Гавани Луны Лорченков Владимир
Ей бы досталось все, что у вас было, – сказал он, – и мы бы зажили счастливо и умерли в один день.
Ты опоздал на сутки, – сказал я.
Я помню об этом, – сказал он со значением, – о том, что ты убил Рину…
Все это она могла бы получить, подав на развод, – сказал я.
Да, но у нее была странная теория, – сказал он смущенно, – она говорила, что вы так подходите друг другу…
В общем, она считала, что вы не сможете развестись, хотя и ненавидите друг друга и раните, – сказал он. – Она утверждала, что вас может разлучить только смерть…
И она сказала, что хочет, чтобы я убил тебя, потому что, как она выразилась, – «я не хочу стать первой», – сказал он чуть испуганно, потому что до него дошла правота ее слов.
Я почувствовал прикосновение к щеке. Рина была здесь, и не только мертвая. Как ни странно, она не сердилась на меня за то, что я сделал. Я бы сама поступила так же, дружок, – сказал она мне молча, – тебе просто повезло сделать это раньше. Мы и правда были отличной парой. Согласен?
Ты же женат, – сказал я.
Да, – сказал он.
Был женат, – сказал он.
Признаться честно, – сказал он, – я очень благодарен тебе за то, что ты избавил меня от нее.
Люба?! – сказал я.
Вы незнакомы, – сказал он со смехом.
Ты нашел ее в кровати, – сказал он.
Удачно все складывается? – сказал он.
Я отогнал от себя воспоминания о том дне, когда ехал на машине пьяный. Все равно я бы не вспомнил. Любой образ, любое воспоминание – просто ложная ловушка. Легавый в такт моим мыслям кивнул:
Я знал, что ты не в себе из-за того, что завязал, – сказал он.
Мало кто хочет пристально взглянуть в лицо человека, которого сбил, – сказал он.
Да ты просто гений, – сказал я.
Он молча отсалютовал свободной от ружья рукой.
Ладно, – сказал я, – чего мы ждем?
Какой торопыга, – сказал легавый.
Я бы на твоем месте велела ему сесть и положить руки за голову, – сказала Яна легавому.
Он слабее котенка, – сказал он, и был прав.
Ты, сучка, подставила меня? – сказал я.
Не вижу причин быть неверной мужчине, который растлил меня в тринадцатилетнем возрасте, – сказал она.
Трахаешься ты, кстати, так себе, – сказала она.
Зато ты сосешь как Бог, умей он сосать, – сказал я.
Неудивительно, надо же компенсировать полное отсутствие дыры, – сказал я.
При такой-то жирной и отвратительной задницы, – сказал я.
Мужчины, – фыркнула она, – даже на краю могилы способны мстить за уязвленное самолюбие.
Пойми, – сказала она, – я просто девчонка, которая живет в полупустом городке и сосет каждому, кто забредет в ее дом.
И потом, пусть он лучше убьет тебя, чем меня, – сказала она.
Он сумасшедший, – сказала она.
Если бы у тебя были яйца, я бы сказал, что тебя за них держит, – сказал я.
Но у тебя нет яиц, так что он держит тебя за твое жирное отвисшее пузо, – сказал я, заполняясь гневом, словно песок – приливной волной.
Так чем же он тебя держит? – сказал я.
Дрянь, – сказал я.
Не хами девочке, – сказал он.
Она у нас как Фемида, – сказал он, – безразличная, и всегда присоединится к тому, кто одержит верх.
Ой ли, – сказал я.
Предупредила же она тебя о том, что я нагряну в подвал, – сказал он.
Что бы ты делал, найди ты там тело Рины при свидетелях? – сказал я.
Упрятал бы тебя в тюрьму, – сказал он.
А разве ты этого хочешь? – сказал я.
Нет, – сказал он, помолчав.
Я понял, чего он хочет, и понял, что ружье в его руках – лопата, которой он выроет мне могилу.
Знаешь, – сказал я, – Рина перехитрила тебя.
Ты имеешь в виду, что она сама попросила тебя задушить себя? – хохотнул он.
Я имею в виду, что она бы в жизни за тебя замуж не пошла, – сказал я.
У нее был роман с девушкой, – сказал я.
Юля, о который ты талдычишь? – сказал он.
Так точно, мой сержант, – сказал.
Это было такая очевидная попытка нарваться, что он даже внимания не обратил.
Ну и что? – сказал он, хотя глаза у него беспокойно забегали.
Мало ли у нее партнеров? – сказал он. – Я бы пережил…
Все так говорят, а ты переживи, – сказал я.
Она бы согласилась, – сказал он, – все девушки рано или поздно устают от этой вашей… богемы.
Ей было под сорок, – напомнил я.
Ты как ребенок, ни черта не понял, – сказал я.
Ты не знал Рину, совсем не знал, идиот, – сказал я.
Тебе оставалось с ней еще пару раз заняться сексом, а потом она отбросила бы тебя, как склизкий презерватив, – сказал я.
Она не собиралась с тобой жить, ты просто развязал бы ей руки, и она сошлась бы, наконец, с Юлей, – сказал я.
Что за, черт побери, Юля? – сказал он с усмешкой.
Девушка, в которую мы оба влюблены, – сказал я.
И понял, что сказал о нас с Риной в настоящем времени. Я то ли еще не привык к тому, что она мертва, то ли уже отвыкал от того, что жив сам.
Мифическая девушка, – сказал легавый с улыбкой.
На твоем месте я бы в нее верил, – сказал я.
Разве сказала бы тебе Рина о ее существовании, люби она ее? – давил я.
Самое важное она скрыла от тебя, – сказал я.
И это доказывает то, что она собиралась лишь воспользоваться тобой, – сказал я, улыбаясь.
К тому же она ревновала меня к Юле, – сказал я.
Так что она все просчитала, – сказал я.
А ты был вроде кочерги, которой уголь сгребают, – сказал я.
Штампованная фраза, – сказал он.
Штампованная ситуация, – обвел я рукой площадку перед домом.
Да? – сказал он с сомнением.
Ну конечно, преступники рассказывают бедняге, как собственно, все проде… – сказал было я.
Да я о Рине, – сказал он.
Ну что же, в таком случае спасибо что избавил меня от душевной травмы и убил Рину, – сказал он, и заржал.
Яна вторила ему тоненьким тявкающим смехом лисицы.
Тогда, может, разойдемся миром? – решил я свалять дурака.
Рина мертва, контракт разорван, – сказал я.
Нет, миляга, есть ведь еще пару трупов, – сказал легавый, – которые придется в любом случае навесить на тебя.
Что касается ситуации, – сказал легавый.
Согласись, она отличается от стандартной тем, что здесь преступники Все, – сказал он.
Но это лишь на одну ночь, – сказал он.
А утром преступником останешься только ты, – предрек он мое ближайшее будущее.
Психопат, укокошивший любовницу, жену, и жену любовника жены, – сказал он.
Раскаявшийся и погибший, – сказал он.
Почему ты не перечислил всех? – сказал я.
Надо бы добавить еще и соседку, – сказал я.
Эй, – сказал он, и его голос напрягся.
Не обращай внимания, – донесся до меня с Луны голос Яны, – обычная история, думает вбить клин в преступную парочку, ха-ха.
Он тебя убьет, конечно, – сказал я.
Так приятно начать жизнь с чистого листа, – сказал я.
Видение гигантского чистого листа предстало передо мной. Он выглядел так… соблазнительно. Пожалуй, в этот момент я не променял бы его и на женщину. Почему-то лист кружился возле меня, а я стоял на каком-то возвышении, и ветер дул мне в лицо. Я зажмурил глаза и понял, что это ветер Луны. Он так приятно холодил лицо порошком мельчайшего серебра.
Заткнись, – сказал легавый.
Когда оставляешь за собой прошлую жизнь, не станешь же брать оттуда сумасшедшую толстуху, которую ты отделал, когда она в третий класс ходила, – сказал я.
Ты молодец, – сказал я с улыбкой.
Я не такая грязная свинья, как ты, – сказал он с ненавистью, – это была Любовь.
Она была так чиста, так невинна, она… – сказал он.
Она была так закомплексована, так легко было ее трахнуть, – продолжил я ему в тон.
Так приятна этой их полнотой, – сказал я.
Ну, двенадцатилетних, – сказал я.
А уже если девчонка толстушка, так в двенадцать самое то, да? – подмигнул я ему, и челюсть у меня задергалась.
Он не в себе, заткни его! – взвизгнула Яна.
Дать в рот девственнице из младшего школьного класса, присунуть ей, м-м-м, как сладенько, сладкоежка, – сказал я.
А сейчас она выросла в гигантскую жирную уродину… и, как бы сладко не сосала… стоит ли брать ее с того света? – сказал я.
Да еще и опасного свидетеля? – сказал я.
В новую, настоящую жизнь? – сказал я.
Ты представляешь себе это чудовище на светском приеме? – сказал я.
Разве что на новогоднем балу полицейского участка, – сказал я.
Одного из трехсот пятидесяти, – сказал я.
В костюме бегемота, – сказал я.
Она налетела на меня, и едва не сбила с ног. Пока она царапала мое лицо, а я старался прикрыть голову, особо ее не отталкивая, он глядел на нас снизу. Потом встал и потянулся. Яна прекратила. Она тяжело дышала.
Знаешь, – сказал легавый и я почувствовал в его голосе странную тоску, – наш с Яной странный роман начался давно.
Почти семь лет, да, малыш? – сказал он, подойдя к нам.
Со стороны мы напоминали игроков в футбол, которые сошлись посоветоваться перед тем, как исполнить штрафной. Только вместо мяча в наших ногах валялись три черных мешка с трупами. В свете Луны открытые головы девушек выглядели совсем черными. Луна же, словно гигантский рефери, дала свой великий безумный свисток, и ждала, когда мы начнем действовать.
Это действительно была любовь, – сказал легавый.
Знаешь, как лесной пожар, – сказал он, – опустошает стремительно и жарко, ну, как лесной пожар, и потухают сами по себе, как лесной пожар.
Я уловил в ее взгляде испуг.
Но, как и лесной пожар, эти чувства, они тлеют где-то под мхом годами, и могут вспыхнуть в любой момент по любой причине, – сказал он, и растерянность в глазах Яны сменилась облегчением.
Сильный ветер, упавший на искру клочок травы… – сказал он.
И вот уже по оправившемуся лесу вновь бежит, с ревом и треском, стена пламени, – сказал он.
Понимаешь? – сказал он.
Я понимал.
Мы с Риной пережили семь таких пожаров.
Мы с Янушкой пережили достаточно для того, чтобы понять простейшие вещи, – сказал легавый.
Например, что пожар это явление природное, – сказал он, – и благословлять или проклинать его дело бессмысленное.
Пожар просто случается, и все тут, – пожал он плечами.
Даже если все сгорало, мы не отчаивались, – сказал он.
Мы знали – орешник все равно зазеленеет, – сказал он.
А если так, то какая разница, сколько ей лет, сколько тебе, и берешь ли ты у своей девушки деньги? – сказал он.
Чего мы ждем? – сказал я, и мы все поняли, как устали,
Он глянул на меня с сочувствием и сказал:
Потерпи чуток, парень.
Отступил на шаг, вскинул ружье и, не целясь, вышиб Яне мозги.
Покачавшись, девушка боком упала на газон и куда-то пошла. Спустя пару секунд движение ног прекратилось и я смог притронуться к ней и, как он велел, затолкать ее в мешок к Рине. Луна присвистнула. Я тупо – и несколько раз, – пересчитал тела. Я стремительно старею, понял я. Вокруг меня одни покойники. По крайней мере, – некстати подумал я, – жива Юля. Это отвлекло меня от счета, так что мне пришлось сконцентрироваться. Четыре. 4—0. Что же. Нам следовало установить мяч в центр поля.
Игра начиналась заново.
41
Легавый уселся на мешок с Яной.
И, кстати, моя жена… – сказал он.
Может, если бы не этот ее шрам на пол-лица, я бы смог ужиться с ней, – сказал он.
Так это был старый шрам, – сказал я, вспомнив багровую полосу через весь лоб.
Я слегка подновил его ножом, – сказал он.
Так приятно ковырять старые раны, – сказал он.
Ты не поверишь, – сказал он.
Хочешь посмотреть? – сказал он.
Нет, – сказал я.
И что с ее шрамом? – сказал я.
Из-за него бедняжка впала со временем в депрессию, сидела дома, пила, да скулила, – сказал он.
Поначалу я убедил ее в том, что ей это даже идет, но со временем, знаешь, как оно бывает… быт побеждает любую любовь, – сказал он.
Если это быт, – сказал я, вспомнив нашу с Риной жизнь.
И старые раны чешутся и так хочется их расчесать, – повторил он, не обратив внимания на мою реплику.
А ты уже знаешь, кто мне был нужен, – сказал он, – и это вовсе не депрессивная истеричка, которая прикрывает свою чертову башку шляпками с вуалью!
Ведь я брал девку с шармом, – сказал он.
Шармом и шрамом, – сказал он, – ха-ха.
Откуда у нее был шрам? – сказал я.
Она попала в автокатастрофу, – сказал он, – в юности.
Поехала с парнем в кино, и что-то там у них не сработало в машине, – сказал он.
О, Господи, – сказал я и впервые глянул на голову Яны.
Легавый и правда держал ее за яйца. Только это были яйца птицы Рух, которые несчастная толстуха вынимала из чужой пизды своим ловким языком. Я мысленно прочел над ней молитву. Да, покойниц было больше, чем одна, но души остальных уже растворились где-то в смеси песка, речной и морской вод, там, где река втекает в Океаны любви, а эта – эта покойница была еще свежа, и, должно быть, сама не понимала, что уже мертва. Благословенна будь, и приди в чертоги Солнца и Луны в сияющей красоте, – сказал я, – сними с себя свое тело, и обнажи душу, прохлаждайся на полях, покрытых росой, и не держи на меня зла. Аминь.
Яна шевельнулась, и я не сразу понял, что это легавый уселся на мешке поудобнее.
О, Господи, – сказал я еще раз.
Да уж, – кивнул легавый.
В этот момент он смахивал на сурового первопроходца, покорителя прерий, пристрелившего бизона не ради забавы, а чтобы обеспечить мясом караван переселенцев. Он сидел на своем мертвом бизоне, – Яне с простреленной головой, – и глаза его горели светом, но не ровным умиротворенным светом Луны, и желтыми, волчьими огоньками. Будь я собакой, у него поднялась бы шерсть на загривке и он оскалил клыки. Оборотень, подумал я, и ослабел еще больше. Соберись, сказал я себе. Пока лишь сказал, но слова обладают для меня волшебной силой. Уж этому-то Рина меня научила. Восстань, молча крикнул я свое крови, и почувствовал, как зудит кожа. Это покалывание предвещало прилив сил. Я потер уши. Почувствовал холодную воду на руках. Пальцы почему-то слипались. Вода претворилась в кровь, прежде чем я понял, что это немножко мозгов Яны попало мне на руки. От этого меня стошнило. Прямо наизнанку вывернуло, и тогда-то я понял истинный смысл этого выражения. Моя изнанка и правда открылась миру, а так как она была слишком нежна и мягка, то даже малейшее прикосновение к ночному холодному воздуху заставляло мои легкие съеживаться, а желудок – пульсировать, словно член поутру. Я бы молился, сумей я сказать хоть слово. Но у меня не было такой возможности. Я безуспешно пытался вдохнуть, но всякий раз, когда пытался это сделать, следовал очередной приступ. Легавый только посмеивался. Наконец, я сумел побороть себя, и, глубоко – до слез, – дыша, прекратил содрогаться, уткнувшись лицом в траву. И даже смог сесть.
Отдохни немножко, и к делу, – сказал он.
Какое именно ты для меня выбрал, – сказала я.
Будь так любезен, выкопай могилу, – сказал он.
Братскую, – сказал он.
Вернее, сестринскую, – поправился он, и заржал.
Мне не понравился его смех. В нем было что-то от клацания гильз, выпавших из ствола на цементный пол. Такое случается после выстрела, и когда стреляющие преломляют ружья. Преломить хлеб и ружье. Я глубоко дышал, внимательно глядя на его руки, застывшие на ружье.
Большую могилку на четыре тела, – сказал он.
Какой смысл? – сказал я.
Да никакого, – легко согласился он.
Но я застал тебя в тот момент, когда ты почти закончил и собрался закопать девушек, – объяснил он.
Пиф-паф, – сказал он.
Почему бы не сейчас, – сказал я, чувствуя страшный зуд в голове, который случается, если отливает кровь.
Нужна могила, пиф-паф, – сказал он.
Так будет выглядеть… – более естественно, – сказал он.
Само собой, человеку, который все идеально спланировал, – сказал он, – и сделал все в соответствии с планом, весьма обидно, когда кто-то вмешивается в Самую Последнюю Минуту.
И тогда он теряет над собой контроль, – сказал легавый.
Пиф-паф, – сказал он.
Ты до черта повторяешься, – сказал я.
Копай, – сказал он.
Лопата в доме, – сказал я.
Не стоит нам туда заходить, – сказал он.
Бери вот эту, – кивнул он.
Я увидел лопату в нескольких шагах от меня. Он подбодрил меня кивком и взмахом ружья. Я встал, вытер с подбородка слюну и блевотину, и взял в руки лопату. Начал копать.
Поначалу дело шло туго. Дерн давался с трудом. Интересно, подумал я, если бы я закопал их в бочках, превратились бы мои девчонки в коньяк?
Ничего, если я буду разговаривать? – спросил он меня по-матерински ласково.
Я представил на секунду, что говорил палач Анне Болейн, и молча кивнул. Теперь мне стало понятно, почему в последний момент все они разговаривают. Когда человек убивает, он лопается, словно нарыв. И он должен опустошить себя. Жаль только, – в меня.
Хотел спросить, – сказал он.
У тебя такая… была такая чудесная жена, – сказал он.
Почему ты ей изменял? – сказал он.
Ну, я не имею в виду не вообще, – сказал он, – раз туда, два сюда…
Я имею в виду, почему ты изменял ей так отчаянно? – сказал он.
Встречный вопрос, – сказал я.
Читать бесплатно другие книги:
