Гвардия тревоги Мурашова Екатерина
— Простите, вы что, наших детей в чем-то подозреваете? Так скажите же, наконец, в чем именно?
— Я сама хочу с вашей помощью понять, разобраться…
— Да в чем разбираться-то?! — в голосе уже откровенное раздражение.
— Напридумывают сами себе невесть что — а мы, между прочим, после работы сюда пришли. Давайте уже деньги собирать и расходиться.
— Действительно, нас дома готовка, стирка, дети ждут, а мы тут невесть чего уже битый час из пустого в порожнее переливаем. Света, вы в родительском комитете остаетесь? Скажите, по сколько на классные нужды сдавать, — и ладно. Николай Павлович…
Классный руководитель отложил карандаш и очередную проверенную работу, тяжело поднялся, опершись двумя руками о стол. Заглянул в бумажку.
— До нового года планируется три экскурсии, — глухо сказал он. — Первая — автобусная, в Пушкинские горы, с учительницей литературы едут желающие из восьмых классов. Приблизительная стоимость экскурсии…
Родители взяли ручки. Отец Вики Стоговой перелистнул страницу с птеродактилями.
«А и ну вас всех на фиг! — по-детски обидевшись, подумала завуч по работе со старшими классами Лидия Федоровна. — Не хотите — не надо! Вспомните еще…»
— В Димином классе было очень странное собрание, — сказал Михаил Дмитриевич за ужином. На ужин были сырники со сметаной.
— Может быть, ты просто не привык? — спросила Александра Сергеевна.
— Я действительно до этого никогда не бывал на собраниях в школе, — признал Михаил Дмитриевич. — Но… у любого действия должен быть какой-то алгоритм, умопостигаемый для его обязательных участников, в данном случае родителей. А тут выступала завуч, и… я так и не понял, что она сказала. Согласись, мама, что это странно.
— Согласна, — кивнула Александра Сергеевна. — Но ведь и ребятишки странные. Наверное, завуч именно по этому поводу…
— Да нет в них ничего странного! Я же их сам видел! Нормальные, вежливые, спокойные ребята. Судя по словам родителей, с самыми разнообразными интересами. Дима, скажи, что ты молчишь! Ты же с ними учишься, общаешься каждый день.
Дима, не отвечая, вытянул руку в сторону. Голубь поспешно спланировал с верха этажерки и зацепился коготками за рукав джемпера. Мальчик скормил ему кусочек сырника. Александра Сергеевна поморщилась:
— Что за демонстрации, Дима? Я, кажется, просила тебя не кормить птицу за столом.
Михаил Дмитриевич удивленно поднял брови.
— Я про них не знаю, — сказал Дима. — Я сам по себе, и все тут.
Тимка сидел в кухне на корточках и разливал уже разведенную «минералку» в пластиковые бутылочки из-под перекиси водорода — на вечер. Пытался мысленно подсчитывать будущую прибыль, но все время сбивался. Картонные футляры и пузырьки из-под бутирата натрия Тимка завернул в непрозрачный пакет и выбросил в ведро. Он — не Борька, он — умный. Папашино и бабки с дедом пьянство сделало его уродом, но не затронуло мозги… Ну, почти не затронуло, во всяком случае, в той части, которая не касается до школьной учебы. Он — не Борька. Умные — не сыплются. Все будет в шоколаде…
Мать, по всей видимости, уже уложила пьяного отца спать и явилась в кухню, где делать ей было решительно нечего.
— Тимочка… — как всегда плачущим голосом начала она. — Тимочка, почему же ты мне не сказал, что у вас в школе собрание-то будет? Я бы сходила…
— Какого фига ты там не видала? — грубо спросил Тимка. Он очень надеялся, что мать обидится на грубость и уйдет.
— Ну, вообще… положено же… А так учителю пришлось домой к нам звонить, время тратить…
— Классный, что ли, звонил? — Тимка поднял голову. — Что наболтал?
— Почему же «наболтал», Тимочка! — с упреком воскликнула мать. — Как же про учителя! Ты же сам говорил, пожилой уже человек, солидный, беспокоится о тебе… Никто обо мне не беспокоится, не разевай варежку! — огрызнулся Тимка. — Положено ему родителям звонить жаловаться, вот он и звонит…
— А двойки-то как же, Тимочка? — помолчав, опять спросила мать. Ее тихое упорство было сформировано двумя десятилетиями практики семейной жизни. — Исправить ведь надо…
— Исправлю, — буркнул Тимка. Главное для него сейчас, чтобы мать — отстала. Тут не до ее нравоучений. А двойки… что ж, как-нибудь решится…
— А что это ты делаешь-то, Тимочка?
— Все, мать, все! — Тимка вскочил на ноги. Узкие глазки блеснули, как камешки в дешевых колечках. — Уходи отсюда, пока не поругались, а! Мало тебе папаши? Неужто обязательно надо еще и со мной…
— Беда ведь это, Тимочка, — тихо сказала мать. — Как мне не печалиться. Я ж думала: хоть ты школу закончишь, специальность получишь человеческую…
— И дальше, дальше-то что?!! — как всегда не выдержав, завелся с пол-оборота, завизжал Тимка. — Тысячу раз слышал, а дальше?! Вот так, как вы с папашей, с вашими человеческими специальностями, да?! Изо дня в день, из года в год? Да чем так жить, я лучше сейчас же на первом дереве и повешусь!
Мать, как ни странно, не испугалась, не сжалась в комок, как обычно делала во время скандалов с отцом. Наоборот, вроде бы даже выпрямилась, и Тимка вдруг увидел, что она — все еще выше его ростом.
— Там тоже не жизнь, Тимочка, — твердо сказала мать, указав рукой на уже готовые пузырьки с «минералкой». — Не по-божески это. Морок один… И… Прости уж, что не смогли мы с отцом вам дороги указать…
— Ладно, ладно, ладно… — забормотал Тимка, чувствуя изнеможение. В этой своей ипостаси — смирение и тихая уверенность в своей правоте — мать казалась ему особенно трудно выносимой. — Ты сейчас иди, иди, иди…
На большой перемене после второго урока Дима поднялся на четвертый этаж, туда, где размещалась начальная школа. Учительница первого «В» класса знала его в лицо и по имени. Первоклашки клубились вокруг нее, как прибой вокруг утеса.
— Дима! — воскликнула она поверх голов воспитанников. — Хорошо, что ты заглянул. Ты ведь Эмиля ищешь? А он заболел. Пока здесь был, все тебя вспоминал, хвастался перед другими, и мама его, Фатима, тоже меня на собрании спрашивала. Он дома про тебя говорит «мой русский друг»…
Разноцветные первоклашки любопытно галдели и смотрели сразу всеми глазами, как волнистые попугайчики в клетке в зоомагазине.
Мальчик Эмиль с темными, похожими на черносливины глазами был тем самым малышом, который ободрял Диму в его самый первый школьный день. Дима легко запомнил его и, встречая в раздевалке, на лестнице или в столовой, всегда вежливо и приветливо здоровался. Эмилю это откровенно льстило, он кидался к нему с радостным воплем и обнимал с самой обаятельной из своих улыбок. Кроме того, малыш беззастенчиво пользовался знакомством с «большим» в целях поднятия своего авторитета среди одноклассников. Диме было не жалко. По просьбе своего маленького приятеля он приблизительно раз в неделю поднимался наверх и на глазах у всех проводил с Эмилем большую перемену, угощал его жвачкой и конфетами, дарил еще какие-то мелочи и показывал забавные логические задачи для малышей, которые ему самому преподавали в первых классах математической гимназии. Прочие первоклашки собирались вокруг, чтобы получить свою долю сластей и задачек, а Эмиль, хотя требовательно дергал за руку и говорил: «Мой Дима!» — все же милостиво позволял им, поскольку по природе был общительным и доброжелательным.
Дима же старался свое поведение не анализировать и говорил себе, что ему просто нравится маленький Эмилька. Потому что он — прикольный! А на младшего брата Димы он вообще не похож, так как брат — светловолосый, плотный и голубоглазый, а Эмиль — худенький и чернявый. Совершенно не похож — и все тут!
— А что с ним случилось? — спросил Дима.
— Да вроде бы что-то серьезное, — учительница поджала губы и покачала головой. — Я сама толком еще не знаю. Звонил отец, а он по-русски не очень хорошо говорит. Надо мне им позвонить, поговорить с Фатимой, у нее язык намного лучше. А хочешь — я тебе дам адрес, где они живут? Навестишь его, он наверняка будет очень рад, глядишь, быстрее поправится… Пойдем в класс, у меня в журнале записано… Дети, дайте мне пройти… Дима навестит Эмиля и потом нам расскажет…
Дима хотел решительно отказаться. Мысль о том, что он, незваный, пойдет в чужой дом, к незнакомым людям, казалась ему совершенно дикой. Но отказаться почему-то не получилось, не нашлось правильных слов. Прозвенел звонок на урок, малыши с визгом побежали к своим классам, а он остался стоять в пустеющем коридоре с половинкой тетрадного листка в руке. На листке четким, красивым почерком учительницы начальной школы были написаны адрес и имя: «Гасымов Эмиль».
В парадной пахло крысами. Эмиль жил на первом этаже. Дима долго стоял возле облупившейся двери и смотрел на разводы треснувшей и облупившейся краски. Рядом с дверью на стене виднелась полузакрашенная надпись из баллончика: «Россия для русских!» Дима прочел надпись раз десять, потом еще раз сверился с бумажкой, поднял руку и позвонил в звонок. Долго ждал, потом увидел оборванные и обожженные зажигалкой провода — звонок не работал. Дима сжал губы и постучал сначала деликатно, а потом — что было сил.
Дверь открыла девушка лет семнадцати с такими огромными черными глазами, что Дима сначала испугался, а потом вспомнил Демона из Третьяковской галереи. Девушка между тем отступила в коридор и молча махнула рукой: проходи, мол.
— Здравствуйте. Гасымовы тут живут? — спросил Дима. — Я из школы, пришел Эмиля навестить.
Девушка повторила свой жест.
«Может, она глухонемая?» — подумал Дима и пошел вслед за девушкой.
Вдоль коридора свешивалось с веревок белье и разноцветная одежда. На маленькой кухне стояла на плите и исходила запахом специй какая-то огромная вещь, которую даже неприлично было назвать кастрюлей. «Может быть, она называется казан?» — загадал Дима, смутно припоминая экспозицию этнографического музея. В комнате и кухне, на Димин взгляд, находилось не меньше десяти-двенадцати человек, по большей части детей и женщин. Все они были заняты какими-то своими делами, и все дружелюбно обращались к Диме с какими-то приветствиями на ломаном русском языке. Никто ничего не спрашивал.
В крошечной комнатке около кухни почти не было света, потому что окно выходило прямо в противоположную стену. Эмиль лежал на старинной железной кровати, которая, по-видимому, досталась нынешним обитателям квартиры вместе с самой квартирой, и казался еще меньше, чем обычно. Глаза у него сделались почти такие же огромные, как у его родственницы.
Увидев Диму, малыш радостно подскочил, завопил, но тут же упал обратно на подушку и закашлялся.
— Лежи, лежи! — испугался Дима.
— Да, да! — закивал Эмиль, стараясь быть или хотя бы казаться послушным. — Будем задачки делать?
— Будем, конечно, — Дима достал из кармана блокнот, снял куртку и положил ее на спинку кровати.
— Смотри, кто у меня есть! — сказал Эмиль, подтаскивая к себе по кровати большую мягкую игрушку — не то медведя, не то собаку. Игрушка была какого-то немагазинного вида — из серого драпа, с широкой удивленной мордой. Ручки Эмиля, тянущиеся из рукавов пижамы к медведесобаке, такие тоненькие, что в Диминых ушах отчетливо прозвучал голос Александры Сергеевны: «Дима, ты Короленко „Дети подземелья“ читал?»
— Слушай, как он умеет! — с гордостью заявил малыш и как будто бы почесал игрушку за ушами.
У Диминому удивлению, игрушка заговорила:
— Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери — старой оловянной ложке; ружье на плече, голова прямо, красный с синим мундир — ну, прелесть что за солдаты! Первые слова, которые они услышали, когда открыли их домик-коробку, были: «Ах, оловянные солдатики!» Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик, которому подарили оловянных солдатиков в день его рождения. И он сейчас же принялся расставлять их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме одного, который был с одной ногой. Его отливали последним, и олова немножко не хватило, но он стоял на своей одной ноге так же твердо, как другие на двух; и он-то как раз и оказался самым замечательным из всех…
Странно, но голос, которым игрушка рассказывала сказку Андерсена, показался Диме знакомым.
— Здорово, правда? — спросил Эмиль и снова что-то проделал.
— До свидания, Эмиль, — сказала медведесобака по-прежнему знакомым голосом. — До новой встречи, — и замолчала.
— Отличная игрушка, — искренне сказал Дима. — Я никогда таких не видел. А как его зовут?
— Аларм, — ответил Эмиль.
— Аларм? — изумился Дима. — Но ведь это по-английски значит «тревога»…
— Ничего не знаю, — затряс головой малыш. — Аларм — мне нравится!.. Ты кушать хочешь? — вдруг спохватился он. — Прости меня, Дима, гость в доме, а я… Я скажу — Мариам подаст…
— Успокойся, я совершенно не хочу есть, — решительно сказал Дима. — Пусть Мариам занимается своими делами…
— Ладно, тогда давай задачки…
— Ну конечно, — облегченно вздохнул Дима и не удержался. — Задачки, это я понимаю…
Эмиль взглянул удивленно. В комнату вошла полная женщина, в которой Дима узнал мать Эмиля.
— Здравствуй, русский друг, — сказала она.
Дима поздоровался. Женщина улыбнулась ему, а потом сыну, но в глазах ее были печаль и тревога.
Вечером Дима зашел в кабинет к отцу. Михаил Дмитриевич читал журнал, страницы которого покрывали формулы.
— Папа, — спросил Дима. — А что, если у людей нет прописки, это очень плохо?
Михаил Дмитриевич оторвал взгляд от журнала и некоторое время, как микроскоп, настраивался на восприятие собственного сына.
— Да, — наконец сказал он. — В нашей стране это создает определенные трудности социального функционирования. Образование, здравоохранение, трудоустройство… Но у нас с тобой с пропиской все в порядке.
— Я не про нас…
— А про кого? Ты видел какую-то передачу по телевизору? Читал газету?
— Если нет прописки, а ребенок заболел, и нужно сначала сложное обследование, потом лечение, может быть, операция…
— Боюсь, что в этом случае все возможно только за деньги. Даже пребывание в больнице. А что, дело касается какого-то конкретного ребенка?
— Да, папа, — сказал Дима. — Это мой знакомый ребенок. У него есть пятеро братьев и сестер и еще говорящий медведь по имени Аларм.
— И что, он болен и кто-то собирает деньги на его лечение?
— Да, папа, — повторил Дима и, подумав, добавил: — Возможно, этот «кто-то» — я.
Александра Сергеевна тяжело спускалась с высокого крыльца, опираясь на большой зонт с инкрустированной перламутром ручкой. Зонт был похож на перевернутую носом к земле ракету. Дима нес на руках Фаину. Бабушка настояла на том, чтобы взять ее с собой — пожилой собаке необходимы впечатления, чтобы поддерживать в ней интерес к жизни. Дима хотел было предложить взять с собой еще Голубя и Вольфганга в сумке на колесах, но не решился. В конце концов, это ему нужно, а не бабушке. Болонка жмурилась и улыбалась у него на руках — впечатления ей понравились: когда Дима отвлекся, она даже немного полаяла на разжиревшую офисную кошку. Спустить собаку на землю Александра Сергеевна не разрешала — слишком грязно, в присутственных местах слишком много микробов и плохое биополе. Спускаясь с крыльца вслед за бабушкой, Дима еще раз оглянулся на вывеску: «Редакция газеты „Наш город“».
— Бюрократия во все времена была бичом Российской империи, — сказала Александра Сергеевна. — Но, во всяком случае, они не отказали и опубликуют наше объявление. Как ты полагаешь, родители больного ребенка смогут оперативно предоставить нужные справки и заключение врачей?
— Я не знаю, — честно ответил Дима. — Но думаю, что они постараются.
Света Громова появилась посреди тротуара неизвестно откуда и тут же передвинулась прямо к ним.
Она была без шапки. Белые волосы до плеч свисали отдельными прядями, как макароны.
— Здравствуйте, Александра Сергеевна!
— Здравствуй… Светочка?
— Да, да. Можно мне Диму… буквально на одну минутку?
— Дима, я иду домой. А тебя девушка приглашает для приватной беседы, — сказала внуку Александра Сергеевна. — Фаину на обратном пути выпусти на газоне во дворе, чтобы она имела возможность сделать все свои дела.
— Всего вам доброго, Александра Сергеевна, — вежливо сказала Света Громова.
— И тебе, деточка, того же, — приветливо откликнулась пожилая дама.
Дима молчал. Да его никто ни о чем и не спрашивал.
— Дима, — сказала Света Громова. — Ты это все здорово придумал. Я имею в виду, с Эмилем. Спасибо тебе. Но это не надо уже. Есть другой путь, какой-то там фонд, или программа, или еще что-то такое. В общем, все получилось. Эмилька со вчера уже в больнице, его к операции готовят. Если хочешь, потом можешь его навестить, когда из реанимации в обычную палату переведут. Я тебе скажу… Ага?
— Ага, — сказал Дима и до хруста сжал зубы.
Света внимательно взглянула на него из зарослей макарон.
— Ты хочешь что-то спросить?
— Да нет, конечно, — Дима пожал плечами. — Чего тут спрашивать! — и все же спросил: — Игрушка его, не то медведь, не то собака…
— Аларм? — улыбнулась Света. — Он с ним, конечно. Сидит на кровати и новые сказки рассказывает. Ага?
— Ага…
Света двумя пальцами погладила Фаину между ушами и исчезла так же внезапно, как и появилась.
Болонка потрясла головой и чихнула. Дима тоже потряс головой. Теперь он вспомнил: голос, которым рассказывал сказки псевдомедведь Аларм, был голосом Светы Громовой. Недаром она занимается в театральной студии…
Глава 9
Берт
Встретить Кирилла Савенко одного, без Антона и прочих, оказалось достаточно трудно. Дима думал даже о том, чтобы подстеречь его на пути к голубятне, но попросту испугался оказаться одному на крыше. Следить и звать из окна — как-то уж совсем по-дурацки. На обдумывание и подгонку ситуации ушло два дня. Дальше тянуть было нельзя: скоро начинались каникулы.
Кирилл стоял у большого окна в рекреации и говорил по мобильному телефону. Уроки уже закончились. Антона и остальных не видно. Дима подошел поближе и помахал рукой, привлекая внимание Кирилла. Потом остановился поодаль, прислонившись к простенку между окнами. Кирилл быстро свернул разговор и сам подошел к Диме. Глянул вопросительно.
— Хорошо, допустим, я все понял, — сказал Дима. — Вы — команда. А кто Тимур? Ты?
— Нет, конечно! — засмеялся Кирилл. — Куда мне!
— А кто?
— Вообще-то можно сказать, что Тимура нету совсем. Новые технологии, — Кирилл продолжал улыбаться. — Но зачем тебе? Ты же — сам по себе.
— А если нет? — спросил Дима.
— Тогда — надо думать, — помедлив, ответил Кирилл.
Смысл этого ответа был Диме хорошо известен. Отец, Михаил Дмитриевич, никогда не говорил сыну «нет». Либо сразу соглашался, и тогда на него вполне можно было рассчитывать, либо говорил «надо подумать». В этом случае возвращаться к разговору было бессмысленно. Ничего, кроме «я еще думаю», услышать нельзя. Так что слова Кирилла Дима воспринял как вежливый отказ. «Проигрывать тоже надо уметь» — одна из семейных заповедей Дмитриевских. «Спасибо, что уделил время», — Дима спокойно кивнул и пошел по коридору.
— Эй, Дима! — окликнул Кирилл, но Дима даже не обернулся. Что, собственно, Кирилл может сказать ему еще? И зачем множить неловкости?
Яйцеголовый сидел за вторым автоматом справа от входа. Тимка заметил его сразу, как вошел, но сделал вид, что не обратил внимания. Поискал взглядом Квадрата — нигде нет. Удивился. Что-то случилось? Тогда Яйцеголовый нашел бы возможность предупредить, в конце концов, подождал бы на улице или в соседнем кафе у окна. Что же тогда? Ни в какие совпадения Тимка не верил, но тут не шашки — пусть первый ход делают другие. Он заплатил за вход смотрящему и работал как обычно. В этом зале завсегдатаи его уже знали, и за полчаса он сбыл три дозы «скорости» и два пузырька с «минералкой». Наконец Яйцеголовому надоело изображать азарт, он слез с высокого табурета и подошел к Тимке.
— Привет, Сатирик. Как делишки?
— И тебе здравствуй, — осклабился Тимка. — Делишки идут. Пока жаловаться не на что.
— Да уж вижу — ловкий ты пацан, не зря, видать, хвалился… Далеко пойдешь.
Тимка усмехнулся. На лесть попадаются все — и дураки, и умные. Тимка не попадется. Борька-дебил вот на том и погорел, хвастался все младшему: «Меня там все уважают! Со мной считаются! Я — крутой!» — и что? Коли голова на плечах, разбирать надо — кто льстит и зачем.
— Разговор есть.
— О чем это? — притворно удивился Тимка. — У меня пока вроде всего в достатке. Через недельку вот расторгуюсь, тогда и…
— Не об том, — досадливо прервал его Яйцеголовый. — Серьезные люди потолковать с тобой хотят.
— Серьезные люди?! С сосунком вроде меня?! — ахнул Тимка. — Чего бы это, скажи, а? — мальчик снизу вверх заглянул Яйцеголовому в лицо. Тот отвел глаза, но Тимка успел понять: не знает.
— Там узнаешь. Пошли, — буркнул Яйцеголовый.
«Серьезные люди» расположились не слишком далеко от зала с игровыми автоматами — в кафе «Бриз». Всего их было трое, но двое (вполне приличного вида, только глаза мертвые) все время молчали, и разговаривал с Тимкой один — долговязый, извилистый, с кожей бледно-зеленого цвета, как у недозрелого лимона. Тимка сразу признал в нем потребителя «снега» и насторожился еще больше. Яйцеголовый сразу ушел.
Переговоры получились не сказать чтобы длинные и напоминали раздачу приказов.
Один из приличных заговорил в самом конце, да и то обращаясь не к Тимке — к напарнику:
— Черт знает, почему здесь вокруг и кругом одни дети. Может быть, потому, что они еще ничего не знают и ничего не боятся? И для них смерть, как и жизнь, — всего лишь приключение?
— Тима, но ты же понимаешь, — тут же вкрадчиво подхватил мысль босса Извилистый. — Есть же еще твои родители, брат, собачка, в конце концов. Ты же не хочешь, конечно, чтобы с ними что-то случилось… нехорошее…
Тимка молчал. Взгляд его медленно скользил по фигуре Извилистого, выписывая замысловатые узоры. Когда-то давно, в первом или втором классе, отец подарил ему прибор для выжигания. Тимка тогда целый месяц собирал на помойке фанерки, переводил на них рисунки с открыток и выжигал грибочки, цветочки, котят и прочую дребедень. Потом Борька взял прибор для каких-то своих целей и сломал его. Тимка и сейчас помнил раскаленную докрасна иголочку прибора и едкий запах горелой фанеры. Он знал: если что-то хорошо представить себе…
— Пацан, ты что… Чего ты?! Да я это так сказал, ну всем же все понятно…
Бесцветная улыбка повисла на Тимкином лице, как белье на веревке.
— Что ж, до свидания — всей честной компании, — Тимка шутовски раскланялся.
— Что делать, придется для начала сыграть по их правилам… — вздохнул ему вслед один из приличных. — Хотя мальчишка, тут ты прав, Константин, — жутко противный. И явный дегенерат к тому же…
Завернув в подворотню, Тимка вынул из кармана новенький мобильный телефон, с удовольствием еще раз рассмотрел его, поиграл мелодиями звонка. Потом вздохнул, потыкал пальцами в кнопки, поднес к уху.
— Таю пзовить, пжалста, — глотая звуки, попросил он.
Когда на том конце ответили, Тимка оглянулся по сторонам и негромко сказал:
— Коровина, это Игнатьев. Есть тема… Не, к тебе не пойду. Ты сейчас можешь? Тогда выходи к Овсянниковскому саду. Знаешь? Иди по главной дорожке. Я к тебе подойду. Все, пока.
— Ты куда? — спросила тетя Зина, которая несла из кладовки гладильную доску и наткнулась на одевающуюся в коридоре Таю.
— Меня Игнатьев на свидание пригласил, — честно, с большой долей недоумения ответила Тая. — Прямо сейчас, в Овсянниковском саду.
— Игнатьев? Это тот, который с шарфом и про пудру сказал? — припомнила тетя Зина. — Вот видишь, я опять права — он и вправду к тебе неровно дышит.
Тая довольно улыбнулась (слова тетки были ей приятны), но отрицательно помотала головой:
— Нет, теть Зин, тут все же что-то другое, наверное…
— Поживем — увидим, — пожала плечами тетя Зина.
Несколько старых, этажей в пять, тополей росли вдоль тихой улицы. Как будто в ущелье. Верхние, уже голые ветки тополей были так высоко, что Дима сам ничего и не увидел бы. Как и у большинства людей, не было у него такой привычки — ходить, подняв глаза к небу. Он вообще после дополнительных занятий по английскому в аптеку на Херсонской шел — покупать Александре Сергеевне валокордин. И не заметил бы ничего, если бы внизу, задрав головы, не стояли его одноклассники из 8 «А». Вместе с ними стояли две мамы с колясками, старушка с клюкой и еще несколько остановившихся по случаю прохожих.
А по ветвям старого тополя, уже приближаясь к вершине, ловко взбирался Кирилл Савенко. Больше Дима сначала ничего не увидел.
— Что это? — спросил он у Антона Каратаева. — Зачем это он туда полез?
— Кто-то из окна нитки или ленту от старого магнитофона бросил, — объяснил Антон. — Или ветром принесло. Они за ветки зацепились, а теперь в них ворона лапами запуталась — вон она там, вниз головой висит.
Дима пригляделся и в уже сгущающихся сумерках заметил на самой вершине дерева лохматый черный комок. Комок то замирал, повисая, то вдруг снова начинал отчаянно биться. Дима почему-то подумал о сердце и его сокращениях. Вспомнил любимый сериал бабушки «Скорая помощь». Поежился.
— Там же совсем тонкие ветки, — сказал он. — Он не сможет туда.
— Я сам вижу, — ответил Антон.
— Эй, парень, ты слезай оттуда! — тревожно закричал подошедший мужик, только что, как и Дима, сориентировавшийся в ситуации. — Мало тебе в Питере ворон, что ли! Да она уже все равно нежилец! Слезай!
Кирилл никак не отреагировал, продолжая взбираться все выше.
Мужик, не успокаиваясь, обратился к 8 «А»:
— Ребята, это ваш ловкач? Вы хоть ему крикните! Это же вам не дуб! У тополей сучья хрупкие! Наверх к птице ему все равно не долезть, а сорвется…
Как будто бы сглазил. Раздался едва слышный треск, ветка обломилась, тонкая фигурка согнулась в поясе под прямым углом и начала падать. Какая-то из молодых мам завизжала и тут же закрыла себе рот рукой. Заплакал малыш, которого держала за руку не то няня, не то молодая бабушка. Мужик заметался внизу, отчаянно матерясь. 8 «А», как водится, мгновенно построился. Дима малодушно закрыл глаза.
Ловкость Кирилла недооценили все присутствующие. Цепляясь за все проносящиеся мимо ветки и тем тормозя свое падение, он даже не упал, а почти спрыгнул на землю. Витя Петров и Антон Каратаев помогли ему подняться. Литературно образованный Дима вспомнил гимнаста Тибула из сказки про Трех Толстяков. Мужик, не в силах остановиться, продолжал материться, но теперь — с облегчением и почти восхищенно.
— Вплотную не подобраться, — сказал Кирилл. Он дышал редко и глубоко, поэтому слова получались как будто отрезанными друг от друга. — Как и говорили, надо что-то на палке. Нашли?
Откуда-то появились Маша Новицкая и Сережа Окунев. В руках у них было что-то вроде самодельного секатора на ручке от швабры. Кирилл с сомнением взглянул на длину ручки. Потом наверх. Ворона больше не билась, только иногда вздрагивала. Из длинной царапины на щеке Кирилла пунктирными каплями выступила кровь.
Дима открыл глаза и смотрел на все, как спектакль на сцене.
— Парень, ты чего, совсем с ума сошел?! Ты что, опять туда лезть собираешься?! — закричал мужик и встряхнул Кирилла за плечи. — Благодари бога, что теперь жив остался! Да этих ворон каждый год чертова прорва гибнет! А ты?! Не убьешься, так покалечишься! О родителях своих подумай, балбес! Да вы все ему скажите, что ли!
— Деточка, и вправду: не нужно тебе… — робко сказала старушка с клюкой.
— Мальчик, это действительно опасно! — одна из мам с коляской.
— Может быть, службу спасения вызвать? — другая мама.
— С ума посходили! Только им и дела…
— Да не пускать его, и все! — не то няня, не то молодая бабушка. — Правильно мужчина говорит: своей головы нету, а родители потом страдай!
— А птичка насовсем умерла? — малыш лет пяти в красной курточке. — Или она после оживет? Как в компьютере?
Тая Коровина и Тимка Игнатьев хором (они-то откуда тут взялись, прежде их вроде бы не было?):
— Кирилл, не надо…
Дима заметил, что на протяжении всего действия одноклассники то куда-то исчезают, то снова появляются и о чем-то переговариваются между собой.
Из нескольких окон по обе стороны улицы, как из театральной декорации, выглядывают люди и что-то спрашивают или комментируют.
Кирилл придвинулся вплотную к стволу и картинно взял палку в зубы. Диме впервые в жизни захотелось выругаться так, как только что ругался мужик-прохожий.
Мужик между тем подошел к Кириллу и положил тяжелую ладонь ему на плечо.
— Слушай, парень, я тебя, вас всех понимаю. Я сам охотник и сто раз… Ты теперь не можешь так оставить, чтоб она висела и мучилась. Но и тебе гробиться не след. Чего ради, подумай. Я знаю, чего делать. Погоди сейчас лезть. Я схожу домой, это вот на 4-й Советской, следующая улица, пять минут. Принесу свое ружье и ворону эту прикончу. Хоть и темнеет уже, но я, парень, не буду хвастаться — стреляю хорошо. И пусть меня потом менты, если найдут, за стрельбу в городе с дерьмом смешают, но так все разрешится. Слово верное. Погоди, парень…
Кто-то тронул Диму сзади за плечо. Дима вздрогнул, обернулся. Позади него стоял Михаил Дмитриевич.
— Бабушка лекарства не дождалась, решила, что у тебя дела в школе, послала меня. А что тут у вас происходит?
Дима объяснил. Мужик пошел за ружьем. Кирилл полез на дерево. Тая Коровина плакала и размазывала слезы по круглым щекам. Мама силой увела домой малыша в красной куртке. Он оборачивался и грозил кому-то кулаком.
— Папа, придумай что-нибудь, — сказал Дима. — Должен же быть алгоритм…
— Окна дома слишком далеко, — задумчиво сказал Михаил Дмитриевич. — А ветки слишком тонкие…
— Это я сам знаю! — огрызнулся Дима. — А что делать?
— Вероятно, предоставить ситуацию самой себе. Иногда это лучший выход…
Дима тихо пробормотал себе под нос такое, что оба собеседника предпочли не услышать.
— Смотрите, едет! — крикнула Маша Новицкая, указывая рукой в конец улицы.
— Кирилл, замри! — сориентировался Антон Каратаев.
По переулку не торопясь, словно неуверенный в собственных действиях и направлении, ехал переделанный грузовик «Петросвета» с опущенной решетчатой люлькой, в которой стоял и всматривался в столпившихся людей монтер в фирменной «петросветовской» куртке. Из кабины яростно махала сразу двумя руками сидящая рядом с водителем Вика Стогова.
— Ура! — закричала что-то сообразившая Тая Коровина.
— Отойдите все! — распорядился Антон. — Кирилл, бросай сюда эту штуку. Я полезу в кабинку, а ты сиди там, подхватишь…
— Понял! — отозвался с дерева Кирилл. — Бросаю!
— Они на Невском гирлянду к празднику вешали, — торопясь, объяснила Вика Маше Новицкой. — Я их полчаса уговаривала, потому долго. Они меня сначала посылали по-всякому, а потом поняли, что я все равно не уйду, и водитель сказал: поехали, быстрее получится.
— Тебя, пацан, в люльку не пущу! — сказал монтер Антону Каратаеву. — Техника безопасности.
— Вы сами этой штукой не сможете, — возразил Антон. — Я вообще ловкий, не такой, как он, конечно, — Антон пальцем указал на сидящего на дереве Кирилла. — Но все-таки. Да ведь и вы же со мной будете.
— Не спорь с ними! — крикнул немолодой водитель, высунувшись в окно. — Ты что, не видишь, у них тут сплошное «гнездо кукушки», в смысле — они все разом «ку-ку»! А у нас — график!
Антон быстро и ловко залез в люльку. Витя подал ему самодельную палку-ножницы. Неповоротливый с виду грузовик задом залез на газон и подъехал почти вплотную к дереву. Люлька начала подниматься на металлической коленчатой палке. Все, затаив дыхание, следили за ней. В соответствии с ее движениями Кирилл Савенко, похожий на большую обезьяну из передачи «В мире животных», бесшумно перемещался в кроне дерева.
С пятого захода Антону удалось перерезать какую-то определяющую нитку. Все это время монтер держал его за пояс и ругался в такт с мужиком, который вместе с ружьем опять появился на сцене.
Черный клубок, безжизненно кувыркаясь, полетел вниз. Кирилл, держась обеими ногами за сук и диковинно вытянув руки, ловко подхватил его тремя метрами ниже.
8 «А» молча вскинул вверх руки со сжатыми кулаками. Мужик выругался последний раз и потряс ружьем, как дикие горцы в фильмах про кавказские войны. Тая Коровина от восторга попыталась броситься Диме на шею.
— Отвяжись, толстая корова! — прошипел он и оттолкнул девочку.
Тая приготовилась взвыть от горя и обиды, но тут Тимка Игнатьев стянул с шеи бело-голубой шарф и, как удавку, набросил его сзади на лицо девочки, закрыв ей рот. Несмотря на напряженность ситуации, Дима взглянул на Тимку с любопытством — с момента знакомства он впервые видел его без шарфа. Шея у Тимки оказалась самая обыкновенная — длинная и тощая.
8 «А» принял в свои ряды Кирилла Савенко, спустившегося с дерева вместе с вороной. Ворона крутила головой и явно была жива. Маша Новицкая одноразовым платком промокнула кровь на щеке Кирилла. Вика Стогова и Антон Каратаев благодарили «петросветовцев». Старушка с клюкой вытирала платочком глаза и уголки губ. В домах по соседству со стуком захлопывались окна и форточки.
— Я понял, на кого похожи твои одноклассники! — сказал Михаил Дмитриевич, который все это время, отойдя в сторону, наблюдал за развитием событий. — На прогрессоров из романов братьев Стругацких. Передвигаются в пространстве стремительно, появляются все разом при возникновении критической ситуации… Кстати, Дима, ты читал Стругацких?
Читать бесплатно другие книги:
