Псы, стерегущие мир Игнатушин Алексей
Лют смахнул со лба мутный пласт, сощурившись, осмотрелся. Вдалеке показались крошечные фигурки, игрушечные возы: торговый пое2зд. Вгляделся в стык выцветшего неба и зеленой полосы земли, настроение упало. В степи заблестело колючими искрами, рой устремился к пое2зду.
– Буслай, стой! – крикнул Лют.
Гридень в испуге натянул поводья. Нежелан оглянулся, подъехал к воинам.
– Что такое, Лют? – спросил Буслай настороженно.
Витязь молча указал. Буслай глянул недоуменно, пожал плечами.
– Ну, пое2зд грабят, эка невидаль, – сказал он равнодушно. – Нам надо торопиться, а если будем заступаться за каждого встречного, застанем Кременчуг в руинах.
Лют нахмурился, взгляд затвердел. Нежелан с неприятным холодком понял, что скажет очередную глупость.
– Нам труда не составит, – сказал витязь. – Чуть задержаться – небольшая плата за освобождение людей от звериных пут.
Буслай глянул подозрительно: уж не напекло ли солнышком? Сказал настойчиво:
– А если шальная стрела сразит? Сгинем ни за что. Я ведь их даже не знаю, – сказал он уже безнадежно.
– Эти – наши! – сказал Лют непреклонно.
Буслай с тоской вздохнул, пришпорил коня. Нежелан покорно потащился следом. Лют выхватил меч, лезвие ослепительно заблестело, белое как снег. Торговый пое2зд приближался, донеслись слабые отголоски криков, металлического звона.
Немногочисленную охрану разбойники легко устранили. Среди десятка напавших отыскался умелый стрелок: прошил насквозь половину стражей, прежде чем подельники схлестнулись врукопашную.
Разбойники с довольным ревом взобрались на повозки, затрещала ткань мешков, груды добра посыпались наземь. Купцы и челядь пыталась защититься, но смельчаков оглушили, не став пачкать топоры. Взгляды ушкуйников потянулись к закрытому возку: кто там, может, боярская или купеческая дочь?
Лют закричал, разбойники мигом повернулись, глаза расширились. Стрелок с гнусной усмешечкой наложил стрелу, руки красиво взбугрились тугими мускулами, оперение ушло за ухо. Подельники подбадривали стрелка злорадными возгласами, насмешками над глупцами, скачущими на подмогу, подбрасывали топоры в воздух. Полоненные купцы смотрели на нежданных заступников с глухой тоской.
Стрелок неспешно выцелил, тетива хлопнула о щиток на большом пальце, стрела исчезла с коротким свистом. Подельники загомонили, глумливые крики сменились гулом разочарования. Всадник пригнулся к гриве, и стрела, назначенная пробить широким наконечником лицо, затерялась в траве.
Стрелок нахмурился, не спеша наложил новую, тщательно прицелился, проводил оперенное древко злым взглядом. Разбойники удивленно загомонили: нежданный помощник сжал кулак в воздухе, стрела меж пальцев хрустнула. Стрелок ругнулся, быстро наложил стрелу, молниеносно выстрелил. Железный клюв пошел ниже, плотоядно нацелившись в конскую грудь. Ярко полыхнуло, солнечный блик отшиб стрелу с радостным звоном.
Атаман злорадно хохотнул. Стрелок нахмурился под язвительным взглядом, руки привычно натянули тетиву.
– Погодь, таперя наш черед, – сказал атаман со смехом. – Смотри, как их расплещем, а ты случь чего подмогни.
Стрелок с кислым видом проследил за девятью подельниками, что с гиканьем сорвались навстречу пришлым: топоры яро сверкали, нежданную троицу скрыли спины в кожаном доспехе.
Лют налетел на разбойников с яростным кличем: меч легко сбрил бородатую голову с раззявленным ртом, плеснуло кровью. Безголовый куль повалился под копыта, кони испуганно вскинулись на дыбы.
Витязь отразил неумелый удар, кожаный доспех ощерился влажной щелью. Поспешно повернулся, пальцы сжались на топорище, от рывка лиходей вылетел из седла, еще до падения оземь из шеи ударил багровый бурун.
Буслай догнал соратника, страшно крича, приветил бородатые рожи топором: от ударов хрустели руки, разбойники со стоном отшатывались, падали с разрубленными головами. Нежелан благоразумно взирал на схватку с почтительного расстояния, сказано же: двое в драку, а третий… э-э… отдыхает.
Стрелок с испуганным изумлением смотрел на поверженных подельников, дрожащими руками спустил тетиву. Наконечник блеснул на солнце осколком зеркала и отлетел со звоном, столкнувшись с мечом. Лют погнал коня, разбойник с проклятьем вновь выстрелил. Витязь нарочито небрежным движением поймал стрелу, двинул пальцами – в стороны полетели обломки.
Обмирая от страха, стрелок наложил стрелу, замер в страшном напряжении, целя незнакомцу в грудь. За пару шагов отпустил тетиву, звякнул, железный клюв скользнул по клинку, оцарапал плечо.
Преждевременную радость выбил сильный удар в челюсть, стрелок вылетел из седла, от тычка земли перехватило дух.
Буслай отправил в Навь последнего разбойника, пустил коня шагом. Сзади осторожно приблизился Нежелан, помрачнев от язвительной усмешки, сказал вкрадчиво:
– Там двое шевелятся, раненые, не сильно.
– Не спорю, ты бы справился лучше, – хмыкнул Буслай язвительно. – В следующий раз первый пойдешь.
– Да я…
– Молчи, – взмолился Буслай, – так тянет сказать в лад, но я не певец, а воин.
Лют подъехал к купцам, спешился. Купцы смотрели с благодарностью и затаенным страхом. Самый дородный откашлялся, нервно пригладил пушистый веник бороды.
– Благодарю, неизвестный витязь. Спас от аспидов проклятущих, по гроб жизни тебе обязаны.
Спасенные согласно загомонили, витязь небрежно отмахнулся: не ради благодарности полез в драку. Равно как оставил Чаруню не ради спасения Кременчуга, но Буслаю то не объяснишь, считает, что совесть взыграла. Лют потемнел лицом, во рту противная горечь, солнце заботливо высушило закипающие слезы.
– Рад, что вы целы, – сказал он хрипло. – Вдругоряд берите больше охраны.
Купцы растерянно развели руками, загомонили, в чем-то обвиняя каждого. Лют вздохнул: ясно, пожадничали. Буслай помог легкораненым стражам, спеленали двух недобитых разбойников да подобрали оглушенного стрелка. Челядь возилась в повозках, перебирала растрепанные тюки, складывала разбросанные товары.
– Ну что, поскакали дальше? – буркнул Буслай.
Лют кивнул, спохватился:
– Погоди еще немного.
Буслай вяло поворчал, но отступил, с интересом поглядел, как по знаку Люта охранники поставили разбойников на ноги, прислонив к борту повозки. Стрелок тряхнул головой, взгляд прояснился, Лют с неодобрением отметил вспыхнувший гнев: не то время выбрал, паря.
Острием приподняв подбородок, Лют произнес холодно:
– Вытяни руки.
Купеческие с любопытством и злорадством наблюдали: сейчас воин как огреет плашмя, чтоб неповадно было. Стрелок наградил витязя презрительным взглядом, вытянул руки.
Лют придирчиво оглядел мускулистые бревна, перевитые сухими жилами: такими руками пахать или работать молотом в кузне, но выбрал легкую дорогу, попросту отбирая сделанное тяжким трудом других. Витязь потемнел лицом: сколько раз слышал хвалебные рассказы о таких молодчиках, что живут не по Покону, а – только подумай, какие смельчаки! – сами устанавливают правила. И конечно, лучше грабить, чем пахать.
Клинок срубил руки, как сочные стебли, обрубки упали, пальцы судорожно сжались, кровь плеснула широкой струей, пригибая траву. Стрелок дико завопил, упал на колени. С отчаянием в глазах потянулся изуродованными руками к кистям, скрестил их, не понимая, почему пальцы не сжимают раны.
Разбойники смертельно побледнели, поспешно отшатнулись от покалеченного, видом давая понять, что никакого отношения к нему не имеют. Купеческие тоже побледнели, но глаза горели радостно: с такими удальцами только так, надеяться на уговоры смешно и глупо!
Буслай глянул равнодушно, ушкуйника не жалко, но время уходило, надо скорее домой, а Лют продолжал возиться. Побледневший Нежелан вскрикнул от жалости: витязь спокойно поднял стрелка за шиворот, посторонился от струи крови, палец уткнулся в правую глазницу. Стрелок завопил нечеловечески, чудовищно, протяжно. Руки метнулись к слизистой дыре, лицо залили густые потеки. Разбойник упал, засучил ногами, облако пыли укрыло тело густым коконом.
– Перевяжите раны, – сказал Лют жестко.
Челядины с опаской подошли, кровоточащие запястья стянули грубые веревки, Лют кивнул: мол, достаточно. Следующий разбойник от страха посинел, рванулся прочь, но острие копья под ребрами удержало.
– Нет! – вскрикнул он. – Пощади, я больше не буду!
Сердце Нежелана дрогнуло от жалости: никак не поймет, почему Лют так жесток. Ведь можно просто убить, не мучая.
– Протяни руку, – потребовал Лют холодно.
Разбойник замотал головой, в глазах слезы, закричал тонко:
– Нет, нет! Пожалуйста!
Блестящая полоса пересекла колено, ногу отбросило напором, лиходей вскрикнул, повалился набок, вздымая руки. Чуть выщербленное лезвие смахнуло кисть, как головку чертополоха.
– Перевяжите, – бросил Лют, направляясь к последнему ушкуйнику.
Буслай недовольно всхрапнул: чего велит перевязывать, все одно придется добивать? Оглянулся на бледного и трясущегося бедовика, смерил сурово, сказал глазами: так надо. Нежелан отвел глаза: сомневаться в правильности решения витязя не приходилось, но сейчас происходило нечто жестокое, не должное для справного воина, каким представлял себе Люта.
– Протяни руку.
Разбойник, задыхаясь от ужаса, вытянул трясущуюся руку, в глазах ужас, неверие. Такого быть не может – говорили испуганные глаза. Не станет, так нельзя, обязательно случится чудо и спасет…
Сжатый кулак отшвырнуло от предплечья, как корявую стрелу из паршивого лука. Лют аккуратными движениям протер лезвие, повернулся, не обращая внимания на истошные крики.
Буслай сказал хмуро:
– А добивать мне? Ну, спасибо, самое грязное оставил.
– Кто сказал, что умрут легкой смертью? – удивился Лют.
Буслай отпрянул от холодного взгляда, в нутре скрутился тугой узел, обжег резью. Купеческие ахнули, недоуменно загомонили: потешил витязь сладкой расправой, но теперь как же, не по-людски, надо добить.
Лют сказал старейшине купцов:
– Доставьте в ближайший город живыми, там и оставьте. И расскажите, почему такими стали, – добавил он жестко. – Думаю, охотников легкой наживы поубавится, дороги станут безопасны.
Купец глянул остро, глаза отразили лихорадочную работу мысли, поклонился с уважением.
– Не сумлевайся, доблестный витязь, так и сделаем, – пробасил он.
Буслай с удивлением подумал, что Лют прав. Сам недавно выл от ужаса калечества, хотел зарезаться, но не стать посмешищем, не влачить унизительное существование. И лихие головы, что воспевают подобный промысел и не сегодня-завтра встанут на тот же путь, устрашатся и крепко задумаются. Ну, может, не задумаются, но устрашатся и всяко разбойничать не будут.
Похожие мысли пронеслись и в голове Нежелана. Жестокость витязя выглядела оправданной, да и не жестокость, а необходимое лекарство, чтобы очистить людей от паразитов. Бедовик посмотрел на Люта с безграничным восхищением.
Лют подошел к коню, животина взирала на происходящее с унылой мордой, крики увечных ничуть не тронули. Собирался вспрыгнуть в седло, но старшина купцов окликнул:
– Погоди, витязь.
Буслай мысленно охнул: что еще?! Лют посмотрел вопросительно, купец махнул в сторону закрытого возка, забубнил:
– Негоже отпускать тебя без отдарка. Знаем, деньги не примешь, но можем сделать другое. Помимо товаров мы перевозим древнего старца, от него нет тайн на суше и море, он знает, что было, есть и будет.
– Правда, что ли? – спросил Лют, глаза загорелись любопытством.
Купец кивнул важно, добавил смущенно:
– Правда, можно спросить лишь раз. Но вас трое, как раз три вопроса, задавайте.
Буслай хмыкнул недоверчиво, потащил к возку Нежелана. Лют остановился перед возком, буркнул неловко:
– Ну, здравствуй, добрый человек.
Из-за покрова ткани донесся старческий голос, негромкий, но пронзительный, примечательный:
– И ты здравствуй, Лют свет Радимич.
Витязь дернулся, лицо побледнело, усмехнулся неловко. Купец довольно хмыкнул, потер ладони, будто собирался продать вещуна, а Лют в качестве товара сомневался. Буслай удивленно присвистнул, подтолкнул Нежелана:
– Так, давай с тебя начнем. Спроси, идет ли война в княжестве Яромира?
Бедовик послушно задал вопрос, старческий голос ответил без запинки:
– Идет.
В головы гридней плеснула темная волна, с трудом сдержали звериный рык. Буслай спросил хрипло:
– Что с Кременчугом?
– Город в осаде, степняки штурмуют без устали, вот-вот прорвутся.
Буслай зарычал от ярости, мир потемнел, сердце бухало кузнечным молотом, череп едва не разлетался на части.
– Лют, спроси, сколько еще продержатся, – сказал он сдавленно.
Лют кивнул, разгоряченная известием кровь нехотя успокаивалась, приоткрыл рот, но запнулся. Буслай глянул с удивлением.
– Лют, ты чего? Лют?
Буслай посмотрел на соратника: в широко распахнутых глазах страх. Лют потемнел лицом, медленно, будто выдирая каждое слово с куском горла, спросил:
– Скажи, вещун, кто построил город Усуд?
Глава двадцать первая
Солнечный свет мягко падал на круглые стены капища, круговые костры внешнего вала горели бледно: порой не понять – едят полено желтые языки или нет. Молодые послушники в белоснежном одеянии волхвов изредка подходили, подкармливали огонь дровами.
Во внутреннем круге ровно горел знич – священный неугасимый огонь, вечный источник жизни, даритель тепла и света. Перед зничем на коленях стоял Яромир: лицо хмурое, пальцы окрашены кровью жертвенного животного. Огонь переварил лакомые куски, равно как и воинские трофеи, пламя весело плясало. Знающие волхвы по игре знича определяли человечьи судьбы. Князь вглядывался с попеременной радостью и страхом.
Глаза резных из дерева богов неотрывно смотрели, князь содрогался от величественных взоров, просяще смотрел в расписные лики, губы безмолвно шевелились. Сердце сжимала лапа с острыми когтями, виски пульсировали давящей болью, несмотря на теплое утро, то волнами накатывал холод, то выступала испарина.
«Боги, за что такое испытание? – взмолился князь. – Достанется сил выдержать? Об одном молю: защитите Умилу, любушку мою. Пусть паду, защищая стены, но вызволите из полона княгиню».
В глазах защипало, показалось, что лик Перуна дрогнул, но скорее почудилось из-за слез. Послышались встревоженные крики. Яромир уловил свое имя, в груди колыхнулась мутная волна. Губы хищно раздвинулись, кулаки с хрустом сжались: и то верно, сколько дней без боя, удивительно, как степняки не взбунтовались. Ожгла неприятная мысль: у давнишнего степняка-побратима нынче никто не посмеет пикнуть супротив. Взматерел, сволочь, набрался где-то темной мощи.
– Князь, – раздался с требища сильный голос посыльного, – степняки в атаку строятся! Стрый просит быть быстрее.
Яромир поспешно отбросил лишние мысли. Преодолев боль, отринул образ милой, запрятал в уголок сердца.
В груди мощно бухало, тело омывали горячие волны: пусть Кременчуг покинули войска союзников, но степняки захлебнутся кровью прежде, чем придвинутся к стенам, а там вовсе костьми лягут.
Князь вышел из капища, в спину упирался твердый бодрящий взгляд светлых богов. Волхвы у круговых костров проводили почтительными поклонами князя – верховного жреца в военное время. Яромир распрямил плечи, пластины груди налились горячей кровью, взбухли твердыми плитами.
На выходе недоуменно оглянулся: воинов нет, куда-то запропастились, неужто побежали на стены вместе с плащом и воинской справой? Посыльный умчался по кивку головы, князь стиснул зубы, сдерживая бранные слова.
По мостовой справа протопали сапоги. Князь наткнулся взглядом на броню и меч, лежавшие поверх алого свертка. Буркнул бранное слово, плечи напряглись под тяжестью полупуда плетеных колец. Меч привычно пристроился на боку, дружинный скользнул за спину, накрыл княжьим плащом, Яромир скрепил одежу на шее застежкой.
Князь обернулся, чтобы поблагодарить, и недоуменно дернул головой. Показалось, что смотрит в зеркало. Негаданный двойник печально улыбнулся, отчего ноги князя приросли к мостовой, а лицо осыпало морозом. Живое отражение улыбнулось, мягкими движениями поправило корзно, а на свои плечи поглядело с шутливой досадой: у него такого плаща нет.
Яромир проводил остолбенелым взглядом свою спину в простой рубахе, борода взмокла от пота. Долго не мог отвести взгляд от угла, за которым скрылся безымень, затем пошел к городской стене на скрипучих ногах. Внутри, как в бурдюке, плескали холодные волны, сменялись жарким валом, и вновь кровь застывала, а в животе смерзалась градина.
Процокали копыта, двое дружинных с красными от волнения лицами подвели к правителю коня, гридень постарше буркнул, отводя глаза:
– Не серчай, князь, не по нашей вине заминка.
Он начал объяснять, но Яромир не слышал: уши заливал мерный тошнотворный гул, поводья в руках тряслись, солнце казалось куском льда. Князь всматривался в лица встречных горожан, с хрустом растягивал замерзшие губы в улыбке, неподъемное бревно руки вскинулось кверху, замахал приветственно. Горожане кричали ободряюще, глаза горели уверенностью, что враг будет повергнут.
Князь поправил застежку плаща, содрогнулся от страха, тело покрылось липкой пленкой пота. Шея одеревенела, постоянно тянуло оглянуться на капище, где встретил безымень. По телу вновь прокатилась ледяная волна, князь согнулся, дыхание вырвалось с паром. Невероятным усилием распрямился, солнечный луч заблестел в широкой улыбке, вскинул вторую руку, сцепил в замок, горожане восхищенно зацокали могучей стати князя.
«Безымень, безымень!» – металось в голове паническое.
Нет нужды стороннему человеку пугаться безыменя – нечисть безобидная, ни на кого не нападает. Но… всегда безликое существо заимствует облик человека, которому суждено вскоре… умереть.
Воины перед воротами спешно бросали мешки с песком, деревянные брусья, камни: ворота заложены наглухо, покинуть город можно через потайной ход либо через стены. Завидев князя, воины и помогающие им горожане приветственно закричали. Яромир широко улыбнулся, взмахнул дланью.
Спешился. Дружинные увели коня. Под сапогами заскрипели ступеньки. Каждый из трех ярусов стены был заполнен воинами – орали приветственно, велели вести на супостата. Князь довольно улыбался, отвечал зычно, возжигая пламенными речами кровь.
Зря оставил Умилу в городе, некстати пришла мысль. Тогда бы не похитили, была бы среди своих, а не в лапах вонючего степняка. Мысленно вздохнул, сокрушенно кхекнул: но тогда бы жители обеспокоились, да и ворчать стали: чего, мол, княгине такая особая честь? И Алтын мог прознать и пойти крушить княжество – поди погоняйся за ним, когда конницы почти нет. А так ударил в укрепленную твердыню, сожжены лишь встречные веси, остальные уцелели, не до них.
В голову бросилась злая кровь: тварь! Что делает с любимой, каким подвергает пыткам?
– Княже, – раздался рассудительный голос волхва, – чтой-то лицом зол без меры, не торопись, бой не начался.
Яромир обнаружил, что стоит наверху стены. От припекающего утреннего солнца заграждала двускатная крыша. Воины оторвались от бойниц, приветили дружным ревом. Стрый с Ратьгоем коротко поклонились: лица хмурые, но в глазах озорной блеск.
По стене прошелся взволнованный крик:
– Идут! Идут!
Князь и воеводы припали к бойницам: орда степняков двинулась к укрепленным стенам, воинственные кличи сотрясали небо, солнце дрожало, вот-вот сорвется, как плохо пришитая пуговица. Яромир с неприятным холодком отметил, как из громадного клубка выделился большой конный отряд, нарочито неспешно поскакал от города – наконец занялись окрестными весями.
Князь вздохнул. Ратьгой буркнул с грубоватой нежностью:
– Ничё, там извещены, давно по лесам сидят.
Вольга хмыкнул скептически, сказал побагровевшему воеводе с мстительным удовольствием:
– Будто не знаешь, что надеются на авось. Нет, кровушки людской их отряд попьет.
Ратьгой испепелил кудесника взглядом, усы взвились воинственно, зашевелились, как у буйного сома.
Стрый встрепенулся, в глазах мелькнула тревога, князь едва не упал, отброшенный мощной дланью. Крыша навеса разлетелась мелкой щепой, неровный камень проломил пол, с нижнего яруса стены раздался крик. В лица воинов дохнуло холодом, мир потемнел, слух разорвал жалобный хруст дерева.
Широкая спина Стрыя прикрыла князя от роя щепок. Ратьгой скривился, пожевал губами, сплюнул палочку, в волхва уперся тяжелый взор. Вольга досадливо крякнул, взгляд ушел в себя, оголовье посоха окуталось золотистым маревом.
– Бестолочь! – ругнулся Ратьгой, но сник от строгого взгляда князя.
Дробь подступающей конницы заглушил хищный клекот. Яромир поднял голову. На лицо упала тень. Князь отшатнулся. Стрый хмыкнул, в подставленную ладонь шлепнулся булыжник размером с тыкву. Рука могучана чуть качнулась. Снаряд по дуге ушел за стены, канул в рядах степняков, защитники приветили удачный бросок дружным ревом.
– Вот паскуда, – простонал Вольга. – Немало крови попьет.
– Так останови, – сказал князь жестко.
– Не могу, – сказал волхв сдавленно, – хозяин весьма умел… Ох!
Кудесник дернулся, на шее вздулись жилы, на лбу лопнули мутные гроздья, по лицу скатились широкие струи. Стрый оглядел пролом в крыше – валуны плеч перекатились под кольчугой, как под тонкой рубахой, – крикнул зычно:
– Лук подайте!
По площадке прогрохотали сапоги, крики степняков стали громче, воздух наполнился знакомым гулом, грозным, беспощадным. Солнце укрыла хищная стая, в небе остались дымящие росчерки, по стене дробно застучало, в бойницу ворвался горящий наконечник и остыл в груди гридня. Второй залп перелетел стены, дымная стая опустилась на крыши домов, горящая пакля осторожно лизнула соломенные крыши. Яркое солнце сделало огонь бесцветным.
В степняков полетели ответные стрелы: всадников вышибало из седел, они валились под копыта, сбивали соратников, пронзенные кони сгрудились кровавым завалом.
Яромир кивнул довольно, оглянулся с заботой, щека дернулась досадливо: не впрок пошло жаркое лето – дома курились жирным дымом, густым и белым, как снег, под крышами плясали красные языки. Жители с криками кинулись тушить: сноровисто передавали ведра с водой, швыряли песок и сухую землю, но огонь брал свое.
На северной стене загрохотало, брызнули щепки, защитники посыпались горохом, распластались с влажным треском. К ним подбежали горожане, резервные воины: заботливо потряхивали за плечи, что-то говорили. Под упавшими медленно растекались красные лужи. Люди отпрянули с бессильной злобой.
– Вольга, – прорычал князь, – избавься от орла!
Волхв прохрипел мучительно, Стрый сочувственно буркнул:
– Сам управлюсь, вот и лук припожаловал.
Гридень с надеждой в глазах передал составной лук воеводе. Стрый попробовал тетиву, будто струну гуслей, довольно хмыкнул грозному гулу.
– Новый залп! – закричали воины.
Стрелки Кременчуга били сильно и точно, но их осталось мало. Степняки неспешно трусили вдоль стен, пускали горящие стрелы. Князь невольно пригнулся, когда дымная туча с грозной песней пролетела над головой. Тушившие дома горожане вскрикнули в голос.
В небе рьяно заклекотало, дымящийся горшочек рухнул защитникам под ноги, воины на площади исчезли в ослепительной вспышке и грохоте.
Облако рассеялось: земля курилась едким дымом, в яме вповалку лежали изуродованные трупы в расплавленных бронях. Оглушенные ратники поднимались, шатаясь, горожане хватали под руки и уводили их подальше, к лекарям. Стены домов возле обугленной ямы почернели и плакали дымными струями.
– Вольга! – прорычал князь люто.
Волхв лишь сдавленно прохрипел. Стрый усмехнулся, стрела в пальцах показалась сухим стеблем. Ступеньки загрохотали, ученика волхва сопроводил возмущенный ропот, но бледный паренек оказался рядом с князем, поясница переломилась в поклоне. Яромир с любопытством глянул на плошку, полную тлеющей травы, от едкого дыма чихнул.
– Что такое? – бухнул Ратьгой брезгливо.
Парень глянул на напряженного учителя, заговорил:
– Колюка-трава, князь. Если окурить стрелы – промаха знать не будут.
Ратьгой скривился, глянул недобро. Стрый молча подставил наконечник под густые струйки, повертел. Дым равнодушно скользнул по железу, помощник волхва, кивнув, отступил. Стрый глянул в небо, окружающие заметили смазанное движение, тетива звонко хлопнула, лук опустился.
В блеклой синеве раздался крик боли, когти орла выпустили смертоносный снаряд, горшочек упал на вал, грохнуло, брызнули комья земли, будто в черное море бросили обломок скалы. В воздухе парили крупные перья, орел хлопал крыльями суматошно, клюв щелкал впустую по мокрому древку, земля охотно впитала красные горошины.
Стрый отшвырнул лук, в руках забилась громадная птица. Воевода взял орла за лапы, свесил головой вниз. Ратники уставились на птицу с ненавистью. Орел хрипло заклекотал, изогнулся, клюв щелкнул близко от толстых пальцев. Стрый небрежным движением свернул птице шею, на площадь рухнул крылатый комок.
– Приберегите до ужина! – крикнул могучан озорно. – Давно не ел супчику с потрошками.
Воины рассмеялись, некоторые выкрикнули могучану здравицу.
Через стены перелетела новая стая зажигательных стрел: близкие к стене дома горели жарко, горожане отступали от непобедимой стихии, посад окутывался клубами дыма.
Вольга выдохнул облегченно, мотнул головой, как оглушенный кувалдой бык.
– Видать, крепко любил помощничка, от расстройства потерял бдительность, – прохрипел он слабым голосом.
Ратьгой наградил брезгливым взглядом трясущегося кудесника, но с поля раздались крики, и воевода припал к бойнице. Передние ряды степняков накрыло серебристое облако, впиталось в тела, солнце сверкнуло на ледяных статуях. Соратники испуганно отшатнулись, от неосторожного движения замороженные степняки рухнули в траву мелкими осколками. Войско подалось назад, со стен полетели обидные выкрики.
– Давно бы так, – выдохнул Яромир. На отступающих степняков глянул мельком, прикипел к горящему посаду, веко мелко дрожало.
Волхв размял шею, ответил устало:
– Княже, вражина очень силен, отвлечешься на миг – и поминай как звали.
Ратьгой фыркнул, махнул рукой на слабака, с удовольствием глянул на смешанные порядки степняков. Стрый поглядел на горящие дома, скривился, присоединился к Ратьгою – лицо осветила злая радость.
– Княже, – буркнул волхв, – еще одна беда.
– Какая? – вскинулся Яромир.
Волхв помялся, отвел взор:
– Степняки под прикрытием сада ров завалят.
Лицо князя осыпало морозом, губы скривились мучительно, воеводы глянули сочувственно. Яромир провел ладонью по лицу, поежился, будто сдирал липкую паутину.
– И как запалить? – спросил он с сильно бьющимся сердцем. – Не лезть же через стены.
Волхв отвернулся, сказал глухо:
– Ты не переживай, я на всякий случай давно заготовил заклятие, сгорит быстро.
Яромир бледно улыбнулся, в груди повеяло холодком: столько труда вложил, а развеет прахом вмиг. Мелькнула мысль: подпустить в сень деревьев кривоногих, а там и подпалить, но содрогнулся. Сад посадил для любушки, чтоб радовалась милая, неужто посмеет использовать сделанное ради нее для убийства?
Волхв с мрачным лицом повел руками, от свистящего шепота сердце князя остановилось. Защитники удивленно вскрикнули: зеленые листья горели как сухие, словно деревья до того долго поливали горючим маслом. Небо от горя потемнело.
Оглушительно громыхнуло, князь дернулся от воплей защитников, яростно выругался. Вольга досадливо охнул, гневно зарычал:
– Обманул, вражина, не собирались они атаковать ворота!
– На северную стену, быстро! – скомандовал Яромир воеводам.
Оправившиеся степняки с визгом устремились к проломленной стене: осталось завалить ров, а дальше крутой холм приведет к широкому пролому.
Над лесной тропой ветви переплетались густо, пришлось ход сбавить. Буслай сердито рубил топором: брызгало зеленым соком, ветви мягко падали в густую траву.
Лют обернулся, сказал успокаивающе:
– Не трать попусту силы, после передышки кони рванут быстрее стрелы. Топор не тупи.
– Не тупи… – засопел Буслай шумно. Залитое соком лезвие опустилось. – Кто бы говорил! – сказал он намекающе.
Лют скривился, отвернулся, над головой проплыла сочная ветвь с мелкими отростками, листья крупные, мясистые. Буслай прожег спину хоробра угрюмым взором, прицепил топор к поясу. Нежелан молчал, прижимался к гриве, но Лют и так чувствовал сочащееся недоумение.
«Да пошли вы!» – озлился он. Толку-то, что спросил бы, сколько продержится город? Раньше бы не прискакали. Зато узнал имя настоящего творца, на кого стоит равняться, не менее священное, чем Чаруня.
В груди кольнуло, дыра засквозила лютым холодом, боль нехотя улеглась. Лют мрачно усмехнулся, помял левую половину груди – кольца сминались с легким позвякиванием.
Буслай глянул за плечо Люта, лицо осветилось, ноздри шумно вобрали воздух, в глазах появился хищный блеск. Деревья редели, солнечные лучи протыкали темную листву, делая ее светло-изумрудной, на стволы плескало талым золотом, птицы запели веселее, радостнее. Проглянул кусочек чистого неба, деревья сменились пышными кустами, высокой травой.
Солнце ударило с такой силой, что едва не вышибло из седел: глаза заслезились, ладони примкнули ко лбам козырьками. Волосы сухо трещали, засветит солнце еще чуточку ярче – полыхнут веселым пламенем.
Кони рванулись галопом, широкие груди прокладывали в траве просеку, желтые стебли сухо ломались. Высокая трава сменилась коротким подшерстком, из-под копыт порскнули клубы пыли.
В лицо бил раскаленный воздух, раздувал щеки, язык превратился в кусок вяленого мяса, глаза стали сухие, твердые, как камни. Пот хлестал ручьями, седла были скользкие, как кожа жабы, тряхнешь головой – в воздухе повиснут мутные горошины.
Скорее, скорее! До Кременчуга осталось совсем немного!
Ветер донес до Буслая обрывок крика, гридень поднял глаза, на Люта посмотрел удивленно, сердце сжала холодная лапа.
– Что такое? – крикнул он.
Лют молча простер длань, бедовик с гриднем проследили взглядом, лица помрачнели.
На небоземе темнело вражье войско, степняки катились по полю, как куски угля, солнце блестело на бронях, воздетых клинках. Глазом сосчитать невозможно, мечутся, как мураши из развороченного муравейника.
Блеснула лента реки, в излучине пристроилась крупная весь: горела чадно, черные столбы дыма упирались в выцветшее небо ровно, вверху оплывали серой пеленой, как шляпки гвоздей. Хлебные поля горели весело, степняки довольно скакали перед полем огня.
Кровь ударила в голову, мигом вскипела, давление едва не разорвало череп на куски. Лют хрипло зарычал, конь наддал ходу, встречный поток воздуха норовил вышибить из седла. Буслай вбил пятки в конские бока, рванулся следом. Нежелан запоздало спохватился, но безнадежно отстал.
Войско степняков стремительно приближалось. Лют холодно рассмотрел беспечных воинов, уверенных в своей силе, в праве уничтожать людишек, копающихся в земле. Показались белые пятна одежи жителей веси, всадники сгрудили пленников в кучу, неспешно объезжали кругом, рубили саблями, довольно смеялись.
Читать бесплатно другие книги:
