Пожиратели таланта. Серебряная пуля в сердце (сборник) Данилова Анна

12

Ранним утром они собрались у Лизы в кабинете. Денис, нисколько не смущаясь своими новыми обязанностями, приготовил кофе, принес и расставил чашки перед Мирошкиным, Лизой и Глафирой. Сейчас, когда Лиза уже была в курсе их с Глашей вечерних ресторанных приключений и, главное, оценила их инициативу по достоинству, гордость его так и распирала.

– Ну что ж, давайте работать, – загадочно улыбнулась Мирошкину Лиза.

– Лиза, у тебя глаза блестят так, словно ты уже нашла убийцу Гороховой, – сказал Сергей.

– Денис отвез важного свидетеля, бармена из ресторана «Милан», в прокуратуру, где он попытается составить фоторобот убийцы.

– И кто же он такой?

– Человек, с которым Люба была в ресторане гостиницы «Милан» в день своей смерти. Бармен, Никита, хорошо его запомнил. Они вместе вышли из ресторана, и больше Любу уже никто не видел.

– Отлично. У меня тоже есть кое-что. Значит, так. В крови жертвы обнаружен алкоголь, много алкоголя. Два с половиной промилле!

– Ба, да это же почти целая бутылка водки! – воскликнула потрясенная Лиза. Ей было неприятно услышать такое о «своей» поэтессе.

– Возможно, она просто напилась, понимаешь? Мы же не знаем, как и чем она жила последние дни, что ее мучило? Вот и пришла девушка в ресторан специально для того, чтобы расслабиться… – предположил Мирошкин.

– Она пришла туда не просто так, – сказала Глафира. – У нее была назначена встреча с Северцевым. Во всяком случае, она сказала об этом официанту Толику. Однако Владимир Александрович не пришел, Люба заскучала, ей явно требовалась компания, и тогда она сама окликнула своего старого знакомого… Денис, расскажи, как все было.

Денис охотно пересказал им свой разговор с барменом Никитой.

– Вы хорошо поработали! – сказал Мирошкин. – Вернемся к результатам экспертизы. Наша поэтесса была не совсем здорова, у нее была начальная стадия цирроза, больной желудок… Есть и еще кое-что, что вас, возможно, удивит. Вы вот тут говорили, что ее постоянно окружали мужчины, что она была, по сути, центром мужской компании, люди ночевали у нее дома. Однако спросите Геру: нарушение девственности произошло незадолго до ее смерти…

– Ты хочешь сказать, что ее изнасиловли?

– Нет, я этого не говорил. Возможно, это был обыкновенный половой контакт, но – первый в ее жизни! И не в день смерти, а незадолго до этого. В день смерти она ни с кем в половой контакт не вступала.

– Так вот почему она решила напиться! – предположила Глафира. – Решила отметить это событие… Сколько ей было лет?

– Полных двадцать девять, – ответил Мирошкин, заглянув в документы.

– Да уж, по нынешним временам она «продержалась» очень долго. Особенно если учесть ее образ жизни. Уверена, что никто из всех тех, с кем она общалась, не был посвящен в ее тайну…

– …и все считали Северцева ее любовником! – заметил Денис.

– А может, ее первым мужчиной как раз и стал Северцев?!

– Возможно, и он, – сказала Лиза. – Ты же помнишь, она недавно вернулась из Парижа, а весь этот конкурс был организован и проплачен именно им.

– Хочешь сказать, что ее меценат потребовал расплаты за все хорошее, что он для нее сделал?

– Почему бы и нет? Хорошо, что у нас еще, Сережа?

– Ну, как мы и предполагали в самом начале, смерть жертвы наступила от травм головы, несовместимых с жизнью. По голове ее били половинкой кирпича, его нашли рядом с трупом, на ней имеются следы крови, по групповой принадлежности совпадающей с кровью Гороховой, а прочие удары убийца наносил кулаками. На момент смерти желудок ее был практически пуст.

– Что и подтверждается, кстати, барменом, – сказал Денис. – Она ничего, кроме выпивки, в день, вернее, в вечер своей смерти не заказывала.

– За сутки до смерти – примерно – она ела зеленый виноград и персики, – продолжил Сергей.

– Возможно, этим виноградом ее и угощал тот самый мужчина, который… – вздохнула Лиза.

– Северцев? – одновременно произнесли Глафира и Денис.

– Веревка, которой ее привязали к стулу, была старой, хлопчатобумажной, грязной… – продолжил Мирошкин. – Предполагаю, что веревка валялась в багажнике машины, на которой ее привезли на Аткарскую, к дому, где имеется подвал.

– То есть веревку никто заранее не покупал, – принялась развивать свою мысль Лиза, – иначе она была бы новой… Хотя, это, конечно, тоже не факт. Но пока что вырисовывается следующая картина. Мужчина, он же водитель автомобиля, на котором он привез Любу… Постойте, а с чего это я решила, что он приехал туда на своей машине? А вдруг это было такси?! Денис, срочно звони бармену Никите и попытайся узнать от него, на чем эта парочка уехала из ресторана! Если нужно, пусть он свяжется со швейцаром или охранником, гардеробщиком, может, кто-то их видел?

Денис тотчас позвонил Никите, и через несколько минут бармен перезвонил ему. По лицу Дениса стало ясно, что цель достигнута.

– Значит, так, – сказал он, возбужденно и радостно. – Есть свидетели, которые могут подтвердить, что Горохова уехала вместе со своим приятелем на такси! Больше того: они знают и самого таксиста, он частенько дежурит возле ресторана, его зовут Юра. Думаю, найти его будет легко.

– Отличная работа, Денис, – подмигнул ему Мирошкин, которому Денис и был обязан тем, что тот познакомил его с Лизой.

– Вот и займись этим таксистом, – сказала Лиза. – Бери машину и поезжай.

Денис тотчас бросился выполнять поручение.

– Хороший парень, а? – сказал Мирошкин. – Не зря я его заприметил.

– Хороший-то он хороший, – сказала Лиза, – да только трудно ему будет с нами, юристами! Он еще совсем неиспорченный, принципиальный, смотрит на этот мир чистым, незамутненным взглядом. Так не хочется, чтобы он превратился в циника, как мы с Глашей, к примеру! Ладно. Мы отвлеклись от веревки. Значит, машина не принадлежала тому мужику. И веревку соответственно не взяли, как мы ранее предполагали, из багажника машины. Но трудно себе представить, чтобы он заявился в ресторан с мотком грязной веревки в кармане! К тому же не факт, что он знал, что там будет Люба. Он мог встретить ее там случайно.

– Бармен сказал, что она сама окликнула его. А если бы не окликнула? Или, к примеру, если бы Северцев пришел?

– Вот чует мое сердце, что это убийство не было запланированным, – сказал Мирошкин.

– Думаешь, на месте Любы могла оказаться другая женщина?

– Не знаю. Но история в самом деле странная!

– Что с отпечатками на кирпиче? А следы в подвале? Кому они принадлежат?

– Отпечатки сняли, пробили по базе – у нас этот человек нигде не засветился. Следы обуви также имеются, да только с чем их сравнивать?

– Ну вот, составит Никита фоторобот, найдем мы этого ресторанного приятеля Любы, тогда и будет с чем, вернее с кем, сравнивать.

– Уверен, что этот гад уже смылся из города.

– Возможно. А что с Тайлером? Что-нибудь удалось выяснить?

– Да. Ну, во-первых, никакой официальной информации об ограблении его перевозчика ни в прокуратуре, ни в полиции нет.

– Так я и предполагала.

– О самом Тайлере тоже ничего не удалось выяснить. Разве что один человек намекнул мне, что из-за него пришлось уволиться одному моему хорошему знакомому – Лене Тарасову.

– Лене? Да я его отлично знаю! Он что, уволился?

– Мне сказали, что вроде бы он занимался Тайлером, все пытался кому-то что-то доказать…

– Что именно?

– Лиза, не гони!

– Так что с Леней-то?

– Говорю же – имя Тайлера всплыло, когда Леня распутывал одно дело, связанное с производством синтетических наркотиков. И как только он нащупал, как ему казалось, след и тот привел его к Тайлеру, так Лене сразу же, просто моментально, поручили вести другое дело, в котором ему отводилась роль подсадной утки. Словом, кто-то очень постарался, чтобы у самого Лени в кармане оказался героин. Ну а дальше – сама понимаешь…

– На него не стали заводить дело с условием, что он уволится? Сережа, когда это закончится?! И какая грубая работа! Да сейчас любой молодой опер или помощник следователя, даже сразу после студенческой скамьи, вроде нашего Дениса, догадается, что дело против Лени Тарасова сфабриковано и что Тайлер – центральная фигура в рамках местного наркопроизводства. А если этот принципиальный и «зеленый» человек копнет поглубже, он выяснит, что нити тянутся на самый верх. И тогда жди беды! Знаешь, когда начинаешь думать об этом, лишний раз перекрестишься: хорошо, что такого чистого парня, как Денис, я взяла к себе под крыло.

– Да, это верно. Денис, как и Леня, пошел бы до конца, да только ему досталось бы по полной программе. Если Лене удалось избежать самого страшного, то…

– Ладно, Сережа, давай вернется к нашему делу. Значит, Тайлер по уши в дерьме. И его жена, понимая это (вот что значит женская интуиция!), обращается за помощью ко мне, предупредив, что я должна обо всем этом молчать. Причем, не догадываясь, конечно, что в это же самое время Тайлер обратился за помощью к моему мужу…

– К Гурьеву?! Ничего себе! – воскликнул Мирошкин. – Да у вас, как я посмотрю, семейный бизнес поставлен на широкую ногу!

– Нет-нет, я – пас. Я не буду заниматься делом Тайлера. Это слишком опасно! Ирина просила меня узнать лишь одно: заявил ли об ограблении ее муж в полицию или нет? Вот я ей и отвечу: мол, нет, не заявил.

– Лиза, ты такая наивная! – всплеснула руками Глафира.

– Вот и я тоже хотел сказать… – поддержал ее Сергей. – Неужели ты думаешь, что она на самом деле хотела выяснить у тебя, не обращался ли ее муж в официальные органы, и все? Да чушь это полная! Думаю, она навела о тебе справки, выяснила, кто ты и чем занимаешься, и теперь спит и видит, как ты найдешь этих двух гаишников, укравших у ее мужа миллион евро!

– Вы действительно считаете, что я полная дура и ничего не понимаю? – Лиза выглядела окончательно расстроенной. Разговор с мужем не прошел для нее даром. – Нет-нет, пусть уж этим занимается Гурьев, он же у нас профессионал, а я – так… И, пожалуйста, если вы меня хотя бы немного уважаете, давайте прекратим разговор на эту тему! Кажется, мы собирались поехать на квартиру Гороховой?

Квартира Любы Гороховой располагалась на первом этаже двухэтажного старого особняка, стоявшего на тихой, недлинной, ловко затесавшейся среди основных центральных транспортных артерий города улице Пушкина. Эта улица всегда была темной из-за густо посаженных еще в начале прошлого века лип и кленов, и большая часть ее жителей уже давно продала свои дома под офисы. Люди эти переехали в более современные, хотя и расположенные дальше от центра благоустроенные квартиры.

Многие дома были отреставрированы новыми владельцами и напоминали своими нежными бледно-зелеными и желтыми расцветками бисквитные торты.

Дома эти в некоторых местах соединялись низкими темными арками, внутри которых и находились обитые – как правило, дерматином – двери. Такая же мрачная и тяжелая с виду дверь с табличкой под номером три вела в квартиру Любы.

Лиза достала ключ и вдруг обратилась к Глаше и Сергею:

– Послушайте! А вы не заметили ничего особенного? Смотрите, – она выглянула из арки на улицу, – вокруг Любиного дома все выкупили, отремонтировали… А что, если ее убили именно из-за этой квартиры? Приставили к горлу нож там, в подвале, и заставили ее подписать бумаги, ну, то есть собирались отнять у нее эту квартиру под офис? Знаете же такие истории.

– Да ей бы и угроз хватило, – заметила Глафира. – Тебе же ее мать сама говорила, что Люба боялась боли. Стоило ее пару раз ударить по лицу, и она бы все на свете бумаги подписала.

– Да? Ну, ладно. Вы же понимаете, версий-то может быть много. И эта – лишь одна из них.

Лиза открыла дверь, и они вошли в квартиру.

Маленькая прихожая, одновременно бывшая и кухней, заканчивалась деревянной, выкрашенной в белый цвет застекленной дверью, ведущей в гостиную.

– Послушайте, тут такая вонь стоит! – сказала Глафира. – Чувствуется, что здесь жил курящий человек. Все пропитано застарелым запахом табака. Смотрите, полная раковина грязной посуды. Пепельница, из которой забыли вытряхнуть окурки.

– Да уж, – Лиза, морщась, осматривала кухню.

– Стоп! – вдруг остановил их своим возгласом Мирошкин, замерев на пороге. – Ну ничего себе! Лиза, у нас труп.

Решив, что ничего страшного не произойдет, если они все-таки войдут в комнату, он позволил женщинам пройти дальше.

Большая комната с прокуренными насквозь стенами и потолком, в углу – белая, обложенная белой плиткой газовая печка. На окнах – некогда белые, а сейчас – кремового, грязного цвета занавески. В центре комнаты – круглый стол, покрытый толстой гобеленовой скатертью, на нем – гязная посуда с остатками пиршества. Вот откуда пованивало прокисшими салатами и протухшей рыбой. Не менее отвратительный и ядовитый, очень характерный дух исходил и от распростертого на полу, на вытертом красном шерстяном ковре, трупа мужчины в сером костюме. Он лежал лицом вниз. Седая шевелюра выдавала его солидный возраст.

– Неужели Северцев?! – проговорила Лиза. – Я хоть никогда и не видела его, но сразу почему-то подумала, что это он.

– Ни крови, ни иных следов убийства… Я имею в виду – он не застрелен, не зарезан, крови-то нигде не видно.

Глафира обошла труп, нагнулась, заглянула в лицо покойнику.

– У него на губах что-то… Может, рвота…

– Вот что, дорогие мои, я должен срочно позвонить и вызывать наших. Вот вам и Люба Горохова! Значит, пока она поджидала своего друга-мецената в ресторане, он в это самое время находился у нее дома?

– Судя по количеству тарелок, за столом пировало пятеро человек. Все пили-ели… Водка была дорогая, хорошая, вино французское, да и закуска тоже солидная. Я обратила внимание еще там, в кухне, на упаковки и коробки из-под рыбных и мясных консервов. Плюс дорогой балык, ветчина, сыр. Даже копченый угорь! Смотрите, вот, несколько кусков осталось. Икра! – перечисляла Лиза.

Глафира прошлась по комнате, остановилась возле письменного стола, на котором, помимо механической машинки «Robotron», высились кипы пухлых папок, стопки бумаги с печатным текстом, какие-то блокноты, записные книжки и разнокалиберные, в большинстве своем самиздатовские, поэтические сборники. Среди всего этого богатства она заметила и пузырек замазки, «штриха», точно такого же, какой обнаружили на месте убийства Гороховой.

– Здесь еще дверь, – сказала Лиза, обойдя стол и толкая дверь, ведущую, судя по всему, в спальню хозяйки.

Распахнув ее, она замерла на пороге. Толстые красные занавески едва пропускали утреннее солнце, окрасившее все предметы в комнате в кроваво-вишневые тона. В том числе и широкую неприбранную кровать с ночной сорочкой на подушке, и лежавшего рядом с кроватью на ковре мужчину в джинсах и белом (но казавшемся розовым) свитере.

– Сережа, иди сюда, здесь еще один труп!

13

Все получилось. Ее план сработал. И в это просто не верилось! Она чувствовала себя по-настоящему победителем. И эту победу она одержала над собой, вот что было ценно!

Получается, что известная формула жизни, следовать которой она не имела возможности до определенного момента, на самом деле меняет человека, делает его сильнее, смелее и развязывает ему руки.

В тот момент, когда там, в ресторане, Игорь Абросимов спросил ее – и не из праздного любопытства, – не больна ли она, он увидел в ее поведении отчаяние смертельно больного человека. Как будто она перед смертью, зная, что скоро ее не станет, решила попробовать счастье на вкус.

Да, она была счастлива – безмерно – и старалась не думать о том, что может последовать потом, когда все откроется. Как отреагирует он на ее признание в том, что она совершила? Поймет ли ее? Останется ли с ней или, разочаровавшись в ней, уйдет, даже не оглянувшись?

Первое ее утро на работе в качестве его тайной жены было незабываемым. У нее все получалось, появилась неслыханная работоспособность, а энергию просто некуда было девать! Словно ее организм обогатился еще одной кровеносной системой, и теперь новая живая кровь разливалась в ней, придавая новые силы.

Да и внешне она сильно изменилась, об этом не преминули сказать ей в форме туманных и довольно-таки скупых комплиментов ее коллеги по работе. Все случилось как в сказке, как будто ей волшебным образом изменили внешность, сделали ее настоящей красавицей.

И все же самым приятным в этом новом для нее качестве были мечты о проведенном вместе с Игорем вечере. Об их совместном ужине, о том простом человеческом общении, которого ей так не хватало всю жизнь. О мужчине, которого она любила без памяти и который отвечал ей взаимностью!

Однако в ее жизни появилось и еще кое-что, о чем она не имела права забывать. И, пока еще смутно представляя себе, как она проявит себя в новой роли, буквально через неделю после случившегося Валентина, накупив игрушек и сладостей, отправилась по известному ей адресу – в дом малютки. Встретилась с директором в ее уютном, зеленом от растений кабинете и сказала, что хотела бы удочерить девочку трех лет.

Она точно знала, что Ларочка находится здесь, вот только выдать себя побоялась. Решила, что встретится со всеми девочками этого возраста, и счастье, если среди них окажется та самая, которая ее интересует.

Директор, Людмила Сергеевна, сказала, что было бы неплохо, конечно, подготовить девочек, но потом, что-то решив про себя, заявила: может, даже и хорошо, что так получилось и Валентина пришла неожиданно, без предупреждения. Пока она может просто поприсутствовать в игровой комнате, посмотреть на детей. Возможно, директриса, увидев в посетительнице потенциальную «мамочку» (от которой можно получить и скромные комиссионные за быстро и успешно провернутое дело), отложила на потом важный разговор о самой сути происходящего: зачем этой даме нужен ребенок?

Игровая комната, устланная большим цветным ковром и заставленная по периметру низкими, выкрашенными в веселый желтый цвет стеллажами, была наполнена звуками голосов. Три огромных окна, пропускавшие много солнца, создавали иллюзию прозрачной стены комнаты, за которой в свете погожего денька расцветали пышные розовые и темно-бордовые пионы на газонах.

Маленькие дети, чей возраст Валентина в силу отсутствия жизненного опыта не могла определить, играли в большие цветные кубики, сооружая из них неправильной формы шаткие башни, и тут же, с видом самоубийц-сомнамбул, разрушали их; мальчики в одинаковых беленьких футболках и синих шортиках «ездили» на маленьких машинах, самостоятельно и самозабвенно подражая реву моторов; девочки в летних светлых платьицах тискали в пухлых ручках растрепанных кукол разных мастей, плюшевых мишек и жирафов. Валентина, устроившись на стуле в самом углу, чтобы не отвлекать детей, наблюдая за этими маленькими человечками, думала: какое счастье – они пока что не осознали, что их родители, по разным причинам, искорежили их молодые судьбы. И радость от игры, их улыбки и смех, выглядевшие со стороны настоящим детским счастьем, они на самом деле испытывают по инерции, от природы, но никак не осмысленно, как это бывает в настоящих семьях, где дети купаются в любви, заботе и нежности родителей.

Через какое-то время, прогнав ее воспоминания и помешав ее спокойному созерцанию детей, появилась Людмила Сергеевна. Показывая взглядом на ту или другую девочку, она шептала на ухо Валентине меткие и, в общем-то, вполне обнадеживающие характеристики. Это говорило о том, что эта женщина по-настоящему любит детей и успевает ко многим привязываться лично, по-женски, по-матерински, а потому желает им только добра. Так, во всяком случае, Валентине хотелось думать.

Назывались имена девочек и, автоматом, их фамилии. Сашенька Кравченко, Любочка Ванеева, Светочка Губина…

Когда Валентина услышала долгожданное – Ларочка Желткова, она вздрогнула, словно придумала эту девочку, а оказалось, что она существует в реальности.

Очень худенький ребенок, с коротко стриженными белыми волосиками и большими умными голубыми глазами. Она была похожа на неразвитый бутон маленькой женщины.

– Какая хорошенькая, – прошептала Валентина, теперь уже с совершенно новым чувством рассматривая Ларочку. На ней было белое, в синюю крапинку платье, под которым угадывалось тоненькое белое тельце. – А можно с ней поговорить?

– Конечно, поговорите. Девочка развитая, смышленая. Правда, есть вероятность, что ее захочет удочерить ее тетя.

– Что?! Как это?!

– Ларочка у нас недавно осиротела, – Людмила Сергеевна погладила девочку по голове. – Иди, Ларочка, к детям, поиграй… Так вот. Ее мать, молодая еще женщина, которая воспитывала ее одна, без мужа, не так давно попала в аварию и погибла. Девочка поступила к нам прямо из пятидневки, куда мать устроила дочь, поскольку она работала. Мы все это время ждали, когда же объявятся родственники.

Директриса перешла на доверительный шепот. Она села так близко к Валентине, что та почувствовала горьковатый запах ее духов и немолодого уже тела с кислинкой пота.

– Совсем молодая еще особа, Катя, к тому же нельзя сказать, что она прямо-таки горит желанием удочерить племянницу. Она честно и откровенно рассказала мне о том, как неожиданно стала наследницей квартиры покойной сестры, и теперь вроде бы родственники Ларочкиной мамы – кстати, ее звали Виктория Желткова – давят на эту Катю, взывают к ее родственным чувствам и почти что требуют, чтобы она взяла Ларочку к себе. Но я-то очень хорошо понимаю Катю: она, с одной стороны, жалеет Ларочку, все-таки племяшка, но с другой – она же не замужем, бедненькая такая, простенькая… Ей бы найти хорошего мужа, а потом уже думать о родственниках. Вы уж извините, что я так запросто разговариваю с вами, но просто мне хочется, чтобы вы поняли: в данном отдельном случае я на вашей стороне, вернее, на стороне девочки… Понятное дело, я мало знаю о вас.

– Я скоро выйду замуж. Мы с моим женихом сейчас живем в большом загородном доме, и в нем есть все, кроме детей. В случае, если мы решим взять ребенка к себе, мы без труда соберем все необходимые документы. Что же касается материальной стороны, то с этим у нас все в полном порядке!

Она и сама не знала, как эти слова, словно помимо ее воли, буквально полились из нее. Словно кто-то внутри ее, кто-то очень умный и ответственный, разозлившись на Валентину за то, что она в последнее время творила, решил вернуть ее в реальную жизнь и напомнить о том, что, помимо грандиозного счастья, внезапно обрушившегося на ее голову, существует еще и беда, в лапы которой попала и эта маленькая девочка, с которой она, Валентина, теперь связана какими-то невидимыми нитями. И это при том, что никакой конкретной вины на самом деле у нее перед этой девочкой нет! И этот ее визит в дом малютки – лишь желание увидеть девочку и понять, что она реально может для нее сделать.

Удочерить Ларочку?! А что она скажет, к примеру, той же Кате, сестре Желтковой, когда возникнет вопрос, кому же действительно можно отдать девочку? Хотя зачем ей что-то говорить, объяснять… Ведь Валентина – просто одна из тех одиноких бездетных женщин, которые только и мечтают о том, чтобы в их доме звучал детский смех.

Она вдруг отчетливо представила себе выражение лица Игоря, когда она сообщит ему о своем желании удочерить девочку. Да любой на его месте подумает, что все, случившееся с ними, она организовала исключительно с целью женить его на себе, чтобы потом оформить удочерение!

Нет, она не может так рисковать. Это настоящее безумие! И она не хочет потерять этого прекрасного мужчину, доверившегося ей, ради того, чтобы помочь маленькой и совершенно чужой ей девочке. К тому же теперь, когда Валя знает о существовании сестры Виктории Желтковой, ей сам бог велел забыть дорогу в дом малютки. Все: она разобралась, что к чему, и исчезла, как исчезают многие люди, переоценившие свое желание стать родителями. Не она первая, не она последняя.

И вообще, а не пора ли ей остановиться в своих странных поступках?!

Она вышла из дома малютки мокрая как мышь. Сердце колотилось со страшной силой. Зачем она в последний момент обнадежила эту женщину, сказав, что позвонит ей, что очень скоро примет окончательное решение?! А кто ее за язык тянул, когда она пообещала Людмиле Сергеевне, что позвонит Кате и попытается объяснить ей: Ларочке, мол, будет гораздо лучше в их семье, чем если она станет обузой для тетки, которой нужно в первую очередь подумать об устройстве своей личной жизни?

В машине она первым делом достала пачку влажных салфеток и промокнула пылавшее лицо. Протерла шею, руки. И угораздило же ее приехать сюда!

Ей нужно подумать о других вещах. О собственной безопасности, во всяком случае. Любовь – это, конечно, хорошо, но ей пора уже прийти в себя и задуматься о том, чем вся эта история может для нее закончиться. В последнее время она жила, стараясь ни о чем не думать. Просто – жила, дышала, спала, целовалась, обнималась, что-то ела, смотрела телевизор, работала, сажала цветы, готовила еду, гладила мужские рубашки… И никто не знает, когда именно случится то самое, чего ей положено бояться и что страшным ураганом сметет ее такое короткое и хрупкое счастье…

Назойливая мысль, что мужчина, которого она замечала – видела в течение двух дней в бинокль, – ошивается здесь, поблизости, не случайно, беспокоила ее.

Кто он такой? Зачем он сидит на поваленном дереве напротив ее дома, в ивовых кустах, и беспрестанно курит? Лица его почти не видно. Черная бейсболка плотно надвинута на лоб. Может, он просто алкоголик, запутавшийся в жизни человек, который просто не знает, куда ему идти и что делать? Или же наводчик, следит за всей их улицей, записывая в хронологическом порядке время перемещения хозяев богатых особняков, изучая их привычки, чтобы потом передать эту информацию своим дружкам-ворам?

Она чувствовала его взгляд, выходя из машины и собираясь открыть ворота. Игорь сказал, что на днях приедет мастер, установит дистанционное управление воротами. Он вчера целый вечер выбирал по Интернету фирму, занимающуюся подобными вещами, консультировался у друзей, какие электроприводы, итальянские или немецкие, поставить, и при этом радовался как ребенок!

Почему она до сих пор не побеспокоилась об их безопасности? Почему на калитке простой механический засов, в сущности, как и на воротах? Хорошо еще, что, когда они ложатся спать, Игорь, человек серьезный и ответственный, лично проверяет, заперты ли все окна и двери. Но днем в дом может войти кто угодно. Беспрепятственно.

Она подошла к калитке, открыла ее, вошла во двор и распахнула ворота, вернулась к машине и аккуратно поставила ее в расположенный сбоку от площадки гараж. Сегодня она приехала домой раньше Игоря, значит, свою машину он оставит под навесом.

Надо было готовить ужин, торопиться, но Валентина все еще сидела в машине, в темном гараже, и в который уже раз спрашивала себя: как ей себя вести, что делать, открыться ли, довериться ли Игорю, или же наоборот: хранить свою тайну в надежде, что опасность не коснется ее и все ее переживания останутся лишь переживаниями и никакого страшного будущего не будет?

Вдруг она услышала характерный металлический, довольно-таки громкий щелчок – так открывается калитка. Она быстро вышла из машины и приблизилась к гаражным воротам, прижалась к стене и замерла.

Во двор кто-то вошел. И тоже, если судить по звукам, похоже, остановился в нерешительности.

– Эй, хозяева! – услышала она знакомый женский голос и облегченно вздохнула. Это была соседка Тоня, у которой она покупала молоко.

– Да-да, я здесь! – ответила она и вышла из своего укрытия. Предзакатное солнце своим загадочным розовым сиянием залило двор и окрестности. И даже соседка казалась розово-сиреневой, какой-то призрачной.

– Валя, я тебе что сказать-то хочу…

Женщина приблизилась к Валентине и сказала ей на ухо, словно ее могли подслушать:

– Твоим домом интересовались!

– Кто?!

– Да мужик один. Спросил меня, я как раз мимо проходила, не продается ли дом, вроде недавно он был выставлен на продажу…

– Да? И что же ты ему ответила?

– Я сказала, что дом не продается, там хозяева живут, давно уже. Я уж не стала рассказывать первому встречному, что это дом твоей подруги, что она уехала… навсегда.

– Тсс! – Валентина почувствовала, как волосы на ее голове сами собой зашевелились. – Ни слова, прошу тебя, Тоня! Это случайно не тот мужичок тебя расспрашивал, который вот уже пару дней как устроил наблюдательный пункт напротив моего дома?

– Да, он в черной бейсболке, подозрительного облика…

– Думаю, он вынюхивает, чем бы ему здесь поживиться. Надо бы все-таки нам собраться нанять охрану, как ты думаешь?

– Разговоры такие идут, председатель нашего товарищества обещал собрание по этому поводу устроить. В соседнем товариществе вон зимой два коттеджа ограбили.

– Да-да, я слышала. Конечно, надо что-то решать. Лучше уж заплатить, чтобы такие подозрительные типы тут не околачивались…

Она не успела договорить: послышался звонок. Женщины вздрогнули, калитка отворилась, и во двор вошел тот самый мужчина в черной бейсболке.

– Добрый вечер, – хмуро поздоровался он. – Вы извините меня… Но я ищу одну женщину. Она жила в этом доме. Ее звали…

– Теперь здесь живу я, – дрожащим голосом проговорила перепуганная насмерть Валентина, подходя к мужчине и пытаясь угадать, что он еще сейчас скажет. Меньше всего ей бы хотелось, чтобы их разговор услышала Тоня. – Понимаете?

– А где она?

– Уехала. Вышла замуж и уехала.

– А адреса она вам не оставила?

– Может, и оставила, да только я не имею права вам его давать. Надеюсь, это вам понятно?

– Ну, ладно… А то я все смотрю-смотрю, сначала думал, что вы – это она… Ладно, извините. Но я все равно ее найду, можете ей так и передать, если встретите.

– Я не встречу ее, она слишком далеко уехала. Всего хорошего!

Антонина, вдруг осознав, что опасность миновала и этот мужчина все-таки не вор, внезапно набросилась на него:

– А я все смотрю, ходит посторонний, все высматривает-вынюхивает! Я же еще вчера вам сказала, что здесь живут другие люди! Идите отсюда, идите, а то я полицию вызову!

Он ушел, даже не огрызнувшись, не разозлившись на слова соседки – напротив, выглядел каким-то пришибленным, расстроенным. Валентина видела, как он понурив голову двинулся вдоль дороги в сторону автобусной остановки.

Валентина, с трудом избавившись от словоохотливой и не в меру любопытной соседки, бросилась в дом. Ей надо было успеть к приходу Игоря приготовить ужин.

14

Дениса распирало от гордости за самого себя. Он ехал к Лизе с таким богатым уловом, что был уверен – теперь-то она его точно оценит и поймет: от него есть реальный толк, и будет лучше, если он это лето проведет все-таки в ее конторе, нежели разбирая бумаги в прокуратуре!

Позвонив Лизе и выяснив, где ее можно найти, он в час дня подрулил к дому Любови Гороховой. Он очень хорошо знал этот район, потому что неподалеку от этого места находилась знаменитая кондитерская «Эклер», где он тратил все свои первые заработанные у Лизы деньги, чтобы накормить мать всеми сортами пирожных. И, поскольку он знал, что Лиза в компании Мирошкина и Глафиры отправилась на улицу Пушкина примерно в девять утра, он решил: пока эксперты работают на квартире Гороховой, вся эта троица поджидает конца их работы, поедая ромовые бабы и запивая их фирменным апельсиновым чаем.

Он очень удивился, когда, подъехав по нужному адресу, увидел у дома, помимо прокурорских и полицейских машин, еще и труповозку.

Первой он заметил Глафиру. Она стояла под деревом и с кем-то разговаривала по телефону. Он подошел к ней, и она сразу же прекратила разговор.

– Глафира, что здесь произошло?! Откуда труповозка?!

– А, Денис, привет! Ты же ничего не знаешь… В квартире – два трупа. Один, предположительно, Северцев, а вот личность второго пока что неизвестна.

– Ничего себе! А где Лиза?

– Они с Мирошкиным там, внутри, работают, а я вышла, чтобы позвонить домой, узнать, как там дела. Что-то я совсем запустила свое семейство. Меня скоро оттуда выпишут.