Тебе держать ответ Остапенко Юлия

1

Третьего дня последнего летнего месяца в четверть часа пополуночи Магдалена Фосиган отправилась искать своего мужа.

– Миледи, постойте! Миледи, что вы задумали? О Cветлоликая Гилас, помилуй… Что вы делаете? – проклиная свой болтливый язык, надрывался слуга.

– Отстань. Ступай к себе. Ложись спать, – отвечала Магдалена Фосиган, вытягивая из платяного шкафа очередную сорочку мужа, критически оглядывая её и бросая на пол, где уже громоздился ворох одежды.

Эд был не очень крупным мужчиной, но выше Магдалены на голову и, разумеется, значительно шире в плечах. И если рубашку ещё можно было заправить в штаны, то с самим штанами и с курткой возникли сложности. Согласно признанной в Сотелсхейме моде, одежда подчёркивала контуры тела, потому костюм, сшитый не по мерке, немедля навлёк бы подозрения. Наконец Магда вспомнила, что Эд был недоволен последним костюмом, который изготовила для него швея конунга, – дескать, жмёт в паху и подмышках, – и клялся впредь одеваться только у портных из Нижнего города. Это было вполне в его духе, однако сейчас Магдалене оставалось лишь порадоваться, что лучшей швее Бертана не удалось угодить её мужу.

Чтобы найти злосчастный костюм, весь шкаф пришлось перетряхнуть заново.

– Миледи, о, миледи…

– Ты ещё здесь? Вон, – сказал Магда и вытолкала слугу за дверь.

Одеться без посторонней помощи оказалось не так-то просто, тем более что она совершенно к этому не привыкла, – но выяснилось, что в мужском костюме намного меньше крючков и завязок, чем в женском. Надеть платье для бала без помощи двух горничных было занятием безнадёжным, в охотничий же костюм Эда Магда сумела облачиться за несколько минут. Разумеется, он болтался на ней, и сапоги тоже оказались велики, но Магда затянула потуже пояс и стала выглядеть как пятнадцатилетний мальчишка, влезший в обноски старшего брата. Костюм был из чёрного бархата, и тёмный цвет отчасти скрадывал лишние складки. Впрочем, вряд ли кто-то будет присматриваться к ней слишком пристально.

Оставались ещё волосы, и они оказались самой серьёзной проблемой. В помещении принято снимать головные уборы, а капюшон плаща поможет только на улице. В задумчивости постояв перед зеркалом с минуту, Магда наконец решилась и, перехватив волосы на затылке, заплела их в тугую аккуратную косу – так же, как делал Эд. Конечно, её волосы были намного длиннее, чем у Эда, но всё же короче, чем у некоторых мужчин. Перевязав свободный кончик волос лентой, Магда посмотрела на себя. Из зеркала на неё глядел бледный черноволосый юноша с напряжённым лицом, готовившийся совершить отчаянную ночную вылазку из родительского дома. «Наверное, таким был бы наш сын», – подумала Магдалена и, перебросив через руку дорожный плащ, вышла из дому.

Была половина первого ночи.

Верхний город, где располагался их особняк, давно погрузился в сон. Все увеселительные заведения Сотелсхейма находились в нижней части города, и там-то жизнь кипела в любое время суток. Столица Бертана всегда была весёлым местом, а с тех пор, как в Сотелсхейм пришли Фосиганы, ночные гулянья приобрели ещё больший размах. Первым указом, который издал Грегор Фосиган, взойдя на конунгский трон, стало повеление о начале строительства храма Тафи – прямо в городе, на пересечении главных улиц. Это было неслыханно и сперва вызвало всеобщее возмущение: никто из прежних властителей Сотелсхейма не возводил в городе храмов богам своего клана. Фосиганы же таким образом будто заявляли, что обосновались в Сотелсхейме надолго. Однако недовольство быстро утихло, когда одновременно с храмом вокруг него стали возводиться всякого рода увеселительные заведения. Ничего непристойного, конечно – для непристойностей существовали трущобы, – всего лишь две дюжины кабаков, таверн и игровых домов облепили святилище своей покровительницы со всех сторон, за несколько десятилетий превратившись в отдельный квартал, где проводили ночи не только приезжие и городские гуляки, но и многие мужчины из клана Фосиган. И неудивительно – в Верхнем городе ничего подобного не было. Верхний город вообще был другим миром – миром респектабельности, давних традиций и религиозного смирения. И, конечно, миром женщин.

Магда Фосиган ненавидела этот мир так же сильно, как и весёлый мир богини Тафи. Она ненавидела богиню Тафи. И всех остальных богов.

Ворота между Верхним и Нижним городом запирались на ночь только зимой, а в летние месяцы стояли открытыми – иначе благородные мужи клана штурмовали бы стены каждое утро, мертвецки пьяными возвращаясь к своим жёнам в Верхний город. Магда взяла свою любимую кобылу, которую ценила за тихий нрав и понятливость, и уже через несколько минут пересекла границу между миром, к которому принадлежал её муж, и миром, к которому не принадлежали ни он, ни она. Караульные у ворот не обратили никакого внимания на закутанного в плащ всадника, проехавшего через ворота; не заинтересовались ею и гуляки, возвращавшиеся из города домой. Был риск нарваться на ночной патруль, но Магдалена знала, что в таком случае делать. Когда ворота остались позади, она пустила кобылу рысью. Нижний Сотелсхейм простирался ниже по холму, и квартал Тафи, сверкавший алыми и жёлтыми огнями на фоне кромешной темноты, узнавался безошибочно.

Магдалена Фосиган перешла на галоп.

«Спокойно, – сказала она своему бешено колотящемуся сердцу. – Спокойно».

Площадь Тафи раздирала прилегающие кварталы приглушённой какофонией музыки, криков и хохота. Все прилегающие к храму дома озарялись ярким светом, но двери их были плотно заперты, окна занавешены, а кое-где даже прикрыты ставнями, несмотря на летнюю жару. Хотя официально в этих заведениях не творилось ничего непристойного, до Верхнего города доходили самые извращённые и невероятные сплетни о том, что на самом деле происходит, когда улыбчивый слуга в золотистой ливрее закрывает за посетителем дверь. Никто не знал, как относится к этому сама богиня Тафи и нравится ли ей выступать укрывательницей тайных наслаждений и разврата, но судя по тому, что это длилось уже немало лет, и ни один из притонов ещё не обрушился и не сгорел, ничего против она не имела. Её лукавая улыбка, высеченная на миловидном лице статуи, венчавшей парапет над входом в храм, лишний раз свидетельствовала об этом.

Впрочем, на сей раз Магда надеялась, что нет нужды готовиться к худшему. Слуга сказал, что Эд отправился в «Серебряный рог» – закрытый клуб для мужчин, где преимущественно собирались заядлые охотники, чтобы за вином и картами ночь напролёт похваляться свежими успехами. Эд, с его славой и пристрастиями, выделял этот клуб среди прочих – и Магде следовало бы радоваться, что он не предпочитает «Серебряному рогу» «Вечный сад» или «Утреннее небо», которые располагались здесь же и имели куда более дурную репутацию. Вот и сейчас у дверей «Вечного сада» ворковала парочка, причём мужчина явно был пьян и говорил слишком громко, а женщина взвизгивала, но отнюдь не пыталась вырваться, что сразу выдавало род её занятий. Спешиваясь у входа в «Серебряный рог», Магда старательно отводила от них взгляд – и вздрогнула всем телом, когда мужчина громко окликнул её заплетающимся языком:

– Эй, малец! Иди-ка сюда, подсоби мне задрать юбку этой красотке! А то я никак один не справлюсь…

– Умолкни, мерзавец, я уж еле на ногах держусь, меня не хватит на двоих! – отвечала женщина хорошо поставленным музыкальным голоском и, хохоча, била мужчину веером по рукам.

Не поднимая головы, Магда ступила на порог и, пытаясь унять дрожь в руке, постучала по косяку дверным молотком. Звук вышел резким и, как ей показалось, чересчур прерывистым.

– Ну иди же-е…

– Оставь его, олух, видишь, мальчика и так качает.

Приоткрывшаяся дверь избавила Магду от необходимости продолжать выслушивать эти пошлости. Вежливое лицо лакея ничего не выражало.

– Чем могу быть полезен? – любезно осведомился он.

Вместо ответа Магдалена стянула с руки перчатку и, стиснув пальцы в кулак, позволила слуге полюбоваться её кольцом с оттиском Фосиганов на печатке. Лакей долго разглядывал его, близоруко щурясь, и когда Магде уже казалось, что сейчас он велит ей убираться вон, дверь наконец открылась достаточно, чтобы в неё можно было пройти.

– Добро пожаловать, милорд.

Магда незаметно выдохнула ему в спину, и, с трудом сохраняя ровный шаг, вошла в приглушённо освещённый коридор.

– Ваш плащ, милорд, позвольте.

Она колебалась мгновение, потом с отчаянной решимостью откинула капюшон. Лицо лакея по-прежнему ничего не выражало. Передавая плащ, Магдалена старалась не соприкоснуться с ним руками. Лакей передал его кому-то в полумраке коридора и снова повернулся к Магде.

– Прошу вас, милорд. Вы впервые у нас, не так ли? Я вас проведу.

Не дожидаясь ответа, он зашагал вперёд. Магда пошла за ним, с трудом преодолевая желание обхватить руками озябшие плечи.

Мужской клуб – место столь же запретное для женщины, как глубины храма Гилас – для всякого смертного, не принявшего постриг. Магда не имела ни малейшего представления, что будет, если её узнают. Но если держаться в тени, риск этого был не так уж велик. Она была Фосиган, и это избавляло её от любых вопросов… И как жаль, что правило это действовало лишь ночью и лишь в квартале лукавой Тафи. Очередная шутка богини, и на сей раз – очень злая шутка.

Лакей остановился, открыл дверь, и у Магды оборвалось сердце.

– Право слово, я клянусь, что он так и сделает! – воскликнул мужской голос, и ответом на него был дружный хохот дюжины мужчин, собравшихся в просторном, ярко освещённом зале. Свет был повсюду – свечи на столах, в настенных и напольных канделябрах, масляные лампы по углам и под потолком. Никакой тени, и совершенно негде укрыться. Лакей поклонился, отступая, и Магда твёрдо вошла в зал, не глядя на группу мужчин, сгрудившихся за карточным столом и вокруг него. Они что-то бурно обсуждали и смеялись, прервав игру, и никто из них не обратил на Магдалену внимания – несколько голов повернулось на шаги, но, не узнав вошедшего, мужчины вернулись к разговору. Если бы Магда могла, она бы немедленно повернулась и вышла прочь.

Эда среди этих мужчин не было.

«Рикки солгал мне?» – подумала она, и эта мысль отозвалась в ней мучительной, отчаянной надеждой. Но нет – скорее всего, слуга просто перепутал название клуба. Или Эд был здесь, но уже ушёл и сейчас возвращается домой… где вместо ожидающей его жены найдёт пустую постель… а может быть, он уже и сам давно лежит в постели – с какой-нибудь развязной девицей, прямо тут, за соседней стеной…

Магда сама не знала, какая из этих мыслей вызывала в ней больший ужас.

Но так или иначе, просто развернуться и уйти, не привлекая внимания, она уже не могла. К счастью, в зале находилось несколько кресел по углам. Одно из них было занято мрачным пожилым мужчиной, хмуро потягивавшим вино в стороне от компании молодёжи, и Магда тоже села в кресло на приличном расстоянии от него. Рядом немедленно очутился новый лакей, услужливо поинтересовавшийся пристрастиями молодого лорда. Магда рассеянно попросила вина на его вкус, чем осчастливила слугу, которому не часто выпадал случай самовыразиться подобным образом, и ненадолго от него избавилась. Мужчины за карточным столом тем временем продолжали шутить и смеяться. Почти все они были молоды, и никого из них Магда не знала в лицо. Она пыталась вслушаться в их болтовню, но ничего не понимала и нервничала всё сильнее с каждой минутой, когда дверь с шумом распахнулась и в зал вошёл рослый человек с широкой улыбкой на скуластом лице.

– Шутки в сторону, милорды, – вы что, всерьез полагаете, будто… О! Глядите-ка, кто явился! – наперебой заговорили мужчины, шагая к вновьприбывшему и пожимая ему руки. Некоторые специально вставали, чтобы сделать шаг ему навстречу. Похоже, это была популярная фигура в клубе – а к новичкам, по счастью, никто не проявлял ни малейшего интереса. «Хотела бы я знать, как они встречают Эда», – подумала Магдалена.

– Фокстер, где тебя Молог носил? – перекрывая гул остальных голосов, спросил один из мужчин. – Я лучше не буду даже говорить тебе, что ты пропустил, не то ты убьёшь меня, как гонца, принесшего дурную весть.

– Верно, Блейз, верно! Не говори ему! Шлялся дьявол знает где, будет ему наука! – хохоча, подхватили остальные.

Фокстер, непонимающе улыбаясь, прошёл к игральному столу и сел на освободившееся место. Его немедленно обступили – было ясно, что, несмотря на подначки, присутствующие сгорают от желания поделиться свежей сплетней. Это до того походило на поведение их жён, когда они собирались вместе, что Магда с трудом сдержала смех – но ей немедленно расхотелось улыбаться, когда она перехватила взгляд мрачного господина, сидевшего отдельно ото всех. То ли он не знал, в чём дело, то ли отнюдь не разделял всеобщего веселья.

– Так что там стряслось? – спросил Фокстер, рассеянно сгребая карты. – Ну, кто со мной сегодня? Блейз, Аленви… Твисто, может, ты? Давай. Джексит, я помню про долг, но не сегодня, ладно? Без обид…

– О да, обид на сегодня довольно, – со смехом сказал долговязый юнец с едва пробившимся над губой пушком, садясь напротив него. Двое других тоже заняли места, остальные сгрудились вокруг, попыхивая трубками и ухмыляясь.

– А что так? Кто и кого обидел? Уж не ты ли, Блейз, мой мальчик?

– Помилуй, делов-то было бы, если бы я! – расхохотался тот. – Ты знаешь, у меня обычно разговор короткий.

Мужчины взорвались хохотом. Магда смотрела на них, ничего не понимая и особенно остро чувствуя свою невероятную от них далёкость. Лакей поставил на подлокотник её кресла бокал, шепча что-то об урожае одиннадцатого года, но она едва заметила его и чуть не сшибла бокал локтем. «Выпью и уйду, – решила Магда. – Всё равно мне нечего здесь делать».

– Так что за обида? Довольно томить, господа, выкладывайте, – сказал Фокстер, небрежно сдавая карты.

– О, это невозможно пересказать, это надо было видеть, – закатил глаза Блейз. – Но так и быть, я скажу, слушай… Эфрин и Бристансон завтра дерутся на дуэли!

Рука, с ленивым изяществом раскидывавшая карты, замерла над сукном. Фокстер не улыбнулся, только его глаза расширились.

– Бристансон? – переспросил он. – С… Эфрином?!

– В том-то и соль анекдота, – усмехнулся другой партнёр, но в наступившей тишине смешок прозвучал фальшиво.

– Да он в своём уме?!

– В тот миг, вероятно, временно из него вышел. Но тогда это никому не показалось странным… верно, лорды?

– Не то слово, – отозвался один из зрителей. – Веришь, Фокстер, мне и самому хотелось надавать этому щенку пощёчин, боюсь, на месте Бристансона я бы не удержался. Но Сальдо – ходячее благородство, ты же знаешь, он жаждет удовлетвориться по всем правилам…

– Вы хотите сказать, – перебил Фокстер, – что Сальдо из клана Бристансон бросил вызов безродному выскочке Эфрину? Именно это вас так развеселило, милорды?

Никто не ответил. Фокстер швырнул карты на стол.

– Быть может, кто-нибудь из вас объяснит мне, что в этом смешного? – сухо спросил он.

– Ну, я же говорю, это надо было видеть, – неловко улыбаясь, отозвался наконец Блейз. – Никто толком и не понял, что случилось – я не понял, во всяком случае. Сперва они даже не разговаривали – ну, ты знаешь, какого мнения Бристансон об Эфрине…

– Такого же, как и все благородные люди, – холодно перебил Фокстер.

– И тем не менее ты играешь с ним в карты, как и все мы, – встрял мужчина, сидевший между Блейзом и Фокстером.

Тот пришпилил его взглядом к спинке кресла.

– Я терплю его здесь, так же как и любой из вас, Твисто, – чеканя слова, ответил он. – Но пусть выйдет вперёд тот, кто видел меня за одним столом с этим смердом. Я готов спросить с него за такие слова.

– Ох, будет вам, – вмешался кто-то из стоящих. – Довольно одного вызова за ночь.

– Так как это вышло? – тут же спросил Фокстер.

– Как это обычно выходит. Бристансон с Пиллано спорили о соколах – ну, ты знаешь, у Пиллано пунктик на этом. Эфрин влез в разговор и моментально перетянул его на себя. Неожиданно согласился с Пиллано насчёт соколиц – хотя я своими ушами слышал, как он на прошлой неделе говорил, будто считает их разведение бабской придурью…

– Ближе к делу! – рявкнул Фокстер.

Блейз пожал плечами:

– Гилас знает, как это вышло, Тед. Бристансона, конечно, взбесило, что этот щенок влез в разговор, ещё и отбил у него собеседника. Но ты знаешь его характер, он никогда не полезет на рожон. Они стали спорить о соколах втроём, это было любопытно – Эфрин, как всегда, за словом в карман не лез… И будто нарочно делал всё, чтобы оскорбить Сальдо.

– Оскорбить?

– Нет, не прямо… ничего такого он не говорил, но тон и взгляд у него были такие, будто он считает Бристансона полным ничтожеством и бездарем во всём, что касается соколов, и будто это Бристансон встрял в чужой разговор, а не он. В конце концов Сальдо вышел из себя и заявил, что Эфрин сам ничего не смыслит в охоте и только языком трепать горазд… и тогда… ох…

– И тогда, – торжественно закончил один из мужчин, – Эфрин говорит: «Вы несправедливы, милорд, мой язык горазд вовсе не только на трёп, и вы о том можете с определённостью узнать у леди Чаттоны!»

Мужчины снова зашлись хохотом. Фокстер недоуменно приподнял брови.

– Эфрин навещает «Вечный сад»? Я ничуть не удивлён. Но при чём тут Сальдо, разве он…

– О, Тед, – ощерившись, с деланным участием протянул Блейз. – Ты всегда узнаёшь новости последним. Госпожа Чаттона уже третий месяц принимает нашего Сальдо у себя в частном порядке, и уверяла его, будто ни с кем другим не делит постель. Наш Сальдо, разумеется, сперва не поверил, но Эфрин немедленно посвятил его – а заодно и всех нас – в столь деликатные подробности, что сомнений не осталось никаких…

– Бристансон вызвал Эфрина на дуэль из-за шлюхи?

– Думаю, намного сильнее его задело то, что ему подсунули лежалый товар, – развёл руками Блейз. – Чаттона выдурила у него кучу денег, заливая, будто никому больше не даёт. Эфрин всего лишь развеял иллюзии. Бедняга Сальдо, он просто озверел…

– Хотел драться тут же. Что было за представление!

– Еле их разняли.

– Это следовало видеть, Фокстер!

Фокстер молча слушал сбивчивые восторги товарищей. Он не смотрел ни на кого из них – только перед собой. Потом его взгляд задержался на мрачном человеке в другом конце зала, затем на Блейзе.

– Он уже выбрал секунданта?

– Выбрал? Слышали? – заговорили между собой мужчины. – Нет, не выбрал. Кажется, нет.

Фокстер отодвинул стул и встал.

– Прошу простить меня, милорды. Я должен ехать. Благодарю вас за своевременные сведения. Где эти двое сейчас?

– С Эфрином ты разминулся на четверть часа, он сказал, что едет в замок. Бристансон ушёл сразу, должно быть, домой…

– Благодарю, – сказал Фокстер и вышел.

Магда поставила бокал, который все прошедшие минуты судорожно стискивала в руках, встала и вышла следом. На плечи ей накинули плащ, яркий зал сменился полумраком коридора и теменью улиц, но она не заметила ничего этого, как не замечала и Тедора Фокстера, шедшего прямо перед ней.

Магдалена Фосиган вскочила в седло и, вонзив шпоры в бока кобылы, сорвалась в галоп.

Так это правда. Всё, что сказал Рикки – правда. Её муж собирался драться на дуэли с Сальдо Бристансоном. Из-за женщины. Из-за шлюхи.

И тех, кто не находил это событие смешным, оно приводило в ярость.

«О боги, – стучало в висках Магдалены, задыхавшейся от горечи, злости и стыда. – Боги, какая низость, какая глупость и гнусность, и как он посмел… и как они посмели так говорить о нём?!» Они даже называли его Эфрином – Эфрином, тогда как он вот уже год как стал Фосиганом. Стал благодаря женитьбе на ней… и как же она ненавидела его за это в первые дни их брака! Или нет, в первые часы… в первые минуты. В первые мгновения, когда только увидела его, своего будущего мужа и господина, стоя у алтаря в храме Гилас. Она ненавидела его заранее, лишь только узнала, что отец отдал её незнакомцу – безродному, нищему, бог знает откуда взявшемуся. Не то чтобы она была удивлена. Да, она Фосиган, но в то же время – бастард, а бастардам не положены блестящие партии. Но даже будучи дочерью замковой прачки, Магда оставалась также дочерью Георга Фосигана и считала, что заслуживает лучшей доли, чем насильный брак с безродным смердом, у которого нет даже родового имени, только собственное – Эд…

Это имя она беззвучно шептала, а потом выкрикивала ему в лицо ночью того же дня, выгибаясь и извиваясь под ним, как последняя потаскуха, умирая от наслаждения, которого никогда не знала раньше, хотя впервые отдалась мужчине в тринадцать лет. Мужчине… мужчины ли это были? Нет, впервые в жизни она увидела мужчину, когда безродный Эд Эфрин в белых одеждах новобрачного ступил к алтарю Гилас, протянул ей руку и улыбнулся уверенно и спокойно.

Так Магдалена Фосиган, любимейшая из незаконных детей конунга, стала женой самого скандального, самого презренного и самого странного человека в Сотелсхейме.

«Они не смеют. Не смеют. Так. Говорить. О нём. О боже. Гилас, помилуй меня и пощади. Так это правда. Это всё правда», – думала Магдалена, и встречный ветер, бьющий в лицо от бешеной скачки, срывал слёзы с её лица. Конечно, она знала, что Эд изменяет ей… иногда… ведь он мужчина, а все мужчины имеют любовниц, если только не заняты войной. Впрочем, в отличие от большинства женщин, обитавших в Верхнем городе, Магда считала, что лучше всё же война, чем любовница. Однако до тех пор, пока мужа удовлетворяли шлюхи, она соглашалась закрывать глаза и на это. Но, Гилас, дуэль… дуэль из-за одной из них. Явное предпочтение. Защита чести… чести? Чьей чести, хотелось бы знать? Этой «леди Чаттоны», как её глумливо называли мужчины в «Серебряном роге», или чести Эда, у которого не было её ни по происхождению, ни по праву? «Он дерётся за эту женщину, – подумала Магда, чувствуя, как лицо заливает кровь. – За неё, а не за себя. Хотя он единственный тут оскорблён».

Боги, если бы она была мужчиной! Не маскарадным мальчиком, а настоящим мужчиной – если бы, надев платье Эда, она могла бы взять его меч, его силу, его дерзость, его беспечную ледяную злость! Тогда она сама вызвала бы их – тех, кто называл его Эфрином, мерзавцем и щенком, – всех их вместе и каждого по отдельности, и прежде всего этого Фокстера, этого холодного сноба, который считал, что Эд недостоин даже того, чтобы кто-либо из благородных бросил ему вызов…

Фокстера, который считал, что женитьба на незаконнорожденной не способна облагородить, пусть даже она бастард самого конунга.

Магда шумно всхлипнула и закусила костяшку пальца. Ничего. Ничего. Всё пройдёт. Ничего не случилось. Ссора пустяшная: она сама только что убедилась, что никто не воспринимает этот вызов всерьёз. Фокстер сейчас наверняка мчится к Бристансону. Быть может, он отговорит друга от поединка. Если же нет… если нет – что ж, они будут драться до первой крови, как и всегда на дуэлях такого рода. Смертные поединки возможны только в рамках судейства, при защите преступника, – иное запрещено. Магда мысленно благословила отца за то, что он в мудрости своей издал этот указ. Даже в припадке своей невообразимой дерзости Эд не станет противиться воле конунга – он слишком многим ему обязан. Значит, будет дуэль до первой крови… «И пусть, – подумала Магда, – пускай ему пустят кровь, пускай моему Эду, моему бессердечному белому солнцу, пустят кровь. Пускай она брызнет из него вместе с ядом, вместе с соками той женщины, к которой он ходил, пускай всё это выйдет прочь и никогда не вернётся назад. А я буду рядом, думала Магда Фосиган, капая слезами на гриву кобылы, – я буду там и подхвачу его, и обниму, и отнесу домой, и буду целовать, пока его раны не затянутся, пока он не увидит меня… пока не посмотрит, как тогда, когда подошёл к алтарю и протянул мне руку.

И когда мы будем вот так смотреть друг на друга, никто не посмеет назвать его выскочкой, а меня бастардом. Но даже если и назовут, пусть – мы не услышим».

Магдалена покачнулась в седле и, вскинувшись, вцепилась в гриву кобылы. Та недовольно заржала и повела головой. Они стояли за воротами, на территории Верхнего города. Перед лицом Магды пылал огонь факела в поднятой руке стражника.

– Миледи? Я могу вам помочь?

Миледи?.. Магда испуганно вскинулась – и растрепавшиеся волосы хлестнули её по лицу. Капюшон соскользнул с головы, коса распустилась, а она этого даже не заметила. Что ж, не страшно – всё, что хотела, она уже сделала…

Всё? В самом деле?

В четверть часа пополуночи, третьего дня последнего летнего месяца Магдалена Фосиган отправилась искать своего мужа. Время шло к трём, а она его так и не отыскала. Так и не отыскала и не надавала пощёчин по его красивому наглому лицу.

– Я должна проехать в замок, – сказала Магдалена.

Стражник покачала головой.

– Замковые ворота не откроются до рассвета, миледи. Позвольте провести вас домой.

– Нет. Не надо… Я знаю дорогу, – сказала Магда и, движением головы откинув волосы за спину, тронула коленями бока кобылы. Патрульный отошёл в сторону – в Верхнем городе стража была любезна и обходительна с горожанами, зная, что почти все они – Фосиганы либо ближайшие септы Фосиганов. Верхний Сотелсхейм был жилищем жрецов Гилас, войск и самого цвета бертанской знати, но иногда, и даже чаще, чем жилищем, для всех них он был тюрьмой.

Дом Магдалены находился восточнее ворот, почти у самой стены, отделявшей замок конунга от Верхнего города. Дорога туда вела одна, и у Магды было время решить, что ей делать теперь. Одно из двух: либо Эда, как всех прочих, завернули на дороге к замку, и тогда он почти наверняка вернулся домой, либо его пропустили. Последнее означало лишь одно: Эда потребовал к себе конунг. Маловероятно, что это связано с дуэлью, – шпионы Фосиганов, конечно, расторопны, но вряд ли врываются к своему господину с докладом посреди ночи, если только это не дело государственной важности, а насколько Магда могла судить, ничем подобным тут не пахло. Значит… значит, отец просто захотел увидеть Эда. И одна Гилас знает, зачем. Магда никогда не спрашивала Эда об этом, и даже если бы спросила, то в ответ получила бы только привычную небрежную улыбку.

Что ж, если Эд и правда у лорда Грегора, Магдалена не имела ни права, ни оснований его упрекать. Так что, с какой стороны ни глянь, единственным разумным решением было ехать домой и ложиться спать… или хотя бы попытаться уснуть.

Но разве можно ждать от женщины, которая бродит ночами по Нижнему городу, переодетая в мужское платье, что она поступит разумно?

У внутренней стены не было патруля – по крайней мере, со стороны города. Ворота, разумеется, оказались заперты; Магда увидела это издалека и не стала подъезжать ближе. Съехав с дороги на высаженную аккуратным кустарником обочину и отъехав в как можно более глубокую тень, подальше от света придорожных факелов, Магда придержала кобылу и повернулась лицом к воротам, поглаживая лошадь по морде и не отводя взгляда от замковых ворот.

Так она простояла два часа.

Ещё не светало, но небо над замком начало мутнеть и воздух набух предрассветной сыростью – это единственное время суток, которое напоминало о том, что нынешний летний месяц всё же последний и следом за ним придёт осень, – словом, была всё ещё ночь, хотя она и кончалась, когда калитка замковых ворот открылась и сквозь неё проехал всадник. Магдалена смотрела на него какое-то время, не выходя из оторопи, в которую её ввергло долгое ожидание и неподвижность. Всадник двигался спокойно, неторопливо; он явно никуда не спешил и ни от кого не прятался, и это было странно, потому что человека, выезжающего из дому до рассвета, ждёт либо дальний путь, либо слежка. Однако этот человек просто выехал из замка Фосиган в пять часов утра – видать, не спалось ему, только и всего. Он пустил коня лёгкой рысью, оглушительно звеня подковами по мощёной дороге. В преддверии утра, когда смолкли даже шаги расслабившихся под конец дежурства патрульных, это был единственный звук, смущавший ленивый покой Верхнего Сотелсхейма.

Магда тронула морду кобылы ладонью.

– Тихо, – прошептала она. – Тихо, милая, я тебя прошу, только тихо.

Теперь, при неумолимо разгорающемся свете утра, она видела, до чего же проигрышную позицию заняла. Кустарник рос низко, кругом не было ни деревца, и приближавшийся всадник мог видеть её так же ясно, как и она его. Негнущимися пальцами Магда натянула на голову капюшон. Надо было просто сорваться с места и умчаться – он не стал бы её преследовать. Но руки словно приросли к уздечке, а ноги – к стременам, и она не могла пошевелить ни единым мускулом. Просто смотрела, как её муж едет к ней, и слышала, что он насвистывает. Судя по всему, у него было прекрасное настроение.

– Доброго вам утра, мой лорд, – сказал Эд, поравнявшись со своей женой и тронув висок двумя пальцами в знак фамильярного приветствия.

Магда кивнула, не глядя ему в лицо. Он проехал мимо, не взглянув на неё и продолжая насвистывать. Ему не было никакого дела до подозрительных типов, ошивающихся у замковой стены в пять утра. «Я могла быть убийцей, – подумала Магда. – Могла воткнуть стилет ему под ребро, когда он проезжал мимо меня, на расстоянии вытянутой руки. Это было бы так просто – он ведь не носит кольчугу. Говорит, это страшно неудобно и к тому же бессмысленно – когда на роду написано, тогда и помрёшь…»

Он ехал вниз по дороге. Он возвращался в Нижний город, а Магда смотрела ему вслед.

Застоявшаяся кобыла укоризненно всхрапнула. К Магде вернулась способность управлять своим телом.

– Тише, милая, – сказала она. – Тише.

У её супруга была длинная ночь, но, похоже, он не намеревался так скоро её заканчивать. Что ж, жена должна делить с мужем все тяготы, выпавшие на его долю, разве нет?

На сей раз она не выпускала Эда из виду. Ворота в Нижний город уже открыли, и оба они проехали беспрепятственно. Улицы пустовали, хотя кое-где уже выползали из своих нор нищие, чьи трудовые будни начинались чуть свет. Сперва Эд ехал по направлению к кварталу Тафи, но потом резко свернул на развилке к югу. Если бы дело происходило днём, Магда почти наверняка не успела бы заметить этого манёвра и потеряла бы мужа в толпе, но сейчас на маленькой площади перед развилкой был только золотарь, копавшийся в сточной канаве. Магда обогнула его по широкой дуге – и внезапно поняла, что Эд этого не сделал, и даже не прикрыл нос, проезжая мимо отходника.

Ещё она поняла, что он направляется в ремесленный район.

Ничего не понимая, Магда двинулась следом. Здесь не было ни особняков знати, ни весёлых домов, ни даже богатых лавок – все они остались ближе к торговой площади и центру города. Заставив коня ускорить шаг, Эд продвигался в глубь лабиринта замызганных невзрачных улочек, названий которых Магда не знала. Да это было и ни к чему, потому что никто из благородных, всю жизнь проживших в Сотелсхейме, никогда не попадал в этот район. Тут были ряды ткачей, маляров, сапожников, прачек и мебельщиков, стеклодувов и бочаров, и знатные леди вроде Магдалены Фосиган в большинстве своём даже не знали, чем занимаются все эти люди. Магда знала, потому что её статус бастарда в некотором роде стирал границу между нею и этим миром, но в то же время она была любимым бастардом конунга, а потому никогда этого мира не видела. Зато Эд, судя по уверенности, с которой он петлял среди немыслимых переулков, почти мгновенно сменявших друг друга и так непохожих на строгие правильные линии богатых кварталов, выдавало в нём большого знатока местности. Магда потеряла его и несколько минут металась по оживавшим улочкам, прежде чем поймала наконец взглядом знакомый белый плащ, мелькнувший перед очередным поворотом.

У этого поворота она и остановилась.

Улочка, которую выбрал Эд, ничем не отличалась от всех остальных – разве что глухая вонь, доносимая крепнущим ветерком, свидетельствовала о близком соседстве трущоб. По обеим сторонам улочки тянулись хилые одноэтажные домики с соломенными крышами. Сточная канава здесь была почти такой же ширины, как и дорога. Чистили её намного реже, чем стоки в центре города, и кобыла Магды волновалась и гневно раздувала ноздри, пятясь от зловонной лужи.

– Тише, милая, пожалуйста, – прошептала Магдалена, не отрывая глаз от Эда, который, спешившись, подошёл к двери, не отличавшейся от всех остальных. Впрочем, нет, кое-чем всё же отличавшейся: под стрехой крыши Магда заметила небольшую деревянную вывеску, на которой красной краской была просто, но чётко и даже красиво нарисована змея, заглотившая собственный хвост.

Эд постучал, по-прежнему спокойно, не таясь и никуда не спеша, как будто знал, что его ждут здесь. Его и правда ждали: дверь отворилась почти тотчас же. Любой дворянин на месте Эда, взбреди ему в голову посетить подобное место, воровато оглянулся бы и опасливо скользнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь…

Но Эд из города Эфрин не был дворянином. Он был смердом, которого возвысил конунг, и смердом остался. Поэтому он не стал оглядываться.

Та, кто открыла дверь, шагнула на порог, закинула руки Эду на шею и приникла к его рту долгим, исступлённым поцелуем. Она правда его ждала, и, судя по всему, ожидание было долгим. Крепкие руки Эда легли ей на талию, быстро и плавно притянули к себе, и женщина чуть не задохнулась, но не оторвалась от его губ.

Они не прятались. Их заливало светом взошедшее солнце.

– Су-ударь… су-ударь, да-айте моне-етку.

Маленькая грязная лапка дёргала Магдалену за сапог.

Магда посмотрела вниз, на чумазую рожицу ребёнка, возраст и пол которого было невозможно определить. Оглянулась, сквозь застилавший глаза туман различая обращённые к ней лица, удивлённые, тупые, как у овец. Они все смотрели на неё, и никто не смотрел на её мужа, целовавшего в пяти шагах от них какую-то женщину. К этому-то зрелищу они, похоже, привыкли – а незнакомый лорд был в новинку.

Магда отстегнула от пояса кошелёк и разжала пальцы. Тяжёлый мешочек, набитый серебром, хлюпнулся в грязь. Бесполое дитя выпустило сапог Магды и, истошно завопив, кинулось наземь. К нему немедленно подоспела стайка соперников. С этой отчаянной потасовкой и с неистово целующейся парой Нижний Сотелсхейм вступил в новый день, а жизнь Магдалены Фосиган начала подходить к концу.

– Моё-ё! Это моё, да-а-ай! Ма-а-а!