День вполне может оказаться весьма и весьма нелегким. Кстати, утром стоит отправиться в фехтовальное поприще – хотя активная магическая разрядка душе еще и не требуется, надо полностью соответствовать званию чародея. А полностью соответствовать званию означает в нашем случае – соответствовать привычкам прочих чародеев. И не давать никаких поводов для рождения слухов. Кстати, надо будет взять с собой Смирного – тому разрядка окажется гораздо более полезной… Чтобы брату Буривою не пришлось в вечеру снова почувствовать себя униженным.
Он спустился на второй этаж.
Хозяйка дома, по-видимому, поняла желания своего гостя на расстоянии. Во всяком случае, форточка в комнате была открыта для проветривания, а горничная застилала кровать.
Горничная была молодая, черноволосая и симпатичная. Белая блузка туго обтягивала пышные перси.
До чего же они все в этом доме полногрудые, подумал Свет. Как там было у сочинителя Легостая? «Налитые живительными соками»… Еще как налитые! Впрочем, мне-то какое до оных персей дело?..
Горничная между тем, достав из комода постельное белье, глянула на чародея с любопытством и явным ожиданием. Наверное, рассчитывала, что столичный волшебник снизойдет до того, чтобы перекинуться парой слов с приятной глазу прислугой. Но столичный волшебник, увы, не снизошел – аура девицы оказалась совершенно заурядной, – он просто с удовольствием смотрел на ловкие движения горничной, на ее гибкую, пышущую здоровьем и молодостью фигурку.
Девица снова кинула взор на гостя, мило улыбнулась.
И тут столичному волшебнику возжелалось, чтобы на ее месте оказалась хозяйская дочка. Конечно, княжна Снежана вряд ли когда-либо застилала даже свою собственную постель, но несомненно ее движения при этом оказались бы не менее ловкими, а фигурка не менее гибкой, чем у горничной. И удовольствие, наверное, оказалось бы не меньшим…
Увы, сие желание столичного волшебника было абсолютно несбыточным. Что ж, буде Нева не течет к Волхову, Волхов течет к Неве!.. Поэтому столичный волшебник снизошел наконец до разговора с прислугой.
– Не спешите, голубушка, – сказал он. – Ложиться я пока не собираюсь.
И вышел. Спустился по лестнице. Однако, подойдя к дверям, за которыми звучал очередной венский вальс («Ласковый Дунай»), решил, что на этот раз Волхов протечет мимо Невы. И мимо «ласкового Дуная». Самое время сейчас Волхову не толкаться промеж танцующих пар, а отправиться на небольшую прогулку. Подышать, так сказать, свежим воздухом, развеяться…
Возле особняка, вдоль подъезда и по обеим сторонам улицы, выстроились многочисленные кареты, украшенные самыми разнообразными гербами. На гербах красовались медведи и лисицы, белки и горностаи, волки и бобры. Целый зоопарк… Ожидающие своих хозяев кучера беседовали друг с другом о дворовых девках и хозяйской милости.
Саженях в пяти слева от парадной лестницы, между кустами сирени и стеной особняка, стояла каменная скамья, и Свет незамеченным спустился к ней. Посидел минут десять, удивляясь своему равнодушному отношению к тому, что случилось с Буривоем Смирным, и ожидая от Мокоши неведомо чего. Впрочем, он-то прекрасно знал, чего именно ждет. А вдруг его начнут искать!.. Однако не менее прекрасно он знал и то, что ничего не дождется. Искать-то его в конце концов начнут. И в конце концов сии долгие поиски, разумеется, увенчаются успехом, но отыщет его вовсе не обладательница гибкой фигурки, пшеничных волос и ядовитого языка. Как бы столичному чародею этого не хотелось…
По кустам пронесся прохладный ветерок, прошелестел листьями, и в шелесте этом послышалось тихое: «Забудьте о сокровенных чаяниях! Сокровенные чаяния вовек несбыточны!» Так вроде было у Легостая…
Свет вздохнул, встал, поднялся в дом. Наступив на горло собственным желаниям, снова прошел мимо дверей, за которыми по-прежнему разносилась музыка и шаркали по паркету ноги, и отправился наверх.
Едва шагнув в коридорчик возле своей комнаты, он сразу почувствовал присутствие посторонних. А потом услышал громкий шепот:
– Да будет, Радомира! Экая вы, право, недотрога! Ужель я вам нисколечко не нравлюсь? Чего ж вы вчера не сопротивлялись?
Тяжелая, синего бархата, штора, закрывающая окно в конце коридорчика, шевельнулась. Потом послышался характерный чмокающий звук – за шторой явно поцеловались. А потом взволнованный девичий голос тихо произнес:
– Оказывается, вы бойкий парень! А прикидывались таким тихоней. Вот уж не думала!.. – Звук нового, на этот раз долгого поцелуя. Судорожный вздох. – Вы мне очень нравитесь, Ярик, но буде хозяйка проведает… – Еще один судорожный вздох. – Она же выгонит нас обоих!
Свет включил Зрение.
Знамо дело, любодеев он за шторами не видел, однако ауры сияли вовсю. Знамо дело, аур было две. И знамо дело, одну переполняли интенсивные цвета Додолы, а другую – Перуна. Вот только свечение Перуна было интенсивным настолько, что его вполне хватило бы и на двоих молодых парней.
Слуги, понял Свет. Играют в обжимашки, пока хозяйского глаза рядом нет. Другого места не нашли…
– Не бойтесь, Радомира, – снова донесся громкий шепот. – Откель хозяйка может проведать? Нешто лишь вы сами ей проговоритесь… Все на балу, никто нас здесь не увидит. А буде вы думаете, что я просто так, то ошибаетесь. Я ведь и жениться на вас готов с дорогой душой!
Штора опять шевельнулась. Неведомая Свету Радомира пискнула, но в писке этом прозвучал не протест – откровенное удовольствие. Так же вот пищала Забава, когда Свет стискивал ее в медвежьих объятиях…
– Вы мне не верите?
Цвета Додолы и Перуна в аурах запылали гараже.
– Я вам верю, Ярик. – Девичий голос журчал весенним ручейком. – Но не могу я так, понимаете? То за шторами, то в бельевой…
– Да-а-а! – В голосе Ярика прозвучала нескрываемая досада. – А с Олегом-то, небось, могли? И за шторами, наверное, и в бельевой?.. Вот токмо он теперь нигде не сможет! Отвоевался, добрый молодец!
– Экий вы, Ярик… – Весенний ручеек превратился в гадючье шипение, а цвета Додолы сразу потускнели. – С Олегом у меня ничего не было. Я сразу дала ему по рукам. И зря вы так!.. Негоже так о больном человеке! Он выздоровеет!
– Счастливы живущие надеждами! – сказал с усмешкой Ярик. – Но надежды не всегда исполняются…
Цвета Додолы потускнели еще больше, и Свет понял, что неведомая Радомира сейчас возмутится и выскочит на белый свет. А выскочив, застукает подслушника на месте преступления. Как Легостаевская героиня Урса Ниу-Гел – своего младшего брата Симмонса, тайно следящего за любовными похождениями сказочно повзрослевшей сестры… А значит, оному младшему брату не остается ничего иного, окромя как срочно кашлянуть.
И Свет срочно кашлянул.
Девица тихонько вскрикнула, из-за шторы высунулось юное личико, обрамленное растрепанной иссиня-черной гривой. Распахнутые глаза, перепуганный взгляд, красок Додолы след и вовсе простыл. Зато страха – хоть отбавляй! Давешняя горничная…
А потом выглянул не менее испуганный Ярик. Его Свет тоже узнал – это был пшеничноволосый кучер, любитель «Мамочкиного платочка», возивший их к месту преступления и в принципат.
Почему-то беленьким очень часто нравятся черненькие, подумал Свет, и мысль эта показалась ему столь неожиданной, что он удивился. Еще вчера чародею Смороде и в голову бы не пришло задуматься – кто кому и по какой причине может понравиться. Впрочем, нет, вчера бы – пришло. А вот еще в прошлое лето… Ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь в другом уголке дома, там, где он не мог бы помешать влюбленной парочке.
Леший меня сюда понес, подумал он. Зашел бы в гридницу, поглядел, как танцуют, об кого кикимора свой язычок чешет…
Он снова кашлянул и, сделав вид, будто не заметил целующихся, скрылся в своей комнате.
Кровать была до сих пор не застлана. И форточка – по-прежнему открыта.
Наверное, целеустремленный Ярик специально подкарауливал момент, когда столичный чародей спустится вниз, и тут же принялся мешать Радомире исполнять ее служебные обязанности. Хорошо, хоть в коридор выйти догадались. Наверное, думали, там они услышат чужие шаги. Но слишком уж увлеклись друг другом… А если бы Свет пришел чуть позже? Интересно, можно ли работать корнем стоя или сидя? Надо будет как-нибудь предложить Забаве такой способ…
Зазвонил колокольчик.
– Прошу! – крикнул Свет.
Вошла давешняя служаночка, замерла, едва перешагнув порог. Растрепанные волосы наспех уложены в некое подобие прически и для маскировки украшены ослепительно-белой кружевной наколкой, блузка застегнута на все пуговицы. Вот только обтянутые блузкой перси все еще бурно вздымались.
Быстро она привела в порядок одежду, подумал Свет. А вот себя – оказалось, сложнее!
– Я застелю постель, чародей? – Голос снова звучал весенним ручейком.
– Да, конечно, Радомира, застилайте.
Шагнувшая было к кровати девица замерла.
– Ой, вы, наверное, все слышали…
– Что я слышал? – прикинулся непонимающим Свет.
– Ну там, в коридоре, за портьерой, нас с Яриком. – Она вдруг всплеснула пухлыми ручками и взмолилась: – Я прошу вас, чародей, токмо не говорите ничего хозяйке! Ярика накажут, а то и выгонят. И меня могут… Мы ведь не делаем плохого!
В глазах ее не было зелени, и потому Цветану Нарышкину не ждали неприятные сюрпризы, приводящие к поиску новой служанки. Впрочем, ему-то, Свету, какое до всего этого дело? Пусть бы даже хитрые девичьи глазки и заволокло зеленой тиной!..
– Да я, собственно, ничего и не слышал… – Свет ухмыльнулся про себя. – И в любом случае хозяйке о вас не скажу.
– Правда? – Мольба в голосе Радомиры сменилась безудержной радостью.
– Клянусь Семарглом! – Свет приложил десницу к сердцу.
Ему вдруг показалось, что не будь он волшебником, горничная не удержалась бы и рассказала ему, как сильно она любит своего милого Ярика.
Тем не менее, когда девица, застелив постель, закрыв форточку и выслушав указание, в какой час разбудить гостей, удалилась, он проверил сохранность заклятья на колдовском бауле. Баул пребывал в полном порядке.
Можно и укладываться, но ведь ныне пятница.
А посему Свет заставил себя взяться за привычные тренировочные занятия.
Тренировка, к его немалому удивлению, оказалась весьма продуктивной. Заклинания творились как никогда легко. Привычная злоба же – почему-то не просыпалась. Наверное, именно по этой причине настроение стремительно улучшалось, а недавние желания переставали теснить душу.
Вот вам, разлюбезная княжна Снежана, подумал он, стягивая с себя чародейский балахон. Не очень-то и хотелось! Оттачивайте свой злой язычок, кикимора, на каком-нибудь красавце-ратнике. Он примет ваши безудержные дерзости за скрытые авансы. Мы же ныне – ляжем баиньки. А завтра, на свежую голову, еще поразмыслим над тайными причинами вашего странного поведения. Не ваших ли рук дело – ситуация, в которой брат Буривой почувствовал себя униженным?
И только укрывшись одеялом, Свет вдруг понял: раньше мысль о том, что муж-волшебник Буривой Смирный может в определенных ситуациях почувствовать себя униженным, чародею Смороде бы и в голову не пришла.
5. Взгляд в былое. Снежана.
Снежана Нарышкина с детства не любила волшебников. Вернее, она была к ним абсолютно равнодушна.
Девочка с младых ногтей знала, что принадлежит к великородной словенской семье. Род Нарышек в стародавние времена происходил из тех же корней, что и великокняжествующая династия. И подобно Рюриковичам придерживался испытанных веками традиций.
В семьдесят шестое лето, в теплый осенний месяц вересень, двадцативосьмилетний отпрыск рода Нарышек по имени Белояр обвенчался с представительницей не менее древней словенской фамилии, девятнадцатилетней девицей Цветаной Лопухиной. Поелику брак сей был заключен договорно между главами семей, то новоиспеченной жене потребовалось определенное время, чтобы привыкнуть к своему супругу и влюбиться в него. Потом, как заведено богами, к молодой княгине пришел зеленец, и Цветана тут же понесла. В крепкие сеченские морозы семьдесят восьмого она благополучно разрешилась от бремени первенцем. Нарекли первенца дедовым именем – Найден.
А почти ровно семь лет спустя (правда, зима восемьдесят пятого была, по словенским понятиям, не в меру мягкой) в семье Нарышек родилась и первая дочь. Отец Снежаны, у коего к тому времени было уже два сына, в дочурке души не чаял. И хотя вскоре любезная супруга принесла ему еще двух девочек, старшая дочь навсегда осталась для князя Белояра самой ненаглядной. Тем паче что Снежана первой из дочерей и ушла из родительского дома, переселившись в орешекский Институт великородных девиц.
Вестимо, колдуны существовали в жизни Снежаны всегда. Они окружали ее в стенах родительского дома. Они вертелись пред очами девчушки в загородных поместьях Лопухов и Нарышек. В Институте без них, знамо дело, тоже было не обойтись. Подобно всем детям великородных, Снежана относилась к волшебникам, как к обычным слугам или ремесленникам. Ну чем, скажите пожалуйста, колдун отличается от кузнеца или портнихи?.. Только тем, что один работает с металлом, вторая – с парчой или канифасом, а третий – с разнообразными заклятьями. Отличка невелика!.. И в конце концов, все они обеспечивают свое существование деньгами ее отца.
Постепенно, правда, по мере получения знаний о жизни родного княжества и устройстве подлунной, Снежана стала понимать, какое место волшебники занимают в структуре общества, но это случилось много позже, а детское отношение к ним осталось неизменным. Впрочем, она понимала и другое: действительно огромную роль в существовании страны играют лишь несколько десятков наиболее квалифицированных чародеев, огромное же большинство колдунов способны лишь накладывать охранные заклятия, оберегать Снежану от сглаза да связываться друг с другом через волшебное зеркало. Были, правда, в семье Нарышек образцы и другой волшебной техники, для работы которой требовалась магическая поддержка обладателей Семаргловой Силы, но Снежана ввек оной техникой не интересовалась и, поедая свеженький эскалоп, индо вопросом не задавалась, приготовил ли повар сей эскалоп на обычной плите или с использованием колдовской помощи. И токмо к пятнадцати летам, когда институткам начали преподавать основы ведения домашнего хозяйства, девица узнала, что мясо, поджаренное с применением волшебных чар, получается вкуснее, чем приготовленное без оных. Вкуснее и для здоровья полезнее – организм получает много меньше злотворных жиров.
На лето раньше Снежана получила чуть-чуть иные знания. Среди институтских пестуний насчитывалось несколько тайных додолок – Орден дочерей Додолы раскинул свои сети по всему словенскому обществу. Учительницы сии, разумеется, не обошли вниманием и представительницу рода Нарышек. Так была сделана попытка бросить в душу Снежаны семечко сокровенного желания.
Увы, древо из семечка не выросло. Волшебники для княжны Нарышкиной по-прежнему оставались чем-то вроде мебели. Или сродни паровозу. Да, везет себе – чух-чух-чух! – и везет. Но ведь для того и создан, чтобы перевозить людей.
В семнадцать Снежана, получив положенное всякой великородной девице образование, вернулась в родительский дом. Через два дня опосля этого события Белояр Нарышка устроил в честь возвращения дочери великосветский бал. На этом балу Снежана и повстречалась с братовым начальником и приятелем, мужем-волшебником Клюем Колоткой. И Клюй Колотка, вестимо, был тут же представлен Сувором родимой сестричке.
Гремела музыка, кружились по гриднице пары, говорились изысканные комплименты… Клюй Колотка комплиментов княжне Нарышкиной не говорил – не изысканных, не гожих лишь для челяди. Однако росток, взлелеянный пестуньями-додолками в душе Снежаны и подпитанный собственными желаниями просыпающейся в полудетском теле женщины, пробил, наконец, твердую почву великородной неприязни да равнодушия и превратился в древо. Вестимо, древо оказалось таким же крохотным, как еще не оформившаяся грудь юной барышни. Таким же крохотным и таким же горячим…
Потом были иные балы и иные встречи. Впрочем, встречи происходили и без балов: Клюй Колотка часто посещал дом Нарышек. С каждым посещением древо неуклонно разрасталось. Рост его был трудным и мучительным – мешали полученные Снежаной знания и воспитание. В отличие от древа любви девичья грудь росла гораздо быстрее. К следующей весне она превратилась в полновесные взрослые перси.
Снежана часто запиралась в комнате, донага скидывала одежду и с удовольствием разглядывала в зеркале свое меняющееся тело – посмотреть уже было на что. Вот токмо Клюй Колотка не замечал ни пышнеющих персей Снежаны, ни созревающих в ее сердце тайных желаний. «Здравы будьте, княжна Снежана!» да «Оставайтесь с миром, княжна Снежана!»…
Вестимо, Снежану подобное отношение волшебника изрядно задевало – девица, как и большинство дочерей великородных, выросла самолюбивой да избалованной излишним вниманием. Однако, ко всему прочему, она была и терпеливой. А то, что терпение – добрая половина любого успеха, Снежана поняла еще в институтские времена. Приложили к этому свою настойчивую длань и додолки. Поэтому Снежана умела ждать. И готова была ждать до тех пор, покудова Клюй не прозреет. Или покудова папенька своей рукой не прекратит сам процесс ожидания – Белояр уже поговаривал о выгодной партии для дочери. И даже имя будущего жениха называл: Сила Кабан – тоже из великородных.
Скорее всего Снежана подчинилась бы отцовской воле. А может и нет – она сама еще того не ведала. Однако как бы то ни было, сокровенных желаний Снежаны имя будущего жениха изменить уже не могло.
Желания зрели и зрели. Зрели и перси. По всему получалось, что вскоре к тайно влюбленной девице должен был прийти страшный для неразделенной любви первый зеленец.
Но на пороге осени 7503 лета Мокошь рубанула по желаниям княжны Нарышкиной палаческим топором.
6. Ныне: век 76, лето 3, вересень.
Наутро заняться фехтованием не удалось.
Ключградские сыскники, по-видимому, накануне поработали справно, потому как, едва в семье Нарышек закончился завтрак (участия в котором, окромя Сувора, никто из хозяев не принимал), из зеркальной примчался дежурный колдун и, с трудом переводя дыхание, доложил, что принципал министерства безопасности по Северо-Западному рубежному округу Порей Ерга срочно вызывает столичных волшебников на совещание.
К принципалу отправились в сопровождении князя Сувора, воспользовавшись вчерашней каретой, коей управлял вчерашний же кучер – Радомирин любодей Ярик.
Садясь в карету, Свет подмигнул ему, но кучер сделал вид, будто не заметил чародеева легкомыслия.
Сувор Нарышка, судя по всему, не выспался, то и дело зевал, деликатно прикрываясь ладонью, и дорога прошла большей частью в молчании. Свет с Буривоем лишь переглядывались – опосля случившегося вечор на балу нынешняя бессловесность молодого князя их вполне устраивала.
Ерга принял столичных сыскников без задержки. В кабинет вошли втроем.
После коротких приветствий принципал сказал:
– Я получил приказ об изменении ваших задач. – Он достал из стола украшенную гербом бумагу. – Вам предписывается остаться в Ключграде и принять непосредственное участие в сыске убийцы.
Свет взял документ в руки, прочел.
Под приказом стояла подпись самого Путяты Утренника. Причем министр безопасности не только предписывал столичным колдунам оставаться в распоряжении принципала Порея Ерги, но и выражал уверенность, что работа в Ключграде волшебников с таким уровнем Таланта и таким опытом работы как у сударей Смороды и Смирного приведет к быстрому и успешному завершению сыска.
Свет хмыкнул про себя, расписался в приказе и передал бумагу Буривою Смирному. Когда тот в свою очередь ознакомился с распоряжением непосредственного начальства, Свет сказал:
– Все ясно, сударь принципал! Приказ министра мы, разумеется, выполним. – И после небольшой паузы добавил: – Однако мне бы не хотелось всуе тратить время нашего молодого хозяина, занимая его совещаниями.
У Сувора Нарышки отвисла челюсть.
Не будь Ерга стреляным воробьем, он бы последовал примеру своего подчиненного. Однако стреляный воробей позволил себе лишь похлопать глазами – челюсть его осталась на месте.
– Думаю, у князя Сувора найдутся более важные занятия, нежели слушать, как мы тут обсуждаем уже известную ему информацию, – заметил Свет, понимая, что столь неожиданный поворот может быть и не постигнут с первого раза.
Порей Ерга перевел взгляд на Нарышку.
Повинуясь молчаливому распоряжению принципала, тот поднялся и направился к двери. На лице его жила нескрываемая обида.
– Помощь нашего радужного хозяина нам понадобится еще не единожды, – сказал ему в спину Свет. – Я в этом абсолютно уверен.
На этот раз стреляный воробей по имени Порей Ерга глазами не хлопал.
– Княже, вы мне очень скоро понадобитесь. Не покидайте своего кабинета!
Сувор Нарышка исчез в приемной.
Принципал дождался, пока дверь затворилась, и с нескрываемым раздражением произнес:
– Надеюсь, судари волшебники, ваши объяснения окажутся достаточно серьезными, чтобы оправдать подобное обращение с сыном князя Белояра.
Через пять минут Светова монолога, в коем чародей упомянул и о перепуганных ключградских колдунах на балу, Ерга сам счел услышанные объяснения достаточно серьезными, чтобы оправдать содеянное с его подчиненным. Паче того, он счел оные объяснения серьезными настолько, что индо не смог скрыть своего ужаса. Столичные сыскники-волшебники деликатно не заметили его секундного замешательства, а когда Ерга нахмурился и стиснул перстами десницы волевой подбородок, Свет сказал:
– Полагаю, брату Смирному тоже не след занимать свое внимание дальнейшим разговором.
Буривой тут же поднялся и, коротко кивнув принципалу, вышел из кабинета.
– Ужель вы подозреваете Сувора Нарышку! – воскликнул Ерга, когда они остались со Светом один на один.
– Конечно, нет, – сказал Свет. – Но после того, что произошло вчера с моим соратником, чем меньше князь Сувор будет знать, тем лучше для дела. Он ведь не волшебник, он даже понять не сможет, что его прощупали. И все его знания тут же станут известны предполагаемому лазутчику. Понимаете?
Ерга понимал. Но он понимал не только это.
– А где гарантия, что не прощупывали вас, чародей?
Читать бесплатно другие книги:
