Царский выбор Степанян Елена

Глава первая

1. Яркий день первых чисел сентября.

Рослый седобородый странник с котомкой за плечами медленно бредет, раздвигая высокие травы.

Лесная опушка близ широкой проезжей дороги.

Девушка лет семнадцати сидит на поваленном стволе и плетет венок. Слышны детские голоса.

Двое мальчишек сидят на дереве «в дозоре».

Девушка издали замечает странника. Девушка поднимается с места, она очень удивлена.

Странник выбирается на дорогу. Девушка подходит к страннику и смотрит на него с великим удивлением.

Странник (подходя к ней). Здравствуй, дитятко! Не скажешь ли, в какую сторону на Москву?

Фима (указывая). В эту сторону – на Москву, а туда – на Касимов. (—) Дедушка, а как же ты там прошел? Это страшное место, Дарькиной трясиной зовется. Там никто не ходит. Туда и подходить боятся.

Странник. Нет такой трясины, дитятко, где бы Господь Бог не был волен тропинку проложить. А наше дело – тропинку эту отыскать.

Фима (улыбаясь). Ты, дедушка, наверное, Божий странник?

Странник. А ты, дитятко, наверное, Божий ангел. Какую же красоту Господь сотворил. Чай, боярская дочка?

Фима. Ивана Родионовича Всеволожского дочь. А звать меня Евфимией. (—) Ты хочешь мне что-то сказать, дедушка?

Мальчишки-дозорные с дерева видят приближающегося всадника.

Мальчишки-дозорные. Андрей Иваныч едет! Андрей Иваныч едет!

Фима (страннику). Это мой брат. Мы его тут встречаем. (Бежит по дороге навстречу всаднику).

Всадник останавливается, спрыгивает с коня, обнимается с Фимой.

Странник пристально рассматривает его из-под сдвинутых бровей.

Фима (подводя к нему Андрея). А это Божий странник. Он в Москву идет и с дороги сбился, а я ему указала.

Странник (распрямляет плечи, смотрит Андрею в самые зрачки). Божьи странники никогда с дороги не сбиваются. Она их всегда туда, куда надо, выводит.

Андрей (просияв). Как же ты хорошо сказал. Я вот тоже так думаю. А издалёка идешь?

Странник. Из Сибири.

Андрей (покачивая головой). Ого! А из Москвы куда? По каким местам?

Странник. Из Москвы, дитятко-барин, обратно в Сибирь пойду.

Андрей. Трудный, наверное, путь – из Сибири, да в Сибирь?

Странник. Труден путь тому, кто не по своей воле идет. А кто по своей – тому не трудно. А лучше всего тому, кто идет по Божьей воле. Не зря же говорят – Божии невольники не печалятся.

Андрей (нерешительно). А ты зашел бы к нам, мы тут близко совсем. Отдохнешь денек-другой, побеседуем.

Странник. Мы еще успеем с тобой наговориться. Потерпи немного.

Андрей (обрадованно). Так мы еще увидимся? А где же?

Странник. В Москве.

Андрей (лукаво). А где в Москве? В Кремле? На Красной площади?

Странник. Ну зачем же там? – Встретимся в доме Афанасия Корионова.

Андрей. Но это же мой родной дом! Я там, почитай, каждую зиму живу. Жена Афанасия Петровича моей матери сестра родная.

Странник (усмехаясь). Вот и ладно. Ты же звал меня к себе домой – там и встретимся. – Ну прощай! (Поворачивается и уходит.)

Андрей (спохватившись, бежит за ним). Постой, постой, я же не спросил! Как величать тебя, сударь-батюшка?

Странник. Как же ты, барский сын, меня, мужика, сударем назвал?

Андрей. Но ты ведь ближе к Господу, чем я. Вот потому и назвал.

Странник (вздыхает, покачивает головой). Да, все верно. (Громко) Зовут меня Василием Матвеевичем. (Повелительно) Ступай домой, Андрюша. В Москве увидимся. Прощай!

Он уходит, Андрей зачарованно смотрит ему вслед.

Андрей. Фима, ты подумай, он мне сказал – встретимся у Афанасия Корионова!

Фима (насмешливо). И ничего тут такого нет. Просто я ему успела порассказать, что мы Всеволожские. А раз он знает дядю Афанасия, то и догадался, что мы сродственники.

Андрей. Да, конечно, так он всю его родню и заучил. А ты не хочешь, чтоб чудеса случались, так и скажи.

Фима (поддразнивает его). Очень даже хочу. Только чудеса должны быть настоящими чудесами. А то какой-то дед какого-то дядьку знает.

Брат и сестра идут через лес. Следом крестьянский мальчик ведет Андрееву лошадь. Андрей демонстративно молчит.

Фима (трогая за рукав обиженного брата). Андрюша, там, в городе, никто про меня не спрашивал?

Андрей. Спрашивал.

Фима (испуганно). Кто?

Андрей. Матушка попадья.

Фима. Ну тебя.

Андрей. Ничего не «ну». Она же в Касимове первая сваха. Чуть что – все сразу к ней.

Фима. И что же ты ей сказал?

Андрей. То, что есть. Как условились. Что ты еще очень молода. Что отец с матерью расставаться с тобой не хотят. Что я еще должен был сказать? Что ты всех женихов ненавидишь заранее?

Фима. Разве ж я кого-нибудь ненавижу, Андрюшенька? Не надо так про меня говорить.

Фима и Андрей идут дальше.

Фима. Андрюшенька, ты меня прости. Этот странник, он настоящий. Он через Дарькину трясину прошел, я сама видела.

Андрей (шутливо). Бессовестная!

Фима. Я ждала, он мне скажет что-нибудь… такое! А он тебе сказал. Я не позавидовала, Боже упаси, но я очень ждала!..

Андрей (гладит ее по голове). Ничего, Фима, я с тобой всегда поделюсь!

2. В доме Всеволожских.

Андрей и отец. Андрей разбирает свой вещмешок. Отец внимательно за всем следит.

Всеволожский. Ты что это столько книг накупил? Это ж какие деньги!

Андрей. Батюшка, вот те крест, только две купил. Остальные – дарёные.

Всеволожский. Что? Это кто ж так тебя дарить вздумал?

Андрей. Старый знакомый. (—) Помнишь, год назад заезжал к нам такой Захар Ильич из Казани? Он теперь сам касимовский. Женился на здешней, на Барашовой, ты ведь их знаешь. И дом купил недалеко от отца Николы.

Всеволожский (притворно сердится). Помню его, помню. Плут он, этот Захар. Хорошо меня в тот раз облапошил. А что это он вздумал тебе подарки дарить? У него там что, сестра какая, или дочка? Дурака ищет, который приданого не спросит, книжками возьмет?

Андрей. Да нет у него ни сестры, ни дочки. (Лукаво) А вот у жены его и в самом деле есть сестра. Красавица. Машей зовут.

Всеволожский (тем же тоном). Знать ничего не хочу. Я с этим Захаром родниться не желаю.

Фима (выглядывая из-за двери). Так она ж не его сестра, батюшка, а жены его. Не так уж ты с ним и породнишься.

Всеволожский. Ах так, подслушиваешь? Хороша! Когда о ней речь, что замуж пора, так в слезы. А брата готова на первой встречной женить. А ну ступай отсюда, поторопи там мать и няньку. Что они себе думают? Дите с дороги до сих пор не кормлено.

Фима уходит, отец подходит к Андрею, понижает голос.

Всеволожский. Ты скажи, там про Фимку попадья ничего не спрашивала?

Андрей. Ну, конечно, спрашивала. Я ей отвечал, как условились. Да куда нам спешить?

Всеволожский. Понимаешь, будь она из себя попроще, то все бы ничего. А тут эта красота никчемная, про которую все знают! Я боюсь, что обо мне молва пойдет, что вот, мол, цену набивает, жениха побогаче ищет. Мне такие разговоры ни к чему.

Андрей. Ну а что мы можем придумать? Спрятать ее в подполе, как сам знаешь что?

Всеволожский. Ты это о чем?

Андрей. Ни о чем. У тебя же в подполе ничего не зарыто. Никакой кубышки.

Отец хитро усмехается.

Андрей. Но она там может лежать-полеживать, а Фимку все равно придется на Рождество в город везти.

Всеволожский (осторожно). В Кузяеве тоже церковь есть. Можно и там Рождество отпраздновать.

Андрей (с глубоким вздохом). Можно и в стольном граде Кузяеве. И намного дешевле. (Пауза) Самое лучшее, отец, что мы можем придумать, это отвезти Фимку в Москву. Афанасий Петрович и ее уговорит, чтоб не дурачилась, и жениха найдет, самого что ни на есть. Он стольких знает, со столькими дружен, он ее за князя какого-нибудь сосватает.

Всеволожский. Ни за что на свете! Не для того я Фимку столько лет холил-лелеял, чтобы ее муж на меня сверху вниз смотрел. У меня своя гордость есть. Пускай мои прадеды боярства лишились, но я столбовой дворянин, я не потерплю, чтоб меня кто-нибудь даже в мыслях унижал.

Но ты хорош, Андрей Иванович. Князя в зятья захотел. А как же твои речи, что все равны, что всех Господь по образу Своему сотворил?

Андрей. Ты же меня за эти речи вожжами учил.

Всеволожский. Выходит, отучил?

Андрей. Помалкивать научил.

Всеволожский. Так что же у тебя получается? Про то, что все равны, помалкиваешь, а сестру родную за князя выдать хочешь?

Андрей. Меня на криводушии, батюшка, никто не поймает. (—) Да, все равны, но живут совсем не ровно. Разве это тайна для кого-нибудь? И если у меня выбор есть, то что я предпочту для родной сестры? Чтобы она по-княжески жила или чтоб вышла за бедного помещика, у которого жена сама коров доит?

Всеволожский (заводясь). А что тут такого? Разве в этом грех? Сказано: в поте лица своего будешь есть хлеб свой. И я в страду не меньше мужика тружусь, от зари до зари, да! И у меня каждая копейка потом полита.

Андрей. Конечно, тяжкий труд не грех. Но ничего хорошего в нем тоже нет. Нет, конечно же он не грех, он наказание за грех.

Всеволожский (тревожным тоном). Что ты мелешь? За какой грех?

Андрей (спокойно). За неверие. Ты что, не слыхал никогда, как пятью хлебами пять тысяч были накормлены? Разве это не лучше, чем тяжкий труд?

Всеволожский (держась за сердце). Андрей, ты что, рехнулся? Ты понимаешь, Кто эти пять хлебов разделил?

Андрей. Неужели не понимаю? Но Он же сам сказал, смотри: (открывает ларец, вынимает Евангелие, оно у него заложено на нужном месте) «Аминь, аминь, глаголю вам, веруяй в мя, дела яже аз творю, и той сотворит, и болша сих сотворит».

Всеволожский (вопит). Замолчи! Замолчи! Ты спятил, спятил!

Андрей. Это не мои слова, отец, это Господь говорит…

Всеволожский (стучит по столу). Не смей! Молчи! Я тебя задушу!

Вбегают Фима, мать Евдокия Никитишна и нянька Настасья.

Наперебой. Что случилось? Что? Что?

Всеволожский (хватает Андрея за руку и тащит к другой двери). Ничего! Ничего не случилось! Обед подавайте! Что вы сбежались?

Евдокия. Но ты же кричал!

Всеволожский. Нет, не кричал. Послышалось вам. Сказал, обед подавайте. Мы сейчас придем.

Тащит Андрея вверх по лестнице, вталкивает в маленькую комнату, входит за ним и запирает за собой дверь.

Всеволожский. Андрюшенька! Голубчик! Я же твой отец. Я только ради тебя и Фимки живу. Мне для себя ничего не надо. Ты надо мной смеешься, что я деньги коплю. Да разве ж я для себя? Ох ты Господи-Боже! (—) Андрей, ты знаешь, что такое «слово и дело государево»?

Андрей. Знаю.

Всеволожский. Один здравицу царю произносит, а другой в это время чихнет, или сморщится, комар его укусил – и все, пропал человек. Во всех грехах обвинят, всех собак навешают.

Андрей (пожимая плечами). Да я знаю, отец, ей-богу, не хуже твоего знаю.

Всеволожский. Так вот, то, что ты давеча сказал, это во сто крат страшнее!

Андрей. Да я же не…

Всеволожский (стучит по столу). Не перебивай меня! – Неважно, где это написано. Пусть хоть по небу огненными буквами. Раз весь мир эти слова мимо читает, тому, кто по-другому прочел, не поздоровится. Ты знаешь, что значит еретиком прослыть?

Андрей. Отец, я же…

Всеволожский. Не смей перебивать! – Кто верит не как все, тот еретик; даже если он сам чудеса творить начнет, еще большим еретиком окажется. Да ты знаешь, что с еретиками делают? Всеми пытками пытают, живьем жгут! Понимаешь ты, с чем играешь?

Андрей. Да ты же мне сказать не даешь. Не такой я дурак, как ты думаешь. Я только потому с тобой об этом заговорил, что уж точно знаю, что ты на меня доносить не пойдешь. А больше никому не говорил и говорить не собираюсь.

Всеволожский. Никому-никому?

Андрей. Никому-никому. (Лукаво) Там ведь в другом месте сказано: «Не мечите жемчуг перед свиньями».

Всеволожский. Час от часу не легче. Ты что же, всех людей за свиней почитаешь?

Андрей (серьезным голосом). Отец, я в каждом человеке образ Божий почитаю.

Всеволожский (машет руками). Не надо! Ни того ни другого не надо. Надо быть как все. И тогда проживешь свой век спокойно, как наши деды и прадеды, что на Кузяевском погосте лежат.

Андрей. Ну, насчет лежать – не знаю, что-то не тянет. Но молчать обещаю, как они.

Всеволожский. Значит, я могу спокойно спать? (Андрей кивает.) Тогда поцелуй меня.

3. Семья Всеволожских за трапезой.

Всеволожский (Андрею). Ну, что там в Касимове говорят про нового воеводу?

Андрей. Про нового! Он за этот год так всем намозолил, забыли уже, когда он новым был.

Всеволожский. А что, он все лютует, еще не поутих?

Андрей. А чего ради ему утихать? С утра до вечера все к нему с подношениями идут, от первых купцов до последней бабы, что пирогами вразнос торгует. А если кто не придет, или принесет мало, он повод найдет, чтобы в тюрьму упрятать, или без повода упрячет, а потом выкуп требует.

Всеволожский. М-да. А в Москву на него никто не жаловался?

Андрей. А какой в этом толк? Вот посмотри: при старом царе он в Сибири воеводствовал, а как тот помер, так скорехонько здесь оказался. Ясное дело, что у него рука в Москве.

Всеволожский. Это отец Никола так считает?

Андрей. Нет, это я сам так сосчитал.

Всеволожский. И ты кому-нибудь про это говорил?

Андрей. Батюшка, я же тебе объяснил, я никогда никому ничего лишнего не говорю. А тебе еще больше скажу. Я знаю, кто у него в Москве. – Вот тут рядом с нами вотчина князя Сонцева. Ты ведь знаешь, какая молва идет про тамошнего управляющего?

Всеволожский. Яков Осина? – Ну, за руку его никто не поймал, но поговаривают, что он всем здешним разбойникам-душегубам голова.

Андрей. Вот то-то, что никто не поймал. И не поймал, и не ловит. Он за своим князем как за медной стеной. А князь этот в дружбе с самим боярином Морозовым. А сам этот Яков Осина у воеводы касимовского принят как свой. Вот и замкнулась цепочка. Ясное дело, что все это одна бражка. Так что, хоть жалуйся в Москву, хоть не жалуйся.

Всеволожский (недовольно). Не знаю я, так это, или не так. Мало ли что болтают. Борис Морозов, между прочим, и при покойном царе был в силе.

Андрей. Да, но он тогда был один из многих. И царь был, хоть не Бог весть какой, но все-таки царь. А нынешний государь уж очень молод. И все говорят, что Морозов с ним что хочет, то и делает. Бояре Стрешневы царю родные дядья, а Бориско с ними открыто враждует и близко к царю не подпускает.

Всеволожский. Не Бориско он тебе, а Борис Иванович. Он царю с младенчества воспитателем был и наставником. Понятное дело, что государь его больше других уважает. И нечего глупость говорить, что здешний разбойник Яков Осина под ним ходит.

Андрей. И касимовский воевода тоже нет? (Всеволожский, насупившись, молчит.) А касимовский воевода с разбойником Осиной дружбу водит.

В продолжение разговора Евдокия Никитишна и Фима очень внимательно их слушают.

Всеволожский. Это все не наше дело. Нас это не касается. Нам своих забот хватает.

Андрей. Сегодня не касается, завтра коснуться может. Вообще-то отец Никола велел тебе кое-что передать, да ладно, я потом.

Евдокия (настойчиво). Нет уж, давай говори сейчас. И при мне, и при Фимке. Ничего, пускай слушает, большая уже.

Всеволожский (подобрев). А если ее выгонишь, все равно подслушивать станет.

Евдокия (тем же тоном). Я знаю, отец Никола зазря ничего говорить не станет. А у меня у самой насчет всего этого кой-какие мысли есть. Давай говори, Андрей.

Андрей (как бы нехотя). Отец Никола сказал, что касимовский воевода Степан Васильевич Обручев завел свои порядки не только для купцов и промышленных людей, но и для господ помещиков. И с большой ревностью следит, чтобы они ему должное почтение оказывали. А еще до отца Николы дошло, что таких, как ты, совсем мало осталось, которые бы ему не поклонились и не поднесли сообразно достаткам своим. И поскольку наш отец Никола тебя и твой нрав хорошо знает, он боится очень, чтобы это око государево тебе какой-нибудь пакости не устроило!

Всеволожский. И что же он советует?

Андрей. То же, что и ты всегда советуешь – быть как все.

Всеволожский. Я к этому Обручеву на поклон не пойду.

Андрей (просияв). Вот и правильно. Делал бы он добро, мы бы ему первыми поклонились, верно? (Отец морщится.) А при таких делах лучше от него подальше держаться. А то как бы становишься его соучастником и под суд вместе с ним идешь.

Евдокия. Ну под какой еще суд?

Андрей (с лукавой улыбкой). А суд один. Помнишь, матушка, я еще маленьким был, заходил к нам Божий странник. Что он говорил? – что суд есть только один, Божий. А наказание приходит по-разному: когда через людей, когда еще как. Я эти слова хорошо запомнил.

Евдокия. От твоих разговоров, знаешь!.. (Махнув рукой.) Тебе поповичем надо было родиться, а не дворянским сыном.

Андрей (покачивая головой). Нет, дворянскому сыну все же вольготней. Хотя, кто его знает…

Евдокия (отворачиваясь от него). Иван Родионович, я к тебе говорю. Я этот разговор не зря завела, и отец Никола, дай ему Бог здоровья, не зря беспокоится. Сами же сказали, что сонцевская вотчина совсем к нам близко. А тут бабы поговаривали, что по деревне какие-то чужие шныряют, когда все на работе, и в них сонцевских признают. А староста Митрофаныч сегодня утром Настасье нашей говорил, что тоже кого-то заметил.

Всеволожский. Где, кстати, Митрофаныч?

Евдокия. На пчельник отправился. – Надо что-то делать, Родионыч!

Андрей. Не поверю я никогда, что Господь нас этим разбойникам выдаст.

Евдокия. Тебе, Андрюшенька, хорошо живется. Чуть что – все Господь за тебя сделает. – Если не можешь сам ничего отцу посоветовать, то лучше уговори его сделать, как отец Никола велит. Ты же так его почитаешь.

Андрей. Ну, ежели надо непременно что-то делать, то по моему разумению лучше всего поехать в Москву. У наших Корионовых немалые знакомства, и даже на самом верху. Афанасий Петрович переговорит с кем надо, а потом дадим знать этому Обручеву, что мы тоже не лыком шиты. И вряд ли он захочет нарываться.

Всеволожский (насмешливо). Главное – доехать до Афанасия. (Фима смеется.)

Андрей (невозмутимо). И до тети Груши тоже. У ней княгиня Троекурова дочь крестила, твою, матушка, родную племянницу. А княгиня Троекурова, между прочим, Верховая боярыня. Она мамка царевны Татьяны Михайловны. И наших она не чурается, она у них на всех свадьбах была, мы же сами ее видели.

Евдокия. Отец, а Андрюша не так глупо придумал. – Очень даже хорошо придумал. (Фима улыбается.)

Всеволожский (раздраженно). Не знаю, посмотрим. Они же небось в деревне. И мне сейчас не до этого. У меня хлеб не обмолочен, самые жаркие дни. Там видно будет. (К Андрею) Ступай-ка на пчельник, скажи Митрофанычу, что он мне нужен, и поскорее.

Дорога на пчельник.

Андрей идет, думая о своем. В ушах у него звучит голос странника: «Встретимся у Афанасия Корионова». «Ты же звал меня к себе домой, там и встретимся».

Андрей начинает двигаться вприпрыжку, большими шагами, как бы летя по воздуху.

В доме Всеволожских.

Евдокия. Иван Родионыч! Что ты против имеешь, чтобы в Москву поехать?

Всеволожский. Кабы ты знала, Авдотья, какая дурь у твоего сына в башке, тебе бы сделалось!.. О-хо-хо! – А кто его мог этому научить? Только твой зять, великий грамотей Афанасий Корионов.

4. Москва. Ночь.

Городская усадьба князей Прозоровских. Домик управляющего. Трофим Игнатьевич, управляющий князя, просыпается в своей постели. Прислушивается. Встает, подходит к окну. Видит мелькающую тень.

Дальний конец усадьбы.

Слуга (Ерошка), забравшись на бревна, собирается перебросить через стену какой-то сверток.

Трофим (подбегает, хватает Ерошку). Стой, подлец! (Ерошка падает на колени пред Трофимом.) Так вот ты чем занимаешься!

Трофим взбирается на бревна, видит убегающего сообщника Ерошки.

Ерошка (на коленях, обнимая ноги Трофима). Батюшка Трофим Игнатьич! Прости, прости, бес попутал!

Трофим (указывая на сверток). Где взял?

Ерошка (всхлипывая). В том сарае. Там рухлядь всякая давно лежит. Я думал, не нужно никому.

Трофим. В том сарае что лежит – для раздачи бедным. Бедных грабить легче, чем богатых. Ладно, что бы ни пропало, вина на мне. Я же видел, когда брал тебя, что ты лжец. Да вот понадеялся на авось. (—) Сейчас же убирайся вон.

Ерошка (плача). У меня дети малые!..

Трофим. Да ты в своем уме? Ради твоих детей я и отпускаю тебя. А то кликнул бы сейчас стражу. Хорошо бы тебе пришлось.

Ерошка за воротами.

Ерошка (злобно глядя на усадьбу). Ну хорошо, Трофим Игнатьич, погоди, еще посмотрим, чье воровство старше.

Рассвет. Василий Матвеевич входит в Москву. Идет по улицам.

Усадьба Прозоровских.

Трофим и его помощник Поликарп.

Трофим. Ну что, много он успел стащить?

Поликарп. Осталось больше, но и украдено порядком.

Трофим. Черт бы побрал этого Ерошку! Но и я хорош, старый осел.

Поликарп. Не пойму я, Трофим Игнатьич, почему ты должен за это платить? Зря ты его отпустил, его и сейчас разыскать не поздно.

Трофим (понижая голос). Ты что, вчера родился? Отдать человека под суд – все равно что жизни его лишить, даже если он на копейку украл. А у него дети мал мала меньше. (—) А если мне самому с ним разбираться, то еще неизвестно, кому больше сраму будет. Придется за свою глупость расплачиваться. Ведь видел же, видел, когда брал.

Поликарп. Так зачем же ты его взял?

Трофим (морщась). Тот прислал, да этот попросил. Ведь не на облаке живем. Приходится порой угождать, кому не хочешь. (Вздыхает.) Я вот тебя тоже с неохотой брал, потому что тебя от Одоевских прислали, а я князей этих терпеть не могу, и челядь их вся такая же. Я даже удивился тогда, что это они заботиться о нас вздумали. А посмотрел на тебя – и взял. И не ошибся.

Поликарп. Спаси Господи, Трофим Игнатьич. Верно говоришь, не ошибся.

В комнату заглядывает слуга.

Слуга. Поликарп Самсоныч, там Божий странник у ворот. Будешь с ним беседовать, или дать хлеба – отпустить?

Поликарп (встрепенувшись). Иду-иду!

Поликарп быстрым шагом идет к воротам. У ворот стоит Василий. Они обмениваются многозначительными взглядами.

Поликарп ведет Василия под локоть к дому Трофима.

Поликарп. Мы Божьим людям всегда рады. Накормим, напоим, премудрости поучимся. (На ухо ему) Далеко ходил, Василий Матвеевич?

Василий. Дальше Тобольска побывал.