Живая сила. Дневник ликвидатора Мирный Сергей

Для решения этой «задачи повышенной трудности» (в школьных задачниках обозначались звездочкой, «для особо настырных») мы:

4) Оцениваем средний срок службы «живой силы» в зоне.

Тема любимая — когда домой?… Поэтому возникают сложности, среди членов экипажа есть разночтения… После оживленных дебатов (в ответ на несмелое предположение Петра «Два с половиной месяца?…» — Коля на миг бросает руль и показывает дулю-кукиш в сторону воображаемого начальства… Почему-то на северо-восток… Москва?… Штаб в Чернобыле?) — после продолжительных оживленных дебатов экипаж БРДМа № 80 единогласно решает:

«Средний срок службы в зоне принять равным месяцу-полутора».

5) Следовательно, за 1986 год, за 8 его месяцев с момента взрыва 26 апреля и до конца года, народ тут полностью сменится 8: 1,5 = 5 с хвостиком раз… А если делить на один месяц — то получится 8 смен… Но один месяц тут только счастливчики служат… Сходимся на цифре 6. То есть:

6 (шесть) раз полностью сменится все 100 000 (сто тысяч) рабочего населения зоны за восемь месяцев первого календарного года аварии.

Действие б) — проще не бывает: 100 000  6 = …

600 000.

ШЕСТЬСОТ ТЫСЯЧ.

600 000 людей — зона через себя только за 1986 год перекачает…

…НЕВЕРОЯТНО! Но наши ни на что не претендующие расчеты, «досужая игра свободных (до первого включения рентгенометра-радиометра ДП-5) умов», совпали с другими, авторитетными… — оценками же! Потому что даже светилам науки оказалось не под силу всю чернобыльскую трудящуюся рать счесть… Поэтому сейчас «принято считать»:

от 600 000 до 900 000 человек работало в чернобыльской зоне с 1986 по 1990 год.

(Значит, наша оценка была завышенной — мы шестьсот тысяч только за первый год чернобыля насчитали… Очень оптимистично — как сами скоро убедились — мы срок службы в чернобыле оценили… Хотелось в эти месяц-полтора верить. «Исследователи не были объективны», — неодобрительно скажут про нас суровые мужи и дамы науки.)

А точных цифр ликвидаторов и сейчас нет: «приблизительно 600 000», «более чем 600 000 за 4-летний период с 1986-го до 1990-й», «более 800 000», «600 000–900 000»…

Большее доверие вызывают частичные оценки: 200 тысяч ликвидаторов — только в Российской Федерации;

340 тысяч — только военных (из этих «военных», кстати, основная, абсолютно преобладающая масса — 93 %, 316 тысяч человек — это «военные по совместительству» — гражданские люди: такие ж, как я и мои чернобыльские друзья, «партизаны», призванные из запаса; кадровых же военных всего лишь 7 %).

600 000… 800 000… 900 000…

200 000… 340 000…

Это фантастически огромные количества работающих на ликвидации аварии людей.

Это даже не армия: сухопутная армия, по советским стандартам, насчитывает что-то около ста тысяч человек.

Это- армии.

Армии труда на зараженной радиацией местности. Фантастические массой своей «живой силы» настолько, что даже ученые, которым, напомню, по должности положено быть сдержанными, беспристрастными, эмоций не проявлять и пр., сбиваются на слот почти летописный:

«Никогда до этого столь огромные количества работающих людей не подвергались воздействию радиации»…[53]

Несть нам числа…

Что, напомню, на летописном нашем праславянском языке могло означать и число огромно, и — число неизвестно…

Былинный был язык.

Как и времена.

Просто удивительно, как он точно к Чернобылю подошел.

Очень просто, или Все большие исторические события

Принимаешь участие в «ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС»…

Каждый день сам этим занимаешься и по роду своей разведывательно-ликвидаторской деятельности каждый день видишь, КАКИЕ МАССЫ ЛЮДЕЙ и КАК этим занимаются.

А в газете (когда она попадется тебе в руки) читаешь — ВСЕ ВЕЛИЧАВО: «отборные добровольцы», «самая передовая в мире техника», «невиданные технологии» — все в таком духе…

И.по контрасту, что ли? — в голове само собой чеканится:

«На самом деле все делают простые люди простыми способами при помощи простых средств».

ПРОСТЫЕ ЛЮДИ

ПРОСТЫМИ СПОСОБАМИ

ПРИ ПОМОЩИ ПРОСТЫХ СРЕДСТВ

На самом дел -

все очень

очень

ПРОСТО.

Отрубленный язык

Кому война — а кому мать родна.

Старинная пословица

Любопытную историю поведала мне старая карта, которую я обнаружил среди барахла, коротая время в разведотделе в ожидании начальства. Дело было в главном военном штабе зоны, именуемом ОГ МО СССР (Оперативная группа Министерства обороны СССР), — мы на него работали.

На карте были нанесены контуры зон.

Поясняю: внутри того, что называли зоной outsider'ы (люди извне, со стороны), были еще выделены зоны — числом три, — очень важные для insider'ов (тех, кто внутри).

Зоны разных степеней радиационной опасности.

Границы этих зон проводились по уровням радиации.

На обычных картах точки одинаковой высоты над уровнем моря соединены «линиями одинаковой высоты» — горизонталями. А на картах радиационной обстановки на обычную карту наносятся точки и надписываются уровни радиации в них, а потом точки с одинаковыми уровнями соединяются линиями. Получается радиационный рельеф. Понятно, что вершина — пик, Джомолунгма этого дела — проломленный 4-й реактор. И этот экс-реактор, как настоящую гору на обычной карте, радиационные изолинии (изорады) окольцовывают, показывая снижение уровня с разной скоростью в разных направлениях, но в общем и целом — чем дальше, тем меньше.

Так вот, граница 3-й зоны — это линия с уровнем радиации 15 мР/ч.

Граница 2-й зоны — 5 мР/ч.

1-й — 1,5 мР/Ч.

Понятно, что ядро зоны — это 3-я зона, сравнительно небольшая, а 2-я и 1-я зоны — все дальше и дальше к периферии.

И вот на карте я увидел, как граница 2-й зоны — 5 миллирентген в час — плавно-плавно тянулась… а потом вдруг хищно бросилась вперед и коварным языком поглотила Чернобыль во 2-ю зону. После чего отступила и тихо-мирно-плавно пошла себе дальше.

И этот язык был красным карандашом жирно перечиркан, и им же отсечен по основанию: жирная красная линия зло и прямо соединила те места, откуда этот язык начинал выступать к Чернобылю…

А мы знали, что в самом Чернобыле, на ближайшей к АЭС окраине — на нашей стоянке — было 3 мР/ч.; а центральные улицы и тротуары вообще были отмыты так, что и у нас в лагере, за 35 километров от АЭС, наверно, больше было — до нескольких 0,1 мР/ч…

Короче, 5 миллирентген в час в Чернобыле и в помине не было, в радиационном отношении мы считали его курортом…

…И я представил себе, какой накал страстей сначала породил этот язык, а потом его обрубил…

Потому что он был явлением не радиационным, а общественным.

Экономическим.

Зоны разных уровней радиационной опасности — они же зоны разных уровней оплаты.

За работу в каждой из пронумерованных зон или просто за пребывание в ней, хоть ты туда на минуточку заехал, привез своему начальничку забытую им зажигалочку (и не забыл мимоходом подписать у него бумажечку, что ты в этот день пребывал в N-й зоне), платили дополнительно средние дневные заработки: за 3-ю зону — плюс три, за 2-ю — плюс два, за 1-ю — один…

И вот «чернобыльские работники» (т. е. работающие в самом Чернобыле — столице зоны), включая правительственную комиссию, сам штаб Министерства обороны и все остальные штабы министерств и прочих ведомств, а также всех, кто их посещал-проверял, конечно ж, были заинтересованы, чтоб за пребывание в экс-населенном пункте Чернобыль получать дополнительно +2 (а не +1) средних дневных заработка.

Ну и нагинали разведку, чтоб они липовую обстановку в районе Чернобыля на картах показывали — разведотдельские-то данные были истиной в последней инстанции…

Скорей всего, в мае в Чернобыле и было больше 5 мР/ч., а потом уровни уменьшались (то есть количество радиоактивного вещества, первоначально упавшего на землю, со временем уменьшалось: происходил его естественный распад (постепенный переход в нерадиоактивное вещество), плюс разнос на все стороны — воздухом, водой, в землю), и линия 5 мР/ч. стягивалась, отступала к АЭС… То есть уровни понижались.

Везде, кроме города Чернобыль.

И когда это уже ну совсем ни в какие ворота не лезло, красный карандаш это блядство пресек.

Отрубив на корню этот язык.

Радиационно-аномальный, а экономически же очень даже закономерный.

…Наверно, это был единственный в те времена случай, чтоб уровни радиации официально ЗАВЫШАЛИСЬ.

Для себя старались…

Ночь (Из повести «Хуже радиации»)

…обязанности офицера, производящие такое огромное впечатление на неопытные умы благодаря внешнему блеску и различным ритуалам, в сущности очень сухое и отвлеченное занятие, основанное главным образом Hа арифметических комбинациях, которые требуют огромного внимания и спокойной и рассудительной головы для своего успешного выполнения.

Вальтер Скотт. Уэверли. Собр. соч. в 8 т. Т. 1. Москва: Правда; 1990. С. 82.

Чернота ночи за квадратами окошек. Белые ярко освещенные стены длинной палатки-барака — ленинской комнаты батальона. Холодно.

В углу на столе, на красной материи — гипсовый бюст Ленина; в другом — телевизор: серый потухший экран. Между ними, в центре — фанерная трибунка, на ней наклеен раскрашенный герб СССР.

Передо мной на обтянутом полиэтиленом столе — бухгалтерская книга. Надписана черным, четким инженерным почерком.

Секретно

ЖУРНАЛ

учета доз радиоактивного облучения 1-й РРР

Я зеваю, потягиваюсь, потираю руки…

Пытаясь как-то взбодриться, стряхнуть с себя помятость, закуриваю…

…Вначале подбить дозы. Потом список фонистов[54]: фамилии, дозы. Исходя из набранной дозы, знания маршрутов, исправности броников — черновик приказа на разведку: маршрут — фамилии — броник. Переписать начисто в книгу нарядов: фамилии — номер броника. Туда же — работу на АЭС и на зараженной технике. Результат — списки, разложенные по дням пачечки учтенных донесений, приказ на разведку: машины — люди — маршруты…

Я лезу в разверстую полевую сумку, лежащую под боком, и достаю из нее отдельные сложенные и смятые листки и листочки, их пачки и пачечки… Валера и Женя — два взводных командира нашей роты, поочередно отрываясь от нард, протягивают мне свои пачки.

Улечься б поспать… Хорошо рядовым — дрыхнут без задних ног. А завтра попробуй им доз не прочитай — даже не знаю, что будет, третий день подряд обещаю — «завтра»…

Гора смятых бумажек на обтянутом полиэтиленом столе.

Вторая операция — сортировка. Разворачиваю первую бумажку.

Донесение

04.08.86 БРДМ № 92 вел разведку по маршруту Пруд-охладитель. Экипаж получил дозу облучения:

Командир экипажа — фамилия

химик-разведчик — фамилия

водитель — фамилия

Большая фигурная скобка сбоку охватывает все фамилии. Против нее крупно — доза. Ниже — подпись. И звание и фамилия того, кто дозу написал. Еще раз дата: «04.08.86».

Это за сегодня…

Донесение

04.08.86 БРДМ №… вел разведку по маршруту … Экипаж получил дозу…

Сегодняшнее.

04.08… Сегодняшнее.

Сегодняшнее. Вчерашнее. Позавчерашнее. Сегодняшнее…

Дата — получил — раскладываю… Ворох тает, растекаясь на три кучки поменьше и еще одно — в стороне, позапозавчерашнее.

01.08… Ох, это аж позапозавчерашнее — склеротики! Вечно сдавать забывают! Надо его сразу в журнал занести…

Это еще не работа — разминка. А впереди ее еще столько — аж подташнивает…

Теперь мне надо из каждого дня выловить тех, кто выезжал по нескольким маршрутам, потом собрать по всем донесениям суммарную дозу каждого такого кадра и внести ее в журнал, там исправлять нельзя… Нужно запомнить, как сочетаются в тройки-экипажи — больше чем полусотни фамилий разведки — десятки листков и листочков каждый день…

Ну, вперед!

Берусь за стопу донесений…

Первое… Фамилия. Фамилия. Фамилия. Следующее…

Следующее…

Следующее…

Час ночи. Скрипят ручки.

Следующее…

Пытаюсь прикинуть, сколько еще работы. Не, таким темпом до утра не успеть… Надо браться за разведку, не покончив с дозами.

«Валер…»

«Валер, бери старый список разведки из книги нарядов. Ничего менять не будем, фонистов только позаменяем. Ты оставляй пока дырки. Может, ночью пополнение привезут…» — «Вряд ли. Если до полуночи не привезли — значит, не раньше утра» — «А может…»

Старшина: «Завтра наша рота в наряде по батальону».

Ох… А еще и строительство: вместо летних палаток — их снимают, и все барахло людей остается под открытым небом — ставят утепленные зимние… Кто ж в разведку поедет?

Раскрываю журнал доз роты: желто-серая шершавая бумага с нечетко пропечатанной сеткой таблицы. Нить тонкая, как дратва, и такая же прочная, дважды пропущена у корешка через все листы: журнал доз, как и положено секретному документу, прошнурован и опечатан.

Последний список нашей роты растянулся на много страниц, вместо сотни в нем под пару сот фамилий, и наверно, больше двух третей уже нет: строки цифр кончаются записью «Выбыл — дата. Приказ №» — и жирной чертой до обреза листа. А на последних страницах доз считай что нет, одни фамилии молодых — и чистое-чистое поле: служить им — не переслужить…

Это поле мне надо вспахать своей ручкой, плотно засеяв черными семечками доз…

Надписываю три последних колонки: позавчера, вчера, сегодня…

Перехожу к вороху. Бригада с АЭС. Начинаю всегда с нее. Им писать — одно удовольствие: всем одна и та же крупная круглая доза, не нужно по бумажкам рыться…

Фамилия в донесении — доза заработанная — плюс 0,2 за дорогу — доза суммарная — долги? — нет — доза старая из журнала — плюс — доза новая в журнале. Одна клеточка заполнена. Следующая фамилия — та же доза за сегодня — плюс старая из журнала — готово. А долги? — нет. Следующий…

«Валер, дай книгу нарядов на минутку».

Зараженная техника — смотрю, кто позавчера работал на ней. То есть ремонтировал броники в парке… Зампотех нашей роты, несколько водителей и замполит. Зараженной технике — всем по 0,5.

Ну а теперь — дозы разведки… Самое тяжелое. Квадратные метры разложенных, распростертых донесений нужно перегнать в колонку точных цифр. «Фамилия?» — «Надо посчитать…»

По мышцам, суставам, затылку вязкой массой ползет усталость — часы и сутки недосыпа…

Валера: «Кого на Пруд-охладитель поставить?»

Кого ж туда поставить?…

Разминаю деревенеющие мышцы. Покручиваю спиной, повожу плечами — аж хрустит…

Фамилия. Доза.

«Пиши туда пока этого фониста. 23,2 — это значит, ему еще можно 1,75. Пометь это против фамилии в черновике. И завтра на построении не забыть предупредить, чтоб больше не привозил».

Валера спрашивает опять. Еще одна дыра в завтрашней разведке. Некого ставить.

Ночь — можно почти не опасаться, что начальство припрется, и мы курим почти беспрерывно, стряхивая пепел на пол земляной и сапогом растирая, чтоб было не видно — ленкомната все ж…

Кого ж туда воткнуть?

…Хорошо, что вся разведка, где б мы ни ездили, идет как 3-я зона. Иначе б я забодался разбираться — раз в декаду надо писать списки на оплату на всю роту, с выбывшими и молодыми: фамилии, номера зон, даты выездов в них… Сотни полторы фамилий — да за десять дней…

…а это ж еще предстоит…

…когда эти списки делать?… Уже нельзя тянуть… Или еще можно?

…шея от усталости аж скрипит — из бумаги в бумагу…

…а если лечь поспать? В палатку, там тепло, надышали; одеяло, сверху бушлат, скрутиться… А утром до подъема встать и доделать…

…сколько там уже до того подъема осталось…

Следующее — вел разведку — получил — фамилия, фамилия…

Перелопачиваю последнюю кучу. Спать хочется, затылок ноет…

Мысленно разбиваю работу на куски. Свирепею — фрагментируя, кроша ее, по кусочкам переплавляю — в сделанное…

Каждая строка доз — рубеж.

Каждый сочиненный экипаж — как выдох.

Один, еще один…

…сложить бы руки на уютный полиэтилен стола — и спать, спать…

До чего ж медленно идет работа, хоть себя и подгоняешь… И хоть все отделение управления роты на помощь пригони, все равно толку никакого, работать будет один, одна голова… Процессор…

Сигареты, взбадривавшие поначалу, исхлестали, сосущая, гложущая, злая усталость угнездилась по всему телу, выжимать из себя новые и новые порции работы — куришь почти беспрерывно…

Сюда б микроЭВМ[55], хотя б такую дрянненькую, как у меня на работе… А ее б хватило? Хватило, тут объем s памяти небольшой…

…Вводишь только числа, дальше все — компьютер: суммирует — за день, всего; лишнее — в долги; сортирует — по дозе, по сроку, по алфавиту — как пожелаешь; любые списки, справки — сама распечатывает; список фонистов, подсчитывает выезды, напоминания, и все — без ошибок…

А я б в это время спал как человек.

СПАТЬ. Завтра с утра доделаю.

Еще немного. Хотя б за вчера все дозы подбить.

Ручка продолжает рассеивать дозы: фамилия — нужная клетка, в верхний левый угол — доза за день, косая черта, нижний правый треугольник — доза суммарная…

В глазах режет — как песку насыпало, пальцы онемело сжимают потускневшую резинку…

«Фамилия?» — «Глухой фонист»…

Помятость переходит в сжатость, жесткость, и эта сухая наполненность автомата делает тобой работу, и ты — как вол в борозде — тянешь — и тянешь — и тянешь — и тянешь — тянешь — вперед — без чувства-мысли — бесконечно…

Тишина. Только ручки скрипят.

Фамилия — доза, фамилия — доза… Фамилия — Можно — Фамилия — Не больше 1,4 — фамилия — доза — фамилия — фонист — фамилия…

Мы перебираем, налаживаем, снаряжаем механизм роты радиационной разведки, которой завтра махать лопатой на АЭС, строить лагерь, заступать в патруль ВАИ, чистить картошку, малевать стенгазету, выкладывать из битого кирпича звездочку перед палатками — 4-я рота сделала, и теперь все должны — единообразие! И, промежду прочим, делать то, ради чего повестками военных комиссариатов «Приказываю Вам такого-то числа-месяца 1986 года к стольки-то часам явиться для убытия на учебные сборы сроком… При себе иметь…» выдернули не спрашивая — вести радиационную разведку… То есть каждодневно привозить из очага поражения колонки цифр, от которых зависит, где и как будут мыть, выселять, рубить лес, рыть, бурить, городить, строить — и платить за это людям. И посылать опять новые экипажи…

Формула зоны

В зоне можно находиться, но нельзя жить.

Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки

Жить нельзя — работать можно!

так думаешь поначалу, захваченный молодецким азартом: работа спорится, каждый день узнаешь что-то новое, делаешь нужное, важное и оказавшееся тебе по плечу дело…

Нет жизни — нет и работы…

Всего лишь через пару десятков дней всеми своими потрохами, до костей ощущаешь, как катастрофически, сказочно быстро съедает зона энергию, силы, желания человека…

З-О-Н-А

Яйца

Я бегаю-прыгаю, мечусь по лагерю как угорелый — «Где ротный?» Срочно нужен командир нашей роты, чтоб решить срочные вопросы, которые командир взвода-я — решать со старшим начальством без него просто не может… «Где ротный? Где ротный?» — никто не знает, у кого ни спрошу — а спрашиваю я у всех — и из нашей роты, и офицеров из соседних рот… Все сами как ошпаренные — ЗАВТРА КУЧА ГЕНЕРАЛОВ ПРИЕЗЖАЕТ! Причем не мелкая генеральская сошка, а уровня заместителя командующего Киевским военным округом: Переходное Красное Знамя лучшей части округа вручать (оно и так в нашей бригаде с мая месяца постоянно, и эта процедура «перевручения» ежемесячно повторяется… Угораздило служить в геройской части!). И сейчас нужно срочно решать миллион вопросов, которые стоят перед нашей ротой, а она, как назло, среди лучших, ей вымпел будут вручать… Я второй день в разведку не езжу. «Какая на хрен разведка! Командующий округом приезжает! В лагере работы по горло!» — так мне мое батальонное начальство доходчиво ситуацию разъяснило… Да где ж ротный???!

— Ротный? Ротный яйца собирает.

У меня — глаза на лоб:

— Какие на хрен яйца??! Какие яйца??!

— Какие яйца? Обыкновенные. Кажется, куриные. Я не заметил.

У замполита — перед этим он, как и я, искал ротного как угорелый, — у замполита отрешенные глаза человека, внутреннему взору которого открылось что-то.

И я, словно предчувствуя какой-то «момент истины», сам неожиданно успокаиваюсь и говорю:

— Поподробней, пожалуйста.

— Я ж говорю — яйца собирает, — терпеливо объясняет замполит. — В штабе батальона. Я сам приторчал, — добавляет он уже более «личным», оттаивающим голосом.

Говорит он это мне уже в спину — як штабной палатке иду.

И нахожу там командира нашей 1-й РРР — 1-й роты радиационной разведки. Под стенкой мирно сидящего за длинным столом. Играющего. В детскую такую электронную игрушку, с жидкокристаллическим дисплеем:

С двух сосен — с разных их веток, на разной высоте — скатываются яйца — и падают вниз; «Волк-из-мультфильма» (персонаж) внизу их должен ловить — подставлять кошелку, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Не успел — яйцо падает наземь — разбивается: скорлупки, желтки растекаются… Жалко. Чём лучше играет игрок, тем быстрее — почти как лавина — avalanche! — с разных ветвей разных сосен — ссыпаются — буквально ручьями текут! — яйца… Только успевай вертеться, Волк!

И перестал существовать мир для командира 1-й РРР — и мир, и начальство, и пролом 4-го, и родная вверенная ему рота, он весь был там, в этой маленькой детской игрушке, в ловле яиц, и бешено двигались его толстые пальцы по кнопкам, и все естество его рвалось к виртуозности… в ловле яиц.

А я стоял у торца стола, за край его руками ухватясь, не в силах взгляд от этого неистово-страстного зрелища оторвать, и молчал.

И одна только мысль в моей голове (а глаза завороженно смотрели):

«Сережа, на хрена тебе это нужно? Ты что, командир роты? За роту отвечаешь? Все вы — ты, замполит, Валера, старшина — бегаете как бобики, пупы рвете и на разведке и в лагере — день и ночь — а ротный нашел вас, дураков — и в ус себе не дует? Ты кто? Ты — командир взвода. Вот за взвод и отвечай — за тех 6 экипажей машин, что в нем, — чтоб люди были накормлены, а машины исправны и к разведке готовы; людей 20, машин 6… И все. А организация разведки роты, и книга приказов роты, и журнал доз роты, и списки на оплату выездов роты, и объезды ПУСО ротой — когда ты роту из зоны выводишь, свою задницу для военной прокуратуры подставляешь (и везение твое — оно ж может когда-то кончиться!) — и все остальное-прочее — без счету, конца и края — что постепенно-постепенно на тебя понаваливалось — и что ты все тянешь как само собой, — это все не твое собачье дело! На хрена тебе это нужно?!»

…Время разбрасывать камни — и время собирать яйца…

…Командир 1-й роты радиационной разведки упражняется в ловле игрушечных яиц…

…Я стою у стола, держась за его торец руками…

…Завтра в лагерь приезжают генералы…

Я и mon general

Ну ладно, я пошутил: какой там генерал!

Капитан.

Mon capitaine.

Я и мой капитан. Мой непосредственный (по-воен- ному он называется — «прямой») — во-от такой вот мой «прямой» начальник. Мой командир роты (сокращенно — «ротный»).

Он — ротный, а я — взводный: командир 1-го взвода, одного из трех вверенной ему 1-й роты батальона радиационной разведки.

…Мы с ротным пришли в один день. Точнее, приехали. Вместе, в одной колонне.

Колонна была маленькая, из трех крытых больших военных грузовиков, и везла пополнение из Белой Церкви (город Белая Церковь Киевской области), из пересыльного пункта — в лагерь. Ротный — в офицерской форме (она казалась нарядной по сравнению с нашими солдатскими робами) ехал старшим машины в кабине рядом с водителем. А я — в кузове, на лавке в ряд с такими ж, как и я сам, «партизанами» — офицерами — и солдатами из запаса, — глядя на уходящую из-под заднего борта машины шинельную ленту шоссе… На села по обочинам в фиолетовом украинском надвечерье: люди на лавочках смотрят вслед машинам, на нас, глядящих на них из-под брезента, как из полумрака пещер… Сколько они таких крытых колонн перевидели? Все ближе и ближе к зоне…

Именно там, на остановках, во время трепа — перекуров-пере(пардон)сциков — я с ротным и познакомился. Потом оказалось — мы в одну в/ч — воинскую часть — направляемся. Уже с интересом друг на друга взглянули.

А в в/ч — таковой оказался батальон радиационной разведки — мы попали в одну — 1-ю — роту: он — ротным, а я — взводным.

Mon capitaine был среднего роста, какой-то грузноватый… я б даже сказал, «кругловатый». И лицо у него было большое и круглое. Губы тоже большие, причем не по-негритянски, а по-простецки, грубо как-то большие. И очень круглые большие (кажется, карие) глаза — глаза удивленного ребенка. Ребенка все время что-то недопонимающего и все время как бы немного в себе. И фамилия круглая, грузная, простецкая — Воннов (не Воинов, я подчеркиваю, а Воннов).

Немного он весь был какой-то неопрятный.

Форму свою красивую он снял и в пластиковом мешке — «До дембеля!» — под потолком палатки за деревянный брус-поперечину подвесил. А новую форму, которую ему тут выдали (куртка и штаны ВСО — «Военно-строительный отряд»; она мне тюремную робу чем-то напоминала; очень, кстати, удобная, практичная), — он ее так и не обжил. Заносить — заносил, а не обжил.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

«У Сони Романовой случился роман. Самый настоящий служебный. В самое неромантичное время – зимой, в ...
Рассказ «Энцефалитный клещ» известного петербургского писателя, поэта и песенника Льва Куклина (1931...
«Ответчик был построен, чтобы действовать столько, сколько необходимо, что очень большой срок для од...
«Трр-р-рр! Я путешествую в одних носках. Хоп-па! Проверка документов в автобусе. Денег осталось на д...