Повести Ильи Ильича. Часть первая Алексеев Иван

© И. Алексеев, 2014

© ООО «Написано пером», 2014

Вместо предисловия

Илья Ильич Белкин – принципиальный противник авторского права, с которым мы случайно встретились спустя двадцать восемь лет после окончания университета, – попросил по старой дружбе прочитать его повести и издать их под моим именем. Из дальнейшего станет понятно, почему я на это согласился.

Целью работы Ильи Ильича, как я ее понял, явилось намерение помочь людям, пытающимся узнавать правду, но нетвердым в своих мыслях.

Для достижения своей цели он специально концентрирует внимание читателя на сложных вопросах, от которых мы часто отворачиваемся, но без ответов на которые живем тяжело. Мы думаем, например, что вопрос «Зачем человеку жить?» для нас сложный, а он раз за разом напоминает о себе и все больнее с приближением старости нас беспокоит.

Илья Ильич говорит, что нет сложных вопросов, что для некоторых ответов нам просто не хватает подсказок, которые мы не замечаем в обыденной жизни, и нужной информации, спрятанной от нас под горами информационного мусора.

Надеясь научить читателя замечать подсказки и находить информацию, Илья Ильич придумал начать с «Методики», задача которой – помочь приподняться над жизненными ситуациями и шаг за шагом двигаться к ответам, с которых начинается творческое продолжение человека.

Сразу хочу оговориться, что его «Методика» мне показалась местами тривиальной, а местами весьма спорной. Взявшись за это предисловие, я даже предлагал Белкину ее исключить или сделать приложением к его повестям. К сожалению, он не согласился. Не оспаривая моих аргументов, он настаивал на том, что ему было важно зафиксировать возможность прозрения и необходимые для этого условия: уметь прислушаться к голосу совести, да добавить немного наблюдательности, критичного отношения к информации и труда на ее осмысление. И что в целом «Методика» дает направление правильного движения и показывает, как не сбиться с прямого пути, – а значит, выполняет свою задачу.

Я специально привел здесь аргументацию Ильи Ильича, чтобы дать почувствовать некоторые слабости автора, определенным образом его характеризующие.

Чтобы было еще проще представить его личность, я собираюсь поделиться некоторыми юношескими воспоминаниями, вызванными во мне чтением повестей студенческого приятеля. Воспоминания эти касаются главным образом некоторых чувств, которые я разделял с автором в пору нашей молодости, и которые подрастерял с возрастом.

Почти год мы с Ильей жили в одной комнате в общежитии и в это время часто вместе угадывали смыслы нашего существования.

Иногда эти смыслы казались лежащими на поверхности. Хорошо помню, например, наше открытие сомнений вседержителя, разрешающиеся радостью в конце каждого дня сотворения. Мы читали «и увидел бог, что это хорошо», ощущали прикосновение к тайнам мира и верили в возможность их познания.

Прочитав первые повести Белкина, я вспомнил и некоторые другие наши рассуждения, пригодившиеся Илье Ильичу для представления движущей силы развития в виде разрешения конфликта, обусловленного противоречивой природой человека.

Надо сказать, что Илья Ильич, описывая известные ему истории, умеет вызвать у прототипов своих героев некоторую неловкость. Для меня, например, было неловко читать про заболевшего сочинительством героя. Этот эпизод списан с моих признаний про будто бы понятое мое предназначение.

Вроде бы в словах Ильи Ильича и нет для меня ничего предосудительного, и даже никто бы не узнал, что эпизод про сочинительство списан с меня, если бы я сейчас не признался, но стоит мне подумать об этом, и становится беспокойно. По мнению Белкина, мое беспокойство должны сглаживать мысль о ничтожности людских пересудов и его призывы приподниматься над своими проблемами, – но что-то не очень сглаживают.

В отличие от меня, в пору юношеских дерзаний Белкин не писал. Он мало говорил, любил слушать, почти не улыбался и постоянно о чем-то думал. С такими людьми трудно разговаривать, – не знаешь, слышат они тебя или нет.

Со слов Ильи Ильича, решение сочинять созрело в нем на пятидесятом году, когда он понял ничтожность результатов своей жизни. Вопрос, почему не осуществляются наши надежды, которые в свое время казались обоснованными в точном соответствии с тем, что бог не возлагает на человека больше того, что он способен совершить, захватил его. Суть своего ответа он нашел у Л.Толстого в виде соблазнов, сбивающих людей с прямого пути. Идея проверить современную силу соблазнов составляет вторую задачу его работы. Как он считает, это поможет колеблющимся людям разумно преодолеть предстоящие в скором времени изменения.

К сожалению, на ожидающие нас перемены он только намекает. Из его соображений об отказе от категорий времени и пространства, об установлении приоритетов общественных процессов по их продолжительности и закономерности, вроде бы вытекает ложность сложившейся в обществе иерархии власти, собственности и денег, но прямо он этого не говорит. Конкретных мыслей о решении вопроса социальной справедливости, который в юности был важной точкой нашего соприкосновения, в первых повестях Белкина я не нашел. Его можно понять таким образом, что социальное устройство автоматически придет в соответствии с промыслом, когда статистически значимое количество людей включится в процессы более высокого уровня. Мне кажется, что Илья Ильич не чувствует здесь возможного подвоха.

Надо сказать, что одной из нитей нашего с Ильей взаимного притяжения была общность происхождения, – мы с ним из бедных семей. Хотя бедность в период нашей учебы еще не считалась зазорной, но признаки будущего снисходительного и почти презрительного отношения к бедным тогда уже проявились, и мы не могли их не замечать.

Расклад нашего студенческого существования в принципе позволял сводить концы с концами. Сорок рублей стипендии, талоны в столовую на тридцать рублей от профсоюза, варенье или сало из дома – это плюс. Восемь рублей за проживание в общежитии, питание из расчета по 1 талону (60 копеек) на средний обед и ужин или по два талона на очень хорошие, расходы на кино и театр – минус. Но вот на одежду и обувь помоднее или на заграничные джинсы и трикотажное барахло от фарцовщиков денег, конечно, не было. Не хватало и на вкусный бутерброд в театральном буфете, на салаты и коктейли в кафешках на Новом Арбате и на другие приятные столичные мелочи. Я не жалуюсь, но хочу заметить, что и тогда среди нас были те, кому хватало на все, и ближайшее будущее оказалось за ними.

Жажда справедливости особенно остра в юности. Тогда четко видно унижение человеческого достоинства – особенно при взгляде со стороны. Здесь кажется уместным рассказать про деревенскую девчонку, которую мы с Ильей Ильичем видели в рабочем общежитии льнокомбината, когда на последнем курсе работали в студенческом строительном отряде.

Стройотряд окунул нас в не видный со столичных высот мир. Бетонные работы целый день, без душа и бани. Добыча еды, – чего стоят только выделявшиеся нам утки, которых надо было самим поймать, свернуть им головы, ощипать и долго готовить в деревенской печке. Наверное, мы были прообразом современных гастарбайтеров.

Частью этого мира было общежитие в Смоленске, куда после московского поезда и перед заброской в деревню нас привез командир, однокурсник и мой знакомый по спортивному клубу, оказавшийся обладателем жуликоватых способностей предпринимателя.

На первом этаже общежития жили молоденькие ткачихи, с которыми командир успел раньше познакомиться и к которым повел нас перекусить. Я шел первым и первым увидел открывшую дверь невысокую стриженую девчонку в трусах. Она завизжала, бросила тряпку, которой мыла полы, и побежала за халатом. Пока она визжала, прикрываясь руками и выглядывая, чтобы рассмотреть нас, я разглядел ее аккуратные груди и стройную фигуру.

В большой угловой комнате девушек было одно большое окно, пять кроватей с тумбочками, стулья и обеденный стол, за который мы уселись пить чай с московскими конфетами и вином. Девушек было трое. Все из деревни, после восьмого класса приехали в городское училище при льнокомбинате, закончили его и почти год, как работали. Встретившая нас нагишом девчонка казалась хохотушкой и заводилой, хотя единственная она разрумянилась без вина, – не пила, как ее не уговаривали. Еще она не очень жаловала нашего командира, напустившего на себя важный вид руководителя и пытавшегося ее прижимать.

На следующий день в деревню мы не уехали, потому что командир встречался с заказчиками, и вечером снова зашли к девчонкам. Открыв дверь, мы опять увидели голую хохотушку, побежавшую за халатом. За столом продолжился неоконченный накануне разговор ни о чем. Хохотушка продолжала раззадоривать командира.

Поздно вечером в открытое окно комнаты залезла троица фабричных парней с бутылкой. Молчавшие с нами другие девчонки оживились, в комнате стало шумно. Мы с Ильей почти сразу ретировались из беспокойной компании. Вскоре к нам вернулся и командир.

В деревне мы присоединились к бригаде ребят, заливавших бетоном полы строящегося коровника. Там мы с Ильей Ильичем проработали три недели, до следующего приезда в деревню командира, выживая на подножном корму. Когда нам надо было уезжать, командир предложил поработать еще, сказав, что нашел контакт с руководством. Если останемся до осени, то получим по 35-ть рублей за день или больше, а пока он не может заплатить больше 25-ти, причем сделает это в виде исключения, по-товарищески, и это будет окончательный расчет.

У меня была путевка в университетский лагерь под Анапой, а у Ильи Ильича – место спасателя в лагере под Пицундой. Несмотря на шевелившийся червячок жадности, мы захотели по 25-ть. Командир достал из кармана пачку денег и отсчитал нужную сумму. Такую нарочито купеческую легкость обращения с деньгами тогда я видел впервые. И она неприятно кольнула несправедливостью, – во-первых, несопоставимостью заработанных нами денег с обычными заработками большинства людей, которых я знал, а во-вторых, вероятностью неконтролируемого получения командиром еще больших денег за организацию нашей работы.

На обратном пути мы снова остановились в рабочем общежитии и заглянули в знакомую комнату.

На этот раз стриптиза не было. Одна из девчонок после смены спала в темном углу, еще две гуляли с ребятами на улице. Посмотрев на открытое окно, я подумал, что они в него и вылезли.

Хохотушка была скромна и не дерзила командиру, который помогал ей собирать на стол и держался как дома.

Так я и запомнил – не столько эту девчонку и ее наивную игру, сколько в ее лице очевидный обман надежд на лучшее будущее, который мы тогда, согретые бумажками в карманах, по глупости нашей к себе не относили.

Мысль о бедности и несправедливости, разрушающей надежды людей, и о людской слабости, поощряющей несправедливость ради ложно понятых собственных благ, мелькала во мне на следующий день, когда мы выбирали на Новом Арбате костюм Илье Ильичу и покупали какие-то другие вещи, которые казались нам тогда крайне необходимыми. Впереди у нас был отдых с девушками нашего круга, в кармане – деньги, на которые можно было с ними погулять. А позади был тупик, о котором хотелось забыть. Тупик был и в рабочем общежитии, и в безлюдных нечерноземных деревнях, и в принятых нами отношениях урвать-обмануть.

Сопоставляя былое с настоящим, я смотрю со стороны на нашу случайную встречу с Белкиным на семинаре в актовом зал некогда преуспевающего столичного института, где два десятка пожилых ученых вместе со своими аспирантами собрались главным образом в заботах о грантах, заказах и деньгах для продления своего привычного существования, – и отчетливо вижу тщетность желания Ильи Ильича переделать понимание людей.

Впрочем, повести Белкина наполняют меня не одной только грустью. Странным сочетанием наивности, надежды и возможности перемен они будят фантазию. Отступая по сюжету назад, с каждым шагом открываешь новые возможности для героев, среди которых всегда есть прямой путь, на который зовет автор. И невольно думаешь, что если переведутся наивные люди, заставляющие нас вспомнить лучшие чувства, то кто еще сможет нас растормошить?

Вместо постскриптума мне остается еще раз отметить желание Ильи Ильича не называть повести своей фамилией и добавить, что это мое предисловие он одобрил.

Ожидая от Белкина продолжения, я с большим удовольствием и чистым сердцем рекомендую повести Ильи Ильича людям, желающим идти по жизни прямым путем. Надеюсь, что читатель, и особенно молодой, по совести разделит с автором лучшие чувства, которые помогают нам приходить в соответствие с замыслом творца и вседержителя.

Иван А. Алексеев

30 апреля 2012 г.

«Человеку даже не нужно самому придумывать оправданий своих грехов, – они уже придуманы раньше него, и ему нужно только принять готовые, составленные соблазны»

Л.Н. Толстой

1. Методика

Предложение

Пришел крошка-сын и предложил писать в электронный журнал простые и понятные студенческой молодёжи тексты.

Как интересно устроилось с появлением сети – миллионы людей каждый день пишут новые тексты, и стать писателем ничего не стоит.

– О чем писать, на какую тему, что вам интересно?

– О чем хочешь, – ответил сын. – О болезнях общества. О потребительстве, например.

Чем наивнее предложение, тем охотнее оно принимается. К тому же я знаю, о чем писать. В редких и коротких беседах с сыном и его приятелями я несколько раз слышал те же вечные вопросы о смысле жизни, какие занимали в юности меня. В возрасте сына мне казалось, что я знаю ответы на эти вопросы. Сейчас я вижу, как туманны и сложны они были, как мало мне помогли, и что теперь я могу ответить проще.

Что мне помогает отвечать? Чем я отличаюсь от себя в молодости? Только одним – миропониманием, которого тогда не имел.

Вот только мое понимание мира вряд ли пригодится молодому уму, который может посчитать его за обноски, поеденные молью, – это один из законов жизни. Ведь каждый понимает мир через собственное усилие и по-своему. И каждый способен его понять, если только не сходит с прямого пути.

Поэтому я не собираюсь озвучивать свои ответы.

Все, чего я хочу, – подсказать, что надо замечать подсказки, которые помогут не заблудиться.

Аромат творца

Сразу надо признаться, что людей я полагаю излишне самонадеянными, потому что сам такой же. Я не сомневаюсь, например, что могу писать, хотя, когда раньше я пробовал это делать, у меня получалось плохо.

Сейчас, правда, я научился писать некие научные тексты, которыми зарабатываю на жизнь. Но всегда относился и отношусь к этому занятию, как к отвлечению от настоящего призвания.

Свое призвание я узнал в 16-ть лет, посмотрев фильмы И. Пырьева «Идиот» и «Братья Карамазовы». Их показывали в малом зале кинотеатра «Комсомолец», в неудобное для людей дневное время. Зато мне это время было очень удобно, а билеты на дневное кино тогда стоили всего 10 копеек.

Трудно описать, как ладно легли мне на душу и князь Мышкин, и Настасья Филипповна, и Митя Карамазов, и Иван, и Алеша, и Катерина Ивановна. Инфернальные женщины, душевный надрыв, выворачивающие душу монологи – никогда я не видел подобного. Точно творец раскрыл мне изнанку своих созданий.

Я тогда много и беспорядочно читал – все, что находил в библиотеках. Но после этого кино почти все оставил, и целый год зачитывался Достоевским. Он открыл мне канал к знаниям, которые я должен был освоить и передать благодарному человечеству.

На следующий год я поступил в университет и между занятиями начал писать, подражая Федору Михайловичу, выдумывая переживания и пытаясь их накручивать. Я наслаждался творческим блаженством. Я отрывался от тела. Я мог летать. Я был и близко, и далеко. Всего себя я готов был отдать людям.

Мой первый рассказ вернулся из журнала с вежливым отказом и пожеланием успехов.

В другом вся главная моя работа над отражением душевных переживаний героя на похоронах бабушки почти не взволновала первого читателя – отца, который отметил лишь мою наблюдательность к деталям.

Отцы умеют приземлить. Я понял, что преувеличил свои таланты.

Однако тот, кто попробовал сладкой власти слова, в каком-то смысле хуже наркомана.

К тому же после разговора с сыном мне был знак.

Под утро, когда забытье от чрезмерной усталости после чтения за компьютером стало проходить, я увидел во сне абсолютную тьму. Мне казалось, что я смотрю в нее открытыми глазами.

Сначала тьма была полностью неподвижной. Потом, под действием моего взгляда, она начала слегка колебаться. Потом заклубилась. Потом среди мрака стали появляться серые очертания, напоминающие лик. Эти черты начали светиться отраженным светом, проявляться все отчетливее и увеличиваться в размерах. А потом мрак расступился, и явился свет. Он приглашал, он звал, он был живой.

Когда я проснулся, то волновался, как молодой. Я чувствовал аромат творца. Я был счастлив.

Очевидное

Очевидное объяснять труднее всего. Как объяснить, зачем нам жить?

С самого детства человек знает, что живет для счастья. Счастьем представляется накопление блага. Но какие блага надо копить?

Когда мы не знаем чего-то, мы всеми возможностями пытаемся это узнать.

Что же мы видим вокруг и что можем посчитать благом?

Первое – это блага для тела. Но сколько ни копим, благ этих почему-то всегда не хватает. И вместо счастья – одно беспокойство.

Беспокоит нас то, что наши блага, накопленные трудами праведными и неправедными, могут отнять. И то, что жизнь наша конечна, – для кого копим?

А еще беспокоит чувство, что нас обманывают, что мы копим ненужные нам вещи, и что из-за них счастье постоянно ускользает от нас.

Но что нам нужно?

Когда ученый не может объяснить понятное ему утверждение, он говорит: это очевидно. Почему? Потому что не хочет этого делать; ему доказательство не нужно, а времени на него может уйти много.

Получается, что ученый в очевидное верит.

На чем основана его вера?

Вера ученого основана, во-первых, на знании доказательств других утверждений, связанных с очевидным. Во-вторых, на умении рассуждать от противного. И, в-третьих, на его опыте.

Ученый видит связь вещей и понимает, что если очевидное не верно, то вся наука не верна.

Так и любой человек верит, что жизнь имеет смысл. А на чем основана его вера?

Рассуждения, что надо жить, что все живут, что предки жили и нам завещали, – не убедительны. Ведь в наш информационный век уже многие люди знают столько же, сколько раньше знали лишь избранные. И эти знания рано или поздно приводят к пониманию, что так жить нельзя.

Рассуждать от противного тоже не получается; жизнь была до человека и будет без него.

Остается признание собственного существования и желание жить. Но на чем оно основано и кем поддерживается?

Образы

Чтобы ответить на вопрос, нужно его понять, особенно если ответ представляется очевидным. Понять вопрос помогают образы.

Образное восприятие многократно умножает наши слабые возможности по обработке информации (ученые полагают, что оперативно мы можем работать не более чем с 9 единицами информации со скоростью до 15 единиц в секунду).

Простые образы предпочтительны. Чем проще образ, тем больше шансов на понимание.

Образы зависят от условий и момента жизни и усложняются по мере развития человека.

Возможность работы с образами я почувствовал, когда пошел в школу, под влиянием бесед с бабушкой.

Моя бабушка верила в бога. Про бога было написано в толстой книге с обернутой старой газетой обложкой, которую она читала в свободную минуту. Книга была библией 1895 года издания, с ятями. Книгу она читала много раз и много лет, до смерти. В книге было много ей близкого и понятного. Книга помогала ей отвечать на мои вопросы. Например, она знала, зачем человек живет. Правда, меня ее ответы не удовлетворяли, но для нее они были понятны.

Бабушка знала молитвы, старалась не пропускать церковные службы и выполняла православные ритуалы.

Из церкви она приходила умиротворенная. Хотя прошло много лет с ее смерти, я помню, как ее лицо светилось радостью нового знания; наконец-то после проповеди священника она поняла что-то, что ее мучило. И помню, как скоро лицо бабушки потухало за заботами. А потом она снова садилась читать книгу, потому что знание, которое она как будто поняла, уже ускользнуло от нее.

Причины того, что нужное знание ускользает, бабушка видела в себе. А самой главной причиной считала неумение быстро читать. Она чувствовала, что понимание зависит от быстроты чтения. Несколько раз она давала мне попробовать почитать свою книгу и завидовала, как быстро я складываю слова, даже не зная всех букв старого алфавита.

Читала бабушка медленно. Читать ей было трудно. Она не читала даже, а разбирала слова по буквам.

Читать она училась в детстве за увечным братом, который один из всей многодетной семьи ходил в школу. Научиться читать тогда было не просто. Каждая буква алфавита имела имя, которое надо было называть. Почти каждое имя буквы было понятием или предметом. Читая слово, нужно было сначала называть имена составляющих его букв. В результате в голове возникал ряд понятий и предметов. Потом надо было заставить себя сообразить, какие слоги складываются из прочитанных букв, и эти слоги произнести. Потом сложить прочитанные слоги в слово. Если попытка сложения была успешной, то дважды прочитанное, по буквам и по слогам, слово волшебным образом узнавалось.

Тогда я не понимал бабушкиных трудностей, осознал я их совсем недавно, когда прочитал про старую методику обучения чтению у Н.Морозова («Христос», том 3).

Самым наглядным для бабушки был образ бога.

Из библии она знала, что Иисус вознесся на небо, где сидит рядом с богом. Еще она знала, что бог создал человека по образу своему. А еще она была очень маленького роста. Поэтому бога бабушка представляла большим человеком, сидящим в облаках.

Этот образ был прост и убедителен. Кроме того, он не противоречил другому месту в книге, где было написано, что бога никто и никогда не видел. Это ей было совершенно понятно. Почему не видел? Потому что небо высоко, облака далеко, а за облаками не видно.

Когда бабушке было 70-ть лет, она первый и последний раз в жизни летала на самолете. Перед полетом она не боялась за себя, но мучилась возможным развенчанием своего образа. Она спрашивала у мамы: раз мы будем лететь выше облаков, мы увидим его? Слава богу, они его не увидели.

После поездки она несколько раз и у разных людей спрашивала: а кто-нибудь другой, когда летал, видел бога? Летчики видели? А космонавты?

Все ответы были отрицательны, и бабушкина душа успокоилась. Ее образ бога чуть усложнился, зато теперь ему ничто не угрожало. Теперь она знала, что бог сидит на другом небе, где не летают ни летчики, ни космонавты, и где никто из людей его никогда не увидит.

Даже сейчас я чувствую вновь воцарившийся в ее душе покой; раз образ правильный, то и знания, которые она накопила, и вера, без которой не может жить, – правильны.

Пример образа

Ответ на вопрос, зачем жить, связан с вопросом, кем и как мы себя представляем.

Сегодня трудно спорить с тем, что человек излучает слабые биополя, которые некоторые ученые научились регистрировать и рисовать в виде ауры, окружающей тело.

По этим красивым рисункам проводят анализ наших жизненных сил и возможностей, делают прогнозы.

Тело, окруженное аурой, – понятный образ, но грешит недосказанностью. Он востребован западной цивилизацией, признающей существующим лишь то, что поддается регистрации и измерениям. Душа существует, потому что регистрируется аура. Наблюдаемые изменения ауры легко отождествить с проявлениями души, полагая ее тонким механизмом настройки и регуляции всех органов тела, обеспечивающим выполнение конкретных практических задач.

Но такой образ не помогает понять, зачем человеку улучшать жизнь. В таком понимании человек трудно отличим от другого животного, душа которого проявляется похожим образом.

А еще в западный образ человека не вписываются нимбы, изображенные на иконах вокруг ликов святых. Лик, окруженный нимбом, – другой образ человека. Можно назвать его восточным, потому что он направляет к духовному просветлению, к связи с высшими материями, к переходу в другое измерение. Возможность регистрации колебаний приборами здесь не важна, главное – чувство и вера. Здесь тело уступает душе вплоть до самоуничтожения.

Мне хочется совместить эти образы в один, представляя человека с нимбом над головой и в окружении ауры. Любители анализа могут насчитать в этом совмещенном образе семь сущностей. Для меня в нем важны три: тело в нашем мире, душа как дар мира высшего и их единство в промежуточном измерении.

Мне нравится считать, что душа не только охраняет жизнь, но трудится на земле, выполняя известное ей предназначение. Труд здесь ключевое слово. Сначала он учит нас умению преодолевать трудности, обеспечивая блага для тела. Потом он помогает раскрыться, наполняя необходимым для творчества знанием, истинность которого проверяется связью с высшим смыслом.

Связь сохраняется, если есть вера тому, кого в нашем мире нельзя увидеть. Она есть с рождения, поддерживает наши творческие порывы, расширяя скромные возможности человека, связывая нашу конечность с бесконечностью колебаний.

Нет веры, и пропадает связь; остается одна аура, – дух, обслуживающий тело.

Анализ

Любое явление содержит в себе противоречие. Чтобы разрешить противоречие, надо суметь увидеть явление с противоположных сторон. Этому учили все пророки и учителя человечества, как любил говорить Л. Толстой.

Известно, что человеческий ум – угадчик. Для нас разрешить – значит угадать. Но чтобы угадать, не достаточно видеть. Требуется больше – надо понять. Образное восприятие без последующего анализа этого не гарантирует. Чтобы понять, надо суметь разложить увиденное на части, выделить главные и угадать их связи.

Рассмотрим противоречие, связанное с природой человека, – конфликт плоти и души. Простое разрешение этого конфликта, исходя из подсказанной мысли, что мир лежит во зле, – скорее всего, будет ложным. Это пример выбора из неправды – согласиться с миром, лежащим во зле, или восстать на него. Если мы соглашаемся, а мир лежит во зле, то нам важнее блага плоти, а душа мешает, и ее надо обманывать, прячась за интересы семьи, дела, товарищества, государства, человечества и вселенной. Но, ущемляя душу, мы становимся почти зверьми, отличаясь от них только игрой услужливого и изменчивого воображения и большим страхом смерти. Учитывая, что, выбрав настоящее, мы отказались от будущего и фактически умерли, последнее – самое удивительное и может объясняться только оставленной нам до последнего дыхания возможности одуматься.

Если же мы восстаем на мир, а мир лежит во зле, то надо ущемлять свою плоть и забыть интересы семьи, дела, товарищества, государства, человечества и вселенной ради спасения души. Но разве развитие души возможно без тела, – без трудов, поступков, чувств? Разве телесное неустройство ведет к душевной радости? Убивая тело, мы умираем для настоящего, останавливаемся в развитии, а значит, как угадаем будущее?

Мысль о том, что мир лежит во зле, отупляет и не дает сообразить, зачем нам тело и свобода воли. Но стоит только признать возможность добра в нашем мире, как все становится на свои места.

Стремление к телесному благу и плотским радостям сопровождает нас с ранних лет и пробуждает душу. Стремление к духовному развитию заставляет трудиться. Естественный конфликт плоти и души является двигателем нашего развития. Я думаю, что в этом состоит разрешение кажущегося противоречия.

Наш путь грешит ошибками. Но если мы в свете, если нашей целью остается развитие души, если мы слушаем совесть, то мы различим ошибки и можем вернуться на прямой путь.

Если телесные блага не противоречат духовным, – мы на прямом пути.

Если душевные радости не противоречат телесным, – мы на прямом пути.

Если не идем против совести, – мы на прямом пути.

Тело, душа и совесть – наша святая троица и компас в пути.

В начале пути, когда душа только просыпается, нас ведет плоть, инстинкты и стремление к телесному благу. Осознавать свои ошибки на этом этапе, не посчитать телесные блага целью жизни помогает нравственный закон внутри нас. Пока мы не понимаем, можем его не послушать. Но чем больше искушаем себя, тем нам становится совестливее, больнее и неустроеннее. Мы можем упорствовать, преодолевая угрызения совести, но тогда для неустроенной души наше живое тело будет мало чем отличаться от мертвого.

Выполняя нравственный закон, мы всегда вернемся на прямой путь, даже если свернули с него по ошибке.

Чем больше ладим с совестью, тем вернее устраиваем в теле душу.

Устроенная душа открывает путь к новым благам, позволяя неограниченно расширить нашу телесную ничтожность. Мы начинаем понимать внутренний нравственный закон и выполнять его осмысленно. Мы учимся творить и видим в этом радость и смысл жизни. Но здесь нас поджидают новые ошибки. Мы можем слишком увлечься открытыми перспективами, особенно если до этого долго блуждали в пустыне плотских радостей. И снова угрызения совести могут заставить нас сомневаться в правильности выбранного пути. Когда это происходит?

Это происходит, когда мы ошибемся. Когда полностью поверим своей душе и, забыв о теле, не будем ее проверять.

Очень легко ошибиться, буквально восприняв призывы мудрых спасать свою душу. Поняв и услышав себя, слишком легко возгордиться.

Все, что мы придумываем, надо проверять. Ибо как поверить, что придуманное хорошо, если не увидеть его? Что толку, если веру имею, а дел не имею?

Наше тело, чувства, горе и счастье, боль и радость, дела и поступки, реакция других людей – это дано, чтобы проверять изменчивую игру нашего воображения и правильность наших отгадок, чтобы сознавать допущенные ошибки и возвращаться на прямой путь.

Поэтому все три – тело, душа и совесть – едины и важны.

Я думаю, что с этой троицей люди издавна связали образы бога, сатаны и веры, но кое-что перепутали, желая приукрасить себя.

Старые легенды говорят, что сатаной был лучший из ангелов-помощников бога. Он соучаствовал в создании человека. Я думаю – создал тело, в которое бог вдохнул душу. В этом случае понятно предание о том, что бог обращается к душе по совести, а сатана – через тело. Из легенд не понятно другое: почему сатана возгордился и захотел стать как бог и выше бога? Как мог не предусмотреть этого творец и вседержитель, и почему попускает соблазнять человеческие души?

Легенды – произведение человека. Часто они лукавят, как лукавит человек, пытаясь представить себя в лучшем свете, свалив свои ошибки на стечение обстоятельств. Это желание есть прямое требование плоти, необходимое в борьбе за выживание.

Но если жить разумно, то есть по нравственному закону, в ладу с совестью, то вырабатываемой трудом тела энергии хватит и на выживание, и на бесконечный внутренний монолог с обратной связью, обеспечивающий развитие души.

Данные нам различение и чувство меры помогают не выйти за рамки разумного поведения. Потратишь на просветление чрезмерную энергию, – истощишь ауру, сгоришь и потухнешь, не реализовав свое предназначение. Потратишь энергию на чрезмерные блага и телесные удовольствия, – аура лишится нимба и обратной связи. Тогда не сможешь узнать, зачем живешь.

Последнее есть признак утраты души или подчинения ее сатане. И значит, сатана, бесы, шайтаны и прочие властители заблудших душ порождены и подпитываются психической энергией отказавшихся от своего предназначения людей.

Отказываясь от положительной связи, которая заставляет трудиться, но которой можно управлять по мере возможностей, человек получает отрицательную связь, которой управлять уже не может. Положительная связь естественна и не требует чрезмерной психической энергии, потому что это связь с источником жизни, который в энергии не нуждается. Отрицательная – это связь с порожденным людьми злом, в котором нет другой энергии, кроме нашей. Зло ничего не отдает, оно только медленно отбирает или высасывает энергию, как и представляется человеку в кошмарах.

Вера и культы

Как любой человек происходит от одной прародительницы, так и исторически сложившееся многообразие культов имеет один корень. Этот корень – в данной человеку с рождения связи, которую назвали религией. Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас (Кант) соединяют имеющего глаза и душу человека с бесконечностью, и дают нам веру в целесообразность нашего конечного животного существования.

Вера поддерживает и утешает в горе, отчаянье, слабости, болезни, старости. Но для полного утешения человеку необходимы образы, выработанные самостоятельно или готовые, предлагаемые различными исторически сложившимися культами.

Культы научились искусно эксплуатировать веру человека, не желающего думать. Но все больше людей готовы думать самостоятельно, сохраняя свою веру чистым источником разумной жизни.

Понятные мне образы веры, как помощника жизни, а религиозных культов, как обузы, проанализированы Л.Н. Толстым («Исповедь», «Христианское учение» и др.) и авторами Концепции общественной безопасности («Вопросы митрополиту санкт-петербургскому и ладожскому Иоанну и иерархии русской православной церкви», «Диалектика и атеизм: две сути несовместны» и др.).

Поставленная творцом общественная цель рисуется в виде создания на земле идеального охранителя людей, отражающего образ царства божьего внутри нас. Вера не только поддерживает этот образ, но и помогает каждому из нас собственным усилием войти в это строительство, является необходимым условием выживания и становления на земле соборного человечества.

В рассуждениях о вере необходимо упомянуть о многих необъяснимых фактах, согласно которым вдохнувшими в наших предков религию и давшими нашему конечному существованию бесконечную надежду, могли быть создания, стоящие на более высоком уровне космического творения.

Эту возможность подкрепляют красивые гипотезы, связанные с олимпийскими богами и титанами, пирамидами, следами ядерной войны, неопознанными летающими объектами, провидцами и прорицателями и т. д.

Эту возможность подкрепляет присущая людям рабская психология и заложенная в нас готовность трудиться на самых неблагодарных и изнурительных работах. Пастыри и овцы, господь и рабы, хозяин и слуги, запрет познания добра и зла, покорные стада народов – все это признаки клонирования или иной технологии нашего создания высшим разумом.

Но отрицает ли все это идею построения царства божьего на земле и необходимость веры для разумного человека?

Даже ограниченный догматическим богословием придворный астроном Ватикана, признавая возможность участия пришельцев в нашем творении, говорит о том, что они в этом случае имели просто более высокий уровень тварного развития, и что это никак не противоречит вере человека. Почему мы должны считать иначе? И почему мы должны на этом основании отказываться от решения осознанных нами задач и от веры, многократно умножающей наши скромные возможности и утешающей нас связью с бесконечностью звездного неба над нами и нравственным законом внутри нас?

Колебания и схлопывание

Невозможность разумного существования человека без веры демонстрируют постоянно обновляемые модели нашего представления об окружающем мире.

Появляется все больше критиков теории относительности и квантовой теории, и все больше сторонников теорий эфира, вакуума и торсионных полей, струн и других, пытающихся исправить выявленные ошибки и противоречия с известными и новыми экспериментальными данными.

В современных теориях электрон представляется волной или колебанием, которое в один и тот же момент проявляется в любом месте пространства, но при регистрации приборами приобретает свойства материальной частицы, или схлопывается, как говорят ученые. Подобным образом проявляются и другие частицы, которыми сложен наш мир.

Осознание возможности схлопывания волновой энергии в материю приводит к интересным выводам.

Получается, что колебание превращается в материю благодаря нашему наблюдению. Что многие категории представления о мире, – например, пространство и время – придуманы нами, а это уже близко с представлениями души, для которой времени нет.

И появляется образ, согласно которому из колебаний, которые повсюду, в зародившуюся душу схлопывается информация. В этой информации есть все знания сотворенного мира, раз родившие ее волны в любой момент всюду присутствуют и все наполняют. Но какова причина схлопывания? Если следовать за аналогией с электроном, – должен быть наблюдатель.

В образе колебаний и схлопывания много ответов на вечные вопросы.

Понятно, например, почему нам не дано увидеть наблюдателя: это колебание имеет такую низкую частоту и такой большой период, которые мы не можем различить на фоне других колебаний, а можем только обозвать непонятными словами «пустота», «вакуум» или «бесконечность».

Позитивная энергия души после смерти тела превратится в полезные информационные волны, необходимые для следующего этапа космического творения. Освобождающаяся негативная энергия, скорее всего, блокируется колебаниями высшего уровня, лишается всепроникающей волновой способности и насыщает бесполезные фоновые колебания вроде земной составляющей демонического бессознательного.

Внутренний монолог и соблазны

Каждый помнит, как укрепляется наш дух по мере развития и укрепления тела. Постепенно мы осознаем врожденную потребность развиваться, двигаться, становиться собой. Когда тело достаточно укрепляется и останавливается в развитии, мы определеннее понимаем, что жизнь заключается не в беспорядочном, а в целенаправленном движении. Вот только мы заранее не знаем правильного пути, а знаем только, что движет нами внутренний монолог. Чем интенсивнее монолог и внутренняя работа, преодолевающая наши сомнения и ошибки, тем быстрее движение. И если с нами все в порядке, и мы слышим и слушаем себя, то мы движемся в правильном направлении, в согласии с собой. А если неправильно повернули, то мы найдем ошибку, и вернемся на прямой путь.

Ни одно дело мы не умеем начать и продолжить без ошибки. Но без осмысления ошибок, без бесконечного прокручивания возможных и невозможных ситуаций, без эмоций, без боли за потери и радости от находки – ни одного начатого дела мы бы никогда не закончили.

Внутренний монолог – наш учитель, внутренний охранитель, судья поступкам, мерило желаний, в нем рождаются и проверяются наши чувства. Но он же и первый обманщик. Он слишком связан с телом и, если в душе нет веры, не может выйти из круга противоречий между животной и духовной жизнью. Неразрешенность противоречий выливается в совершение дурных поступков или грехи, как принято говорить в церкви.

Неверующий человек вместо того, чтобы не грешить, противореча требованиям совести, употребляет свой разум на придумывание внутренних оправданий безнравственных поступков, преуменьшая их последствия и попадая в готовые ловушки или, по-гречески, соблазны.

Каковы же эти ловушки, давно придуманные и используемые людьми для обмана нравственного закона внутри нас и ослабления укоров совести?

Вот как их назвал Л.Н. Толстой:

«1. Есть пять соблазнов, погубляющих людей: соблазн личный, или соблазн приготовления; соблазн семейный, или соблазн продолжения рода; соблазн дела, или соблазн пользы; соблазн товарищества, или соблазн верности; соблазн государственный, или соблазн общего блага. 2. Соблазн личный, или соблазн приготовления, состоит в том, что человек, делая грехи, оправдывается тем, что он готовится к деятельности, которая в будущем должна быть полезна людям. 3. Соблазн семейный, или продолжения рода, состоит в том, что человек, делая грехи, оправдывает их благом своих детей. 4. Соблазн дела, или пользы, состоит в том, что человек оправдывает свои грехи необходимостью ведения и окончания начатого им и полезного для людей дела. 5. Соблазн товарищества, или верности, состоит в том, что человек оправдывает свои грехи благом тех людей, с которыми он вступил в исключительные отношения. 6. Соблазн государственный, или общего блага, состоит в том, что люди оправдывают совершаемые ими грехи благом многих людей, народа, человечества. Это тот соблазн, который выражен Каиафой, требовавшим убийства Христа во имя блага многих».

Все перечисленные являются ловушками потому, что стоят на твердых жизненных основаниях и отвечают требованиям нашего развития. Но стоит только правильно упорядочить процессы, в которых мы участвуем, как все эти ловушки проявятся и потеряют свою опасность.

Иерархию процессов часто выстраивают по числу задействованных в них людей.

Например, процесс личный или приготовления к деятельности в самом низу иерархии, потому что касается одного человека. Семья – выше, потому что объединяет двух людей, их детей и родителей, и должна давать благо всем им. Дело – еще выше, потому что объединяет многих людей и направляет их к общему благу этих людей. Государство и человечество – на самом верху, потому что заявляют своей целью благо многих людей и народов.

Не все так очевидно, если представлять процессы разночастотными колебаниями.

В этом случае каждый процесс имеет свой период и свое время. И может протекать в любом месте и в любое время. А иерархию процессов надо строить с учетом их продолжительности.

Дело и товарищество оказываются в самом низу иерархии процессов, в которые включен человек, потому что во многих делах за свою жизнь он может поучаствовать и со многими людьми вступать в исключительные дружеские отношения. Выше них согласная с совестью деятельность по призванию, включая приготовление к ней, потому что занимает весь период жизни человека. Семья, которая сохраняет род на протяжении многих поколений, может быть важнее непрочного государства, построенного на обмане. А самым важным осознается участие по совести и нравственному закону в бесконечном процессе жизни, устроенном творцом и вседержителем. Стоит только это осознать, как проясняется картина мира, и видятся устроенные человеку соблазны.

Один мой приятель-старик, давно потерявший сына, часто видит себя с ним во сне на рыбалке на Оби, откуда родом. Давным-давно он оттуда уехал, всю жизнь проработал на Волге и сына приучал к рыбалке на Волге, а вот во сне видит себя с ним на Оби и удивляется, что так происходит.

Я не сказал ему, что не вижу в его снах ничего удивительного. Он бы меня не понял. Хотя из его рассказа прямо следует то, чем я хочу завершить методику.

Пусть мы живем по совести и нравственному закону, то есть готовы понять мир. Но если мы не только готовы, а хотим понять мир, то вот что следует сделать в первую очередь – отказаться от ограничений временем и пространством, которыми нас связали.

Мы способны одновременно входить в разные процессы, жить в разном темпе, быть в разных местах. Отказ от ограничений временем и пространством есть необходимое условие перехода от восприятия мира к его пониманию.

Достаточное условие такого перехода есть умение различить и обойти приготовленные нам соблазны, современную силу которых проще всего рассмотреть на конкретных примерах, к чему я теперь и собираюсь перейти.

2. Приготовление Антона Ивановича

Антон Иванович очнулся в полтретьего ночи. Сна не было. «Четвертая ночь подряд, – подумал он. – За что?»

На прошлой неделе ему казалось, что подступившая к горлу жуть неизведанной безысходности ушла вместе с бессонницей. Каждый день в течение этой недели в одиннадцать вечера он мгновенно проваливался во тьму и, как мертвый, был до семи утра. Точнее, без двух минут до семи. Он открывал глаза ровно за две минуты до звонка будильника, как автомат, и эти минуты смотрел в потолок и ничего не видел.

К двум минутам до звонка с открытыми глазами он привык когда-то давно. Тогда, за мгновение перед тем, как проснуться, он мог увидеть себя со стороны, и две минуты ему были нужны, чтобы пережить увиденное и вернуться. Теперь он ничего не переживал, потому что разучился видеть себя, и относился к этим двум минутам, как к досадной бессмыслице, которыми заполнена жизнь.

Антон Иванович разозлился на глупости, которые лезли в голову, и почувствовал, как тяжелеет голова и мутнеет в глазах. Он спустил ноги на пол, нащупал тапки и побрел на кухню за таблетками от давления.

Он запил две таблетки водопроводной водой, отстаивающейся в эмалированном ведре с серебряными полтинниками на дне. Свет на кухне показался ему мутно-желтым. Он подумал, что надо протереть люстру. Маша не приходила уже больше месяца, да и последние два-три раза забегала практически на ночь, вряд ли у нее было время протереть пыль.

Маша была его подругой, отношения с которой понемногу заканчивались, потому что им исполнилось пять лет. Антон Иванович читал о том, что отношения между мужчиной и женщиной заканчиваются через пять лет, если не приобретают новое качество. В его жизни это правило выполнялось: отношения с женщинами длились как раз пять лет, нового качества не приобретали и заканчивались.

С первой подругой он жил, как считал, по любви, но не женился, потому что у них не было детей. Через пять лет любовь прошла, и они как-то очень просто и безболезненно разбежались.

Пять лет он прожил и с первой женой. Они жили, как все, родили сына, и расходиться не собирались. Но жена заболела и за полгода сгорела. Он запомнил, как первые три месяца болезни она верила в его обещания, ходила по врачам и целителям, делала зарядку и обливалась вместе с ним холодной водой из ведра, хотя всегда была неженкой. Как в следующие два месяца вера в исцеление начала ее покидать, и она уже меньше ходила и больше лежала. И как в последний месяц, когда боль отступала, она слушала его, не веря, и смотрела сквозь него большими коровьими глазами, глубина которых увеличивалась с каждым днем.

Вторая жена ушла от него к любовнику и тоже через пять лет. Антон Иванович пытался ее ненавидеть, но в глубине души был ей благодарен за помощь в воспитании не родного ей сына, и за комфорт, который вернулся к нему после ее ухода. Последний год жизни с ней он почти всегда без причины хотел уйти из дома, а когда уходил, то не знал, что делать, и, побродив час-полтора по улицам, возвращался назад с тайной надеждой, что жена уснула.

У своей последней подруги он прожил четыре года, на пятый вернулся в свою квартиру, и теперь они встречались все реже.

В ночных новостях показывали прямое включение с космодрома Байконур. Подготовка к старту «Прогресса», который был назначен на семь утра, заканчивалась. Ракета на стартовом столе чуть подрагивала в свете прожекторов, как будто показывала свою мощь, и диктор ровным баритоном убеждал в предстоящем успешном запуске грузовика. После двух предыдущих осечек третья могла оказаться роковой для экипажа космической станции.

Во рту горчило. Антон Иванович зачерпнул из ведра полковшика воды и почти всю выпил крупными глотками. Пока глотал, в горле было неприятно. Но муть в глазах начала пропадать и стало повеселее.

Маша вечером опять не позвонила, хотя обещала. В обед он звал ее погулять на набережную – отказалась. «Холодно». Что за дурь? Ну да, поземка, ветерок, но скоро будет еще холоднее, тогда вообще не надо выходить?

Антон Иванович прислушался к ровным посапываниям сына из спальни. Андрей вчера утром удивил: «Папа, померь давление». Было 150-т. Дал ему таблетку и сказал, чтобы не сидел ночами за компьютером. Что за ерунда в 18-ть лет? Вроде не пьет. Курит, конечно. Последняя мысль уколола. Антон Иванович много раз пытался бросить курить, но у него не получилось, и он знал, что в этом одна из причин курения сына.

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

В условиях, когда не просто найти духовного руководителя, святитель учит руководствоваться тем, что ...
Яркие, современные и необычайно глубокие рассказы отца Александра завораживают читателей с первых ст...
Елена Айзенштейн – автор трех книг о Цветаевой: «Построен на созвучьях мир», «Борису Пастернаку – на...
В данный сборник вошли рассказы В. Орехова. Многие из них предстают на широкий взгляд публики впервы...
…Писатели часто – как кокотки, которые мучаются, подбирая платье на выход, – размышляют над первой ф...
«Гавани Луны» – остросюжетная история любви и предательства, преступлений без наказания. Писатель и ...