В объятиях Водолея Роуз Макс

***

Мужчина стоял в паре метров от меня. Уже изрядно выпивший, с трудом удерживающий равновесие, он облокотился на раковину и посмотрел в зеркало. Несколько секунд он стоял неподвижно, изучая свое отражение, потом включил воду и стал умываться.

– Учитывая ваше состояние, могу предложить вам хороший абсорбент, – тоненьким голоском произнес медицинский автомат, – это средство выведет все токсины из организма и поможет прояснить разум.

Мужчина что-то прокряхтел в ответ, однако было слышно, как он сунул карточку в автомат и начал нажимать на клавиши.

– Спасибо что воспользовались услугами Центра здравоохранения. Удачного вам дня.

Он что-то пробормотал, а потом снова принялся умываться. Момент был самый подходящий, ждать другого не имело смысла. Я резким движением открыл дверь туалетной кабинки, в которой прятался, и напал на него: сначала ударил ребром ладони по шее, потом быстро развернул его громоздкое тело и нанес удар в переносицу, отчего он завалился назад и мешком упал пол.

Лежа на полу и прижимая рукой кровоточащий нос, мужчина очумело оглядел меня.

– Кто вы, черт возьми? – хрипло спросил он.

Я ничего ему не ответил, только засунул руку за пояс, вытащил «Мститель» с навинченным глушителем и направил ему в область груди. Мужчина сразу зашевелился и, забыв про свой нос, попытался встать, отталкивая меня. Его движения были хаотичны и сильно мешали мне, поэтому пришлось успокоить его сильным пинком в живот. Мужчина застонал и загнулся калачиком. Пинок в грудь заставил его снова разогнуться. Во избежание подобных инцидентов, я поставил ногу ему между ног и несильно надавил.

Он взвыл, и глаз потекли слезы. Только теперь я полностью разглядел его: на вид около сорока, средней длинны волосы, намазанные чем-то блестящим, дорогой замшевый пиджак, начищенные туфли со шнурками и жалкая гримаса страха и безнадежности на лице. Несмотря на все отвращение и презрение, которое я к нему испытывал, его манера одеваться в стиле ретро заслужила моего уважение.

Кроме нас здесь никого не было, на секунду стало очень тихо – был слышно лишь гул работающей вентиляции. Место было выбрано мной не случайно – мой клиент часто бывал в этом баре, предаваясь всем возможным вариантам порока, которых в этом месте было в избытке: любой наркотик, море амброзии, любые сексуальные удовольствия, причем не только традиционные. К тому же бар располагался в криминальном районе города и являлся важной его составляющей. В туалете постоянно находили трупов, один в неделю – точно, поэтому все располагало к тому, чтобы «поработать» с клиентом здесь.

– Нет, пожалуйста, не надо, – взмолился он, – у меня семья, у меня дочка…

– Я знаю, ее зовут Наташа, если не ошибаюсь?

На секунду в его взгляде проскользнуло удивление, но потом снова хлынули слезы, глаза его сузились настолько, что стал похож на азиата.

– Не бойтесь, мы просто поговорили. Она прекрасная девушка, только проблема в том, что она больше не считает вас своим отцом. Жена? Думаю, она только обрадуется вашей смерти, особенно после всех женщин, мужчин и… детей, с которыми вы спали.

Его лицо искривилось еще сильнее, он продолжал размеренно выть, а потом разрыдался в полную силу. Отчаяние, безнадежность, безвыходность… человек так предсказуем, подобное поведение предугадать очень легко. И этот тип должен был умереть чисто по человеческим причинам, а не потому, что так решил заказчик. Я только что вспомнил этот момент, да-да, тот самый, за который этот субъект уж точно должен получить по заслугам.

Я выпрямился, навел пистолет ему на лоб, потом перевел в область руки. Раздался хлопок, из «Мстителя» выскочила гильза и с насыщенным звоном упала на кафельный пол. Мужчина протяжно вскрикнул, тут же схватил свою поврежденную руку другой рукой и поднес к груди. Я присел над ним, вытащил из его нагрудного кармана носовой платок и сунул ему в рот. От боли он сжал его так сильно, что послышался хруст зубов от чрезмерного давления. Средний палец, который раньше был единым целым с правой кистью теперь лежал на полу в луже крови.

– Когда я слышу, что в Церкви адепты так называемого «мира и любви» развращают маленьких мальчиков, то прихожу в ярость, но когда отец насилует свою дочь, это не заслуживает никакой пощады.

– Нет, нет…

– Нет? – взбесился вдруг я, – собственно, почему нет? неужели вы думаете, что такое вам сойдет с рук? Это низко и недостойно, так не поступают даже животные!

Какое-то странное чувство овладело мной. Странно, что чувства вообще имели место быть: это непрофессионально, совсем не похоже на меня. Я выплеснул эмоции, хотя не должен был этого делать! Надо срочно взять себя в руки. Для этого я подумал о профессиональной стороне дела – сколько эонов я получу по выполнении задания, как буду готовить следующее дело и тому подобное. Даже вспомнил в деталях кабинет Паркера и «Мону Лизу», висящую в коридоре. Именно она вернула меня в рабочую атмосферу, остудив пыл и выключив эмоции.

Мужчина продолжал стонать и рыдать. Я перевел дыхание, глубоко вздохнул, проверил обойму, вставил ее обратно и перезарядил пистолет. Потом снова навел на него, теперь уже в область головы.

– Пожалуйста, – снова взмолился он, – ведь сегодня Новый год, новая эра. Я… я клянусь, Боже! Клянусь измениться.

– Такие как вы никогда не изменяться! – крикнул я, – и эра Водолея не исправит вас! Ничто вас не исправит!

Я еще раз глубоко вздохнул, и, тем самым, окончательно привел мысли в порядок. Снова ровный поток, никакой тревоги, никаких эмоций вообще, только чистое сознание. Ровная линия. На моем лице появилась мягкая улыбка Моны Лизы.

– Извините за то, что сорвался. Ваш случай вполне подходит к вашему стилю. Кстати, вы знакомы с работами Зигмунда Фрейда? – спросил вдруг я, он не ответил, продолжая стонать, – Видимо, вы так и не смогли пересилить свое влечение к матери и воплотили это в своей дочери. Предсказуемо!..

– Не надо! – высоким голосом завопил он, – не надо!..

– Никакого развития, – продолжал я свою странную речь, – а ведь оно должно быть, несмотря ни на что. Жан Пиаже говорил, что обучение плетется в хвосте у развития, а Выготский думал наоборот. Но сейчас я выдвигаю новую теорию. Настает момент, когда развитие прекращается, оно останавливается, а потом молниеносно падает на животный уровень и вы – первый мой наблюдаемый объект. Я обязательно упомяну вас в своей диссертации.

Раздался хлопок, потом еще два. Стоны затихли, единственным звуком было звонкое эхо упавших на пол гильз.

Я вышел из бара и, ступив на эскалатор, направился домой, хотя сейчас логичнее было бы поймать такси, отправиться в контору и забрать деньги. До нее эскалатор шел почти прямо, а до дома надо переходить минимум на три. Однако, решение было окончательным.

Сегодня у меня был выплеск эмоций, первый за несколько лет. Если его заметят, то решат, что я уже не гожусь для подобной работы. Чувства переполняли меня, я буквально начал мыслить через них. Мыслить так, как это делает сейчас большинство людей на планете.

Меня не покидали риторические вопросы, основанные на глупом желании получить хоть какой-то ответ: почему люди бывают такими, как мой клиент? почему бывают инфантильные безумцы вроде моей бывшей жены? и почему есть такие как я? Ответов я, конечно, не получил, однако начал осознавать, что какая-то часть меня начала изменяться, а перемены всегда сопряжены с кризисом, особенно такие, которые не зависят от меня. Конечно, пока это было лишь смутным ощущением, почти незаметным, как быстро пронесшаяся тень перед глазами. Это было похоже на чувство предстоящей потери, но потеря здесь граничила с приобретением: что-то теряешь, что-то находишь, так всегда. Но что я теряю, а что приобретаю, оставалось загадкой.

Эскалатор начал разворачиваться, поэтому я сошел с него и перешел на другой. Здесь ко мне прицепился какой-то нищий с восторженной улыбкой на лице.

– Доброго вам здравия, господин!

– Перестань! – отрезал я, – какой я тебе господин?

– Вы – господин над самим собой. Радуйтесь! Эра Водолея вступает в свои законные права, наступает время приобретений и время счастья. Вы можете приблизить его.

Я только усмехнулся. Боже, старая песня!

– И как же?

– Вы конечно заметили перемены в мире. Еще как заметили! они никого не оставляют в стороне. Войн и Кризиса больше нет, нищета практически искоренена и люди наслаждаются жизнью. Вы можете помочь себе и всей Вселенной; помогите несчастному, который перед вами, несколькими эонами.

Я глубоко вздохнул, залез в карман и вытащил эон-карту. Потом поднес ее к шее нищего и нажал на голографическом дисплее цифры 1 и 0.

– Десяти тебе должно хватить на то, чтобы как следует напиться.

Нищий отстранился и исподлобья посмотрел на меня. Казалось, он был сильно поражен и даже обижен моими словами, однако, я и не думал извиняться.

– Зря вы так. Я ведь совсем не принимаю амброзии. Эти деньги помогут мне протянуть еще немного, пока не наступит новая эра и мир в одночасье не измениться. Тогда я перестану нуждаться в деньгах и обязательно отблагодарю вас, господин.

– Не стоит утруждать себя, – бросил я и сошел с эскалатора.

***

Вечер наступил неожиданно. Буквально пару минут назад, когда я разговаривал с нищим, на улице светило солнце. Когда я оказался в своей квартире и подошел к окну, то смотрел уже на вечерний город, погруженный в бирюзовые сумерки.

Я нажал кнопку на раме и стекло мгновенно исчезло; теплый воздух улицы смещался с прохладой комнаты, оба этих потока обняли меня с разных сторон. Этот вечер был, вероятно, самым оживленным, который когда-либо видел Город N за все время своего существования. Я глянул на соседние дома: света там практически не было, а, следовательно, в них не было людей. Однако улицы были сейчас морем огней, фонари светились как никогда ярко, в разных частях неба вспыхивали разноцветные фейерверки. Стоял гул, который все нарастал и нарастал – это все больше и больше людей, покидая свои дома, выходили на улицу. Один паренек из толпы заметил меня в оконном проеме. Потом он позвал своих друзей и вскоре добрый десяток человек стал хохотать над ненормальным, который в такой вечер остался дома. Я нажал на кнопку – снова появилось стекло, затем еще раз – и оно стало черным, оградив меня от окружающего мира.

Я лег на воздушный диван и, закрыв глаза, не заметил, как заснул. Проснулся и сразу глянул на старые аналоговые часы – без пятнадцати двенадцать. Я медленно встал, подошел к окну и снова убрал стекло. Людей в парке стало раз в пять больше, они, в данный момент потерявшие индивидуальности, слились для меня в одну аморфную массу и стали цельным организмом – толпой, жаждущей великих событий.

В доме напротив свет горел лишь в одной квартире: либо хозяева забыли выключить его, выбегая на улицу, либо там прячется кто-то похожий на меня – человек, которому все происходящее кажется нелепостью, ошибкой и полнейшим декадансом. Гул на улице усилился, уже не было слышно отдельных голосов, они слились в единый вой толпы. И этот вой выражал одно – всеобщее ликование в связи с этим переломным и поистине великим моментом для человечества – окончанием эры Рыб и переходом в эру Водолея.

По заверениям политиков, Новый год должен стать особенной вехой в истории; всемирное объединение, наконец, закончиться, знаменуя собой начало Золотого века. Немногочисленные из оставшихся ученых говорили о том, что этот год ознаменует собой окончательный крах научного мировоззрения. Для них стало очевидно, что человек пошел по другому пути познания, отличному от научного. Он начал понимать и осознавать всю бесконечность и многогранность Вселенной, те вещи, которые наука так и не смогла в полной мере объяснить. То же самое касалось и религиозных структур, которые всячески пытались собрать крупицы того, что осталось от их веры, однако им, в отличие от ученых, было гораздо труднее признавать, что религия уходит в историю.

У меня же не было конкретного мнения на счет того, что же ждет человечество в эру Водолея, особенно сейчас, когда до нее считанные минуты. По правде говоря, мне было все равно. Мой разум еще не был готов к такому переходу, и я не знал, будет ли он готов к изменениям вообще. Вся моя предыдущая жизнь была ровной, а теперь, когда человечество просто помешалось на этой глобальной смене жизненной парадигмы, я просто не мог найти себе места.

До полуночи оставалось десять минут, когда я услышал звонок терминала.

– Входящий звонок, – ровно сказал женский голос.

Я отошел от окна и подошел к видеофону.

– От кого?

– Это Марта.

Я вздохнул. Разговаривать с ней мне сейчас не хотелось. Несложно было предположить, о чем будет наш разговор, мне ужасно не хотелось общаться с ней, однако ради приличия ответить было нужно.

– Хорошо, – сказал я, – соединяй.

Голографическая панель замигала и через секунду на ней появилась фигура Марты. Она была одета в темное вечернее платье, на голове была экстравагантная завивка. Казалось, что все ее тело, усеянное мелкими стразами, сияло, излучая бледный свет. По обстановке вокруг я понял, что она находиться в каком-то ресторане.

– Здравствуй, Натан! – воскликнула она, – с Новой эрой, дорогой!

Я кисло улыбнулся, потом выпрямился и сухо поздравил ее.

– Неужели тебе совсем некуда пойти? почему ты дома?

– Мест много, Марта. Я просто хочу побыть один.

– Смена эр происходит не каждый день. Как ты смотришь на то, чтобы приехать к нам, в «Репаблик»? Мы собрались коллективом из Академии, так что большинство ты сразу узнаешь.

У меня не было никакого желания встречаться с этими людьми. Они, сначала казавшиеся мне умными, мудрыми и приятными в общении, с наступлением новой эры легко отказались от своих старых взглядов и стали похожи на детей, которым дали новую игрушку. Общения с ними я бы не смог стерпеть.

– Нет, Марта, я, пожалуй, останусь дома. Спасибо за приглашение.

Она еще некоторое время настаивала на том, чтобы я приехал, но решение было окончательным. Тогда она, немного разочарованная, но все же радостная, двинулась вперед и, насколько позволял голографический передатчик, подошла ко мне и обняла.

– Загадай желание, – сказала она, – самое сокровенное, и оно исполниться.

Я только усмехнулся.

– Ты странно говоришь для девушки, которая всю жизнь отдала на то, чтобы удержать науку на плаву!

– Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним. Я уже давно не верю в науку и не стараюсь удержать и спасти ее. Академия уже не та, что раньше. Она изменилась, мир изменился. Если не изменишься и ты, то не будешь жить. Ты сам часто мне это говорил.

– Те ценности, по которым я жил, давно разрушены. А сейчас рушится весь мир, и никто не знает, что будет после. Пожалуй, я не рискну примкнуть к нему.

Она опустила взгляд, а потом отошла от меня.

– Я всегда видела в тебе потенциал, но ты ничего не делаешь для его воплощения в жизнь, не развиваешь его. Поэтому мы и расстались.

– Хочешь сказать, что все из-за меня? – удивился я, – с моей стороны измен не было ни разу! если хотела поговорить об этом, надо было найти другое время. И еще – я до сих пор жду от тебя сигнатуры на бумагах о разводе.

С этими словами я прошел сквозь ее голограмму, подошел к пульту и отключил связь. Захотелось выпить, причем много. Я подошел к бару, взял стакан, как вдруг услышал бой курантов, отсчитывающих последние секунды уходящей эры. Я неосознанно задержал дыхание и замер, каждый удар раздавался в унисон с ударом моего сердца, к глазам подступили слезы.

И тогда мне открылось это чувство потери, которое я пережил несколько часов назад. Мне наконец стало ясно, что уходило из моей жизни – эта была сама жизнь, та жизнь, которой я жил до этого момента. Она безвозвратно покидала меня, и на ее месте не оставалось ничего. Я посмотрел на ликующую толпу за окном, на ту толпу, у которой все начиналось с чистого листа. Вместе с уходом эры Рыб в историю уходила и моя жизнь.

Внезапно раздался тихий высокочастотный треск. Я резко повернулся и увидел перед собой голограмму девушки в полный рост – виртуальный образ терминала, который я создал исходя из своего видения идеальной женщины (хотя до идеала она, конечно, не дотягивала). Она улыбнулась и протянула ко мне руки, будто желая обнять.

– С Новой эрой, Натан!

Я, поставил так и не налитый стакан обратно и лег на диван. Итак, свершилось. Настал тот момент, который еще несколько лет назад я ждал как ребенок своего дня рождения, ведь тогда я действительно верил, что мир и люди изменятся к лучшему, перестанут впадать в крайности и придут к равновесию. Я надеялся, что к этому моменту у меня будет любимая жена и минимум два ребенка, а вместо этого – оружие вековой давности с пафосным названием – «Мститель» – и сухое поздравление, которое выдает мне терминал. Во мне больше не было любви и чувств, были только мысли и моя личная отгороженность и даже неприязнь к окружающему миру. Лучше уж встречать Новый год в обществе виртуальной девушки, чем в компании тех взрослых детей, которыми сейчас наводнены улицы городов.

Итак, старый мир погружался в забвение, новый еще не появился, и у людей не осталось никакой опоры, кроме смутной надежды на то, что все будет хорошо. Такой была Марта, она искренне надеялась на счастливое будущее, я же видел в нем только упадок. Рождение философии эры Водолея было нашим Большим взрывом, и мы начали с невероятной скоростью отдаляться друг от друга подобно галактикам.

Конечно, так было не всегда. Первый месяц после свадьбы все было замечательно – поездки, романтические ужины, регулярные занятия любовью. Мы наслаждались друг другом, наслаждались миром вокруг нас и искренне верили в то, что это наслаждение продлиться вечно. А потом все рухнуло, неожиданно и безвозвратно.

Секта, проповедавшая идеи эры Водолея, появилась еще в прошлом веке, однако с тех пор претерпела много изменений и стала настоящим общественным и даже политических движением, совсем как христианство в период своего расцвета. Люди скандировали странные лозунги, восхваляя приход новой эры и принижая все достижения и знания, полученные за сотни лет истории. Ценности стали лживыми и надуманными, а чувства и мысли – шаблонными и не содержащими жизни.

И Марта буквально с первого дня загорелась новым веянием. Наши разговоры, прежде окрашенные неподдельной любовью и романтизмом, начали сводиться к бесконечным ссорам; на место ласковых слов тепла и нежности пришла ругань, а на место понимания – безразличие. Марта двигалась вперед как безумная, даже не понимая самой сути этого движения. Я же остался верен своим ценностям и идеалам и, как следствие, стал ее противником. Я никак не мог понять, почему Марта так быстро и легко могла отказаться от той жизни, которой жила до Кризиса; то знание, которое я получил за всю жизнь, было для меня свято, это был уникальный опыт и променивать его на иллюзорные возможности новой эры я не собирался. За это Марта называла меня черствым и ригидным эгоистом, не желающим понять ни ее, ни мир вокруг себя, а я же сравнивал ее с проституткой, которой неведомо понятие постоянства. Брань стала одним из главных факторов в наших отношениях, после чего мы расстались и я подал прощение о разводе.

Но настоящим поводом было другое событие, случившиеся в то время, когда мы еще жили вместе. Терминал сообщил мне о том, что запечатлел Марту в одной из голографических трансляций по Всемирному телевидению. Программа рассказывала о новых способах изучения реальности, пришедших на смену научным, в частности про ритуал «Постижение». Если не прибегать к терминологии сторонников эры Водолея, то процесс сводился к следующему: тридцать человек, носившие звания магистров, устроили самую настоящую оргию прямо в актовом зале Академии… и среди них была моя жена. После этого она дала интервью, в котором очень ярко описала свои переживания во время этого бешенного полового акта, сказав о том, что никогда в жизни не чувствовала ничего подобного. А в момент оргазма, как она заявила, ей явился Бог. Когда она вернулась домой, то я не заметил ни единого намека на то, что ей стыдно, что она сожалеет об этом или раскаивается. Теперь подобное поведение стало в порядке вещей.

***

Праздники растянулись на целых 2 недели, в течение которых рабочий процесс в Городе N будто остановился. Ни у кого не возникало ни малейшего желания заняться каким-либо делом, люди веселились и праздновали приход новой эры, в общественных парках образовались палаточные городки, в которых ночью происходили массовые совокупления подобные тому, в котором участвовала Марта. Окна моей квартиры как раз выходили на один из таких парков. В одну из ночей я проснулся от визжащих криков, громких взрывов и яркого света фейерверков, пришлось встать, включить полную звукоизоляцию и затемнить окна. А на утро я увидел около полутысячи людей, уснувших траве в парке, и все, как один, без одежды. Видимо ночью был просто праздник эротики, все дикие и похотливые желания вырвались наружу. И этот поток уже не сдержать, такое будет происходить и дальше…

Я же был сосредоточен и терпеливо ждал окончания второй недели этого радостного ада. Практически не выходил из дома, смотрел стреограммы, читал и чистил «Мститель». Моя контора была еще закрыта, что меня очень сильно удивило; юристы – люди старого склада ума, и по идее адвокатские дома должны были открыться сразу же после основных двухдневных выходных. Но приказы Магистрата не обсуждались, и Паркер, не желая привлекать внимание к своей фирме, подчинился и объявил 2 недели.

Однако, Академия, где работала моя бывшая жена, открылась через неделю после наступления новой эры, приказ коснулся всех, но только не сферы образования; в тот момент я сожалел, что ушел оттуда: работа в данный момент спасла бы меня и мое измученное сознание. Марта так и не подписала бумаги, и даже не выслала мне электронное подтверждение со своей сигнатурой, поэтому я, решив не дожидаться Паркера, отправился в Академию, чтобы самому решить данную ситуацию.

Академия дышала жизнью, движение в ней никогда не останавливалось, даже во времена, когда студентов не было. Я стоял около входа в главный корпус, который возвышался надо мной примерно метров на сто. Я удивился, почувствовав запах сирени и услышав спокойную релаксационную музыку, звучащую из динамиков. Имитация лета! как инфантильно! Люди на улице выглядели так, будто на них наложили какое-то заклятие – все стояли и улыбались, смотря в небо… как зомби. Музыка звучала где-то там, казалось, в небесах…

Я вошел в корпус, поднялся на третий этаж и вошел в кабинет Марты. Она выглядела почти так же, как когда я видел ее в последний раз: объемная экстравагантная прическа, короткое платье, туфли на высоком каблуке и – неизменный атрибут – широкая улыбка на лице. Как только она заметила мое появление в своем кабинете, то сразу одарила меня ей и бросилась обниматься.

– Натан! – воскликнула она, повиснув на моей шее, – как я рада тебя видеть! С новой эрой, дорогой!

Я поморщился (так, чтобы она не заметила) и отстранился; Только сейчас я заметил, что ее голос был схож с голосом моего терминала, когда тот находиться в режиме личного общения! Я чувствовал, что она действительно счастлива и рада меня видеть, такую лучезарную улыбку она никогда бы не смогла подделать.

– Как я рада, – повторила она, кивнув, – ты все-таки пришел.

– Да, – ответил я, – мне пришлось. Неужели нельзя было выслать сигнатуру?

– Я считала, что ты придешь потому, что тебе будет чем со мной поделиться, что ты откроешь для себя нечто новое в новой эре. Ну так?..

– Ничего подобного, – резко бросил я, – я пришел потому, что мне нужно тебя видеть, ибо процесс стоит на месте.

Она вздохнула и отошла к своему столу.

– Мой приход никак не было связан с тобой или с какими-то мифическими изменениями. Ничего не произошло, все по-прежнему.

Она пожала плечами.

– Очень жаль. Хорошо, что я – не ты, иначе умерла бы от скуки и тоски.

– Да, это точно! я уж никак не похож на тебя сегодняшнюю. Ты отреклась от себя, еще во время Кризиса…

– Хочешь сказать, что наш брак развалился только по этой причине? что я изменилась?

Я только пожал плечами.

– Ты прекрасно знаешь, почему он развалился! Я бы может и принял со временем твои изменения. Изменения, Марта! не измену!

Она легко улыбнулась.

– Ты говоришь о ритуале Постижения?

– Уж не знаю как это у вас там называется. Говорю о той групповухе, в которой ты участвовала и которой так гордишься.

– Боже, ты так жалок!

Она села и многозначительно посмотрела на меня. Под этим взглядом я чувствовал себя в высшей степени неуютно. Она давила на меня: своей волей, эмоциями и странной новой мудростью. Она уже Великий Магистр, а я всего лишь убийца. Когда-то Марта была для меня опорой этого мира, мира, который сейчас так сильно давил на меня, что у меня почти не осталось сил сопротивляться.

Но мне было все равно. Я давно перестал ненавидеть людей за их чувства и идеалы. У меня оставался единственный вопрос к тем людям, которые меняли свой старый мир на новый: а знают ли они что такое этот новый мир?

– Я думаю, мы просто не любили друг друга… и все, – сказал наконец я, – давай не будем переливать из пустого в порожнее и выдумывать несуществующие причины. Я просто не люблю тебя.

– У тебя все те же старые понятия, то же однобокое и плоское понимание любви. Ты говоришь мне о ней, но даже не понимаешь что это такое на самом деле! Ты даже не представляешь какие аспекты этого понятия можно узнать сейчас, даже не представляешь что можно почувствовать и испытать, погрузившись в Любовь!

– Я могу увидеть и проанализировать свои чувства. И я точно знаю, что чувствую к тебе.

Она пододвинулась и внимательно посмотрела на меня.

– И что же это? Неужели там нет хотя бы частички всеобъемлющей любви?

– Сомневаюсь, что в пустоте есть что-то кроме пустоты… – мрачно ответил я, – мои чувства к тебе – ничто, их просто нет. Сейчас я смотрю на тебя и не чувствую ничего, ни одного из тех чувств и переживаний, которые так волновали меня несколько лет назад. Ну разве только жалость, но это чувство у меня ко всему человечеству.

Она усмехнулась и покачала головой. Потом протянула ко мне руку и погладила по щеке.

– Тебе жалко человечество? нет, дорогой. Это человечеству жалко тебя. Но мир терпелив, когда ты будешь готов, он тебя примет.

Я сидел почти неподвижно, а Марта, не отрываясь, смотрела на меня.

– К чему ты стремишься, Натан? – спросила она, – знаешь ли ты к чему идешь?

Я усмехнулся, потом залез во внутренний карман пиджака. Странно, но именно сейчас мне захотелось выхватить «Мститель» и всадить пулю в голову Марты. Она – уже давно не та, да и я не тот, каким был прежде. Мы стали абсолютно другими, настолько противоположными, что сойтись вновь просто не сможем, даже если очень захотим. Сейчас я искренне ненавидел ее, презирал и не видел на ее месте той, которую когда-то так страстно любил.

Снова этот порыв: яркие эмоции, готовые вырваться наружу! Стоп! надо срочно взять себя в руки, необходимо полное спокойствие и тотальный контроль. Эмоции вредны, они для меня – непозволительная роскошь.

Я на пару секунд закрыл глаза, глубоко вдохнул и, вместо того, чтобы достать оружие, я вытащил из кармана документы о разводе и бросил на ее стол. Она по-детски улыбнулась, однако, взяла бумаги и принялась отстраненно рассматривать.

– Все еще любишь бумагу? – ехидно заметила она, – ты никогда не изменишься.

– Лучше перелистовать листы, чем нажимать на кнопки, – парировал я, – больше вероятность, что материал останется в памяти.

– Старая теория. Старая и несостоятельная. При помощи современных технологий можно…

– Не надо мне говорить о том, что могут современные технологии, – отрезал я, – об этом мне прекрасно известно, но я всегда буду предпочитать материальные вещи виртуальным. Гораздо приятней любить по-настоящему, дружить по-настоящему, страдать по-настоящему, читать по-настоящему и убивать по-настоящему.

Последняя фраза вырвалась у меня сама собой. Я уж точно бы ее никогда не произнес, однако, к моему счастью, Марта не придала ей никакого значения и просто улыбнулась.

– Можно подумать, ты когда-нибудь убивал кого-нибудь, Натан.

– Нас я смог убить, – выкрутился я, – подпиши бумаги и больше ты меня никогда не увидишь.

Она вздохнула, бросила последний взгляд на документы, потом отложила их и встала из-за стола.

– Прости, Натан, но я не могу этого сделать. У меня уже давно нет ручки. Отсканируй документы, заверь их у Стражи, а потом перешли мне; я поставлю свою сигнатуру.

– Мой адвокат уже давно это сделал, но ты, видимо, не просматриваешь свою почту.

Я залез во внутренний карман, вытащил золотой «Вотерман» и протянул ей. Марта только фыркнула в ответ.

– Сожалею, но писать я тоже разучилась, Натан.

Злость и ненависть все же взяли верх, я не в силах был сдержать их, как не в силах был предотвратить уничтожение Венеры. Я был готов взорваться в любой момент, выхватить из-за пояса пистолет и прикончить ее; снова сдержаться стоило мне неимоверных усилий.

Манера поведения Марты была стандартна – она негативно относилась ко всему старому и фанатично проповедовала новое; спорить с ее взглядами было бессмысленно. Поэтому я убрал ручку в карман, потом подошел к столу и забрал бумаги.

– Ты не хочешь разводиться, Марта? – спросил я.

– Я не настолько глупа, Натан. Если бы…

– Здесь речь не об уме или глупости! – крикнул я, – ты любишь меня или нет?

– Любовь… – задумчиво проговорила она, – да ты даже не знаешь что это такое. Задаешь мне вопрос, но вкладываешь в него совершенно не то, что я. Ты даже не представляешь…

Я чувствовал, что в третий раз сдержаться не получится. Переходить к крайним мерам совершенно не хотелось, поэтому я, стиснув зубы, как мне показалось, до хруста, поправил пиджак, развернулся и, недослушав ее, вышел.

Вечером Марта позвонила мне. На этот раз она была более или менее серьезна, однако, лучезарная улыбка не покидала ее лица.

– Боже, Натан! Зачем было так нервничать сегодня? Если бы только смог представить себе, что ждет нас в Новом мире! – с улыбкой произнесла Марта, – он даст нам безграничные и поистине божественные возможности. Мы станем…

– Мир ничего нам не даст, Марта, – ответил я, – ничего, пока мы сами не сделаем что-то для него.

– А разве мы не сделали? Больше нет войн, нет Кризиса и экономического хаоса. Эпидемия давно кончилась. Мы спасли этот мир, и теперь он отвечает нам.

– Мы спасли самих себя, но никак не мир. Если бы смогли освоить межзвездные перелеты и не копошиться только в своей солнечной системе, то оставили бы Землю, однако колонии на Луне и Марсе – это все, что у нас есть. Мы спасли Землю только потому, что другого пути нет, но сделали это не потому, что любим нашу планету, а потому, что любим только себя.

– Ты неисправимый пессимист, Натан.

– Хорошо, что я это признаю, а ты никак не можешь. Я в очередной раз переслал тебе документы, поставь сигнатуру и оставь меня, наконец, в покое.

Я подошел к терминалу и нажал на кнопку отключения сеанса. Образ Марты мгновенно растворился, и на экране высветилась сумма моего оставшегося кредита за связь.

– У вас осталось менее ста эонов на счету, – сухо сказал женский голос терминала, – во избежание отключения от Всемирной сети рекомендую пополнить счет в ближайшее время.

– Переведи две тысячи, – ответил я и наклонился над небольшой квадратной коробочкой, располагавшейся справа от терминала.

Инфракрасный луч мгновенно прошелся по моей шее, отсканировал информацию с чипа и передал во Всемирную сеть.

– Благодарю вас, Натан. Эоны поступят на ваш счет незамедлительно.

– И тебе спасибо, что не дала мне сгинуть в забвении, – с усмешкой бросил я, – и, кстати, перейди в режим личного общения.

Терминал на секунду замолчал, потом из него полился звенящий и даже приятный голос.

– Хорошо, дорогой! Как я рада, что ты снова дал волю своим чувствам. Если хочешь, я поставлю для тебя одну очень откровенную стереограмму, от которой тебя сразу станет легче.

– Нет уж, спасибо, – разочарованно ответил я, – поставь что-нибудь успокаивающее и перейди в режим ожидания.

– Хорошо, мой любимый. Я буду с нетерпением ждать твоего возвращения. Наслаждайся.

Терминал пикнул и голос оборвался. Вместо него из динамиков, расставленных по всей квартире, полилась спокойная и ненавязчивая трансовая музыка.

– Включи режим определения порога звуковой чувствительности, – сказал я, и удалился в гостиную.

Разделся, подошел к бару и достал бутылку амброзии. Налил стакан доверху, сел на диван и погрузился в приятное расслабление. Перед внутренним взором пролетали эпизоды последних дней – задание в баре, новая эра, невыносимые праздники, встреча с Мартой… Именно встреча была для меня ключевым эпизодом, не важным, а просто ключевым. Развод был некой загвоздкой, который мешал мне двигаться дальше. Марта останавливала меня и одновременно тянула с неимоверной быстротой в пропасть.

Мы всегда были разные, поэтому изначально и сошлись. Однако, сейчас стали настолько далеки друг от друга, настолько противоположны и несовместимы, что снова быть вместе уже не можем. Кризис изменил наши мировоззрения, новая эра поставила нас по разные стороны жизни, а личная неприязнь и несовместимость ценностей заставили пойти на развод. Любовь взорвалась, подобно Венере, оставив после себя лишь облако пыли.

Венера стала символом спасения человечества от угрозы полного уничтожения: именно туда десять с лишним лет назад свезли все ядерное оружие. Маленькая планета не выдержала такого взрыва и за пару секунд превратилась в космическую пыль, образовав еще один пояс астероидов.

Уничтожение Венеры стало переломным событием в моей жизни. Человечество ликовало, все радовались тому, что опасности для Земли больше нет. Влюбленные сидели ночью на скамейках и с наслаждением взирали в ночное небо, созерцая то, что осталось от Венеры – теперь шлейф космической пыли на том участке звездного неба, где когда-то находилась планета, называли Венерианской туманностью.

Для человечества это событие стало символом мира и спокойной жизни. Для меня же это было началом конца. Я верил в космические силы, и понимал, что их нарушение приведет к еще большему краху, нежели все атомное оружие; глобальное ликование – вещь проходящая, оно не продолжиться долго. После Кризиса все упивались этим мнимым спокойствием и радостью, которые давала иррациональность, доведенная до крайности. Им упиваются и до сих пор. А меня все еще не покидает ощущение чего-то ужасного. Человек уничтожил космический символ любви, погасил Вселенскую любовь и погряз в потоке невежества и незнания.

После всех этих событий, я уже не считал себя тем, кто должен был внести в мир равновесие и снова заставить разум и чувства существовать в гармонии. После Кризиса из глубины моей души вырвался какой-то неясный позыв – я должен был стать тем, кем никогда не хотел быть. Вместо того, чтобы учить людей науке о благопристойном и даже божественном поведении, я стал лишать их жизни и не тратить зря свое время, чтобы вбить в их головы то, чего они никогда не поймут.

Моя профессия стала никому не нужной; этика превратилась в нудную и бессмысленную науку, она стала бесполезной, если не сказать вредной, сдерживающей бесконтрольную энергию человека. Люди сменили контроль на до конца непонятную и хаотичную энергию чувств и эмоций. Они требовали нового, и это новое должно было проявиться немедленно, они устали от обещаний и рационального постоянства.

Хуже всего было то, что большинство методологов считало современное мировоззрение совмещающим в себе как разум, так и чувства. На самом же деле большинство никак не анализировало свои поступки; на переломе эр люди стали просто жить, подобно древним грекам, наслаждаясь каждым моментом, а я считал себя тем, кто сможет удержать его от бессмысленного и хаотического движения, несмотря на цинизм моей новой «профессии».

***

Стакан с напитком уже опустел, поэтому я налил еще столько же. Тут ход моих мыслей прервал голос терминала:

– Натан, дорогой, извини, что отвлекаю, но ты помнишь, что тебе нельзя много пить? Амброзия довольно крепкий напиток. Надеюсь, ты помнишь о ее вреде для твоей печени?

Я только отмахнулся.

– Все в порядке. Выключи сенсоры наблюдения за организмом.

– Хорошо, но в таком случае Центр здравоохранения очень скоро позвонит, чтобы убедиться, что ты в порядке.

– Сымитируй голос и ответь за меня. Я не хочу ни с кем разговаривать.

– Хорошо, дорогой! А если с тобой захочет поговорить Стража?

– Думаю, ты что-нибудь придумаешь. Перейди, пожалуйста, в режим ожидания и дай мне отдохнуть.

– Не буду отвлекать тебя, милый. Отдыхай, я все сделаю.

Терминал снова пикнул, и спокойная музыка продолжилась. Я быстро осушил второй стакан с амброзией, потом налил третий, однако, не сделав ни глотка, поставил на стол, а сам лег и закрыл глаза.

Голова уже начала медленно кружится, а музыка стала немного громче. Наверное, я выпил лишнего, мысли будто вращались по спирали, дыхание было неровным. Иногда я будто проваливался в пропасть, а потом резко поднимался ввысь.

Но это состояние не продлилось долго. Дыхание восстановилось, я дышал в такт неторопливой и спокойной мелодии, она легонько подхватила меня и подняла как будто над миром. Гнетущих мыслей (например, о Марте) больше не было, я полностью отдался расслаблению и мотиву музыки. Перед моим взором рисовались различные калейдоскопические картины, я не видел темноты, были только цвета. Они переливались, переходили один в другой, взрывались, сжимались, крутились. Я снова почувствовал головокружение, причем гораздо сильнее, чем в начале, однако глаза открывать не хотелось.

Внезапно кружение закончилось, а цвета, в последний раз поиграв между собой, резко слились и стали ярким белым светом. Что-то понесло меня вперед, быстро, даже оглушительно. Движение и свет стали сопровождаться пронзительным звуком, плавно переходящим в визг. И тогда, когда вынести его стало для меня невозможно, я открыл глаза.

Однако, вместо того, чтобы увидеть привычную обстановку комнаты, передо мной предстала бесконечная зеленая долина, уходящая за горизонт. Солнце в чистом бирюзовом небе светило очень ярко, однако не слепило глаза и не жарило кожу. Подо мной вместо дивана была мягкая трава, вместо отопления – теплота солнца, а вместо музыки – пение птиц.

Но что это? сонный бред, созданный моим воображением и амброзией или нечто большее? Во всем этом не было надуманности или воображения, я ощущал запахи, видел и даже чувствовал предметы. Мое воображение никогда не рисовало передо мной таких картин. Обычно иллюзии растворялись, как только я подумывал об их иллюзорности, однако сейчас все было по-другому. Мир представал таким ярким, как на самой высококачественной голограмме, которую я когда-либо видел. И как я не пытался отогнать от себя иллюзорность этого яркого и насыщенного мира, я не мог этого сделать – он был настоящим.

Я дотронулся до своей кожи: по телу пробежала странная вибрация: это было совсем не похоже на обычные ощущения. Тоже касалось и зрения: я не мог полностью сфокусировать взгляд на каком-либо предмете. При малейшей попытке предметы расплывались перед моим взором, я не мог ухватить даже на секунду что-нибудь из этого удивительного мира. Однако, когда я не старался насильно сфокусировать взгляд, то мир сразу представал передо мной во всех мельчайших деталях – в обычной жизни все наоборот! И самым странным был он… силуэт, находившийся прямо передо мной.

При малейшем усилии сфокусироваться он опять же расплывался, но что-то тянуло меня к нему, какая-то неведомая сила. И это желание понять дало мне энергии. Силуэт, стоявший передо мной, начал принимать человеческие очертания. Когда линии, наконец, четко очертились, я узнал его… А точнее ее.

Анна… девушка, которую я знал очень давно. С ней у меня были одни из самых странных и романтических отношений, таких которых, наверное, уже нет в современном мире. Можно сказать, что это были те чувства, которые не проходят со временем, о которых помнишь тогда, когда имеешь кучу детей и даже внуков, о которых не расскажешь своей жене, только, может быть, лучшему другу, которого у меня, конечно, не было. Эта была та, которую я любил всю жизнь, несмотря на приходящие влюбленности.

Она смотрела на меня прямо, почти не моргала и мягко улыбалась.

– Аня… – произнес я и тут же удивился своему голосу.

Он был приглушенным, однако четким и объемным и, казалось, исходил и всего вокруг, а не только из меня.

– Не пугайся, Натан. С твоим голосом все в порядке. Я тоже долго привыкала.

Мои разум и чувства начали растворяться в этом странном мире. Я начал ощущать что-то странное: приятное тепло, исходящее от Анны, которое вызывало в моем новом теле страсть и неземное желание.

– Натан, – произнесла ласковым голосом Анна, – как давно я ждала встречи с тобой.

Мысли покидали меня и уносились в этот странный новый мир с неимоверной быстротой, как будто я «терял» их в прямом смысле этого слова, как истекающий кровью. Я не мог уловить ни одной из них, однако сконцентрировался и вымолвил:

– Аня, я теряюсь, не могу думать…

– Ты должен собраться, Натан. Посмотри на меня и сконцентрируйся!

С огромным усилием я сделал так как она сказала: поднял свой расплывающийся взгляд и посмотрел ей прямо в глаза. Ощущение телесности так же начало покидать меня, как вдруг какой-то невероятный поток подхватил все мои чувства и мысли и собрал в одно целое. Я не ощутил никакого движения, однако знал, что вокруг меня происходят удивительные передвижения тех нематериальных частиц, которые составляли мою душу.

Взгляд стал ровным и нерасплывающимся, а мысли упорядоченными и ясными. Я дотронулся до своей кожи и ощутил ее такой, какой она была всегда. Единственно непривычной была удивительная акустика и вибрация этого мира.