Ключи от лифта Иванцова Мила

14

Сержант милиции провел Игоря из одиночной камеры, где тот провел ночь, в комнату для свиданий и остался стоять внутри возле дверей. За столом сидел Левушка и смотрел на товарища широко открытыми глазами, в которых были и испуг, и растерянность, и гнев, и сочувствие одновременно. На столе возле него стоял пакет из «Макдоналдса» и бутылка минеральной воды – узнав, что задержанных в отделении не кормят и что короткое свидание ему разрешат, Левушка не придумал ничего лучше, как сгонять в «очаг американской кормежки» в двух кварталах и накупить другу гамбургеров. И вот теперь они нещадно заполнили запахом еды всю эту казенную комнату.

Игорь сел за стол напротив него. С минуту они молчали, понимая, что сержант, услышав их разговор о вчерашних событиях, точно засомневается в психическом здоровье обоих. Игорь опомнился первым:

– Спасибо за хавку. Надеюсь, ты не думаешь, что я действительно обокрал чужую хату?

– Нет, конечно. Конечно же нет! Ведь лифты остановились одновременно – весь дом был обесточен.

– А ты что – тоже завис в лифте?! – изумился Игорь, готовый после «волшебного» ключа поверить и в другие чудеса.

– Да, но ведь это случилось, как только мы поехали! Ты если бы и хотел, то не успел бы! – эмоционально выпалил Левушка и осекся.

– Спасибочки! Заслужил… Ни хрена я не хотел! – повысил голос Игорь. – Неужели еще тебе объяснять?!

Он резко протянул руку к бутылке с минералкой, старшина напрягся. Игорь открутил крышечку и, обрызгавшись водой, жадно припал к горлышку.

– Прости! Я не то ляпнул. Когда лифты снова поехали, я передумал, решил вернуться, пошел назад, выхожу из подъезда, а тебя пакуют…

Сержант кашлянул у двери. Левушка оглянулся на него – тот посмотрел на часы. Опомнившись, Левушка уставился на Игоря и спросил:

– Так где ж ты взял тот чертов чемодан?! Ты же заходил с пустыми руками?!

– Я сидел в лифте не сам, – Игорь перевел взгляд на столешницу.

– Так чего ж тебя одного повязали?! С кем? С кем ты там был?! – изумленный Левушка перешел на шепот.

– Не шептаться! – строго произнес сержант.

– Извините, – опять оглянулся на него Левушка. – Так как же можно убедить милицию, что ты не причастен к краже?! Почему ты не расскажешь всего?!

Левушка споткнулся о собственный вопрос, потому что недавно и сам говорил Оле, кто, мол, нам поверит, если мы там поведаем правду – и о ключах, и о дурацком пацанячьем адреналине…

Но вдруг он увидел в глазах старого друга нечто, заметное только близкому человеку, а может, вообще только художнику, – какой-то скрытый отблеск огня – он появлялся у друга каждый раз на старте его влюбленностей. Левушка приложил ладонь к полуоткрытому рту и замер, догадавшись, что попутчиком могла оказаться женщина. Он широко открыл глаза, а брови его поползли вверх. Игорь на это пожал плечами, слегка разведя в стороны ладони рук, и кивнул.

– Осталось две минуты, говорите, прощайтесь, – не терял контроля над ситуацией сержант.

– Так как же?… Чем я могу тебе помочь, а?! Может, с хозяином той квартиры поговорить, объяснить все, как думаешь?

Игорь внимательно посмотрел на Левушку – было понятно, что в голове его боролись разные мысли, он и сам, пожалуй, не слишком понимал, что случилось и как теперь из этого выкручиваться. И вдруг со скептической улыбкой он спросил:

– А знаешь, что было в том чемодане?

– Что? – выдохнул Левушка.

– Семь бутылок виски! – с расстановкой произнес Игорь.

Левушка оглянулся на сержанта. Тот кивнул, подтверждая эту абсурдную информацию.

– Как?! Ничего не понимаю… – всверлился глазами в товарища Левушка.

– Я тоже, – вздохнул тот.

– Время свидания истекло, – отчеканил сержант.

Из отделения милиции Левушка вышел еще более растерянным. Новая информация не прояснила ничего, а наоборот запутала его – единственный друг в кутузке, обвиняемый в похищении из чужой квартиры семи бутылок импортной выпивки! К тому же в деле замешана женщина, и этот дурак точно к ней неравнодушен, а она, очевидно, сама эти бутылки и сперла (ничего себе принцесса!), потом смылась, а теперь Игорю отдуваться перед законом.

«Да что же могло случиться в том чертовом зависшем между этажами лифте соседнего подъезда?!» – гневно удивлялся Левушка.

Он шел по полупустой воскресной улице своего района, вставив руки в карманы, что-то бормотал себе под нос и иногда пожимал плечами. С деревьев осыпались ему под ноги бело-розовые цветочки каштанов, воробьи купались в песке на обочинах, аромат сирени щекотал ноздри, мамаши катали коляски с малышами. И людей, и машин было удивительно мало. Наверное, хорошая погода выманила всех на природу – то ли в лес на шашлыки, то ли по деревням на огороды или на дачи – город отдыхал от людей и набирался сил для новой напряженной рабочей недели.

Левушка брел, погруженный в решение какой-то невероятной шарады, словно складывал картинку из пазлов, а она все не складывалась… Мимо него проехала маршрутка. Скользнув взглядом по ее разрисованному рекламой боку, он увидел в окне белую табличку, которая указывала номер маршрута и конечные остановки. Одной из них значилась станция метро, где двое суток назад Игорь на свою голову заговорил с провидицей. Маршрутка остановилась, выпустив из себя упитанного мужичка, а Левушка вдруг кинулся к ней, вскочил в двери, которые едва не прижали его, и замер возле водителя, сам удивленный импульсивностью своих действий.

15

Оля гуляла по парку с Ясей, то медленно ведя ее за руку по дорожке, то неся девочку на руках, и отвечала на ее вопросы, потому что ребенку все на свете интересно, независимо от того, всеми ли органами она его воспринимает.

Вот и качели. Девушка посадила Ясю на деревянную перекладину, малышка шустро уцепилась ручками за металлические тросы, которые тянулись от сиденья вверх, и скомандовала:

– Давай!

Оля, охватив один Ясин кулачок своей рукой, начала потихоньку раскачивать ее, а девочка счастливо щурилась от солнца и подставляла личико весеннему ветерку.

Ее молодая нянька, несмотря на умение владеть эмоциями, все-таки была взволнована тем, что навалилось на нее за последние сутки. Эта история в лифте, странный, но симпатичный Лев – конечно, совершенно из другого теста, но какой-то не по-мужски добрый, не наглый, вчера взволнованный, а сегодня растерянный и обеспокоенный судьбой друга. Да плюс то, что рассказала вчера вечером Лиза, которая сама едва не оказалась в милиции… Но ведь на то она и Лиза – последние годы образец для Оли, ее богиня, госпожа, сестра, мать, учительница и подруга в одном лице. То, как она идет по жизни, как преодолевает препятствия и переносит удары судьбы, – это отдельная книга, любимая книга-учебник, которой упивалась Оля с тех пор, как отдала собственную судьбу в руки тогда еще совсем молодой, но уже сильной духом женщины. Рассказанное вчера Лизой подняло в девушке воспоминания о том, что она уже около трех лет старательно прятала в самые дальние закоулки своей памяти… И вот последние события странным образом сплелись вместе и стали нераздельными, волновали и раскачивали и без того непростое ее бытие. Откуда-то из глубины ее естества поднялось узнаваемое уже ощущение грядущих перемен. Оно гнездилось не в голове, а где-то между солнечным сплетением и кадыком на шее и проявляло себя периодическим нарушением сердечного ритма, а может, это тревожно трепетала душа в предчувствии новых приключений – кто знает наверняка, где именно она находится в теле человека?

Похоронив с помощью соседей и сельсовета родителей, Олька домой не вернулась. Зашла в подгоревшее и пропитанное горьким запахом дыма жилище, обошла его, послонявшись из угла в угол, села на продавленный диван, увидела у двери шаткую табуретку с облупленной краской и наконец заплакала, впервые после известия о смерти родителей. Припомнилось, как садила ее мать еще малышкой на ту табуретку, которая качалась и скрипела, сама кривоногая, да еще и на кривом глиняном полу, а Олька сидела испуганная, уцепившись пальчиками за сиденье, и боялась шевельнуться, не то что сползти вниз. Так мать обезвреживала ее, когда нужно было идти на огород, заниматься хозяйством во дворе или в сарае либо замешивать тесто: «Сиди мне тут, не двигайся! А то упадешь – поломаешь руки-ноги!» И Олька сидела, словно окоченевшая, так ни разу и не решившись сползти или шлепнуться вниз.

Она встала, взяла с подоконника рамку с цветной фотографией семьи, сделанной в райцентре, когда ей было лет пять, а родители еще не слишком зависели от бражного тумана, завернула ее в грязную вышитую салфетку и направилась к двери. Проходя мимо ненавистной табуретки, пнула ее ногой так, что та с грохотом отлетела в угол, вышла, закрыла хату на навесной замок и подалась через перелаз к соседке. Та начала было заунывным голосом сочувствовать, но Олька остановила ее, ткнув в руки ключ от дома, и сказала:

– Вот, делайте что хотите. Мне тут не жить. Можете взять, что нужно. Сарай не закрыт, кур заберите себе, корм должен быть, а больше никакой животины нет.

Соседка пыталась сказать, что Роксанина квартира – это временное, что теперь Ольке есть где жить, собственный дом, хоть какой, но свой, однако девушка остановила поток ее поучений коротким и решительным:

– Я туда не вернусь!

На это соседка вздохнула и произнесла:

– Кур заберу, не пропадать же им, пусть гуляют с моими вместе, не объедят. Захочешь, чтобы зарезала тебе, – скажешь. Нечего раскидываться харчами, не миллионерша, чай.

Олька кивнула, развернулась и вышла.

В столовой отбыли своим коллективом девять дней, потом сороковины и, как могли, пытались поддерживать девушку, хоть и удивлялись, что она будто не слишком и убивается. Но сердце у Ольки все-таки ныло, и ощущала она какую-то свою вину, замешанную на жалости и даже на стыде за родителей, словно не она была их дочкой, а они были ее беспутными детьми, которых плохо воспитала и недоглядела. Но на людях она чувств не проявляла – кому это нужно? Да и чужое сочувствие радости ей не добавляло, как и уверенности в завтрашнем дне. Председатель сельсовета сказал, что пока не появится новый претендент на квартиру, Олька может в ней жить, но, конечно, никакие документы на нее оформлять не будут, потому что прописана она в родительской хате. Извинился, что пока что нет свободных денег и рук (потому что страда!) помочь с ремонтом, но Олька махнула рукой и снова сказала свое:

– Я туда не вернусь.

Следующие перемены в ее жизни пришли осенью, когда возле вокзала достроили двухэтажный торгово-развлекательный комплекс – один предприниматель вложил свои деньги в строительство, а потом сдал помещения в аренду. На первом этаже открылось кафе. Его хозяин набирал штат и неожиданно пригласил Ольку к нему официанткой. Зарплату назначил ей такую же, какая была у нее в столовой, но напомнил о чаевых, которые, бывает, даже удваивают доход. Олька согласилась, потому что и деньги были нужны на жизнь, и не собиралась весь век возить тряпкой по полу и мыть посуду в столовой.

В последний вечер ее работы добродушные коллеги присели за стол, быстренько принесли бутылочку и закуску. Провожали девушку и напутствовали, говорили, вдруг будут обижать, чтоб возвращалась. А Татьяна Павловна поучала:

– Ты, Олька, там смотри с умом, сироту-то каждый может обидеть, да еще и где? Туда приходят люди не по делу, а так… посидеть, погулять, выпить… А ты молодая, зеленая еще, хоть и ноги длинные… Тебя, наверное, из-за этих твоих ног Климский и приглядел – чтобы клиентов ему привлекала. Слышишь меня?! Ты там блюди себя, девка! А то где пьют, там и бьют. Слышишь меня?!

Подошел вокзальный милиционер Синченко. Выпил рюмку, занюхал хлебом и сказал:

– Женская доля хреновая, девка. Особенно когда заступиться некому. Ну, ты ж не далеко переезжаешь, от своих не отказывайся. Если что – можешь мне жаловаться. Сирот, вдов и погорельцев всегда поддерживали всем миром. А ты у нас и сирота, и, вроде, погорелец.

Ольке не очень нравились все эти разговоры, она по натуре своей (или уже наученная историей с Роксаной?) не стремилась слишком сближаться с людьми, потому что не верила во что-то данное раз и навсегда. Зачем потом страдать, разрешив кому-то себя приручить? Она не сближалась с людьми, не искала их жалости, но и не отталкивала, не гасила в них желание чувствовать себя старшими, ответственными, мудрыми. «Пусть себе, – думала Олька, – я ни у кого ничего не прошу. А если уж они сами хотят – это их дело. Зачем мешать людям делать добро?»

Вот там, в кафе, все и закрутилось. Поселок городского типа, насмотревшись телевизоров, стремился хоть чем-то походить на город. Молодежь, которая еще по непонятным причинам не сбежала в райцентр или в столицу, позволяла себе и на дискотеке оторваться, и в кафе заглянуть. Туда же заходили и те, кто приезжал домой на каникулы или в отпуск, а еще проезжающие, разные командировочные предприниматели, да и местные жители все чаще переносили праздничные мероприятия из дому или привокзальной столовой в кафе к Климскому. Хозяин свой штат не обижал, хоть и держал в строгости – ни лень, ни непорядочность там не могли бы прижиться. Ольку подучили, как сервировать столы, как общаться с клиентами, что делать, чего не делать никогда, как себя вести, чтобы клиент был доволен, сидел подольше, заказывал побольше да чтобы еще и на чай оставил.

Вскоре Ольке исполнилось шестнадцать, и Климский облегченно вздохнул – пока что она работала благодаря письму коллектива школы, который ходатайствовал о трудоустройстве несовершеннолетней сироты, а сельсовет выплачивал ей какую-то символическую помощь от государства.

Одно было плохо – работа заканчивалась довольно поздно, и девушка не всегда успевала на последний автобус. А осень – это уже вам не лето, чтобы топать по ночной трассе домой. Решение пришло само собой – раз в родительский дом она возвращаться не собирается, квартира за ней временно, а работа все-таки далековато – то и какой смысл цепляться за родную деревню? Один выходной Олька посвятила собиранию вещей и уборке, посидела, вздохнула и опять поехала на вокзал. Там, побродив близлежащими улицами, разговорилась со старушкой на лавочке и сказала, что хочет снять комнату. Та к себе не пригласила, потому что и так семья большая, но отвела к одинокой соседке, которой и помощь в хозяйстве не помешала бы, и лишняя копейка.

Сговорившись о цене, Олька еще прошлась по улицам и нашла мастерскую по ремонту бытовой техники. Спросила, не купят ли у нее телевизор.

– А он не ворованный? – недоверчиво прищурил глаз мастер.

– Нет, – коротко, но уверенно ответила Олька.

– Ну, тогда приноси.

Роксаниного телевизора хватило на четыре месяца аренды. А с помощью Синченко девушка переехала к бабе Сане. В коляске мотоцикла могли поместиться или Олька, или телевизор. Милиционер пристроил туда технику. Но вообще-то вещей оказалось немного – все вывезли за одну ходку. Мотоцикл ехал по трассе перед рейсовым автобусом, в котором по первому снегу Олька покидала свою деревню.

16

Левушка покружил у выхода из метро, посидел на лавочке, потоптался в очереди на маршрутку, но так и не уехал ею, посидел в «Макдоналдсе», даже заметил там в очереди к одной из касс завуча той школы, где он разрисовывал коридоры и кабинеты, но она почему-то сделала вид, будто его не узнала. Левушке тоже не слишком хотелось сейчас отвлекаться от цели и вести какие-то пустые беседы, он близоруко прищурился и стал разглядывать перед собой предложение и цены на плакатах, пока девушка в униформе заученно не выкрикнула: «Свободная касса!» Он вздрогнул и заказал эспрессо, отказавшись от предложенного пирожка или кексика.

Пил кофе за крайним столиком, вглядываясь через широкое окно в движение на площадке между стеклянными дверями станции метро и конечной маршруток (потому что именно здесь, как он представлял, и началась двое суток назад вся эта чертовщина), но юной провидицы или кого-то, на нее похожего, он так и не увидел.

А что он, собственно, хотел у нее спросить? Да уж, наверное, не о своих собственных перспективах. Хотел «наехать» и рассказать, куда завел его товарища тот чертов ключик, который она ему дала… Хотя даже и не дала, а только указала пальцем на один из двух ключей Игоря. Идиотская ситуация – предъявлять претензии малолетке, которая подшучивает над людьми на улице, зарабатывая таким образом свои десять гривень… Или не подшучивает? Ключи-то открывали разные двери… Конечно, если бы она опять сидела тут со своей рекламой, он бы подошел. А если бы без? Просто сидела бы на парапете девчонка, похожая на описанную Игорем провидицу, решился бы он приставать с разговорами?

Вдруг Левушку осенило. Он ухватил со своего подноса салфетку, вытащил из кармана шариковую ручку и, припоминая все, что рассказывал Игорь, и, глядя в окно на мизансцену, быстро нарисовал ситуацию, как он ее себе представлял. Закончил, посмотрел, вздохнул и вышел на улицу.

Смеркалось. По-прежнему доносился запах сирени. Он показал рисунок трем женщинам, которые продавали у метро цветы – ни одна из них подобной особы здесь не видела. Показал подростку, который раздавал рекламки тем, кто проходил мимо него у дверей метро, – тот пожал плечами:

– Нет, не видел такой, я здесь уже четыре дня стою. Нет, точно не было! А что – пропала или чего-то натворила?

Левушка махнул рукой, развернулся и ушел ни с чем.

17

Существует 4 уровня остроты зрения:

1) нормальное зрение;

2) умеренное нарушение зрения;

3) тяжелое нарушение зрения;

4) слепота.

Во всем мире значительной проблемой остается детская слепота. От нее страдает около 1,4 миллиона детей в возрасте до 15 лет. Кроме этого, более 12 миллионов детей в возрасте до 15 лет имеют нарушения зрения из-за отсутствия коррекции рефракционных аномалий (близорукости, дальнозоркости или астигматизма). Эти нарушения легко выявить и назначить соответствующую коррекцию – очки, контактные линзы или рефракционную хирургию.

Во всем мире около 314 миллионов людей страдают нарушением зрения, 45 миллионов из них поражены слепотой.[5]

«В последнее десятилетие качество помощи недоношенным детям изменилось, появились новые методики, расширилась возможность проводить интенсивную терапию младенцев, появившихся задолго до наступления срока, – пишут ученые в статье, опубликованной в журнале Archives of Ophthalmology. – Эти изменения привели к увеличению числа новорожденных, оказывающихся в отделениях интенсивной терапии».

Современное качество медицинской помощи позволяет спасать все больше таких младенцев, однако те дети, которые выжили, не всегда вырастают здоровыми. В странах с высоким качеством медицинского обслуживания медики все чаще сталкиваются с необычными заболеваниями. Например, с проблемой качества зрения у таких новорожденных.

Среди прочих осложнений – нарушение развития сетчатки глаза из-за проблем с сосудами, и это повышает риск полной утраты зрения. Спасая недоношенных младенцев в отделении интенсивной терапии, им создают особенные условия, благоприятный температурный режим и режим влажности. Но режим освещения в больнице может негативно повлиять на развитие зрительного аппарата. В норме сосуды сетчатки глаза продолжают свое формирование в последние недели беременности при отсутствии света, тогда как недоношенный ребенок попадает в условия гиперосвещенности.

Слово «слепота» имеет разные значения – от полного отсутствия восприятия света обоими глазами и до очень ограниченного зрения. Как термин его, как правило, применяют к людям, нарушение зрения которых является настолько серьезным, что влияет на качество их жизни и способность выполнять обычную работу.

Только около 5 % из тех, кого называют слепыми, действительно ничего не видят. Остальные способны видеть в большей или меньшей степени. Например, некоторые могут различить номер машины с расстояния около метра и прочесть отдельные буквы в таблице для проверки зрения; другие способны различать только свет и тень или движение.[6]

18

Олька, работая в кафе, уже знала по имени многих постоянных клиентов. Некоторые даже намекали на более близкие отношения. Бывало, приглашали в кино или на дискотеку, конечно, после работы или в выходной. Она отказывалась, сначала смущенно, потом даже сердито, но шеф учил не конфликтовать с клиентами, отказывать, но вроде бы оставляя шанс. Непростая это была наука полутонов для прямолинейной и бесхитростной Ольки. Она уже начала было задумываться о кино, но на дискотеку пока что ходить не решалась, потому что и опыта такого не имела, да и танцевать-то не умела – не то что ее напарница Оксанка. Та была местной жительницей, старше Ольки на три года, у нее уже был парень, который служил в армии, писал письма, звонил, но не запрещал девушке иногда и развлечься.

– Да он же мой характер знает – только начнет вокруг меня забор городить – назло сделаю! Потому и не очень прессует. А я это ценю. Жду его. Но это не означает, что обязана сидеть дома, как засватанная!

Оксанка в придачу к ладной фигуре имела еще бойкий характер и острый язычок. Могла и пошутить с клиентами, и отшить их одним словом, чтобы не слишком расслаблялись и примерялись к ней.

– Мы с подружками и на дискотеку ходим, и в кино, и танцую там с кем захочу, а не с тем, кто мне на днях чаевые оставил! Я за чаевые не продаюсь – не на ту напали! – учила она Ольку жизни.

Оксанка умела танцевать. Когда никого не было в кафе, она включала музыкальный канал телевизора (шеф поставил спутниковую антенну!) и очень ловко вихляла перед экраном. На Олькин вопрос, где научилась, ответила:

– Да немного перед теликом тренировалась, повторяла разные движения, еще на дискотеке приглядывалась, как люди танцуют; в прошлом году на консервный завод приезжали на практику студенты, то уж давали жару на танцах – я и к ним приглядывалась. Школу жизни, можно сказать, прошла! Было бы желание и настроение, а научиться можно всему.

Она и ходила, словно пританцовывая. Вообще, новая Олькина подружка имела легкий и веселый характер, как-то беззаботно относилась к жизни и не напрягалась по пустякам, будто и не было на ее пути трудностей. Хотя таких, какие уже выпали за короткую жизнь Ольке, и правда не было.

Однажды занесло к ним в кафе компанию мужчин, которые приехали в городок по делам. Трое из них были помоложе, а четвертому было лет около сорока. Сидели, выпивали, разговаривали, а неподалеку довольно большая компания праздновала день рождения. Олька с Оксанкой крутились в тот день не сами, были вызваны на подмогу еще две девушки, но работы хватало всем. Поэтому Олька очень удивилась, почему это подруга стала как вкопанная и раскрыла рот. А когда проследила за ее взглядом, то и сама застыла.

Играла зажигательная латиноамериканская музыка, веселая компания вытанцовывала, как могла, – мужчины притопывали, а женщины вихляли бедрами и крутили руками. Но одна из девушек, видимо, имела представление о самбе[7] (а это была действительно бразильская самба!). И вот к ней, увидев потенциальную партнершу, двинулся тот, самый старший из компании приезжих мужчин. Девушка тоже заметила его встречное движение, словно распознала язык, которым владели в этом помещении только они. Она мгновенно стала какой-то более выразительной, ноги ее начали производить невероятные па, глаза заблестели, голова гордо поднялась, и через секунду эти двое образовали пару, которая слаженно и ритмично двигалась, вдохновленная бразильским ритмом.

Такое Олька видела только по телевизору, и то, пожалуй, лишь раз. Она так и застыла с подносом в руках. Вскоре вся компания расступилась, освободив место для дуэта, удивленно наблюдая за зажигательным танцем, который, благодаря мастерству кавалера и игривости и податливости партнерши, совсем не выглядел экспромтом.

Руки девушки взлетали вверх и выразительно замирали, ноги двигались то широкими эффектными шагами, то семенили с каким-то нервным перестуком, а что уж вытворяла она бедрами! Это было что-то невероятное! Глаза у Ольки округлились, сердце застучало быстрее, словно в ритм с той бешеной музыкой, щеки вспыхнули – нечто вызывающее, сладкое и неприкрыто-неприличное открылось ей вдруг в том омуте, где мужчина словно пытался завоевать эту строптивую соблазнительницу, и иногда ему это почти удавалось, она вдруг, подразнив его глазами, руками и бедрами, вновь выпархивала из его рук, озаряя своим взглядом круг изумленных гостей.

Но не все в том кругу реагировали одинаково. И хотя девушка была одета довольно ординарно – юбка по колено и цветастая шелковая блузка отнюдь не были похожи на карнавальные костюмы бразильянок, – но высокие каблуки и сама фигура, осанка, умение двигаться не могли не покорить. Казалось, не было мужчины, равнодушного к такому неожиданному взрыву сексуальности. И бдительные жены, аплодируя по завершении танца, поглядывали искоса на своих мужей – уж не слишком ли они воспламенились от таких вольностей?

А когда разгоряченный кавалер благодарно поцеловал руку партнерши и сделал шаг, чтобы провести ее к столу, произошло неожиданное. Причем Олька потом так и не могла вспомнить, откуда вынырнул тот изрядно выпивший Мишка.

– Ах ты, курва! Так это он тебя учил жопой крутить? – воскликнул тот, швырнул девушку в сторону и зарядил кулаком в голову заезжему танцору.

Конечно, их потом растащили – опомнились и гости именинницы, и приятели любителя латиноамериканских танцев. Но когда он отлетел к батарее и загрохотал о стулья, Олька вся сжалась от ужаса, вспомнив пьяные концерты отца.

Так и бывает – банальное, будничное и, к сожалению, привычное зло накрывает короткий праздник, будто грозовая туча снова пожирает яркое солнышко, посмевшее пробиться в ее прорехи.

Обошлось без милиции, четверо гостей городка вскоре ушли из кафе, а именины еще догуливали свое, доедали, допивали и танцевали обычные гоп-ца-ца под мелодии «Семь-сорок», «Ах, Одесса» и под понятные заводные хиты Верки Сердючки. Девушка после инцидента внезапно исчезла, Мишка продолжал пить, но уже сосредоточенно-тихо, не вставая из-за стола, только что-то бубнил себе под нос, а потом вообще уснул, опустив голову на стол и подложив под нее побитую руку.

Но это был еще не конец истории. Назавтра вчерашние гости городка зашли пообедать. Синяк под глазом танцора был заметен, но, как ни странно, не портил его. То ли в глазах девушек мужчина со следами геройских поступков на лице набирает баллы, то ли зажигательный танец так поднял его рейтинг, но Оксанка подавала то борщ, то плов, то водочку, а когда мужчины насытились, не удержалась и все же спросила гостя, где он научился так танцевать. Ведь он был примерно такого же возраста, как и ее отец, но того даже смешно было представить героем зажигательной самбы.

– Ты правду хочешь знать или историю, похожую на правду? – улыбнулся тот, но улыбка почему-то коснулась лишь губ.

– Конечно, правду, – хмыкнула Оксанка.

– А лет тебе сколько? – теперь засмеялись и глаза.

– Да уж не маленькая, если работаю здесь. Как еду заказывали, не спрашивали, взрослая ли, чтобы вам подавать борщ и выпивку!

– Огонь-девка! – примирительно сказал гость и коснулся ее руки. – Ох, бедный будет твой суженый…

– Так о танцах расскажете или о суженом поговорим? – гонористо скривила губы Оксанка, сама сгорая от нетерпения.

– А шеф не заругает, что мешаю работать? Ты тоже, дочка, иди сюда, – махнул он рукой Ольке, – чтобы дважды не повторяться, если и ты захочешь узнать. Чем-то поучительная история…

На удивление, из дальней комнаты подошел и сам хозяин кафе, Климский, а потом к ним осторожно присоединился и бармен. Других клиентов пока не было – возникла пауза.

– Неудивительно, что девушкам не терпится знать, я и сам после вашей вчерашней самбы все вспоминал и удивлялся. Вижу, непростая вы птица, в наших краях такие не водятся, – улыбнулся гостю шеф. – Как хоть зовут вас?

– Имя у меня простое – Петр. А вот фамилия – Гарсия.

– Странно. А на иностранца не похожи, – удивилась Оксанка.

– Иностранцем был второй муж моей матери. Фамилия в итоге нам от него и осталась. Он был кубинцем, учился в Киеве, но это долгая история. И хотя по крови я не был его сыном, но первым моим учителем танцев был он. Так случилось, что, уехав однажды на родину, он больше не вернулся. Погиб в автокатастрофе. Мне тогда было четырнадцать лет. С танцами как-то не сложилось, я учился, работал, снова учился. Была у меня любимая девушка, а с ней – большие планы, начали совместный бизнес, собирались пожениться, как вдруг… – Петр Гарсия пожал плечами, словно все еще не понимал, как такое могло произойти. – Она бросила меня – одномоментно и однозначно.

Он провел ладонью по лицу и поморщился, нечаянно коснувшись вчерашнего синяка.

– А танцы-то тут при чем? – не выдержала Оксанка.

– Танцы? А! Я не сказал? Так она же бросила меня ради какого-то чемпиона по бальным танцам! Меня, инженера, кандидата технических наук, который только основал свою фирму, мы планировали вместе неслабо ее раскрутить…

– Ничего себе! – даже присвистнул бармен.

– И что же вы сделали? – вдруг недоверчиво спросила Олька. – Неужели…

– Именно так! – улыбнулся ей Петр Гарсия. – Я увидел по телевидению объявление, что через месяц должны состояться соревнования любителей латиноамериканских танцев. Это был какой-то конкурс, мне было все равно, какие призы дадут тройке победителей, но небезразлично было то, что ту тройку будут показывать по телевидению. И ОНА непременно должна это увидеть!

– И вы пошли на конкурс?! – спросила Оксанка.

– Что, правда?! – удивился шеф.

– Нет. Сначала я разыскал знакомых студентов-иностранцев и расспросил, есть ли среди них настоящие танцоры. Я должен был научиться – быстро и по-настоящему. Нашим преподавателям бальных танцев я не доверял. Как и они бы не стали тратить время на парня, который начинает занятия танцами в двадцать шесть и хочет за месяц достичь уровня финалистов.

– Нашли? – заинтересованно спросила Олька.

– Ее звали Роза, – улыбнулся Петр Гарсия. – Она согласилась и научить меня, и выступать со мной. Видимо, несмотря на женскую солидарность, ей понравилась моя решимость доказать любимой, что танцует не только тот ее кент. В общих чертах Роза была довольна и удивлена, что для новичка я двигаюсь достаточно умело. Перестала удивляться, когда узнала о кубинском отчиме. Тренировки были изнурительными, но во мне пылал адский коктейль – и любовь, и ревность, и злость, и отчаяние. Роза хвалила меня, поддерживая «дух в войсках», мы трудились, как бешеные, она также загорелась желанием доказать и мои, и свои собственные способности, ведь на родине сама долго училась, но в дальнейшем избрала путь науки, о чем, собственно, не жалела. А может, я был ее единственным шансом что-то доказать себе и миру. День конкурса приближался. Прогресс мой был невероятным, но она все равно вздыхала: «Нет, чего-то не хватает в тебе, хоть и все правильно делаешь. Нет страсти. Жажды нет…»

Заинтригованные слушатели замолчали, но вопросов не прозвучало. Петр продолжил сам:

– В последний день перед выступлением после тренировки у выхода из зала нас ждала шикарная мулатка, как оказалось, подружка Розы. Они переглянулись, как две заговорщицы, и вдруг прозвучало даже не предложение, а приказ: «Сегодня мы с Оливией ночуем у тебя!» Я остолбенел. Конечно, танцы сближают. Но за весь этот месяц тренировок я, горя собственными чувствами, даже назло любимой не порывался сблизиться с Розой вне тренировок. А тут такое… Но ту ночь я не забуду никогда.

– Кхе… – кашлянул шеф. – Может, все же при девочках не надо?

– Да они ж говорят, что уже взрослые, раз работают у вас? – засмеялся Петр. – Да нет, уж слушайте, как закаливают героев! Только когда мы подошли к двери моей однокомнатной квартиры, я вспомнил, что холостяцкий мой порядок, конечно, был не идеальным. Но усталость и волнение перед завтрашним днем, а еще больше перед неизвестной перспективой сегодняшней ночи накрыли все мои угрызения совести. Мы чем-то поужинали, даже выпили на троих одну бутылку вина, кто-то из девушек велел мне стелить уже разложенный диван – все это я помню, как во сне. Но когда я уже лежал, а они, вернувшись из душа, влажные, смуглые и невероятно красивые, легли по обе стороны от меня, тогда я вдруг подумал, что уже умер и два загорелых ангела сейчас потащат меня куда-то, но не знал еще, вверх или вниз.

Слушатели замерли, в глазах у Оксанки блеснуло любопытство, Олька уставилась в край стола и, кажется, перестала дышать.

– Я не буду пересказывать вам, как я проспал ночь голым между двумя роскошными молодыми обнаженными женскими телами, к которым мне не позволено было прикасаться, но Роза все же знала, что и зачем она делает! Утром, когда Оливия выпила с нами кофе и убежала на пары, Роза сказала: «Через два часа наш дебют. Твой дебют. А может – первое и последнее в жизни выступление. И ты должен взорваться в танце всей страстью, которую тебе пришлось сдерживать этой ночью!»

– Ничего-о-о себе! – простонал бармен, а другие мужчины с пониманием закивали.

– Вы выиграли эти соревнования?! – наконец не выдержала Олька.

– Нет, – грустно улыбнулся Петр Гарсия.

– Как же так? Им не понравилось? – взмахнула руками Оксанка.

– Мы заняли третье место. Но это пустяки. Главное, что мой друг записал тот прямой эфир на кассету, которую я потом послал своей бывшей девушке. Чтобы она поняла, что я тоже могу танцевать. И даже страстно. А вот может ли тот ее… все то, что умел я, кроме этого?

– И что? Вы помирились?! – не выдержала Олька.

– Нет, – вздохнул Петр Гарсия. – Наверное, дело было не только в нехватке танцев.

В дверь кафе вошли новые посетители, шеф взглядом расставил команду по местам, а гости попросили счет. Когда они уже выходили из кафе, Оксанка вдруг спросила вдогонку:

– А Роза?!

Петр Гарсия оглянулся, мечтательно улыбнулся и ответил:

– После того выступления наши пути разошлись. Но на Новый год мы посылаем друг другу открытки.

19

В начале зимы Олька решилась «выйти в люди» – не все же сидеть с бабой Саней перед ее телевизором и читать Роксанины книги в своей комнате? Правда, праздничных нарядов не было, но черные брюки, тонкий небесно-голубой свитерок по фигуре, черные бусы и клипсы, которые как-то по дружбе подарила Оксанка, казалось, совсем неплохо выглядели на высокой, худощавой, как модель, девушке. А к танцам Олька после разговора с новой подружкой тоже стала приглядываться – и как танцуют порой у них клиенты, и как в телешоу люди двигаются. А потом, дождавшись, пока баба Саня уляжется, выплясывала сама перед высоким мутноватым зеркалом старого шкафа. Правда, на работе она, бывало, так «натанцуется», что возвращается едва живой, но когда берет охота, усталость отступает. За всю свою предыдущую жизнь девушка столько не крутилась перед зеркалом и не приглядывалась к себе – то критично, то снисходительно, сравнивая с Оксанкой, которая стала для нее временным эталоном.

«Конечно, с Роксаной не сравнить, – иногда думала Олька. – Но это другое. Это совсем другое!»

На дискотеке, в полутьме при мигании огней, наверное, было все равно, как именно ты двигаешься – это же не конкурс на телевидении, как у Петра Гарсии, тут лишь бы ритм ощущала да настроение было. А настроение и правда поднималось, хотя и тревожно было поначалу на душе у Ольки. Наверное, эта общая энергия, молодецкая дурь и радость передавались по воздуху, как вирус, или через ту сумасшедшую музыку, или через общее движение, от которого кружилась голова, но эта волна подхватила Ольку и понесла за собой, хоть она и отказалась немного выпить перед дискотекой с девчонками «для настроения». Отказалась, потому что и не умела, и хорошенько была вакцинирована покойными родителями против этого зелья.

К людям, которые выпивали вокруг, Олька относилась снисходительно или, точнее, никак не относилась. Она привыкла к этому и на банкетах в столовой, и, конечно, в кафе, где без этого редко обходилось. Она и сама, наученная шефом, переспрашивала у клиентов, которые уже заказали еду: «Что будете пить?» – будто это было естественной и неотъемлемой составляющей ритуала. И нередко после этого вопроса выпивку заказывали даже те, кто и не собирался. Вот и относилась девушка к подвыпившим людям, как вокзал к поездам, и не напрягалась по этому поводу, пока ее не цепляли. Но сама от этой напасти держалась подальше.

Она увидела на дискотеке немало знакомых лиц, познакомилась с другой компанией, которая состояла из школьных друзей Оксанки и из сотрудников Оксанкиной подружки. Собственно, городок был небольшим, молодежи немного, все знали друг друга, да и про Ольку тоже уже знали – новые девушки всегда вызывают интерес в любой компании.

Домой ее провожал Юрка, водитель с консервного, хоть Оксанка и скривила губы, дав понять, что выбор «так себе». А когда парень возле забора бабы Сани полез целоваться, то мигом оказался в куче снега, а Олька шасть – и в калитку.

Сердце ее колотилось в горле: неужели, неужели это оно – и Олька тоже кому-то понравилась? Конечно, она выросла в довольно нетипичных обстоятельствах и не имела при этом ни друзей, ни подруг, ни сестер-братьев. И не то чтобы не интересовали ее люди, но так уж привыкла жить: спрашивают – отвечает, дают – берет, обижают – настораживается. Будто была встроена в ней такая программа относительно других лиц – инициативы на сближение ноль, только ответная реакция. Разве что в случаях, которые называют форс-мажором. Так, однажды она обратилась к Роксане.

То есть ее опыт по предмету «человеческое общение» был довольно однобоким и теоретическим, почерпнутым из наблюдений, книг, фильмов и чужих рассказов. Последнее время это были рассказы Оксанки и ее подружек, которые, казалось, только и делали, что болтали о парнях. И вот – толкнув слишком быстрого и смелого Юрку в снег, она влетела в дом и стала, подперев спиной дверь, будто тот и правда станет в нее ломиться.

Нет, это совсем не означало, что водитель ей понравился и имеет шанс. Этот первый шаг противоположного пола ей навстречу означал для Ольки только одно – она не хуже других и тоже может кому-то нравиться!

В работе и нечастых «выходах в люди» прошла Олькина зима. Как-то в выходной она взялась стирать свои вещи, и все вспоминалась ей Роксана. Глянула на календарь – оказывается, ровно год назад закрыла она за собой дверь родительского дома после ночи слез и отчаяния. Сколько всего случилось за этот год, сколько изменилось… И раньше не много у нее было семейной поддержки в жизни, а теперь и вовсе одна осталась. Где-то на Донетчине есть отцова родня, но она и адреса их не знала. Если и при жизни родителей не общались, разве что вспоминали иногда, то зачем им сейчас Олька, так же, как и они ей? По поводу того, что дальше в жизни пробиваться придется самой, у девушки сомнений не было. Но знать бы, в какую сторону грести. Хотя в шестнадцать лет не слишком-то об этом и задумываешься.

Порой возникала у нее тоска по родителям, и опять ощущения ее были похожи больше на жалость старшего к непутевому младшему, чем наоборот. А иногда вздыхала Олька и думала: «Вот бы хорошо сейчас поговорить с Роксаной, хотя бы по телефону… Спросить, как она, рассказать о себе, посоветоваться…» Но бывшая учительница словно в воду канула. Наверное, хорошо устроилась. Олька искренне желала, чтобы новая жизнь (аж в другой стране!) тешила Роксану, потому что считала ее достойной наилучших условий и принцев. Конечно, жаль, что уехала так неожиданно, но ведь могла бы и вовсе не появиться в их деревне. Или не так отреагировала бы год назад. Вот сказала бы: «Не выдумывай, давай руку, пойдем, отведу тебя домой, отругаю родителей, чтобы больше не чудили…» И как бы тогда сложилась Олькина жизнь?

Нет, обиды на Роксану не было. Просто ее не хватало. Как единственного человека в Олькиной жизни, который был старше, мудрее, но при этом всегда имел время и желание говорить с девушкой, отвечать на ее вопросы или размышлять с нею вместе над ею же предложенными, так пробуждая в Ольке способность и желание мыслить, находить ответы, искать выход.

А в начале весны появилась в городке Александра.

20

Сон в камере для задержанных в райотделе милиции сном не является. Тем, кто там побывал хоть единожды, «удобства», звуки и запахи запоминаются навсегда, а тем, кто не изведал, объяснять нет смысла. Но кроме этого у каждого человека есть еще и собственные переживания в таком-то месте. Особенно если он попал туда при невероятных обстоятельствах, абсолютно ни в чем не провинившись.

Игорь крутился с боку на бок на твердой полке с «горкой» для головы (это ложе было чем-то похоже на старые выветренные лежаки на прежних советских пляжах в Крыму, но было сбито плотнее и прикреплено к полу при стене), в полусне прислушиваясь к отдаленному грохоту дверей, к лаю бродячих собак за зарешеченным окошком под потолком, к реву машины, которая опустошала во дворе мусорные баки, пожирая их содержимое, и к вою автосигнализаций, которые реагировали на вибрации этого мусоровоза.

Игорю казалось, что его трезвый мозг все-таки чем-то затуманен. Ибо на трезвую голову было немыслимо объяснить даже самому себе события последних двух дней – малолетнюю провидицу возле метро, ключ, Левкину идею с получением дозы адреналина, еще один ключ, случайный выбор дома по принципу – чтоб и не далеко, и не старый, и с кодовым замком на подъезде, но без консьержей… А еще эти лифты, которые одновременно остановились во всем доме, попутчицу, будто запустившую в нем какую-то программу, отметавшую логику и размышления, которые у человека обычно предшествуют поступкам. Но ведь он не пацан, который возбуждается от пребывания в лифте с женщиной, чтобы настолько поддаться эмоциям! Или это не эмоции были, а какой-то инстинктивный толчок на фоне того куража-адреналина в поиске приключений посреди размеренной однообразной жизни?

Воспоминания и чувства задевали и тревожили мозг – будто неведомый спрут пальпировал его своими щупальцами со всех сторон, вызывая разные реакции. Мурашки пробегали по телу от мысли, что из-за той дамочки и ее чемодана с крадеными бутылками (и зачем, скажите?!) он может получить срок и пойдут коту под хвост его диплом, работа, карьерные перспективы, да и личная жизнь… Становилось жутко, и поднималась волна гнева – попутчица-то, спасая свою шкуру, банально подставила его – но ведь как отреагировала на его наглый поцелуй, сволочь! И мгновенно исчезали мурашки, и жар вспыхивал внизу живота, и сводило мускулы от воспоминания о том поцелуе… А голова начинала искать объяснения и оправдывать женщину, ведь разве можно так цинично… За что?! Почему именно он? Наверное, потому, что идиот самоуверенный – решил, что ведет игру! А фиг тебе! Кот попался в мышеловку!

Игорь опять ворочался с боку на бок, думал о Левке – сможет ли друг чем-то помочь? Уже хорошо, что добился свидания и поесть принес, но это дела не меняет. Сам он не знал, как выкрутиться, и только от всего отказывался – «Не заходил, не брал, не имел намерений, не мое». А на вопрос «А чье же?!» отвечал, что сначала был в лифте не один, но потом замолкал, чтоб не ляпнуть лишнего, потому что понимал – правда, которую он мог поведать, вряд ли устроила бы милицию. Все это лезло в голову ночью, но не оставляло его и в воскресенье.

Истекали первые сутки его пребывания в отделении. За это время его дважды допрашивал следователь, а дежурные все смеялись и перекидывались шутками по поводу украденного им виски. Казалось, даже по-мужски сочувствовали – так по-дурному мужик влип!

Где-то Игорь слышал, что здесь его могут держать три дня, а на большее должно быть постановление суда. В заграничных фильмах задержанный звонит своему адвокату, тот велит ему молчать, мчится и разруливает ситуацию в зависимости от ее сложности. Но какие, к черту, адвокаты у наших рядовых граждан? Да еще и в состоянии стресса? Да еще и с такой идиотской преамбулой случившегося, хоть ты и не виноват?!

«А если сказать, что просто ехал к кому-то в гости, а дальше про женщину? Сама виновата, пусть сама и выкручивается, хотя вряд ли ее найдут… Но ведь потом спросят, к кому именно я собирался зайти в субботу вечером и как открыл подъезд? Лажа… Полный идиотизм… Может, Левка решится поговорить с обворованным хозяином? А почему тот должен ему верить? И как? Усядется на коврике под его дверью и будет ждать? Так он и в дом-то не попадет – срок годности волшебных ключей исчерпан – двое суток фить! И неизвестно, на каком этаже та квартира и какая именно! А может, найдет эту шизанутую провидицу и расспросит, что делать? А она даст еще один прогноз на ближайшие два дня, блин?! Ну, сам виноват. Спросил бы на месяц – знал бы, долго ли ему сидеть в кутузке, дебилу… Приключений ему захотелось! Чистой радости не хватало!» – так думал и ругал себя Игорь, шагая из угла в угол и не находя ответов – мысли бродили по кругу, но не оставляла надежда, что случится какое-то чудо и ситуация разрулится сама собою… Вдруг подумалось, что, когда все закончится, захочет ли он еще раз увидеть ту женщину? И снова волна горячей крови ударила ему одновременно и в голову, и в пах. Он закрыл глаза и, стиснув зубы, уперся лбом в холодную крашеную исцарапанную надписями стену своего временного жилища.

21

Лиза не рисовала. Творчество требует определенного настроя, концентрации энергии мастера на том, что он делает, – потому что вкладывает душу. Или наоборот – состояния расслабленной отделенности от реальности, когда тобою движет подсознание и ты подчиняешься ей, даже не ведая, что именно сотворишь следующим своим движением.

В этот весенний день Лиза не могла ни сконцентрироваться, ни отделиться от проблем реальной жизни. Она сидела перед ноутбуком и будто видела на его экране последнее десятилетие своей жизни, которая казалась сейчас далекой, словно увиденный когда-то давно фильм. Еще молодой девушкой Лиза мечтала о своем бизнесе, потому что чем-то была похожа на волевого и решительного отца, которого в сорок три года неожиданно и стремительно «съел» рак. Она учила языки в институте отельно-туристического профиля и уже в студенческие годы выезжала на зарубежную практику. Каждый раз, возвращаясь домой, понимала, как невероятно тяжело строить здесь свое, не имея ни солидной поддержки родителей или мужа, ни стартового капитала.

Когда Лиза окончила институт и устроилась на работу в турфирму, мать вышла замуж. Сначала девушка даже радовалась, что та перестала убиваться по мужу, какой-никакой, а нашелся мужчина, который будет о ней заботиться, но вскоре Лиза почувствовала себя лишней и даже нежеланной в родительском доме. Отчим продал свою квартиру, купил за городом участок с фундаментом под дом и все свои силы и средства вкладывал туда, переехав теперь жить к жене. А еще новая семья ходила в церковь. В какую-то странную миссионерскую ячейку, которая не слишком-то вызывала доверие у Лизы, и та категорически отказывалась от предложений «уверовать вместе», хотя в детстве и не получила системного религиозного воспитания. Какая-то тревога возникала у нее по поводу новых навязчивых идеологий, какими бы они не были – политическими или богословскими. Именно с этого вопроса и пошла трещина в отношениях между матерью и дочкой, а отчим был и вовсе однозначен: «Не уважаешь мать? Не прислушиваешься к опыту старших? Так иди себе и живи своим умом!» Мама при таких разговорах затихала, разглядывала пол, ресницы ее дрожали, но противоречить мужу не смела – «На все воля Божья…».

Жить вместе становилось все труднее, и однажды Лиза не выдержала, собрала свои вещи и выехала из отцовского дома в квартиру, которую снимала подруга. Но именно тогда, в первую ночь в чужом доме, она поняла, что с такого старта ей к своим мечтам не пробиться. Вскоре Лиза начала искать работу за рубежом. Собственно, это было не так уж и нереально, учитывая ее образование и развитие туристического бизнеса. Сначала девушка представляла себе это как работу по специальности, но в другой стране, и даже рано или поздно дождалась бы и в турфирме, что кто-то из делегированных в другие страны специалистов вернется, появится вакансия или возникнут новые места. Но реально на это могли уйти годы, да еще и неизвестно, не попадет ли на это место кто-то по протекции…

Поискав в Интернете, пообщавшись там на форумах и почитав газеты-журналы, Лиза приняла решение поехать работать не по специальности, но на заработки более реальные и быстрые – официанткой. Примерно представляя себе риски, она переговорила со своим директором, спросив, нельзя ли устроиться через его контакты с зарубежными коллегами, которым можно доверять. Тот по-отцовски побурчал: «Тебе что – на хлеб не хватает?…», но Лизе уж если что войдет в голову – то не отговорить. Потому что зарабатывать «на хлеб» она не хотела, ей нужно было с чего-то стартовать. Конечно, она не собиралась всю жизнь разносить напитки. Конечно, не для этого училась, совсем не об этом мечтала, но была готова поднатужиться год-два, чтобы накопить какую-то сумму на счету… Да и попутно расширить кругозор…

Директор вздохнул, связался со своим агентом в курортном городке, поставил задачу, и вскоре Лиза, отбросив сомнительные предложения интернет-агентств, приступила к оформлению необходимых документов.

– Передумаешь, возвращайся. Возьму. Если замуж там не выскочишь, – сказал на прощание директор.

Лиза заверила, что замуж за границу не собирается, поблагодарила за помощь и поддержку.

Реакции женского коллектива были полярными – от запугиваний до зависти, но Лизу это не слишком волновало. В ее сознании, словно на карте местности, была отмечена точка сегодняшнего ее пребывания, вырисована цель (хоть и довольно далекая) и уже нанесена была траектория пути к ней.

Перед отъездом позвонила матери, сообщила о своем решении. Конечно, она и не ждала, что та будет слишком рада, но к такой быстрой и однозначной реакции тоже не была готова:

– Хорошо, что отец до этого не дожил! То ли ты действительно дура, то ли такой прикидываешься. Ты выбрала путь греха и окажешься в борделе! Если не передумаешь – ты мне больше не дочь! – сказала и бросила трубку.

Лиза не передумала, но четко осознала – что бы с ней ни случилось, разгребать придется самой.

22

Вопросы на форуме в Интернете

• Что такое «хостес»? Это проституция? Имею в виду именно хостес с консумацией. У меня две подруги работают хостес за границей, одна говорит, что спит с клиентами, другая – что не спит. Я тоже хочу работать хостес, но боюсь, что будут заставлять работать проституткой, чего бы мне очень не хотелось. Так все-таки хостес с консумацией подразумевает под собой заработки проституцией?

Ответы

• Смотря в какой стране. У меня тоже две подруги работают за рубежом. Одна тоже спит, а другая не спит. Спит та, что ездит в Ливан, там не заставляют, но если будешь отказываться – не поймут просто и будут все равно задалбывать. А другая в Иордании. Там редко девушки этим занимаются, ну, кроме тех, кто горит желанием, конечно.

Страницы: «« « 12345678 » »»