Принц и гвардеец Касс Кира

– Поцелуйте меня! – потребовала она.

– Что?

– Поцелуйте меня. Если вы сможете поцеловать меня и после этого утверждать, что не испытываете ко мне никаких чувств, я никогда больше не заговорю на эту тему.

– Нет. Простите, не могу. – Я попятился.

Не хотелось признаваться, что на самом деле за моим отказом стоит страх. Я не знал точно, со многими ли молодыми людьми Дафна уже целовалась, но такие, уверен, были. Она позаботилась о том, чтобы донести до меня этот факт, когда несколько лет назад я гостил во Франции. Ну и вот. Дафна обскакала меня в этом, так что я не собирался выставлять себя еще большим болваном, чем уже выставил.

Печаль на ее лице сменилась гневом, и она отступила. Затем горько засмеялась:

– То есть это ваш окончательный ответ? Вы говорите «нет»? Предпочитаете позволить мне уехать? – (Я пожал плечами.) – Максон Шрив, вы идиот. Ваши родители совершенно искалечили вас морально. Да вам хоть тысячу девушек приведи, никакой разницы все равно не будет. У вас не хватит ума увидеть любовь, даже если она окажется у вас прямо перед носом. – Она утерла глаза и оправила платье. – Искренне надеюсь, что не увижу вас больше никогда в жизни!

Теперь меня охватил другой страх. Она устремилась прочь, но я удержал ее за локоть. Мне не хотелось, чтобы Дафна исчела из моей жизни навсегда!

– Мне очень жаль!

– Не нужна мне ваша жалость, – ледяным тоном отрезала она. – Жалейте лучше самого себя. Вы найдете себе жену, потому что родители так велели, но настоящей любви вам не видать – вы ее уже упустили.

Она вырвала руку и удалилась, оставив меня в одиночестве.

Максон, с днем рождения тебя.

От Дафны пахло вишневой корой и миндалем. Она пользовалась одними и теми же духами с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Прошлым вечером тоже ими надушилась, и в ту минуту, когда клялась, что не хочет видеть меня, я чувствовал их горьковатый аромат.

На запястье у нее был шрам. Она заработала его, забираясь на дерево в возрасте одиннадцати лет. Это была моя вина. В ту пору манеры у нее были несколько менее женственные, и я уговорил ее – ну ладно, подначил – устроить соревнование, кто из нас быстрее заберется на вершину одного из деревьев на краю сада. Я победил.

Дафна до истерики боялась темноты, и, поскольку у меня тоже были свои страхи, я никогда не дразнил ее за это. А она никогда не дразнила меня. Во всяком случае, когда речь шла действительно о важных вещах.

У Дафны аллергия на моллюсков. Любимый ее цвет – желтый. У нее начисто отсутствует музыкальный слух. Зато она хорошо танцует. Тем обидней ей было, что я не пригласил ее вчера вечером на танец.

Когда мне было шестнадцать, она прислала мне на Рождество новую сумку для фотокамеры. Хотя я никогда не рассказывал, что хочу избавиться от старой, этот подарок говорил о том, что она обращает внимание на мои увлечения, и он так меня тронул, что я сменил старую на новую. И до сих пор ею пользовался.

Я потянулся под одеялом, повернув голову туда, где лежала сумка. Интересно, долго она выбирала?

Наверное, Дафна была права. Я и сам не осознавал, сколько всего нас связывает. Наши отношения ограничивались редкими визитами и случайными телефонными звонками, и я никогда даже представить себе не мог, что они выльются в нечто большее.

А теперь Дафна в самолете, который уносил ее обратно во Францию, к Фредерику.

Я выбрался из постели, скинул мятую рубашку и брюки от костюма и направился в душ. Подставляя тело упругим струям воды, призванным смыть последние воспоминания о вчерашнем дне, я пытался избавиться и от мыслей.

В голове по-прежнему звучали ее колкие слова о том, что я моральный калека. Неужели мне и впрямь не дано понять, что такое любовь? Или я попробовал ее и отбросил прочь? Если так, зачем мне Отбор?

Советники сновали по дворцу с кипами бланков анкет для конкурса, улыбаясь с таким видом, словно знали что-то такое, чего не знал я. Время от времени кто-нибудь похлопывал меня по плечу или вполголоса говорил что-то ободряющее, как будто все чувствовали, что я внезапно засомневался в той единственной вещи в жизни, на которую всегда рассчитывал и надеялся.

– В сегодняшней партии есть интересные экземпляры, – заметил один.

– Да вы счастливчик, – высказался второй.

Количество анкет росло, но все, о чем я мог думать, были обидные слова Дафны.

Мне следовало изучать цифры финансового отчета, лежавшего передо мной, а вместо этого я рассматривал лицо отца. Неужели он действительно морально меня искалечил, начисто лишив основополагающих понятий о том, что значит находиться в романтических отношениях с кем-то? Я видел, как они с мамой ведут себя друг с другом. Может, между ними и нет страсти, но близость определенно существует. Выходит, этого недостаточно? Нужно стремиться к чему-то другому?

Я задумался, глядя прямо перед собой. Может быть, он считал, что, если я буду жаждать чего-то большего, Отбор окажется для меня невыносимым? Или что я разочаруюсь, если не найду чего-то такого, что перевернет мою жизнь. Пожалуй, не зря я никогда не говорил вслух о том, что именно на это и надеялся.

А может, он вовсе ни о чем таком не думал. Люди такие, какие они есть. Отец был человеком жестким – ни дать ни взять меч, закаленный необходимостью править страной, раздираемой постоянными войнами и набегами повстанцев. Мама же – как одеяло, мягкая и уютная. Она выросла в тяжелых условиях и оттого вечно пытается всех утешить и защитить.

Я отдавал себе отчет в том, что в глубине души куда больше похож на нее, чем на него. И меня это вполне устраивало, а вот отца – нет.

Так что, возможно, он ограничивал проявление чувств намеренно, чтобы придать мне твердости.

«У вас не хватит ума увидеть любовь, даже если она окажется у вас прямо перед носом».

– Максон, спустись на землю, – выдернул меня из задумчивости отцовский голос.

– Сир?

Вид у него был усталый.

– Сколько еще тебе повторять? Отбор – возможность сделать взвешенный и разумный выбор, а не предеваться грезам.

В комнату вошел советник и вручил отцу письмо, а я тем временем выровнял стопку бумаг, постучав торцом по столу.

– Да, сир.

Пока он пробегал глазами текст, я в последний раз посмотрел на него.

Возможно.

Нет.

Все-таки нет. Он хотел сделать из меня мужчину, а не машину.

Досадливо крякнув, он скомкал листок и швырнул его в мусорную корзину:

– Чертовы повстанцы!

Большую часть утра я провел у себя в комнате, подальше от любопытных глаз. В одиночестве работалось гораздо продуктивней, а если даже я трудился и не очень продуктивно, по крайней мере, меня некому было за это критиковать. Впрочем, судя по приглашению, которое я получил, рассчитывать провести так весь день не стоило.

– Ты меня звал? – спросил я, входя в личный кабинет отца.

– А, вот и ты, – сказал отец. Глаза у него искрились от удовольствия. – Завтра мы начинаем. – Он потер руки.

– Да, – вздохнул я. – Еще раз пройдемся по сценарию «Вестей»?

– Нет, не надо. – Он положил руку мне на спину, увлекая за собой, и я поспешно распрямился. – Ничего сложного не будет. Вступительная часть, короткий разговор с Гаврилом, а потом объявление имен и показ фото девушек.

– Вроде бы все просто, – кивнул я.

Мы подошли к его рабочему столу, и он хлопнул ладонью по толстой стопке папок:

– Вот они.

Я опустил глаза. Покосился на папки. Сглотнул.

– Так. Примерно двадцать пять из них или около того обладают очевидными качествами, идеальными для новой принцессы. Хорошие семьи, связи с другими странами, которые могут оказаться очень полезными. Есть и ослепительные красавицы. – Он шутливо ткнул меня под ребра, что было совершенно ему несвойственно, и я отступил в сторону. Мне было совсем не до шуток. – К сожалению, не все провинции выдвинули достойных кандидаток. И чтобы это больше походило на случайный выбор, мы воспользовались этими кандидатками для придания большего разнообразия. Сюда затесалось даже несколько Пятерок. Впрочем, более низших каст нет. Должны же мы поддерживать хоть какую-то планку.

А я-то, наивный, полагал, что всем будет управлять рука судьбы… в то время как за Отбором снова стоял он.

Отец провел большим пальцем по обрезу папок.

– Не хочешь взглянуть? – поинтересовался он.

Я опять покосился на стопку. Имена, фотографии, перечень достижений. В досье указаны все существенные подробности. Тем не менее я твердо знал, что в анкетах не было ни слова о том, что могло их рассмешить или побуждало раскрывать самые мрачные свои секреты. Это подборка сухих фактов, а не живых людей. И, судя по всему, выбора у меня не было.

– Это ты их отобрал? – Я оторвал взгляд от папок и вскинул глаза на отца.

– Да.

– Всех до единой?

– Ну, в основном, – улыбнулся он. – Как я уже сказал, некоторые попали в список для отвода глаз, но я полагаю, что варианты тебе достались очень неплохие. Получше, чем мне.

– Для тебя кандидаток тоже подбирал твой отец?

– Некоторых – да. Впрочем, тогда все было по-другому. А почему ты спрашиваешь?

Мне вспомнилась одна отцовская фраза.

– Так вот что ты имел в виду, да? Когда сказал, что потратил на подготовку многие годы?

– Ну, нам необходимо было подгадать так, чтобы определенные девушки достигли нужного возраста, а в ряде провинций у нас был выбор из нескольких вариантов. Но поверь мне, они все тебе понравятся./p>

– Да?

Понравятся? Можно подумать, ему есть до этого какое-то дело. И можно подумать, для него это нечто большее, нежели еще один способ укрепить позиции короны, государства и свои личные.

Внезапно до меня дошел смысл его бесцеремонного комментария насчет того, что от Дафны в качестве моей спутницы жизни не было бы никакого толку. Ему плевать, что я сблизился с ней, поскольку она очаровательная и с ней весело. Все, что его интересовало, – это то, что она представляла Францию. Он вообще не видел в ней человека. А поскольку отец уже и так получил практически все, что ему было нужно от этой страны, Дафна его не интересовала. Я не сомневался в том, что если бы он мог извлечь из моего брака с ней какую-то выгоду, то первым бы плюнул на все свои драгоценные традиции.

– Ну, не кисни, – вздохнул он. – Я думал, ты обрадуешься. Неужели тебе даже не хочется на них взглянуть?

Я одернул пиджак:

– Ты сам сказал, что грезить тут не о чем. Я увижу их тогда же, когда и все остальные. А теперь, с твоего позволения, мне нужно закончить читать поправки к законопроекту, которые ты внес.

Вышел я, не дожидаясь его разрешения, поскольку был уверен, что привел достаточно веский довод, чтобы он позволил мне удалиться.

Я чувствовал себя загнанным в угол. Мне предлагалось найти среди десятков отобранных им лично девушек ту, которая мне понравится. И каким образом я должен это сделать?

Нужно успокоиться. Ведь он, в конце концов, выбрал маму, а она чудесный, замечательный, умный человек. Но похоже, отец, в отличие от меня, свой выбор сделал без постороннего вмешательства. К тому же теперь все было совершенно по-другому, как он сам утверждал.

Слова Дафны, отцовское давление и мои собственные растущие страхи превратили предстоящий Отбор в бесконечный кошмар.

Когда до встречи с будущим оставалось всего пять минут, я понял, что меня сейчас вырвет.

Предупредительная гримерша промокнула пот у меня на лбу.

– Сир, вам нехорошо? – забеспокоилась она.

– Я просто переживаю, что, несмотря на такую богатую палитру помад, все они не моего оттенка.

Так иногда говорила мама. «Это не мой оттенок». Понятия не имею, что это значило.

Девушка хихикнула, и мама с ее гримершей тоже.

– По-моему, меня уже можно выпускать. – Я разглядывал свое отражение в одном из больших зеркал, установленных в закутке студии. – Спасибо.

– И меня тоже, – сказала мама, и обе девушки поспешили прочь.

Я крутил в пальцах какой-то пузырек, пытаясь не думать об убегающих секундах.

– Максон, милый, может, тебе в самом деле нехорошо? – заволновалась мама, глядя не на меня, а на мое отражение.

Я обернулся к ней:

– Не знаю… Просто…

– Послушай, все волнуются, но по большому счету это всего лишь объявление имен и ничего более.

Я сделал медленный вдох и кивнул. Можно было относиться к происходящему и так. Объявление имен. И все. Просто список имен и ничего более.

Я снова глубоко вдохнул.

Какое счастье, что не ел с утра.

Я развернулся и двинулся к своему месту на сцене. Отец уже ждал.

– Возьми себя в руки, – покачал он головой. – Ты ужасно выглядишь.

– Как ты пережил все это? – спросил я.

– Я вел себя решительно, как подобает принцу. И ты тоже будешь вести себя так же. Или нужно напомнить, что приз в этом состязании – ты? – На его лице отразилась досада, как будто он ожидал, что это давным-давно должно было до меня дойти. – Это они состязаются за тебя, а не ты за них. Твоя жизнь никак не изменится, за исключением того обстоятельства, что некоторое время тебе придется иметь дело с кучкой ошалевших от собственного счастья девиц.

– А вдруг ни одна из них мне не понравится?

– Тогда выберешь наименее противную. Желательно ту, которая может быть чем-то нам полезна. Впрочем, на этот счет не волнуйся, я тебе помогу.

Если он собирался этими словами подбодрить меня, то у него ничего не вышло.

– Десять секунд, – объявил кто-то, и мама, которая как раз подошла к своему креслу, ободряюще подмигнула.

– Не забывай улыбаться, – напомнил отец и с уверенным видом повернулся в сторону камер.

Внезапно заиграл гимн, и все тут же заговорили. Я понимал, что должен следить за происходящим, но все мои силы уходили на то, чтобы сохранять спокойное и веселое выражение лица.

Из этого состояния меня вывел знакомый голос Гаврила.

– Добрый вечер, ваше величество, – произнес он, и сердце ушло в пятки, но я вовремя сообразил, что он обращается к отцу.

– Гаврил, всегда рад тебя видеть.

– Не терпится услышать объявление?

– О да. Я вчера присутствовал при выборе некоторых кандидатур. Все девушки очень милые.

Все это было произнесено так естественно, так гладко.

– Значит, вам уже известны имена финалисток?! – воскликнул Гаврил.

– Всего несколько.

И вновь меня поразила та легкость, с которой с его губ сорвалась эта ложь.

– А с вами его величество этой информацией, случайно, не поделился?

На сей раз Гаврил обращался уже ко мне. Булавка у него на лацкане сверкала в свете софитов.

Повернулся отец, взглядом напоминая о необходимости улыбаться. Я послушно растянул губы в улыбке и ответил:

– Нет. Я увижу финалисток вместе со всеми остальными.

Ох. Надо было сказать «девушек», а не «финалисток». Речь все-таки о наших гостьях, а не о выставочных животных. Я украдкой обтер вспотевшие ладони о брюки.

– Ваше величество, – подошел Гаврил к королеве, – что вы можете посоветовать нашим финалисткам?

Я покосился на маму. Сколько времени ушло у нее на то, чтобы научиться держаться с таким безукоризненным достоинством? Или это у нее врожденное? Она застенчиво склонила голову набок, и даже видавший виды Гаврил растаял.

– Наслаждайтесь своим последним днем в роли обычной девушки. Завтра, каков бы ни был исход состязания, ваша жизнь изменится. И еще один совет, старый, но тем не менее действенный: будьте сами собой.

– Мудрые слова, моя королева. – Он повел рукой и обернулся к камерам. – И на этом позвольте приступить к оглашению имен тридцати пяти молодых девушек, которым предстоит участвовать в Отборе. Дамы и господа, присоединяйтесь ко мне в чествовании дочерей Иллеа!

Я вскинул глаза на мониторы, где появился государственный герб, а в маленьком квадратике в уголке по-прежнему показывали мое лицо. Они что, будут наблюдать за мной все время?!

Мама осторожно, чтобы не попасть в камеру, накрыла мою руку своей. Я сделал несколько вдохов и выдохов.

Это всего лишь перечень имен. Подумаешь, велика важность. Они же не объявляют одну-единственную.

– Мисс Элейн Стоулз из Ханспорта, Тройка, – провозгласил Гаврил, глядя в карточку. Я попытался изобразить на лице воодушевление. – Мисс Тьюзди Кипер из Уэверли, Четверка, – продолжал он.

По-прежнему улыбаясь, я наклонился к отцу.

– Меня сейчас стошнит, – прошептал я.

– Дыши глубже, – процедил он сквозь зубы в ответ. – Говорил же, надо было просмотреть их вчера.

– Мисс Фиона Кастли из Паломы, Тройка.

Я взглянул на маму. Она улыбнулась:

– Очень хорошенькая.

– Мисс Америка Сингер из Каролины, Пятерка.

Это, видимо, была одна из тех самых наугад выбранных девушек, которыми отец хотел разбавить всех остальных. Я не успел даже различить ее черты, поскольку решил, что буду смотреть поверх мониторов и улыбаться.

– Мисс Миа Блу из Оттаро, Тройка.

В голове у меня уже творилась настоящая каша. Выучу, кто есть кто, потом, когда на меня не будет смотреть вся страна.

– Мисс Селеста Ньюсом из Клермонта, Двойка.

Я вскинул брови, хотя даже не видел ее лица. Если она из Двоек, значит важная птица, так что стоит изобразить интерес.

– Кларисса Келли из Белкура, Двойка.

Список все не кончался, и от улыбки у меня уже начинало сводить скулы. Я не мог думать ни о чем, кроме как о том, что в эту самую минуту происходит нечто очень важное, определяется огромная часть моей жизни, а я не могу даже порадоваться. Если бы я сам вытащил их имена из чаши в уединенной комнате и первым увидел их лица, все было бы совершенно по-иному.

Эти девушки предназначались для меня, они были единственным, о чем я мог с полным правом так сказать. И тем не менее я не ощущал этого.

– И на этом все! – провозгласил Гаврил. – Итак, нам наконец-то стали известны имена прелестных участниц Отбора! Всю неделю они будут готовиться к отъезду во дворец, а мы станем с нетерпением ждать их прибытия! В следующую пятницу мы покажем специальный выпуск «Вестей», целиком и полностью посвященный знакомству с этими очаровательными девушками. Ваше высочество, – он повернулся в мою сторону, – примите мои поздравления. Потрясающий цветник юных дам.

– У меня просто нет слов, – отозвался я, ни на йоту не кривя душой.

– Не волнуйтесь, сир, уверен, что в следующую пятницу говорить будут в основном девушки. А вы, дорогие телезрители, – он взглянул в камеру, – смотрите наши ежедневные репортажи об Отборе на Общественном канале. Доброй ночи, Иллеа!

Заиграл гимн, софиты погасли, и я наконец позволил себе расслабиться.

Отец поднялся и, к моему удивлению, крепко хлопнул меня по спине.

– Молодец. Ты держался намного лучше, чем я ожидал.

– Понятия не имею, что на меня нашло.

Он засмеялся, и советники, присутствовавшие в студии, присоединились к нему.

– Я же говорил, сын, приз здесь ты. Какие могут быть волнения? Эмберли, согласна со мной?

– Максон, уверяю тебя, у этих девушек поводов для тревоги куда больше, – подтвердила мама, поглаживая мой локоть.

– Вот именно, – кивнул отец. – Так, я умираю с голоду. Давайте насладимся последней возможностью спокойно поужинать в тесном семейном кругу.

Я поднялся и медленно двинулся к выходу. Мама подстроилась под мой шаг.

– У меня в голове все перемешалось, – пожаловался я шепотом.

– Тебе передадут фотографии и анкеты, чтобы ты мог на досуге их изучить. Это ничем не отличается от любого другого знакомства. Веди себя так, будто общаешься с обычными своими друзьями.

– Мама, не так уж у меня и много этих самых обычных друзей.

Она понимающе улыбнулась.

– Да, наше положение накладывает ограничения, – согласилась она. – Ну, представляй на их месте Дафну.

– А что Дафна? – слегка насторожившись, спросил я.

Мама ничего не заметила.

– Она ведь девушка, а вы с ней всегда были в дружеских отношениях. Вот и с ними веди себя так же.

Я устремил взгляд прямо перед собой. Сама того не сознавая, мама исцелила меня от одного огромного страха и одновременно подстегнула другой.

С тех пор как мы с Дафной поссорились, каждый раз, вспоминая о ней, я думал не о том, что в этот самый миг она может быть наедине с Фредериком, и не о том, как мне не хватает ее общества. Все, о чем я мог думать, были ее обвинения.

Будь я в нее влюблен, из головы у меня не выходил бы ее образ. А сегодня, когда объявляли имена Избранных, я терзался бы сожалениями о том, что среди них нет ее.

Наверное, Дафна права – я действительно не умею выражать свою любовь. Но даже если и так, с крепнущей уверенностью я понимал, что никогда не любил ее.

Где-то в глубине души я радовался, что ничего не упускаю и что могу участвовать в Отборе со свободным сердцем. Но к радости примешивалась горечь. Если бы все сложилось иначе, то я бы мог, по крайней мере, хвастаться тем обстоятельством, что когда-то давным-давно был влюблен и знал, что это такое. А так я по-прежнему не имел о любви никакого представления. Наверное, я просто таким родился.

Анкеты смотреть я так и не стал. У меня было много причин не утруждать себя просмотром, и в итоге я решил, что лучше будет, если знакомство для всех нас начнется с чистого листа. К тому же, если отец изучил всех кандидаток до мельчайших подробностей, мне их сравнивать было бессмысленно.

Я пытался не думать об Отборе… До тех пор, пока он не вломился в мою действительность.

В пятницу утром я шел по коридору третьего этажа, когда до меня с открытой площадки второго донесся звонкий девичий смех. Хохотушек было две.

– С ума сойти, мы во дворце! – воскликнул задорный голос, и обе снова захихикали.

Я вполголоса выругался и поспешно скрылся за дверью ближайшей комнаты, поскольку мне не раз и не два напоминали, что знакомство с девушками должно состояться только в субботу, и ни днем раньше. Никто не объяснил мне, почему это так важно, но я подозревал, что это связано со сменой образа, чему предстояло подвергнуться каждой из них. Пожалуй, без посторонней помощи какой-нибудь Пятерке, переступившей порог дворца, трудновато было бы тягаться со всеми остальными. Наверное, преображение затевалось для того, чтобы уравнять шансы для всех. Спустя пару минут я потихоньку выбрался из укрытия и вернулся к себе, стараясь выкинуть это происшествие из головы.

Однако, когда я снова вышел из комнаты, чтобы отнести кое-что в отцовский кабинет, до меня долетел незнакомый девичий голос, и все мое существо охватило какое-то странное томление. Я вернулся к себе и тщательно протер все объективы от камеры, а потом принялся наводить порядок в фотографических принадлежностях. Нужно было продержаться до вечера, когда они разойдутся по комнатам, после чего я смогу погулять.

Это одна из моих привычек, которые выводили отца из себя. Он утверждал, что его нервирует, когда я расхаживаю туда-сюда. Что я мог сказать? На ходу мне лучше думалось.

Дворец уже затих. Не знай я про нашествие гостий, ни о чем бы не догадался. Может, если я не буду зацикливаться на переменах, моя жизнь не слишком сильно перевернется?

Ноги несли по коридору, а в голове крутились все мои «а вдруг?». А вдруг среди этих девушек не окажется ни одной, которую я смогу полюбить? А вдруг ни одна из них не полюбит меня? А вдруг моя половинка осталась за бортом, потому что от ее провинции выбрали кого-нибудь более полезного?

Я присел на верхнюю ступеньку лестницы. Так как все это провернуть? Каким образом я должен найти ту, которую полюблю и которая полюбит меня, которую одобрят родители и восторженно примет народ? Не говоря уж о том, что она должна быть умна, привлекательна и обладать изысканными манерами, чтобы не стыдно было представить ее всем этим президентам и послам, с которыми приходилось иметь дело.

Стоит подумать о других, положительных «а вдруг?». А вдруг знакомство с этими девушками доставит мне немало приятных минут? А вдруг все они окажутся очаровательными, забавными и хорошенькими? А вдруг та, которая понравится мне больше всех, вопреки всем ожиданиям, заслужит одобрение отца? А вдруг моя половинка в эту самую минуту лежит в постели, надеясь завоевать мое сердце?

А может… а может, произойдет все, о чем я мечтал, пока Отбор не стал реальностью? Это мой шанс найти родственную душу. Долгое время Дафна оставалась единственным человеком, которому я мог довериться; все остальные просто не понимали, на что похожа наша жизнь. Теперь же я смогу впустить в свой мир еще кого-то, и это будет намного лучше, чем все то, что было у меня прежде… потому что она будет принадлежать мне.

И я буду принадлежать ей. Мы всегда будем поддерживать друг друга. Она станет для меня тем, чем всегда была для отца мама: источником тепла, умиротворяющим началом, которое сдерживало его. А я смогу стать ей опорой, защитником.

Я поднялся и двинулся вниз по лестнице, чувствуя прилив уверенности. Нужно было лишь удержать внутри себя это ощущение. Вот чем должен стать для меня Отбор. Он моя надежда.

К тому моменту, когда я добрался до первого этажа, я уже по-настоящему улыбался. Нельзя сказать, что на меня снизошло спокойствие, но я был полон решимости.

– …выйти, – услышал я чей-то слабый дрожащий голос, эхом отозвавшийся под сводами коридора.

Что происходит?

– Мисс, вы должны сейчас же вернуться в свою комнату.

Я пригляделся и в озерце лунного света увидел в конце коридора девушку – девушку! – которую теснил от двери гвардеец. Темнота скрывала лицо, но у нее были огненно-рыжие волосы, напоминавшие одновременно мед, розы и солнце.

– Пожалуйста.

Она дрожала всем телом, ее смятение, казалось, с каждым мигом только росло. К такой ситуации я был совершенно не готов.

Гвардеец произнес что-то, чего я не разобрал. Я подошел еще ближе, недоумевая, что происходит.

– Я… я не могу дышать…

Девушка пошатнулась и упала на руки охраннику. Тот, выронив копье, подхватил ее. Выглядел он раздосадованным.

– Отпустите ее! – приказал я, наконец подойдя к ним.

К черту правила, нельзя допустить, чтобы кто-то пострадал.

– Ваше высочество, она не удержалась на ногах, – пояснил гвардеец. – Хотела выйти в сад.

Я понимал, что охрана пытается обеспечить нашу безопасность, но что мне было делать?

– Откройте двери, – распорядился я.

– Но… ваше высочество…

Я пригвоздил его к месту взглядом.

– Откройте двери и выпустите ее. Живо!

– Сию секунду, ваше высочество!

Гвардеец отпер замок, и девушка слабо зашевелилась, пытаясь подняться на ноги. Тут двустворчатые двери распахнулись, и в вестибюль влетел порыв теплого и благоуханного анджелесского ветра. Едва незнакомка ощутила его, как тут же поднялась.

Остановившись у порога, я смотрел, как она нетвердой походкой идет по саду. Гравий негромко похрустывал под ее босыми ногами. Никогда прежде мне не приходилось видеть даму в ночной сорочке, и хотя эта юная особа в данный момент не отличалась изяществом движений, выглядело это все равно до странности притягательно.

Гвардейцы тоже поедали ее взглядами, и меня это почему-то задело.