Лавка старинных диковин (сборник) Шекли Роберт

– Мойша, ты меня слышишь? – спросил Соломон.

– Конечно-конечно, я тебя слышу, Соломончик. Ну и что ты мне хочешь поведать? Что-нибудь из твоих афрохасидских псевдонаучных бредней?

– Я пришел просто как друг, – ответствовал Соломон.

– Очень, очень мило, – хмыкнул Грелич. – Убийца возвращается, чтобы поглумиться над трупом жертвы.

– Не вполне понял, – сказал Соломон.

– А что тут понимать? Где ты был, когда я нуждался в друге? Где ты был, когда я собрался покончить с собой?

– Покончить с собой? На труп ты не похож, Мойша.

– Я честно пытался. И все еще жив по чистой случайности.

– Так каждый может сказать. А можно сказать иначе: так называемая случайность никогда не случалась.

– Софистика! – вскричал Грелич.

Соломон задумался, потом кивнул:

– Согласен. В самом деле, я никогда не был тебе хорошим другом. Точнее, не оказался тебе хорошим другом, когда это было тебе нужно.

– Ничего не хочу знать, – сказал Грелич, уловив тенденцию в поведении Соломона.

– Мы оба ответственны за то, что с тобой стряслось, – говорил Соломон. – Ты сам себя избрал жертвой, а я стал убийцей поневоле. Вместе мы и оборвали твою жизнь. Но мы оба просчитались в отношении Бога.

– С чего ты взял? – вопросил Грелич.

– Мы полагали, что можем воплотить в реальность Великое Ничто Смерти. Но Господь ответствовал нам: «Не так все должно быть». И Он даровал нам обоим жизнь, дабы мы терзались содеянным и не могли от этого спастись.

– Бог никогда бы так не сделал, – ответил Грелич. – Ну, если бы Он существовал.

– Бог существует.

– И на каких основаниях Он бы сделал то, что, по-твоему, сделал с нами?

– Ему не нужны никакие основания. Он не зависит от собственных решений. Он может делать все, что захочет, с кем угодно и когда угодно. На этот раз он решил наказать тебя. Ты сам виноват. Бог никогда не говорил тебе, что самоубийство угодно Ему.

Ричи понравился ход разговора. Ему хвалилось (термин, к которому Ричи еще предстоит привыкнуть) наблюдать, как агрессивный интеллектуал Грелич огребает по самое не могу от Соломона, который вещает, как религиозный проповедник, и знает толк в теологических спорах. Однако неожиданно Ричи осознал, что разгвор Грелич полностью взял на себя, а он, Ричи Каслмен, и слова не проронил.

– Эй, ребята, – сказал он. – Кажется, беседа затягивается, а меня так никто и не представил.

Грелич мрачно исправил ошибку.

– Почему бы не сделать перерыв и не перекусить? – предложил Ричи, обнаружив, что может говорить более свободно. – Я бы не отказался.

– В округе есть вегетарианский ресторан? – поинтересовался Грелич.

– Господи, понятия не имею, – сказал Ричи. – В паре кварталов отсюда есть вполне приличное кубинское кафе.

– Я никогда не возьму в рот некошерную падаль, – заявил Грелич. – Не говоря уже о том, что я вегетарианец.

– Тогда сам предложи, умник, – ответил Ричи.

– Господа, – подал голос Соломон. – Мы возьмем такси – я плачу – и отправимся в нижний Ист-Сайд, к Ратштейну.

Такси высадило их на углу Второй авеню и Четвертой улицы. Заведение Ратштейна было достаточно большим, порядка ста столиков, но почти пустым. Только за одним столом расположились двое мужчин: они пили кофе, закусывали блинчиками и о чем-то спорили.

– Прошу за Философский Стол. – Соломон сделал приглашающий жест и провел Ричи и Грелича к овальному столу на восьмерых. – Здесь часто сиживали Шельпштейн из Нью-Йоркского университета, иногда захаживает Ганс Вертке из Колумбийского.

Ричи никогда не слышал раньше об упомянутых джентльменах. И ему совсем не нравилась вегетарианская кухня. Он согласился на тарелку яичных пирожных и тоник из сельдерея. Грелич заказал блинчики с клубникой. Эсфирь предпочла рисовый пудинг. Соломон выбрал себе блюдо из риса с овощами.

Официант оказался пухлым коротышкой среднего возраста с копной редких седых волос на голове. Смахивал он на европейца. Двигался медленно, словно каждый шаг давался ему с большим трудом.

– К семи часам столик придется освободить, – сказал официант. – На вечер он зарезервирован.

– Сейчас еще только три пополудни, – проворчал Грелич. – Боже упаси, чтобы известнейшим философам современности пришлось вести свои дискуссии в другом месте. Мы уйдем отсюда задолго до начала их умных бесед.

– Наши клиенты привыкли видеть их за этим столом, – ответил официант. – Меня зовут Яков Лейбер, к вашим услугам.

Поначалу разговор шел понемногу обо всем. Перемывали косточки знакомым, обсуждали происшествия и скандалы, ругали погоду и политику. Благодаря этой беседе Ричи открылось лицо старого Нью-Йорка, города с доходными домами, ручными тележками, миквами [15]и дешевыми квартирами-студиями для студентов. Ричи казалось, что разговор идет о Нью-Йорке столетней давности, а не о современном индустриальном и деловом центре.

Когда они проезжали на такси по Второй авеню, Ричи заметил множество испанских продовольственных магазинов, парфюмерных лавок, закусочных и прачечных. То, что раньше было еврейским кварталом, превратилось в испанский баррио, или как там они называют свои трущобы.

Ричи поделился впечатлениями с Эсфирью.

– Все меняется, – вздохнула она. – Говорят, заведение Ратштейна держится только благодаря богатым еврейским мафиози из Нью-Джерси. Им хочется иметь нормальное место в центре, где можно прилично отобедать во время деловых поездок.

– Видел я когда-то фильм, – сказал Ричи. – Еврейский гангстер и его дочь, другой гангстер, молодой парень, который влюбился в дочь первого гангстера и отправился назад во времени, чтобы убить ее будущего супруга, потому что он плохо с ней обращался. Не помню, как они раздобыли машину времени, но по тем временам это смотрелось вполне логично.

– Так он заполучил девушку? – спросила Эсфирь.

– Типа того. Запутанный был сюжет.

– В выдуманных историях всегда так, – возвестил Грелич. – В жизни все совсем по-другому. Жизнь чертовски проста.

– Не могу согласиться, – сказал Ричи. Он уже понял: Грелич любит ставить вопрос таким образом, чтобы обязательно напроситься на возражение собеседника. – Как-то я писал рассказ со сходным сюжетом – тема-то не новая. И что получилось? Одна путаница. Боже ж ты мой, даже моя путаница запуталась.

Эсфирь засмеялась. Пустил смешок Соломон. Да и Грелич одобрительно хрюкнул.

– Ай, мальчик, – сказал Грелич. – А я и не знал, что ты у нас писатель.

– Ну, так уж и писатель, – скромно потупился Ричи. – Так, несколько рассказиков в журналах. В онлайновых, безгонорарных. Правда, среди их авторов есть пара имен.

– Так вы писатель?! – воскликнул официант Яков; он подслушивал разговор, накрывая стол.

– Ну, пишу немного.

В гостевой книге на своем сайте Ричи уже наталкивался на кое-какие едкие замечания профессиональных писателей. И это привело его к глубокому убеждению, что нечего звать себя писателем, пока не продашь хотя бы парочку своих творений.

– Так-так, писатель, – задумчиво покачал головой Яков, вытирая руки о фартук. – А я вот в издательском бизнесе подвизаюсь.

– Вы издатель? – поинтересовался Грелич.

– Нет-нет, что вы! Всего лишь переводчик. С румынского. У меня есть знакомый, румынский писатель-фантаст, вот я его и перевожу…

– На английский? – спросил Грелич.

– Конечно на английский! Ну вы и спросили. На урду, что ли?

– И как же зовут этого автора? – вставил свои пять копеек Ричи.

Он так и не смог повторить названное Яковом имя даже после нескольких старательных попыток и решил оставить это на потом. Но имя записал, чтобы проверить, насколько данный автор известен в научной фантастике.

– Сколько у него публикаций?

– На английском ни одной. На румынском – горы. Это вопрос времени. Я сумею его продать.

– Так вы еще и агент?

– Честь имею.

Ричи хотелось поинтересоваться у Лейбера, насколько хороши его контакты в издательском мире и не собирается ли он брать новых клиентов. Но он никак не мог найти повод перевести разговор на интересующую его тему. В конце концов созрело решение как-нибудь зайти к Ратштейну в другое время, без Соломона и Эсфири и, если судьба будет благосклонна, без Грелича. Начинающему писателю всегда полезно поддерживать хорошие связи с агентом, чем бы тот еще ни занимался.

– Как бы то ни было, – сказал Грелич, – мы собрались здесь, чтобы обсудить положение, в котором оказался я с этим гоем в голове.

Идей ни у кого не было. В итоге рассмотрели предложение вернуться в квартиру Ричи. Однако Соломон устал, да к тому же у него была на вечер назначена встреча. Греличу на сегодня хватило споров, а Эсфирь торопилась на очередную телевизионную мыльную оперу. Посему решили собраться вечером следующего дня – сначала в кафетерии на Восточном Бродвее, а затем у Ратштейна (это после того, как Ричи заявил, что оплатит счет).

Изрядно вымотанный, Ричи-Грелич рухнул на кровать и уснул без сновидений.

Утром Ричи сварил кофе, и два невольных владельца одного тела пришли к соглашению: сходить в офис компании ММТ и выяснить, что же все-таки произошло.

Грелич находил ситуацию забавной. Его страстное желание покончить с собой как-то утихло, суицидальный порыв растворился в воздухе, с новой силой проявился вкус к жизни.

Вероятно, медицинская процедура, призванная убить Грелича, вместо этого вытравила из сознания все мучившие его философские проблемы. Прежде они приводили Грелича в отчаяние, теперь же представляли сугубо академический интерес, вернее, полное отсутствие такового. С чего это вдруг гробить себя только потому, что ты не можешь решить, есть Бог или нет?

Ричи, со своей стороны, желал полностью владеть пространством своего разума без всяких там греличей в башке. Но ему понравились друзья своего случайного партнера по черепной коробке. Эсфирь – настоящая леди. Соломон – интересный собеседник. Ричи никогда не предполагал, что в мире есть темнокожие евреи, и ему очень хотелось выяснить, как такое могло произойти.

А еще был Лейбер, вполне возможно будущий агент Ричи.

Лейбер, конечно, не относился к друзьям Грелича, но как получилось, что Ричи с ним встретился? Благодаря соседству – или слиянию? – с Греличем.

У Ричи было хорошо развито чувство справедливости, и ему казалось неправильным желать смерти человеку, познакомившему его с Лейбером, который, если он действительно хороший агент, сможет изменить жизнь начинающего писателя.

И все же Ричи совсем не радовала мысль о существовании в одном теле с Греличем. А может, тот еще и шарит по воспоминаниям Ричи?

Грелич держался подчеркнуто корректно. Он не остановил Ричи в желании навестить офис ММТ, чтобы выяснить, почему это он, Грелич, не умер, – даже обладая лучшим контролем над телом. В конце концов, Грелич был изначальным владельцем этого тела и спокойно мог помешать Ричи двигаться, куда тот хочет. Он мог заставить тело весь день просидеть в квартире, или отправить его на прогулку по парку, или пялиться круглые сутки в экран телевизора.

Вместо этого Ричи-Грелич взял такси и поехал на Двадцать третью улицу.

Грелич с Ричи на борту вошел в офис ММТ и потребовал у секретарши встречи с президентом компании Свеном Мейером.

Они подождали, пока секретарша что-то шептала в телефонную трубку. Ричи подумал, что сейчас окажется, господина Мейера нет на месте и не хотите ли вы побеседовать с нашим ничего не решающим клерком, который, в свою очередь, поведает, что не в курсе вопроса, но выяснит это в максимально короткий срок.

Однако ничего такого не произошло. Господин Мейер пребывал в офисе и готов был с ними встретиться. Прямо по коридору, последняя дверь налево.

Мейер являл собой седого приземистого коротышку.

– Прошу-прошу, – послышалось из-за двери, стоило в нее только постучать. – Добрый день, господин Грелич! Мистер Каслмен с вами?

– Здесь я, – ответил Ричи. – И требую объяснений.

– Конечно-конечно, – закивал Мейер. – Проходите, садитесь. Кофе? Чего-нибудь покрепче?

– Кофе. Черный. Без сливок, – выпалил Грелич.

Мейер произнес несколько слов в телефон и снова повернулся к гостю:

– Сейчас поднесут. Джентльмены, мне очень жаль…

– Вы не отвечали на телефонные звонки, – угрюмо сказал Ричи.

– Ах, прошу прощения. Мисс Кристиансен отпросилась уйти чуть пораньше, когда Натан еще не пришел. И сегодня ее не было. А когда я все же до нее дозвонился, она оказалась не в курсе ситуации.

– Ну да, конечно! – саркастически воскликнул Грелич.

– Натана я пока тоже не могу найти, – продолжил Мейер. – Нашего лабораторного техника. Это он осуществлял операцию. Или, точнее, провалил ее.

– Ах, Натан, – мрачно произнес Грелич.

– Именно с ним нам следует говорить. Только он может объяснить ваше печальное положение.

– И где же этот Натан? – спросил Ричи.

Мейер пожал плечами:

– Я звонил ему в пансионат, но его там не было. Поговорил с его раввином, который предоставил рекомендации, когда Натан устраивался к нам на работу. Его раввин, Цви Коган, говорит, что не видел Натана уже больше недели. По его предложению я лично отправился на гандбольную площадку на углу Девяносто второй улицы и Риверсайда. Никто из игроков не видел Натана уже несколько дней.

– Вы полицию известили?

– Придется, если он скоро не появится. Других способов найти его нет.

– А что с моим собственным телом? С телом Каслмена?

– Боюсь, оно не перенесло транспортировки, – ответствовал Мейер. – Как, собственно, и ожидалось. Согласно вашему распоряжению, его утилизировали.

Услышав, что его тело безвозвратно утеряно, Ричи почувствовал острое сожаление. Тело, конечно, несовершенное, но это было его тело. А теперь у него нет вообще никакого. В физическом смысле. Только тело Грелича, который больше не желал умирать.

Вернувшись домой, Ричи посчитал, что настало самое время заняться поисками Натана Когана, пропавшего техника, ответственного за эту мегиллу [16](словечко Грелича). Но тут раздался телефонный звонок. Грелич не препятствовал снятию трубки.

– Ричи Каслмен у телефона.

– Господин Каслмен? Меня зовут Эдвард Симонсон. Господин Мейер недавно нанял меня в лабораторию господина Мейера. У меня образование Нью-Йоркского колледжа и все необходимые сертификаты и аккредитации. Я проработал два года в институте Цайтгайста в Цюрихе. Если вы желаете…

– Это что такое? – встрял Грелич.

– Господин Грелич? Это вы?

– Да, я. Чего вам надо?

– Я уполномочен господином Мейером сообщить, что если вы желаете вернуться в лабораторию, то, смею уверить, на этот раз операция пройдет успешно и ваше устранение не встретит ни единой проблемы. Причем без какой бы то ни было дополнительной оплаты.

– То есть вы гарантируете, что на этот раз я умру? – спросил Грелич.

– Э-э… Да, ведь это была ваша изначальная цель визита в ММТ, не так ли?

– Что было, то было. Но тогда – не сейчас.

– Значит ли это, что вы передумали?

– Я еще не решил, – признался Грелич. – Слушайте, в настоящий момент никто из нас в этом не заинтересован. Сначала нам нужно уладить кое-какие свои дела. Мы свяжемся с вами позже.

Грелич повесил трубку. Ричи обрадовался, что Грелич не принял предложения сразу и решил подождать с самоубийством. Ему не хотелось видеть, как Грелич умрет. Но не прельщала его и мысль, что и дальше придется терпеть соседство в одном теле с другим человеком.

– Нужно сперва выяснить, что и почему пошло не так, – сказал Грелич.

– Согласен, – ответил Ричи.

Снова зазвонил телефон. На этот раз трубку снял Грелич.

– Господин Каслмен? – спросил женский голос.

– Это Грелич.

– Господин Грелич, я Рахиль Кристиансен, ответственный секретарь компании ММТ. Звоню, чтобы извиниться перед вами за то, что я сделала, – поверьте, совершенно неумышленно. Я и не думала, что…

– Что произошло? – ворвался в разговор Ричи.

– Это так сложно объяснить. Мне кажется, нам лучше встретиться. Конечно, если у вас есть время.

– У меня есть время! – воскликнул Ричи. – Где? Когда?

– Есть небольшая кофейня неподалеку от моей квартиры в Бронксе. Или это, скорее, верхний Манхэттен. Я недавно в городе и знаю только, как проехать на работу и с работы.

– Как называется-то?

– Что-то там коричневое. Корова или овца. Никогда там не была. Слишком уж вид подозрительный.

– Адрес?

– Сейчас посмотрю. Я сажусь в метро на углу Сто шестьдесят седьмой улицы и Джером-авеню, а коричневое нечто в двух кварталах в сторону центра от входа, то есть, получается, на Сто шестьдесят пятой улице, восточная сторона Джером-авеню. Или это на два квартала от центра, извините, обычно я более собранная, но последние события…

– Понял, – отрезал Ричи. – Давайте так. Мы вызываем такси. Через полчаса будем в Бронксе. Так годится?

– Конечно, господин Каслмен. Это самое меньшее, что я могу для вас сделать. Но я не уверена, что заведение приличное…

– Насколько поганой может быть обычная кофейня? – встрял Грелич. – Уже едем. – И повесил трубку.

– Я собирался спросить ее домашний адрес и телефон, – сказал Ричи.

– Не усложняй. Она там будет.

Поездка на такси – само по себе интересное путешествие, не без пафоса и изрядной толики юмора. Но это совсем другая история, которую мы для ясности опустим. Скажем только, что кофейня называлась «Брюн ваш» [17]и располагалась на углу Сто шестдесят шестой улицы и Джером-авеню. Таксист-кубинец только удивился про себя, с чего вдруг Ричи, такой прилично одетый мужчина, едет в заведение, где наливают самый паскудный кофе во всем районе. На верное, он из мафии, решил водитель.

Рахиль Кристиансен уже была здесь, за столиком возле двери. Перед ней стояла чашка чая. Место было темным и почти безлюдным.

Рахиль оказалась пышной дамой с миловидным лицом. Возраст – под тридцать. Лицо обрамляли пушистые светло-каштановые волосы. Она поднялась из-за столика навстречу Каслмену:

– Господин Каслмен? Я Рахиль Кристиансен. Это такая трагедия, такая трагедия… Поверьте мне, я и мысли не имела…

– Что все же произошло? – перебил излияния Ричи.

– Могу только предположить.

– Выкладывайте.

– Ну, я не знаю точно. Но Натану крайне не нравилось то, что он делал. Вернее, то, что ему предстояло сделать. Ведь вы были его первым клиентом. Сама идея отобрать человеческую жизнь, даже по согласованию сторон, казалась ему святотатством.

– Тогда зачем он пошел на такую должность? – поинтересовался Ричи.

– Сперва он даже не знал, что ему предстоит забрать человеческую жизнь. Точнее, знал, но старался не думать об этом. Ему очень нужна была работа. Он недавно приехал из Сан-Антонио, чтобы изучать Тору у ребе Томаси. Томаси ведь тоже родом из Сан-Антонио. Думаю, он знал родителей Натана.

– Натан учился в раввинате? – спросил Грелич.

– Прошу прощения?

– Он собирался сам стать раввином?

– Пусть лучше он сам ответит на этот вопрос, – ответила Рахиль. – Это личное дело каждого. Да я и не знаю. Пожалуй, собирался, но мог и передумать. Он как-то пришел на наше собрание, чтобы задать несколько вопросов пастору.

– Собрание?

– Ну да, собрание международного круга христианской дружбы Форт-Уэйна, штат Индиана. Здесь, на Сто семьдесят третьей улице, его представительство.

– И что он спрашивал? – поинтересовался Ричи.

– Какова истинная связь Бога и человека в его мирском житии. Наш пастор уж точно не одобрял убийство.

– Суицид – не совсем убийство, – возразил Грелич.

– Самоубийство – все равно убийство, – ответствовала Рахиль. – И большой грех, даже если господин Ницше его и одобрял.

– А Ницше-то тут при чем? – не понял Грелич.

– Натан всегда его цитировал. И еще Камю.

– Ага, – сказал Грелич. – Он, должно быть, цитировал Камю насчет того, что единственно важный вопрос – это убивать или не убивать себя.

– Вероятно, – согласилась Рахиль. – И еще он говорил об одном древнем греке, по имени Сизый вроде.

– Сизиф? – вопросил Грелич. – Кажется, Натан близок мне по духу.

– Вам так кажется, господин Каслмен? – Рахиль неодобрительно покачала головой.

– Это сейчас с вами Грелич говорит, а не Каслмен. И я здесь потому, что ваш любимец, или любовник, двинулся мозгами или попросту струсил.

– Жуть какая! Тот голос, который пониже, – это вы?

– Ага, и воображаемые пейсы тоже мои. Не обращайте внимания. О чем еще говорил Натан?

– Я почти ничего не знаю. Как-то он говорил о менялах в храме. Думаю, он имел в виду господина Мейера. В любом случае все это ему не нравилось.

– Менялы тоже люди, им жить на что-то нужно, – сказал Грелич.

– Не будем отвлекаться, – вступил в разговор Ричи. – Рахиль, почему вы берете на себя ответственность?

– Я убеждала Натана следовать своей совести. Говорила ему, что совесть – истинный глас Бога. Наверное, его проняло. Но поверьте, я и предположить не могла, что он решится на такое. Если, конечно, это его рук дело.

– Вы знаете, где мы можем найти Натана Когана? – спросил Ричи.

Женщина открыла сумочку и достала клочок бумаги:

– Вот его адрес, а вот адрес его раввина. Это все, что я могу для вас сделать. Да, вот еще что. Натан очень увлекается шахматами. Как-то мы даже были в шахматном клубе. Не помню, где это. Может, в центре? Клуб мне понравился.

В клубе «Маршалл» Натана не обнаружили. Зато нашли его в Манхэттенском шахматном клубе на Девятой Западной улице, в Гринвич-Виллидже. На него указал директор клуба. Натан оказался высоким худым бледным юношей с темными волосами. Он сгорбился за первой доской над защитой Нимцовича. Венгерский гроссмейстер Эмиль Бобул играл белыми. Бобул случайно зашел в клуб сыграть партейку-другую, но явно встретил в лице Натана серьезного соперника. Натан согнулся над доской, одной рукой подперев скулу, другую положив на шахматные часы.

Через какое-то время Натан заметил и узнал Грелича, минуту подумал, разлепил губы, тряхнул головой и прошептал что-то Бобулу. Гроссмейстер кивнул в ответ. Натан еще что-то пробормотал. Бобул пожал плечами. Натан перевернул на доске своего короля, поднялся с места и направился к Греличу:

– Господин Грелич, думаю, мне нужно вам кое-что объяснить.

– Сделайте одолжение, – сказал Грелич.

После чашечки кофе в ближайшем кафетерии Натан сказал, почему он прервал операцию:

– Я знал, что мне бы лучше этого не делать. Самоубийство и передача тела узаконены, не следует пытаться обойти санкционированные государством процедуры. Господина Каслмена я пересадил в другое тело, не испытывая никаких угрызений совести. Если господин Грелич решился пустить в свое тело господина Каслмена, это не мое дело. Но когда наступила пора «выключить» Грелича, уничтожить его электрохимические связи, то есть приговорить его к смерти, я засомневался. И колебался слишком долго. Я просто ушел. Я говорил себе: какая твоя работа? Щелкать переключателями и нажимать на кнопки. Но я принял все это близко к сердцу. Они хотели сделать меня палачом. Чтобы я сознательно пошел на это. Для меня слишком.

Стрелки часов перевалили за одиннадцать вечера, когда Ричи-Грелич вернулся в свою квартиру, по пути перекусив в ирландском пабе. Хоть Грелич и был вегетарианцем, он не воспротивился, когда Ричи заказал себе сэндвич с говяжьей солониной, домашнее жаркое, небольшой салат из зелени и пинту красного «Киллиана».

– Надеюсь, ты не против, – сказал Ричи, впиваясь зубами в сэндвич.

– С чего вдруг? Я тебе продал свое тело. Если нравится портить его паршивой трефной [18]пищей, это твои проблемы.

– Еще пива?

– Как хочешь.

Вторую пинту Ричи не заказал. Не хотелось бы добираться до душа на четвереньках. И еще его интересовало, как пройдет эта ночь. Вчера он был истощен морально и физически. Как-то оно сегодня будет? Словно в первый раз. Он чувствовал себя неуютно, осознавая, что спит с Греличем, даже если и в одном теле. Он вообще сможет уснуть? Ричи надеялся на естественную потребность тела в отдыхе – оно само заснет, когда в этом возникнет необходимость.

Но чье это тело? Понимало ли оно когда-нибудь, какому разуму принадлежит? Понимает ли само тело – не Каслмен, не Грелич, само тело, – что теперь оно называется по-другому?

В квартире Грелич принял душ, нашел комплект пижамы Ричи и переоделся. Не обсуждая это с Ричи, лег на кровать, выключил лампу, обхватил подушку и уснул.

Ричи лежал в теле совершенно без сна, ему было жуть как неудобно. Он смотрел на блики от проезжающих мимо дома машин.

Он пробовал убежать прочь из бессонной ночи. Он наблюдал игру света и тени на потолке – замысловатые гипнотизирующие узоры. Он чувствовал себя несчастным оттого, что не имеет собственного тела, что не может подняться, пойти на кухню и сделать бутерброд, посмотреть телевизор, сыграть на компьютере. Вместо него Грелич управляет телом, а он, Ричи, пролежит здесь всю ночь, глядя в потолок. Он даже не может подняться, чтобы выпить. Нужно бы поговорить с Греличем на этот счет, если текущее положение вещей затянется. А он страстно желал, чтобы оно быстрее закончилось. Как он может спать в незнакомом теле, разделяя черепную коробку с человеком, которого он едва знает? У любого на его месте в таких обстоятельствах была бы бессонница. С этой мыслью Ричи и заснул.

Ему приснился сон. Он идет по длинному темному коридору к закрытой двери, из нижней щели которой пробивается яркий свет.

Дверь открывается, Ричи входит.

Маленькая темная комнатка, косой потолок. Кажется, чердак. Перед Ричи ровный деревянный стол, на нем горит свеча в оловянном подсвечнике.

В дальнем конце комнаты высокое окно. Ни штор, ни занавески. А за стеклом темнота городской ночи, более густая, чем темнота в комнате.

Вот он на полпути. За столом два человека, смотрят на него. На одном, сидящем справа у самого края стола, пожилом и тощем, темные бесформенные одеяния и ермолка на голове, очки в тонкой оправе подняты на лоб. Перед ним на столе развернут пергамент, в правой руке заостренное стальное перо.

Второй человек также стар, но крупнее и выглядит добрее. На нем темная одежда, черная касторовая шляпа и очки в роговой оправе. Через плечи перекинут какой-то платок, длинная белая борода спускается до середины груди. Он посмотрел на Ричи:

– Заходите. Пришло время. Вы принесли катубу? [19]

– У меня есть, равви, – сказал тощий, повернулся к Ричи и продолжил: – Я писарь. По закону полагается при ходить сюда со своими принадлежностями и пергаментом. Но кто в наше время чтит закон? Так что у меня для вас подарок – мое перо и пергамент. Не будете ли вы столь любезны одолжить мне их, чтобы я мог составить документ?

– Да, конечно, – ответил Ричи, не понимая, что происходит.

– Вы не еврей, не так ли, господин Каслмен?

– Нет, не еврей, – ответил Ричи.

Раввин даже не одарил его взглядом, но Ричи почувствовал, что это нехорошо с его стороны – не быть евреем. Он сдержал в себе желание тут же за это извиниться.

– Начнем церемонию, – сказал раввин. Он прокашлялся. – Дошло до меня, что желаете расстаться с господином Моисеем Греличем, с которым вы делите один разум. Если это так, пожалуйста, подтвердите это.

– Подтверждаю, – сказал Ричи. – Я желаю отделиться от Моисея Грелича.

Раввин поднял со стола книжицу, раскрыл ее и показал Ричи, что тому следует повторять за ним.

– Моисей Грелич продал мне свое тело в мою полную собственность. Медицинская процедура была совершена, но я не получил освобожденное тело. Когда я получил тело, Грелич все еще оставался в нем. Несмотря на нарушение соглашения, я позволил ему оставаться в теле, пока он не определится со своей дальнейшей судьбой. Теперь наступило время тело освободить.