Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает Корецкий Данил

Для официального использования эти материалы не годились: суду нужны свидетели, потерпевшие, вещественные доказательства, заключения экспертов, а не обрывки разговоров, пересказ слышанной от кого-то истории, пьяные откровения либо даже наблюдения самого толкового и заслуживающего доверия агента.

Тщательно процеживая оперативную информацию, сыщики уголовного розыска или РУОПа могут выявить совпадающие сообщения и материализовать их в виде ножа с отпечатками пальцев, ограбленного, но не заявившего о том гражданина, свидетеля, наблюдавшего поножовщину с собственного балкона, то есть отыскать доказательства, предусмотренные законом. Тогда свидетеля и потерпевшего допросит, следователь, нож исследуют эксперты и перед судом предстанет не набор бессвязных и несистематизированных баек сомнительного происхождения, а столь любимые улики, позволяющие вынести приговор.

Однако в последнее время оперативные службы, следователи и суды захлестнуты таким валом неопровержимых свидетельств преступлений: трупами с признаками насильственной смерти, взломанными сейфами, ограбленными квартирами, бесконечными заявлениями о хулиганствах, изнасилованиях, избиениях, – что не успевают отрабатывать массив о ф и ц и а л ь н о й информации.

К тому же вызванное многими причинами и тщательно скрываемое от общественности явление, научно именуемое «снижением интереса к результатам служебной деятельности», а в повседневности называемое похуизмом исполнителей, приводит к укрытию явных фактов преступлений, незаконным отказам в возбуждении уголовных дел, опусканию «на тормозах» возбужденных, издевательски несоразмерным приговорам и другой подобной хреновне.

При таких обстоятельствах реализовывать оперативные материалы не имеет никакого смысла, так как надо быть полным идиотом, чтобы выудить из кучи агентурных сообщений и повесить себе на шею новое преступление, от которого может отказаться не только преступник, что привычно, но и потерпевший со свидетелями, что тоже становится привычным в последнее время.

Но в отличие от территориальных органов милиции, идущих вслед за совершенными преступлениями, РУОП работает «на опережение», поэтому Крылов всегда внимательно изучал и систематизировал оперативную информацию. К этому его приучил первый наставник – Игнат Филиппович Сизов по кличке Старик, который считал, что если не рыться целыми днями в навозе, то никогда не найдешь жемчужину.

Сейчас Крылов изучал оперативные дела еще и по специальной телефонограмме Управления ФСК: «Просьба использовать оперативные возможности СК РУОП для раскрытия убийства сотрудника Управления подполковника Галенкова и максимально полного установления всех обстоятельств совершенного преступления».

Что конкретно можно искать в папках с грифом «сов. секретно», исходя из этого запроса? Что выбирать из сотен машинописных страниц? На что обращать внимание в сообщениях «источников»? Телефонограмма не давала ответов на эти вопросы, их следовало додумать.

По делу уже были задержаны трое подозреваемых, и, в принципе, они даже признались. «В принципе», потому что признавая избиение неизвестного мужчины, они отрицали его убийство. Ничего удивительного: так бывает почти всегда. Признаются в малом, чтобы избежать ответственности за большее. Подобные ублюдочные полупризнания обычно трактуются судом как полные – если человека хотят осудить, либо как отсутствие признания вообще – когда нет желания выносить обвинительный приговор.

Поскольку в жизни ничего не делается просто так, Крылов размышлял: что заставило УФСК рассылать тревожные телефонограммы по делу, которое в принципе раскрыто? Безутешность от потери и желание покарать убийцу?

Но учреждениям обычно не свойственны эмоциональность и человеколюбие, Управление ФСК вряд ли является исключением из общего правила...

Значит, служебный интерес? Утеря «сов. секретных» документов, подозрение в предательстве, наличие косвенных данных об утечке важнейшей информации...

«... максимально полного установления всех обстоятельств совершенного преступления».

Да, точно... Утеряна папка со строгим грифом, или один листок с красной поперечной полосой, или дискета, магнитофонная кассета, любой другой носитель информации...

Но сообщений об обнаружении подобных предметов не попадалось. «...избивал продавца коммерческого ларька и грозил убить, при этом кричал, что работает на Итальянца...»

«...по слухам, исходящим из окружения Черномора, им дано задание на приобретение партии оружия, в том числе автоматов новейших систем...»

«... на углу Державинского и Красных Зорь нашел пистолет системы „браунинг“ в кобуре, но без обоймы, который предположительно хранит у своей тещи по адресу...»

Сведений, интересующих УФСК, в изучаемых Крыловым документах не было. Но одно сообщение он обвел красным карандашом.

«... Когда мы выпили с ней бутылочку водки, девушка стала жаловаться на жизнь и рассказала, что в мае этого года в ресторане „Сапфир“ познакомилась с парнем по прозвищу Бык, который под предлогом катания на машине привез ее на городское кладбище, где распивала спиртные напитки большая компания мужчин, предположительно гробокопателей; с ними была еще одна девушка, находившаяся в состоянии опьянения. Бык и еще несколько человек увели эту девушку за пределы помещения и отсутствовали больше часа. За это время к ней стали приставать оставшиеся четыре парня, требуя вступления в половую связь. Она отказывалась и сопротивлялась до тех пор, пока не вернулся Бык и ушедшие с ним люди, но девушки не было. Бык ударил ее по лицу и в грубой форме сказал, что ту девушку они убили и закопали в могилу и что если она не даст им всем, то ее тоже убьют и закопают. Ввиду безвыходного положения она была вынуждена выполнить требования Быка и его друзей. По условиям обстановки выявить установочные данные девушки не представилось возможным...»

Крылов задумался. Информация была практически непроверяемой. Нет данных предположительно убитой, нет данных свидетельницы. Отправная точка – Семка Бык, отпетая скотина. Все, о чем говорится, очень на него похоже. Как раз его стиль.

С другой стороны, никого могли не убивать и не закапывать – просто напугали рассказчицу, чтобы была сговорчивей. А ту, первую девушку, использовали и отпустили. Или она убежала. Или... Объяснений может быть много...

Но речь идет об убийстве! Причем совершенном с участием бригадира группировки Шамана Семена Плотникова по кличке Бык! Значит, надо заниматься...

Крылов наложил резолюцию: «т. Гусаров! Тщательно проверить. Доложить мне план мероприятий по реализации данного сообщения».

В это время тренькнул телефон внутренней связи.

– Можно к вам, Александр Семенович? – голос Королева казался возбужденным.

– Заходи.

Через минуту высокий с узким треугольным лицом оперативник вошел в кабинет.

– Звонит дежурный, – без предисловий начал он. – Пришла заявительница. Ну ладно, спускаюсь. Девушка, блондинка, симпатичная. Завожу в комнату приема: по какому вопросу? – Изнасиловали. – Это не к нам, надо в райотдел по территориальности. – Нет, там я уже была, направили к вам. – Странно, думаю. Ну, рассказывайте.

Королев расплылся в улыбке.

– И что вы думаете?

– Давай, Костя, не тяни кота за одно место.

– Она дает заявку на Семку Быка!

– На кого? – Крылову показалось, что он ослышался. Таких совпадений просто не бывает!

– На Семку Быка! – торжествующе повторил опер. – Достаю альбом с фотографиями, зову понятых – она его опознает!

– А свидетели? – кисло спросил начальник оперативного отдела.

– Парень с ней вместе пришел. Его Бык чуть насмерть не зашиб.

– А еще?

– Дежурная по этажу видела, как он ее в номер затаскивал. Официант слышал, как он потом хвастался. Да многие слышали.

– А показания они дадут?

Крылов был настроен скептически. Он не знал ни одного случая, чтобы нашлись охотники свидетельствовать против бригадира. Да и против рядового «быка» не идут. А если скажут в горячке – потом отказываются. Запуган народ, что сделаешь! Бандиты друг за друга горой стоят, а кто порядочного человека защитит? Может, сейчас, под шум нового Указа удастся его загнать в камеру? Да по кладбищу заодно покрутить?

– Так дадут показания-то?

– Потерпевшая с ними говорила, уверяет, что дадут...

– Странно. Ну смотайся в «Сапфир», да побеседуй с ними. А материалы давай, я пока изучу...

Через час Королев привез три объяснения. Официанты Сулин и Паськов видели, как Бык ударил парня и силой увел его девушку. Вернувшись, Бык рассказывал, что изнасиловал ее, в том числе и в извращенных формах. Дежурная по этажу Савкина подтвердила, что Бык затащил девушку в номер, оттуда доносились крики и плач.

Удивительно!

Крылов набрал четыре цифры внутреннего телефона, соединяясь с командиром СОБРа.

– Литвинов слушает! – резко отозвалась трубка.

– Слушай, Валя, мы собрали материалы на Семку Быка, – не здороваясь сообщил начальник оперативного отдела.

– А свидетели?

– Потерпевшая, четыре свидетеля. Надо организовать всем охрану.

– Сделаем. А когда брать эту жабу?

Литвинов ненавидел преступников любой «окраски» и готов был охотиться на них днем и ночью, без еды и сна, тем более, что ему нравилось выбивать бронированные двери, уворачиваться от выстрелов и стрелять в ответ, схватываться в рукопашной и побеждать, побеждать, побеждать...

– Сейчас доложу начальнику и решим... Да, вот еще что... Возьми под прикрытие и следователя, который примет дело.

– Сделаем, – на этот раз в голосе командира СОБРа чувствовалось меньше уверенности.

– Шесть постов, – рассуждал он сам с собой, как бы приглашая в советчики и Крылова. – Если по два человека, получается двенадцать на смену, при круглосуточном режиме – тридцать шесть... А мы же еще свидетелей по Итальянцу с Валетом прикрываем! И ревизоров... Тяжко, однако, придется...

– Ничего, я своими людьми помогу, если надо – территориалов попросим! Кстати...

У Крылова имелся вопрос к Центральному райотделу и сейчас он о нем вспомнил.

– У вас остались какие-нибудь материалы по обращению Ковалевой? – спросил он у озабоченного дежурного Центрального. – Заявление, объяснение или что-то еще?

– Какой Ковалевой?

– Сегодня к тебе приходила девушка, блондинка, изнасилование в «Сапфире»!

– Не было такой, – невозмутимо отозвался дежурный. Крылову показалось, что он что-то жует.

– Как не было?! Вы ее направили к нам!

– Никого я не направлял. Подождите... На другом конце провода дежурный что-то спрашивал.

– И помощник ее не видел. И дежурный опер – тоже...

Странно! Не могла же сама Ковалева знать, что Бык – член группировки, а ими занимается РУОП, не имеющий, кстати, вывески...

Но поскольку странность была небольшой, Крылов забыл о ней, отправившись докладывать новости Ныркову. Вспомнит он об этой неувязке позднее, когда по делу Семки Быка накопится много больших и маленьких странностей.

Нырков выслушал доклад с интересом.

– Значит, люди нам поверили! Видят, что мы взялись за «крутизну», и пожалуйста – смело идут и заявляют. Вызывайте следователя, документируйте, задерживайте подозреваемого.

Быка взяли вечером, когда он, разомлевший от дневных трудов, подходил от автостоянки, где оставил свой БМВ, ко входу в «Сапфир».

Это был здоровенный детина крайне необузданного нрава, поэтому Литвинов избрал силовой вариант задержания.

Конечно, Крылов знал, что плановый захват одного человека, сколь бы силен и грозен он не был, можно провести без внешних эффектов. Но эффекты являлись слабостью командира СОБРа и ничего плохого в этом не усматривалось.

Бык уже почти подошел к тяжелой стеклянной двери, как откуда-то сбоку незаметно появился Валя Литвинов. Вид он имел не геройский: чуть выше среднего роста, обычного телосложения, с обманчиво-медленными движениями и спокойным лицом скромного парня-работяги, на котором уже почти не выделялся шрам, полученный в годы командования десантно-штурмовой группой в Афгане.

Шрам являлся единственным внешним признаком «крутости» майора, потому что послужной список, две Красные Звезды и кучу афганских орденов он никому не показывал.

Несмотря на это, весь криминалитет Тиходонска знал, чего стоит майор Литвинов и тщательно избегал с ним конфликтовать.

– Эй, Бык, – негромко позвал он, и ошарашенный такой фамильярностью бригадир с грозным величием повернулся К отмеченной краем глаза серенькой затрапезной фигурке, не вписывающейся в обычный облик посетителей «Сапфира» и заведомо не представляющей, никакой опасности.

Когда он наконец понял, кто перед ним, настроение резко изменилось, и если бы майор приказал, то девяносто процентов за то, что бригадир безропотно проследовал бы к машине.

Но Литвинов никогда не давал бандитам даже одного шанса для сопротивления и не упускал случая потренироваться и заодно укрепить репутацию.

Раз! Сдавленно крикнув, Бык присел. Два! Резко выпрямившись, он выполнил пируэт и хлестко шмякнулся на бетонные ступени. Три! Висящий на заломленной руке Бык, подламываясь в коленях, семенил к машине РУОПа, бессмысленными глазами глядя в вечернее небо. Никуда больше он глазеть не мог, потому что рука Литвинова с силой натягивала волосы, как бы собираясь содрать скальп.

Страхующие командира бойцы, видевшие, как майор управляется с ножом, не сомневались, что он действительно мог оскальпировать Быка. Если бы тот попался ему несколько лет назад в другой стране.

Центральный рынок, или как принято говорить на юге – базар, являлся городом в городе. Высокий капитальный забор огораживал среди трущоб старого Тиходонска прямоугольник шириной в квартал и длиной в четыре.

За забором шла своя жизнь, невидимая покупателям, но хорошо известная тысячам продавцов. Здесь были свои законы, свое правительство, заседавшее в здании администрации рынка, собственные карательные органы в виде красноповязочных горластых теток и разбитных мускулистых парней с волчьими глазами.

Вплотную к рынку примыкал большой собор с золоченными куполами, но сказать, что «чрево Тиходонска» имело и своего бога, было нельзя, потому что священнослужители отгородили храм собственным забором и устроили вход с противоположной стороны.

Богом здесь были деньги и молились этому богу истово даже в те времена, когда официальная идеология ставила на первое место совсем иные, идейно-патриотические ценности. Директор рынка считался миллионером во все времена, потому что с каждого полтинничка за торговое место, с двугривенного за весы, рубчика за камеру хранения капали копеечки рыночному правительству, в соответствии с табелью о рангах.

А за другие, более важные одолжения, например, торговлю овощами без справки о наличии приусадебного участка, черноусые молодцы передавали увесистые пакеты из рук в руки.

С рынка жили многие. И врачи санэпидслужбы, городские и районные чиновники, мошенники и воры, картежники, сбытчики наркотиков, проститутки. Кроме профессионалок здесь встречалась интересная категория дамочек, отправляющихся за деликатесами с объемистыми сумками, но без кошелька, а чтоб удобней было расплачиваться, не надевающие трусиков.

В прилегающих домишках с прохладными подвалами любили останавливаться торговцы нежным товаром: мандаринами, персиками, гвоздиками. Менялись поколения хозяев и постояльцев, но уклад оставался прежним и потомки давно умершего дяди Сандро с неизменной хурмой по-прежнему поселялись у наследников почившей в бозе тети Нины.

Связанные с рынком профессии передавались по наследству: сыновья грузчиков или подсобных рабочих занимали в конце концов места отцов, тетя Вера варила обеды для мясников, как ее бабушка и мать, молодой Хрыкин гонял три карты не хуже мастера этого дела деда Хрыкина. «Старожилы» цветочных рядов помнят Людку-Помойку молоденькой красивой девчонкой, азартно исполняющей минет прямо на торговых местах, теперь цветочников обслуживают дочери – Надька и Ленка, а недавно пустили в дело внучку – тринадцатилетнюю Светку.

Все тянутся к рынку, потому как кроме живой копейки тут есть главное, что нужно человеку для жизни: и парное мясо, и свежайшее молоко, и фарфоровой прозрачности яйца, и еще бьющаяся рыба, отборные овощи и фрукты, прополис, маточное молочко, барсучий жир, целебные коренья и травы.

Регулировать сложную и запутанную жизнь столь благодатного места официальная администрация была не в состоянии, поэтому всегда существовало параллельное управление, осуществляемое «теневым правительством» – воровской общиной Тиходонска.

Воры не интересовались крестьянами, продающими собственный товар, курируя только криминальную сторону жизнедеятельности рыночного организма: собирали дань с перекупщиков, торговцев наркотиками, проституток, разрешали сложные споры, мелкая уголовная шелупень обворовывала зазевавшихся продавцов или резала карманы у посетителей. До сих пор живет история о большом шухере, устроенном тиходонскими жуликами вскоре после войны.

Ветер быстро гнал по небу низкие облака и в разных местах рынка подставные дядьки и тетки принялись метаться и истошно орать: «Колокольня падает! Падает колокольня!»

Люди вскидывали глаза на высоченную колокольню собора, которая на фоне движущихся облаков, казалось, и вправду потеряла устойчивость и рушится на землю. Началась паника, продавцы, бросив товар и опрокидывая прилавки, рванулись к выходу, в давке потрошили сумки и карманы юркие «щипачи», по торговым местам шмонали шустрые огольцы, набивая в огромные чувалы ценные по тем временам продукты и засовывая за пазухи забытую в спешке выручку...

Потом колокольню снесли, но в последние годы поднимающийся на ноги собор, позолотив купола, принялся ее восстанавливать, что дало повод для шуток бывалому прибазарному люду: опять жульманы шмон наведут, как в сорок седьмом...

Но с тех лет методы «работы» криминалов сильно изменились. Долгое время официальная рыночная власть и «теневое» управление существовали в разных плоскостях и не затрагивали друг друга.

В середине шестидесятых интересы «по-крутому» пересеклись. Тогда в Тиходонске объявилась группа Кнута, не характерная для своего времени. Она будто каким-то образом оказалась переброшенной из бурных девяностых. Сам Кнут всегда ходил с пистолетом, несколькими паспортами и астрономическими суммами денег – пятнадцатью-двадцатью тысячами рублей.

Он был очень мобилен и, заподозрив неладное, садился в самолет (благо, спецконтроля на оружие в те времена еще не существовало) и улетал в другую точку Союза, так как имел много конспиративных квартир с преданными ему сожительницами.

Подбирая сообщников на местах, Кнут изрядно наследия по стране. Во Львове устроил стрельбу в ресторане, потом скрылся на захваченном такси, водителя которого запер в багажник. Тяжело ранил милиционера в Риге. Средь бела дня ограбил сберкассу в Москве. Забрал казну у картежников в Одессе...

В Тиходонске Кнут с двумя соучастниками «наехал» на рынок. Тогда еще не знали слов «наезд» и «рэкет», но Кнут опережал свое время. Он требовал по две тысячи с водителей кавказских рефрижераторов, привозивших цитрусовые и цветы. Те тоже были достаточно крутыми парнями и взялись за монтировки, но Кнут извлек пистолет, одному раздробил рукояткой челюсть, второму прострелил ногу. После этого водители стали платить.

Добившись успеха в одном, Кнут назначил оброк торгующим. Тут вмешался воровской авторитет Мулик, который «держал» рынок и не собирался терпеть беспредел чужаков на своей территории. Наглецу предложили покинуть город, в противном случае грозили устроить «правилку» и посадить на нож.

Сообщники сразу же вняли предупреждению и «отошли» от своего вожака. По всем нормам и понятиям того времени Кнуту ничего не оставалось, как убраться с горизонта. Но он поступил по-другому: пришел к Мулику домой и после короткой разборки засадил ему две пули в голову. Потом вернул в подчинение сообщников.

Воля у Кнута была железная, рука твердая, характер беспощадный. Он умел подавлять других, организовывать, поддерживать жесткую дисциплину.

Наверное, он мог стать королем преступного мира Тиходонска, как легендарный Доктор двадцатых годов или Козырь сороковых. Но он не знал границ дозволенного и не имел «тормозов». Решив полностью подмять под себя рынок, он «наехал» на дирекцию.

Директором в то время уже десять лет был Артем Багдасаров – пятидесятипятилетний человек с заметным брюшком и начинающейся одышкой. Внешне он явно проигрывал жилистому и дерзкому Кнуту, но не уступал в решительности и твердости характера. Выслушав предложение выплачивать ежемесячно по пять тысяч, он тонко улыбнулся и сказал:

– Что ты, дорогой, откуда такие деньги? У меня зарплата сто пятьдесят рублей. И потом, ты кто – фининспектор?

Два громадных парня вывели Кнута из кабинета и проводили до выхода, сказав на прощанье:

– Больше сюда не ходи. У тебя свой кусок, у нас – свой.

И опять по существующей логике Кнут должен был отступить, окунуться в «теневую» жизнь рынка, позволяющую безбедно существовать до конца своих дней. Но он был бандитом из будущего, а потому ответил:

– Я не приду. Он сам ко мне придет.

И похитил жену Багдасарова, назначив выкуп – сто тысяч рублей и дав три дня сроку.

На второй день Артем выкуп заплатил. Может, тем бы дело и кончилось, но Кнут допустил ошибку, самую большую ошибку в своей жизни.

Жена Багдасарова была молодой и красивой. Привыкший делать все, что он хочет. Кнут ее изнасиловал. И тем подписал себе приговор.

Он надолго скрылся из города и как всегда мотался по стране, очевидно, чувствуя, что перегнул палку. Тогда еще не было частных сыскных контор и детективных бюро, но через Несколько месяцев какой-то человек принес в приемную МВД СССР толстую папку с материалами о Похождениях Кнута. Там было и про львовский ресторан, и про" рижского милиционера, и про московскую сберкассу, и про Мулика.

Все систематизировано: даты, факты, соучастники, свидетели. Здесь же адреса конспиративных квартир Кнута и его предполагаемое местонахождение в ближайшие дни.

Кнута арестовали и осудили на пятнадцать лет. В зоне его зарезали и освежевали как свинью: перехватили горло и распороли живот. Кто и почему это сделал, осталось загадкой – среди уголовников Кнут был в авторитете и рассчитывал «отстоять срок на одной ноге». Его тиходонских соучастников зарезали точно таким образом и уложили одного у восточных, другого – у западных ворот рынка.

Заинтересованные люди поняли что к чему, и больше «теневые» авторитеты не протягивали руки в сферу интересов официальной рыночной власти.

А занимавший директорское кресло с восемьдесят девятого по девяносто третий год Воронцов подчинил себе криминальный мир Центрального рынка и стал единовластным официальным и «теневым» хозяином.

В девяносто четвертом он создал акционерное общество, объединившее все четыре городских рынка.

Сейчас Шаман стоял в своем кабинете на втором этаже административного корпуса и" глядя в окно, ожидал прибытия представителей основных группировок.

Рынок закрылся, огромная территория была пуста, ветер носил обрывки газет, капустные листья и другой мусор. Специально посланные им люди обходили торговые ряды и говорили что-то устраивающимся на ночлег продавцам, не успевшим распродать свой товар, перекупщикам, оставшимся повеселиться: выпить и развлечься с девочками, бомжам, рассчитывающим чем-нибудь поживиться и переночевать в одном из многочисленных закутков, картежникам, выпотрашивающим азартных южан в закрытых павильонах, базарным проституткам, отправляющимся на ночной заработок...

И хотя правилами, которые никогда не соблюдаются, ночлег на рынке запрещен и всем об этом известно, после специального предупреждения завсегдатаи ночного базара начинают выполнять распорядок и немедленно покидают территорию.

Предусмотрительный Шаман опасался шпионов.

– Я нужна, шеф?

В кабинет заглянула розовощекая Надя, преданно глядевшая красивыми блудливыми глазами. Каждое утро она выпивает два стакана каймачного молока, которое специально приносят из молочного павильона.

«Стала жиреть, скоро придется менять», – подумал Шаман, а вслух спросил:

– Звонил кто-нибудь?

– Из городской администрации. Завтра в десять совещание по трихинеллезу. Я все записала.

– Ладно, иди.

Еще через десять минут зашел Толстяк.

– Собрались, шеф.

– Все?

– Вроде все.

«Даже раньше времени, – подумал Шаман, спускаясь по лестнице. – Значит, понимают, что дело серьезное».

Опасаясь микрофонов, он решил проводить сходняк в мясном павильоне. Впрочем, на это имелась еще одна причина.

Под высоким стеклянным потолком пустого павильона гулко отдавался каждый звук: слово, кашель или скрип сдвигаемого стула. На уровне второго этажа по периметру проходила галерея, здесь торговали птицей. Середина огромного зала была свободна от каменного пола до толстого стекла крыши, что иногда напоминало Шаману московский ГУМ.

На этом сходство заканчивалось. Вдоль стен тянулись мраморные, скользкие на вид широкие прилавки. Между ними были устроены два мраморных овала, за которыми мясники как бы занимали круговую оборону от жаждущих мяса тиходонцев. Сейчас хозяев торговых мест в зале не было, только орудия их ремесла: большие, почерневшие от крови и жира деревянные плахи да косо вогнанные в изрубленную поверхность огромные мясницкие топоры. Зловеще блестели острые стальные крючья, на которые в начале рабочего дня насаживаются филейки, ребра, окорока.

Между овальными прилавками на принесенных из администрации неудобных стульях застыли в ожидании шесть озабоченных мужчин. Перевернуто отражаясь в высоком стекле, эта кафкианская сцена принимала совершенно фантасмагорический характер.

Когда в павильон быстрым шагом вошел Шаман, Карпет и его сопровождающий, как и было договорено, встали. Гарик и Степашка – представители речпортовских, замешкались, но, поддавшись примеру, поднялись тоже. Развалившиеся на стульях Паровоз и Еж не двинулись с места, но это большой роли не играло – Шаман махнул рукой: «Сидите, не надо церемоний», и вышло так, что именно он разрешил им сидеть.

– Что ты сегодня устроил у нас на «Супермаркете»? – враждебно спросил Паровоз.

– Почему «у вас»? – удивился Шаман. – «Супермаркет» давно захватили донецкие.

И вновь властным движением руки прервал возмущенно открывшего рот Паровоза.

– Об этом позже. Сейчас о главном: кто был прав?

Все молчали, потому что не понимали, о какой правоте говорит Шаман.

– Смотрите, что получилось: вы перессорились, Итальянец завалил Носача, сейчас он и Валет в тюрьме, с ними еще ребята... Кстати, почему вы их не вытащили? Хотя бы под залог?

– Пробовали, не вышло, – угрюмо сказал Гарик.

– Не сумели, значит, – удовлетворенно произнес Воронцов. Он сел на стул верхом, сцепив руки на высокой спинке, и эта развязная поза не вязалась с его обычным официальным видом. – А ты, Паровоз, почему отдал «Супермаркет»?

– Что я отдал! – огрызнулся тот. – Я в камере три дня парился! Сейчас хотел заняться, а ты уже налетел!

– Хотел заняться, говоришь? А сколько ты можешь человек выставить? Луна сидит, Грек – сидит, Костик и Бидон перешли ко мне... Сколько осталось? Шесть, семь?

Паровоз молчал.

– А донецких – двадцать! Да со стволами! Да крутые – моего парня пришили на месте! Ну, что скажешь?

Паровоз по-прежнему молчал.

– Нечего говорить! А я скажу: проорали важную точку! Думаете, это только ваше дело? Нет, это не твой дом или машина. Это всех касается!

Шаман встал и подошел к Паровозу вплотную.

– Вы донецким «Супермаркет» отдали, я Шамилю рынок отдам, у Гарика чечены точно порт отберут – и что получится?!

– Ладно, не ори, – повысил голос и Паровоз. – Что ты предлагаешь? Шаман усмехнулся и не торопясь вернулся к своему стулу, но не сел, а поставил ногу на перекладину и согнулся, оперевшись о колено.

– Сначала ты что-нибудь предложи! Или ты, – он ткнул пальцем в Гарика.

Воронцов знал: ни один из них не способен принимать решения. Умные решения.

И точно: предложений не последовало.

– Скажи, Гарик, ты сможешь порт удержать?

Тот пожал плечами:

– Не знаю. Чечены наседают. Откуп предлагают...

– Ты им за откуп свою квартиру отдай, – сказал Карпет. – Или машину. А порт не твой. Он общий! Не можете удержать – я его себе возьму!

Карпет взглянул на Шамана.

– Если Палыч разрешит, – тут же добавил он.

Паровоз выругался.

– Выходит, Палыч уже всем распоряжается! И «Супермаркетом», и портом!

Карпет крякнул.

– Если ты бабу б руках удержать не можешь, ее другой к делу пристроит. Так и здесь.

– Значит, никаких предложений нет? – подвел итог Шамай. – Тогда слушайте, что я предложу! Разобраться с донецкими – раз! Кто это сделает?

Молчание.

– Я. Отмазать Итальянца и Валета – два! Кто возьмется?

Снова молчание.

– Тоже я! Отогнать чечен от порта – три! Кто? Опять я!

Шаман подошел к Гарику со Степашкой.

– Устраивает?

Степашка вопросительно взглянул на Гарика, тот кивнул.

– Вроде бы, но... Не дослушав, Шаман обратился к Паровозу.

– А вас устраивает мое предложение?

– Смотря...

Паровоз вытащил платок и потер вспотевшую лысину. В павильоне было не жарко и жест привлек к нему внимание собравшихся.

– Смотря что ты за это хочешь...

– Ясно чего! Вы все идете под меня.

– Нет!

– А на хер тогда мне все это надо? Сами решайте свои проблемы. А я пока решу свои. Смотрите и учитесь... Шаман холодно улыбнулся.

– А не научитесь, я и за вас решать буду!

В некотором отдалении стоял Толстяк. Он отвечал за безопасность группировки. Днем он допросил четверку задержанных: фамилии, адреса, главари, адреса главарей. После двух часов в холодильнике трое рассказали все правильно, тот, кто запорол Дятла, соврал. Когда три человека говорят одно, а четвертый – другое, определить ложь очень легко. Правдивых перевели в кладовку, лгуна вернули в холодильник.

Шаман сделал знак Толстяку, тот – маячившему в дверях Рыбе.

Через несколько минут Рында и Кент втащили полуживого чужака. Его била дрожь, волосы заиндевели, разбитое утром лицо превратилось в жуткую маску.

– Нашего парня убил, сука! За это ответить надо!

Сзади шел Баркас. Он взял донецкого за ворот и втащил в мраморный овал прилавка, к черной иззубренной колоде и матово блестящему топору с захватанной ручкой.

Рында не знал сценария, но понял, что сейчас произойдет что-то страшное. Колода вдруг превратилась в плаху, а топор – в орудие палача.

«Голову отрубит», – мелькнула невероятная мысль.

Но Баркас задрал парню рукав.

– Не тот, левый, – приказал Шаман.

Баркас повернулся.

– Он же в правой пику держал...

– Вот именно. На рукоятке пальцы остались. Зачем ментам работу усложнять!

Чужак вдруг завыл, дернулся.

Баркас лениво ударил в живот – словно футбольный мяч врезался в кирпичную стену. Тот обмяк.

Баркас поискал глазами Рынду, кивнул:

– Иди, помоги!