Кровные узы, или История одной ошибки Чемберлен Диана

43

Мэгги

– Ты действительно смелая, если хочешь навестить Кита, – сказала Эмбер.

Она сидела рядом, на пассажирском сиденье моей машины, упершись голыми ступнями в щиток управления. Я предупредила ее, что если мы попадем в аварию и сработает подушка безопасности, то все закончится тем, что у нее будут сломаны обе ноги, а коленками она разобьет себе нос. Но она сказала мне, что не стоит расстраиваться заранее. Я и правда слишком много расстраивалась. Ничего не могла с этим поделать. Пожар показал мне, как быстро все может измениться и пойти совсем не так, как хотелось бы. Ты думаешь, что можешь контролировать собственную жизнь, и вдруг бац! – телефонный звонок.

– Что здесь смелого? – спросила я.

– Я слышала, что в ожоговых центрах такого можно насмотреться!

Эмбер всегда была занудой. Когда мы привезли открытки, написанные учениками начальной школы, в госпиталь Нью-Ганновера, она осталась в холле, а я пошла в приемную. У большинства пациентов ожоги были незначительными, так что все показалось мне не таким страшным. Что-то вроде дежурства – привезти детям открытки. Это было самое малое, что я могла для них сделать. Я даже из школы уехала сегодня на законном основании, поскольку учитель сказал, что визит к Киту приравнивается к общественной работе. Я делала все, что могла, но никогда бы не стала говорить об этом с Дон. Я собиралась послать ей чек на большую сумму, когда закончится мероприятие. Но никогда и ни о чем с ней больше не разговаривать.

– Я жалею, что не поехала раньше, – сказала я Эмбер. – Таскала с собой эти открытки целую неделю.

Эмбер ходила на собеседование на экономический факультет университета штата Северная Каролина, куда собиралась поступать осенью. Я обещала на обратном пути отвезти ее туда. Мне хотелось увидеть Кита, и не только затем, чтобы отдать ему открытки. Кит был единственным свидетелем, утверждавшим, что перед пожаром видел Энди около церкви. Мне хотелось точно знать, что Кит сказал полицейским, чтобы понять, зачем он врет. Мама нашла самого плохого адвоката в Америке, так что теперь мне самой придется вытаскивать Энди из этой ямы. Мама собиралась поехать в Роли, поговорить с невропатологом, специалистом по внутриутробному алкогольному синдрому. Предварительное слушание дела назначили на завтра, и, хотя мама говорила, что все закончится хорошо, я видела, как она волновалась.

– Родители Тревиса чуть не свихнулись, когда узнали, куда я буду поступать, – со смехом сказала Эмбер.

Родители Тревиса слишком серьезно относились к их отношениям.

– А что они могут сделать? – ответила я. – Тревис уже большой мальчик.

– Это точно.

Мне была не очень интересна навязшая в зубах сага про Эмбер и Тревиса, но деться было некуда, теперь придется два часа выслушивать все идиотские детали их взаимоотношений от девочки, которая раньше была моей лучшей подругой, хотя я не могла ничего рассказать ей про нас с Беном. Она бы никогда этого не поняла. Мало того, даже написала бы об этом на своей страничке в Фейсбуке. Эмбер понятия не имела, что такое реальные проблемы.

Господи, как я ей завидовала! Она и Тревис будут рядом, наслаждаясь обществом друг друга, никого не боясь. Это было так несправедливо! Я скучала по Бену. Мы перезванивались, но мне хотелось, чтобы он был со мной. Мы собирались встретиться в пятницу ночью на берегу в самой северной оконечности острова, там, где стояло то, что осталось от старой папиной часовни. Я надеялась, что дождя не будет, хотя он бы меня точно не остановил. Каждый раз, когда я представляла нас вместе, сердце пускалось вскачь.

Эмбер заерзала на своем месте.

– Я рада, что сегодня вечером буду далеко от берега, – сказала она, когда мы подъехали к окружной дороге.

– Почему?

– Откуда ты свалилась? – Она сковырнула какую-то крошку, прилипшую к ее ногтю на ноге. – Передавали, что будет страшный норд-ост на побережье. В университете я тоже его почувствую. Но на побережье он будет свирепствовать вовсю.

Вскоре я заметила, что вокруг нас потемнело. Сняв солнечные очки, я увидела, что тучи стали похожи на выбросы вулканического пепла. Может быть, шторм помешает завтрашнему заседанию суда. Слушания будут отложены, и нам удастся найти более приличного адвоката.

Я высадила Эмбер около университетского кампуса, а потом потратила больше получаса, пытаясь найти ожоговый центр и место, где можно припарковаться. Я забыла свой подарок – синий пакет с открытками – на заднем сиденье машины и вспомнила о нем, только когда подошла к лифту. Уже начинался дождь, когда я вернулась к машине, чтобы взять подарок. Мне совсем не улыбалось возвращаться домой во время шторма, так что надо поспешить.

Вскоре я нашла ожоговый центр. В приемной я спросила, где находится палата Кита. Одна из медсестер – толстая блондинка возраста моей мамы – отвела взгляд от монитора компьютера.

– Сейчас неприемные часы, дорогая, – сказала она.

Я сморщилась от слова «дорогая», невольно вспомнив Дон.

– Я смотрела часы работы и часы приема в Интернете. Там написано, что посещение разрешено с шести до десяти.

– В ожоговом центре свои часы, – сказала она, но потом встала. – Кого вы хотели увидеть? Кита Уэстона, говорите?

Я кивнула.

– Я ехала сюда с острова Топсейл.

– Господь вас возблагодарит, – сказала она. – А теперь можете пройти. Сегодня его мама не пришла, и он, возможно, будет рад посещению. – Она указала рукой в коридор: – Вторая дверь справа.

Я стояла в дверях палаты Кита, скованная внезапным смущением. Он лежал на ближней к двери кровати. Другая кровать была скрыта задернутой шторой. Он смотрел телевизор, висевший на шнуре, прикрепленном к потолку прямо напротив его кровати. Мне показалось, что у него по бокам лежат две длинные толстые трубы, обмотанные белой материей, пока я не сообразила, что это его руки. Господи, вот что делает огонь, подумала я. У меня ослабли колени, и я прислонилась к двери. Эмбер ошиблась. Я не была сильной. Мне захотелось выскочить из палаты и броситься на улицу.

Но я должна это сделать. И я заставила свои ватные ноги войти в палату.

– Привет, Кит, – сказала я.

Я знала его всю жизнь. У меня есть фотография, где мне три года, и он сидит у меня на коленях. Много лет я думала, что на фото – я с Энди, пока мама не сказала мне, что Энди до года не жил с нами. Мне исполнилось одиннадцать, когда она рассказала мне о своих алкогольных проблемах во время беременности, отчего Энди и стал таким. Я была так зла на нее после этого рассказа, что даже хотела ударить. Она успела схватить меня за руку и в присущей ей манере сказала, что понимает мой гнев, что сама ненавидит себя за то, что сделала, но старается исправиться и надеется, что я сделаю то же самое.

Кит оглянулся, чтобы посмотреть на меня, и я увидела, что половина его лица забинтована. Мне захотелось заплакать. На его лице было написано недоумение, как будто он не узнал меня.

– Это я, Мэгги. – Я сделала шаг к его кровати.

– Я знаю, кто ты, – сказал он. – Что ты здесь делаешь? Благотворительностью занимаешься?

Благотворительностью? О чем он говорит? Я посмотрела на свой голубой пакет.

– Ученики из старших классов посылают тебе карты и журналы, – сказала я.

Наверняка он не мог взять этот пакет. Я взглянула на его руки и заметила тонкие металлические пруты, торчащие из бинтов на его левой руке. У меня внезапно закружилась голова. Около его кровати стоял стул, и я опустилась на него.

– Хочешь, чтобы я прочитала тебе открытки?

– Думаешь, это облегчит твою совесть? – спросил он. – Богатая девочка посещает бедного мальчика в больнице?

Его слова как будто обдали меня ушатом холодной воды. Кем он нас считает? Я помню, что он на локине называл Энди «богатеньким парнишкой», а теперь добрался и до меня.

– О чем ты говоришь? – спросила я. – Почему ты вдруг стал называть меня и Энди богатыми?

– Потому что вы такие и есть, разве не так? Особенно по сравнению со мной и моей мамой. Богатые и счастливые.

Я решила, что он имеет в виду то, что Энди избежал ожогов на пожаре, а он, Кит, весь забинтованный, лежит на кровати в ожоговом центре.

– Ну да, нам повезло. – Я взглянула на экран ТВ и увидела, что там передают прогноз погоды. – Кит, зачем ты сказал следователю, что перед пожаром видел Энди около церкви?

Он не то закашлялся, не то рассмеялся, а потом долго не мог отдышаться.

– Потому что так оно и было, – проговорил он. – Ты здесь совсем не затем, чтобы навестить бедняжку Кита. Чтобы принести ему какую-то ерунду, которую сделали второклашки. Ты здесь для того, чтобы попытаться убедить его, что твой драгоценный дефективный братец невиновен.

– Неправда, я просто хочу знать, что ты видел на самом деле.

– У меня для тебя экстренное сообщение, Мэгги, – сказал он. – Он ведь не только твой брат.

– Что ты имеешь в виду?

– Он и мой брат тоже.

Неужели обезболивающие оказали на его мозг такое действие?

– Ты действительно видел его около церкви, Кит?

– Ты меня слышишь или нет? – Казалось, он пытается сесть, но не может. Я не знала, надо ли помочь ему. – Энди – мой брат, – повторил он. – А ты – моя милая сестричка.

Я встала.

– Я попрошу медсестру подойти к тебе.

– Зачем? Ты думаешь, я свихнулся?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Твой папаша трахал мою мать, – сказал он.

– Что?

– Ты меня слышала. Он трахнул мою мать, а через девять месяцев родился я. Это значит, что я – твой единокровный брат. Принадлежу к другой половине семейства, которая живет в трейлере и ест лапшу и лепешки, когда вы с Энди – героической личностью – едите бифштексы.

– Я тебе не верю.

– Пойди и спроси своего дядю, он все про это знает, – сказал он.

Я сделала шаг назад, мои ноги снова сделались ватными.

– Ты врешь, – сказала я. – Мой отец никогда бы не сделал такого.

Он снова издал этот звук – наполовину кашель, наполовину смех.

– Похоже, ты не очень хорошо его знаешь, старшая сестричка!

– Я знаю его лучше, чем кто бы то ни было! – У меня в мозгу пронеслось воспоминание – я, маленькая девочка, сижу на пологой крыше рядом с папой и глажу своими маленькими пальчиками татуировку на его на руке. – Ты просто пытаешься меня взбесить.

– А что такое? Разве ты не хочешь иметь еще одного братика?

Я взглянула на него, и мне внезапно показалось, что я смотрю на свое отражение. Темные волнистые волосы. Огромные карие глаза. Густые черные ресницы. Больничная палата превратилась в длинный туннель. Стены, покрашенные в больничный зеленый цвет, давили. Меня затошнило. Я сделала шаг назад, и моя рука нащупала дверной косяк.

– Пойди спроси своего дядю, – повторил Кит. – Он сможет поведать тебе все красочные детали.

Я повернулась и выскочила из палаты, с трудом передвигая негнущиеся ноги, а его голос несся вслед.

– В следующий раз принеси мне денег, сестричка! – кричал он, и, чтобы не слышать, я прижала ладони к ушам, и кнопку вызова пришлось нажимать носом.

44

Мэгги

Я мчалась сквозь дождь. На спидометре было 75 миль.

Я судорожно набрала номер.

– Это ты, Мэгс? – ответил голос дяди Маркуса.

– Мне надо поговорить с тобой. – Я слышала, как у него играет радио. – Ты в пожарном депо?

– Я – да. А ты в школе?

– Я еду из ожогового центра. – Мне пришлось затормозить, поскольку машина впереди меня ползла, как черепаха. – Я разговаривала с Китом.

Ответом было молчание.

– О господи! – застонала я. – Только не говори мне, что это правда!

– Послушай, Мэгги. Успокойся. Ты где? Когда мы можем увидеться?

– Мне осталось ехать не меньше двух часов. Ты должен сказать мне сейчас!

– Нет, только не по телефону. Сейчас около двух. Позвони мне, когда подъедешь поближе, а я попытаюсь выехать тебе навстречу, хорошо?

– Это правда, что Кит мой брат?

– Мэгги. Я не буду говорить об этом сейчас. Включи радио или поставь какой-нибудь диск и выброси это из головы. У тебя там идет дождь?

Дворники на ветровом стекле двигались взад-вперед.

– Да, – сказала я.

– Сконцентрируйся на дороге, детка, ладно? Я люблю тебя. Позвони, когда подъедешь поближе.

Я швырнула телефон на пассажирское кресло. Потом громко расхохоталась и хохотала до тех пор, пока не охрипла.

Машина впереди по-прежнему ползла, как черепаха. Надо обогнать ее, а то я лопну от нетерпения. Я посмотрела в зеркало. Позади машин не было. Я начала обгон слева, но тут раздался гудок, я снова вернулась в свой ряд и в зеркале увидела черный сааб. Откуда он взялся? Я нажала на тормоза, чтобы не врезаться в черепаху, тащившуюся впереди меня. Надо быть осторожней. Можно запросто попасть в аварию, а если я умру, то кто тогда поможет Энди?

Я снова взяла телефон, набрала номер Бена, чтобы рассказать ему про Кита, но услышала автоответчик: «Это Бен Триппет. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение». Я не знала, как сформулировать то, что мне надо сказать ему. Я нажимала и нажимала кнопку повтора, чтобы снова и снова слушать его голос. Мне не хотелось повторять то, что сказал Кит, не узнав правду от дяди Маркуса.

Я обогнала черепаху, когда на дороге стало безопасно. Как велел дядя Маркус, я включила радио. Я не могла найти свою любимую станцию так далеко от Серф Сити, поэтому просто пробегала все подряд. Мне попадались отрывки музыки кантри, проповеди и всякая дребедень.

«Папочка, – шептала я самому лучшему человеку, которого знала, – пожалуйста, сделай так, чтобы это была неправда».

Дядя Маркус сказал, что встретит меня у ресторана Сирз Лэндинг. Я приехала туда первая и села за столик в дальнем углу. Мне хотелось забиться как можно дальше от входа, поскольку я боялась, что не удержусь и начну плакать. В окно я видела, как дождь барабанит по волнам залива. Ветер усиливался. Небо над заливом было таким низким, что тучи почти касались волн.

Скоро появился дядя Маркус. Только сейчас я заметила, как он постарел. Видимо, мой звонок сильно взволновал его. У меня не было сил встать, чтобы обнять его, поэтому он нагнулся и поцеловал меня в щеку.

– Как ты? – спросил он.

– Потрясающе.

– Понятно. – Он сел наискосок от меня. – Могу себе представить. – Он положил руки на стол. – Так что же тебе сказал Кит?

– Он сказал, что приходится мне единокровным братом. Энди и мне. Он сказал, что Сара и мой отец… ну, ты сам знаешь. Я подумала, что, возможно, он просто хочет меня огорчить. Он такой злой. Переживает, что сильно пострадал. Я его, в общем-то, могу понять.

Дядя Маркус вертел в пальцах солонку, постукивая ею по столу. Я старалась успокоиться, но то, что он явно нервничал, выводило меня из себя. К тому же официантка, которая подошла к нашему столику, оказалась моей знакомой – она закончила нашу школу несколько лет назад, и звали ее Джорджия Энн.

– Привет, Маркус, привет, Мэгги, – сказала она и открыла свой блокнотик. – Скоро заканчиваешь, а, Мэгги?

– Скоро. – Я поняла, что назначить встречу в ресторане было не самой удачной идеей. Но шел дождь, встречаться на берегу было нельзя, а дядя Маркус не хотел разговаривать на остановке.

– Мне, пожалуйста, хот-дог с луком и чай со льдом, – проговорил Маркус. – А ты что будешь, Мэгги?

– Я не голодна.

– А ей сладкий чай, – сказал дядя Маркус.

– Будет сделано, – сказала официантка и отошла.

Я почувствовала некоторое облегчение.

Дядя Маркус снова принялся вертеть в пальцах солонку.

– Я решил рассказать тебе все, – проговорил он. – Если что-то пропустить, то я… Дело в том, что твоей маме надо было бы услышать это первой:

– Она разве не знает?

Он покачал головой.

– Я хотел подождать до окончания суда, потому что ей и так теперь несладко. Она сейчас в Роли?

Я кивнула:

– Скорее всего, уже на пути домой.

– А где Энди?

– У его команды сегодня тренировка, и он собирается туда поехать. Я подвезу его позднее. – Мое беспокойство усиливалось. – Ты не должен оставлять меня в подвешенном состоянии, пока будешь ждать подходящего момента, чтобы сказать маме.

– Да. Я знаю. – Он снова начал вертеть солонку. – Я – единственный, кто знает все, что случилось, Мэг. Мне никогда не хотелось, чтобы Киту это стало известно.

– Как получилось, что об этом не знает никто, кроме Кита?

Джорджия Энн принесла наш чай и положила на стол пару соломинок.

– Ваша еда будет через пару минут, – сказала она.

Дядя Маркус дождался, пока она ушла.

– Кит тоже не все знает. – Он взял соломинку и положил ее в стакан с чаем. – Ты ведь помнишь, как умер твой отец?

– Из-за кита.

– Верно. И, возможно, до тебя доходили старые слухи, что я имел к этому какое-то отношение.

Я покачала головой. Ничего такого я не знала.

– Так вот, некоторые так считали.

– Так вот почему преподобный Билл так странно ведет себя с тобой?

– Частично да. К тому же он терпеть не мог Джейми, поскольку тот не исповедовал то направление религии, которого придерживается преподобный.

– Я не понимаю, почему кто-то должен считать, что ты имеешь отношение к смерти отца.

Он помешивал соломинкой свой чай.

– Во-первых, это время года – не сезон для появления китов у наших берегов, – проговорил он. – К тому же Джейми и я в молодости иногда не ладили, поэтому начали ходить такие слухи.

– Но все это смехотворно, – сказала я.

– Ты права. Но на лодке у нас действительно произошла драка, и об этом никто не знает… И Кит тоже. Никто, кроме тебя и меня.

Джорджия Энн подошла к нам, неся заказанный хот-дог с кольцами лука. От запаха еды у меня начались спазмы в желудке.

– Может, что-нибудь еще? – спросила она.

– Нет, спасибо, – ответил дядя Маркус.

Он молча сделал несколько глотков чая, пока она не отошла.

– Когда мы с Джейми вышли в открытое море, он сказал мне, что любит Сару и хочет развестись с твоей мамой.

– Этого не может быть! – вскрикнула я.

– Извини, Мэг, но так оно и было. И еще Джейми сказал мне, что он – отец Кита. – Он взял с тарелки кольцо лука. – Я никогда никому не говорил об этом разговоре, считая, что секрет умер вместе с Джейми. – Он прожевал лук и проглотил его. – Он давал Саре деньги на ребенка, но после его смерти все это, конечно, прекратилось. Лучше бы он никогда не говорил мне об этом, но он сказал, и я не мог сидеть просто так и смотреть на Кита, которому в то время было не то шесть, не то семь лет. Я не мог видеть, что он растет без всякой поддержки, а ведь он – сын Джейми и мой племянник. Поэтому я организовал для него трастовый фонд и вложил туда четыреста долларов собственных денег. Я написал об этом Саре и передал ей вместе с чеком письмо. Там было написано что-то вроде того, что это фонд Кита, учрежденный в колледже. Я знаю, что Джейми любил вас и Кита и хотел, чтобы я о вас позаботился. Мне было жалко Сару.

– А как насчет мамы?

– Конечно, я очень жалел твою маму, – сказал он. – Но она не знала правды. Она думала, что Джейми умер любящим мужем. И что с Сарой они были только друзьями.

– Как ты можешь так сочувственно говорить о ней? – вскрикнула я. – Она была лучшей подругой мамы, и она же… – Я не могла продолжать.

– Я знаю, это трудно понять, Мэгс. Я тоже сначала был совершенно не в себе. Я был так зол, что подрался с твоим папой. Люди иногда делают ошибки. А их чувства со временем меняются.

Я подумала о Бене. Неужели мои чувства к нему когда-нибудь изменятся? Невозможно.

Я сняла обертку со своей соломинки, чтобы было чем играть. Я скатала тонкую бумагу в маленький шарик и сплющила его пальцами.

– Но я все еще не понимаю, почему Кит сказал об этом только сейчас, – проговорила я.

– У Сары хранилось мое письмо, – ответил дядя Маркус. – Она засунула его вместе с какими-то счетами, а Кит случайно наткнулся на него. Он нашел его утром в день пожара, что объясняет, почему он в тот вечер так злобно вел себя с Энди.

– Когда он увидел меня у себя в палате, то стал говорить про мое богатство.

– Но ты действительно богата. Ты живешь на вполне приличные деньги, оставшиеся в наследство от Джейми. Кроме того, от него осталась страховка на тебя, Энди и твою маму, которая продлится еще несколько лет. У Сары и Кита совсем не такое успешное положение, и, несмотря на то что я всегда осуждал то, что сделал твой отец, я не мог оставить его сына в нищете.

Я выглянула в окно. Дождь прекратился, во всяком случае на время.

– Я всегда считала своего папу идеальным, – проговорила я. – Не понимаю, как он мог это сделать. Так обманывать маму и всю семью.

– Знаешь, Мэгс, во многих отношениях он был необыкновенным человеком. Он был очень хорошим отцом. Я не помню, чтобы он когда-нибудь выругался, в отличие от остального взрослого населения. Он так ухаживал за твоей мамой во время ее беременности, хотя тогда она была совсем не подарок. Да и я тоже, – добавил он быстро. – Мы ведь оба пили. В то время я жил в соседнем доме, и мы с твоей мамой пили чуть не каждый день и причинили друг другу много вреда.

Я кивнула. Я знала, что дядя Маркус излечился от алкогольной зависимости, как и моя мама, но я никогда не думала, что они спаивали друг друга. Я вообще не могла представить их пьяными. Да еще вместе. Моя мама так спокойно, даже холодно с ним всегда обращается. Но внезапно у меня в голове кое-что стало проясняться.

– А мама тоже думала… она тоже, как другие, считала, что ты убил папу? – прошептала я.

Он кивнул.

– Я… мне очень нравилась твоя мама, и она об этом знала. И она думала, что это был мотив, чтобы… избавиться от твоего отца.

– Но ведь это бред!

– Вот именно. – Он откусил кусок хот-дога и запил чаем. – Поэтому мораль сей истории такова: мы все можем ошибаться. Скажи, ты знаешь о послеродовой депрессии своей мамы?

– Она говорила, что тогда она начала пить.