Ангелы ада Томпсон Хантер

Много часов спустя, после благополучного решения пивного кризиса, я чувствовал себя несколько по-идиотски, понимая, что беспокоился напрасно. «Отверженные» не обратили на мои маневры никакого внимания. Подумаешь, чувак пьет их пиво… они с таким же успехом могут выпить пиво этого чувака. К концу уик-энда я пропустил через себя в три или четыре раза больше, чем взял с собой… и даже сейчас, оглядываясь назад, когда я почти год пьянствовал с Ангелами, я думаю, что у меня тогда просто поехала крыша. Но у Ангелов своя система погашения взаимных долгов. Несмотря на их преклонение перед свастикой, настоящие отношения между Ангелами близки к одному из принципов коммунизма чистой воды: «От каждого по способностям и каждому по потребностям». Продолжительность обмена и дух этого увлекательного процесса для Ангелов так же важны, как и потребляемое количество обмениваемого продукта. Чем больше они заявляют о том, что они восхищаются системой свободного предпринимательства, тем меньше они могут позволить ее прелестям распуститься в отношениях между ними самими. Действующая «ангельская» этика во многом зависит от установки: «Тот, кто имеет, тот делится». И во всем этом нет ни пустого словословия, ни догмы; просто по-другому едва ли у них что-нибудь получится.

Но на озере Бейсс, когда я мрачно наблюдал за исчезновением запасов моего пива, этот этический принцип не проявлялся, до тех пор пока Баргер не объявил сбор средств – дескать, «деньги на бочку». Хотя шериф Бакстер уехал, шестеро его помощников словно прикипели душой к нашему лагерю, и, казалось, избавиться от них было никак не возможно. Наверное, существовала какая-то договоренность… Я разговаривал с одним из них, когда Баргер вдруг подошел к нам с пачкой денег в руках.

– Шериф сказал, что точка у почты продаст нам столько пива, сколько мы захотим, – сказал он. – Как насчет того, чтобы задействовать твою машину? Если мы полезем туда со своим фургоном, то скорее всего нарвемся на неприятности.

Я не возражал, а помощник Бакстера заявил, что эта идея – зашибись!.. – и мы принялись считать деньги на капоте машины. Всего там оказалось сто двадцать долларов бумажными купюрами и долларов пятнадцать мелочью. Потом, к моему изумлению, Сонни протянул мне всю пачку и пожелал удачи. «Одна нога здесь, другая там, – проговорил он. – У всех уже в горле пересохло «.

Я пытался убедить его, что было бы лучше, если бы кто-нибудь из байкеров поехал со мной и помог грузить пиво в машину… но истинная причина моего нежелания отправляться в одиночку никоим образом не была связана с проблемой погрузки. Я знал, что все «отверженные» живут в городах, где цена шестибаночных упаковок варьируется от семидесяти девяти центов до одного доллара двадцать пять центов. Но на этот раз можно было считать, что мы находимся где угодно, – хоть в аду, хоть в раю, – но уж точно не в городе, и благодаря своему собственному весьма богатому опыту я знал, что владельцы провинциальных магазинчиков очень часто регулируют свою ценовую политику, сверяясь с «Настольной Книгой Плута-Обманщика».

Однажды, неподалеку от границы штатов Юта и Невада, я был вынужден заплатить за шестибаночную упаковку целых три доллара, и, если судьба подложит такую же подлянку в Бейсс Лейк, я бы очень хотел, чтобы свидетелем покупки стал какой-нибудь надежный человек. Конечно, сам Баргер был бы идеальной кандидатурой на эту роль. Если исходить из обычных цен на пиво в городе, суммы в сто тридцать пять долларов было бы вполне достаточно, чтобы затариться тридцатью ящиками пива… Но здесь, в Сьеррах, этих денег едва хватило бы на двадцать или, что еще хуже, на пятнадцать ящиков, выступи все продавцы против нас единым фронтом. Ангелы обычно плевать хотели на какие-то сравнения при покупке: там платят столько-то, а здесь – столько-то… И если они стояли на пороге сурового испытания и им вот-вот должны были преподать суровый урок по общественно-политическим наукам, то лично я считал – пусть плохие новости доведет до «ангельского» сознания кто-нибудь из своих. К тому же отправить одного, без копейки в кармане, писателя закупать пиво аж на сто тридцать пять долларов, было то же самое, что запустить козла в огород в качестве сторожа. Туда, где красовались грядки с капустой. Кажется, именно так Хрущев высказался о Никсоне: «Послать козла стеречь капусту».

Я высказал все это вслух по пути в город, после того как Сонни и Пит согласились отправиться со мной. « Да ты был бы вынужден вернуться, – заявил Сонни. – Надо быть законченным идиотом, чтобы смыться с нашими пивными деньгами». Пит рассмеялся. «Хо-хо, мы даже знаем, где ты живешь. А Френчи сказал, что у тебя знатная телка, прямо босс в юбке». Он брякнул это вроде бы в шутку, но я-то стреляный воробей! Я сразу отметил (про себя, разумеется), что первым делом на ум байкеру пришла идея изнасиловать мою жену, чтобы в случае чего мне отомстить…

Баргер, не изменяя своему амплуа политика, поспешил переменить тему разговора. «Я прочитал статью, которую ты о нас написал, – сказал он. – Нормальная статейка».

Та статья, о которой говорил Баргер, появилась месяц назад или чуть раньше; в ней я предавался воспоминаниям о той ночи в моей квартире, когда кто-то из Ангелов Фриско поведал мне, с глупой ухмылкой напившегося пива пьянчужки, что, если им не понравится то, что я напишу, они заявятся однажды ночью, вышибут мою дверь, плеснут бензином на пол и, естественно, бросят в лужу горящую спичку. В то время настроение у всех нас было преотличное, и я припоминаю, как показал на заряженный двухствольный дробовик на моей стене и, улыбаясь в ответ, заверил, что успею угрохать по крайней мере двоих из них до того, как они успеют свалить. Слава Богу, до насилия дело не дошло, бред остался бредом, никто ничего не поджег, никто никого не подстрелил, и я предположил, услышав слова Баргера, что либо они вообще не читали мою статью, либо смирились с ее содержанием. Тем не менее, меня насторожило, что ее упомянули – тем более, что сделал это сам Баргер, чьи взгляды автоматически становились официальной линией в политике Ангелов Ада. Я написал ту безделицу, свято веря, что больше никогда не пересекусь с «отверженными» мотоциклистами, о которых я говорил как о «неудачниках», «невежественных громилах» и «убогих хулиганах». Но я совершенно не горел желанием объяснять эти выражения, находясь в окружении двух сотен бухих outlaws в захолустном кемпинге в Сьеррах.

– А сейчас ты чем занимаешься? – спросил Баргер. – Еще чего-нибудь пишешь?

– Да, – ответил я. – Книгу.

Он пожал плечами. «Ну, нам не нужно ничего, кроме правды.* Я уже раньше говорил, что о нас много хорошего не напишешь, но я не врубаюсь, что именно дает людям право просто стряпать о нас всякую брехню… все это, блядь, говно… да неужели правда для них так уж плоха?»

*Спустя несколько месяцев они решили, что просто правды недостаточно. К правде должны прилагаться еще и деньги. Это породило определенную напряженность, переросшую в негодование, возмущение и, наконец, обернувшуюся насилием.

Мы почти подъехали к магазину Уильямса, и тут я внезапно вспомнил об инквизиторе с ежиком на голове, энергичный словарный запас которого воздвиг между нами непробиваемый языковой барьер. Мы повернули у подножья холма, и я постарался припарковать машину скромно и незаметно, насколько это вообще можно было сделать на расстоянии всего тридцати ярдов от магазина. Если верить помощнику шерифа в лагере, вопрос о продаже нам пива был улажен. Мы должны были лишь выложить бабки, загрузить пиво и уехать. Сонни изображал из себя общественного казначея. Что же касается меня, я выполнял лишь роль водителя.

Нам хватило всего пятнадцати секунд, чтобы понять, что столь живописно расписанный план на самом деле был стопроцентной туфтой и яйца выеденного не стоил. Как только мы вылезли из тачки и сделали несколько шагов по горячей земле, любители суда Линча моментально двинулись за нами. Было очень жарко и чертовски тихо, на зубах у меня противно поскрипывала пыль, висевшая плотной завесой над парковочной стоянкой. У другого крыла торгового центра остановился «воронок» округа Мадера, с двумя копами на переднем сиденье. Бычье остановилось неподалеку от машины, на дощатом настиле у дверей магазина образовалась фантастическая стена из ощетинившихся злобой человеческих тел. Судя по всему им ничего не сообщили о намечавшейся сделке. Я открыл багажник, справедливо полагая, что Сонни и Пит уже входят в помещение за пивом. Если в воздухе запахнет паленым, я смогу запрыгнуть в багажник, закрыть его за собой, потом выбить спинку заднего сиденья и убраться восвояси, когда все будет кончено.

Но Ангелы и шага не сделали в сторону магазина. Все движение остановилось, туристы старались держаться от нас на безопасном расстоянии, наблюдая с любопытством за происходящим. Действие разворачивалось в духе лучших традиций Голливуда: покров тайны срывается, идут кадры вестернов «Ровно в полдень» или «Рио Браво». Хотя все-таки без поблескивания объективов кинокамер или без фоновой музыки это было не совсем то… Повисла длинная пауза, ни звука – и тут стриженый под ежика парень сделал еще несколько шагов вперед и закричал, словно заблудился в лесу: «А ну-ка уносите свои сраные жопы отсюда подобру-поздорову! Ничего вам здесь не светит!».

Несмотря на эти вопли, я пошел к нему, думая, что смогу объяснить «ежику» факт существования соглашения о продаже нам пива. Конечно, меня трудно отнести к ярому противнику самой идеи устроить мятеж или поднять бунт, однако мне не очень-то хотелось, чтобы каша заварилась именно сейчас – когда моя замечательная машина стоит точно в центре, а я сам выступаю в роли непосредственного участника спектакля. Дело было дрянь: два Ангела Ада и писатель – против сотни деревенских урелов на пыльной улице в Сьеррах.

Ежик выслушал мои доводы и мотнул головой. «Мистер Уильямс передумал», – сказал он. И тут прямо за моей спиной раздался голос Сонни: «Ну и хуй с ним, с твоим мистером Уильямсом! Мы тоже можем передумать». Они с Питом подошли, чтобы принять участие в споре, и горе-линчеватели тотчас выдвинулись вперед, чтобы поддержать «ежика», который, правда, особо и не волновался.

«Ну-с,– подумалось мне, – вот мы и приехали». Два копа сидели в «воронке», не шелохнувшись; они вовсе не торопились развести бойцов на ринге по разным углам. Быть избитым бычьем – весьма пугающая и болезненная перспектива… Ощущение такое, словно тебя затянуло в мерзкий водоворот, и не остается ничего другого как попытаться уйти живым. Подобное случалось со мной уже дважды – в Нью-Йорке и Сан-Хуане, и не пройдет и нескольких секунд, как все произойдет вновь в Бейсс Лейк. Однако свершиться этому сомнительному удовольствию помешало подозрительно своевременное прибытие Тайни Бакстера. Толпа расступилась, давая возможность проехать его здоровой тачке с красной мигалкой на крыше.

– А я-то думал, что ты понимаешь человеческий язык… Тебе же было ясно сказано держаться подальше от города, – рявкнул он.

– Мы приехали за пивом, – миролюбиво ответил Сонни.

Бакстера аж передернуло.

– Нет, Уильямс сказал, что пиво у него заканчивается. Отправляйтесь-ка лучше на рынок на другом берегу. Вот там пива – хоть залейся.

Дважды упрашивать нас не пришлось – мы моментально тронулись с места. Повторялась история с нашим первым кемпингом: у нашего первого контакта с местными жителями по вопросу закупки пива так же были налицо все признаки заранее спланированной наебки. Бакстер мог и не отдавать себе отчета в том, что он делал, но если он знал все с самого начала, то почему бы не воздать Бакстеру хвалу за разработку столь тонкой и хитроумной стратегии? За весь уик-энд он появился всего несколько раз, но всегда в самый критический момент, и всегда у него наготове было справедливое решение. После урегулирования пивного кризиса Ангелы стали смотреть на шерифа как на тайного сочувствующего… Но, как бы там ни было, к полуночи первого дня пребывания в лагере Президенту Баргеру пришлось в полной мере прочувствовать свою личную ответственность за благополучие каждого из «отверженных» в Бейсс Лейк. Всякий раз Бакстер так умудрялся решать проблемы, что Ангелы все больше и больше чувствовали себя его должниками. Такое странное бремя тяжкой благодарности окончательно испортило праздник Баргеру. Причуды «постановления о сдерживании» и многочисленные соглашения, заключенные им с шерифом, заставляли Президента постоянно нервничать. Вынужденная бессонница, которой мучился в те дни шериф Бакстер, могла быть лишь слабым утешением для него.

Объезжая вокруг озера, мы прикидывали, что за урла встретит нас у следующего магазина.

– Те ублюдки были готовы нас измудохать, – заметил Пит.

– Точно, так бы и случилось, – пробормотал Сонни. – Этот шериф даже и не догадывается, что у него под носом может разразиться настоящая война.

Я не воспринял его замечание всерьез, но, когда выходные были уже на излете, понял, что През не шутил. Если бы Баргера избило местное бычье, то никакие отряды вооруженных ополченцев не смогли бы сдержать основные силы «отверженных», которые обрушились бы на город полчищами муравьев, жаждущих крови и мести. Нападение на Президента уже само по себе чревато пиздецом, но при данных обстоятельствах – поездки за пивом, тщательно спланированной полицией, – это могло бы стать доказательством гнуснейшей подставы и предательства. И в таком случае Ангелы поступили бы именно так как они и должны были поступить по мнению общественности и прессы, появившись на живописных берегах озера Бейсс. Ожидания человечества оправдались бы. Многие из outlaws завершили бы свою воскресную эпопею в тюрьме или больнице, но они были к этому готовы. Мог бы получиться славный бунт, но, анализируя прошлое, я понимаю, что при первом же столкновении оказалось бы, что шансы на окончательную победу у обеих воюющих сторон равны. Судите сами.

Многие из линчевателей-самоучек раздумали бы драться в тот самый момент, как только бы до них дошло, что их противник намеревается серьезно покалечить каждого, кто только попадется ему под руку. У Большого Фрэнка из Фриско*, например, был черный пояс по карате, и этот парень встревал в любую драку с твердым намерением повышибать людям глазные яблоки из глазниц. Это традиционный прием карате, и не столь уж сложный для тех, кто понимает, что делает… хотя этому и не учат на занятиях «самообороны» домохозяек, бизнесменов и вспыльчивых клерков, которые не могут допустить, чтобы распоясавшиеся шумные кретины обливали их грязью с головы до ног. Цель такого приема – не ослепить противника, а деморализовать его. «Ты не выбиваешь ему глазное яблоко на самом деле, – объяснял Фрэнк. – Ты просто вроде бы выдавливаешь его, так что оно неожиданно вылезает из глазницы. Боль такая дикая, что большинство чуваков сразу же отрубаются».

*Или Фрэнк Номер Два – не путать с легендарным Фрэнком, бывшим outlaw и экс-президентом.

Горячие американские парни обычно так не дерутся. Не охаживают они людей цепью, подкрадываясь к ним со спины… и, когда эти парни попадают в переделку, где случаются подобные штуки, у них есть все основания считать свое положение аховым. Одно дело получить кулаком по носу, и совсем другое – когда у тебя вытекает глаз или твой зуб с корнем выбит цепью.

Так что, если бы тогда разгорелась полноценная, беспощадная драка, местные, наверное, бросились бы врассыпную после первой же стычки. Да и полиции потребовалось бы немало времени, чтобы мобилизовать все силы для наведения порядка, а между тем «отверженных» окончательно прорвало бы на осквернение всей собственности барыги Уильямса: были бы выбиты все стекла, экспроприировано подчистую все пиво из холодильников и, вероятно, взломаны кассовые аппараты. Кого-нибудь обязательно пристрелил бы Ежик и его команда…

Однако большинство «отверженных» попытались бы скрыться при первых же признаках подготовки полицейских к серьезным действиям. А это повлекло бы за собой дикую погоню и перестрелку, но от озера Бейсс слишком далеко до родных мест Ангелов, и мало кто из них смог бы добраться до дома, избежав неприятностей и ареста у полицейских кордонов.

Баргер отлично понимал это, и ему совершенно не хотелось, чтобы события разворачивались по такому сценарию. Но ему было известно и то, что отнюдь не из святого чувства гостеприимства или заботы о торжестве социальной справедливости их отправили в этот кемпинг. Тайни Бакстер держал в руках бомбу, и он вынужден был действовать очень осторожно, чтобы адская машинка не взорвалась. Главным оружием Баргера была его непоколебимая уверенность в том, что его люди могут повести себя, как дикие звери, если их доведут до белого каления. Но они могли бы сдерживать себя, если ситуация будет оставаться спокойной. Джон Фостер Даллес назвал бы это «балансом террора», хрупким нейтралитетом, который ни одна из сторон не хотела бы нарушить. Трудно, конечно, сказать – пришлась ли жителям американской общины, затерянной в лесах, по душе перспектива оказаться между молотом и наковальней, многое в этой истории все-таки остается за кадром. Точно так же странной и нереальной могла прозвучать информация о конфронтации в Бейсс Лейк для радиослушателей в Нью-Йорке или Чикаго, в то время как все участники событий ни на секунду не сомневались в том, что видели собственными глазами. Но что случилось, то случилось… правильно ли это было или нет – не имеет уже никакого значения: к тому времени, когда Ангелы разбили свой лагерь в Уиллоу Кав, даже «постановление о сдерживании», вымученное в недрах местной администрации, потеряло всякий смысл. «Отверженные» просто-напросто были вынуждены действовать с учетом ежесекундно меняющейся окружающей их реальности.

Я не собирался участвовать в конфликте, но, после ловкого бегства от магазина Уильямса, моя скромная персона четко ассоциировалась с Ангелами, и лично для себя я не видел способа безболезненного отползания на нейтральную полосу. Баргер с Питом, похоже, считали меня своим в доску. Мы рулили на другой берег озера, а они попытались честно объяснить мне важность «цветов». Правда Пита здорово позабавило, что мы вообще подняли этот вопрос. «Черт, – выдохнул он, – вот здесь-то и зарыта собака».

Другая торговая точка находилась в самом центре основной территории, занятой туристами, и, когда мы туда добрались, собравшаяся там толпа была такой огромной, что оставалось одно-единственное место для парковки – между бензоколонкой и черным ходом. Если начнутся напряги, то мы опять окажемся надежно заперты в мышеловке. На первый взгляд, положение выглядело гораздо хуже того, из которого мы только что выпутались.

Но собравшаяся толпа была совсем другой, нежели у заведения Уильямса. Судя по всему они уже несколько часов промаялись в ожидании какого-нибудь действия со стороны настоящих Ангелов Ада, – ух ты, живые Ангелы! – и, как только двое из нас вылезли из машины, собравшиеся удовлетворенно заурчали и зашелестели. Местных в толпе не было, собрались, в основном, туристы из города, из долины или с побережья.

Магазин был до отказа забит газетами, освещающими изнасилование, совершенное Ангелами Ада в Лос-Анджелесе, но нельзя сказать, чтобы встретившие нас люди выглядели испуганными. Наоборот, любопытных становилось все больше и больше, и они обступили нас плотным кольцом, пока «отверженные» торговались с владельцем, низкорослым круглолицым человечком. Круглолицый повторял как заведенный: «Ясный пень, ребята, я о вас позабочусь». Он был чересчур, даже навязчиво, дружелюбен, и в своем дружелюбии дошел до того, что по пути к пивному погребу похлопал Пита по черным от сажи плечам.

Я купил газету и пошел в бар, где сел у ланч-стойки в самом дальнем углу. Сижу, читаю рассказ об изнасиловании, и слышу, как маленькая девочка позади меня спрашивает: «Где же они, мамочка? Ты же сказала, что мы обязательно их увидим». Я оглянулся и посмотрел на ребенка, кривоногую фею, у которой только-только выпали молочные зубы, и в очередной раз воздал хвалу господу за то, что мой собственный отпрыск – мужик. Я взглянул на мать девочки, и попытался отгадать, какие странные извилины в мозгу руководят ее сознанием в эти удивительные времена. Спокойная, уверенная в себе баба, выглядящая на все тридцать пять, короткие светлые волосы и блузка без рукавов, небрежно заправленная в тесноватые «бермуды». Живописнейшая картина… жарким калифорнийским днем женщина с толстым животиком, в темных очках а-ля Сент-Тропез болтается по рынку на курорте, таская за собой свою дочку, ученицу начальной школы, и поджидает среди озабоченной толпы прибытия Цирка Хулиганов, разрекламированного в Life.

Вспомнилась весна прошлого года, когда я ехал однажды вечером из Сан-Франциско в Биг Сур и услышал по радио сообщение о чудовищной приливной волне, которая вроде должна была обрушиться на Калифорнийское побережье около полуночи. Часы не успели пробить одиннадцати часов, когда я был уже в Хот Спрингс Лодж, расположенном на скале прямо над океаном, и ворвался внутрь, как оглашенный вопя об опасности. Эта ночь тянулась неправдоподобно медленно, и единственно, кто еще там бодрствовал – полдюжина местных жителей, сидевших вокруг стола из красного дерева и распивающих вино. Они уже слышали штормовое предупреждение и ждали, когда же грянет буря и обрушится обещанная волна. «Приливная волна, ей-богу!» – это зрелище, безусловно, стоит того, чтобы ждать часами. Той же самой ночью, согласно горестным полицейским отчетам, более десяти тысяч человек явились на океанский пляж в Сан-Франциско, и из-за этого на прибрежном хайвее образовалась такая геморройная транспортная пробка, которая еле-еле рассосалась лишь к рассвету. Всех этих людей вполне могло сгубить собственное любопытство, ведь, если бы волна объявилась по расписанию, большинство из них погибло бы. К счастью, волна благополучно сошла на нет где-то между Гонолулу и Западным побережьем…

Примерно пятьдесят человек глазели на нас, пока мы грузили пиво. Несколько тинейджеров, собравшись с духом, бросились нам помогать. Человек в полосатых хлопчатобумажных шортах и черных носках, столь любимых бизнесменами, настойчиво упрашивал Пита и Сонни попозировать ему, пока он своей камерой выстроит панорамный ряд для домашнего кино. Еще один тип в «бермудах» неслышно подобрался ко мне и спросил шепотом:

– Скажите, ребята, вы на самом деле наци?

– Только не я, – ответил я. – Я из Kiwanis.

Он многозначительно кивнул, как будто наперед знал все, что я ему скажу.

– А как же тогда быть со всем тем, о чем вы любите читать? – спросил он. – Ну, ты понимаешь, все эти штуки, связанные со свастиками…

Я обратился к Сонни, который показывал нашим добровольным помощникам, как ставить ящики на заднем сиденье: «Эй, этот парень хочет знать, наци ты ли нет?». Вопреки моим ожиданиям, Баргер не рассмеялся, а погнал свою обычную телегу относительно свастик и железных крестов. («Да это вообще не имеет никакого значения. Мы покупаем это добро в дешевых магазинчиках».) Но именно в тот самый момент, когда мужчину вроде бы все в ответе Баргера устроило, немедленно последовала грубая подъебка, и Сонни выдал один из тех раздражающих провокационных экспромтов, которые сделали его любимцем среди репортеров Бэй Эреа. «Но эти штучки во многом связаны со страной, которой мы восхищаемся, – продолжил он, имея в виду довоенную Германию. – У них была дисциплина. И никакого пиздобольства. Не все идеи у них были правильными, но, по крайней мере, они уважали своих лидеров и могли доверять друг другу».

Казалось, аудитория готовилась переварить его тираду, я же быстренько предложил вернуться назад в Уиллоу Кав. Я боялся, что в любой момент кто-то обязательно завопит о Дахау, а затем какой-нибудь разъяренный еврей пришибет Баргера складной табуреткой. Но ничем подобным в воздухе не пахло. Атмосфера была настолько конгениальной, что мы и сами не заметили, как снова очутились в лавке, поедая гамбургеры и потягивая бочковое пиво. Я уже начинал ощущать в теле приятный расслабон, как вдруг на улице послышался рев мотоциклов, и толпа рванула к двери. Через несколько секунд появился Скип из Ричмонда и заявил, что он ждал пива слишком долго, его терпению пришел конец и сам решил надыбать пару-другую упаковок. Вскоре подъехали еще несколько таких же отчаявшихся Ангелов, и владелец угодливо засуетился у стойки, обслуживая каждое рыло с пленительным энтузиазмом: «Пейте, пейте, ребятки, спешить некуда… Бьюсь об заклад, после такого долгого пути у вас в горле совсем пересохло, а?».

Поведение этого человека все-таки было не совсем нормальным. Когда мы уезжали, он стоял у машины и уговаривал нас непременно вернуться и привезти с собой «еще друзей». Учитывая обстоятельства, я внимательно вслушивался в предательскую дрожь безумия в его голосе. «А может быть, он и не хозяин даже, – в голову закралась нехорошая мысль. – Может, настоящий владелец заведения укатил со своей семьей в Неваду, от греха подальше, оставив деревенского сумасшедшего заниматься магазином и разбираться с варварами по своему полоумному усмотрению?» Да кем бы ни был этот дерганый маленький человечек, он просто продал нам восемьдесят шестибаночных упаковок по полтора доллара за каждую и гарантировал себе умопомрачительные продажи на весь оставшийся уик-энд… И медного гроша не потеряв, он усмирил, или приручил, самую крутую звериную акцию Западного побережья, главные действующие лица которой всегда безошибочно угождали жаждущей скандала толпе и могли вместо традиционного приозерного фейерверка погрузить это местечко в непроглядный мрак. Теперь ему надо было беспокоиться лишь о том, чтобы сами звери-участники внезапно не потеряли голову: тогда, в результате вспышки невиданной брутальности, будут уничтожены и его доходы, и сами покупатели. А на следующей неделе все случившееся газеты опишут так:

ИЗНАСИЛОВАНИЕ ОЗЕРА БЕЙСС: ОГОНЬ И ПАНИКА НА ГОРНОМ КУРОРТЕ; КОПЫ СРАЖАЮТСЯ С АНГЕЛАМИ АДА, ПОКА ЖИТЕЛИ СПАСАЮТСЯ БЕГСТВОМ.

Местные жители, похоже, уже смирились с неотвратимостью насилия, и не было ничего удивительного в том, что и оружие у них нашлось, и лица стали непроницаемо угрюмыми. И в том, что полицейских крючило от напряжения и нервозности, тоже не было ничего странного. После Монтерея наша вылазка была первым серьезным ралли, а вся поднятая до небес шумиха вокруг него была тем самым решающим фактором, роль которого не отрицала ни одна из сторон – ни сами красавцы-outlaws, ни полиция. Все эти дорожные заграждения и «постановления о сдерживании» лишь создали новые проблемы для тех и других. Идея с тщательно подобранным кемпингом использовалась и ранее, но она никогда не срабатывала, как надо, разве что только поздней ночью, когда «отверженные» в любом случае не собирались шататься по округе.

Настоящим камнем преткновения была, естественно, ситуация с пивом. Сами Ангелы всегда гордились собой, вернее тем вкладом, который они неизбежно вносили в процветание любой посещаемой ими общины. Несмотря на внушаемый ими ужас, в кассах местных кабаков оседало немало «ангельских» долларов. Вот почему они никак не могли сообразить, откуда берутся люди, отказывающие им без всякого предупреждения в удовольствии попить пивка. Такое неуважение могло побудить их выгрести весь город подчистую.

Но в Бейсс Лейк ситуация складывалась совсем по-другому. У местных была почти неделя, чтобы наработаться до отупения и обеспечить себе тылы… и утром в субботу они заблаговременно приготовились к худшему. Среди мер по обеспечению безопасности, на эффективность которых они полагались, на первом месте стояло ясное понимание того, что хулиганы перестанут быть такими страшными и ужасными, если им дать вылакать море пива. Это понимал каждый участник спектакля, и продавцы пива тоже. Помимо вышесказанного, фишка ложилась так, что в любом случае этот уик-энд не светил им большой прибылью: гнилая слава прибывших в эти места бузотеров заставила многих отдыхающих уехать отсюда. Какой воспитанный человек захочет повезти свою семью отдыхать на поле предстоящей битвы, и отправиться туда, куда почти наверняка вторгнется армия порочного сброда?

Вопрос этот все еще стоит на повестке дня, но он никак не влияет на тот факт, что люди со всей Калифорнии собрались в те выходные насладиться сельскими удовольствиями на берегах озера Бейсс. Когда их заворачивали из мотелей и постоянных кемпингов, они спали в тупиках на разъездах и в грязных оврагах. Утром в понедельник берег озера выглядел, как лужайка перед Белым Домом после инаугурационного вздора Эндрю Джексона, который он нес при вступлении в должность нового президента США. Многочисленность толпы пугала – людей было чересчур много даже для большого праздника.

Калифорнийцы известны как большие любители отдыха на открытом воздухе; в 1964 году рядом с Лос-Анджелесом полиция была вынуждена сдерживать на выходные натиск тысячи кемперов, пытавшихся проникнуть в район, охваченный в те дни лесным пожаром. Когда все нормализовалось, и заграждения были сняты, выжженный кемпинг быстро был забит под завязку. Репортер, присутствовавший при этом, утверждал, что туристы «разбивали свои палатки между дымящихся пней». Один человек, привезший с собой всю семью, объяснял, что здесь « больше некуда податься, а ведь для отдыха у нас осталось только два дня».

Благодаря такому патетическому комментарию весь смысл происходящего тоже переходил в разряд патетических. Исходя из каких-либо простых и ясных логических посылок объяснить немыслимый наплыв толпы в Бейсс Лейк невозможно. У каждого, кто и в самом деле никоим образом не хотел соприкасаться с «отверженными», была уйма времени, чтобы найти более безопасное место для отдыха. Полицейские отчеты о возможных «бесчинствах Ангелов Ада» вознесли городок Бейсс Лейк на вершину почти всех таблиц популярности.

Так что это должно было стать головокружительным откровением для торговой палаты Бейсс Лейк. Они обнаружили: а) Ангелы Ада не так страшны, как их малюют; в) их присутствие вовсе не означает конец света в отдельно взятом городе; с) не стоит сравнивать приезд байкеров с нежданной эпидемией чумы. В действительности этот визит оказался грандиозным подспорьем для развития туристской отрасли. Даже страшно подумать, что это значит! Если Ангелы Ада выбили себе только стоячие места на этом празднике жизни, любой полухипповый председатель зрелищной комиссии при торговой палате мог предвидеть вполне логичное продолжение случившегося: на следующий год пригласить сюда две враждующие между собой банды из Уоттса и разместить их друг против друга на одном из главных пляжей… устроить над их головами праздничный фейерверк, пока местный школьный оркестр будет играть «Болеро» и «Они зовут этот ветер Марией»…

Глава 13

«

В Портервилле случилась лажа – их в центре города собралось четыре тысячи человек, и все они глазели на две сотни наших» (Бродяга Терри).

#

Наше последнее приобретение на пивном рынке – дюжина банок консервированной конины для здорового рыжего хаунда, хозяином которого был Пит. Пес уже поучаствовал в других пробегах и, судя по всему, отлично врубался в атмосферу. Он постоянно ел, никогда, похоже, не спал и страдал затяжными приступами душераздирающего воя.

Назад в лагерь мы ехали медленно. Машина была так забита никак не закрепленными шестибаночными упаковками, что я рулил с большим трудом, а при каждом потряхивании и подскакивании на дороге раздавался дикий скрежет рессор – они цепляли заднюю ось. Когда мы добрались до поворота на Уиллоу Кав, машина не смогла заехать на небольшой холм, за которым начинались сосны… так что я сначала подал назад, а потом быстро рванул вперед, нацелив свою развалюху на эту чертову кучу земли, словно пушечное ядро. По инерции мы перемахнули через пригорок, но из-за сильного удара правое крыло осело на шину. Машина, странно виляя боком, пролетела довольно далеко по тропе, заблокировала ее окончательно и остановилась, едва не врезавшись в дюжину байков, ехавших по направлению к магазину. Пришлось повозиться с домкратом, чтобы старушка снова смогла двигаться. В тот момент, когда мы освободили переднее колесо, какой-то фиолетовый фургон с трудом перевалил через гребень холма и, на радостях рванув вперед, вмазался в мой задний бампер. Окончательно вырисовывался ритм нынешнего уик-энда … закупка огромного количества пива, исковерканный металл, алчный хохот страждущих и взрыв восторга, когда Сонни рассказал, что произошло в магазине Уильямса.

Нас не было около двух часов, но непрочный мирный настрой этого отрезка времени все-таки сохранился, благодаря приезду нескольких машин с девушками и пивом. К шести вечера всю поляну плотным кольцом окружали машины и байки. Моя тачка красовалась в центре и выступала в качестве общественной сумки– холодильника.

Пока Баргер ездил за пивом, президенты других отделений занимались организацией сбора хвороста для большого праздничного костра. Выполнение столь ответственной задачи было возложено на членов-новичков каждого отделения – традиция, в правомерности которой никто не сомневался. Помимо всего прочего, по словам Тайни, Ангелы Ада похожи на любое другое землячество, и, как и все остальные, они прекрасно осознают важность ритуалов, иерархии и организации. В то же время они гордятся своей бесспорной уникальностью и существованием присущих только им черт жизненного уклада, которые резко отличают их от «Элкс» и «Фи Дельтс». Члены других братств неизбежно подвергали сомнению традиции Ангелов, называя их эксцентричными или криминальными. Среди наиболее спорных моментов бытия и эстетики числились: изнасилование, рукоприкладство и запах тела. Другой, не столь шокирующей общество, чертой считалось немыслимое по своей категоричности неприятие «отверженными» телефонов и почтовых адресов. За редким исключением, они отдали пользование этими благами цивилизованной жизни на откуп женам, «мамулям», подружкам и дружелюбно настроенным энтузиастам, двери халуп которых всегда, в любое время дня и ночи, открыты для любого, кто носит «цвета».

«Отверженных» весьма устраивает их недоступность. Она избавляет их от многих неприятностей, связанных с налоговиками, людьми, желающими свести с ними счеты, и обычным полицейским шмоном. Ангелы стоят как бы в стороне от общества – и эта отстраненность вполне совпадает с их желанием обособленности, но, если им нужно, они без всяких проблем находят друг друга. Когда Сонни летит в Лос-Анджелес, Отто встречает его в аэропорту. Когда Терри отправляется во Фриско, он быстро вычисляет президента отделения, Рэя, который существует в каком-то мистическом преддверии ада и которого можно найти только с помощью постоянно меняющихся секретных телефонных номеров. Ангелы Окленда считают нормальным для себя звонить по номеру Баргера, время от времени проверяя сообщения на автоответчике. Некоторые пользуются телефонами в различных салунах, где их хорошо знают. Ангел, который хочет, чтобы его нашли, назначает встречу, сообщает, что тогда-то и тогда-то он будет ждать звонка по такому-то номеру.

Как-то вечером я попытался связаться с одним молодым Ангелом по имени Роджер, бывшим диск-жокеем. При всем желании, это оказалось невозможным. Он не имел никакого понятия, где может оказаться через день, сегодня или завтра. «Они же не будут меня просто так звать «Роджер Лоджер"*, – сказал он. – Я просто делаю так, когда могу себе это позволить. Всегда одна и та же фигня.

***(lodger – человек, который cнимает комнату в чьей-либо квартире; или постоянно живет в гостиницах – прим. перев. )

Однажды тебя переклинит на эту тему, и все – ты зависаешь, а это конец, старик, тебе крышка». Он не пользовался даже игральными картами, не желая погружаться в картонную иллюзию суетного мирского постоянства. Если бы однажды ночью его убили, в жизни не осталось бы ничего, напоминающего о том, что жил-был вот такой человек… никаких следов, никакого свидетельства его существования, никакого личного имущества, кроме его мотоцикла – который остальные моментально разыграли бы в лотерею. Ангелы Ада не видят необходимости в завещаниях, и в случае их смерти бумажная волокита не занимает много времени. Водительские права больше не действуют, полицейское досье отправляется в архив мертвецов, мотоцикл переходит в другие руки, а несколько «личных» карточек обычно вытаскивают из бумажника и бросают в мусорную корзину.

Из-за цыганского образа жизни их система связи должна функционировать безотказно. Если отправленное послание или весточка затеряется и не дойдет по назначению, может случиться беда. Ангел, который должен был бы скрыться, будет арестован; только что угнанный байк никогда не попадет к покупателю, а фунт марихуаны в решающий момент просвистит мимо кассы оптовика… или, на самый худой конец, целое отделение никогда ничего не узнает о каком-либо пробеге или большой вечеринке.

Конечный пункт пробега держится в секрете настолько долго, насколько это только возможно, – таким образом Ангелы устраивают копам веселую жизнь и заставляют ломать голову над решением задачи: куда же намылились эти мерзавцы. Президенты отделений узнают тайну по междугороднему телефону, затем каждый раскрывает ее своим людям за ночь до пробега – либо на стрелке, либо запустив соответствующий слух через нескольких барменов, официанток и обдолбанных чикс, у которых есть завязки. Такая система чрезвычайно эффективна, но ее секретность никогда не была гарантирована на сто процентов. К 1966 году Ангелы решили, что единственная надежда сохранить конечный пункт пробега в тайне – свято хранить молчание, пока колонны не двинутся в путь. Один раз Баргер попытался так сделать, но полиции удалось проследить весь маршрут передвижения из одного пункта в другой. Радиослежение – единственный способ, который дает копам определенное преимущество, вселяет в них чувство уверенности и позволяет контролировать ситуацию. Именно так и происходит, если по ходу дела не допускать каких-либо ляпов… Однако с уверенностью можно предсказать, что во время одного из многолюдных и шумных праздников армада Ангелов может неожиданно исчезнуть, как появившееся было изображение фантома пропадает с экрана радаров. Для исчезновения нужно всего ничего: какая-нибудь редкая тусовка, на которую всегда стремятся попасть «отверженные», где-нибудь на ранчо или на большой ферме, владелец которой в приятельских отношениях с outlaws, участок в сельской местности вне пределов досягаемости легавых, где все байкеры могут напиться вдребадан, раздеться догола и падать друг на друга, подобно козлам, одержимым похотью, пока все как один не отрубятся в полном изнеможении.

Стоит прикупить себе полицейский радиоприемник – всего лишь для того, чтобы насладиться царящей в эфире паникой.*

«Группа из восьмидесяти человек только что проехала через Сакраменто, направляясь на север по 50-му хайвею штата… никакого насилия… думаю, что они движутся в район озера Тахо…»

В пятидесяти милях к северу, в Плейсервилле, шеф полиции подбадривает своих людей и расставляет их с винтовками в руках по обе стороны хайвея, к югу от городских окраин. Два часа спустя, они все еще ждут, и диспетчер в Сакраменто нетерпеливо передает требование раздраженного начальства доложить об урегулировании плейсервилльского кризиса. Шеф нервно рапортует, что непосредственного контакта с «отверженными» не было, и спрашивает, могут ли его порядком уставшие подразделения отправиться домой и присоединиться к празднованию.

Диспетчер в радиорубке штаб-квартиры дорожного патруля в Сакраменто настоятельно требует, чтобы они оставались на местах, пока он не проверит всю информацию… и спустя несколько секунд его пронзительный голос с шипением вырывается из рации: «Швинья! Ты лжешь! Хте ше они?».

«Не обзывай меня свиньей, – говорит шеф полиции Плейсервилля. – Они здесь никогда и не появлялись».

Диспетчер судорожно проверяет сообщения, поступающие со всей Северной Калифорнии, но безрезультатно. Полицейские машины с воем и скрежетом носятся взад и вперед по хайвеям, обыскивая каждый бар. По нулям. Восемьдесят самых гнусных и отъявленных хулиганов штата шатаются пьяными где-то между Сакраменто и Рино, изголодавшись по изнасилованиям и грабежам. Еще один совершенно новый и абсолютно неожиданный облом для административных властей Калифорнии… просто взять и потерять целую колонну этих содомитов прямо на главном хайвее… и сколько голов, разумеется, полетит с плеч долой.

А к этому моменту, «отверженные» отмахали сотню-другую километров по частной дороге, свернув с хайвея у знака: «ФЕРМА „СОВА“, ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Они недосягаемы для закона, по крайней мере до тех пор, пока не поступит жалоба от хозяина частных владений. Тем временем еще одна группа из пятидесяти человек растворяется где-то поблизости. Поисковые группы полицейских рыщут по хайвею в поисках следов плевков, сажи и крови. Диспетчер все еще беснуется у своего микрофона; голос дежурного офицера срывается, пока он отвечает на срочные запросы радиокорреспондентов из Сан-Франциско и Лос-Анджелеса: «Сожалею, но это все, что я могу сказать. Кажется, у них было …ох… у нас есть информация, что они… они исчезли, да-да, они просто-напросто испарились…».

#

Единственная причина, по которой все вышеописанное не произошло на самом деле, – Ангелы Ада не могут добраться до частных владений, расположенных в труднодоступных диких местах. Один, а может быть, пара Ангелов как-то хвастались, что у них есть родственники среди владельцев ферм, но я ни разу не слышал, чтобы остальных пригласили туда на пикник. Ангелы не слишком тесно общаются с теми, у кого есть своя земля. Они – дети города, урбанисты во всех отношениях: и в экономическом, и в чисто психологическом, и физическом. По крайней мере в одном, реже в двух поколениях они происходят от людей, у которых вообще никогда не было никакой собственности, даже автомобиля. Несомненно, Ангелы Ада являют собой выходцев из низших слоев общества, но это вовсе не означает, что их предки – голь перекатная. Несмотря на ряд не совсем приятных моментов, их родители, судя по всему, пользуются кредитом. Большинство «отверженных» – сыновья людей, которые приехали в Калифорнию либо во время, либо незадолго до второй мировой войны. Многие потеряли всякую связь со своими семьями, и я никогда не встречал Ангела, который говорил бы что-нибудь о своем родном городе так, чтобы любой человек, пользующийся этим понятием, понял бы, о чем конкретно идет речь. Бродяга Терри, например, родом «из Детройта, Норфолка, Лонг-Айленда, Фриско и Сакраменто.» В детстве он успел пожить почти во всех городах, и не потому, что их семью гоняла по стране чудовищная бедность, просто им нравилась такая постоянная жизнь на колесах. Как и у большинства остальных, у него нет никаких прочных корней. Он живет сегодняшним днем, настоящим моментом, и полагается лишь на действие, на так называемый «action».

Трехлетний срок службы Терри в пограничной морской службе после окончания средней школы можно считать одним из его недолгих заигрываний со стабильностью. С тех пор он работал спустя рукава механиком, чернорабочим, хастлером, толкавшим различный товар, снимался в эпизодических ролях, подстригал деревья. Несколько месяцев он пробовал поучиться в колледже, но ушел оттуда из-за женитьбы. После двух лет совместной жизни, рождения двух детей и многочисленных ссор, Терри развелся с женой. У него был еще один ребенок от второй жены, но и этот союз продлился не дольше первого. И сейчас, после широкого освещения в прессе арестов по обвинению в изнасиловании, он считает себя «вполне состоявшимся холостяком».

Несмотря на импозантный перечень арестов и задержаний, по своим собственным приблизительным оценкам, он провел за решеткой около шести месяцев: девяносто дней за нарушение границ чужих владений, а остаток срока приходился на дорожные правонарушения. Терри арестовывают гораздо чаще всех остальных Ангелов; копов оскорбляет один лишь его вид. В промежутке между 1964 и 1965 годами он заплатил поручителям и адвокатам, по самым грубым подсчетам, две с половиной тысячи долларов. В эту сумму входят и дорожные штрафы. Как и многие Ангелы, он обвиняет копов в том, что именно они превратили его в стопроцентного «отверженного», поставили вне закона.

По меньшей мере половина Ангелов Ада – дети военного времени, однако это понятие весьма растяжимо. Дети военного времени есть также в «Корпусе мира», они обучаются по корпоративным учебным программам и сражаются во Вьетнаме. Вторая мировая война во многом простимулировала появление Ангелов Ада, но всю эту теорию военного происхождения интересующего нас явления приходится притягивать за уши, когда речь заходит о Грязном Эде, которому уже за сорок, и Чистяке из Окленда, что на двадцать лет моложе Эда. Грязный Эд слишком стар, чтобы быть отцом Чистяка, – только эти слова не следует понимать буквально, хотя Эд и посеял гораздо больше семени, чем сам может вспомнить.

Довольно просто проследить развитие мифа об Ангелах Ада, – и даже возникновение названия и символики, – если вернуться ко временам второй мировой войне и Голливуду. Но их гены и подлинная история уходят корнями гораздо глубже. Вторая мировая война не спровоцировала абсолютно новый экономический бум в Калифорнии. Она лишь способствовала воскрешению ситуации, возникшей в тридцатые годы и уже было пошедшей на убыль, когда военная экономика вновь превратила Калифорнию в новую Валгаллу. В 1937 году Вуди Гатри написал песню «До-Ре-Ми"*** („До-Ре-Ми“ – на сленге: бабки, башли, тити-мити – прим.перев.). Припев звучал примерно так:

  • «Калифорния – сады Эдема,
  • Рай для тебя и для меня,
  • Но, веришь или нет,
  • Жизнь не покажется тебе сахаром,
  • Пока в карманах – голяк"***
  • (дословно, если у тебя нет До-Ре-Ми – прим.перев.).

Песня отражает рухнувшие надежды более чем миллиона выходцев из Оклахомы, с юга и с запада, легких на подъем людей, проделавших долгий путь в Золотой Штат и обнаруживших, что это – не что иное, как еще один кровью и потом достающийся доллар. К тому времени когда прибыли эти джентльмены, уже четко вырисовался процесс Переселения на Запад. «Калифорнийский образ жизни» был все той же старой игрой в «манну небесную», но разоблачительные слухи слишком медленно просачивались назад на Восток, и Золотая Лихорадка продолжалась. Попав сюда, люди зависали в этих местах на несколько лет, плодились и размножались, пока не началась война. Затем они либо поступили на военную службу, либо им предлагался богатый выбор работы на процветающем тогда рынке труда. Как бы там ни было, когда закончилась война, все они стали калифорнийцами. Старый образ жизни обратился в пыль, которую гонит ветер по 66-му хайвею, а их дети выросли в новом мире. Линкхорны наконец-то нашли свой дом.

Нельсон Элгрин написал о них в «Прогулке по дикому краю», но это была история их жизни еще до того, как они пересекли Скалистые Горы. Доув Линкхорн, сын Безумного Фица, отправился в поисках удачи в Новый Орлеан. Десять лет спустя он, должно быть, двинулся в Лос-Анджелес.

Книга Элгрина открывается одним из лучших исторических описаний белого отребья Америки за все времена*. Он прослеживает происхождение Линкхорнов с момента первой волны эмиграции в эти края мелких арендаторов, заключающих кабальные договора. Сюда стекались отбросы общества со всех Британских островов – бродяги, неудачники, преступники, разорившиеся

подчистую должники, социальные банкроты всех типов и видов – и все они сгорали от желания подписать жестокие рабочие контракты с будущими хозяевами в обмен на проезд через океан в Новый Мир. Оказавшись здесь, эти люди терпели рабские условия год или два, пока босс кормил их и давал им кров, а когда время кабалы истекало, их отпускали на свободу, предоставляя возможность жить, как им захочется.

*Рассказ «Пылающий Амбар» Уильяма Фолкнера – еще один пример классической литературы белого отребья. Фолкнер проводит исследование тех человеческих качеств, которых недостает в описании, сделанном Элгрином.

И теоретически, и в контексте самой истории сложившаяся система отношений была выгодна всем сторонам. Любой человек, дошедший до такого отчаянного положения, что был готов продать себя с потрохами в кабалу и уже окончательно сел на мель в Старом Свете, за шанс обрести прочное положение на новом континенте хватался, особенно не задумываясь. Какое-то время он изнывал от изнурительного подневольного труда, страдал от своего нищенского существования, но затем его отпускали на свободу, и он мог ухватиться за все что угодно, за любое дело в стране, чьи природные богатства казались неисчерпаемыми. Тысячи арендаторов приехали сюда на кабальных условиях, но к тому времени как они стали свободными, вся прибрежная полоса была уже заселена.

Невостребованная земля лежала на Западе, за горами Аллеганы. Так что они мигрировали в новые штаты – Кентукки и Теннесси; а их сыновья перебрались в Миссури, Арканзас и Оклахому.

Бродяжничество стало привычкой; отмершие корни оставались гнить в Старом Свете, а в Новом – никаких корней не было. У Линкхорнов не было мечты осесть, взяться по-настоящему за дело, обрабатывать землю и что-то производить. И кабала, в которую они попали, приехав сюда, тоже стала привычкой, хотя вечно длиться она не могла. Они были не пионерами, а неряшливым арьергардом вольнонаемных рабочих – последователей Великого Переселения на Запад. К тому времени как в Америку прибыли Линкхорны, земля повсюду была уже занята, так что они работали какое-то время и двигались дальше. Их мир был суровым, полным насилия пьяным забвением между приступами отчаяния и мечтой о большой леденцовой горе, о молочных реках и кисельных берегах… Они продолжали двигаться дальше на Запад, постоянно меняя род занятий, питаясь слухами, захватывая фермы или падая на хвост какому-нибудь более удачливому родственнику. Они жили за счет того, что копошились в земле наподобие скопища червей, выжимали из нее все соки, обдирали ее до нитки, и опять отправлялись в путь. Так они и существовали изо дня в день, а к западу все еще простирались нетронутые ничейные земли.

Кое-кто отбивался от общего потока, оседал на земле, и их прямые потомки все еще живут там – в Каролине, Кентукки, Западной Вирджинии и Теннесси. Они были неприкаянными бродягами, выпавшими из общества, всю свою сознательную жизнь: хиллбиллиз, оклохи, аркиз – все это одного поля ягоды, близнецы-братья. Техас – живой памятник этой породе. Так же, как и Южная Калифорния.

Элгрин называл их «свирепыми нетерпеливыми парнями», с «вечным ощущением того, что их одурачили». Грабители с большой дороги, вооруженные и пьяные, легион картежников, драчунов и шалав. Ворваться в город на старом, полуразваленном автомобиле (модель А) с потрескавшимися лысыми покрышками, без глушителя и с одной передней фарой… в поисках легкой, шальной работы, которую дают, не задавая лишних вопросов, и желательно без каких-либо налоговых вычетов. Просто получить наличными, подешевле заправиться на бензоколонке и двинуться в путь, с пинтой пива на сиденье и Эдди Арнольдом, заполняющим радиоэфир славными кантри-мелодиями о доме, милом доме, о той Возлюбленной из «Пырейного штата», что все еще ждет, и о розах на могиле Мамы.

Элгрин оставил Линкхорнов в Техасе, но любой, кто ездил по хайвеям Запада, знает, что они там особо не задержались. Линкхорны продолжали кочевать, пока однажды, в конце тридцатых, они не остановились на вершине поросшего карликовыми дубами Калифорнийского холма и не посмотрели вниз на Тихий Океан – вот он, конец пути! Какое-то время их положение было очень тяжелым, но не более суровым и отчаянным, нежели в сотне других мест, в которых они побывали. А потом началась война – полная лафа, большие денежки даже для Линкхорнов.

Когда война закончилась, в Калифорнии оказалось множество ветеранов, которым невтерпеж было потратить свои дембельские пособия. Многие решили остаться на побережье, и пока их новые радиоприемники выдавали музыку хиллбилли, они вышли в свет и купили себе большие мотоциклы – не зная точно, зачем они это сделали. Однако в реве, гуле и рокоте новой непонятной атмосферы тех времен такой поступок казался вполне разумным. Не все люди были такими, как Линкхорны, но вынужденная, притянутая за уши демократия четырех военных лет стерла с лица земли так много старых различий и особенностей, что и Линкхорны были сбиты с толку. Их традиция заключать браки между родственниками себя изжила, их дети смешивали свою кровь, совершенно свободно и без всякого насилия или принуждения, с кровью других людей. К 1950 году многие Линкхорны скопили довольно приличные деньги; они приобрели солидные автомобили, и даже дома.

Другие из этого рода, тем не менее, не выдержали бремени респектабельности и откликнулись на зов генов. Рассказывают об одном Линкхорне, который стал процветающим автомобильным дилером в Лос-Анджелесе. Он женился на очаровательной испанской актрисе, купил большой особняк в Беверли Хиллз. Десять лет он прожил в полном изобилии и роскоши, а потом начал страдать от обильного потоотделения и бессонницы. Он тайком уходил из своего дома через черный вход и бежал несколько кварталов к бензоколонке, где держал «форд» 1937 года без крыльев, с форсированным двигателем. Он проводил оставшуюся часть ночи, ошиваясь вокруг баров, где играли на пианино музыку в стиле хонки-тонк, как некогда в пабах Старой Доброй Англии, крутился у стоянок дальнобойщиков, одетый в грязные широкие рабочие брюки и заскорузлую зеленую майку с эмблемой Бардхэла на спине. Он обожал пить на халяву пиво, и спаивал всех шлюх в округе, когда те с презрением отвергали его грубые домогательства.

Как-то ночью, после долгого препирательства в магазине, он купил несколько банок домашнего виски «Мейсон Джарс», иначе говоря – бормотухи. Наш герой пил это пойло и пропахивал на бешеной скорости район Беверли Хиллз. Когда старенький «форд», в конце концов, сдох, он бросил машину и вызвал такси, доставившее его в собственное автомобильное агентство. Линкхорн выбил дверь черного хода, завел без ключа зажигания тачку с открытым верхом, ожидающую техосмотра, и выехал на 101-й хайвей, где ввязался в отвязную гонку с какими-то хулиганами из Пасадены. Линкхорн проиграл, и это настолько вывело его из себя, что он стал преследовать другую машину, пока та не остановилась у светофора. Здесь он и протаранил ее сзади на скорости семьдесят миль в час.

Шумный скандал похоронил, смешал дилера с грязью, но влиятельные друзья спасли его от тюрьмы, заплатив психиатру, объявившему его невменяемым. Он провел год в психушке, и сейчас, по слухам, ему принадлежит агентство по продаже мотоциклов, неподалеку от Сан-Диего. Его знакомые говорят, что он счастлив – несмотря на то, что его водительские права недействительны из-за многочисленных нарушений, сам он должен вот-вот обанкротиться, а новая жена – увядшая, пресыщенная бывшая королева красоты из Западной Вирджинии – превратилась в полупомешанную алкоголичку.

Справедливости ради скажу, что не во всех мотоциклистах-outlaws до сих пор бродят гены Линкхорнов… Однако тому, кто когда-либо коротал время среди родственных между собой англо-саксонских племен Аппалачских гор, потребуется всего несколько часов общения с Ангелами Ада, чтобы у него появилось весьма четкое ощущение дежа вю. Здесь по-прежнему сохраняется все та же мрачная враждебность по отношению к «чужакам» и та же запредельная вспыльчивость в поведении и действиях, когда человек сначала бьет, а лишь потом думает… все те же имена, резкие черты лица и долговязые фигуры, которые всегда выглядят неестественно, по крайней мере до тех пор пока к чему-нибудь не прислонятся.

Большинство Ангелов – явные англосаксы, но манеры Линкхорнов передаются от одного к другому как заразная болезнь. Несколько «отверженных» с мексиканскими и итальянскими именами ведут себя, как и все остальные, и каким-то образом умудряются выглядеть точно так же. Даже у китайца Мэла из Фриско и у молодого негра Чарли из Окленда – походка и манеры Линкхорнов…

Глава 14

«Во многом Ангелы очень похожи на негров. Каждый из них в отдельности причиняет столько же неприятностей, как и любой нормальный человек, но, когда они собираются вместе, они словно слетают с катушек, и все сдерживающие принципы летят к чертям. Да-да, именно так» (полицейский из Сан-Франциско).

#

Незадолго до наступления темноты в первый день нашего пребывания у Бейсс Лейк в лагере неожиданно поднялась какая-то непонятная суета. Люди приезжали и уезжали, толкались среди нас по несколько часов, но никакой нервозной спешки в этих отъездах и приездах не чувствовалось. Странное гостеприимство, оказанное байкерам в пивном магазине, свело на нет распоряжение шерифа держаться подальше от туристов, и многие из «отверженных» решили испытать на своей шкуре, что же такое враждебное отношение «цивилов» (если такое проявится, конечно). Атмосфера на Уиллоу Кав была поистине праздничной. Всех вновь прибывающих приветствовали криками, подбрасывали в воздух, целовали и устраивали в их честь пивной салют. Помощники шерифа старательно фиксировали все происходящее на фотопленку. Сначала я подумал, что это делается для того, чтобы потом в случае надобности предъявить фотодоказательства…. Но потом я увидел, как они упрашивают Ангелов, чтобы те принимали живописные позы и ныряли в озеро в одежде, и до меня дошло, что копы были так же очарованы, как и любой человек, впервые посетивший зоопарк Бронкса. Позже один помощник шерифа сказал мне: «Черт, хотел бы я иметь кинокамеру…. Это самая охренительная вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни. Да люди просто не поверят мне, пока не увидят фотографий. Жду не дождусь, когда смогу показать их своим детям».

Но перед ланчем, неизвестно почему, праздничный ритм вдруг резко изменился. Баргер и несколько других Ангелов, о чем-то тихо посовещавшись с помощниками шерифа, запрыгнули в седла своих мотоциклов и погнали куда-то вниз по тропе. Около десятка outlaws дружно уехали из лагеря всей компанией, а у всех остальных физиономии выглядели довольно мрачными. Чуть позже снялись с места и две полицейские машины. Судя по всему, большинство «отверженных» не возражало, чтобы именно Баргер разбирался со всем, что бы ни случилось, но примерно двадцать байкеров собрались в центре лагеря вокруг Тайни и мрачно чертыхались по поводу новостей о «нападении на мотоциклиста», которые только что передали по полицейскому радио. Они не знали, кто этот мотоциклист, и был ли он одним из своих. (Мотоциклетные штурмы холма и гонки на вершину горы были запланированы на следующий день, неподалеку от Йосемайта, и сейчас в округе собралось приличное количество байкеров-солидняков. Кто-то сказал, что вблизи Марипосы была замечена группа в «цветах» «Семи Сынов», но никто из Ангелов никогда не слышал о таком объединении и понятия не имел, что это за «Сыны» такие, и были ли они «отверженными».)

Когда сборище Ангелов и сочувствующих им услышали о том, что на какого-то мотоциклиста «наехали» местные, это прозвучало как зловещий сигнал о приближении некоего неведомого врага. Баргер и сопровождавшие его байкеры отсутствовали уже почти час. Многие из оставшихся уже были готовы отправиться на их поиски, но Тайни настоял на том, что необходимо получить еще кое-какую дополнительную информацию. Я припоминаю, как кто-то проклинал неудачно выбранное место для стоянки: «Господи, да посмотрите, где мы находимся! Эти ублюдки заперли нас здесь в ловушку! Отсюда если и выберешься, то только по одной-единственной тропе!».

Уиллоу Кав был настоящим Дюнкерком. Я внимательно наблюдал за оставшимися с нами помощниками шерифа: как только они уедут, я смотаюсь тоже… Их отъезд может означать только одно – где-то еще ситуация вышла из-под контроля, и следующим кандидатом на усмирение станет лагерь Ангелов. Я не хотел бы находиться здесь, когда линчеватели начнут с воплями выскакивать из-за деревьев.

Но помощники никуда не тронулись, и незадолго до наступления темноты патруль Баргера вернулся обратно в хорошем расположении духа. Оказалось, что Грязный Эд, будучи весьма благодушно настроенным, тарахтел по берегу озера, как вдруг пятеро дружелюбно выглядевших подростков, мимо которых он проезжал, жестами попросили его остановиться. Эд, который всегда придавал большое значение общению с народом, остановился поболтать. То, что за этим последовало, согласно одной версии, оказалось бессовестным урловым наездом:

» Ты собираешься завтра принять участие в гонках на гору?» – спросил один из подростков.

Эд только собрался ответить «нет», как перед ним будто из-под земли вырос шестой парень.

» Он просто вышиб меня из седла мотоцикла, – поежился Эд. – Ударил меня трубой восемь футов в длину, два дюйма в диаметре. Моя голова будто взорвалась. Я думал, что меня сбил локомотив. Эти шестеро молодых людей были пьяны. Думаю, они поступили так, исключительно пытаясь самоутвердиться, – жалуется Эд. – Это была обыкновенная деревенская урла, бухавшая около пяти дней без продыху». Другие «граждане» за пределами нашего лагеря боялись, что мы вернемся и намнем бока всем. Некоторые из них были настолько напуганы, что начали складывать свои палатки и уезжать. «Лучше смотаться, чем драться», – рассуждали они.

Профессионалы из нашей отрасли называют подобные абсурдные и мошеннические отчеты «проходной газетной халтурой». Этот материал был озаглавлен «Настоящая история за кулисами Ангелов Ада и других мотоциклетных групп outlaws» и состряпан на скорую руку фотографом, которого чуть позже в тот же уик-энд арестовали за то, что он чинил «препятствие правосудию». И хотя в этом репортаже некоторые фото были просто отличными, текст компоновался явно каким-нибудь типом вроде Уиттэкера Чэмберса.

Грязный Эд по-прежнему настаивает, – на потребу общественности, – что версия, изложенная в «Настоящей истории», довольно близка к правде, хотя он и хихикает снисходительно по поводу таких высказываний, как: «Шестеро молодых людей были пьяны…», «Лучше смотаться, чем драться»… и якобы сделанного им самим лунатического заявления, что он каким-то образом определил, даже не видя, точную длину и ширину трубы, которая буквально сорвала с него скальп. Двадцать лет, проведенных им в кругах outlaws, не слишком-то смягчили его взгляд на прессу и на мир неискренних, злобных «цивилов», интересы которых, по его мнению, она представляла. Он доверял репортеру не больше, чем копам и судьям. Для него они все были одним миром мазаны – сторожевые псы не поддающегося никакому описанию дьявольского заговора, участники которого травили его и неотступно преследовали все эти годы. Он знал, что где-то, за неким крепостным рвом, Главный Коп небрежно черкнул на классной доске его имя в большой комнате для инструктажа и приписал под ним несколько слов: «Достаньте этого мальчика, не оставляйте его в покое, он неисправим и безнадежен, как пес, который никогда не перестанет вылизывать себе яйца».

Всю свою сознательную жизнь Грязный Эд был мотоциклистом-outlaw. Он работал механиком по мотоциклам или автомобилям в городах Ист-Бэй, но в профессиональном отношении отнюдь не амбициозен. Рост его – шесть футов один дюйм, а вес – 225 фунтов, он выглядел, как профессиональный борец, отрастивший солидное пивное брюшко. Макушка его светилась лысиной, а волосы на висках поседели. Если бы он сбрил свою густую восточную бороду, он мог выглядеть почти изысканно. А так он выглядел просто убого.

Позже той ночью, стоя у огромного костра с банкой пива в руке, он кратко рассказал о той стычке. Восемь швов на его голове стоили по доллару каждый, и он был вынужден заплатить наличными. И это было худшей частью всей истории – то, что он был вынужден платить! Черт возьми, восемь долларов стоил ящик пива и бензин на обратную дорогу в Окленд. В отличие от Ангелов помоложе, Эд был вынужден умышленно пережимать и переигрывать, рассказывая о своих похождениях, выставлять себя в два раза круче, чем он был на самом деле. В этой тусовке он находился дольше любого из них, достаточно долго, чтобы понять – нечего ждать проявления симпатии и сочувствия со стороны окружающих, как только морщины и всякая прочая дребедень сообщат миру пренеприятнейшую новость: а Эд-то стареет! Не многие из Ангелов помладше, визжа тормозами, сделают крутой разворот на 180 градусов и с ревом помчатся разбираться с пятью обматерившими их панками. Но Грязный Эд умел все это делать. Он бы загнал свой байк в реку, чтобы сразиться со здоровенным американским лосем, если бы ему только почудилось, что зверь вызывает его на бой. Наверное, повезло абсолютно всем, что эти ребятишки срубили его с мотоцикла до того, как он успел вмазать кому-то из них. Они сказали полиции, что здорово запаниковали, когда он развернулся и подъехал к ним. Парни считали, что никакой причины для такого маневра не было. Тот факт, что у них в руках наготове оказался кусок свинцовой трубы, похоже, никого не удивил.

Напавшие на Эда подростки были арестованы: «чтобы гарантировать, что мы их не убьем», – пояснил Баргер. А затем их развезли по домам, где с них сняли наручники и предупредили, чтобы они избегали каких-либо контактов с «отверженными» на протяжении оставшейся части уик-энда. Факт их ареста как бы оправдывал Баргера в том, что он спустил этот инцидент на тормозах. Если бы эту деревенскую урлу не взяли под стражу, Ангелы потребовали бы отмщения – может быть, их устроила бы не месть на скорую руку, не сходя с места, но в любом случае сама угроза мордобоя изменила бы общий характер уик-энда. А получилось так, что формальность ареста устроила всех. Сам Баргер не был особо доволен, но, после того как взвесил все возможные варианты развития ситуации и поговорил с Бакстером, он решил дать временному вооруженному перемирию еще один шанс. Его легионеры согласились (что, впрочем, они сделали бы в любом случае, даже если бы он призвал к лобовой атаке на дом шерифа). Но когда Сонни сделал выбор в пользу благоразумия, осторожности, мира и большего количества пива, все остальные, казалось, вздохнули с облегчением. Они спасли свою репутацию без всякой драки, и у них все еще оставалось два дня для оттяга на вечеринке.

«Отверженные» ничего не имеют против рукопашной, даже если в конце концов им самим может здорово достаться, но позволить себя арестовать – слишком дорогое удовольствие для Ангелов. Попав в тюрьму, они должны выплатить залог, чтобы их выпустили. Однако, в отличие от солидного гражданина, имеющего постоянную работу или владеющего недвижимостью, или, по крайней мере имеющего добрых и верных друзей, готовых подписаться на такую сумму, Ангелам рассчитывать не на кого. Они могут положиться только на дружественно настроенного по отношению к «отверженным» поручителя. Такой человек есть в каждом отделении, и всегда сидит на телефоне. Если будет нужно, он проедет двести миль во мраке ночи, чтобы вытащить Ангела из тюрьмы. Его плата за услугу – 10 процентов от любой суммы, на которую он подпишется; а в сельских районах, где напряженность доходит до предела, Ангел Ада, загремевший за решетку, неизменно влетает на максимальный залог, который может составлять пять тысяч долларов за пьянство и рукоприкладство и две тысячи с половиной долларов за непристойное поведение…. Тогда поручитель, соответственно, получит пятьсот и двести пятьдесят долларов. Эти суммы выплачиваются поручителю одноразово; они являются процентами от краткосрочной ссуды. Но Ангелы настолько хорошие клиенты, что некоторые поручители дают им групповые расценки, пересчитывая взнос в зависимости от обстоятельств. «Отверженные» весьма признательны своим поручителям и редко зажимают деньги, хотя многие из них настолько погрязли в долгах, что вынуждены платить в рассрочку по десять или пятнадцать долларов в неделю.

На поручителя отделения во Фриско однажды как манна с неба свалился настоящий куш в виде сорока шести арестов за одну ночь, т.е. он получил от ста до двухсот сорока двух доллара с каждого.* Полицейские устроили налет на помещение клуба, и тех, кого схватили, – в том числе и восемнадцать девушек, – начали колоть по полной программе, по «подозрению в: (1) ограблении, (2) избиении при отягчающих обстоятельствах, (3) хранении марихуаны, (4) предоставлении убежища лицам, скрывающимся от правосудия, (5) заговоре с целью предоставить убежище лицам, скрывающимся от правосудия и (6) способствовании совершения преступления несовершеннолетними».

*Но не все суммы были заплачены, и Ангелам Фриско пришлось сменить поручителя. Новый человек поставил их на твердые десять процентов.

Впечатляющая буча спровоцировала появление крупных заголовков в прессе, но все обвинения были сняты, когда Ангелы предъявили встречный иск за несанкционированный арест. Никого из сорока шести даже не привлекли к ответственности, не говоря уже о том, чтобы признать виновным… но, во всяком случае, все задержанные в момент ареста были вынуждены подписаться под выплатой десяти процентов залога, чтобы выбраться из тюрьмы. Альтернативы не было. У них не было друзей, или сгоравших от желания помочь, или достаточно богатых, чтобы внести две тысячи пятьсот наличными, или рискнуть своей собственностью посреди ночи либо, по крайней мере, на следующий день. Никакие чеки к оплате не принимались, и ни один суд еще никогда не освобождал Ангела Ада по данному им самим суду обязательству. Единственный путь на свободу из каталажки – заплатить поручителю, а он отреагирует лишь на звонок тех, у кого хороший кредит. Outlaw, который кидал его в прошлом, может коптить потолок в тюрьме до скончания века.

«Поручитель» Оклендского отделения – Дороти Коннорс, привлекательная средних лет женщина с платиново-светлыми волосами. Она работает в офисе, построенном из сосновых панелей, ездит на белом «кадиллаке» и обращается с Ангелами очень вежливо, будто с капризными детьми. «Эти мальчики – становой хребет поручительского бизнеса, – говорит она. – Обычные клиенты приходят и уходят, но Ангелы прямо как заводные приезжают в мой офис каждую неделю вносить платежи. И они действительно платят сполна».

В Бейсс Лейк ситуация была гораздо сложнее из-за «распоряжения о сдерживании», которое, по словам полиции, категорически исключало возможность внесения любого залога, даже десятипроцентного. Несмотря на это, настроение у Ангелов на заходе солнца в Уиллоу Кав было совершенно раздолбайское, они были счастливы и абсолютно забыли о существовании каких-либо внутренних тормозов. Ангелы решили, что все кризисы позади и сейчас самое время начать пить по-черному.

В соответствии со своей этикой гипертрофированных чрезмерности и злоупотреблений, Ангелы бухают с таким остервенением, что приходится порой задумываться – а люди ли это вообще? Как настоящие выпивохи, они предпочитают устраивать шумные кутежи. Дома они напиваются редко, но на вечеринках будто с цепи срываются – выкрикивая всякую околесицу, налетая друг на друга и сшибаясь лбами, словно обезумевшие летучие мыши в пещере. А если еще рядом и костер горит… – тогда, считай, дело вообще труба. На одном пробеге от удара при такой вот сшибке лбами Терри свалился в огонь и так сильно обгорел, что его срочно пришлось госпитализировать. Те, кто близко не подходит к огню и удерживается от того, чтобы разбивать кулаком ветровое стекло машины, могут в любой момент, с шумом и гиком, запрыгнуть на свои мотоциклы и умчаться на поиски какого-нибудь поселка, где они могут выпендриться и побесчинствовать вволю.

В 1957-м несколько сот «отверженных» предприняли злополучный пробег к Энджелс Кэмп, где Американская мотоциклетная ассоциация организовала большую гонку в связи с ежегодным состязанием по лягушачьим прыжкам. Многие ведущие райдеры решили поучаствовать в них, наряду с еще почти тремя тысячами мотоциклистов всех рангов и типов. Ангелы не были приглашены, но они все равно отправились туда, отлично зная, что одно только их присутствие может спровоцировать вспышку насилия.

А.М.А. включила в соревнования всех мотоциклистов – от тех, кто ездит на «хондах» с двигателями 50 кубических сантиметров, до приверженцев полноценных «харлеев-74». Но особое внимание она уделяла тем райдерам-участникам соревнований, – как профессионалам, так и любителям, – которые очень серьезно относятся к своим байкам, тратят на них множество денег и ездят круглый год. А.М.А. считала, что благопристойная вечеринка – это не что иное, как бесконечные споры членов ассоциации о соотношении передач или о достоинствах верхних толкателей клапанов. В отличие от «отверженных», они часто отправляются в долгие путешествия либо в одиночку, либо компаниями по двое или трое… и часто попадают в такие районы, где любого человека на мотоцикле считают Ангелом Ада – скотом-насильником, неспособным пристойно есть или пить среди цивилизованных людей. Такое восприятие всегда выводило из себя членов А.М.А., и большинство из них моментально доходило до белого каления, стоило кому-нибудь лишь затронуть тему Ангелов. Отношения между двумя сообществами не всегда столь агрессивны, как между совами и воронами, – которые нападают друг на друга сразу же, как только появится один из них, – но в общем и целом сходство довольно сильное. В отличие от обычной публики, многие райдеры, принимающие участие в соревнованиях, имеют неприятный опыт общения с «отверженными», так как они существуют в одном и том же маленьком мирке. Их пути пересекаются в мастерских по ремонту мотоциклов, на гонках или в ночных забегаловках, где продают гамбургеры. Если верить солидным мотоциклистам, именно Ангелы виноваты в том, что байкер воспринимается людьми как существо дурное и низменное. Они обвиняют «отверженных» и в том, что в реальной жизни владельцев мотоциклов именно из-за них то и дело возникают всякие неприятности – начиная с полицейского преследования и кончая публичным посрамлением высоких страховочных ставок при езде на мотоцикле.

«Респектабельность» людей из А.М.А. весьма относительна. Многие из них такие же злобные, неприветливые и нечистые на руку, как и любой из Ангелов Ада, и у них тоже есть свое ядро, довольно многочисленная группа, – в большинстве своем гонщики и механики, – которая может сбиться с пути истинного и спутаться с «отверженными». По вполне понятным причинам официальные представители А.М.А. отрицают это, и гневно осуждают Ангелов, называя их «криминальными отбросами». Я слышал, как сами копы называют «отверженных» мотоциклистов «отбросами, которых Земля еле терпит» и которым «падать дальше некуда», но когда они говорят так, то все-таки себя контролируют. Большинство копов явно были в замешательстве от бума паблисити, устроенного вокруг Ангелов Ада, и говорили об этом с досадой, причем с легкой примесью зависти. Люди из А.М.А., напротив, были просто вне себя от ярости; это напоминало реакцию оравы сов на получение новости о том, что Главнокомандующему Ворону вручили Нобелевскую Премию Мира.

В Сакраменто, в конце 1965 года, небольшая группа Ангелов Ада явилась на гонки национального чемпионата, и вскоре после их окончания затеяла небольшую потасовку на парковочной стоянке с двумя парнями, которые сказали в их адрес что-то оскорбительное. Никто не пострадал, и пятеро Ангелов двинулись на машине в сторону Сан-Франциско. Далеко отъехать им не удалось. Их прижали к обочине две тачки, битком набитые байкерами-солидолами и механиками… которые выволокли «отверженных» из салона, и, как один из них сказал позже: «Мы люто избили этих ублюдков в кровь; они и стоять не могли; скулили и просили пощады».

В злополучном пробеге на Энджелс Кэмп в 1957 году «отверженные» были в явном меньшинстве, – соотношение составляло десять к одному, – но их противники не смогли собрать достаточно сильных бойцов, чтобы встретить Ангелов во всеоружии. Ангелы приехали рано и скупили весь пивной запас в четырех барах, который выпили на пастбище в нескольких милях от места проведения гонок. К вечеру большинство «отверженных» упилось до буйного помешательства, и, когда кто-то предложил отправиться и пошерстить лагерь А.М.А., реакция по пьяни была автоматической. Их вой напугал до смерти жителей города и заставил шерифа опрометью помчаться к своей машине. Вся команда outlaws мчалась во всю ширь дороги… моторы ревели, а свет фар шарил по деревьям и окнам спален, когда они петляли и дурачились, пытаясь отвоевать друг у друга свободное место, чтобы вырваться вперед. Позже они сказали, что только собирались на вечеринку, но этой вечеринке так и не суждено было начаться. Ведущие байки взлетели на вершину холма на скорости сто миль в час и вслепую врезались в группу мотоциклистов, стоявших возле дороги. «Двое отверженных» погибли в кровавом дорожном месиве из тел и машин – моментально у места происшествия собралась огромная толпа. Полицейских было мало, ситуацию было трудно контролировать, и драки разгорелись, как только мотоциклисты начали толкаться, орать и хватать друг друга за грудки, ругаясь по поводу случившегося. Мигалки и сирены только усилили общую неразбериху, и, по мере того, как разгоралась драка, положение ухудшалось с каждой минутой. Битва продолжалась всю ночь и почти весь следующий день. Происходящее трудно было назвать крупномасштабными беспорядками, скорее это было несколько столкновений, заставивших местную полицию в панике метаться с места на место.

Двое погибли, а в списке пострадавших значились более десятка людей, получивших тяжелые травмы и ранения. Также почило в бозе старое, уже навязшее в зубах, представление о том, что сельские общины географически изолированы от «бед большого города». Инцидент в Энджелс Кэмп послужил толчком для развития концепции взаимопомощи, – полицейской версии мобильных боевых действий, – означавшей, что любой город или деревушка в Калифорнии, независимо от степени своей удаленности от центра цивилизации, в экстренном случае может потребовать помощи от полицейских подразделений соседних городков и поселков. Официального списка этих экстренных случаев не существует, но, если он будет когда-либо составлен, любой слух о предполагаемом визите Ангелов Ада займет в нем самое первое почетное место.

Глава 15

«Совсем необязательно бедные люди или те, кто подвергается дискриминации, обладают какими-либо особыми качествами, чувством справедливости, благородством, отзывчивостью или умением сострадать другим» (Сол Элински).

#

Дабы лишить Ангелов возможности ночью вырваться из лагеря в пьяном угаре, Бакстер и дорожный патруль с 22 часов ввели комендантский час. К этому времени все, кто оказался в лагере, должны были там и оставаться, а кто-нибудь из новеньких на его территорию заехать уже не мог. Это распоряжение официально вступило в силу сразу после наступления темноты. Помощники шерифа пока еще старались сохранять дружелюбный вид и лояльность и уверяли Ангелов, что комендантский час во многом вводится для их же собственной защиты и благополучия, как, впрочем, и все остальные меры предосторожности. Они как заведенные продолжали нести пургу о «компаниях городских жителей, крадущихся через лес с охотничьими ружьями в руках». Чтобы помешать местным народным мстителям осуществить свой кровавый кошмарный план, полиция и выставила контрольный пост в той точке, где тропа с Уиллоу Кав выходит на хайвей.

А между тем, гора из упаковок пива по шесть банок в каждой уже возвышалась в центре лагеря. Это было как бы весьма внушительного вида приложение к двадцати двум ящикам, с самого начала пробега загруженным в мою машину. К тому времени как стемнело, запасы из моей машины были наполовину уничтожены, так что я сложил оставшееся пиво на заднее сиденье, а свое собственное барахло запер в багажник. Я решил, что любой, пусть даже символический, наезд, которому я мог подвергнуться за попытку сохранить свои ценные вещи, не шел ни в какое сравнение с риском на веки вечные потерять их все вообще… что, собственно, вполне могло произойти на самом деле, так как с наступлением темноты лагерь превратился в некое подобие хлева. Репортер из The Los Angeles Times, объявившийся на следующий день, сказал, что это «смахивало на Ад Данте». Но он-то сам приехал только к полудню, когда большинство «отверженных» успели утихомириться и теперь лишь изумлялись масштабам беспредела, учиненного прошлой ночью. Если уж временное затишье, наступившее в полдень, выглядело настолько отвратительно, то от ночных сцен у костра журналист мог бы просто-напросто повредиться в уме.

А может быть, и не повредился бы… объявленный в 10 часов вечера комендантский час серьезным образом повлиял на ситуацию. Всех приблудных элементов из лагеря удалили, и Ангелам пришлось развлекаться собственными силами. Уехали, в основном, девушки: похоже, их все устраивало до тех пор, пока помощники шерифа не объявили – либо они сваливают до наступления комендантского часа, либо остаются здесь на всю ночь. Подтекст заявления был предельно ясен и не очень приятен: к десяти часам закон собирался окончательно выйти из игры, умыть руки, блокировать район и этим как бы дать отмашку: «Оргию на-чи-най!».

Весь день лагерь украшали своим присутствием шесть или десять партий молодых девиц из таких мест, как Фресно, Модесто или Мерседа. Им каким-то образом удалось пристроиться к тусовке, и всем было понятно, что девицы хотели устроить настоящую вечеринку. Ангелам и в голову придти не могло, что девчонки не останутся с ними на ночь, или на весь уик-энд, если на то пошло, – так что их отъезд шокировал байкеров до глубины души. Три няньки, подобравшие ранним утром Ларри, Пита и Пыха, сначала вроде бы приняли смелое решение остаться, но затем, в самый последний момент, смотались и они. «Старик, я этого не вынесу, – промолвил один из Ангелов, наблюдая, как последняя машина, трясясь на ухабах, удаляется прочь по тропе. – Все эти охуительные киски просто ускользнули из-под носа, вильнув хвостами. Эта обдолбанная маленькая штучка в красных туфлях была вся моя! Нам же было так клево! Как она могла вот так просто взять и отчалить?!»

По всем существующим меркам, шоу получилось гнилое и никудышное… И все эти девки с упругими задницами, обтянутыми брюками, и в наполовину расстегнутых блузах без рукавов… прически, напоминающие улей, голубые глаза с накрашенными ресницами… созревшие, невежественные маленькие телки, похотливо болтающие весь день. («О, Бэт, неужели эти байки тебя не возбуждают?»). Да, бэби, дико возбуждают на открытой дороге… и вот они уезжали – как монахини, услышавшие свисток, разбредались «по кельям», а убитые горем Ангелы просто стояли и смотрели. Многие из них оставили своих женщин дома, опасаясь напрягов, но сейчас, когда все напряги рассосались далеко за деревьями, здесь, как ни выпендривайся, никакой такой «странной» изюминки не подхватишь и не попробуешь.

Хуже всех пришлось Бродяге Терри, который немедленно закинулся ЛСД и провел следующие двенадцать часов запертым в кузове грузовика. Терри пронзительно вопил и рыдал под пристальным взглядом какого-то бога, о существовании котором он почти совсем забыл, но который спустился той ночью с небес и болтался где-то над землей вровень с верхушками деревьев «и просто смотрел… старый, он просто глядел на меня – и бля буду, не вру – я был напуган, как маленький ребенок».

Когда первый раз объявили о введении комендантского часа, часть Ангелов помчалась в пивной магазин, но их надежды на вечеринку в компании туристов как корова языком слизнула: эта торговая точка закрылась ровно в десять, тютелька в тютельку. Делать здесь больше было нечего, оставалось только отправиться назад в лагерь и валять дурака там. Полиция смотрела сквозь пальцы на тех, кто поздно приезжал, но, уж раз ты туда попал, фиг ты оттуда выберешься. Срабатывал принцип мышеловки.

Время между десятью и двенадцатью часами вечера было посвящено массовому поглощению различных продуктов. Около одиннадцати я нырнул в машину и попытался кое-что наговорить на магнитофон, но мой монолог постоянно прерывался людьми, чьи головы то и дело возникали в районе задних стекол, а руки неустанно пытались взломать багажник. Долгое время никто в лагере не беспокоился о пополнении запасов пива – поток казался нескончаемым, но в один прекрасный момент живительная влага – хоп! – испарилась. Вместо того чтобы просто брать одну банку пива, каждый, кто добирался до машины, хватал целую упаковку. Началось элементарное заныкивание. Все напоминало гангстерский налет на банк. Не прошло и нескольких минут, как заднее сиденье моей машины опустело. У костра все еще оставалось двадцать или тридцать шестибаночных упаковок, сложенных в кучу, но они как раз и не были предназначены для заначек. Эти банки брали по одной, как из неприкосновенного запаса. Никто не хотел начинать разграбление общественного запаса пива. Это могло послужить плохим примером… а если тайное заныкивание кем-нибудь пива стало бы слишком заметным, те, кто планировал пить всю ночь, могли озлобиться и устроить кровавую разборку.

На тот момент действие различных наркотических средств уже смешалось с алкогольным опьянением, и нельзя было предугадать, какой именно фортель может выкинуть любой из собравшихся здесь. Дикие выкрики и взрывы смеха буквально раздирали ночной мрак. Время от времени слышался звук от тела, брошенного в озеро… шумный всплеск, затем вопли и отчаянное барахтанье в воде. Единственным источником света был костер – груда бревен, веток и сучьев около десяти футов в длину и пять футов в высоту. Он ярко освещал всю поляну и бросал зловещие отблески на фары и рули больших Харлеев, стоявших на границах освещенного участка. Дальше – только тьма. В неровных отблесках оранжевого пламени было трудно различить лица Ангелов, за исключением тех, кто стоял непосредственно рядом с тобой. Тела превратились в безликие силуэты; не изменились только голоса.

В лагере оставалось около пятидесяти девушек, но почти все они были «олдовыми» – и их нельзя перепутать, во избежание серьезного риска, с «мамочками» или «чужими цыпами». «Олдовая» может быть постоянной подружкой, женой или даже какой-нибудь сквернословящей проституткой, к которой привязался один из «отверженных». С кем бы ни была у нее связь, она за это отвечает и может спокойно отшивать остальных, и, пока она сама не даст знать об изменении своих намерений, ее обычно не трогают. Ангелы очень серьезно относятся к этому, настаивая, что ни одному члену клуба и в голову не придет идея нарушить священную неприкосновенность любовной связи другого. Это – правда, но лишь до поры до времени. В отличие от волчиц, «олдовые леди» не сочетаются браком до гробовой доски, а иногда союз с ними длится меньше месяца. Многие из них официально замужем, имеют по несколько детей и держатся абсолютно в стороне от всеобщей неразборчивости в связях. Другие представляют собой так называемые «пограничные случаи», и запросто меняют свое решение каждую секунду… Они переключаются на другие привязанности, не теряя своего статуса, налаживая с каким-либо Ангелом такие же устойчивые отношения, какие до этого у них были с другим.

Все это здорово напоминает зыбучие пески. По крайней мере, вся неразбериха в половых связях, как и отстаивание своего понятия красоты и соблюдения чести, происходит на глазах у зрителей – во всяком случае так заведено у Ангелов. «Олдовая леди», слишком часто меняющая своих ухажеров или возможно поменявшая его один-единственный раз, может внезапно обнаружить, что ее перевели в разряд «мамочек», а это означает, что она стала общественной собственностью.

«Мамочки» присутствуют на любом сборище Ангелов, большом или маленьком. Они путешествуют как часть группы, подобно нозобикам *, прекрасно понимая, что их может ожидать: они доступны в любое время, любым способом – и для любого Ангела, друга Ангела или почетного гостя Ангела, для индивидуального пользования или как-нибудь еще. «Мамочки» понимают, что, как только им не понравится негласно заключенное с партнером или партнерами соглашение, они могут сваливать. Большинство зависают с Ангелами по несколько месяцев, а потом начинают окучивать другие грядки. Некоторые остаются по несколько лет, но такого рода преданность требует почти нечеловеческого терпения из-за оскорблений, жестокого обращения и всяческих унижений их человеческого достоинства.

* СловарьУэбстера определяет нозобиков как маленьких, неярких птичек, основной рацион которых составляют клещи, кишащие на спинах рогатого скота и диких животных.

Термин «мамочка» – это все, что осталось от оригинального выражения «Давай сделаем кого-нибудь мамой», которое позже сократилось до «Давай сделаем мамочку». В других братствах эта фраза произносится по-разному, но смысл остается один и тот же: речь идет о девушке, доступной в любое время. В повсеместно цитируемом параграфе доклада Линча утверждается, что эти девушки называются «овцами», но я никогда не слышал, чтобы Ангелы использовали такое выражение. «Овца» звучит скорее как творение какого-то полицейского инспектора, которого одолели воспоминания о жизни в сельской местности.

«Мамочки» не очень-то привлекательны, хотя некоторые из новеньких и самых молодых обладают своеобразной сумасшедшей и извращенной красотой. Она так быстро увядает, что, когда ты наблюдаешь за этим постоянным разрушением, тебя не покидает чувство, что на твоих глазах разворачивается действие настоящей трагедии. Как только девушки начинают воспринимать все происходящее с ними как должное, их можно заполучить даром. Однажды ночью Ангелы спустили все свои пивные деньги и решили выставить на аукцион в баре Маму Лоррейн. Предельная цена была двенадцать центов, и девушка смеялась вместе со всеми. А вот другой случай: Маго взял с собой на заднее сиденье Маму Беверли на пробег до Бейкерсфилда, и у него неожиданно кончился бензин. «Ну ты понимаешь, – вспоминал он. – Я не мог найти ни одного рабочего на бензоколонке, который дал бы мне бесплатно галлон бензина за перепихон с ней». Печатные издания пестрят признаниями людей, которые гордятся тем, что «задорого продали свои таланты», но тех, кто понимает, что их единственный талант не стоит ни пятнадцати центов, ни галлона бензина, цитируют редко и неохотно. Обычно такие люди мемуаров не оставляют. Бывает интересно послушать в мельчайших подробностях рассказ о том, что испытывает человек, которого выставляют на аукцион и которой горит желанием принести себя в жертву во имя достижения какой-нибудь великой цели, а его продают с молотка за 12 центов.

Большинство «мамочек» не думают об этом, а еще меньше об этом говорят. Их базар простирается от сплетен и примитивных инсинуаций до парирования всяких подколок и выклянчивания мелочишки на личные нужды. Но периодически кто-нибудь из них позволяет дать волю своему красноречию. Донна, коренастая, добродушная брюнетка, приехавшая с севера во времена массового исхода из Берду, однажды пораскинула мозгами и подвела под всеми рассуждениями на эту тему жирную черту: «Каждый во что-то верит, – заявила она. – Одни верят в Бога. Лично я верю в Ангелов».

В каждом отделении есть несколько «мамочек», но только Окленд содержит одновременно пятерых или шестерых. В разных клубах outlaws ситуация складывается по-разному. «Цыганское Жулье» не так «мамочко»-ориентировано, как Ангелы, но «Рабы Сатаны» изощряются в этом вопросе как только могут. Например отводят своих общих женщин в тату-салон и накалывают им на левой ягодице – «Собственность Рабов Сатаны». «Рабы» полагают, что это клеймо обеспечивает девушкам чувство безопасности и пристроенности. Клеймо не дает никакого повода сомневаться в том, что девушки кочуют из одной группы в другую. Считается, что заклейменный человек моментально начинает испытывать мощнейшее чувство ответственности, общности с организацией и своей принадлежности тем немногим, которые умудрились сформировать особую элиту. Ангелы не разрешают клеймить своих женщин, но такая практика, судя по всему, становится модной, так как некоторые из них думают, что это означает «показывать настоящий класс».*

*В начале февраля 1966-го Терри и Ангел из Фриско по имени Джордж Зан были арестованы за «способствование совершению преступления среди несовершеннолетних». А весь сыр-бор разгорелся из-за пятнадцатилетней девушки с татуировкой «Собственность Ангелов Ада», сделанной по всей спине на уровне лопаток. К тому же она была больна триппером, но это беспокоило Ангелов не больше, чем дурной запах изо рта.

«Такая идея должна захватить девушку, если она, эта девушка, правильная! – говорит один. – Она на самом деле должна хотеть этого. Многие наотрез отказываются. Ты же понимаешь, кто в натуре захочет отправиться к гинекологу с большой татуировкой, согласно которой твоя жопа принадлежит „Рабам Сатаны“? А что если девушка захочет когда-нибудь остепениться и выйти замуж? Старый, ты только представь себе брачную ночь. Она снимает с себя ночнушку, и – вот оно. Вау!»

В Бейсс Лейк приехали около двадцати «Рабов», но они особо ни с кем не смешивались. «Рабы» оккупировали маленький уголок поляны, расставили вокруг него свои байки и провели большую часть оставшегося дня, развалившись там со своими женщинами и распивая привезенное с собой вино. «Цыганское Жулье», казалось, на одном месте не сидели, они отрывались и колбасились, но их все-таки стесняло присутствие такого количества Ангелов Ада. В отличие от «Рабов», лишь несколько ребят из «Жулья» привезли своих подружек, и они постоянно дергались от одной только мысли, что какой-то обезумевший от колес Ангел может начать клеить их цыпочек и спровоцирует драку, из которой Ангелы обязательно выйдут победителями. Теоретически конфедерация Ангелов Ада дружелюбно относится к другим outlaws, но на деле полдюжины отделений Ангелов на своей территории частенько дерутся с различными клубами. В Сан-Франциско «Жулье» и Ангелы питают друг к другу застарелую вражду, но первые отлично ладят с другими отделениями Ангелов. Долгие годы аналогичная ситуация преобладала в районе Лос-Анджелеса, где Ангелы Берду время от времени дрались с «Рабами», «Комманчерос» и «Сбежавшими из гроба». И по-прежнему три последних клуба прекрасно отзываются о каждом Ангеле Ада в штате, за исключением тех грязных ублюдков из Берду, которые то и дело вторгаются на чужую территорию.

Как бы там ни было, все изменилось после изнасилования в Монтерее, приведшего в результате к такому оглушительному полицейскому наезду, что Ангелы из Берду были вынуждены безмазово сосуществовать с «Рабами» и другими клубами из Лос-Анджелеса, которые тоже мало напоминали катающиеся в масле сыры.

«Рабы Сатаны» все еще пользуются авторитетом в кругах outlaws, но присущий только им лихой и отчаянный стиль жизни начала шестидесятых ими уже утерян.*

*"Рабы» вернули себе высокое положение в результате проведения летом 1966-го одной акции отмщения, когда тридцать членов клуба разграбили многоквартирный дом в Ван Нойс, пригороде Лос-Анджелеса. Утром в субботу, 6-го августа, трое «Рабов» получили уведомления о выселении и были вынуждены покинуть квартиру, в которой они успели пожить всего лишь неделю. Вечером того же дня трое выселенных вернулись в здание с шумной ватагой налетчиков, и в течение нескольких часов крушили и рушили все. Испуганные жильцы заперли двери, а «отверженные» тем временем разбили шестнадцать стекол и выбросили тридцать предметов мебели в плавательный бассейн. «Рабы» пригрозили своим бывшим соседям, что в покое их не оставят, если кто-нибудь из них вызовет полицию. Кто-то из жильцов в конце концов так и поступил, дождавшись, когда мотоциклисты умчатся обратно в ночь, в поисках новых злоключений…

Другие отверженные поговаривают, что «Рабы» так никогда и не пришли в себя после потери Смэки Джека, своего легендарного президента, который всегда показывал такой высший класс, что даже Ангелы снимали перед ним шляпу. Истории о похождениях Смэки Джека до сих пор передаются из уст в уста, стоит только всему клану собраться вместе. Впервые я услышал о нем от добродушного и веселого Ангела из Сакраменто по имени Делберт:

«Старый, этот Джек был совсем запредельный. Бывало, он пускался во все тяжкие на три или четыре дня под колесами и здорово надравшись. Он таскал с собой ржавые клещи, и мы всегда заставали его с какими-то странными блядями. Старый, он валил их на землю и начинал выдергивать им зубы своими чертовыми клещами. Я сидел с ним как-то в одной забегаловке, и официантка отказалась принести нам кофе. Джек взобрался прямо на стойку и вырвал клещами у нее три передних зуба. Он творил такие вещи, от которых хотелось блевать. Однажды в баре он выдернул зуб сам себе. Люди не могли в это поверить. Большинство просто разбежались, когда увидели, что он сделал все на полном серьезе. Когда Джек, наконец, вырвал зуб, то бросил его небрежно на стойку и спросил, может ли это считаться платой за выпивку. Он сплевывал кровь на пол, но бармен и слова вымолвить не мог, он просто был в шоке».

Трехлетнее буйное правление Смэки Джека подошло к концу в 1964 году. Похоже, лишь некоторые из «отверженных» знали, что с ним стряслось. «Я слышал, что он в натуре накрылся, – сказал один. – Он искушал судьбу сильнее, чем любой из чуваков». «Отверженные» мотоциклисты с неохотой серьезно говорят о своих бывших корешах, которые плохо кончили. Смэки Джек, с его склонностью к любительскому врачеванию зубов, был не таким типом, чтобы выйти в отставку тихо и мирно. Неважно, что с ним случилось, может быть, он попал в тюрьму, может быть, он был убит или его заставили скрыться втихаря, – он существовал в легенде outlaws в образе бесшабашного, непредсказуемого монстра, который всегда добивался своего. Его потеря стала деморализующим ударом для «Рабов Сатаны», чью силу духа и без того подорвало постоянное давление со стороны полицейских. К концу 1964-го клуб оказался на грани распада.

«Рабов», наряду с несколькими отделениями Ангелов Ада, спас от вымирания доклад Линча и та дурная слава, которая преследовала их всюду после обнародования судейского документа. Это придало им некоторые силы, но полностью воспользоваться полученными преимуществами они не могли – мешали постоянные драки между членами клуба. Баргер был одним из первых, кто это осознал, а до других клубов это доходило едва ли быстрее, чем до жирафа. Их долгая борьба за равные права неожиданно оказалась бесполезной. Благодаря прорыву к паблисити у Ангелов появился такой престиж, что у других клубов не было выбора – им оставалось лишь примазаться к победителям или кануть в Небытие. На процесс консолидации ушла большая часть 1965-го, и к моменту пробега в Бейсс Лейк были сделаны только первые шаги. Примерно из дюжины с небольшим из функционирующих клубов outlaws в штате лишь «Жулье» и «Рабы» чувствовали себя более или менее уверенно, что щегольнуть на озере Бейсс своей силой. По отдельности каждое отделение Ангелов может распрощаться со своим превосходством, но, когда они собираются все вместе, никогда не возникает вопросов, кто же здесь правит бал.

Принимая все вышесказанное во внимание, «Рабы» несколько нервничали, появившись на пробеге со своими женщинами, имевшими особенность очаровывать легкой как дымка белокурой миловидностью – дьявольское искушение для любого Ангела Ада, спьяну пытающегося сообразить, как и почему ему не удается добиться справедливости в распределении сексуальных удовольствий.

К одиннадцати часам и ежу было ясно, что всех девушек в лагере уже не клеили, а просто брали. Повсюду в кустарнике раздавались хихиканье, стоны и хруст ломающихся веток, но около сотни «отверженных», остававшихся вокруг костра, культурно делали вид, что ничего не слышат. Многие решили спустить излишек накопившейся энергии в традиционных играх в войнушку. На каком-то из прошлых пробегов они сформировали два секретных воинских общества: «Вигвам» и «U-boat 13"* (U-boat – немецкая подводная лодка – прим.перев). В любой момент, как только звучал заранее обговоренный сигнал, толпа субмарины налетала на какого-нибудь несчастного партизана из „Вигвама“, погребая его под грудой тел. Другие „Вигвамщики“ должны были спешить товарищу на выручку, присоединяясь к куча-мала. Это выглядело как борьба за бесхозный мяч между „Чикагскими Медведями“ и „Мясниками из Грин-Бэй“, за тем лишь исключением, что у Бейсс Лейк в куче барахталось от пятидесяти до шестидесяти человеческих тел. Помню, как я увидел Пыха, весившего около 225 фунтов… Он рванул, как заправский спринтер на 20 ярдов, нырнув головой в орущую на все голоса груду, держа в каждой руке по банке с пивом. Удивительно, но никаких травм, ранений или переломов во время „войнушек“ почему-то не случалось. „Отверженные“ – далеко не накаченные спортсмены, в том смысле, что никто из них на почте почтальоном не служил и тяжеленных сумок не таскал. Но почти все они не теряют хорошую форму, хотя не работают над этим специально: сам образ жизни освобождает их от необходимости тренироваться. Любая работа, за которую им платят, означает приличную физическую нагрузку, если же они не работают, то заправляются гамбургерами, пончиками и всем чем угодно, что только удается выклянчить. Многие распухли от пива, но такая отечность не имеет ничего общего со стильным ожирением тех, кто проводит время за письменным столом, покуривая план. Немногие толстые Ангелы сложением своим больше напоминают пивные бочки, нежели пластиковые баллоны с водой.

Есть и те, кто заявляет, будто «отверженным» еда вообще не нужна, потому что они подзаряжаются энергией от таблеток или капсул стимуляторов типа амфетамина. Но это несколько заумно и притянуто за уши. Замена одного на другое не работает – и это скажет тебе любой, кто когда-либо их пробовал. Подобные наркотики стимулируют латентную энергию, но они бесполезны и слабы, если тебя и так прет выше крыши. Если перебрать на пустой желудок, может приключиться своего рода нервный ступор, сопровождаемый повышенной утомляемостью, депрессией, ознобами и активным потоотделением. Ангелы свободно шуруют на черном рынке, и, если бы любые колеса и в самом деле работали как заменитель пищи, они использовали бы их тоннами, потому что это значительно упростило бы им жизнь. На самом деле они едят и кормятся везде, где только подворачивается такая возможность. Для них готовят подружки, официантки дают им в кредит в грязных закусочных, и, кроме того, всегда есть женатые персонажи, чьи жены не отказываются накормить пятерых или шестерых братков в любое время суток. Согласно кодексу чести, ни один Ангел не может кинуть другого. Голодного outlaw всегда накормит один из тех, у кого есть еда… а если голяк повсюду, команда фуражиров взломает супермаркет и украдет все, что только сможет унести. Мало кто из служащих магазина рискнет остановить опасных хулиганов, рванувших к выходу с двумя упаковками ветчины и тремя квартами молока.

«Отверженные» не оправдываются, когда речь идет о краже еды, даже если это и задевает их гордость. Они пытаются внушить себе, что так поступать не следует, но, уж когда им приспичит, они не трусят. Пока один из них сгребает ветчину или бифштексы, другой устраивает скандал, чтобы отвлечь на себя внимание продавцов. Третий набивает рюкзак банками и овощами на другом конце магазина… и одновременно они скипают через разные выходы. Ничего сложного. Все, что требуется в таком случае – наглость, устрашающая внешность и грубое пренебрежение ко всему, о чем только могут подумать соседи. Что касается полиции, то к тому времени, когда она примчится на место преступления, еда уже будет приготовлена за двадцать кварталов от слегка распотрошенного супермаркета.

«Отверженные» не столь разговорчивы, когда речь заходит о силе и слабости мира, в котором они существуют, но инстинкты прекрасно компенсируют их косноязычие. Из собственного опыта они знают, что за совершение одних преступлений наказание следует в обязательном порядке, а за совершение других – нет. Ангел Ада, решивший позвонить в другой город из телефона-автомата, например, заплатит за первые три минуты, подтвердит сигнал оператора, когда оплаченное время разговора будет заканчиваться, и будет говорить столько, сколько захочет. Когда он, наконец, повесит трубку, оператор скажет ему, сколько монет надо положить в черный ящик… но вместо того чтобы заплатить, Ангел заржет, грязно выругается в трубку и отчалит. В отличие от нормального работяги-американца, выходца из среднего класса, у мотоциклиста-outlaw нет никаких имущественных прав и капиталовложений в Системе, представителем которой является голос телефонного оператора. Полностью понятие ценностей этой Системы к нему неприменимы. Ему просто на них насрать, а еще он понимает, что телефонная компания поймать его не в силах. Так что он положит трубку, обматерит оператора и спокойно уберется восвояси, чтобы где-нибудь на радостях выпасть в осадок.

Глава 16

«Психопат, как ребенок, не может отложить на потом всю прелесть получения удовольствия; и эта особенность – одна из основных, универсальных черт характера психопата. Он не в состоянии ждать сексуального удовлетворения, когда достижению согласия между партнерами должна предшествовать охота на зверя, и лишь потом его убийство: психопат должен насиловать. Он не способен ждать постепенного роста своего престижа в обществе: эгоистические амбиции заставляют его прорываться на страницы газет с помощью дерзких представлений и выходок. Красной нитью в истории любого психопата проходит господство этого механизма получения немедленного удовлетворения. Этим объясняется не только его поведение, но также и жестокость всех его поступков» ( Роберт Линднер, Бунтарь без Причины).

#

На пробеге удалбливаются все. По мере того как время шло к полуночи, лагерь Уиллоу Кав все больше походил на дурдом. Люди с затуманенным взором забредали в озеро и усаживались прямо в воду. Остальные падали на землю около мотоциклов или выкрикивали бессмысленные ругательства в адрес друзей, которых они уже не узнавали. Чтобы не пропасть в этом броуновском движении вокруг костра, я неторопливо пошел к своей машине, которую пламя уже практически не освещало, и присоединился к компании «Цыганского Жулья». Они все еще скромно жались в сторонке, предоставляя Ангелам возможность самим заправлять всем шоу.

Судя по настроению, Хатч, их оратор, был не прочь пофилософствовать, и ему очень хотелось толкнуть речь. Просто о том, в чем смысл всей этой чертовщины, устроенной вокруг мотоциклетных банд… Он не утверждал, что знает всю подоплеку поднятой шумихи, но буквально умирал от желания копнуть поглубже и пошире.

«На самом деле мы не так уж плохи, – сказал он. – Но и хорошими нас никак нельзя назвать. Черт, я даже не знаю. Иногда мне нравится эта тусовка, а иногда – нет. Но газеты по-настоящему выводят меня из себя. Мне наплевать, если они называют нас подонками, и все в таком роде, но знаешь что? Даже когда мы учиняем какую-нибудь настоящую хуйню, они все равно это перевирают. Читаю я этот бред, и сам себя не узнаю. Дьявол, да нам, наверное, следует надрать тебе задницу только за то, что ты – репортер».

Остальные рассмеялись, но до меня вдруг дошло, что это же замечание позже может вызвать совершенно другую реакцию, когда выпитое окончательно ударит им в голову. Но до сих пор сохранялось ощущение, что, если бы «отверженные» действительно не желали видеть представителей прессы, они бы выпиздили меня из лагеря гораздо раньше. Незадолго до наступления темноты Тайни завернул двух кинооператоров, утверждавших, что они из C.B.S. Вскоре после этого он предупредил меня, чтобы я засунул свой магнитофон куда подальше. Тайни пообещал бросить мое орудие труда в огонь, если только увидит, что я нажимаю на свои любимые кнопочки. За исключением особых или заранее обговоренных случаев, большинство Ангелов с подозрением относятся к тому, что их фотографируют или записывают на магнитофон. Обычный разговор с человеком, у которого в руках записная книжка, тоже им не по душе. Сделанные журналистами магнитофонные записи и киносъемки считаются особо опасными, потому что невозможно потом отрицать зафиксированное на пленке. Такое отношение сохраняется и в мирных ситуациях, когда нет и тени напрягов: случайно попавший на тусовку фотограф может заснять человека на месте еще не совершенного преступления. Ангел, арестованный в Окленде по подозрению в непредумышленном убийстве, может всегда найти свидетеля, который клятвенно подтвердит, что обвиняемый той ночью находился в Сан-Франциско. Но он пропал, если в какой-нибудь газете есть его фото, на котором он разговаривает с жертвой за десять минут до начала драки, закончившейся смертью собеседника. Магнитофонные записи также могут оказаться изобличающими, особенно если один из «отверженных» будет совершенно взвинчен под действием алкоголя или наркотиков и начнет хвастаться тем, что сенатор Мерфи называет «надругательством над общественными приличиями». Однажды именно так и произошло.

Как-то раз Баргер взял у репортера пленку трехчасового интервью и тщательно ее прослушал, стирая все, что, по его мнению, могло быть использовано против Ангелов. Тогда он и распорядился, чтобы никто не давал интервью без его ведома.

«Жулье», тем не менее, проигнорировало заявление Баргера, и в то время они были озабочены поисками любого умеющего хорошо слушать журналиста, который помог бы им повыше подняться по лестнице клубной иерархии. Хатч – приятный малый, ростом 6,2 фута, с густыми светлыми волосами. При виде его лица любая студия Артура Мюррея тут же бросилась бы подписывать с ним контракт. Время от времени он работает чернорабочим, но лишь для того чтобы иметь возможность потом получать пособие по безработице согласно системе, известной среди outlaws как «Клуб 52-26». В свои двадцать семь он особенно не утруждает себя изучением рынка труда, работая только в случае крайней необходимости. Когда я навестил его несколько недель спустя после пробега в квартире его родителей, в процветающем жилом квартале Сан-Франциско, он высказывался об «отверженных» довольно объективно, но почему-то с некоторой ленцой. И такое отношение плохо вязалось с его стремлением добиться более детального и более положительного освещения деятельности клуба прессой. Тогда я лишь смутно осознавал это, но через некоторое время врубился, что, если бы «отверженным» когда-либо пришлось последовательно выбирать между негативным паблисити, построенном на субъективизме масс-медиа, или отсутствием паблисити как такового, они, не раздумывая, выбрали бы первое.

К нашему разговору с Хатчем присоединился и другой член «Цыганского Жулья». Он представился как Бруно, или Харпо (harpoon – на сленге означает шприц для подкожных иньекций – прим.перев.), или кем-то в этом роде, и протянул мне одну из своих визиток. Многие «отверженные» носят с собой бизнес-карточки, и дизайн некоторых из них весьма детально продуман. Френчи из Фриско таскает с собой блестящие черные визитки с серебряными буквами. Идея обзавестись карточками родилась, когда Ангелы из Фриско, стеная по поводу их гнилого имиджа, решили завоевать симпатии публики, оказывая помощь любому попавшему в беду автомобилисту, который только попадался им на пути, а потом оставляли ему визитку, на одной стороне которой было написано: «Вам помог член Ангелов Ада, Фриско», а на другой – «Когда мы поступаем правильно, никто и не вспоминает об этом. Когда мы поступаем неправильно, все помнят об этом». Это было, конечно, не столь классно, как, например, оставить на память серебряную пулю или какую-нибудь хромированную хреновину от мотоцикла, но они чувствовали, что лучше так, чем вообще никак. В течение нескольких лет у Ангелов Фриско любимым делом было демонстрировать свои познания в механике любому автомобилисту, у которого возникали проблемы. Но это было еще до того, как завертелась рулетка раскрутки паблисити. Сейчас такое самаритянское поведение было бы слишком рискованно.

Представьте себе реакцию положительного и важного коммивояжера средних лет, путешествующего со своей супругой и двумя детьми в семейном «мустанге» по какому-то отдаленному отрезку хайвея 101. Что-то залязгало в моторе, и он съехал на обочину и вылез посмотреть, в чем, собственно, дело. Неожиданно он слышит рев приближающихся мотоциклов. Около десятка Ангелов Ада останавливаются, слезают с мотоциклов и идут по направлению к нему. Быстро соображая, что к чему, он выдергивает oil dipstick из своего двигателя и начинает материть приближающихся громил. Его жена, объятая ужасом, опрометью выскакивает из машины и бежит к ближайшему кукурузному полю, скользя между зелеными сочными стеблями, словно ящерица. Дети наложили в штаны, мужика как следует отметелили, а через несколько мгновений подъезжает машина дорожного патруля. «Отверженных» заметают под залог в три тысячи долларов в совокупности за избиение и попытку изнасилования. Неделю спустя все выясняется, все обвинения сняты, а мужик извиняется… но каждый Ангел стал беднее на триста долларов, и эти «карточки вежливости» в следующей раз будут оставлены дома. «Отверженные» все еще носят визитки, но только не те, которые они оставляли пострадавшим на хайвеях. На большинстве визиток изображаются только клубные эмблемы, имя или погоняло члена клуба и знак «1%» если нужно. Ни у кого на карточках нет ни адресов, ни телефонных номеров. Их иногда пишут на оборотной стороне, но и адреса, и телефоны меняются так часто, что их можно считать недействительными. На большинстве оказавшихся у меня карточек значились три или четыре телефонных номера, но почти все они были отключены за неуплату.

Почему-то у меня не осталось визитки Бруно (или Харпо), но я запомнил его, потому что он спер у меня целую банку пива. Я не мог поверить в это, так как он из кожи вон лез, дабы удостовериться, что у меня сложилось самое правильное впечатление о «Цыганском Жулье». То и дело мы ставили свое пиво на багажник машины, на который облокачивались. Непосредственно перед его уходом я открыл новую банку, поставил ее на багажник и увидел, как Бруно-Харпо ловко подменил ее своей, уже пустой. Когда я намекнул об этом Хатчу, тот пожал плечами и сказал: «Это, скорее всего, просто привычка, один из тех трюков, которому ты научился, пьянствуя в баре, будучи уже на мели».

Подобные привычки широко распространены в среде outlaws. «Отверженные» могут быть очень дружелюбны по отношению к чужакам, но не все они считают, что дружба равнозначна взаимному доверию. Кто-то будет красть бессознательно, в силу врожденной дурной привычки или из-за крайней нужды, тогда как остальные будут делать все возможное, чтобы оградить наивного чужака от слишком нечистых на руку братков. Вороватых райдеров никто не жалеет, но никто их и не осуждает, за ними только бдительно следят.*

*За год относительно спокойных отношений с Ангелами у меня украли только две вещи: доклад Линча и тяжелый, классического вида итальянский нож с выкидным лезвием. Он всегда лежал на моем камине, и я вскрывал им свою корреспонденцию.

Один Ангел, очутившись впервые в доме незнакомого ему человека, отправился принять ванну. Там он порылся в аптечке, нашел пузырек с оранжевыми таблетками, похожими на декседрин, и моментально их проглотил. Позже, когда Ангел почувствовал себя хреново, он робко спросил хозяина о таблетках – дескать, не ошибся ли он, те ли это колеса. Оказалось, что он принял немыслимую дозу кортизона – лекарства, которым успешно лечат артрит, но, которое вызывает довольно странные побочные явления. Кроме того, точно реакция организма на кортизон не установлена. Хозяин съеденных таблеток отнюдь не обрадовался такому повороту дела и заявил Ангелу, что, скорее всего, кожа его покроется здоровенными фурункулами и кровоточащими нарывами, и агония Ангела будет длиться несколько недель.

Услышав это, outlaw в панике ретировался и залег в очередную подвернувшуюся койку. Фурункулы так никогда и не появились, но он говорил, что примерно десять дней чувствовал себя больным, слабым и «совершенно никаким». Когда Ангел пришел в себя, он заявил, что из случившегося с ним сделал соответствующие выводы: теперь он может совершенно не волноваться относительно тех таблеток, которыми он закидывается, потому что его организм вынесет любую проглоченную им дрянь.

Итак, мою банку пива нагло стырили, и мне пришлось тащиться через всю поляну за другой. К тому времени всем в лагере, кто

еще держался на ногах и тусовался вокруг костра, открылась страшная и горькая правда: гора пива почти полностью испарилась. Приказала долго жить. Не пройдет и часа, как байкеры, не позаботившиеся заблаговременно о заначках и тайниках, начнут мучиться нестерпимой жаждой. И вот тут-то могут возникнуть всякого рода неприятности… Вот почему Ангелы, успевшие кое-что заныкать и запрятать в укромных местах, громче всех кричали, что пришло время послать гонцов за пивом. Иначе им пришлось бы либо делиться своим припрятанным богатством, либо драться. Некоторые были слишком обкурены и обдолбаны, чтобы их волновала судьба пива, но костяк примерно из пятидесяти пьяниц, намеревавшихся колобродить всю ночь, организовал рабочий процесс сбора денег. Вообще-то жизнь в лагере была уже дезорганизована. Баргер затерялся где-то среди деревьев, и последняя надежда была на тех, кто еще толкался возле огня.

Тот факт, что все магазины в Бейсс Лейк были закрыты, не имел никакого значения. Тайни сказал, что у него есть «друг», который держит лавку вниз по хайвею. Он откроет магазин в любой час ночи, если кто-то подойдет к черному ходу и постучит в окно его спальни. Я внимательно слушал, потому что уже понял, кому придется отправляться за живительным продуктом. Полиция не позволила бы никому из Ангелов покинуть лагерь, а из всех не-Ангелов здесь были только я и один молодой парень, который забрел сюда раньше и никак не мог сообразить, как же теперь выбраться отсюда и добраться до дома. Пока он не заявил во всеуслышание, что не имеет к пробегу никакого отношения, все еще думали, что он чей-то друг, но на поверку вышло, что парень оказался «зайцем». Никто особо и не трепыхался, чтобы помочь ему выбраться из лагеря, но мальчик настаивал, что ему надо обязательно встретиться с какими-то друзьями, искавшими его на хайвее. Буквально на секунду он оказался рядом с Тайни у костра, и контраст был крышесносящим. Аккуратно подстриженный, чистенький паренек лет шестнадцати, в белой майке и спецовке, вдыхающий горный воздух в компании огромного порочного волосатого изгоя, познавшего все мыслимые и немыслимые виды разврата и носящего на своей куртке нашивку: «Дорога в рай для меня закрыта, ибо я уже отмотал свой срок в аду». Стоя рядом, они выглядели, словно фигуры на некой зловещей картине, словно портрет человекообразного животного, противостоящего самому себе в Судный день… как если бы из яйца с двойным желтком вылупились и цыпленок, и антилопа гну.

Тайни мог бы стать хорошим репортером или агентом какого-нибудь актера. Он очень контактен, он всегда в курсе всего происходящего, и к нему стекается отовсюду самая свежая и самая секретная информация. Он – закоренелый, неисправимый говорун по телефону. Связаться с другим городом по телефону – для него плевое дело. В Окленде у него есть несколько телефонов-автоматов, в будках которых он принимает важные звонки из Бостона, Провиденса, Нью-Йорка, Филадельфии и бог его знает еще откуда. Он действует, как настоящий рецидивист, всегда трезво оценивая свои поступки, взвешивая все шансы и возможности. Если он сидит в баре, то обязательно лицом к двери. Пока остальные Ангелы пьют и несут всякую околесицу, Тайни размышляет о встречах, которые почему-либо сорвались, об акциях, о которых ему почему-то не сообщили, о тех пока неизвестных последствиях каких-либо действий, которые придется расхлебывать в любую секунду. Он – шести с половиной футов ростом, и его вес колеблется от 250 до 270 фунтов, находясь в прямой зависимости от состояния его психики на данный момент. А его психика и ум настолько подвижны, что Тайни, пожалуй, не только один из наиболее опасных Ангелов, но и самый большой юморист среди них. Другие быстро распаляются и лезут в драку, но не причиняют и половины того вреда, который может причинить Тайни. Он калечит людей, и, когда окончательно теряет над собой контроль, его огромное тело превращается в смертоносное оружие. Трудно сказать, какая роль ему была бы отведена в Великом Обществе.

…Пока парни скидывались на пиво, между деревьями замаячил свет фар приближающейся тачки. После десяти часов подъехало еще несколько байков, но это был первый автомобиль, и его появление вызвало переполох и привлекло всеобщее внимание. Сенсация оказалась Гнусным Филом, бывшим президентом отделения во Фриско, объяснившим, что он спрятал на хайвее пятнадцатилетнюю девочку и нужно помочь провести ее через полицейский кордон.

Это определило дальнейший ход событий. Было решено осуществить всю операцию за один раз. Мы с Филом должны отправиться за пивом, попытаться по пути вывезти прибившегося к байкерам парня и подбросить Пита и Пыха до того места в лесу, где они найдут спрятанную девушку. Вообще-то вид у Гнусного Фила был такой, что язык просто не поворачивался назвать его «гнусным». Он был одет в широкие брюки, белую рубашку и голубой кашемировый свитер. Ему, по его собственным словам, пришлось здорово поднапрячься, чтобы пробраться в лагерь: копы ни за что не хотели верить, что он – из Ангелов. Скорее он смахивал больше на копа на отдыхе или, может быть, на мускулистого вышибалу из какого-нибудь клуба на Бульваре Сансет. Его машина, новый белый «шевроле импала», тоже довольно диковато смотрелась в таком месте, как и его прикид.

Примерно в пятидесяти ярдах до хайвея Фил показал, где пряталась девушка. Двое Ангелов вышли и углубились в лес, чтобы забрать ее. Мы поехали дальше по тропе до полицейского заграждения. Здесь стояло три машины, и тусовалось по меньшей мере десять копов, со светловолосым капитаном дорожного патруля во главе. Наш заяц сидел на заднем сиденье, и как только копы начали спрашивать нас, за каким собственно хреном мы сюда пожаловали, подъехала еще одна тачка, и мальчик закричал: «Это они! Они!». Я замахал рукой и загудел, машина остановилась, мальчик выскочил наружу, и через несколько секунд его и след простыл. Полиция сообразила, что она прохлопала что-то, непосредственно касающееся ее обязанностей.

– Говоришь, этот паренек все это время был там? – спросил один. – Его не избили? Что там вообще происходит?

– Да ничего, – сказал я. – Скучно там. Поезжайте и посмотрите сами. Вот удивитесь-то!

Капитан, мусоливший мои фальшивые журналистские удостоверения, заявил, что уехать мы не можем. За этим заявлением последовал долгий спор о свободе прессы, о правах гражданина США на покупку пива в любое время суток. Был затронут вопрос и о том, что, если нас завернут, Ангелы сами навострят лыжи за любимым напитком.

– И где вы собираетесь его купить? – спросил капитан. – Все точки закрыты.

– Мы отъедем так далеко, как только сможем, – ответил я. – Времени навалом.

Они тихонько и быстро посовещались между собой, и разрешили нам проехать. Конечно же, они думали, что нам придется промчаться шестьдесят миль по направлению к Мадере, и поискать там открытый бар. Как только мы тронулись, один из копов улыбнулся и произнес: «Счастливого пути, ребята!».

Через десять минут мы вроде бы припарковались рядом с продовольственным магазином, который вроде бы принадлежал другу Тайни, хотя в это верилось с трудом. Эта точка находилась гораздо дальше, чем он нам говорил, и выглядела гораздо больше, чем он нам ее описывал. Поэтому я несколько засомневался в правильности своего решения и подумал – а не отъехать ли мне чуть назад. И стучаться в темные окна тоже как-то расхотелось. Но, как говорят, попытка не пытка, и я все-таки постучал, готовясь рвануть за угол при первом же щелчке ружейного затвора. Никто не отвечал, и я постучал снова. В любую секунду я был готов услышать пронзительный, истерический вопль женщины: «Генри! Они уже здесь! О Господи, они пришли за нами! Стреляй, Генри! Стреляй!» И даже если Генри не вышибет мне мозги, он, разумеется, вызовет полицию, и нас заметут за попытку взлома и ограбления пивного магазина под покровом ночной темноты.

Наконец я услышал внутри какой-то шорох, и вот кого-то словно пробило на крик:

– Кто там?!

– Друг Тайни, – быстро ответил я. – Мы за пивом.

Зажегся свет, и в окне появилась дружелюбная физиономия. Вышел мужик в купальном халате и открыл магазин. Было непохоже, чтобы он злился.

– О да, старый добрый Тайни, – проговорил он. – Вот кто мастер оторваться, точно?

Я не мог с ним не согласиться, и отдал 35 баксов, собранные Ангелами у костра. Фил добавил еще пятерку, и мы уехали с восемью ящиками. Этот человек настолько уважал Тайни, что запросил только по 1,25$ за упаковку из шести банок вместо 1,50$, которые мы заплатили в другом месте. Когда мы опять подъехали к заграждению, капитан посветил фонариком в машину, и, увидев пиво, буквально охуел от удивления. Мы обернулись меньше чем за полчаса.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга приворотов и заговоров на все случаи жизни
Книга приворотов и заговоров на все случаи жизни
Степанова Наталья
Магические заговоры и привороты известной потомственной целительницы Натальи Ивановны Степановой пом...
Самые вкусные салаты
Самые вкусные салаты
Сборник рецептов
Книга содержит разнообразные рецепты салатов на любой вкус, в ней можно найти как блюда из обычных п...
Большая энциклопедия охоты
Большая энциклопедия охоты
Лучков Геннадий
Охота – увлечение сильных и выносливых людей, уверенных в своем успехе, готовых часами идти по следу...
Маленькая большая девочка
Маленькая большая девочка
Царева Маша
Был у меня любовник, а у любовника – велосипед....
Богиня кофейного рая
Богиня кофейного рая
Леман Валерия
Ален Муар-Петрухин жестоко обманут в своих ожиданиях: его возлюбленная Соня упорхнула из Парижа, где...
Гибкое управление IT-проектами. Руководство для настоящих самураев
Гибкое управление IT-проектами. Руководство для настоящих самураев
Расмуссон Джонатан
Прочитав эту книгу, вы получите знания и навыки, необходимые для того, чтобы запустить, проработать ...