Одиночество шамана Семченко Николай
– Кто вы? – Андрей подскочил, сбросил плед и сел в угол дивана. Его, конечно, удивило появление незнакомки, но он почему-то подумал, что видит сон, и потому особенно не встревожился.
– Не сон. Я не сон, я – аями, – женщина обнажила в улыбке крупные, редкие зубы. – Ты русский, и не знаешь, что такое аями. Но ты взял пояс шамана Кои. Значит, хочешь у меня учиться.
– Ничего я не хочу, – Андрей не понимал, как эта маленькая женщина попала в его квартиру. – Вы откуда тут взялись? Неужели я дверь не закрыл?
– Я берусь из ниоткуда, – женщина прислонила бубен к журнальному столику и уселась прямо на пол. – Я прихожу сама. Знаю, что нужна тебе. Ты пойдёшь путём посвящённых. Этому нужно учиться – вот я и пришла тебе помочь.
– С чего вы взяли, что я хочу учиться этому? Вы в своём уме? – Андрей хотел покрутить пальцем у виска, но передумал. Всё-таки женщина по возрасту годилась ему в матери – нехорошо.
– Старые шаманы поумирали, некому теперь с духами говорить. Ты можешь стать сиуринку15, а если захочешь, то и нигмантэй-саманом16, – она снова показала желтые, крепкие зубы. – Ты молодой, сильный. Тебя даже можно научить быть касасаманом17 – это трудно, не все выдерживают, но ты большой, крепкий. И пояс у тебя сильный, его сеоны боятся.
Женщина вытащила из-за пазухи маленькую трубочку, набила её табаком и чиркнула спичками. Коробочка со спичками была самая настоящая, и огонь – настоящий, и дым, густой, резко пахнущий какими-то приторными травами, тоже был настоящим.
Андрей во все глаза смотрел на эту аями и не знал, что ему делать. Это походило на какой-то дурацкий розыгрыш.
– Это не игра, это правда, – важно кивнула женщина. – Аями пришла к тебе, потому что у тебя пояс Кои. Великий был шаман! Люди считали его справедливым. Он всё умел делать – и лечить, и утешать, и видеть то, что должно случиться. Его духи боялись.
– Уйдите отсюда, а? – попросил Андрей, и сам как бы со стороны себя услышал: голосок робкий, с придыханием – выдает его испуг. – Что за спектакль вы устроили? Всё-таки я не запер дверь, наверное.
– Ключ у тебя в кармане брюк, – улыбнулась женщина. – Дверь закрыта. Аями приходит когда захочет и куда захочет – двери существуют для людей, для аями дверей нет. Не веришь?
Она, не меняя позы и попыхивая трубочкой, воспарила над полом, немного повисела в воздухе и подплыла к стене, на которой, кстати, красовалась живописная маска африканского колдуна. Женщина покосилась на этот сувенир, что-то шепнула себе под нос и коротким, резким движением дернула личину за волосы. Маска продолжала невозмутимо скалиться, и аями, осмелев, ещё раз хватила её пятёрней – личина едва не соскочила с гвоздя, на котором висела.
– Это игрушка! – рассмеялась женщина. – Ею только детей пугать. А я – настоящая. Смотри!
Андрей не поверил своим глазам: женщина прислонилась к обоям, вжалась в них и мгновенно исчезла.
– Ну и сон, – Андрей помотал головой. – Галлюцинации какие-то, а не сон!
Он встал с дивана, хотел подойти к стене, за которой исчезла приснившаяся ему аями, и тут увидел бубен, прислоненный к журнальному столику.
– Что за фокус?
Андрей почувствовал легкое головокружение, и голова снова налилась свинцом. Бубен был самым настоящим, и колотушка, которая лежала рядом, – тоже настоящая.
– Наверное, я не проснулся…
Он читал в книгах, что в таком случае нужно ущипнуть себя – и тогда проснешься. Но проделать это с собой он не успел. Из стены появилась черно-красная маска аями, а затем, широко улыбаясь, и вся она просочилась через обои, шурша халатом.
– Живёшь – спишь, спишь – живёшь, – загадочно шепнула она. – Ты живешь! Я не из сна. Учить тебя хочу. Меня Ниохта зовут. Я с Чукке Онинка из села Городамо жила, научила его шаманить. Он великим шаманом стал. Его до сих пор люди помнят. И с Коей я жила, учила его всему. И с другими жила, учила их. Они любили меня, а я – их.
– А меня не надо, – Андрей снова сел на диван.
– У тебя нет жены, у меня нет мужа – вместе жить будем, – ощерилась в улыбке женщина. – Ниохта значит Дикий Кабан. Я сильно люблю, крепко, долго – доволен будешь.
– Что? – не понял Андрей. – В каком смысле?
– Как мужчина доволен будешь, – хихикнула женщина. – Будем вместе спать. Ты любишь спать с женщиной, я знаю. Лучше меня другой бабы у тебя не будет. И я научу тебя шаманить. Вместе начнём камлать, за это люди кормить нас станут.
Андрей взглянул на эту неопределенного возраста женщину, коротконогую, приземистую, с низко посаженным широким тазом, и, представив её в постели, даже поморщился. Аями, видимо, почувствовала его настроение и засмеялась:
– Какая надо – такая и буду! Хочешь этакую?
Она прикрыла лицо рукавом халата, зычно гыгыкнула, словно призывала кого-то на помощь, и снова показалась Андрею. Он остолбенел. Потому что перед ним была Надежда! Она смущенно покосилась на него, вздохнула и повернулась спиной. А когда обернулась, то это уже была какая-то совсем неизвестная ему девица: светловолосая, с чувственными пухлыми губками и огромными, какими-то неправдашними глазами в пол-лица, фигурка – просто для картинки модного журнала. Кажется, он видел такую девушку в каком-то порнофильме и, помнится, подумал, что хорошо бы такую соску отыметь во всех мыслимых – немыслимых пзах «Камасутры»
– Как ты подумал? – красотка скорчила недовольную гримаску. – Грубиян! Уж лучше бы делал, а не болтал.
– А я ничего и не говорил, – растерялся Андрей. Но красотка, презрительно пожав худенькими плечиками, фыркнула и отвернулась к окну. Через какие-то доли секунды она снова превратилась в Ниохту, и та, довольная, хохотнула:
– Поверил? Теперь все женщины – твои, я – все твои женщины. Ниохта хорошая, Ниохта всё умеет, и никто на Ниохту не в обиде: я хорошо сплю с мужчиной, если хочу учить его.
Андрей, однако, не хотел, чтобы эта женщина, а, скорее, какое-то привидение, оставалась в квартире. Больше всего на свете ему хотелось спать, и чтобы никто не мешал, и не снились всякие дурацкие сны.
В какой-то книге он читал, что в подобных случаях нужно не только щипать себя, но, например, спокойно повернуться на другой бок и сделать вид, что всё происходящее тебя ровным счетом не интересует: ты – отдельно, и снящееся – отдельно, само по себе.
Не обращая внимания на женщину в халате из рыбьей кожи, Андрей снова лёг на диван и, повернувшись к ней спиной, накрылся пледом. Но не тут-то было! Ниохта присела рядом, тронула его ледяной цепкой лапкой – он даже вздрогнул: кожа женщины была холодной и липкой.
– Не обижай меня, – шепнула она. – Если не послушаешься Ниохту, тебе плохо будет, убью тебя! И пояс Кои не поможет, не защитит тебя. Ты не знаешь, как им пользоваться. Я должна тебя учить. Ты великим шаманом станешь.
Андрей не отвечал. Он с трудом переносил затхлый дух старой рыбьей кожи, да и сама женщина, видимо, не утруждала себя чисткой зубов: каждый произнесенный ею звук сопровождался очередным потоком смрада.
– Не серди меня, – женщина ухватила его за плечо и потрясла. – Когда меня сердят, я могу тигром стать. И тогда тебе не сдобровать. На пояс не надейся – он тебе не поможет.
Андрей почувствовал, что рука женщины тяжелеет, превращаясь в лапу какого-то хищного зверя: густая, короткая шерсть, холодные подушечки, из которых медленно выдвигались когти – кожей он ощущал их остроту.
– Повернись к своей женщине, – сердито и требовательно рявкнула Ниохта. – Я учить тебя пришла!
Он повернулся. И лучше бы этого не делал! Потому что над склонил морду большой тигр: его круглые, как у кошки, глаза мерцали янтарными огнями, усы топорщились, из полуоткрытой пасти с двумя огромными клыками вырывался смрадный дух. Зверь напряжённо глядел на Андрея, постукивая кончиком хвоста по полу. За спиной тигра вздымались два полосатых крыла.
– Я подниму тебя в небо, высоко-высоко, – тигр рыкнул голосом Ниохты. – Ты увидишь всю Землю, и то, что в ней, – увидишь, и то, что над ней, – узнаешь. Ты живёшь в Срединном мире и не ведаешь, как на самом деле прекрасна и удивительна твоя планета. Не думай, что Ниохту – старая, глупая женщина. Аями никогда не бывает глупой. Это твои женщины глупые, они верят в то, что ты любишь их. Они нуждаются в этом чувстве. А мне оно не надобно.
Андрей, не отрывая глаз от этой ужасной говорящей морды тигра, втиснулся в спинку дивана и почувствовал, как, набирая обороты, глухо и резко, до боли в висках, застучало сердце. Зверь глядел на него ласково, и в его взгляде даже сквозила нежность. Тигр сел на задние лапы, как кошка, и облизал морду широким розовым языком. Его усы встопорщились, и он, потянувшись, зевнул – из пасти вырвался тошнотворный кумар, и Андрей невольно поморщился.
– Ничего, привыкнешь, – рыкнул тигр. – Мой запах ничем не хуже других запахов. По крайней мере, он не тот искусственный, которым пользуешься ты, – зверь принюхался. – К тому же, это подделка, мой дорогой: на бутылочке жулики написали, что запах сделан во Франции, но на самом деле – в какой-то московской подворотне. Я забыла, как у вас, людей, называется эта жидкость. Кажется, о-де-коло? – последнее слово зверь произнес на французский манер.
– Одеколон, – машинально поправил Андрей и еще крепче втиснулся в диван.
– Ниохта не любит одеколон, – тигр вальяжно потянулся. – Ниохта любит, когда мужчина пахнет мужчиной. И Париж Ниохта не любит. Там шумно, много света, и люди обманывают друг друга игрой в любовь. Глупцы! Они не знают, что такое настоящая игра, и даже не предполагают, что любовь – это то, что происходит в голове. Двое думают: то, что возникло меж ними, – это удивительно, неповторимо, чудесно, и ни у кого нигде и никогда не было так, как у них. Смешные люди! Их любовь – всё равно что одеколон, заменяющий подлинные ароматы. Ниохта – настоящая, и всё делает по-настоящему…
Философствуя, тигр вёл себя вполне миролюбиво, но Андрей только и думал, как бы поскорее избавиться от наваждения. Может быть, бдительность зверя стоит усыпить, а потом попроситься, например, в туалет и, как только окажется в коридоре, попробовать выскочить в дверь.
– Ты так ничего и не понял, – зверь разлёгся на полу и лениво лизнул свой бок языком. – Я слышу каждое твоё слово, даже если ты его не сказал. От меня не убежишь. Я – везде, потому что я аями. Ты можешь выйти в коридор, я не держу тебя. И даже за дверь можешь выйти. Но от меня не уйдёшь. Ты будешь со мной жить, потому что так хочу я. Ты даже не понимаешь своего счастья, мой дорогой.
Андрей обречённо подумал, что сходит с ума. Тигр был настолько реален, что сомневаться в его яви не приходилось. Но зверь не может, не должен говорить по-человечески, тем более – угадывать мысли. Это уже что-то запредельное, фантастика! Такое может только присниться, но был ли это сон – Андрей так и не понимал. Ему хотелось только одного – чтобы этот морок поскорее прошёл.
– Ты измаял Ниохту, – тигр зевнул. – Делай что хочешь. Я подремлю. Обожду, пока ты надумаешь учиться у меня.
Зверь, недовольно поморщившись, положил на лапы голову, свернул крылья на спине и закрыл глаза.
Андрей подождал, пока, по его мнению, тигр не задремал крепко, и осторожно опустил ноги на пол, встал и осторожно, шажок за шажком, выбрался в коридор. Но когда он вытаскивал ключи из кармана брюк, рука от волнения дрогнули – связка грохнулась на пол. Звук получился такой, будто гром грянул. Но Андрей всё же понадеялся, что успеет открыть дверь и выскочить на площадку.
Однако его надежды не оправдались. Когда Андрей вставлял последний ключ в замочную скважину, услышал за спиной тяжкий вздох. Он оглянулся, ожидая увидеть оскал тигриной пасти, но увидел Ниохту. Поправляя подол халата, она укоризненно покачивала головой.
– Нехороший ты человек, – сказала женщина. – Я для тебя пришла стараться, хочу учить тебя, а ты ничего понимать не хочешь. Дай сюда ключи! Пусть они у меня будут.
Она протянула к нему руку, и Андрей, с тоской подумав о том, что уже просто готов убить эту тварь, в отчаянии схватил стоявшую в углу сумку и замахнулся:
– А ну, уйди!
Ниохта вдруг попятилась, закрыла лицо ладонями и жалобно запричитала:
– Не гони меня, я тебе пригожусь. Не доставай янгпан. Пусть он лежит в сумке. Ниохта не хочет на него смотреть. Ниохта честно служить тебе будет.
Андрей вспомнил, что в сумке лежит тот самый пояс, который он купил на экскурсии. Аями он определённо был не по нутру, иначе бы она не стала так заискивать перед Андреем.
– Ниохта не хочет смотреть в толи, – бубнила женщина. – Ниохта сначала хочет стать твоей аями, только потом можно янгпан надевать. Послушайся меня!
Андрей, однако, рывком распахнул сумку, чуть молнию с корнем не выдрал, и успел-таки выхватить из неё пояс до того, как женщина, злобно шипя, попыталась наброситься на него. Она уже вцепилась в него маленькими хищными лапками, и он почувствовал, как её ногти шильями впиваются в его плечи. Он попытался вырваться, ударил нападавшую ногой в живот, но та, скорчившись, не ослабевала хватку.
Как только Андрей всё-таки умудрился развернуть пояс, так медные кругляшки на нем вдруг тускло заблестели, будто на них упал луч солнечного света. Аями отскочила в сторону, издала тигриный рык и пропала. Он не верил своим глазам: его наваждение испарилось, исчезло, сгинуло в мгновенье ока. Будто ничего и не было, только удушливо пахло сильным, крупным зверем, да на ковровой дорожке валялся клок халата, который Андрей вырвал, когда пытался освободиться от мёртвой хватки пришелицы.
Не выпуская пояс из рук, Андрей заглянул в комнату. Он решил, что пришелица, скорее всего, поджидает его там, надеясь застать врасплох. Но в зале никого не было.
Он подошёл к окну и выглянул в него. Если это всё-таки сон, то навряд ли за окном будет привычный пейзаж. Однако во дворе всё было привычно, и даже мамаши, гулявшие там с колясками час назад, были всё те же. Правда, сменилась компания молодых людей, распивавших пиво на лавочке напротив его окна – на этот раз их было поменьше и вели они себя потише.
Андрей закрыл глаза, крепко сжал веки и подержал их сомкнутыми минуту-другую, потом снова глянул в окно: картина не изменилась, всё так же, только из арки выехала старенькая иномарка и медленно припарковалась у детской площадки. Мамаши тут же возбужденно закудахтали, привычно внушая водителю, что люди, мол, тут свежим воздухом дышат, а всякие автолюбители загазовывают его вылопами, и сейчас вот в ГИБДД позвоним, и посмотрим, как с вас штраф возьмут, будешь знать, как окружающим жизнь отравлять.
Водитель влез в иномарку и ретировался от возбуждённых родительниц подальше, туда, где стояла будка с электротрансформатором. Но там его уже поджидала компания старушек, которая ежевечернее высаживалась десантом на старой широкой лавке. Они дружно загалдели и замахали руками, показывая на автостоянку. Там, однако, совсем не было места. Обалдевший шофер высунулся из кабины, в сердцах плюнул на землю и порулил к арке. По ту её сторону тоже была автостоянка. Однако её неудобство заключалось в том, что её загораживала пристройка к дому, и если шофёр хотел из окна квартиры посмотреть, не угнали ли его железную красавицу, то ничего не видел.
Андрей, поглядев на привычные картинки дворовой жизни, удостоверился, что, видимо, всё-таки не спит. И тут ему стало по-настоящему страшно: ничто за окном не изменилось с того времени, как он вернулся домой. И даже несчастный водитель, затурканный пенсионерками, был тот же самый. Андрей его запомнил, потому что перед тем, как прилечь, подошел посмотреть, как чувствует себя герань – может, её уже полить надо. Цветок тоже остался после бабушки, и он знал, что старушка в этом растении души не чаяла: ей нравился аромат герани, к тому же, она ещё и лечилась её листьями – привязывала их ниточкой в районе пульса, считая, что они снимают у неё высокое давление. В какой-то газетёнке этот рецепт вычитала, и свято в него верила, хотя не забывала принимать соответствующие таблетки. Милая, наивная бабушка!
Герань в поливе не нуждалась, и Андрей уже хотел отойти от окна, как увидел иномарку, водителя, старушек. Он, помнится, даже посочувствовал этому несчастному шоферу. И вот – та же самая картина. А ведь должно было пройти как минимум час – пока он лежал просто так, прежде чем задремать, и этот дурацкий сон, ясное дело, не минуту продолжался. А во дворе – всё та же картина.
Он посмотрел на часы и ещё больше удивился: они показывали половину седьмого вечера – в это время он и решил отдохнуть, привычно взглянув на ходики: по телевизору через час должна идти спортивная программа, которую никогда не пропускал.
Это что же получается? То ли время остановилось, то ли ничего и не было – ни сна, ни этой странной женщины с её фокусами, ничего? Может, у него что-то с головой не в порядке? Всё, что происходило всего несколько минут назад, казалось совершенно реальным, вот и кожа на плече поцарапана – впрочем, он сам вполне мог нечаянно ранить себя. Ба! А ведь там, в коридоре на ковровой дорожке, валяется кусочек халата: он отодрал его, когда боролся с аями.
Андрей вышел в прихожую. Но на том месте, где должен был валяться клок халата, было девственно пусто.
В квартире стояла тишина, даже холодильник, который обычно рокотал, почему-то молчал. Что-то гнетущее было в этой тишине. Такое впечатление, что где-то притаилось нечто страшное, и не понятно, что это – чудовище, домовой, человек-невидимка или что-то ещё, но это существо рядом, затаилось, даже дыхание сдерживает, чтобы Андрей его не услышал, и уже тянет свои незримые лапы, и предвкушает, как схватит его, и будет долго-долго терзать, играть как кошка с мышкой: то отпустит, то прихлопнет, то даст надежду на счастливое бегство, то снова прижмёт к полу.
Андрей только в детстве испытывал такой невероятный страх. Когда он оставался дома один, то ему казалось, что люди на фотопортретах, которые мама развешала на стене, смотрят на него: куда бы ни пошёл – их глаза поворачивались за ним, неотрывно следили за каждым шагом, пристально и внимательно его разглядывали. Он, конечно, знал, что на снимках запечатлена его родня – деды и бабки, материна сестра – значит, его родная тётка, а усатый военный, залихватски подбоченившийся, – это вообще его любимый дядя Миша, которого он видел один раз в жизни, но запомнил навсегда. Дядя Миша сразу понял, что Андрей любит играть в прятки, и всякие забавные истории тоже любит, и умеет стрелять из водяного пистолета, а плавать – боится.
Он и научил мальчика плавать: заехали на лодке на середину озера, дядя Миша сказал: «Прыгай!» – и он прыгнул, потому что ни на минуту не сомневался, что взрослый, если что, спасёт его, и ещё не хотел, чтобы бравый майор считал его трусом – так, по-собачьи, и поплыл, а поплыв, уже не боялся ничего, и научился потом брассу, и нырять без всяких масок, и сидеть под водой долго-долго тоже научился. Так что, с чего бы ему бояться дядю Мишу? Но он, впрочем, и не боялся. Ему были неприятны эти взгляды людей с портретов, которые как бы следили за каждым его шагом.
Но самое жуткое – это когда вдруг ощущаешь присутствие в доме какой-то незнаемой, незримой силы. Весь ужас в том, что ты ничего не видишь, а тебя – видят! Так, по крайней мере, казалось Андрею. И тогда он в панике выбегал во двор. Чужое, жадное, страшное существо оставалось в доме, оно исчезало только тогда, когда приходила мама. Андрей к тому времени успевал прополоть грядку или полить все помидоры – надо же было как-то оправдать своё нахождение во дворе, а сказать правду о незримом чудовище он не решался. «Молодец! – хвалила мать. – Отец бы порадовался, что у него сын не бездельником растет!»
Считалось, что отец Андрея погиб в какой-то далёкой стране. Туда его послали защищать новый демократический режим. Но что это было за государство, мама не говорила. И фотографий отца в доме почему-то не было. Уже потом, став взрослым, он узнал от бабушки, что мама просто полюбила одного человека, но тот жениться не захотел – уехал, пообещав вернуться, и не вернулся. Получалось, что Андрей, так сказать, дитя любви и страсти.
Мать старалась делать всё, чтобы ему было с ней хорошо, но мальчику не хватало отца. Может быть, отсутствие в доме сильного, крепкого мужчины и вызывало эти детские страхи? Незримое чудовище нахально располагалось в тёмном углу и насылало на Андрея тихий, холодящий душу и тело ужас. Оно явно забавлялось произведённым эффектом и наверняка довольно урчало, когда мальчишка выскакивал во двор, захлопывая за собой дверь. Оно торжествовало, и день ото дня становилось сильнее. И неизвестно, что бы случилось дальше, если бы однажды Андрею не приснился дядя Миша.
– Вот гляжу я на тебя и вижу, что тебе одному плохо, – сказал дядя Миша и, подкрутив усы, подмигнул ему. – А вдвоём-то не страшно было бы, а? Пусть мама кошку заведёт. Маленький зверёк, а полезный: и мышей ловить станет, и мурлыкать тебе, и с ним в доме оставаться не страшно.
И, правда, с появлением в доме кошки Дуньки незримое чудовище куда-то пропало. Андрей и не вспомнил бы о нём, если бы его, взрослого человека, вдруг снова не охватило это паническое, безотчётное чувство страха. Где-то в квартире затаилось нечто, хищное и страшное, незримое и ужасное. Он понимал, что это, конечно же, расшалились нервы, и никаких демонов нет и быть не может – есть лишь игра воображения, но легче от этого не становилось. И тогда Андрей решил выйти на улицу. Ему не хотелось оставаться одному: казалось, что воздух наполняется чем-то гнетущим, тяжёлым – это походило на лёгкий искрящийся туман, который клубился, занавешивая окно серой вуалью. Резко и удушливо запахло сероводородом, будто кто-то разбил с пяток протухших куриных яиц. Под потолком что-то потрескивало, вспыхивали и мгновенно гасли зеленоватые огоньки, и слышался тихий скрипучий шепоток: он не походил на человеческий – скорее, так шуршит песок или речная галька, по которой ступает осторожная нога. Всё это, такое странное и непонятное, пугало.
Андрей решил, что причина всему – его расшалившиеся нервы. Что само по себе, конечно, было странно: ничего подобного он за собой не замечал. Детские страхи – это всё-таки детские страхи, и они давно прошли. А тут вдруг – такие страсти, галлюцинации, что ли? Господи Боже мой! С чего бы вдруг? Вроде бы, с головой у него полный порядок, в помощи психиатра никогда не нуждался. Может, он просто спал, и всё ему пригрезилось? Сон, похожий на явь. Или наоборот: явь, похожая на сон?
Вопрос показался Андрею таким нелепым, что он невольно хмыкнул. Однако лёгкий холодок по-прежнему не снимал своей цепкой лапки с его груди, не смотря на то, что он пытался иронизировать над своим беспричинным страхом.
– Ай-яй-ай, Андрюша! – сказал он самому себе, имитируя голос бабушки. – Такой большой мальчик, а с глупостями справиться не можешь. Иди, милый, погуляй, подумай, как жить дальше, – он снова хмыкнул. – Права бабуля. Пойду-ка пройдусь. Может, хоть голова перестанет болеть. И как я умудрился простыть среди лета? Эх, хлипкая пошла молодёжь! – он снова вспомнил бабку и улыбнулся.
Старушка любила поворчать, но это получалось у неё как-то незлобливо, по-доброму. Она любила внука и хотела, чтобы он был лучше всех. Впрочем, для неё он и так был самым-самым, но Марию Степановну не покидала тайная надежда, что это когда-нибудь заметят и другие.
3
Поднявшись с Амурского бульвара по обшарпанным бетонным ступеням широкой лестницы на улицу Тургенева, Андрей решил пойти на Комсомольскую площадь. С некоторых пор горожане не знают, как же всё-таки её следует называть – Комсомольская или Соборная? Потому что рядом с этой площадью построили большой православный храм – такой красивый, просто картинка! Его изображения тут же стали появляться на подарочных календарях и во всяких шикарных альбомах и книгах, которые выпускали местные издательства. Хочешь – не хочешь, а постепенно привыкаешь к мысли, что этот храм – яркая достопримечательность города. Хотя, если встать у старинного здания Дальневосточной научной библиотеки, а ещё лучше – на углу площади и улицы Тургенева, у здания краевого совета профсоюзов, то, посмотрев вправо, увидишь ещё один храм – величественный, с крестами и куполами, сияющими позолотой и лазурью, он возвышается над окрестностями торжественным символом христианской веры. А если учесть, что поблизости, минутах в пяти хода, стоит еще и Иннокентьевская церковь, то поневоле подумаешь, что на небольшом, в общем-то, пространстве культовых сооружений как-то даже и многовато. Церкви строят и в других районах города. Причём, местное начальство взялось за их строительство слишком рьяно, такое впечатление: ни в чёрта, ни в дьявола не верили, закоренелыми атеистами были, много и сладко грешили, но вдруг снизошло озарение: неправедно жили – надо покаяться, задобрить Бога, выказать своё благочестие – авось и зачтётся это рвение на том свете.
Злые языки, правда, язвительно утверждали: это мода такая пошла – президент и его окружение истово крестятся в московских церквах, попов зовут на любое мало-мальски значимое мероприятие, они уже чуть ли не общественные туалеты освящают, православие стало синонимом духовности, учителя в школах предпочитают не рассказывать детишкам, за что священный синод предал анафеме великого графа российской литературы и почему гениальный Пушкин написал «Гаврилиаду», «Сказку о попе и работнике его Балде», другие вещи, в которых от души посмеялся над нравами церкви. Если в столицах считается хорошим тоном бить поклоны в храмах и с умильным видом держать зажженные свечечки, то провинция, само собой, всё это подхватывает и старается лицом в грязь не ударить.
Когда-то давным-давно, ещё до октябрьского переворота, вблизи Комсомольской площади стояла церковь. Большевики её снесли, руины расчистили и посадили деревья, на самой площади установили громадный памятник красным партизанам и борцам за революцию, и лет через двадцать уже только старожилы помнили, что тут был Христорождественский собор, золотые купола которого хорошо видели проплывающие по Амуру команды больших и малых судов. Храм был для них вроде маяка.
Андрею храм нравился, но лишь как произведение архитектуры: он не был крещёным и, к тому же, не разделял эту внезапно вспыхнувшую у народа веру в православные ценности – на Руси это часто бывает: что люто ненавидим, то через некоторое время возлюбляем, взять тех же коммунистов: когда их власть рухнула, то народ в порыве ликования сносил памятники вождям большевизма, предавал их анафеме, на многотысячных митингах скандировал «Ельцин! Россия!», но прошло совсем немного времени – и бывшие рабы захотели надеть ярмо, вернуться в стойло, получать свою пайку и послать куда подальше всю эту перестройку вместе с демократией и свободой. Не то ли самое ожидает и всеобщую любовь к церкви?
Впрочем, думать ему об этом совсем не хотелось. Он выбрал свободную лавочку напротив клумбы с карликовыми георгинами и какими-то мелкими ярко-синими цветочками. По асфальту прямо у его ног разгуливали толстые, раскормленные голуби и между ними шмыгали юркие задиристые воробьи. С Амура дул легкий вольный ветерок, где-то совсем близко играл духовой оркестр – наверное, в парке; от солнца, садившегося на горизонте в большую сизую тучу, по небу разливался слабый малиновый сироп, и в нем барахтались черные точки – это летали стрижи.
Андрей снова и снова вспоминал в деталях то, что с ним произошло, и никак не мог понять, что же это всё-таки было. От размышлений его отвлёк невысокий полноватый мужчина, одетый, не смотря на жару, в теплую куртку, на голове у него красовалась клетчатая кепочка со смешной кнопкой-пуговицей.
Мужчина, то и дело взглядывая на лист бумаги, который держал перед собой, сосредоточенно что-то разглядывал на потрескавшемся асфальте. Его уложили совсем недавно, Андрей тогда даже пожалел работяг: в самое пекло они старательно разбрасывали густую, дымящуюся массу, раскатывали её катками, после чего по ней ещё прохаживалась допотопная машина с чем-то вроде большого крутящегося барабана: он распластывал асфальт в ровное покрытие. Но оно довольно быстро снова пошло трещинами, в нём появились углубления и ямки, в которых скапливалась и долго не высыхала дождевая вода.
– Так-с! – сказал мужчина и ухватил себя за кончик длинного носа. – И они будут мне после этого говорить, чтоб я не совал свой нос куда не надо?
Он присел, потрогал одну трещину, другую, снова заглянул в лист бумаги и торжествующе засмеялся:
– Вот она, истина!
Андрей удивлением взирал на него, и мужчина это заметил. Он сдвинул кепку на затылок, отчего обнажилась его лысина и обнаружилось, что слева, на залысине, пришлёпнута большая идеально круглая родинка. Будто бы её специально вырезали из коричневой бархатистой бумаги.
– Они мне, понимаешь, говорят, что нос у меня длинный, – мужчина несмело улыбнулся и виновато пожал плечами. – А что делать, если я почти как Буратино?
«Да уж, – подумал Андрей, оценивающе взглянув на нос. – У Буратино-то, пожалуй, подлиньше будет, но зато у этого он крупнее. Наверное, как у майора Ковалёва».
Андрей посмотрел на трещинки в асфальте, которые так тщательно исследовал незнакомец. Ничего особо необычного в них не было: одни глубокие, другие расходились эдакими веерами; причем, кое-где часть покрытия оставалась ровной, трещины имелись не везде. Наверное, это зависело от того, на какую почву клали горячий асфальт и как его обрабатывали.
– Буратино совал нос туда, куда ему не разрешали, – продолжал мужчина. – Но, в конце концов, он открыл потайную комнатку, и все были счастливы. Правда, замечательную историю придумал писатель Толстой?
– Неплохую, – кивнул Андрей. – Особенно про Страну дураков.
– О, это вообще гениально! – мужчина отряхнул с коленей пылинки и сел рядышком. – Страна дураков никогда не поумнеет. Я уже почти десять лет доказываю, что асфальт на этой площади неспроста именно так трескается. Когда тут уложили брусчатку – смотрите, почти вся территория площади в ней, – она стала отходить именно в тех местах, где я фиксировал разломы в асфальте. Ясно, что это тенденция, и ясно, что это свидетельство того, что под землёй есть что-то такое, что воздействует на почву. Я сделал расчеты, по ним получается: под городом идут глубокие тоннели, в них действуют какие-то реакторы. К кому я только не обращался – к ученым, к власти, депутатам: давайте, дескать, исследовать этот феномен. Но они, дураки, отмахиваются: иди, дескать, купи успокоительных таблеток – усмири расшалившееся воображение.
– Хм, – неловко кашлянул Андрей. – А какая, собственно, разница, как трескается асфальт? Лично мне это пофигу!
О подземных ректорах, упомянутых мужчиной, он решил даже и не заикаться. Ясно, что его собеседник, мягко говоря, странный, и если с ним говорить серьёзно, то он, чего доброго, не скоро отцепится. Сумасшедший, одним словом!
– Да вы что, молодой человек! – мужчина даже подпрыгнул от возмущения. – Вы когда-нибудь наблюдали в городском парке, он тут, рядом, такие же трещины? А замечали, что зимой лёд на одних участках вытаивает такими квадратами и ромбами, а в других как лежал, так и лежит. Наблюдали?
– Ничего странного, – ответил Андрей. – Просто под землей канализационные колодцы есть – от их тепла снег и тает. А то, что покрытие трескается, так это в городе сплошь и рядом, никто уже и не удивляется…
– Нет там колодцев! – торжествующе засмеялся мужчина. – И труб там никаких нет! А есть… а есть, – он вдруг замолчал и как-то искоса, хитро поглядел на Андрея. – А то, что там есть, это знаю только я!
– Навряд ли только вы, – усомнился Андрей. – Существуют же схемы подземных коммуникаций – всяких телефонных линий, горячего водоснабжения и прочего. Кто-то всё это точно знает, не только вы.
– Ничего они не знают, – мужчина нахмурился и отвернулся от Андрея с обиженным видом. – Знаете, тут совсем недавно стояло старинное здание студии кинохроники – в нем до революции была первая городская электростанция. Так вот, когда её стали сносить, то случайно обнаружили лаз в земле. Если бы колесо грузовика в яму не провалилось, то эти хвалёные ученые и краеведы, так ничего бы и не узнали. У них просто нет ни схем, ни документов, подтверждающих наличие под землёй… О! Впрочем, я и так уже много наболтал. Только я один знаю, что там, под нами, – он потопал ногой по асфальту. – Но мне никто не верит.
– А что там? – спросил Андрей, сохраняя на лице невозмутимое спокойствие. На самом деле ему уже давно хотелось пересесть на другую лавочку, потому что близкое соседство с сумасшедшим его как-то не прельщало. Мало ли, что у него на уме.
– Там – жизнь! – мужчина поднял указательный палец вверх. – Такая жизнь, какая нам и не снилась.
– В смысле – бактерии, микроорганизмы, черви, насекомые? Те, что под землёй живут, – уточнил Андрей.
– Мужчина вздохнул, поднял на Андрея глаза, полные сострадания, снова вздохнул и тихо выдохнул:
– Вы находитесь в плену устойчивых стереотипов, молодой человек. Даже древние мудрецы знали, что под землей что-то есть – другая жизнь, иная форма материи, совсем-совсем другие законы.
– А! Вы про царство мрачного Аида? – усмехнулся Андрей. – Или про ад, придуманный церковниками? А может, вам вспомнились романы фантастов о подземных жителях?
– Стереотипы! – пробубнил мужчина. – Миром правят устойчивые стереотипы. Люди не хотят выйти за их границы. Им даже лень внимательно посмотреть вокруг и увидеть, что всё совсем не так, как им представляется. Смотреть можно не только глазами. Запомните это, молодой человек!
Незнакомец вскочил и резво бросился бежать, но вдруг остановился, развернулся на сто восемьдесят градусов и подскочил к Андрею:
– Кстати, – он возбуждённо дышал, – я ощутил: у вас особая энергетика! Вы об этом знаете?
Опять энергетика, пси-излучения, всякая парапсихология! Вся эта чушь просто преследовала Андрея с самого утра: когда он сел в экскурсионный автобус, гид объявила: «Господа, мы отправляемся в благословенное место, там каждый камень излучает энергию добра…» Тьфу! И этот сумасшедший тоже вякает про такую же хрень.
– Ну и что? – Андрей сурово глянул на мужчину. – Вам-то какое дело?
– Вы могли бы послужить науке, – мужчина подбоченился. – Не думайте, что я сошёл с ума. Между прочим, я архитектор. Меня в городе многие знают. Недавно вышел на пенсию, теперь появилось время для углубленного изучения одной интересненькой проблемы, – он хитровато сощурился. – Вы на самом деле не ощущаете в себе ничего особенного?
Андрей хотел грубо ответить, что давно ощущает, как у него чешется кулак, но, учитывая возраст собеседника, всё-таки решил промолчать. Он лишь пожал плечами и посмотрел в сторону, давая понять, что собеседник его не интересует.
– Меня зовут Сергей Васильевич, – не отставал мужчина. – Я тут частенько прогуливаюсь. Можем как-нибудь серьёзно поговорить. Ах, да! У меня визитка есть. Вот, возьмите, – он протянул белый прямоугольник картона. – Вижу, вы сегодня не в духе. Извините за беспокойство.
Церемонно поклонившись, он развернулся и, ускоряя шаг, вскоре исчез из виду. Андрей посмотрел на визитку. «Сергей Васильевич Уфименко, исследователь непознанного, – значилось на ней. – Телефон…»
Он машинально положил визитку в карман рубашки. Зачем Сергей Васильевич оставил ему свои координаты, Андрей не понял. Никаких общих интересов у них вроде бы не обнаружилось. Может быть, он из тех мужчин, которые интересуются молодыми парнями? Хотя вряд ли, как-то не похож он на женоподобного, да и возраст исследователя неведомого уже, видимо, не располагал к интимным приключениям. Хотя как знать! «Виагра»– то в каждой аптеке нынче продается.
«Фу! О чём я думаю! – одернул себя Андрей. – Наверное, он про эту чертову энергетику хотел со мной поговорить. Шарлатан или сумасшедший! Какая такая энергетика? Может, у меня просто температура?»
Тыльной стороной ладони он потрогал лоб. Он был теплый, в легкой испарине, но это от того, что воздух загустел, было душно, и даже легкий ветерок не освежал разгорячённую кожу.
Напротив лавки, на которой сидел Андрей, через дорогу над резным козырьком парила экстравагантная, вся в пальмах и попугаях, вывеска «Какао». Так называлось новое кафе, которое в одночасье стало модным: здесь, как слышал Андрей, собиралась местная «золотая» молодёжь – сынки и дочки богатых родителей, сами палец о палец не ударившие, но имеющие выдумку тратить их деньги.
В «Ивушку» такие обычно не заглядывали, да и откуда им взяться в микрорайоне из «хрущоб», среди чахлой растительности и бесчисленных помоек? Если такие молодые люди и появлялись в том кафе, то только затем, чтобы отведать диковинного мяса по-японски. Они с недоумением взирали на столы, по-деревенски покрытые холщовыми скатертями, разглядывали на свет принесенные бокалы: посудомоечной машины не было, а Ленка мыла их почти что для вида – сполоснет под горячей водой и ставит на сушилку, на стекле, конечно, оставались разводы. Уж как ни ругал ее директор, а всё без толку. «Подумаешь, – кривилась Ленка, – бары какие! Чо, в этих стаканах ведь не суп был! Сполоснул – и ладно. А тарелки я хорошо драю, мыла не жалею. А стакан, он и есть стакан, чо его зря тереть? Ещё уронишь! Опять с меня вычтете ползарплаты…»
«Какао» даже внешне выглядел дорого: затемненные стекла, посверкивающие серебром, строгая дверь из дуба, изящная медная ручка, начищенная до блеска, и как только войдешь, на тебя пахнёт смесью корицы, лимона, шоколада и ванили – экзотический, дивный аромат легко струился откуда-то из центра зала. Он напоминал не о кухне – скорее, походил на дорогие духи, напоминавшие о жарких странах, знойном небе, причудливых пальмах, голубом прекрасном море, фрегатах…
Андрей решил, что может позволить себе маленькое удовольствие – выпить, например, немного «Беллини». С этим намерением он и подошёл к стойке бара, опустился на высокий стул и, не глядя в карточку меню, решительно произнес:
– «Беллини», пожалуйста.
Бармен то ли не расслышал, то ли был туговат на ухо, потому что переспросил и, получив ответ, покачал головой:
– Нет, такого не держим.
– Зачем держать? Такое делать надо, – удивился Андрей. – Классический коктейль, ничего особенного: свежий персик – вон у вас целое блюдо с ними стоит, сахарный песок и двести граммов шампанского.
Бармен посмотрел на Андрея, перевёл взгляд на крупные розовые персики, покрытые нежным пушком, снова взглянул на посетителя и пожал плечами:
– Беллини – это, если не ошибаюсь, итальянский художник эпохи Возрождения. Неужели в его честь назвали этот компот из персиков и шампанского? Как-то слишком просто для такого знаменитого человека.
– Всё лучшее на самом деле достаточно просто, – возразил Андрей. – Странно, что у вас не знают о таком коктейле. Заведение-то, вроде, порядочное.
– Да, не простое, – подтвердил бармен. – А вы, молодой человек, гляньте в меню, выберите оттуда по вкусу…
На соседний стул примостился неведомого откуда взявшийся господин лет сорока в легком темно-синем костюме с бабочкой на шее. Бармен угодливо кинулся к нему, но тот слабым манием руки отослал его, и буфетчик был вынужден вернуться к Андрею. Ему явно не нравился посетитель, который, по его мнению, привередничал и строил из себя знатока напитков. Знатоки не одеваются так простенько: старенькие джинсы, к тому же наверняка произведённые в какой-нибудь азиатской стране – пузырятся на коленях; белая футболка с сероватым оттенком – скорее всего, от стирки хозяйственным мылом, да и кроссовки тоже не фирменные, это видно по грубо приклеенным подошвам. Но и Андрею тоже не нравился этот самодовольный парень с какой-то ненастоящей, лубочной розовощекостью на гладком лице. Слишком уж задаётся! А кто он, по существу? Обслуга!
В меню значились Коктейли «Дружеский», «Летний», «Вишнёвый», «Тройка», «Рамосджин», «Розовая леди», «Хэмингуэй»…
– О! – воскликнул Андрей. – Интересно, этот «Хэмингуэй» по рецепту Руфина Сафина сделан? Так-с, вот рецептура: светлый ром… хм, интересно, какой именно?… сухой вермут… надеюсь, не молдавский?… лимон… Но в этом коктейле должна быть цедра! И, позвольте, какой именно ликёр в нём? Тут нет его названия…
Бармен просто окаменел. Его лицо застыло как гипсовая маска, лишь глаза бегали туда-сюда, от изумления он даже рот приоткрыл. Мужчина в бабочке тоже с интересом смотрел на Андрея, прислушиваясь к разговору.
– Всё-таки в этом коктейле ликер «Кюрасо» или какой-то другой? – не отступал Андрей. – А веточка базилика не предусмотрена вовсе, что ли? В рецептуре о ней нет упоминания.
Бармен наконец обрёл дари речи и выдавил:
– Вы сюда заказ пришли делать или ревизию наводить?
– Видишь ли, дорогой, – Андрей позволил себе перейти на «ты», – если я хочу коктейль «Хэмингуэй» и если он значится в меню, то изволь подать мне именно «Хэмингуэя», а не подделку под него. Ты что, разве не знаешь, что именно этот коктейль в 1993 году получил серебряную медаль на всероссийском конкурсе барменов?
Мужчина в бабочке вдруг захлопал в ладоши:
– Браво!
Бармен растерянно крутил в руках белоснежное полотенце, стараясь справиться с волнением.
– Что, сделал тебя посетитель? – ласково спросил его мужчина, и в этом нежном тоне чувствовались зловещие нотки. – Постоянно твержу: учиться нужно! Ты что, в самом деле не отличаешь «Кюрасо» от других ликеров?
– Отличаю, – виновато потупился бармен. – Но почему я каждому встречному-поперечному должен что-то объяснять? Их ходит тут много…
– Так-с! А ты у нас один, – язвительно хохотнул мужчина, и его зрачки загорелись желтым светом. – Скажи-ка, в каком бокале ты бы подал этот коктейль молодому человеку?
– Ну, в высоком, – неуверенно ответил бармен. – А базилика у меня нет. Его сегодня вообще не привозили.
– «Хэмингуэй подают в коктейльной рюмке», – заметил Андрей. – Предварительно её следует охладить. Даже неловко напоминать эти азы.
Его импозантный собеседник бросил совершенно уничижающий взгляд на человека за стойкой, хмыкнул, нахмурился и постучал костяшками пальцев по столешнице:
– Так-с! Не хочешь ты учиться, Дмитрий. Не держишь марку заведения.
– Позвольте, я стараюсь, я…, – начал было оправдываться бармен, но мужчина недовольно поморщился и небрежным движением руки велел ему замолчать.
Андрей уж и сам был не рад, что затеял этот разговор о коктейлях, но, с другой стороны, самонадеянный и напыщенный Дмитрий ему не понравился, и надо же было как-то потыкать его носом. То, что он сам знал множество рецептов коктейлей, – так это неудивительно: в техникуме лекции о напитках были его самыми любимыми, да и дома он частенько изобретал что-то своё, смешивая самые разные вина, соки, ликеры – гостям это нравилось.
Импозантный господин наконец представился: «Роман Викторович!» Оказалось, что он заместитель директора «Какао», и ему, мол, льстит, что в их заведение заглядывают такие знатоки, и он был бы рад, если бы если бы Андрей высказал свои замечания по кулинарии – это, мол, нужно знать, потому что кафе молодое, только начинает работать, но престиж у него должен быть высоким, – и всё такое в том же духе. Но, мельком глянув на прейскурант, Андрей вежливо отказался оценить искусство поваров:
– Лишнюю тысчонку-другую в следующий раз прихвачу, – пообещал он, смеясь. – Сейчас не при деньгах, так сказать.
Выяснив, что Андрей временно безработный и узнав, что он работал в «Ивушке», господин простецки присвистнул:
– Как же, как же! Терияки! Боже, кто ж не знает ваш изумительный терияки! Ни за что не поверю, что у вас нет работы.
Андрей решил схитрить и сказал, что вообще-то предложения есть, но они его не устраивают. Потому и находится, так сказать, в свободном полёте. На что тут же последовал ответ, что свобода – это самое сладкое слово на свете, но оно вдвойне слаще, если подкреплено материальной независимостью. Андрей, в свою очередь, поинтересовался, во сколько оценят его приземление на кухне «Какао», и, услышав ответ, даже сначала не поверил ушам: предложенная сумма намного превышала ту, на которую он рассчитывал.
– Но это, впрочем, не предел, – поспешно сказал заместитель директора, на свой лад истолковавший молчание Андрея. – Всё будет зависеть от вас. А мы ценим хороших, умелых профессионалов.
– Ну вот, – замялся Андрей, – зашёл, называется, выпить чего-нибудь…
– А что? Давайте вместе выпьем! – подхватился господин. – Дмитрий, налей-ка нам шампанского, да нет же, не сладкого, а сухого! Отметим этот день!
Они выпили, и Андрей пообещал придти завтра для оформления на работу. Это было для него так неожиданно, что он даже подумал, что всё похоже на какую-то странную игру. Ну, думал ли он, что его примут в такое шикарное заведение? А что, если у него тут не получится? А вдруг этот господин пошутил, и обещанной зарплаты ему не видать как своих ушей? Да и врага сразу нажил себе – Дмитрий наверняка будет козни строить, не в силах забыть сегодняшнее унижение. Но, с другой стороны, деньги у Андрея уже кончались, и хочешь – не хочешь, а нужно было устраиваться хоть на какую-то работу, и «Какао» – это всё-таки неплохой вариант, очень даже неплохой: на кашках да салатиках квалификацию тут не потеряешь, наоборот, судя по разговору с Романом Викторовичем, в заведении ценится умение готовить оригинальные, экзотические блюда – значит, будет интересно что-то искать, выдумывать, пробовать.
Из «Какао» Андрей вышел приободрённым. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, и в небе над Амуром просвечивали лишь слабые, бледно-розовые отблески, потянуло сырой свежестью, и на клумбах сильнее запахла резеда.
Спускаясь по лестнице на бульвар, Андрей боковым зрением уловил какое-то легкое, смутное движение в кустах: те из них, что примыкали к бетонным боковинам лестницы, были коротко подстрижены, открывая вид на живописную куртину из березок и широких, лохматых вязов. Высокую, выше пояса полынь и разлапистую лебеду лениво покачивал ветерок. Но это было не то движение, которое привлекло внимание Андрея. Он чувствовал, что в зарослях вяза кто-то есть: ветви шевелились, слышался легкий треск. Вдруг одна из ветвей нагнулась, и Андрей увидел морду лося. Это точно был лось, большой, красивый, с короной рогов – прямо-таки картинка из учебника зоологии.
Животное жевало пучок сорванной листвы и смотрело на Андрея влажными темными глазами, в его зрачках мерцали золотистые искорки. Лось был совершенно спокоен, но зато Андрею стало не по себе: когда сохатый повернулся боком, то он увидел, что на нём проступает что-то вроде той спирали, которую в Сакачи-Аляне экскурсоводша назвала космическим символом.
Лось будто бы специально демонстрировал Андрею этот рисунок на своем боку. Он стоял неподвижно как памятник, и даже жевать перестал.
Спираль на боку животного вдруг засветилась слабым желтым цветом, отчего рисунок постепенно прояснялся чётче, грубее, и чем ярче становился свет, тем рельефнее делалась спираль: она будто ожила, запульсировала, и в глубине её Андрей увидел другие спиральки – им не было числа, и каждая тоже светилась, мерцала. Это походило на свечение жуков-светляков, но в отличие от их мертвенно-бледных огоньков это мерцание было живым, горячим.
Лось наконец пошевелился, и свечение, вспыхнув, прекратилось. Животное потянулось к соседней ветке, ухватило её мягкими губами и принялось обгладывать кору. Спираль с его бока пропала, и сколько Андрей ни вглядывался, так больше и не обнаружил её.
По лестнице спускалась весёлая, смеющаяся пара. Лось, услышав голоса людей, ломанулся вглубь куртины, ветви за ним сомкнулись: вот он был – и нету.
Для одного дня событий в самом деле было слишком много. Андрей чувствовал себя усталым, разбитым, и к тому же невыносимо разболелась голова. Хотелось одного – лечь на диван, закрыть глаза и провалиться в темную глубину сна.
Он так и сделал. Но прежде чем лечь спать, на всякий случай, подтрунивая над собой, положил рядом на полу тот самый шаманский пояс. Если снова ему привидится какая-нибудь анчутка, то он уже знает, чем её отпугнуть.
4
Андрей забрался на сопку, на вершине которой стоял приземистый раскидистый дуб. Он напоминал шатёр, с одной стороны малость помятый: корявые ветви согнуты, листьев на них меньше – это из-за северного ветра: особенно сильно он дул тут зимой, и тогда от стужи лопалась кора дуба, но само дерево ни за что не хотело пригнуться в поклоне перед сиверко, и ветер от злости обламывал ему ветви. В густой короткой траве пылали звездочки красных саран, соблазнительно манили золотым блеском лютики, и, казалось, вот-вот забьют язычки тяжелых бронзовых колокольчиков никогда прежде не виданных Андреем вьюнков: они опутывали таволгу, белоснежные кисти которой источали медвяное, приторно-сладкое благоухание.
Он сел под дуб и глубоко, с наслаждением вдохнул воздух, пропитанный зноем и одуряющим ароматом трав и цветов. Отсюда, с вершины сопки, хорошо был виден берег реки: широкая отмель, вяло поблескивающая серебром волн, вдоль неё – песок вперемежку с разноцветной галькой, кое-где лежат тёмные валуны с проплешинами седого лишайника. Песчаная полоса была границей между рекой и рощей, в глубине которой виднелась странная полянка: бугристая, темно-серая, без единой травинки, она наверняка была сплошной базальтовой плитой, вынесенной каким-то природным катаклизмом наверх. Подтверждением этой версии служили вывороченные из земли огромные камни, в трещинах некоторых из них росли хилые деревца и кустилась трава.
На каменной поляне высилось сооружение из трёх базальтовых плит в форме буквы «П», причём нижние плиты были наклонены к центру, верхняя лежала на них идеально ровно, прямо посередине её был установлен столбик из камня. Андрей знал, что тень от этого столбика вслед за солнцем двигалась по кругу, аккуратно выложенному из черных и белых камушков – так люди, именовавшие себя Посредниками, следили за ходом времени. По каким-то, только им одним ведомым правилам, они точно знали, когда злой черный ворон снова поглотит солнце – и наступит мрак, завоют собаки и притихнут птицы, и они же ведали, долго ли, коротко ли это продлится. Посредники были в курсе, когда луна станет круглолицей – по ней они гадали о предстоящих дождях, начале хода кеты, разливах реки, и даже могли предсказать пришествие страшных духов, напускавших на людей мор и болезни. Однако незримые сеоны боялись Посредников, потому что те знали, как их увидеть и сразить своими меткими стрелами.
Напротив П-образной постройки находился камень с плоской макушкой в виде чаши, в ней горел костер. Белёсый дым от него ветер относил в сторону громадных валунов, которые стояли в ряд как хорошо обученные воины. На этих камнях были выбиты изображения духов, священных животных и какие-то таинственные знаки, значение которых знали только Посредники.
Самих Посредников Андрей ни разу не встречал. Люди с восторгом, граничащим с ужасом, рассказывали о них всякие небылицы: якобы они видят человека насквозь, для них не существует никаких преград, и они так же легко, как в собственные жилища, входят в другие, незнаемые миры, где живут разнообразные духи и души предков. Андрей и верил, и не верил этим рассказам. Его тянуло к запретному святилищу, но он не смел нарушить табу и войти на его территорию. Однако отсюда, с вершины сопки, можно было безнаказанно наблюдать за тем, что там происходит.
Прислонившись спиной к стволу дуба, он глядел вниз и не сразу заметил, как сзади к нему приблизилась высокая пожилая женщина. Она была не одна: в кустах лещины притаились миловидные девушки – прыская и зажимая рты ладошками, они пристально разглядывали молодого человека. Старуха, оглянувшись на них, сурово погрозила пальцем, и девицы враз присмирели, прикрывшись рукавами халатов. Они с любопытством наблюдали, как их предводительница встала за спиной Андрея, и тот, почувствовав, что не один, оглянулся.
– Ищешь буни18? – спросила старуха.
От неё несло холодом, будто старуха только что пришла с мороза, и в голосе было что-то зловещее – Андрей отодвинулся от неё, вскочил, и в этот момент земля под ним задрожала, пошла трещинами и он, боясь в них провалиться, отпрыгнул в сторону, но неудачно: попал в яму. Она была глубокой, и Андрей, ободрав руки и ноги о каменистые стенки, упал на самое дно, в склизкую сырость. Его окружала мгла, и, взглянув наверх, он увидел сияющий круг дыры, которую вдруг закрыла голова старухи. Она, оскалившись в хищной ухмылке, что-то прокричала ему, но слышно было плохо, Андрей лишь разобрал:
–… возникнешь… заново…
Старуха забросала дыру ветками деревьев, травой, и в яме наступила кромешная тьма. Андрей встал и, цепляясь за острые выступы, попытался подняться наверх, но все его попытки оказались тщетными: он оскальзывался и падал вниз. Выбившись из сил, он принялся кричать, но скоро понял, что навряд ли его кто-то услышит.
Тьма стояла кромешная – абсолютная чернота: Андрей чувствовал себя мухой, попавшей в тушь. Однако мало-помалу глаза привыкли к мраку и он начал разжижаться, сереть. Под ногами хлюпала холодная грязь, откуда-то сбоку тянуло сыростью и застоявшейся плесенью. Этому обстоятельству Андрей обрадовался: значит, где-то есть пролом, через который проходит воздух.
Он принюхался и, поймав слабый поток прелого воздуха, двинулся в его сторону и вскоре наткнулся рукой на мягкий глиняный пласт, подавшийся под нажимом назад. Андрей надавил сильнее – и рука вдруг резко вошла внутрь. Он пошевелил ею – вокруг ничего не было, пятерня свободно болталась в тёплом, влажном воздухе. Тогда Андрей надавил плечом на глиняный пласт, и он повалился внутрь, увлекая парня за собой.
Андрей падал и падал, как ему показалось – бесконечно. Тьма сменялась ярким светом, холод – невероятной жарой, страх – надеждой, его то обдавало пламенем, то бросало в ледяную купель, он взмывал куда-то вверх, в губительные ослепительные выси, и так же валился в мрак и зловонную мерзость, его мотало, болтало, несло, и сколько это продолжалось – минуту или вечность, Андрей так и не понял: время для него перестало существовать. Он слышал сдавленные стоны, тихий смех, шепоты, встревоженные крики птиц, и что-то липкое, похожее на паутину, касалось его лица, но не успевал он её смахнуть, как ласковое, прохладное дуновенье освежало кожу, чтобы через минуту испепелить нестерпимым жаром. Он звал на помощь, но никто не откликался, разве что усиливался этот зловещий шепот и кто-то испуганно вскрикивал, но тут же стихал.
Над его головой пронесся снежный вихрь – ледяной, промозглый ветер подхватил его и втянул в холодное месиво дождя и снега. Рот забило колючими льдинками, снежная каша залепила веки, и Андрей, незрячий и потерявший всякое чувство ориентации, очумело крутился в студеной сизой туче. Он не видел, как рядом с ним вдруг появился огромный орел. Его мощные крылья рассекали холодный морок и снежное месиво. Птица ударила Андрея крючковатым клювом и с торжествующим клёкотом схватила его железными когтями.
Орёл взмыл вверх, и вскоре мрак расступился – впереди ослепительно сиял круг света, в который птица и влетела. Ледяная корка на лице Андрея растаяла и, проморгавшись, он поглядел вниз: под ним были горы, среди которых стремительно неслись чёрные воды бурной реки. Белоснежные облака, странно мерцающие алмазным блеском, накрывали шапкой высокий утёс. Орёл завис над ним, грозно заклекотал и разжал когти – Андрей вывалился из них и, закрыв от ужаса глаза, стал стремительно падать вниз. Он лишь молил Бога, чтобы его смерть была мгновенной.
Однако приземлился он на удивление мягко. Андрей изумленно перевел дыхание и осмотрелся. Он лежал на круглой и ровной, будто сковородка, каменистой площадке. Ни единого деревца, ни травинки. Над ним нависало хмурое небо, и облака, до того мерцавшие алмазами, были мрачными и холодными. Внизу под утёсом разъяренно ревели бурные, в клочковатой жёлтой пене, огромные валы: они налетали, как стая шакалов, на камни и вдребезги разбивались о них. Дул сильный ветер, Андрей даже ухватился за валун, чтобы его не снесло вихрем со скалы.
В тоске он взирал на безжизненное пространство вокруг себя. Выбраться отсюда, казалось, не было никакой возможности: утёс отвесный, без единого выступа, с одного края – бурная река, с другого – глубокое ущелье.
– О, Боже! – выдохнул Андрей.
Он не верил в Бога, но ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы некто добрый и всемогущий ласково протянул сильную длань и перенёс его через эту реку – там, за ней, как ему казалось, находился привычный мир. Но вместо этого он вдруг увидел громадное чудовище, которое, казалось, материализовалось прямо из воздуха. Его туловище было человечьим – гигантское, ничем не прикрытое, бесстыдное, оно вызывало омерзение и ужас, но ещё страшнее была голова – медвежья, со страшными желтыми клыками и горящими глазами. Великан держал в лапах топор.
– Ты пришел? – прорычало чудовище, оскалив пасть. – Ты готов отдать мне свою плоть?
Андрей вскрикнул, но не смог произнести даже слова: внезапный спазм сжал горло и он, как в жутком сне, потерял дар речи, лишь невнятное клокотанье вырывалось из груди.
– Старуха сказала, что ты готов, – чудовище подняло топор. – Она отправила тебя сюда. Старуха знает, что делает.
Андрей в ужасе попятился от чудовища, но оно схватило его, приподняло и бросило наземь.
– Я разрублю твоё тело на куски, – великан плотоядно облизнулся, и Андрей ощутил его смрадное дыхание. – Выну из тебя каждую косточку, раздроблю её и брошу в огонь. Но сначала отрублю тебе голову!
Читать бесплатно другие книги:
