Тайный смысл и разгадка кодов Лао-цзы Маслов Алексей

И нтересно взглянуть, что вызывает особые сомнения в рассказе о Лао-цзы у самого Сыма Цяня. Прежде всего, по-видимому, у Сыма Цяня в сознании живет образ некого легендарного Лао-цзы — великого мудреца и отшельника. Но при этом он не уверен, какой же из трех персонажей является «тем самым» Лао-цзы. Скорее всего, он перечисляет их в порядке уменьшение доверия: Лао Дань, Лао Лай-цзы, Великий историк Дань. Самые большие сомнения у него вызывал именно Великий историк Дань: «Некоторые говорят, что Дань (3) и был Лао-цзы, другие же говорят, что это не так. Никто не знает, как это было на самом деле».

Потусторонний мир — обитель причудливых духов, драконов и бессмертных.

Три небесных чиновника, совершают по небу инспекционную поездку. Чиновник Неба (он — на картине) дарует богатство, Чиновник Вод наказывает за грехи, Чиновник воды защищает от бед. (Ма Линь, XII–XIII вв. Три небесных даосских чиновника)

Каким предстает здесь этот собирательный образ Лао-цзы? Очевидно, что речь идёт о великом мудреце, который не только наставлял Конфуция, но и заставил его восхититься мистичной непостижимостью своих речей. Это — человек, «подобный дракону», «уменьшающий свои желания», живущий в простоте и чистоте.

В этом описании Лао-цзы не похож на даосского мага — частого персонажа более поздних даосских описаний, который способен совершать чудеса, например, исчезать из виду, вызывать гром и дождь, перемещаться за одно мгновение та сотни километров. Здесь Лао-цзы вполне «человечен», обыден, и лишь в одном моменте он отличается от других — в своей глубинной мудрости. Он не творит чудес, он сам выступает как чудо мудрости.

Примечательно, что в рассказе о Лао-цзы трижды указывается на его отшельническую или затворническую жизнь (инь). Например, упоминается, что он «был мужем, что живет в затворничестве». В другом пассаже хранитель заставы Инь Си говорит, обращаясь к Лао-цзы: «Вы скоро уйдёте в отшельники». Вместе с этим ясно указывается, что Лао-цзы был хранителем архивов в царстве Чжоу, точнее в столице царства — городе Лояне. Именно как к знатоку ритуалов к нему и приходит Конфуций за наставлениями. То есть о полном отшельничестве в западном смысле этого слова говорить не приходится. Когда хранитель заставы обращается к Лао-цзы, говоря о том, что тот скоро уйдет в отшельники, то понятно, что Инь Си имеет в виду то, что Лао-цзы оставил свою государственную должность и покинул двор. Но почему же тогда Сыма Цянь говорит, что учение Лао-цзы заключалось в том, что он «придерживался самосокрытия», или, дословно, «отшельнического образа жизни» — ведь очевидно, что он не жил в уединении?

Кажется, у Сыма Цяня было два мотива акцентировать внимание на «отшельническом» образе Лао-цзы. Прежде всего, это действительно образ, но не стиль жизни. Именно таким отшельником воспринимался Лао-цзы в народном сознании — затворником и аскетом, странником и бродячим наставником. Одновременно упоминание об отшельничестве Лао-цзы возможно передает некое воспоминание о том образе жизни, который вели члены его школы, его последователи или близкие ему по духу мыслители.

На самом деле, в рассказе Сыма Цяня значительно больше противоречий и загадок, чем это может показаться на первый взгляд. Однако все это будет справедливо, если оценивать «биографию Лао-цзы» с точки зрения современного критичного историка. Но китайское сознание не исторично — оно историко— мифологично, оно коррелирует свой идеал жизни с неким образом в глубоком прошлом, каким и был Лао-цзы. И в этом случае несколько преданий, сведенных в одно, лишь подтверждают «истинность» образа. И Лао-цзы выступает не как человек, а как носитель сакрального начала в этом мире. И с этим свойством биографии загадочного Лао-цзы нам еще придется встретиться в нашем дальнейшем изложении.

Разноликий Лао-Цзы

Лао-цзы — мифочеловек народной традиции

Говоря о Лао-цзы, мы должны учитывать, что по существу имеем дело с двумя традициями: письменной, зафиксированной, в частности, в «Исторических записках», и фольклорным преданием, переводящим Лао-цзы в разряд небожителей, магов и бессмертных. Эта амбивалентность образа Лао-цзы соответствует двум уровням китайской традиционной культуры: имперскому и народному локальному. Разумеется, между ними существует широкий спектр вариаций, например, образ Лао-цзы, как он описывается в синкретических народных мистических школах, несколько отличается от образа Лао-цзы в даосских школах.

Фольклорная версия в основных своих чертах копирует «книжную» версию, что не удивительно — очевидно, что Сыма Цянь пользовался именно народными преданиями, составляя биографию Лао-цзы. Тем не менее, фольклорный вариант агиографии Лао-цзы имеет заметные отличия — волшебной сказки, нежели историописания.

В фольклорной религиозной традиции Лао-цзы был обожествлен и превратился в один из центральных персонажей народного пантеона. Ему поклонялись практически по всему Китаю, и до сих пор нередко в деревенских кумирнях можно встретить изображения или фигуры Лао-цзы верхом на быке в окружении локальных божеств, духов очага, местности, деторождения и других.

Мы изложим традиционную фольклорную версию, не боясь в ряде мест повторить вариант «Исторических записок» — здесь совпадения важны не меньше, чем разночтения. Лао-цзы родился чудесным образом в VII в. до н. э. (иногда даже называют точную дату — 604 г. до н. э.). По легенде он родился уже стариком с седыми волосами и длинной бородой и из-за этого и получил своё прозвище Лао-цзы, что дословно и обозначает «Старый мудрец». Как мы увидим позже, вполне возможно, Лао-цзы было не прозвищем, а настоящей фамилией Лао-цзы, однако народное предание обыгрывало ее именно как уважительное прозвище.

Пастушок с дудочкой на буйволе — явная аллюзия «пути Лао-цзы», что странствовал на буйволе. (Худ. Чэнь Цзыхэ, XV в.)

Народное предание о Лао-цзы представляет собой, по сути, упрощенную компиляцию различных версий, которые встречаются в «Исторических записках», «Чжуан-цзы» и иных источниках. В преданиях Лао-цзы нередко ассоциируется с совокупным божеством Хуан-Лао, которое являет собой синтез Хуан-ди и Лао-цзы (не путать со школой Хуан-ди и Лао-цзы). Следуя известной легенде, мать носила Лао-цзы под сердцем в течение 72 лет (иногда называют цифру в 81 год по количеству параграфов в «Дао дэ цзине») и родила его из подмышки. В самой легенде несложно заметить буддийское влияние — Будда вышел из бока своей матери Маи. Он родился уже стариком с седыми волосами и от рождения был посвящен в магические искусства, благодаря которым мог продлевать жизнь и излечивать многие болезни. Народная традиция также считает, что Лао-цзы происходил из обедневшей аристократической семьи и по каким-то политическим мотивам поселился в царстве Лу, а затем занял должность хранителя книг в царстве Чжоу. Но царство Чжоу быстро клонилось к упадку, и Лао-цзы, будучи страшно удручен этим, покинул это царство, вернулся к себе в родные края и провел там в отшельничестве остаток своих дней.

Через некоторое время (вообще следует заметить, что мифологический Лао-цзы не выдерживает никаких временных определений) Лао-цзы отправляется куда-то на Запад, оседлав водного буйвола черной масти. В период скитаний он вел строгую жизнь аскета и питался нередко лишь горькими сливами, что попадались на его пути. Пересекая заставу Ханьгу, ему пришлось наставлять хранителя заставы в искусстве продления жизни (но отнюдь не в учении о Пути и Благодати, как гласят письменные версии). Хранитель заставы записал наставления Лао-цзы, откуда и родился трактат, а затем и сам стал бессмертным [196, 161–162].

Существуют чуть заметные расхождения между версией жития Лао-цзы, излагаемой официальными хрониками, берущими своё начало в «Исторических записках», и той, что встречается в народных мифах, а позже была принята за основу императорского религиозного культа. Основное расхождение заключается в том, что в древних хрониках нигде не подчеркивается, что Лао-цзы обрел бессмертие, в то время как народный фольклор рассматривает Лао-цзы исключительно как небожителя, одного из высших бессмертных, в то время как статус его как мыслителя, философа и мистика практически сведен на нет.

Лао-цзы в фольклорной традиции обретает статус божества и небожителя, из-за чего его называют Лао-цзюнем — «Правителем Лао». Его «царственному» статусу немало способствовала официальная про-даосская доктрина эпохи Тан, тем не менее, она быстро прижилась на народном уровне. Лао-цзюнь воспринимался именно как небесный «правитель» со всеми полагающимися атрибутами и знаками власти, дарующий бессмертие, излечение от болезней и покровитель лекарей. Постепенно образ Лао-цзюня сливается с образом народного божества долголетия Шоусина, на лубочных и скульптурных изображениях они практически неразличимы. Оба — седовласые старцы с причудливой формой головы (признак «необычности» и святости) и большой бородой. На таких изображениях к Лао-цзюню иногда «переходят» атрибуты Шоусина — персик (плод долголетия), который обычно Шоусин держит в руке, и олень, стоящий рядом с божеством.

П очему именно Лао-цзы столь быстро перешел в разряд высших божеств (в народной традиции он занимает самую высокую небесную сферу Высшей чистоты) и превратился из вполне земного, хотя и загадочного мыслителя в небожителя? В принципе, таким же образом был обожествлен и Конфуций, однако в народном пантеоне он не занимает столь высокого положения, к тому же его «переход в небесные сферы» имел официальную подоплеку в связи с развитием именно государственного культа Конфуция, в большой степени стимулированного императорским двором. Ни один из других известных мыслителей Поздней Чжоу не получил «божественного» статуса.

Немалую роль в процессе мифологизации Лао-цзы сыграли даосские секты, где Лао-цзы поклонялись именно как бессмертному небожителю (сянь). Общий психологический настрой даосизма с его мистическими культами и оккультной практикой, верой в магов и волшебство значительно больше соответствовал народной психологии, чем конфуцианство с его строгими морально-этическими императивами. Лао-цзы в народном мышлении становился стяжением всего того даоского волшебства, о котором ходило множество легенд, и выступал не столько как бог-покровитель (это более свойственно Конфуцию), но как генерализация Небесной Благодати.

Лао-Цзы — бессмертный небожитель

Процесс мифологизации Лао-цзы явным образом идёт уже в II–III вв. В трактате «Баопу-цзы» («Мудрец, объемлющий первоначальную простоту») знаменитого мистика и мага Гэ Хуна (284–363 гг.) перед нами предстает уже не мыслитель, но некий универсальный миф о небожителе. Примечательно, что рассказ о Лао-цзы помещен именно в раздел «Канон небожителей» («Сянь цзин»). Внешность мифологического Лао-цзы, небожителя, поистине впечатляет: «Ростом Лао-цзы был в девять чи (ок. 3 м), [лицо его было] желтого цвета, имел выпяченные губы и величественный нос, прекрасные брови его были разлетом в пять цуней (ок. 12,5 см), уши его были по семь цуней (ок. 17, см.), на ногах были восемь триграмм» [141, 17].

Обычно таким образом в китайской литературе описываются герои и божества. Конкретные антропометрические параметры здесь не имеют особого значения и не соответствуют каким-то реалиям, по сути, этими цифрами древний автор хочет указать, что Лао-цзы был огромен и не походил на обычных людей. В китайской традиции именно через необычный вид подчеркивалась святость персонажа, непохожесть его на обычных земных людей. Желтый цвет Лао-цзы, с одной стороны, говорит о золотом свечении, которое он распространял вокруг, что хорошо видно на лубочных изображениях Лао-цзы, а с другой стороны, сближает его с «Желтым императором» — Хуан-ди, который также считался одним из основоположников даосизма.

Окончательная мифологизация Лао-цзы завершается в период Восточной Хань (25 — 220 гг.) И с этого момента в китайской традиции существуют два практически независимых Лао-цзы: один — философ, автор «Дао дэ цзина», другой — Лао-цзюнь, небожитель и маг. В своей небожительной ипостаси Лао-цзы окончательно утрачивает свои земные черты, превращаясь в хтоническое божество. В даосизме Лао-цзюнь воспринимается уже как первопричина мира, создатель и творящее божество. Например, даосский трактат «Семь связок облачных коней» («Юнь ба ци сянь») характеризует его как вневременного и внебытийного бога: «Наивысший правитель Лао-цзюнь является властителем изначального хаоса. Он рождается из небытия, возникает в этом мире вне причин и является началом мириад путей. Он владыка изначального ци» [113, 186].

Синкретизм китайской культуры, внутри которого сходились воедино все духовные и религиозные течения, породил любопытную версию о генетической связи даосизма и буддизма. Ряд народных преданий гласил, что Лао-цзы, отправившись на Запад, пришел в Индию и там мистическим образом переродился в Будду.

По преданиям, Лао-цзы в виде бессмертного странствует на Небесах. (Худ. Хуан Шаньшоу, 1913)

В начале VI в. даосский наставник Ван Фу составляет «Канон о том, как Лао-цзы обращал варваров» («Лаоцзы хуаху цзин»), излагающий один из вариантов этого предания. Предположительно, за основу сюжета он взял пассаж из «Ле-цзы» (IV–III в. до н. э.), где впервые говорится, что Лао-цзы отправляется на Запад. Проезжая через заставу, он посвящает в своё учение хранителя заставы Инь Си, а затем берёт его с собой в странствия. Приехав в Западные земли, Лао-цзы при помощи чудес обращает в свою философию правителя народа ху — западных варваров, а затем и правителя Дзибиня из северо-западной Индии. Своего ученика Инь Си он представил им как бессмертного, имеющего статус Будды. Позже, когда в мир приходит Будда Шакьямуни, Лао-цзы посылает к нему Инь Си, дабы бывший хранитель заставы наблюдал за Буддой, помогал ему и наставлял его. Таким образом, оказывается, что Будда, по сути, косвенным образом излагает учение самого Лао-цзы. Инь Си в этот момент выступает под именем Ананды, известного в буддийской традиции как один из ближайших учеников Будды.

Наконец, когда Будда Шакьямуни уходит в нирвану, на арену вновь выходит сам Лао-цзы под именем Махакашьяпы — первого буддийского патриарха и приемника школы Будды. Лао-цзы (Махакашьяпа) приводит в порядок буддийские писания и начинает распространять учение [241, 56].

В этом предании Лао-цзы выступает как высший духовный наставник, давший начало не только даосизму, но и буддизму. Немалая роль здесь отведена и Инь Си — персонажу, о котором в истории даосизма практически ничего не известно. Лао-цзы из скромного хранителя архивов в народном предании превращается в проповедника, который «обращает варваров» в истинную, т. е. китайскую веру. В рассказе о посещении Лао-цзы Индии явно ощущается влияние истории о том, как буддийский монах Сюань-цзан в династию Тан отправился в Западные земли, в том числе и в Индию, за сутрами, но если Сюань-цзан выступает как последователь буддизма, то Лао-цзы в предании сам является наставником буддистов.

Эта версия была подхвачена даосизмом и с радостью была принята народной традицией. В сознании китайцев она не только уравнивала даосизм с буддизмом, но «китаизировала» буддизм, поскольку обнаруживала исток буддизма именно в Китае. Обратим внимание, что она появляется в момент широкого распространения буддизма в Китае, особенно в области вокруг Лояна — тогдашней столице империи. Активизируются школы чаньского направления, получавшие поддержку от императорского двора, лично император держал при себе нескольких буддийских наставников. Все это вызывало определенное недовольство среди даосских школ. И тогда рождается легенда, где Лао-цзы превращается, по сути, в основоположника буддизма.

Лао-Цзы — маг

Чисто магические черты Лао-цзы приобретает в мистической даосской школе Небесных наставников (Тяньшидао) или «Пути пяти пригоршнь риса» (Удоуми дао), созданной в I–II вв. Чжан Даолинем и действовавшей в основном на территории Сычуани. Именно в школе Небесных наставников Лао-цзы окончательно обретает статус божества и начинает именоваться Лао-цзюнем.

Трактуя «Дао дэ цзин» как свод мистических откровений, последователи Тяньшидао воспринимали Лао-цзюня как высшую стадию космогенеза. Само Дао ассоциировалось с понятием «Единое» (и), что следовало из ряда параграфов трактата. Это Единое породило энергетическую субстанцию ци, а ци, сгустившись и трансформировавшись, в свою очередь, дало начало Лао-цзюню. Таким образом, Лао-цзюнь становился реальным проявлением Дао, и поклонение ему было равносильным поклонению самому Дао. Сам текст «Дао дэ цзина» считался наполненным тайной символикой, которую оставил своим последователям Лао-цзы, дабы посвященные в эту «тайнопись» могли достичь бессмертия [141, 525].

Лао-цзы объявляется не только патроном всех, кто «следует Пути», но и абсолютным основателем даосизма безотносительно многочисленных школ и направлений. Именно таким, в частности, его представляли школы даоского направления Шанцинпай («Высшей чистоты»), делавшие особый упор на изготовление пилюль бессмертия и пестование долголетия через различные дыхательно-медитативные упражнения (даоинь) и магическую практику (фаншу). В летописи «Книга династии Вэй», составленной в династию Восточная Вэй (534550 гг.) в разделе «Хроники буддизма и даосизма» («Вэйшу. Шилао чжи») Лао-цзы предстает уже не только как абсолютный маг и основатель даосизма, но, что самое главное, верховное божество всего китайского пантеона: «Исток даосизма идёт от Лао-цзы… Наверху он пребывает в Нефритовой столице, являясь предком духов правителей. Низ же его погружен в пурпурно-мельчайшее, и является он правителем всех летающих бессмертных небожителей» [141, 17].

Здесь Лао-цзы становится связующим звеном между Небом и Землей, превращаясь в центральный элемент мироздания, обретая черты космогонического божества, характерные для архаических китайских культов, например, для культа божества-мироустроителя Паньгу. Нефритовая столица (юй цзин) — место пребывания всех выдающихся императоров Китая, в том числе и легендарных прародителей китайского нации, например, Хуан-ди. Символика «пурпурно— мельчайшего» (цзы вэй) многозначна и связана с даосскими представлениями о пурпурном или киноварно-красном цвете пилюли долголетия. Под названием цзывэй фигурирует также второй из трех элементов центральной области звездного Неба, именуемой «Центральным дворцом» (чжун-гун). Скорее всего, в тексте «Книги Вэй» используется известный прием даосских мистических описаний. С одной стороны, речь идёт о макрокосме, о Небе и Земле, между которыми и располагается божество Лао-цзы. С другой стороны, описывается микрокосм, тело самого человека, поскольку под «нефритовой столицей» подразумевается верхнее киноварное поле (шан даньтянь) в области головы, где пребывает духовный субстрат человека, его дух (шэнь), а под «пурпурно-мельчайшим» подразумевается нижнее киноварное поле (ся даньтянь) в области живота, где концентрируется энергетическая субстанция ци. Таким образом, Лао-цзы пребывает как на макрокосмическом, так и на микрокосмическом уровне, внутри самого человека.

Такое абсолютное обожествление Лао-цзы и предание ему предельного мистического статуса оказывается характерным в основном для оккультных даосских школ. Параллельно с этим существует и другой пласт народной традиции почитания Лао-цзы, где он выступает не как высшее божество, но как один из бессмертных небожителей. Например, в популярной хронике «Записи о путешествии в Западные земли», более известной под названием «Путешествие на Запад» («Сию цзи»), написанной в VII в., высшим божеством является «Нефритовый правитель» (юй ди), и Лао-цзы, как обычный бессмертный, подчинен ему.

Народная даосская традиция также рассматривала Лао-цзы как наставника Ли Тегуая — «Ли с железным костылем» — одного из восьми даосских бессмертных, который мог по желанию менять своё тело [240, 184].

Даосская религиозная традиция, поддерживаемая официальными властями, ещё больше усилила «небожительную» ипостась Лао-цзы. Более того, в эпоху Тан было точно локализовано место, где Лао-цзы достиг бессмертия и вознесся на Небо — монастырь Тайцин в провинции Хэнань. Именно этот монастырь, объявленный «Храмом императорской семьи», становится центром даосизма в династию Тан и является одним из самых роскошных культовых сооружений той эпохи.

Хроники провинции Хэнань говорят, что храм Тайцин («Великой чистоты») располагался в пяти километрах к востоку от уезда Луи. Раньше именно здесь лежало царство Чу и уезд Кусянь, откуда и был выходцем Лао-цзы. Монастырь был построен в эпоху Восточная Хань между 158 и 167 годами. Он много раз горел, разрушался, затем восстанавливался и своего окончательного вида достиг лишь к XVII в.

З десь, в северо-восточной части монастыря располагается круглая площадка, возвышающаяся на тринадцатиметровой стеле, утопающая в тени многовековых кипарисов. Именно на этом месте, по легенде, «Правитель Лао» (Лао-цзюнь) и достиг бессмертия, в честь чего она и названа терраса «чэн сянь» — «достижения бессмертия», «обращения в бессмертного», или «байсянь» — «поклонения бессмертному». Здесь же на террасе расположен небольшой храм в три помещения и несколько памятных стел.

У центральных ворот храма была возведена стела с комментированным текстом «Дао дэ цзина». Именно на ней и был вырезан текст «Дао дэ цзина» с комментариями императора Тай-цзуна.

В конце правления династии Тан армия восставших под предводительством Хуан Чао подходит к стенам монастыря Тайцин и практически дотла сжигает все его роскошные постройки. Позже монастырь неоднократно отстраивался заново, но былого величия и красоты он уже так и не достиг, и сегодня от той эпохи сохранились лишь каменные стелы и несколько залов [182, 131–132].

Культ Лао-цзы достигает своего пика в династию Тан, причем инициатором развития этого культа явился уже сам императорский двор. Император Гао-цзу (Ли Юань, прав. 618–626) и его наследник, сын Тай-цзун (Ли Шиминь, прав. 627–649) прилагают немало усилий, чтобы поклонение Лао-цзюню превратилось в официальный культ, причем в этом процессе проглядывали явно политические мотивы. Стремясь укрепить свою власть и подчеркнуть её «благодатный», «небодан— ный» статус, они воспользовались тем фактом, что родовое имя Лао-цзы было Ли, т. е. совпадало с родовым именем императорской фамилии. Лао-цзы стал именоваться посмертным именем «Первый предок», а императорский род династии Тан, таким образом, получил «свои» корни в глубокой древности, связав себя с именем великого мудреца и небожителя. В 666 г. император Гао-цзун присваивает Лао-цзы ещё одни посмертный титул «Правитель Высшего сокровенного Изнача— лия» (тайшан сюаньюань), а чуть позже — «Правитель изначального Хаоса Высшей Благодати» (хуньюань шандэ), что должно было подчеркнуть абсолютную «изначальность» Лао-цзы и его благодати как предка императорского рода.

Даосский культ становится официальным придворным культом, а сам даосизм получает статус «официального учения», в отличие от «ересей» (се) народного уровня, не поддерживаемых двором. Сам же Лао-цзы занимает место одного из «трех чистых» (саньцин) — трех высших божеств. Ему поклоняются как «Небесному предку» или «Небесному предку Пути и Благодати» (Даодэ тяньцзун), божеству Пути и Благодати, а также как покровителю императора.

При прямой поддержке императоров начали активно возводиться даосские храмы и места поклонения Лао-цзюню, насаждались даосские культы, основные даосские ритуалы были приняты при дворе. В частности, Гао-цзу даёт указание видному генералу Юйчи Гуну лично наблюдать за сооружением храма «Первому предку», а два основных даосских монастыря, Тайцин и Дунсяо, благодаря щедрым императорским подношениям отличались такой роскошью убранства и изяществом архитектуры, что могли соперничать с императорским дворцом. Если монастырь Тайцин считался местом, где какое-то время пребывал сам Лао-цзы и где он достиг бессмертия, то Дунсяо был связан с именем матери Лао-цзы и являлся женским монастырем. Оба храма стояли друг напротив друга по разным берегам реки и соединялись мостом с символическим названием Юйсян — «Встреча бессмертных небожителей».

Первые императоры династии Тан активно поддерживали и в какой-то мере пропагандировали даже некоторые народные предания, которые, с одной стороны, развивали культ Лао-цзы, а с другой стороны, устанавливали прямую связь между «Правителем Лао» и правящим родом Ли. Приблизительно в 620 г. император Гао— цзун стимулировал распространение следующего предания. Некий Цзи Шаньсин, уроженец Цзиньчжоу (ныне уезд Линьфэн провинции Шаньси), как-то в уезде Фушань повстречал старика, по виду — небожителя. Тот восседал на белой лошади с киноварно-красной гривой и обратился к Цзи Шаньсину: «Передай императору, что я — его предок. И если мятежи в этом году прекратятся, наши предки смогут наслаждаться своим правлением в течение тысяч лет».

Гао-цзун и Тай-цзун активно способствовали распространению и официализации этого предания. Уезд Фушань, где седовласый мудрец поведал своё предсказание, был изменен на Шэньшань, что означает «Священная гора» а самому Цзи Шаньсиню был присвоен высокий титул «дафу» [182, 133].

Другой император династии Тан Сюань-цзун (Ли Лунцзи, прав. 712–741) приказал распространить ещё один рассказ о том, как ему во сне явился Лао-цзюнь, и что теперь отныне «истинные черты» Лао-цзы должны быть зарисованы и распространены по всей стране. С этого момента берёт своё начало официальная иконография Лао-цзы.

При Сюань-цзуне основные даосские тексты и в первую очередь «Дао дэ цзин» были вынесены на чиновничьи экзамены всех уровней, и даосизм вместе со своим обожествленным основателем прочно занял место не только в народной культуре, но и в императорском культе Китая.

Загадка имени мудреца

Странное имя Лао-цзы

У Лао-цзы — много имен, и это создает немалую путаницу и сложности. Что было его личным именем, что родовым (фамилия), что являлось его прозвищем? Даже само происхождение его имени Лао-цзы АПЧУ таит в себе немалую загадку. Немалую путаницу создает также и то, что один и тот же звук записывался разными иероглифами, и не всегда понятно, идёт ли речь об одном человеке или о разных. Более того, нередко в одном и том же произведении упоминаются и Лао-цзы, и Лао Дань одновременно.

В принципе, проанализировав систему имен Лао-цзы, мы можем не только восстановить его родовые корни, но и понять, насколько Сыма Цянь был точен в своих высказываниях, и насколько они могут служить надежным историческим источником.

Хуан Шаньшоу (1919). Даос с тыквой долголетия

На первый взгляд, больших неясностей здесь быть не может, поскольку «Исторические записки» ясно указывают, что «Лао-цзы был уроженцем местечка Цюйжэнь в уезде Ли, волости Ку царства Чу. Его фамилия была Ли, его личное имя было Эр, его прозвище было Боян, а его посмертное имя было Дань» [56, 130:93а].

Примечательно, что в историю Лао-цзы вошел не под своим фамильным именем Ли, но именно под прозвищем Лао-цзы. Его принято переводить как «Старый мудрец» или «Престарелый философ», и такая трактовка существует уже в течение сотни лет с момента публикации первых переводов «Дао дэ цзина» на западные языки. Таким же образом трактовали имя Лао-цзы и большинство китайских комментаторов, в частности, Хэшан-гун в III–IV вв. Но здесь, в этом прозвище «Старый мудрец» есть одна тонкость — о ней мы скажем чуть позже.

Посмертное имя Лао-цзы было Дань, что дословно обозначает «длинное ухо». Посмертные имя?? должно было отражать заслуги покойного, и нередко такое имя жаловал сам правитель. В разных источниках это слово записывается тремя разными иероглифами (в тексте мы будем для простоты обозначать их как (1), (2) и (3)), которые, однако, имеют как одинаковое звучание, так и одинаковое значение «ухо». Не забудем также, что его личным именем было Эр, что также обозначает «ухо».

Откуда взялось такое странное имя? Возможно, что «длинное ухо» отражает действительно некую физиологическую особенность, которая отличала Лао-цзы. На некоторых изображениях мы можем видеть его с удлиненными мочками ушей. Однако нет сомнений, что это значительно более поздние изображения, возникшие к тому же под воздействием буддизма, поскольку один из священных знаков Будды — длинные мочки ушей.

Однако более вероятно, что речь идёт об определенной сакральной символике для того, чтобы представить Лао-цзы как «человека свойств необычайных». Длинные, немного оттопыренные уши считались в Китае признаком святости и могли рассматриваться как данный от рождения знак того, что ребенок вырастет великим человеком. Особое распространение эта символика приобрела с приходом в Китай буддизма, где длинные уши считались одним из двенадцати признаков «потенциального Будды». Практически на всех древних и средневековых изображениях даосские святые и буддийские архаты отличаются именно длинными ушами. Поэтому вполне возможно, что Дань было дано как прозвище Лао-цзы.

Был ли Лао Дань «тем самым» Лао-Цзы?

Но были ли Лао Дань и Лао-цзы одним и тем же лицом? Не идёт ли в исторических источниках речь о двух персонажах, которые затем в народном предании слились в единый образ мудреца Лао-цзы? Чтобы проверить это, посмотрим, не встречаются ли параллельно в одном и том же произведении упоминания как о Лао Дане, так и о Лао-цзы. Действительно, в некоторых произведениях, в частности в «Чжуан-цзы», «Хань Фэй-цзы», одновременно фигурируют и Лао-цзы, и Лао Дань.

В других же трактатах царит полный разнобой, что не удивительно — ведь многие из них буквально «собирались» по частям в разные эпохи. В известном даосском трактате «Чжуан-цзы» трижды упоминается о встрече Конфуция и Лао Даня (но не Лао-цзы). Четыре раза о Лао-цзы и Лао Дане говорится как об одном человеке (гл. 13, 14, 21). Более того, дважды, цитаты из «Дао дэ цзина» вложены в уста Лао Даня (гл.

27, 33), что должно доказать тот факт, что Лао-цзы и Лао Дань были одни лицом, во всяком случае, для автора «Чжуан-цзы». Точно таким же образом другой трактат «Хань Фэй-цзы» несколько раз вкладывает цитаты из «Дао дэ цзина» в уста Лао Даня (впрочем, здесь стоит иной иероглиф дань), параллельно с этим в других пассажах часть фраз «Дао дэ цзина» приписывается непосредственно Лао-цзы. Таким образом, и здесь Лао Дань и Лао-цзы оказываются одной персоной.

У Лао-цзы есть и ещё одно имя — Боян представляющее собой уважительное прозвище (цзы), которое давали человеку, отмечая его положительные качества. Боян (в другом чтении Байян) в древности обозначало обожествленного предка лошади, божество огня. Сыма Цянь упоминает об этом прозвище Лао-цзы, хотя существуют немалые сомнения в том, было ли это упоминание в изначальном варианте «Исторических записок». Так, историк Ван Няньсун (1744–1832) считал, что в первоначально у Сыма Цяня читалось «Его личное имя было Эр, прозвище было Дань, а родовое имя — Ли», и никакого упоминания об имени Боян не существовало. Он опирался на подобное же суждение Сыма Чжэня (VIII в.), который в своем трактате «Шицзи соинь» («Разбор «Исторических записок»«) утверждал, что фраза «его вежливое прозвище было Боян» неправильна. Таким образом, прозвище Боян было добавлено в более поздних изданиях [216, 120–121].

Имя Боян являлось достаточно распространенным в древнем и средневековом Китае и было связано с различными мудрецами. Вероятно, что истоком распространения имени Боян стал трактат «Повествования о бессмертных небожителях» («Шэнь-сянь чжуань»), приписываемый известному даоскому магу и мистику Гэ Хуну (253–333). Он рассказывает о неком знаменитом маге по имени Боян — персонаже VIII в. до н. э. Он обладал сверхъестественными способностями, передвигался по воздуху, мог исчезать из виду, трансформировать своё тело и был способен на десятки других чудес. Таким образом, поздняя вставка имени Боян в биографию Лао-цзы у Сыма Цяня как бы переносила на Лао-цзы всю мистическую мощь древнего мага. В определенной мере, это дань народной традиции и один из тех шагов, которые постепенно привели к полной мифологизации некогда реального персонажа Лао-цзы. Скорее всего, имя Боян не имело никакого отношения к Лао-цзы и было добавлено позже.

Горы и бамбук — символ стойкости перед вечностью. (Худ. Си И)

Тайна родового имени Лао-Цзы

Из какого рода происходил Лао-цзы? Каким было его родовое имя? На первый взгляд, все здесь достаточно просто и понятно. Из его биографии непосредственно следует, что родовым именем Лао-цзы было Ли (т. е. это было его фамилией), личным же именем было Эр. Таким образом, его должны были звать Ли Эр.

Но вот первый парадокс: нигде в текстах мы не встречаем, чтобы его именовали именно таким образом. В основном его называют либо Лао-цзы, либо Лао Дань. По меньшей мере, это представляется крайне странным, поскольку всех других мыслителей Древнего Китая и даосов именовали либо по фамилиям и именам (например, даосские мистики Тао Хунцзин и Гэ Хун), либо по фамилиям с добавлением иероглифа «цзы» — «мудрец» (Кун-цзы, Мэн-цзы, Чжуан-цзы). Так или иначе, в их именах всегда присутствует родовая компонента, в то время как из текста Сыма Цяня вытекает, что Лао-цзы вошел в историю под прозвищем. Нет ли здесь путаницы? Как мы уже отмечали, Сыма Цянь в I в. до н. э. мог уже не очень хорошо знать историю жизни мудреца Лао-цзы и во многом пользовался народными устными преданиями, где путаница в именах вполне закономерна.

Прежде всего, разберемся с его родовым именем — Ли. В буквальном переводе этот иероглиф обозначает «слива» и восходит к тотемным символам Древнего Китая, в частности, в даосской и народной традиции широко почитались духи сливы (обычно в женском обличье) как способные даровать бессмертие. Сегодня это один из наиболее распространенных фамильных иеглифов Китая.

Откуда Лао-цзы получил такую фамилию? По одному из широко распространенных преданий, он родился под сливовым деревом. Позже, когда он отправился в скитания, он питался горькими сливами. По другой версии, все объясняется ещё проще — родовое имя его матери было Ли, и он унаследовал от нее эту фамилию. Впрочем, уже здесь появляется одна особенность, которая указывает нам на неправдоподобность последней версии — род в Китае всегда был патрилинеен, т. е. фамилии давались по фамильному имени отца, а не матери. А это значит, что Лао-цзы никак не мог получить фамилию Ли от матери, и возможно, что в реальности фамилия Ли обозначала род не матера, а отца Лао-цзы.

В общем, несмотря на мифологические разночтения, на первый взгляд, все представляется достаточно логичным, и можно предположить, что фамилия Лао-цзы действительно была Ли. Однако существует несколько фактов, которые способны развеять уверенность в наших предположениях. Во-первых, во времена предполагаемой жизни Лао-цзы в период Вёсен и Осеней такого фамильного иероглифа как ли вообще не существовало, и, скорее всего, такой фамилии вообще не могло появиться вплоть до IV в. до н. э. Более того, со всей очевидностью можно сказать, что на всем протяжении периода Сражающихся царств (480–222 до н. э.) ни один из трактатов не упоминал о Лао-цзы именно как о неком Ли и никто не называет его в источниках Ли Эром [6, 157; 177, 38].

Все это означает, что Лао-цзы никак не мог носить фамилию Ли, и фраза Сыма Цяня о том, что «родовым именем его было Ли» является более поздним привнесением, появившимся не раньше II в. до н. э., а возможно и позже, когда образ Лао-цзы оброс уже многочисленными и зачастую не связанными друг с другом преданиями.

Небеса бессмертных, где цветут плоды бессмертия, где вместе существуют даосские посвященные, буддийские архаты и феи. (Цянь Хуэйань 1913)

В се эти разночтения были уже хорошо известны ученым XVII–XVIII вв., и они неоднократно предпринимали попытки объяснить эти противоречия. Так, Яо Най (1731–1815) предположил, что на самом деле фамилией Лао-цзы была Цзы (буквально — «мудрец»), а это значит, что имя Лао-цзы следует понимать как «Старый Цзы» или «Старец Цзы». Грамматически это вполне допустимо, поскольку иероглиф лао (старый, пожилой) часто прибавляется к фамилиям стариков в знак уважения. Яо Най считал, что в древности иероглиф цзы произносился так же, как иероглиф ли («слива»), а поэтому со временем произошла замена одного другим, отчего и возникла путаница.

Теоретически такое возможно, если предположить, что действительно в древности ли и цзы звучали одинаково. В этом как раз и заключено слабое звено рассуждений Яо Ная и его последователей, в частности, Ма Сюйлуня [31, 1а; 18, 21]. Во-первых, мы не можем найти подтверждений тому, что иероглифы ли и цзы могли звучать одинаково, хотя, разумеется, они меняли своё произношение на протяжении истории. Во-вторых, иероглиф цзы не встречается для написания фамилий.

Очевидно, что ни Ли, ни тем более Цзы не могло быть фамилией Лао-цзы, хотя многие современные описания Лао-цзы упорно говорят о нём как об уроженце фамилии Ли. Это просто дань традиционной версии.

Однако этот вывод ставит перед нами лишь новую проблему: если Ли не могло быть родовым именем Лао-цзы, что же тогда действительно являлось его фамилией? Ответить на этот вопрос станет возможным лишь после интерпретации самого имени Лао-цзы.

Имя Лао-цзы, под которым он вошел во все анналы, состоит из двух частей: «Лао» обычно переводимое как «старый» по своему основному словарному значению, и «цзы» — «философ», «мудрец». С использованием иероглифа цзы произносились и записывались фамилии всех известных мыслителей Древнего Китая, что подчеркивало уважительное к ним отношение, благоговейное почитание как носителей изначальной мудрости: Кун-цзы, Мо-цзы, Сюнь-цзы и другие. Трактовка этой части имени Лао-цзы не вызывает особых разночтений, хотя, в частности, Гомер Дабс ещё в 40-х годах предположил, что цзы в случае Лао-цзы может обозначать «потомок княжеского рода», т. е. «Старый потомок» [193, 221]. Такое предположение было обусловлено тем, что, по одной из легенд, сын Лао-цзы, живший в IV в. до н. э., стал известным генералом, но сам этот тезис крайне маловероятен и принадлежит скорее к области курьезов.

Гипотеза о том, что Лао-цзы следует трактовать именно как прозвище «Старый мудрец», была выдвинута довольно давно. Предположительно, впервые о такой трактовке заговорил комментатор Чжэн Сюань (127–200), хотя очевидно, что она естественным образом вытекает из самой логики этого имени. Таким именем уроженец рода Ли, как традиционно считалось, был обязан тому, что он появился на свет уже стариком с седыми волосами, и эту трактовку можно встретить практически во всех изданиях «Дао дэ цзина», начиная с версии Хэшан-гуна (II–IV вв.). Этой же версии придерживаются и большинство современных исследователей, считающих её само собой разумеющейся [62, 284; 69, 159]. Но, как мы увидим, самое традиционное в китайской истории может оказаться самым неожиданным.

Его истинное имя

Итак, Лао-цзы, как представляется на первый взгляд — это уважительное прозвище некоего мудреца, который прославился своими сокровенными знаниями и оригинальными суждениями, являлся в образе глубокого старца (во всяком случае, именно таким представляет его традиционная иконография) и, по легендам, в глубокой старости стал бессмертным.

На первый взгляд, такая трактовка не вызывает особых сомнений, однако существует ряд фактов, которые могут заметным образом изменить наше мнение о том, что Лао-цзы — это именно прозвище мудреца, которое следует трактовать как «Старый мудрец».

Прежде всего, обратим внимание, как именовались китайские философы древности: Кун-цзы (Конфуций), Сюнь-цзы, Хань Фэй-цзы, Чжуан-цзы, Мо-цзы и т. д. Нет никаких сомнений в том, что первая часть этих слов — фамильное имя мудреца, в то время как «цзы» обозначает «мудрец» (в других трактовках — «ребенок», поскольку существует мистическая аналогия целостного сознания мудреца с незамутненным сознанием ребенка). В частности, родовым именем Конфуция было «Кун», личным именем — «Цю», а в историю он вошел как «мудрец Кун», или «Кун-цзы». Здесь все достаточно очевидно и понятно. Но почему же тогда мы считаем имя Лао-цзы не родовым именем, как это видно на примерах других философов, но прозвищем? Поразительным образом Лао-цзы оказывается единственным философом, который вошел в анналы истории под своим прозвищем, а не фамильным именем.

Предположим, что именно Лао, а не Ли было фамилией Лао-цзы. Если бы Ли действительно являлось его фамильным именем, то тогда бы мы знали мудреца по имени Ли-цзы (Мудрец Ли), а не Лао-цзы, но такого написания мы вообще нигде не встречаем. К тому же во всех без исключения исторических источниках он фигурирует как Лао Дань, но не Ли Дань, что логично было бы предположить, если бы Ли было его фамилией. По всей вероятности, именно Лао было реальной фамилией Лао-цзы. [6, 157–158].

Однако это, на первый взгляд, логичное предположение резко противоречит классической биографии Лао-цзы, изложенной у Сыма Цяня, где тот прямо указывает, что «фамилией его было Ли». Значит ли это, что Сыма Цянь был неправ и не очень хорошо знал предмет, о котором писал? И как все же рассматривать фамилию Ли, которая фигурирует в биографии Лао-цзы?

Постараемся более подробно разобраться с этими двумя предполагаемыми фамилиями: Лао Ли. Прежде всего, посмотрим, встречались ли такие фамилии в VI–IV вв. до н. э., т. е. в ту эпоху, когда предположительно мог жить сам Лао-цзы и формировалась его священная агиография. Действительно, фамилия Лао была достаточно распространенной, в то время как фамилия Ли в источниках доцинь-ской эпохи не встречается вообще. В качестве примера приведем лишь имя некого чиновника Лао Цзо, который князя Чэна, и другого чиновника Лао Ци из царства Лу (т. е. из того же царства, откуда происходил Конфуций). О них обоих повествуется в летописи «Цзо чжу-ань» [6, 157]. Совсем не обязательно, что они принадлежали к тому же роду, что и Лао-цзы, однако это показывает, что такая фамилия действительно существовала.

А вот фамилии Ли в том написании, как она фигурирует у Сыма Цяня, не встречалось практически до II в. до н. э. Гао Хэн, проведя подробный анализ этого вопроса, обнаружил лишь одно упоминание фамилии Ли за все 240 лет периода Вёсен и Осеней (Чуньцю), когда предположительно и жил Лао-цзы. Сам по себе этот единственный случай довольно примечателен. Хроника «Цзо чжуань» упоминает, что князь Мин рассказывал о неком Ли Кэ из царства Цзинь. Однако здесь фамилия Ли пишется совсем по-другому, нежели у Сыма Цяня для обозначения рода Лао-цзы (у Сыма Цяня перевод фамилии «Ли» — «Слива» Ао, в «Цзо чжуань» — «одна китайская миля». То есть оба этих иероглифа являются лишь омофонами (иероглифами, схожими по звучанию), хотя, как показывает история, со временем они могли становиться взаимозаменяемыми. Так — уже в более позднем произведении «Люлань», разделе «Сяньцзи» («Первостепенное») фамилия того же самого Ли Кэ пишется уже по-другому, здесь используется тот же иероглиф Ли, что и у Сыма Цяня для описания рода Лао-цзы («слива»). Таким образом, произошла замена одного иероглифа другим, абсолютно одинаковым по звучанию. Все это позволяет предположить, что если даже фамилия Ли и существовала в эпоху, когда жил Лао-цзы, она писалась совсем по-другому и лишь позже приобрела своё классическое написание, которое и включил в свой текст Сыма Цянь, вероятно, ничего не подозревая обо всех её трансформациях.

Однако это не снимает вопрос о том, почему же Сыма Цянь говорит именно о том, что «фамилии его была Ли», рассматривая Лао-цзы как прозвище. Ответ на этот вопрос может дать анализ исторической трансформации произношения иероглифов. Дело в том, что мы мало знаем о том, как действительно произносились многие иероглифы в древности, поскольку само написание иероглифа (фактически — рисунка) никак не связано с его произношением. Сегодня мы читаем тексты, подобные «Дао дэ цзину», в их современном произношении, поскольку целиком реконструировать их первоначальное звучание не представляется возможным. Именно поэтому, в частности, может быть утрачено звучание сакральных формул, заключенных в тексте «Дао дэ цзи-на» и произносимых нараспев, подобно буддийским мантрам.

Тем не менее, исследования позволили установить, как предположительно могли звучать иероглифы в древности и в средневековье, частично по изучению ритма стихов. Так, учебник В. Бакстера по древнекитайской фонологии указывает, что «Лао» произносился в древности как «C-ru», а «Ли» как «C-rj», т. е. они различались лишь последним звуком в финале, к тому же весьма близким в устной речи. Этот последний звук в случае с иероглифом Лао звучал как «чжу», а в случае с Ли — как «чжи», что естественно делало их почти неразличимыми. [168, 772–773]. Гао Хэн вообще предполагал, что их произношение было настолько близко, что никакой реальной разницы между ними в устной речи могло вообще не существовать [6, 157]. В ритмизированных пассажах Лао и Ли могли служить друг другу рифмами и взимозаменяться.

Чэнь Хуай. «Небесный наставник» даос Чжан Даолин, обратившийся в небесного духа, записывает деяния людей на земле

Обычно для записи фамилий в древности использовались т. н. «заимствованные иероглифы» (цзе цзы), в то время как «основные иероглифы (бэнь цзы) практически не встречались. Что представляли собой «заимствованные иероглифы»? Они являлись основной т. н. фонетической антитезой (цзе дуй): в рифмованной прозе или стихе в одной строке подставлялся иероглиф, однозвучный антониму, встречающемуся в другой строке. Например, когда подбиралась литературная рифма к слову бай (белый) использовался не иероглиф хун (красный), который и являлся «основным иероглифом», но иероглиф гусь, который также звучал как хун. Из-за этого одна фамилия могла становиться несколькими. Например, род Хуан (Хуан ши) имел двенадцать написаний фамилий, в том числе несколько Сы (в различном написании) и Юнь. Именно путем такой подстановки фамилия Лао постепенно изменилась на фамилию Ли, в древности очень близкую по звучанию. Скорее всего, это произошло в эпоху Хань, до этого времени в эпохи Чжоу и Цинь для имени предполагаемого автора «Дао дэ цзина» использовались лишь два варианта: Лао-цзы и Лао Дань — и никакой фамилии Ли ещё не существовало.

Итак, именно Лао но не Ли было родовым, фамильным именем Лао-цзы. Лишь к эпохе Хань Ли стало восприниматься как фамилия, а Лао-цзы стало считаться уважительным прозвищем мудреца. Путь трансформации, по-видимому, был таков: первоначальная фамилия мудреца Лао нередко в устной речи взаимоналагалась с редким в ту пору фамильным иероглифом Ли («китайская миля»), а в текстах могла заменяться соответствующим иероглифом. Частично это подтверждается тем, что Лао-цзы был выходцем из уезда Ли, (иероглиф «китайская миля»), при этом известно, что в Древнем Китае названия уездов могли даваться по фамилии самого большого рода, проживающего в нём. Позже оба фамильных иероглифа Лао и Ли («китайская миля») выходят из обихода (сегодня как фамильные иероглифы они вообще не встречаются), зато более распространенным становится фамильный иероглиф Ли («слива»), который и начинает рассматриваться как настоящая фамилия Лао-цзы. Но поскольку Лао-цзы стало уже каноническим именем философа, то людьми II–I вв. до н. э. и позже оно понималось лишь как прозвище. Сыма Цянь, составлявший биографию Лао-цзы, скорее всего не предполагал этой трансформации, для него сам иероглиф Лао («старый», «пожилой») воспринимался лишь как уважительное прозвище, подобно тому, как он понимается современными китайцами.

Некоторыми исследователями высказывалось также предположение, что Лао-цзы на самом деле является посмертным именем, и тем самым объясняется, почему он вошел в историю под этим именем, а не под фамильным, как другие философы [31, 2б]. Однако эта версия не выдерживает критики. Прежде всего, о таком посмертном имени речь в «Исторических записках» не идёт, а о подобных фактах принято было широко упоминать в хрониках, поскольку это подчеркивало заслуги философа [177, 39].

Обратимся ещё раз к тому пассажу из «Исторических записок», где описываются имена Лао-цзы: «Его фамилия была Ли, его личное имя было Эр, его прозвище было Боян, а его посмертное имя было Дань». Здесь реальными оказываются только личное имя Эр (во всяком случае, у нас нет оснований не доверять этому) и посмертное имя Дань, известное в нескольких написаниях. Все остальное представляется лишь ошибочными сведениями, которые собрал Сыма Цянь. Очевидно, что и многие другие сведения, содержащиеся в биографии Лао-цзы в «Исторических записках», обладают той же крайне невысокой степенью надежности.

Подведем краткий итог нашей реконструкции имени Лао-цзы. Итак, родовым именем мудреца было Лао (позже трансформировавшееся в Ли), его именем Эр, посмертное имя действительно, скорее всего, было Дань. Прозвище Боян, о котором упоминается в поздних изданиях «Исторических записок», не имело к реальному Лао-цзы никакого отношения.

Лао-Цзы и Лао Лай-Цзы: один и тот же человек?

Лао-цзы в различных произведениях идентифицируется, по крайней мере, с четырьмя различными персонажами: Лао Данем (1), Лао Лай-цзы, Лао Пэном и Великим историком Данем (3). Было ли действительно это одно лицо, либо рассказы о разных персонажах с течением времени слились в единый мифологический облик надличностного Лао-цзы, которому и стали приписывать создание произведения?

Идентификация Лао-цзы крайне затруднительна. Дело в том, что на протяжении всей древней истории в различных хрониках и трактатах использовалось несколько имен, под которыми можно предполагать философа Лао-цзы. Прежде всего, это Лао Дань (учитывая, что в источниках существуют, по крайней мере, три способа написания иероглифа Дань), некие Лао Лай-цзы и Лао Пэн. Многоголосица мнений по поводу этих персонажей может быть сведена к двум ключевым вопросам. Во-первых, были ли они одним и тем же лицом, т. е. можно ли всех их идентифицировать с Лао-цзы? И, во-вторых, можно ли одного из них назвать автором «Дао дэ цзина»?

Посвященный-сянь прошлого «нефритовой чистотой внутри, что трансформирует свое тело ради постижения трех учений». (Худ. Люй Чанчжун, XVII–XVIII вв.)

В этом разделе мы постараемся ответить на оба этих вопроса.

Чаще всего в источниках фигурирует Лао Дань(1), которого обычно и идентифицируют с Лао-цзы. Это объясняется, прежде всего, тем, что Сыма Цянь утверждал, что Дань (1) было посмертным именем Лао-цзы. У нас нет материалов, которые позволяли бы нам сказать, когда Лао Дань стал называться Лао-цзы, однако очевидно, что это было одно и то же лицо.

Л ао-цзы действительно во многих древних трудах предстает как «человек со многими лицами». По существу, мы, вероятно, имеем дело с несколькими людьми, постепенно «слившимися» в образ единого вневременного Лао-цзы, стоящего вне исторической конкретики. Однако если в случае с Лао Данем мы можем безошибочно утверждать, что это и есть Лао-цзы, то с другими персонажами дело обстоит значительно сложнее. И здесь особый интерес представляет загадочная фигура мыслителя и последователя «учения Дао» — некого Лао Лай-цзы, о котором упоминает Сыма Цянь.

В имени Лао Лай-цзы встречаются два иероглифа, соответствующие имени Лао-цзы, и уже один этот факт позволил учёным предполагать, что эти два персонажа, возможно, являются одним и тем же лицом. Судя по историческим хроникам, они жили в одно и то же время, были современниками Конфуция и исповедовали схожую доктрину «учения о Дао». По ряду источников, оба они наставляли Конфуция и оба, по легенде, оставили некий труд, где и описали своё учение. Но самое главное — Сыма Цянь в биографии Лао-цзы упоминает Лао Лай-цзы, при этом никаких очевидных объяснений появлению этого человека в разделе «Биография Лао-цзы» он не даёт.

Не являются ли Лао Лай-цзы и Лао-цзы одним и тем же лицом?

Посмотрим на исторический контекст упоминаний о Лао Лай-цзы. Прежде всего, обратимся к одной из ключевых фраз «Исторических записок» о Лао-цзы: «Лао-цзы написал книгу из двух частей (досл. «из верхней и нижней части»), где говорил о смысле Пути и Благодати, всего в пять тысяч слов». Итак, здесь фигурирует книга из двух частей в пять тысяч иероглифов.

Чуть ниже в том же разделе идёт описание Лао Лай-цзы, которое в некоторых существенных мелочах отличается от описания труда Лао-цзы: «Лао Лай-цзы написал книгу в пятнадцать частей, где рассказывал об использовании учения о Пути». Здесь — уже книга в пятнадцать частей, и, кажется, для Сыма Цяня они были все же разными лицами. Очевидно, что оба этих человека могли принадлежать если не к единой школе, то к одному направлению, поскольку оба говорили о Дао.

Вообще о Лао Лай-цзы сохранилось немало упоминаний, вероятно, из-за того, что его действительно нередко идентифицировали с Лао-цзы. Мы встречаем рассказы о нём в «Чжуан-цзы», «Чжаньго цэ», в «Хань шу» («Книге династии Хань») и ряде других. Лао Лай-цзы везде выступает как философ даосского толка, мудрец, и в принципе его образ здесь не отличим от образа Лао-цзы. Более того, он, исходя из содержания некоторых историй, встречался с Конфуцием, т. е. делал то же самое, что и Лао-цзы.

В этих историях Лао Лай-цзы выступает также как старший современник Конфуция, который давал ему указания, называя по личному имени, что могли делать только старшие. В этом плане весьма интересным представляется рассказ, который мы встречаем в «Чжуан-цзы», в разделе «Вай у» («Внешние вещи»):

«Ученик Лао Лай-цзы пошел как-то собирать дрова и повстречал Чжунни (т. е. Конфуция). Он вернулся назад и рассказал [Лао Лай-цзы]: «Там есть человек, спина которого согбенна, а уши развернуты назад, взглядом же, кажется, он накрывает все четыре моря. Я не знаю, кто это такой». Лао Лай-цзы сказал: «Это Цю (личное имя Конфуция — А.М). Позовите его». И Чжунни пришел» [55].

Конфуций здесь предстает как мудрый старец (вообще, здесь его описание — явно даосского толка), обладающий чрезвычайной мощью, и, тем не менее, Лао Лай-цзы зовет его через ученика (но не сам выходит к нему навстречу!), и Конфуций тотчас приходит. Естественно, мы должны учитывать, что эта история из «Чжуан-цзы» носит явно даосский характер и отдает преимущество Лао Лай-цзы, а не Конфуцию.

Мы уже обсуждали историю о том, как «Конфуций учился у Лао Даня» или у Лао-цзы. Но мы можем встретить упоминания, что великий мудрец учился не только у Лао-цзы, но и у Лао Лай-цзы, причем в таких упоминаниях они выступают как разные люди. Так, Сыма Цянь пишет: «Вот те, кому следовал Конфуций: это были Лао-цзы из Чжоу и Лао Лай-цзы из Чу».

В другой хронике «Чжаньго цэ» мы встречаем вообще прямое указание на возможность того, что именно Лао Лай-цзы был наставником Конфуция: «Некто спросил у Хуан Ци: «Не слышали ли Вы, что Лао Лай-цзы обучал Конфуция делам благородного мужа?» [53, Чуцэ (Планы Чу)].

В связи с этими разночтениями мнения о Лао Лай-цзы резко разошлись у разных ученых. Например, Цянь Му считал, что Конфуций посещал именно Лао Лай-цзы и именно у него учился тонкостям ритуала. Впрочем, это крайне маловероятно хотя бы потому, что Лао Лай-цзы не упоминается ни в «Лунь юе» («Беседы и суждения») или в «Цзо чжуань» — классических конфуцианских трудах, в то время как упоминания о Лао-цзы там все же встречаются. Нам представляется, что упоминания о Лао Лай— цзы как о наставнике Конфуция объясняются тем, что часть деяний Лао-цзы была перенесена на его «однофамильца» (как увидим ниже, это действительно так) Лао Лай-цзы. Примечательно, что никаких цитат из «Дао дэ цзина» Лао Лай-цзы не приписывается, во всех трудах они вложены в уста либо Лао-цзы, либо Лао Даня, которые, как мы уже показали, были одним и тем же человеком.

Лао-цзы и Лао Лай-цзы параллельно фигурируют в ряде хроник, таких, например, как «Хань шу», «Чжаньго цэ» и ряде других, причем, судя по контексту, у составителей этих трудов не возникало сомнения, что речь идёт, безусловно, о разных людях.

Интересно проследить, где вообще впервые появляется упоминание о неком мудреце Лао Лай-цзы. Поиски приводят нас к уже цитировавшемуся пассажу из «Чжуан-цзы» о том, как Лао Лай-цзы призывает к себе Конфуция. Думается именно в том факте, что впервые этот персонаж появляется именно в «Чжуан-цзы», и кроется разгадка личности Лао Лай-цзы. Трактат «Чжуан-цзы» — крайне ненадежный исторический источник, это скорее сборник притч и мистических переживаний, нежели строгое изложение каких-то фактов. Впрочем, «Чжуан-цзы» и не претендует на это, он обыгрывает внутреннюю жизнь, играет с персонажами, нередко просто изобретая их, и не обращает внимания на исторические реальности.

Посвященный старец Лао Лай-цзы

Очевидно, Лао-цзы и Лао Лай-цзы были двумя разными мыслителями, принадлежащими к одному направлению, которое мы именуем здесь лаоизмом. Заметим, что лаоизм не обязательно должен быть связан непосредственно лишь с самим Лао-цзы, это было достаточно разрозненное течение, представленное, вероятно, десятком философов и их учениками. И мы имеем основания предположить, что Лао Лай-цзы был одним из таких ранних лаоистов.

Со временем образы Лао-цзы и Лао Лай-цзы постепенно сводились к одному. Например, в труде «Да Дай ли цзи» («Записи о ритуалах старшего Дая»), который, по одним предположениям, принадлежит одному из учеников Конфуция, а по другим — Дай Дэ, младшему современнику Лю Сяна, мы читаем: «Конфуций говорил: добродетель (дэ) следует уважать, а деяниям — верить. Слова же не всегда бывают неправильны. Те же, кто бедны, но счастливы, вероятно, и являются плодами деяний Лао Лай-цзы». [216, 148].

Мнения о том, что Лао-цзы и Лао Лай-цзы — два различных, но близких по духу мыслителя, придерживается сегодня большинство исследователей этой темы [6, 175; 18, 10–11; 177, 47]. У нас нет никаких оснований сомневаться в этом, однако это ставит перед нами другой вопрос: почему Сыма Цянь включает в раздел о Лао-цзы упоминание о Лао Лай-цзы? Примечательно, что никакого логического объяснения этому, на первый взгляд, мы найти не можем, описание некого Лао Лай-цзы и упоминание о его «книге в пятнадцать частей» кажется здесь просто случайным включением. Многие исследователи этого вопроса считали включение биографии Лао Лай-цзы в текст о Лао-цзы «настоящей загадкой» и не находили этому надежного объяснения [177, 46].

Может быть, Сыма Цянь сомневался, не является ли Лао Лай-цзы действительно мудрецом Лао-цзы, и просто изложил ещё одну версию, которую где-то слышал? Ведь многое у Сыма Цяня убеждает нас, что перед нами не столько логически изложенная биография Лао-цзы, сколько компендиум различных версий и преданий о нём. Такое предположение кажется нам наиболее очевидным, хотя из внимательного изучения «Исторических записок» вытекает, что Сыма Цянь все же разделял Лао-цзы и Лао Лай-цзы. Думается, что Сыма Цянь свел в одном разделе двух мыслителей лишь потому, что оба они написали труды, где изложили доктрину о Дао. Это также подтверждает и тот факт, что Лао-цзы и Лао Лай-цзы, скорее всего, принадлежали к одному философскому течению.

Впрочем, всесторонне доказать этот тезис нет никакой возможности, поскольку трудов Лао Лай-цзы не сохранилось, а в хрониках недостаточно его высказываний, чтобы судить о его доктрине. Сыма Цянь также пользовался некими устными преданиями, описывая Лао Лай-цзы и, вероятно, сам не очень хорошо представлял его взгляды. Мы можем сделать вывод, что Лао Лай-цзы был заметной фигурой своего времени, хотя не столь примечательной, как Лао-цзы, учитывая, впрочем, всю мифологичность этого образа. Его книга «Лао Лай-цзы», по утверждениям Сыма Цяня, состояла из пятнадцати частей (пянь), хотя неясно, насколько велики были эти части. Очевидно, что это — не предание, эта книга упоминается в летописи «Хань шу» («Книга династии Хань») в разделе «Ивэньчжи» («Хроники искусства и литературы»). Впрочем, следует отметить, что в «Хань шу» речь идёт о книге в шестнадцать частей — такие трансформации книги вполне возможны, поскольку нередко разбивка на части была достаточно относительной. Однако, так или иначе, трактат был утрачен.

К ем же был Лао Лай-цзы? Он неоднократно упоминается как «Лао Лай-цзы из царства Чу», например у Сыма Цяня и в «Хань шу». Бань Гу, историк и составитель «Хань шу», пишет, что Лао Лай-цзы «был человеком из Чу и являлся современником Конфуция». Что означает «человек из Чу»? Был ли он уроженцем Чу или проживал в царстве Чу? Если Лао Лай-цзы действительно был уроженцем царства Чу, то это ещё больше сближает его с уроженцем того же царства Лао-цзы. Из одной из фраз Сыма Цяня («Вот те, кому следовал Конфуций: это были Лао-цзы из Чжоу и Лао Лай-цзы из Чу») можно сделать однозначный вывод, что речь идёт о местах проживания, а не рождения, поскольку Лао-цзы был уроженцем Чу, но служил именно в Чжоу.

Частично это подтверждает и структура изложения предания о Лао Лай-цзы в «Чжаньго цэ». Здесь про Лао-цзы рассказывается в разделе «Планы царства Ци» и «Планы царства Вэй», а Лао Лай-цзы упоминается в «Планах царства Чу», и это позволяет предположить, что он жил в Чу. Разумеется, это не исключает, что он и был уроженцем Чу. Чуть ниже мы найдем ещё одно косвенное подтверждение этому предположению.

Откуда появилось столь необычное имя — Лао Лай-цзы, несколько непривычное для Древнего Китая? По одной из версий, его фамилия была Лай — весьма распространенная в древности. При этом иероглиф Лао прибавлялся к его фамилии из уважения к возрасту мудреца — «старый мудрец Лай» [1, 1б].

Такая гипотеза вызвала немало возражений. Прежде всего, возник вопрос, почему к именам других философов той эпохи не прибавляли иероглиф Лао? Как мы уже видели в случае с именем Лао-цзы, здесь Лао — фамилия, широко распространенная в эпоху Сражающихся царств, но отнюдь не уважительная приставка.

Более вероятно другое объяснение: фамилией Лао Лай-цзы была Лао (точно так же, как и в случае с самим Лао-цзы), а его личным именем было Лай. Таким образом, перед нами предстает философ Лао Лай [6, 176-77]. Это предположение представляется нам стоящим ближе всего к истине. Если к тому же учитывать, что Лао Лай-цзы, возможно, родился в царстве Чу, то это показывает, что Лао Дань и Лао Лай были выходцами из одного клана.

Н о вот новая загадка: почему Лао Дань в источниках фигурирует как Лао-цзы («Мудрец Лао»), в то время как Лао Лай именуется Лао Лай-цзы, то есть по фамилии и имени? Примечательно также, что и все другие известные философы, например Кун-цзы, Сюнь-цзы, Чжу-ан-цзы, именуются по фамилии с частицей «цзы» — «мудрец» и нигде не встречается их имени, например, Кун Цю-цзы (т. е. Конфуций) говорить не принято.

У нас нет точного объяснения этому факту. Можно лишь предположить, что Лао Дань был весьма известным мыслителем, скорее всего, лидером целой школы. Поэтому, слыша имя Лао-цзы, слушатели (или читатели) понимали, что речь идёт именно о Лао Дане. Лао Лай-цзы, вероятно, был не столь же известен, поэтому, чтобы во времена Сражающихся царств его можно было отличить от Лао Даня, его именовали полными фамилией и именем — Лао Лай-цзы. Правда, это всего лишь предположение, никаких надежных подтверждений этой версии мы не встречаем, поэтому загадка Лао Лай-цзы остаётся.

Загадочный «старец Пэн»

В биографии Лао-цзы немало неясностей и загадок. Касаются они, прежде всего, историзма его жизни — того, что неважно для китайской традиции, где миф столь же реален, как и сама реальность и, наоборот, для западного исследователя это может стать темой большого исследования. Одной из проблем является отсутствие упоминаний о Лао-цзы в «Беседах и суждениях» Конфуция и во многих работах его современников. Например, имя Лао-цзы нередко пропускается в списках мыслителей той эпохи. В последнем случае возникают подозрения, что пассажи с упоминанием даосского учителя — это более поздние вставки, сделанные непосредственно в главу «Поднебесная» («Тянься»). В 24-й главе «Чжу-ан-цзы» есть примечательный диалог между Чжуан-цзы и известным софистом Хуэй Ши — постоянным спутником даоса. Чжуан-цзы говорит ему: «Жо (конфуцианцы), Мо (Мо-цзы), Ян (Ян Чжу) и Пин (Гунсунь Лун) составляют четыре школы. Вместе с тобой их станет пятеро». И ни слова о Лао-цзы, который якобы был духовным учителем Чжуан-цзы.

Н е менее удивительно и другое. Один из самых известных последователей Конфуция философ Мэн-цзы (IV в. до н. э.), будучи сильным полемистом, нападает на учения Ян Чжу и Мо-цзы и ни словом не упоминает о Лао-цзы, хотя, казалось бы, противник достойный.

В принципе отсутствие имени Лао-цзы в таких пассажах говорит лишь о том, что он не был широко известен и не воспринимался как лидер отдельной школы, что, в общем, совпадает с нашей оценкой постепенного возрастания роли Лао-цзы в китайской традиции.

А кто же тогда действительно наставлял Конфуция? И вот вопрос — почему же сам Конфуций не упоминал нигде о своей встрече с Лао-цзы? Разве мог человек, столь преданно следовавший заветам учителей, невежливо позабыть одного из своих наставников?

Полунамек о встрече Конфуция и Лао-цзы можно обнаружить в «Беседах и суждениях» в главе «Шу эр». Одна из самых знаменитых фраз в трактате Конфуция, где он выражает свою преданность традициям древних мудрецов, звучит в классическом переводе так: «Описываю, но не создаю. Будучи искренним, люблю древность. И в этом я осмеливаюсь быть похожим на старого Пэна» [39, 7/1]. Большинство комментаторов издревле считали, что, говоря о «старом Пэне» (Лао— пэн), учитель имел в виду великого старца Пэн-цзу прожившего почти до восьмисот лет, отличавшегося не только долголетием, но и благостным образом жизни.

Однако ряд китайских философов, в том числе Чжан Сюань (127–200), Ван Би (226–249), Ван Фучжи, по-другому поняли эту фразу Конфуция. Может быть, речь здесь идёт не о «старце Пэне», но о «Лао [-цзы] и Пэн[-цзу]»? Отметим, что это вполне в духе китайской литературной традиции — стягивать два имени в одно по первым иероглифам, вспомним хотя бы название школы Хуан-Лао — «школа Хуан-ди и Лао-цзы». Таким образом, Конфуций не забыл того, кто наставлял его в истинном смысле ритуалов. Правда, самый известный комментатор труда Конфуция неоконфуцианец Чжу Си в XIII в. высказал немалое сомнение по поводу наличия в тексте упоминания о Лао-цзы. Но эти сомнения легко объяснимы чисто психологическим неприятием того факта, что основатель конфуцианства обучался у основателя даосизма.

Разошлись мнения и у современных исследователей по поводу Лао-Пэна. Например, А. Грэхам не видел в выражении «Лао-Пэн» ни «старого Пэна», ни «Лао-цзы и Пэн-цзу». Он предполагал, что речь здесь идёт о какой-то старой легенде, смысл которой сегодня утрачен, а Ла-опэн — это один из духов-хранителей древней традиции, хотя никаких доказательств в подтверждении своей гипотезы Грэхам не приводит [205, 116].

Стоит высказать некоторые сомнения по поводу идентификации Лаопэна с Лао-цзы и Пэн-цзу. Прежде всего, речь идёт о персонажах, лежащих в разных плоскостях китайской традиции. Пэн-цзу — легендарный старец, символ долголетия, мудрости, практически обожествленный и ставший универсальным героем и духом китайской народной традиции. А вот Лао-цзы (или Лао Дань) ко времени жизни Конфуция никак не мог приобрести столь высокого статуса. Так или иначе, он должен быть ещё жив, когда эта фраза была произнесена Конфуцием и, несмотря на всю свою мудрость и даже вероятные наставления Конфуцию, никак не мог быть поставлен в один ряд с Пэн-цзу. Следует учитывать, что чисто сакральный статус небожителя, равного Пэн-цзу, Лао-цзы приобретает достаточно поздно, лишь через несколько столетий после жизни Конфуция. Таким образом, в выражении Лаопэн оказываются слиты воедино мифологический персонаж и вполне реальный человек. К тому же в выражении Лаопэн на первом месте идёт Лао-цзы, а Пэн-цзу, живший значительно раньше, идёт лишь следом, что, в общем, является нарушением традиции. Старшие и предшествующие по времени идут в подобных выражениях первыми, например, в уже известном нам сочетании Хуан-Лао Хуан-ди занимает «полагающееся ему» первое место.

На наш взгляд, понимание выражения Конфуция как дань уважения Лао-цзы и Пэн-цзу не выдерживает проверки. Подобное же мнение, например, разделял Чань Винцзит, который заявлял, что «такая идентификация не подтверждается фактами» [177, 47], и мы целиком согласимся с этим.

Символика мистического долголетия — пятнистый олень рядом с божеством долголетия Шосуинем. (Худ. Эр Тянь, 1902)

Но тогда о каком же Лаопэне идёт речь у Конфуция? Ма Сюйлунь высказал по этому поводу парадоксальное предположение: на самом деле Конфуций говорит не о «старом Пэне», не о Пэн-цзу, а о самом Лао-цзы. Он основывает своё мнение на том, что в древности некоторые иероглифы произносились иначе. Поэтому Ма Сюйлунь допускал, что в древности иероглиф пэн произносился как дань. Таким образом, Лаопэн превращается в Лао Дань, т. е. в имя Лао-цзы. Тогда фраза Конфуция приобретает особый смысл — Конфуций ничего не создает нового (цзо), но лишь повторяет, описывает (шу Кц) некогда изученное — воспринятые от Лао-цзы выражения, поговорки и афоризмы [18, 13–18].

Однако допускать, что Лаопэн — это и есть Лао Дань, у нас ещё меньше оснований, нежели полагать, что под этим выражением подразумеваются Лао-цзы и Пэн-цзу. Прежде всего, версия о том, что иероглиф пэн звучал некогда как дань остаётся лишь гипотезой, никакими конкретными исследованиями это не подтверждается. Не очень понятна и вторая часть фразы Конфуция, где он говорит: «Будучи искренним, люблю древность. И в этом я осмеливаюсь быть похожим на Ла-опэна». Лао Дань во времена Конфуция никак не мог идентифицироваться с древностью (гу), скорее её символом все же был Пэн-цзу.

Следует признать, что установить, что же в реальности подразумевается под выражением Лаопэн, до конца не удаётся. Очевидно лишь, что Лаопэн никак не мог быть лишь одним Лао Данем. Мы склоняемся к версии, что речь все же идёт о «старце Пэне», хотя сам выражение (но не его контекст) допускают и «Лао-цзы и Пэн-цзу».

Таким образом, это выражение из «Бесед и суждений» Конфуция не может служить надежным подтверждением того, что сам Конфуций говорил о своих встречах с Лао-цзы и тем более об обучении у него. Напомним, что историю о беседах Конфуция и Лао-цзы мы знаем из «сторонних» источников, а не от самого Конфуция. Зачем же, если действительно их встречи имели место или если, по крайней мере, Лао-цзы был просто известен Конфуцию как мудрый современник, Конфуций ни словом не обмолвился про него?

Здесь возможны лишь два предположения: либо такие упоминания о Лао-цзы были вымараны из речений Конфуция его последователями, либо Конфуций действительно не счел возможным ни разу упомянуть Лао-цзы. Если Конфуций не говорил о Лао-цзы, то, возможно, Лао Дань и не был столь известным мудрецом той эпохи, как это представляется из более поздних источников.

Лишь я один невежественен и безыскусен…

Рождение мудреца

Практически каждый мыслитель Древнего Китая имеет тщательно прописанную биографию. Время и место рождения, государственная служба, семья, родственники и дети, описание мудрых бесед и афористичных речений — всё это создает совокупный образ классического китайского мудреца. Безусловно, есть философы, о которых мы практически ничего не знаем, например, Ян Чжу. Однако известность Лао-цзы и его роль, пускай полулегендарная, в становлении даосской традиции находятся в разительном противоречии с чрезвычайной скудностью источников о нём. И в этом смысле биографии Лао-цзы практически не существует.

Одну из основных загадок представляют дата рождения и время жизни Лао-цзы. О дискуссии вокруг даты жизни Лао-цзы мы рассказывали в одном из предыдущих разделов, поэтому здесь достаточно напомнить, что по традиционной версии его жизнь приходится на VI–V вв. до н. э., в то время как ряд современных трактовок относят ее к IV–III вв. до н. э. В частности, предполагают, что он умер, а точнее, удалился навсегда от людей либо где-то между 460 и 450 гг. до н. э., либо жил в 400300 гг. до н. э., либо еще позже, в III–II вв. до н. э. [111, 56; 132, 245; 97, 462–519].

Сами даосские школы, в основном связанные с религиозными аспектами практики, утверждают, что Лао-цзы родился в 604 г. до н. э. [196, 160]. Некоторые издания даже приводят точные даты жизни Лао-цзы, например 570–490 гг. до н. э. [192, 90], однако для нас не очень понятны причины такой точности. Скорее всего, они здесь вычисляются по отношению к Конфуцию, даты жизни которого известны сравнительно точно — 551–479 гг. до н. э. Поскольку из ряда источников следует, что Лао-цзы встречался с Конфуцием и был старше его, то по этим косвенным признакам и делается вывод об отрезке его жизни.

В любом случае, все эти даты весьма относительны, так как, по одним сведениям, Лао-цзы дожил до шестидесяти лет, по другим — более чем до двухсот, ибо, как указывал Сыма Цянь, «он пестовал Дао и вскармливал долголетие». В своём долголетии Лао-цзы, скорее всего, действительно пережил Конфуция на пару десятков лет, хотя и был старше его.

В отличие от рождения других мудрецов, появление на свет Лао-цзы не было обставлено никакими чудесами, предсказаниями или небесными знаками.

Как утверждает каноническая биография Лао-цзы, он был уроженцем местечка Цюйжэнь в уезде Ли волости Кусянь. Сегодня здесь располагается уезд Луи провинции Хэнань. Первоначально этот уезд принадлежал царству Чэнь а затем в 535 г. до н. э. был захвачен царством Чу. Хотя Лао-цзы фактически являлся уроженцем царства Чэнь, в Китае было принято именовать место рождения по тому названию, которое использовалось не в момент рождения человека, а в момент составления его биографии. Так Лао-цзы оказался «уроженцем царства Чу».

Возможно и другое предположение. Как известно, Конфуций скончался в 479 г. до н. э., а следующий за этим 480 г. до н. э. считается началом периода Сражающихся царств. Если Лао-цзы умер после 535 г., т. е. после захвата царства Чэнь царством Чу, он должен был действительно считаться «уроженцем Чу», поскольку захват произошел ещё при его жизни. Если же Лао-цзы скончался после смерти Конфуция (тот прожил почти до девяноста лет и должен был быть младше Лао-цзы), то он мог жить и в период Сражающихся царств [152, 99]. Впрочем, это крайне маловероятно, поскольку, чтобы дожить до периода Сражающихся царств, Лао-цзы пришлось бы жить до 160, а то и до 200–210 лет, что вряд ли возможно.

На службе в Чжоу

В зрелом возрасте Лао-цзы перебирается из родного царства Чу на север в царство Чжоу и поселяется в столице, в городе Лои (ныне г. Лоян). Нам не известны мотивы его переезда, однако очевидно, что жизнь Чжоу была значительно престижнее, чем на юге Китая — это был центр культурной жизни, куда стремились многие аристократы, философы, ученые.

В ту пору власть Чжоу, некогда господствовавшего практически на всей Центральной равнине и по имени которого был назван самый долгий период китайской истории, заметно ослабевает. Многие царства уже отказываются признавать власть чжоуского вана (например, Чу, Цзин) и из доменов становятся независимыми государствами. Окончательный закат Чжоу наступает лишь к концу периода Сражающихся царств, но уже и в самом конце V в. до н. э. Чжоу не играло заметной политической роли. И все же оно сохраняло за собой роль центра культуры, где существовала большая библиотека древних канонов.

Именно сюда и приезжает Лао-цзы, вероятно, в стремлении получить должность, достойную образованного мужа. Хроники не содержат даже намеков на то, в каком возрасте он перебирается в Чжоу, лишь известно, что именно здесь проходит последний период жизни Лао-цзы. Поскольку Лао-цзы происходил из обедневшей аристократической фамилии, то это в известной мере открывало ему возможность занять должность при дворе правителя. Однако социальные процессы, которые шли в ту пору в китайских царствах, привели к колоссальному росту «безработных аристократов», именно этим, в частности, объяснялось существовании категории «странствующих мудрецов», которые приходили ко двору правителя того или иного царства, служили временными советниками, а затем вновь отправлялись в путешествия.

Вероятно, Лао-цзы действительно обладал заметными талантами, что сумел получить государственную должность, связанную с архивами царства Чжоу. Для него это стало высшей ступенью государственной карьеры, хотя, по-видимому, до этого он уже долгое время должен был служить на более низких должностях в Чжоу, дабы зарекомендовать себя как знаток древних канонов и ритуалов — без этого он вряд ли бы получил свой пост.

Какую конкретно должность занимал Лао-цзы? Кажется, в этом отношении даже у самых придирчивых исследователей нет особых разночтений. Лао-цзы состоял на государственной службе и был хранителем архивов в столице царства Чжоу, точнее, историком-хранителем («цаньши ши» или «шоуцаньши чжи ши», как указывает Сыма Цянь. Дословный перевод названия его должности может звучать как «историк, что хранит архив». Этот пост отнюдь не предусматривал собственно исторических исследований или историописа-ния; скорее всего, в его обязанности входила классификация трактатов и составление указателей. Вместе с этим эта должность свидетельствует о высокородном происхождении Лао-цзы и его прекрасном знании канонов.

Впрочем, и тут не обходится без небольших разночтений. Чжуан-цзы в главе «Путь Неба» даёт иное название должности Лао-цзы — «историк-смотритель архива» (чжэнцань ши), что, правда, не многим отличается от варианта Сыма Цяня. А вот «Ли цзи» («Записи о ритуале») именуют его должность как «старший историк» или «великий историк» (тай ши). Так же называет его и Чжэнь Сюань (II в.) — «Лао Дань был тайши из Чжоу» [6, 161]. Существует и иной вариант — «младший историк» (сяо ши), при этом следует учитывать, что должность «великого историка» обозначала любого чиновника-историопи-сателя вообще и могла включать в себя должность младшего историка. В любом случае в обязанности этих людей вменялось методично вести подробные хроники дел в государстве.

И ногда встречается несколько иное название должности Лао-цзы: «чжуся ши» «историк под колонной»). Так его называет Сыма Чжэнь в «Шицзи соинь» («Разбор «Исторических записок»«), а также «Биографии бессмертных» («Лесянь чжуань»). Это — не разночтение в названии должности Лао-цзы, а лишь один из этапов его чиновничьей карьеры. Должность «хранителя под колонной» предшествовала должности хранителя архивов; в частности, в «Биографиях бессмертных» мы читаем: «Лао-цзы был хранителем под колонной, а затем стал историком-хранителем архивов» [6, 161].

Лао-цзы на небесах вместе со своими учениками

Что конкретно означает выражение «хранитель под колонной», установить не удается, хотя очевидно, что речь идёт о какой-то чиновничьей должности, вероятно также придворном историке. Можно предположить, что понятие «колонны» (чжу) связано с другим значением этого слова — «опора» (в т. ч. и «опора государства»). В частности, «шан чжу», дословно — «высшая опора», являлось одной из высших чиновничьих должностей. Речь могла также идти и о колоннах, что подпирают крышу дворца правителя, а значит, имеется в виду придворный историк, состоящий при правителе, т. е. «под колонной».

Мнения о сути должности Лао-цзы резко разошлись. Ученый Кун Иньда (574–648) считал, что Лао-цзы был «историком-хранителем архивов» или «историком под колонной» [177, 55]. Чжэнь Сюань называет его «Тай ши», т. е. «Великий историк», что служил в Чжоу. Вполне вероятно, что Лао-цзы получил повышение по должности. Точно таким же образом следует рассматривать и термин «Великий историк» (тай ши) — это не свидетельство заслуг Лао-цзы, но лишь название его должности. Если рассматривать его должность «тай ши» в контексте ряда других эпизодов, в частности, вместе с пассажем о том, что Конфуций специально приезжал в столицу царства Чжоу, то можно сделать вывод, что Лао-цзы по существу был главным хранителем библиотеки царства Чжоу, чему и соответствует звание «тай ши» — «Великий историк».

Н ам придётся признать, что точное название должности Лао-цзы определить весьма сложно, но для нашего дальнейшего изложения вполне достаточно будет согласиться с тем, что он состоял на государственной службе, был историком— хранителем архивов в царстве Чжоу, то есть занимал должность почётную, но невысокую, и, вероятно, продвигался по службе.

Примечательно, что мы не знаем, чем занимался Лао-цзы до того, как стал хранителем архивов, где обучался наукам, у кого получал посвящение. Вполне возможно, что он повторил путь большинства «благородных??» того времени, чьи семьи не обладали средствами, чтобы занять пост, подобающий знатности. Как здесь не вспомнить слова Конфуция: «В детстве я был беден, а посему приходилось мне заниматься многими презираемыми делами».

«Великий историк» Дань

Говоря о должности Лао-цзы, нельзя не упомянуть о существовании ещё одной загадки, связанной с тем, что Лао-цзы нередко именуют «Великим историком» (Тайши). Дело в том, что в хрониках, в том числе в «Исторических записках», нередко фигурирует некий «Великий историк Дань» (3). Лао-цзы действительно звали Лао Дань, однако в случае с «Великим историком Дань» иероглиф дань записывается несколько иначе, хотя в переводе обозначает одно и то же — «длинное ухо». Традиционно считается, что речь идёт об одном и том же лице, поскольку Лао-цзы, судя по многим упоминаниям у Сыма Цяня, в «Чжуан-цзы» и других, безусловно, занимал должность хранителя архивов, т. е. мог вполне идентифицироваться с «великим историком». Что же касается разнонаписаний иероглифа дань, то такая трансформация вполне возможна, поскольку многие истории записывались со слуха, а в устной речи оба иероглифа звучат абсолютно одинаково.

Поэтому кажется естественным, что некий «Великий историк Дань», неоднократно фигурирующий, в частности в «Исторических записках», и есть сам Лао-цзы. Так считало большинство ученых, в частности, Би Юань, Ван Чжун, Ло Гэньцзэ и многие другие. [1, 1а].

Обратим внимание на то, по какому поводу Сыма Цянь упоминает Великого историка Даня. Сыма Цянь четыре раза несколько в разном контексте говорит о том, что Великий историк Дань в 374 г. из царства Чжоу говорил с правителем Сянем из царства Цинь. Этой беседе Сыма Цянь, вероятно, придавал действительно очень большое значение, поскольку счел возможным процитировать этот пассаж столько раз. Откуда такая важность этого диалога?

В нём Великий историк Дань выступает как безошибочный прорицатель, он предсказывает расцвет царства Цинь, что действительно вскоре и свершилось — Цинь подчиняет себе весь Китай.

Если Великий историк Дань и есть Лао-цзы, то это придаёт новый, очень важный штрих биографии мудреца: он свободно разъезжает по царствам и наставляет их правителей. Хотя немало философов того времени именно так и поступали, но в отношении Лао-цзы это стало бы единственным упоминанием подобного рода. Однако есть одна существенная деталь, которая показывает ошибочность построений многих исследователей. И эти детали позволили ряду ученых высказать серьезные сомнения в том, что Великий историк Дань и Лао-цзы были одним и тем же лицом. [205, 124; 6, 178–179].

Встреча между Великим историком Данем и правителем Сянем состоялась, скорее всего, в 374 г., т. е. через 105 лет после смерти Конфуция [6, 177–178]. Если мы принимаем, что Лао-цзы был старшим современником Конфуция, то нам придется признать и тот факт, что в момент встречи с Сянем ему должно было перевалить за двести лет. Значит, с правителем Сянем встречался какой-то другой Дань.

В принципе, у нас нет веских оснований утверждать, что историк Дань, предсказавший расцвет царства Цинь, и есть Лао-цзы. Действительно, на первый взгляд они обладают рядом схожих черт, но при ближайшем рассмотрении их сходство ограничивается лишь общим по звучанию иероглифом дань и тем, что оба служили в царстве Чжоу. Однако в имени Лао Дань (т. е. Лао-цзы) Дань выступает как личное имя, а в случае с Великим историком Данем речь идёт, безусловно, о фамилии. Поэтому Великий историк Дань, живший в IV в. до н. э., никак не может быть идентифицирован с Лао-цзы, они, безусловно, представляли собой два разных персонажа.

Без семьи и учеников

Обычно китайские хроники уделяют много внимания семейному окружению великого человека. Очень важно, из какого клана он вышел, кем были его родители, чем было обставлено его рождение, поскольку именно эти факты «вписывают» человека в традицию.

Совсем иначе обстоит дело в случае с Лао-цзы. Он как бы «человек ниоткуда». Из легенд мы знаем, что он, родившись, вновь вошел в утробу своей матери из клана Ли, чтобы затем ещё раз появиться на свет уже глубоким старцем. Сыма Цянь лишь указывает место рождение Лао-цзы, при этом ни словом не упоминая о том, кем были его родители, имел ли он братьев или сестер, что крайне необычно для китайской традиции почитания семьи. Например, широко известно, что рождение Конфуция было обставлено целым рядом небесных предзнаменований и священных знаков, хроники донесли до нас не только имена его родителей, но и подробную историю клана Кунов.

В противоположность Конфуцию биографию Лао-цзы написать невозможно — его историю жизни мы знаем отрывочно, а о семье не известно вообще ничего. Нет даже намеков на историю его клана как до рождения Лао-цзы, так и после его ухода. И если сегодня в Китае ещё живут официальные потомки Конфуция, то потомков Лао-цзы разыскать невозможно. Вполне вероятно, что это связано с двумя причинами. Во-первых, образ Лао-цзы быстро мифологизировался, а потомков у такого персонажа по логике мифа быть просто не может. Во-вторых, как мы установили, родовым именем Лао-цзы было скорее Лао, нежели Ли, как указывает Сыма Цянь, а иероглиф Лао именно как фамильный иероглиф быстро исчез из употребления. Из-за этого найти потомков клана Ли, к которому принадлежал Лао-цзы, стало невозможным.

Мы даже не можем с уверенностью ответить, была ли у Лао-цзы семья, дети? В тексте «Дао дэ цзина» нет ни малейших намеков на его семейное положение, хотя, исходя из логики жизни аристократии того времени и поста, который занимал Лао-цзы в царстве Чжоу, у него должна быть семья и, вероятно, наследники. Скорее всего, так и было, однако китайской традиции нужен был не аристократ и чиновник с большой семьей, но абсолютный отшельник, живущий в уединении, вне плотских наслаждений, «усмиряющий свои желания». И хотя многие параграфы «Дао дэ цзин» текста пронизаны эротической символикой, вся она носит сакральный характер и мало соотносится с плотской связью между мужчиной и женщиной.

Разумеется, такой пробел в описании семейного статуса Лао-цзы пытались неоднократно восполнить, и особенно широко такие легенды множились в народной традиции. Для нее Лао-цзы всегда оставался отшельником, далеким от мирских утех, поэтому ни о каких женах или женщинах не идёт речи ни в одной из легенд. Зато возникло несколько преданий о его детях. По одному из них, сын Лао-цзы становится известным военачальником. Эта версия частично совпадает с небольшим замечанием Сыма Цяня о сыне Лао-цзы. Впрочем, если быть более точным, по преданию некий военачальник являлся сыном не Лао-цзы, а Великого историка Даня (2) [177, 40]. По другому преданию, все дети Лао-цзы погибают в раннем возрасте. Но, так или иначе, ни один из них не фигурирует как продолжатель его учения, и таким образом все это ещё больше подчеркивает универсальный, всеобщий характер мудрости Лао-цзы и его абсолютную «потусторонность» от мира страстей и желаний.

Если ни в одной летописи не встречается упоминаний о родителях Лао-цзы, то устные предания несколько дополняют этот пробел. Обычно рассказывается о матери Лао-цзы из рода Ли, но только в том контексте, что Лао-цзы, родившись, вновь вошел в материнскую утробу и затем появился на свет уже глубоким стариком. Мать здесь — лишь иллюстрация чудесного рождения Лао-цзы. Об отце вообще никогда нигде не говорится, что не удивительно, если рассматривать весь путь мифологизации образа Лао-цзы. Его рождение даже в легендах обставлено как абсолютно непорочное и по своему характеру напоминает появление на свет Иисуса Христа и Будды. Священный Старец не мог быть зачат как обычный человек, и поэтому родители Лао-цзы были вымараны со страниц истории.

В этом смысле Конфуций, например, оказывается значительно больше «очеловечен», известны подробности его рождения и его родословная, у него была семья, комментаторы неоднократно упоминают об этом, он осуждал «тягу к женским прелестям» в ущерб «любви к добродетели». У Лао-цзы таких рассуждений даже не может встречаться — он живет в другом мире, мире — темном двойнике, где не может даже зародиться мысль об этом.

Был ли у Лао-цзы сын?

Семейный статус Лао-цзы навсегда останется загадкой. Впрочем, у нас есть некоторые материалы, свидетельствующие, что у Лао-цзы, скорее всего, был сын по имени Цзун о котором упоминает Сыма Цянь: «Сына Лао-цзы звали Цзун. Цзун стал военачальником в царстве Вэй. Сыном Цзуна был Чжу, а сыном Чжу был Гун. Праправнуком Гуна стал Цзя, который был чиновником при императоре Сяо Вэнь-ди (прав. 179–157 гг. до н. э.) династии Хань. Сын Цзя — Цзе стал великим наставником (тайчжуань) Цюна, принца из Цзяоси, а поэтому он переселился в Ци».

Очевидно, что Сыма Цянь сам не очень понимал, о каком конкретно персонаже идёт речь, он крайне скупо говорит о том, кем стал этот сын и его потомки. Развернутый рассказ о них был вполне естественным в данном случае, поскольку подчеркивал бы величие рода Лао-цзы. К тому же последний из этой линии некий Цзя стоял достаточно близко к жизни Сыма Цяня, и о нём должно было сохраниться немало сведений, но и в этом случае Сыма Цянь крайне скуп на сведения.

К тому же само имя Цзун достаточно необычно, дословно оно обозначает «предок», и нам не известны случаи, когда бы это слово использовалось отдельно именно как имя. Теоретически полное имя сына Лао-цзы должно быть либо Ли Цзун, либо Лао Цзун, однако таких персонажей китайская история не знает, что удивительно, поскольку военачальник из царства Вэй, каким представляет его Сыма Цянь, должен был остаться на страницах хроник. Может быть, речь шла не о Цзуне как об имени собственном, но действительно о неком «предке» — родоначальнике рода. Итак, узнав о неком сыне Лао-цзы, мы сталкиваемся с ещё большей загадкой.

Странствия даоса в горах (XV в.)

Многие историки считали, что все рассказы о каких-то потомках Лао-цзы являются подделкой. Лян Цичао, рассматривающий Лао-цзы как мифологический персонаж, например, утверждал, что т. н. «сын Лао-цзы» жил спустя много времени после смерти Конфуция, а весь рассказ в «Исторических записках» считал просто более поздней подделкой. Он указывал, что, если следовать версии Сыма Цяня, то потомок Лао-цзы в восьмом поколении по фамилии Цзя служил чиновником в 160 г. до н. э. К этому времени потомство Конфуция насчитывало уже тринадцать поколений, и такое очевидное несовпадение количества поколений свидетельствует о явной ошибке автора «Исторических записок» [152, 80–81].

Но кем же мог быть этот загадочный Цзун? Историк Яо Фань (1702–1771) путем сопоставления различных пассажей «Исторических записок» сделал вывод, что им мог быть, скорее всего, некий Чун из клана Дуаньгань [16:7б]. Эта идея нашла поддержку среди исследователей жизни Лао-цзы и долго время не вызывала никаких сомнений. Действительно, в «Исторических записках», разделе «Вэйши цзя» («Хроники Вэй») упоминается «мудрец Дуаньгань» — «Дуаньгань-цзы» который был послан в качестве генерала царства Вэй для мирных переговоров в царство Цинь в 272 г. Вероятно, переговоры были неудачными, поскольку через год Цинь разгромило царство Вэй, но Дуань-гань благодаря этому событию сумел отметиться в истории.

Е щё одно упоминание об этом военачальнике встречается в «Планах Сражающихся царств», разделе «Планы Вэй». Здесь уже более конкретно говориться о Дуаньгань Чуне, генерале из царства Вэй. Он командовал армией во время сражения за Хуаян.

Обратим внимание, что в «Планах Сражающихся царств» речь идёт о Дуаньгань Чуне, в то время как предполагаемого сына Лао-цзы звали Цзун Чъ. Это противоречие легко разрешимо. Прежде всего, оба иероглифа близки по написанию и в древности звучали либо абсолютно одинаково, либо похожим образом [60, 16:7б].

Именно сам факт участия Дуаньгань Чуна (Цзуна) в сражении при городе Хуаян позволяет нам определить, являлся ли этот человек сыном Лао-цзы. Известно, что сражение состоялось в 273 г. до н. э., на 34 году правления Циньского Чжао-вана. Если Дуаньгань Чун действительно участвовал в этом сражении в статусе генерала, то он никак не мог быть сыном того Лао-цзы, который жил в VI в. до н. э. К моменту сражения при Хуаяне со смерти Конфуция прошло уже 206 лет. Известно, что Лао-цзы был старше Конфуция, но если даже принять за основу, что они являлись одногодками (напомним, что точных дат жизни Лао-цзы установить не удалось), то Лао-цзы к моменту рождения сына должно было исполниться около 200 лет! [6, 186]. Правда, Сыма Цянь настаивает приблизительно именно на таком сроке жизни мудреца, но пока наукой не доказано ни такое долголетие, ни тем более способность к детопроизводству в таком возрасте, мы будем придерживаться мнения, что Дуаньгань Цзун (Чун) не мог являться сыном Лао-цзы.

Но почему же тогда Сыма Цянь вставил в своё изложение рассказ о неком Цзуне, как о сыне Лао-цзы? Прежде всего, можно предположить, что Сыма Цянь сам излагал какое-то предание и не знал в действительности, кем является этот Цзун и существует ли он вообще. Возможно и другое предположение: Дуаньгань Цзун был сыном не Лао-цзы (Лао Даня) — современника Конфуция, а сыном Тайши Даня — «Великого историка Даня» который действительно жил в IV в. до н. э. и мог вполне приходиться отцом генералу Дуаньганю. У Сыма Цяня вообще происходит явное смешение этих двух персонажей — Лао Даня и Великого историка Даня, это и объясняет факт «странного отцовства» Лао-цзы.

Откуда произошло имя Дуаньгань? Скорее всего, оно было дано вместе с ленным владением по имени лена Дуаньгань. Это заставило клан сменить своё прежнее имя, которое из-за этого скрылось из истории. Известно, что клан Дуаньгань занимал высокое положение, например, некий Дуаньгань Му, как свидетельствуют «Исторические записки», был наставником Вэнь-гуна (прав. 410–397 гг. до н. э.). Как предположил Д. Бодэ, старый клан Дуаньгань прекратил своё существование, по сути, вымер, и его земли перешли к Цзуну, который принял на себя старое клановое имя [171, 11]. По одному из предположений Дуаньгань Му жил в 465–395 гг., его предок (возможно, отец) мог таким образом жить в VI в. до н. э. и являться сыном Лао-цзы [148, 29б-30а; 145, 616]. Однако в этой теории слишком много допущений, например, ничем не подтвержденное предположение, что Цзун действительно был предком Дуаньгань Му. Поэтому вряд ли все это может служить доказательством в пользу родства Лао-цзы и некого Цзуна.

Итак, как видим, единственный «претендент» на роль родственника Лао-цзы оказывается несостоятельным. О других же потомках или родственниках нам вообще ничего не известно. Благодаря своему одиночеству Лао-цзы ещё в большей степени предстает как идеал абсолютного «внутреннего человека».

Исчезнувшие ученики Лао-Цзы

Не многим больше мы знаем об учениках Лао-цзы. Даже в фольклорных легендах не встречается рассказов о его прямых последователях, учениках, хотя, вероятно, вокруг него существовала небольшая школа. Нам представляется, что Лао-цзы скорее выражал мистическую традицию, сложившуюся вокруг костяка оккультных идей царства Чу, нежели был активным проповедником некого учения. Как хранитель архивов и знаток древних традиций и ритуалов, он должен был наставлять учеников, но стали ли они последователями его учения, установить не удается. Вполне вероятно, что идеи Лао-цзы формируются лишь в позднем возрасте жизни мыслителя, и большую школу ему не удается создать. Даже в «Дао дэ цзине» звучит мотив одиночества, непостижимости его речений для последователей: «Как же мало тех, кто понимает меня! Как же редки те, кто следует мне» (§ 70).

«Дао дэ цзин» явным образом записан не учениками Лао-цзы, в отличие от «Бесед и суждений», которые содержат запись проповедей и бесед Конфуция, составленную его последователями. Строй трактата также не позволяет предположить, что перед нами — проповедь Лао-цзы своим ученикам, и «Дао дэ цзин» нигде не содержит даже намеков на существование какой-то школы. Таким образом, нам придется сделать вывод об отсутствии даже поверхностных упоминаний именно «школы Лао-цзы».

Впрочем, существуют традиционные предания о некоторых прямых учениках великого мудреца. Одним из его последователей традиция называет мудреца Вэнь— цзы, дословно — «Мудреца культуры» или «Мудреца письмен». Он прославился своим одноименным трактатом, где обильно и порой «незакавыченным» образом цитируется Лао-цзы. Впрочем, ученичество Вэнь-цзы у Лао-цзы достаточно сомнительно, хотя очевидно, что он принадлежал к той же лаоистской традиции, что и автор «Дао дэ цзина». Скорее всего, трактат «Вэнь-цзы» был в основной своей части написан в VI–III вв. до н. э., возможно и несколько позже. Сомнительно даже существование самого такого персонажа, как Вэнь-цзы. Исходя из мозаичного содержания «Вэнь-цзы», где содержатся не только даосские, но и конфуцианские, моистские и легистские идеи, было бы логичным предположить, что под именем Вэнь-цзы скрывается не «Мудрец письмен», но именно «мудрецы письмен» или «записи [речений] мудрецов».

Существовал, по крайней мере, один ученик Лао-цзы, о котором упоминает историк Бань Гу в «Истории династии Хань» («Хань шу»): «По фамилии он был Ли, личное имя — Эр, а учение его передавал Линьши» [32, гл. «Ивэньчжи»]. Здесь не очень понятно, кто такой Линьши. Написание этого слова позволяет предположить, что либо это был некий выходец из клана (??) Линь, либо вообще все учение Лао-цзы передавалось внутри клана Линь. Он ничем не прославился, и записей после него не сохранилось. Здесь Бань Гу передает устное предание, в то время как прямая связь между Лао-цзы и неким Ли не прослеживается.

Один из величайших магов, достигших бессмертия Тао Хунцзин (IV–V вв.)

С некоторой натяжкой учеником Лао-цзы можно назвать Инь Си или, в другой версии, Гуань Иня («Хранителя заставы Иня») — того начальника заставы, которому Лао-цзы и передал свою «книгу в двух частях». Инь Си, безусловно, реально существовавшее лицо, мыслитель даосского толка, в чьих сочинениях очевидным образом прослеживается влияние «Дао дэ цзина». Однако следует разделить того хранителя заставы, которому Лао-цзы передал своё учение, и мыслителя Инь Си, поскольку они жили в разное время. В частности, в трактате «Ле-цзы» IV в. до н. э. содержится диалог между Ле-цзы и Гуань Инем (Инь Си) [88, 301].

Существует и трактат, приписываемый Инь Си, однако «Гуань Инь-цзы» («Мудрец Инь с заставы») был создан достаточно поздно, вероятно к 240 г. до н. э. [205, 124].

Е.А. Торчинов предполагает, что «Гуань Инь-цзы» мог быть создан значительно позже и, по сути, является средневековым произведением VIII–XI вв. [86, 223–241]. А это значит, что он не передает прямое учение Лао-цзы, и его автором не мог являться начальник заставы, который слушал проповедь мудреца.

Тем не менее, во многих древних хрониках Лао-цзы и Гуань Инь идут вместе как представители одной школы. В труде «Ле-цзы» упоминается высказывание мудреца У-цзы: «Лао-цзы и Гуань Инь достойны того, чтобы говорить о них как о мудрецах». В трактате «Ян Чжу» Лао-цзы и Гуань Инь всегда называются рядом, выступая как носители единой традиции. Например, мудрец Цинь-цзы, отвечая на вопрос Мэн Суньяна об утверждении Ян Чжу, что он не пожертвовал бы и одним волоском ради спасения Поднебесной, говорит: «Если бы я спросил об этом Лао-цзы и Гуань Инь— цзы, они сочли бы истинными твои слова» [88, 370]. Скорее всего, Гуань Инь-цзы действительно являлся одним из ближайших учеников Лао-цзы, посвящённым в суть его таинственного учения.

Внимательно вчитываясь в текст Сыма Цяня, мы не обнаруживаем там имени Гуань Иня, в тексте дословно стоит «гуань лин инь». Каждый иероглиф в этой фразе можно перевести, по крайней мере, двояко: «гуань» — «застава» или имя собственное; «лин» — «указ», «приказывать», «командир»; «инь» — «чиновник» или имя собственное. А это значит, что речь может идти либо о неком Гуань Линине или Гуань Ине, либо о «командире-чиновнике, что охраняет заставу».

Ещё в VII веке в тексте «Толкования истинного Канона о Пути и Благодати» императора Тан Сюань-цзуна (685–762 гг.) была предложена ещё одна трактовка имени начальника заставы. Вероятно, комментатора той эпохи смутил иероглиф «си» («радоваться», «нравиться»), который идёт сразу за наименованием должности (имени?) начальника заставы. Обычно смысл фразы воспринимался как «с радостью сказал…». Но при чём здесь радость? Может быть, иероглиф «си» относится к имени, а фразу следует понимать так: «начальник заставы Инь Си» [10, 26]?

Возражений против всех версий нашлось немало. Например, было категорически отвергнуто предположение, что «линь инь» следует понимать как название чиновничьей должности, которая была введена якобы в царстве Чу, — таких названий должностей не существовало. Да и вообще, чиновник высокого ранга (а следовательно, в тексте должна стоять его должность) в мирное время не мог находиться на заставе [111, 27–29]. Сегодня принято считать, что мудреца звали Инь Си, и он получил прозвище Гуань Инь-цзы — «Мудрец Инь с заставы». Однако сомнительно, чтобы мудрец, вошедший в историю под именем Гуань Инь-цзы, действительно соотносился с тем хранителем заставы, которому по легенде оставил свой текст Лао-цзы. И всё же это не исключает, что некий Гуань Инь-цзы действительно был учеником Лао-цзы.

Вообще, пути распространение учения, изложенного в «Дао дэ цзи-не», в связи с отсутствием явных приемников Лао-цзы в VI–III вв. до н. э. представляют собой немалую загадку. Цитаты из этого трактата, однозначно сопоставляемые с Лао-цзы, появляются во многих памятниках того времени, например, в «Чжуан-цзы», «Мо— цзы», «Люйши чуньцю», но остаётся неясным, по каким каналам эти цитаты распространялись. Существовала ли единая школа последователей Лао-цзы или его мудрость считалась универсальной, не заключенной в рамках какого-то конкретного круга последователей? И здесь Лао-цзы остаётся «одиноким», «сирым», «покинутым» (§ 39), отстраненным от обыденной жизни. Загадочное отсутствие семьи, неясность с учениками придают ореол мистичности и сближают его с основным героем его трактата — мудрецом, что «пребывает в недеянии и не терпит неудач».

«Когда настал срок — учитель пришел»

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В курсе лекций в краткой и доступной форме рассмотрены все основные вопросы, предусмотренные государ...
Доступно изложены самые полные сведения о записи компакт-дисков в различных форматах. Рассмотрены на...
Творения святителя Игнатия Брянчанинова (1807–1867) – смиренного и деятельного наставника монашеству...
Эта книга поможет тем, кто хочет освоить некоторые виды слесарных работ для решения таких проблем, к...
Тесты на IQ – коэффициент интеллекта – появились не так давно, и популярность их растет с каждым год...
"…Я была тогда с моим народом,...