Предводитель волков. Вампир (сборник) Дюма Александр
— Твоя власть творить зло будет безграничной.
— Сможет ли женщина, которую я полюблю, оставить меня?
— Ты станешь господствовать над себе подобными, они будут в твоей власти.
— И ничто не поможет им уйти из-под нее?
— Только смерть, которая сильнее всего.
— И я могу умереть в один из трехсот шестидесяти пяти дней?
— В один-единственный; в другие дни ни железо, ни свинец, ни сталь, ни вода, ни огонь не одолеют тебя.
— И за твоими словами не скрывается никакая ложь, никакая ловушка?
— Никакой ловушки — слово волка!
— Согласен, — сказал Тибо. — Пусть я буду волком двадцать четыре часа, а все остальное время — царем творения. Что я должен сделать? Я готов.
— Сорви один листик с остролиста, разорви его зубами на три части и отбрось их далеко от себя.
Тибо сделал то, что было ему приказано.
Разорвав лист, он разбросал куски, и тогда, хотя до тех пор погода была необычайно тихой, раздался удар грома и налетевший ураган закружил обрывки листа и унес их с собой.
— А теперь, брат Тибо, — сказал волк, — займи мое место, и удачи тебе! Как я год назад, ты останешься волком на двадцать четыре часа; постарайся выйти из этого испытания так же счастливо, как с твоей помощью вышел в прошлом году я, и ты увидишь, как сбудется все, что я тебе пообещал. А я попрошу сеньора с раздвоенным копытом, чтобы он поберег тебя это время от зубастых псов барона де Веза, потому что — слово дьявола! — ты вызываешь у меня подлинный интерес, друг Тибо!
И Тибо показалось, что черный волк растет, вытягивается, поднимается на задние лапы и уходит в человеческом обличье, помахав рукой на прощание.
Мы говорим «ему показалось», потому что на минуту его мысли перестали быть отчетливыми, его разум сковало странное оцепенение.
Позже, когда он пришел в себя, он оказался один.
Его тело приняло странную и непривычную форму.
Он сделался совершенно похожим на большого черного волка, с которым разговаривал за минуту до того.
На темной шерсти выделялся один-единственный белый волос, расположенный над мозжечком.
Этот белый волос у волка был тем самым, что оставался черным у человека.
Не успел Тибо прийти в себя, как ему послышался из кустов приглушенный лай и кусты зашевелились…
Тибо с дрожью вспомнил о своре сеньора Жана.
Превратившийся в черного волка, Тибо подумал, что ему не стоит подражать своему предшественнику и дожидаться, пока собаки сеньора Жана нападут на его след.
Услышав лай собаки, он предположил, что это заволновалась ищейка, и не стал медлить до момента, когда будут спущены гончие.
Тибо побежал вперед по прямой, как бегут обычно волки, и с удовольствием отметил, каким сильным и гибким стало его тело в новом облике.
— Клянусь рогами дьявола! — раздался в нескольких шагах от него голос сеньора Жана. — Ты слишком слабо держишь собак, парень, — обратился он к новому доезжачему, — ты позволил ищейке зарычать, и теперь мы не поднимем волка.
— Я не отрицаю своей вины, монсеньер, она очевидна; но я вчера видел волка пробегающим в сотне шагов отсюда и никак не мог предположить, что он всю ночь проведет в этих зарослях и окажется так близко от нас.
— Ты уверен, что это тот самый волк, который столько раз от нас ускользал?
— Пусть хлеб, который я ем на службе у монсеньера, обратится для меня в яд, если это не черный волк, которого мы травили в прошлом году; в тот день утонул бедняга Маркотт.
— Хотел бы я встретить этого волка, — вздохнул сеньор Жан.
— Стоит монсеньеру только приказать, и мы начнем охоту; но позвольте заметить, что у нас впереди еще два часа полной темноты: этого более чем достаточно, чтобы все наши лошади переломали себе ноги.
— Я не спорю; но, если мы станем ждать рассвета, Весельчак, негодяй будет к этому времени за десять льё отсюда.
— По меньшей мере, монсеньер, — качая головой, отозвался Весельчак, — по меньшей мере.
— Мне этот черный волк очень сильно досаждает, — добавил сеньор Жан, — я, кажется, заболею, если не смогу получить его шкуру.
— Ну, так начнем, не теряя ни минуты, монсеньер.
— Ты прав, Весельчак, иди за собаками, друг мой.
Весельчак отправился за своим конем, которого привязал к дереву на время, пока поднимали дичь. Сев в седло, он пустил коня галопом.
Через десять минут, показавшихся барону вечностью, Весельчак вернулся со всей охотой.
Немедленно спустили собак.
— Потише, дети мои, потише! — говорил сеньор Жан. — Помните, что это не наши старые собаки, такие умные и гибкие; это новички, и если вы забудетесь, они произведут дьявольский шум, а толку выйдет мало; дайте им постепенно разогреться.
В самом деле, две или три собаки, освободившись от связок, жадно втянули запах оборотня и подали голос.
К ним присоединились другие.
Все пустились по следу Тибо, вначале почти молча и скорее сближаясь, чем выслеживая, а затем подавая голос все чаще и сильнее; потом, почуяв волчий запах, вся стая по горячему следу с бешеным лаем и невероятным пылом устремилась в сторону Иворского леса.
— Хорошее начало — половина дела! — воскликнул сеньор Жан. — Весельчак, займись запасными собаками — я хочу, чтобы они были везде! Я сам стану кричать им… А вы действуйте смелее, — повернулся он к челяди. — Мы должны расквитаться за множество поражений, и если мы не загоним волка по вине одного из вас, — клянусь рогами дьявола! — я скормлю виновного моим собакам!
После этого напутственного слова сеньор Жан пустил коня в галоп; хотя ночь была еще довольно темной, а дорога опасной, он быстро догнал собак, которые к тому времени оказались уже у Бур-Фонтена.
XXIV
БЕШЕНАЯ ОХОТА
Тибо поднялся, едва залаяла ищейка, и благодаря этому ему удалось намного опередить собак.
Довольно долго он не слышал своры.
Вдруг издалека послышался громкий лай, напоминавший отдаленный гром, и Тибо начал беспокоиться.
Он ускорил бег и не останавливался, пока его не отделило от преследователей расстояние в несколько льё.
Тогда он огляделся и определил, что находится на холмах Монтегю.
Он прислушался.
Собаки, казалось, сохраняли дистанцию: они были где-то у Тиле.
Только волчье ухо могло расслышать лай на таком расстоянии.
Тибо повернул, как будто собирался встретить их, оставил Эрневиль слева, прыгнул в небольшой ручей, который в этих местах берет свое начало, спустился по нему до Гримокура и через Лизар-л’Аббесс добрался до Компьенского леса.
Он чувствовал, что после трех часов быстрого бега стальные мышцы волчьих ног нисколько не устали, и это его немного успокаивало.
Все же он не решался войти в лес, знакомый ему меньше, чем лес Виллер-Котре.
Тибо отклонился на одно или два льё в сторону. Он хотел, применив все известные ему подходящие уловки, отделаться от преследователей.
Он перемахнул одним прыжком долину между Пьерфоном и Мон-Гобером, вошел в лес у поля Метар, вышел у Воводрана, от Сансера двигался по воде и за Лонпоном снова ушел в лес.
К несчастью, в верхней части дороги Висельника его ждала свежая свора из двадцати гончих: доезжачий г-на де Монбретона, предупрежденный сеньором де Везом, привел их на помощь.
Собак спустили немедленно: доезжачий заметил, что волк сохраняет дистанцию, и боясь, что зверь уйдет, не стал дожидаться всей охоты.
Тогда началась настоящая борьба между волком-оборотнем и гончими.
Это был безумный бег: несмотря на ловкость и сноровку наездников, лошади с трудом поспевали за собаками.
Погоня неслась через поля, леса и вересковые заросли с быстротой мысли.
Она появлялась и исчезала подобно проблеску молнии в тучах, оставляя за собой облака пыли, звуки рога и крики, которым эхо едва успевало вторить.
Она перелетала через горы, долины, потоки, топи и пропасти, как будто у лошадей и собак выросли крылья, словно у химер или гиппогрифов.
Сеньор Жан присоединился к остальным.
Он мчался впереди своих охотников, следом за гончими; глаза его горели, ноздри раздувались; он подбадривал стаю оглушительными криками и трубил в рог, с яростью вонзая шпоры в бока своего коня, когда тот останавливался перед каким-нибудь препятствием.
Черный волк тоже не замедлял бега.
Хотя на поворотах он с сильным беспокойством слышал в ста шагах позади себя лай свежей своры, расстояние между погоней и волком не сократилось ни на дюйм.
Тибо полностью сохранил человеческий разум. Он продолжал бежать, чувствуя, что выдержит это испытание; ему казалось, что он не может умереть, не отомстив за все вынесенное им и не узнав обещанных радостей, прежде чем — это было главным, и в решающую минуту его мысль беспрестанно к этому возвращалась, — прежде чем он завоюет любовь Аньелетты.
Иногда его охватывал страх, иногда — гнев.
Ему хотелось повернуться лицом к этой ревущей стае и, позабыв о своем новом теле, разогнать ее ударами палки и камнями.
Минуту спустя, наполовину обезумевший от ярости, оглушенный похоронным звоном, которым отдавался лай в его ушах, он уносился стремительнее бегущего оленя, быстрее летящего орла.
Но его усилия были напрасными.
Он бежал, несся, почти летел, но похоронные звуки не отставали ни на шаг, не отдалялись ни на миг, или, отстав на мгновение, приближались еще более грозными и устрашающими.
Тем не менее инстинкт самосохранения не покидал его, силы его не убывали.
Но он чувствовал, что, если, на свою беду, наткнется на свежую свору, его силы вскоре могут иссякнуть.
Тибо решил попробовать оторваться от собак и вернуться в хорошо знакомые ему места, где он мог бы, воспользовавшись своим знанием леса, уйти от гончих.
На этот раз он поднялся до Пюизе, пробежал краем Вивье, вернулся в Компьенский лес, сделал петлю через лес Ларг, в Аттиши перебрался через Эну и по Аржанской котловине снова достиг леса Виллер-Котре.
Он надеялся таким образом разрушить стратегию сеньора Жана.
Очутившись в привычных местах, Тибо вздохнул свободнее.
Он был на берегу Урка между Норруа и Труенном, в том месте, где река течет между двух рядов скал; взбежав на острый утес, нависший над потоком, Тибо решительно бросился в воду, вплавь добрался до расщелины в нижней части скалы, с которой только что прыгнул; затем он спрятался в глубине пещеры, чуть ниже обычного уровня воды, и стал ждать.
Свора отстала от него примерно на льё.
Но прошло не больше десяти минут — и собаки ураганом взлетели на гребень скалы.
Те, что прибежали первыми, опьяненные бегом, не увидели пропасти или надеялись перепрыгнуть ее вслед за тем, кого преследовали — и брызги от падения собачьих тел в воду долетели до Тибо, забившегося в глубь пещеры.
Собаки оказались менее удачливыми и не такими сильными, как он, и не смогли сопротивляться течению. После бесплодных усилий они исчезли, унесенные рекой, так и не заметив убежища волка-оборотня.
Тибо слышал у себя над головой топот коней, лай остатков своры, крики охотников и проклятия сеньора Жана, чей голос перекрывал все остальные голоса.
Наконец, когда течение унесло последнюю собаку, упавшую в воду, Тибо, вследствие того что река в этом месте делала поворот, увидел, как охотники спускаются вниз по течению.
Не сомневаясь в том, что сеньор Жан, скакавший во главе охоты, вернется назад, волк не стал его дожидаться и покинул пещеру.
То вплавь, то ловко прыгая по камням, то вброд он поднялся по Урку до зарослей Крена.
Оттуда он, точно зная, что намного опережает своих врагов, решил добраться до деревни: среди домов его никто не станет искать.
Он подумал о Пресьямоне.
Эту деревню он знал лучше всего.
К тому же он будет рядом с Аньелеттой.
Ему казалось, что это придаст ему сил и принесет удачу, что кроткая и целомудренная девушка сможет влиять на его судьбу.
Тибо направился к Пресьямону.
Было шесть часов вечера.
Охота продолжалась больше пятнадцати часов.
Волк, собаки и охотники проделали не меньше пятидесяти льё.
Когда черный волк, сделав крюк через Манере и Уаньи, выбежал на опушку Амского леса, солнце уже склонялось к горизонту и окрашивало вереск в ослепительный пурпурный цвет; ветерок, ласкавший мелкие белые и розовые цветочки, был напоен их ароматом; сверчок запел среди мха, и жаворонок, взмывая в небо, приветствовал приход ночи, как двенадцать часов назад встречал день.
Безмятежность природы странным образом подействовала на Тибо.
Его удивляло, что она может оставаться такой прекрасной и радостной, когда его душа истерзана тоской.
Глядя на цветы, слушая пение птиц и стрекот насекомых, он сравнивал тихий покой и чистоту этого мира со своими страшными тревогами, он спрашивал себя, умно ли он поступил, заключив после первой сделки вторую, несмотря на новые обещания посланника дьявола.
Он боялся, что и вторая сделка принесет ему лишь разочарования.
Пробегая по наполовину скрытой золотистым дроком тропинке, он узнал в ней ту, по которой провожал Аньелетту в день, когда впервые встретил девушку; в день, когда ангел-хранитель внушил ему мысль стать ее супругом.
Воспоминание о новой сделке, благодаря которой он сможет вновь завоевать любовь Аньелетты, немного ободрила Тибо, сникшего при виде всеобщей радости.
В Пресьямоне звонил колокол.
Его печальный однообразный звон напомнил черному волку о людях и о том, что он должен опасаться их.
Он смело направился через поле к деревне, надеясь найти приют в какой-нибудь заброшенной лачуге.
Когда он огибал огораживавшую кладбище низкую стену, сложенную из сухих камней, в овраге, которым он бежал, послышались человеческие голоса.
Продолжая свой путь, он неминуемо встретится с этими людьми; вернувшись назад, он должен будет подняться на холм, и его увидят; из осторожности он решил перепрыгнуть через ограду кладбища.
Одним прыжком он оказался на кладбище (как большая часть сельских кладбищ, оно примыкало к церкви).
Заброшенное, оно все заросло высокой травой; кое-где попадались кусты ежевики и терновник.
Волк подошел к самому густому кусту и, оставаясь невидимым, обнаружил развалившийся склеп, откуда мог бы наблюдать, что делается вокруг.
Проскользнув под колючками, волк спрятался в склепе.
В десяти шагах от Тибо свежая могила ждала своего постояльца.
Из церкви доносилось пение — тем более явственно, что склеп, служивший укрытием беглецу, некогда соединялся с церковью подземным ходом.
Через несколько минут пение смолкло.
Черный волк, которому было не по себе от соседства с церковью, решил, что люди из оврага прошли мимо и что пора бы ему подыскать себе более надежное убежище взамен этого временного.
Но не успел он высунуться из-за своего куста, как ворота кладбища раскрылись.
Он вернулся на прежнее место очень обеспокоенный.
Первым на кладбище вошел ребенок в белом стихаре, с кропильницей в руке.
За ним человек, тоже в стихаре поверх одежды, нес серебряный крест.
Священник, нараспев читающий заупокойные молитвы, следовал за этими двумя.
За священником четверо несли покрытые белой тканью носилки, усыпанные венками и зелеными ветками.
Ткань обрисовывала очертания гроба.
За носилками шли несколько жителей Пресьямона.
Такая встреча на кладбище была естественной, и Тибо, сидя рядом с открытой могилой, не должен был удивляться тому, что увидел, но все же он забеспокоился и с тревожным любопытством стал следить за церемонией, несмотря на то что малейшее движение могло выдать его присутствие и, следовательно, погубить его.
Священник окропил могилу, на которую обратил внимание Тибо, и носильщики опустили свой груз на соседний холмик.
В наших краях существует обычай — если хоронят молодую девушку или женщину в расцвете красоты, ее несут на кладбище в открытом гробу, под одной лишь тканью.
Там друзья могут в последний раз проститься с усопшей, родные — в последний раз поцеловать ее.
Потом заколачивают крышку — и все кончено.
Старуха, на вид слепая, направляемая милосердной рукой, подошла проститься с покойной, и носильщики приподняли ткань, покрывавшую лицо.
Тибо увидел Аньелетту.
Из его разбитой груди вырвался глухой стон и смешался с плачем и рыданиями присутствующих.
Лицо Аньелетты, очень бледное, застывшее в невыразимом покое смерти, под этим венком из незабудок и маргариток было прекрасным как никогда при жизни.
При виде бедной покойницы Тибо почувствовал, как тает сковавший его сердце лед. Мысль о том, что он подлинный убийца этой девушки, пронзила его болью: безмерной — потому что она была истинной; мучительной — потому что в первый раз за долгое время он думал не о себе, но о той, что умерла.
Когда он услышал стук молотка, забивавшего крышку гроба, когда камни и земля посыпались из-под заступа могильщика на тело единственной женщины, которую он любил, им овладело безумие: ему казалось, что телу Аньелетты, еще недавно такому свежему и прекрасному, еще вчера живому, твердые камни причиняют боль, и он сделал движение, желая броситься на провожающих и отнять у них ту, что должна была достаться ему хотя бы мертвой, раз при жизни она принадлежала другому.
Человеческая боль подавила это последнее движение загнанного зверя, под волчьей шкурой пробежала дрожь, из налитых кровью глаз брызнули слезы, и несчастный воскликнул:
— Господи! Возьми мою жизнь, я от всего сердца возвращаю тебе ее, если это вернет к жизни ту, что я убил!
Вслед за этими словами раздался такой устрашающий вой, что люди в ужасе разбежались с кладбища.
Тибо остался один.
Почти в ту же минуту гончие, снова напавшие на след черного волка, перепрыгнули стену в том же месте, что и Тибо, и заполнили опустевшее кладбище.
За ними показался обливающийся потом сеньор Жан на коне, покрытом кровью и пеной.
Собаки направились прямо к кусту и что-то там схватили.
— Улюлю! Улюлю! — громовым голосом закричал сеньор Жан и, спрыгнув с коня, не заботясь о том, есть ли кому стеречь его, выхватил охотничий нож и бросился к склепу, прокладывая себе путь среди собак.
Собаки дрались над свежей окровавленной шкурой волка, но тело исчезло.
Не могло быть ни малейшего сомнения в том, что это была шкура волка-оборотня, которого они травили: она была совершенно черная, за исключением одного белого волоска.
Что стало с телом?
Никто и никогда этого не узнал.
Но с тех пор никто не встречал Тибо в тех краях, и все единодушно решили, что оборотнем был башмачник.
Поскольку нашли только шкуру, а тело исчезло; поскольку на том самом месте, где нашли шкуру кто-то слышал слова: «Господи! Возьми мою жизнь, я от всего сердца возвращаю тебе ее, если это вернет к жизни ту, что я убил!», — священник объявил, что Тибо спасся благодаря своему отречению и свому раскаянию.
Это предание казалось особенно правдоподобным оттого, что еще многие годы — до тех пор, пока Революция не упразднила монастыри, — каждый раз в годовщину смерти Аньелетты из монастыря, расположенного в полульё от Пресьямона, выходил священник-премонстранец и шел молиться на ее могиле.
Вот и вся история черного волка, как мне рассказал ее Моке, служивший сторожем в доме моего отца.
КОММЕНТАРИИ
Роман «Предводитель волков»(«Le Meneur de loups») основан на народных легендах, которые А. Дюма ребенком слышал в окрестностях своего родного города Виллер-Котре. Роман печатался в газете «Le Sicle» («Век») со 2 по 30 октября 1857 г. Первое отдельное издание во Франции: Paris, Cadot, 1857.
Время действия романа: осень 1780 — весна 1781 гг.
Настоящий перевод сделан по изданию: Paris, Calmann-Lvy, 1860 и сверен с оригиналом Г. Адлером.
… в течение первых двадцати лет моей литературной жизни, то есть с 1827 по 1847 год… — Первые литературные опыты Дюма — стихи и драмы — относятся к 1820–1821 гг., первая публикация его поэзии состоялась в январе 1823 г.; драматургическую деятельность он начал в 1825 г. одноактным водевилем «Охота и любовь», поставленным в театре Амбигю-Комик 22 сентября того же года; в 1827 г. было опубликовано несколько его поэтических произведений.
… городок, где родился… — Дюма родился 24 июля 1802 г. в городе Виллер-Котре, расположенном неподалеку от Парижа в северо-восточном направлении.
Колумб, Христофор (1451–1506) — испанский мореплаватель, по происхождению итальянец, руководитель нескольких экспедиций, пытавшихся найти морской путь в Индию с Запада; во время своих плаваний открыл ряд островов Карибского моря и часть побережья Южной и Центральной Америки.
… оглянувшись на прошлое, я рассказал историю Бернара и его дяди Бертелена… — Бернар и Бертелен — герои повести Дюма «Бернар», основанной на его детских впечатлениях; опубликована в 1844 г.
… другие истории: Анжа Питу, его невесты Катрин и тетушки Анжелики, Консьянса Простодушного и его невесты Мариэтты и, наконец, Катрин Блюм и папаши Ватрена. — Имеются в виду следующие романы Дюма: «Анж Питу» (1851 г.) и «Графиня де Шарни» (1852–1855 гг.) из серии «Записки врача»; «Консьянс Простодушный» (1852 г.) и «Катрин Блюм» (1854 г.).
Все эти произведения объединены тематикой Великой Французской революции и последовавших за ней наполеоновских войн; их герои, как и сам Дюма, происходят из окрестностей Виллер-Котре.
… мои «Мемуары»… — Имеются в виду «Mes mmoires» — воспоминания Дюма, вышедшие в свет в 1852–1854 гг. и охватившие период 1802–1833 гг.
… помните ли друга моего отца… — Отец Дюма Тома Александр Дюма Дави де ла Пайетри (1762–1806) — мулат с острова Сан-Доминго (современного Гаити), сын французского дворянина-плантатора и рабыни-негритянки; с 1789 г. — солдат королевской армии, с 1792 г. — офицер армии Французской республики, с 1793 г. — генерал; горячий республиканец; прославился своим гуманным отношением к солдатам и мирному населению, легендарными подвигами и физической силой.
… моя мать… — Мари Луиза Элизабет Лабурэ (1769–1838), дочь трактирщика из Виллер-Котре.
… жили в небольшом замке Фоссе… — Замок Фоссе (или Ле Фоссе) находился в 4 км от Виллер-Котре, в деревне Арамон, описанной Дюма в романах «Джузеппе Бальзамо» и «Анж Питу»; семья Дюма жила там с 1804 г. по 20 июня 1805 г.
… на границе департаментов Эна и Уаза… — Департамент — единица административно-территориального деления Франции, введенная во время Революции вместо прежних провинций; обычно департаменты получали название от важных ландшафтных объектов на своей территории — гор, рек и т. д. Департамент Эна расположен в Северной Франции у границы с Бельгией, департамент Уаза расположен к западу от департамента Эна.
… получил свое название от окружавших его огромных рвов… — По-французски Фоссе (les fosses) — «рвы».
… О сестре я не говорю… — Сестра Дюма, Мари Александрина Эме Дюма де ла Пайетри (1793–1881), получила прекрасное образование в пансионе г-жи Моклерк в Париже.
Жокрисс — традиционный персонаж французских народных фарсов, простак, которого дурачат его друзья.
… коллекцию забавных историй, которую мог с успехом противопоставить глупостям Брюне. — Под именем Брюне на французской сцене выступал известный актер-комик Жан Жозеф Мира (1766–1851).
Линия — единица измерения малых длин до введения метрической системы; в разных странах имела различное значение; во Франции равнялась 2,2558 мм.
… мой генерал… — Местоимение «мой» употребляется во французском военном обиходе при обращении к старшему по званию.
Шабаш — в средневековых поверьях ночное сборище ведьм.
Сабо — башмаки, вырезанные из целого куска дерева; во Франции еще в XIX в. обувь крестьян и городских бедняков.
Льё — единица длины во Франции; сухопутное льё равно 4,444 км, морское — 5,556 км.
… За это время мы переберемся в Антийи… — Дюма жили в деревенском доме в селении Антийи (кантон Бе, департамент Уаза) с 20 июня до середины сентября 1805 г.
… мы жили в Виллер-Котре… — Дюма жил там с 1814 по 1822 гг.
Боргезе, Мари Полетт (Полина), герцогиня де Гуасталла, княгиня (1780–1825) — младшая сестра Наполеона I; была дружна с генералом Дюма.
Фут — старинная мера длины, в разных странах имела различное значение; распространенный во Франции старый парижский фут имел около 32 см.
Офир — упоминаемая в Библии легендарная страна; славилась золотом и драгоценными камнями.
Кюре — приходский католический священник.
Арпан — старинная французская поземельная мера; варьировалась от 0,2 до 0,5 га.
Потерна — подземная галерея (коридор) для сообщения между сооружениями крепости.
Орлеанский, Луи Филипп, герцог (1725–1785) — принц французского королевского дома, представитель младшей линии династии Бурбонов; один из самых просвещенных людей своего времени.
… четвертого по счету из носивших это имя… — Начиная с середины XIV в. титул герцога Орлеанского обычно предоставлялся младшим сыновьям королевской семьи. Здесь речь идет о так называемом четвертом Орлеанском доме. Основателем его был младший брат Людовика XIV герцог Филипп I Орлеанский (1640–1701) (персонаж романа Дюма «Виконт де Бражелон»). Ему наследовали его сын Филипп II (1674–1723), регент Франции во время малолетства Людовика XV (герой романов Дюма «Шевалье д’Арманталь» и «Дочь регента»), и внук герцог Луи (1703–1752), отец упомянутого выше герцога Луи Филиппа.
… в 1773 году женился вторым браком на г-же де Монтессон… — Имеется в виду Шарлотта Жанна де Лаэ де Риу, маркиза де Монтессон (1737–1806), французская писательница, вторая жена герцога Луи Филиппа Орлеанского, с которым она была обвенчана тайно.
Доезжачий — старший псарь, заведующий сворой охотничьих собак и обучающий их.
Метр (мэтр) — учитель, наставник; почетное обращение к деятелям искусства, адвокатам и вообще выдающимся лицам; здесь употреблено в ироническом смысле.
Нимрод — персонаж Библии, царь Вавилона и других земель, «сильный зверолов перед Господом».
Экю — старинная французская монета; до 1601 г. чеканилась из золота, с 1641 г. — из серебра и стоила 3 ливра; с начала XVIII в. в обращении также находились экю, стоившие 6 ливров.
… Дайте мне… Матадора и Юпитера… — Первая собака сеньора де Веза названа в честь главного действующего лица корриды (боя быков), который наносит животному смертельный удар шпагой. Вторая — по имени верховного бога в античной мифологии, повелителя грома и молний, древнегреческого Зевса.
Инки (правильнее: инка) — первоначально — назваие индейского племени, жившего в XI–XIII вв. на территории современного Перу в Южной Америке; позднее — господствующий слой образованного ими государства, которое в XVI в. было завоевано испанскими колонизаторами.
Мармонтель, Жан Франсуа (1723–1799) — французский писатель, романист и драматург, с 1771 г. — королевский историограф. В романе «Инки» (1777 г.) Мармонтель подверг критике религиозный фанатизм и жестокости испанских завоевателей в Перу.
Абенсераджи (Абенсераги) — известный феодальный род в мусульманском государстве Гренада в Испании в VIII–XV вв.; благородство, подвиги и трагическая гибель его членов, истребленных во дворце Альгамбра одним из последних властителей Гренады, многократно воспеты в исторических хрониках и средневековой литературе.
Читать бесплатно другие книги:
