Колесница (сборник) Михайлов Юрий

Глава первая

[1]

Мне и надо-то было – остановиться, чуть-чуть отдохнуть, придти в себя. Я только что выкарабкался из очередной переделки: Кара-Мура, Чутня-Мутня, Сивка Бурка, вещая каурка…

Эта местность называлась, между нами, Чутня.

Мы ехали в аул небольшой колонной в сопровождении БТРа – ну то есть не мирной колонной, как это делали всегда, а в сопровождении военной техники. Да плюс взвод охраны Пал Палыча Бороды, генерала армии, назначенного ответственным за восстановление мирной жизни в этом крае. А что оставалось делать? Место поганое, больше пяти километров дорога петляет по лесу.

Выехали мы из райцентра затемно, чтобы успеть к утреннему мероприятию – первому школьному звонку в новой, только что отстроенной школе. Старую школу испоганили боевики, заняв ее сначала под госпиталь, а потом превратив в укрепрайон. Пришлось выколачивать их оттуда гаубицами. Так и сровняли старенькую, глинобитную школу с землей.

Компания собралась большая: Пал Палыч, я – его советник и секретарь комиссии по налаживанию мирной жизни в Чутне; его новый заместитель Виктор Гусев, полковник, приехал, как шутили у нас, за генеральскими погонами; районное руководство в количестве почти десяти человек; местный министр образования пожаловал и его пресс-секретарь. Девушку звали Фатима, и она была настолько красива, что я долго не мог оторвать от нее глаз. Заметил, что и другие мужчины, знакомясь с ней, стояли с открытыми ртами.

Гусева мы знали плоховато, он с месяц как прилетел с Пал Палычем. Мужик молодой, боевой, только что сорокалетие отметил. Все шуточки-прибауточки, анекдоты любит травить. С виду веселый и компанейский зам. Не помню сейчас, кто обмолвился, что он – внук бывшего члена Политбюро.

Дорогу до склона горы прошли быстро и хорошо. Вот сейчас лес промчимся, поднатужимся немножко в гору – и аул уже будет виден. БТР первым вышел на лесную дорогу. За ним – полвзвода охраны, а вторая половина замыкала колонну. Мы в середине, Пал Палыч и Гусев, затем местное начальство на двух уазиках, а потом – я с Фатимой и министром по школам.

Пал Палыч еще в райцентре пересел в нашу новую «ниву», ему надо было по выступлению министра кое о чем переговорить. Гусев пригласил Фатиму в бронированную машину. Та долго отнекивалась, говорила, что не претендует на руководящее кресло.

Я тихо порадовался за девушку: слава богу, подумал, хоть ее жизнь более-менее в безопасности будет. Боевики знали, что на бронированной машине, как правило, ездят высокие гости, сам генерал Борода, иногда его заместители. Вычислить ее в колонне не представляло никакого труда. Но они также прекрасно знали, что наскоком эту машину не возьмешь.

Взрыв показался мне слабеньким, несерьезным, хотя нашу модернизированную «ниву» попросту выбросило из колеи. Мы стояли, почти развернувшись назад, готовые в любую минуту сползти в метровый кювет: машина балансировала на краю дороги. Второй взрыв подбросил нас над землей, и «нива» в каком-то раздумье, не сразу, свалилась в кювет. Легли набок, прижавшись к зеленой траве боковыми дверями. Я потерял очки, почувствовал, как заныла ключица. Стал извиняться перед водителем за то, что нечаянно двинул ему ногой в челюсть, поскольку он при развороте машины завалился на меня, сидящего справа.

Пал Палыч чертыхался, пытаясь выбраться из машины. Куда-то подевался министр по школам. Бедолага, наверное, успел не только выкарабкаться из верхней, не заклиненной дверцы машины, но и в кювет залечь.

– Андрей, жив? Руки-ноги целы? – спросил Пал Палыч. – Как водитель?

Мы оба отозвались, что живы, все остальное ерунда.

– Давайте попробуем выбраться, – сказал генерал, кряхтя и стараясь подтянуться на крепежных стойках машины. – Эта закладка не нам предназначалась. Нас бог миловал. Кто же пострадал?

Выбирались мы долго, несколько минут показались мне вечностью. Поскольку я был под водителем, то выкарабкался последним, сел на дверные стойки машины и стал смотреть вперед, куда бежали охранники с хвоста колонны. Но они вдруг опомнились, встали как вкопанные, затем развернулись и начали поливать лес за кюветом огнем из автоматов. А работник местный администрации кричал, обращаясь ко мне:

– Уходите с машины, прыгайте на землю! Они в лесу, стреляют!..

Прыгнул, присел на корточки, потом, согнувшись в три погибели, пошел вперед. Вижу, что впереди меня маячит Пал Палыч. Догнал генерала.

– Что? – спрашиваю.

– Моя машина. Чувствую, они раскусили ее слабость. Они первым взрывом подбросили ее, уложили набок, а потом шарахнули на полную мощь… Видимо, противотанковую мину или мощные артснаряды заложили.

– Ну и что? Она, вон, лежит, почти целехонькая! – я это буквально прокричал, не желая верить, что мои догадки подтвердились.

– Они из нее вакуумную бомбу сделали, – сказал генерал. – Внутри там месиво…

Мы подбежали к машине одновременно: солдаты с БТРа вместе с охраной встали полукольцом, не подпустили меня и других из колонны к машине. Генерал подошел вплотную к открытой двери, постоял меньше минуты, отвернулся и буквально заковылял к кювету. Его не рвало, он задыхался без воздуха. Один из помощников протянул ему спрей-бутылочку, генерал направил ее в рот, нажал два раза на крышку, задышал глубже. Потом он сел на траву, руки отставил далеко назад, чтобы развернутой грудью было легче дышать. Я присел рядом.

– Не ходи туда, – сказал Пал Палыч. – Там поотрывало все: руки, ноги, все ломано-переломано… Бедная девочка! И Витька… генерал хренов…

Таких изуверских взрывов я больше не видел, хотя слышал рассказы очевидцев, что боевики раскалывали как орехи эти военные чудовища. К счастью, никто из министров-силовиков ни разу не пострадал. Их попросту не было в тот момент в машинах.

– Надо все менять, – сказал я, – стратегию, тактику… Надо всю идеологию менять.

– Что, прикажешь сейчас в аул врываться и народ выводить на площадь?

– Я про идеологию говорю. А у тебя охраны перебор. Не выйдет у тебя ни хрена ни с доверием, ни с поддержкой. Так и будут днем называться местными помощниками, а ночью – боевиками.

Обиделся Борода, даже отвернулся от меня. Но у него не было другого ньюсмейкера, которого он знал бы так же, как меня, и с которым объездил бы пол-Чутни. Он сказал после длинной паузы:

– Вот ты и подумай, что надо менять! Что мы в идеологии не так делаем? Да мало ли чего…

К этому разговору мы вернулись уже по возвращении в столицу, после траура, слез, захоронений. У Фатимы был маленький сын, у водителя – четверо, у Гусева – двое детей. Вот так вот за раз семерых сирот приобрели.

– Пал Палыч, – сказал я, когда мы остались с ним вдвоем, – надо делать ставку на лидера. Надо человека найти: авторитет, известность, ну и все такое прочее. Я тут с бывшим проректором Чутнинского университета встречался, хорошим историком, и мы долго говорили о столетней войне в их местности. Он прямо сказал: приблизил император местного лидера – успокоил народ на долгие десятилетия. На курорт сюда, конечно, не ездили из столицы, но тишину в крае приобрели…

– Да понял я тебя! – бросил в сердцах Борода. – Я об этом тоже думал. Скоро покажу тебе человека. Правда, есть закавыка: он в прошлом – боевик, в бандформированиях был главным по религиозной части.

– Ничего себе… Хотя, мне кажется, это даже хорошо. Больше доверия будет.

…С ним я работал над его выступлением с трибуны Совета Европы. Просил его:

– Ты не волнуйся, Ахмад! Это не проблема. Все, что мы сочинили с тобой, ты будешь читать по бумажке. Но, чтобы не растеряться, давай выучим речь наизусть. Или хотя бы близко к тексту…

Выучил он текст легко. Текста он не боялся, боялся вопросов, которые обязательно должны были последовать. Совет Европы интересовало одно: не очередную ли марионетку подсунула Москва в лидеры неспокойной местности. Он чувствовал это, как говорится, кожей, не хотел позора. Гордый был.

Я тоже не хотел позора, поэтому сказал, шутя:

– Бойся вопросов от женщин!

– Ты шутишь, Андрей, а я – отдувайся!

– В Совете много энергичных женщин. А впрочем, давай поменяемся! Только языка вашего я никогда не выучу, стар уже. А ты прекрасно говоришь по-русски.

Он вернулся из Совета Европы с триумфом. При встрече в VIP-зале Шереметьевского аэропорта я сказал ему:

– Знаю, что тебе поверили даже женщины. А я – восхищаюсь тобой, Ахмад! Но говорю это без Пал Палыча, чтобы не обидеть аксакала. Он тебе об этом сам скажет, вернувшись от журналистов.

Скоро новый лидер Чутни встал на ноги, создал свое правительство, всяческие структуры, и мало-помалу надобность в моем товарище, большом генерале Пал Палыче Бороде, отпала. В тот же день и час отпала надобность и во мне.

Прошу у начальства небольшой отпуск и возвращение в действительные государственные советники. Посмеялись надо мной, предложили отпуск бессрочный, поскольку и судьба Пал Палыча увязла в кабинетах высшего руководства: то ли оставляют его первым вице-премьером, полномочным представителем президента страны, то ли освобождают с отставкой, с уходом на заслуженный отдых, как молодого пенсионера и как старого генерала. Толком сказать долго никто не мог.

– Ты прости, я знаю, что у тебя все плохо, – извинился Пал Палыч. – Я позвонил товарищу, он сейчас Комитет государственного контроля при Парламенте возглавляет. У него, правда, комплект по твоему профилю. Но обещал, что без работы не оставит. Да вдобавок он тебя помнит по командировкам в Чутню. Вот такой ты у меня известный! А за меня не переживай: я давил и буду давить этих гнид на чистом теле государства.

– Шею сломают, по-настоящему. Они это умеют и могут, ты в этом убедился, если до сих пор не знаешь, за что тебя «освободили». Они, чтобы сохранить свой бизнес, действуют без пощады. Ты был им нужен ровно столько, сколько времени возглавлял Чутню.

Глава вторая

Глаза у него были влажные, светло-карие, излучали такое искреннее сочувствие, что я даже нехорошо подумал о приятеле, который назвал его директором дома инвалидов в «Двенадцати стульях». Мы зашли с ним в обеденный перерыв в ресторан-кабак-харчевню, где при входе нам сразу налили по рюмке горилки, на закуску предложили по куску хлеба с салом. Десять лет назад этот молодой человек обучался у меня азам пиаровской и рекламной работы. В Госконтроле он заведовал коммуникациями. Старое и прошлое он постарался забыть, а обо мне сегодняшнем ему, видимо, передали как-то вяло, не командным голосом.

Он много ел, с удовольствием пил горилку, но, закусывая очередную рюмку, постоянно говорил, как плохо живется бедному чиновнику.

Пришлось в открытую договариваться о «подарке» в у. е. Финал встречи: на мои плечи ложилась забота о связях со средствами массовой информации.

– А ты говорил, что все забито, – сказал я.

– Формально – да. Сейчас придется перестановки делать. Но я рад, что заполучил вас.

– Это не ты меня заполучил. Это Пал Палыч всунул меня к твоему начальнику.

Испуг, растерянность в глазах:

– Не знал, что так высоко шел разговор! Во всяком случае, мне о вашем возможном приходе сказал всего лишь замруководителя аппарата…

– Ладно, проехали. Жду бумагу. Позвони, когда надо приступать к работе.

То, что я нажил врага с первой минуты своей работы в новой конторе, ежу понятно. Страх, который я поселил в своем начальнике, он никогда не изживет в себе. А потом, эти чертовы у. е.! Я даже растерялся: за должность надо платить, пусть даже тупым подарком! В наше время так не поступали, это был большой профессиональный грех. Могли порекомендовать, назвать фамилию, дать характеристику. Но если эта информация исходила от коллег по работе, то о каких «подарках» могла идти речь? Было просто неприлично так поступать. Но что делать – другие времена, другие нравы…

Комната гигантских размеров поделена шкафами на две неравные части. Столы сотрудников стоят справа – под окнами, слева – у стены. У одних светло, у других полумрак, свет горит постоянно, даже в самые солнечные дни. Два отдела, абсолютно автономных, связанных лишь единым начальником свыше. У меня – работа со СМИ, пять сотрудников без меня и зама. Старый начальник только что вышел на пенсию. Мы с ним попрощались на площадке у выхода.

Вернулся я на темную сторону обжитого параллелепипеда, прошел к рабочему месту, включил компьютер и только успел поднять голову от стола, как увидел женщину, присаживающуюся на гостевой стул. Высокая, худая, проще сказать, тощая, в сером платье с оборочками у горла, в теплых серых чулках и коричневых туфлях. Почему-то от нее совсем не пахло духами.

– Ваш заместитель, – подает мне руку, длинную, узкую и совсем холодную. – Зовут меня Нинель Иосифовна, по мужу Першина.

– Вы здоровы? – искренне спрашиваю я. – У вас совсем ледяная рука.

– Видимо, малокровие. А так я здорова, – женщина смущена, расстроена, взволнована.

– А почему «по мужу»?

– Я не стала после развода менять фамилию на свою.

– А что, Костик – ваш муж?

– Вы его знаете! Он так и предполагал, что вы и есть мой новый начальник. Просил вам кланяться. Я с ним вчера разговаривала.

– Спасибо. Правда, мы не виделись лет десять.

– Семь, почти восемь.

– У вас есть личные дела сотрудников? – спросил я.

– Конечно! Но лучше бы было, Андрей Юрьевич, собрать нас всех вместе. Сегодня, прямо сейчас. Простите, что сую свой нос…

– Нет, дайте мне объективки, чтобы в кадры не лезть. Я посмотрю, а после обеда соберемся.

– Как прикажете.

Она встала, склонив туловище, как штангенциркуль, пополам, отряхнула складки на платье, повернулась, словно солдат, через левое плечо и пошла в конец кабинета. «Наверное, с умыслом сидит в конце кабинета: начальник впереди, заместитель сзади, – подумал я. – Чтобы всех видеть, за всеми был пригляд».

Или, может быть, я ошибаюсь?

Сосчитал столы. Их было одиннадцать – простеньких, похожих на учебные столы в приличном профтехучилище. К каждому столу была приставлена тумба с тремя выдвижными ящиками плюс небольшой удлиненный сейф с ФИО хозяина. Вот и весь скарб чиновника, если не считать шкафы для верхней одежды, стеллажи и книжные шкафы, которые в счет не брались. Это все-таки вещи общего пользования. Выходило, что вот за эту принадлежность к кучке вещей люди шли в чиновники? А как же сотни статей о закрытом обществе, клановости, о деньгах и зарплатах, о принципах, порядках, традициях и тому подобном? Для меня за десятилетие нахождения в этой среде стало ясно одно: человек идет туда как раз не из-за больших денег – их там, попросту говоря, нет. Его, определившегося со своей дальнейшей судьбой, влекут не деньги. Он получает доступ к административному ресурсу, проще говоря, к власти.

Я ни дня не работал в Госконтроле, но точно знаю, что его сотрудник может «достать» любую организацию, через которую в течение года проходил по отчетам хотя бы один рубль из федерального бюджета. Он может устроить головомойку любому начальнику на другом конце провода. О командировках, проверках и составлении отчетов по их итогам я уже не говорю. Проверяющий – король, он упивался, если хотел, своей безграничной властью. Ибо все мы грешны, хотя бы чуть-чуть, самую малость, тем более находясь при таких больших деньгах, какие урвали молодые стервятники первой волны капитализма.

Через несколько месяцев, реже лет, эйфория проходила и чиновник понимал, что надо создавать свой запасной аэродром или подушку безопасности. Он стал мудр, опытен, у него появились связи и возможности. Он может, как руководитель бригады, проверяющей, к примеру, крупную во всех отношениях топливную компанию, не отразить в отчете для парламента всего одну-две цифры. Нет, не так грубо: он их может расположить в другом порядке, не выпячивая, просто затушевав слегка. И картина совсем другая. В знак благодарности от компаний – откаты, доходящие порой до миллионов долларов.

С солнечной стороны стояло всего пять столов, некоторые были с приставками для общения и проведения совещаний. В углу разместился большущий телевизор с кассетником.

– Кто начальник отдела? – спросил я.

Над первым по счету от входной двери столом поднимается круглое лицо с растрепанными волосами:

– Я. Зовут Павлом, фамилия Сакс.

– Кем командуете?

– Редакционно-издательским отделом, три человека плюс я. Недобор – ставка одного консультанта.

– Давайте, Павел, попьем чаю!

Мы расположились рядом с его столом, на приставном столике. Его сотрудница, красивая грузинка средних лет, заварила чай, поставила нарезанный лимон, печенье и сахар. Все чинно, аккуратно, чисто. Павел стал достаточно подробно рассказывать о подготовке и выпуске ежемесячного информационного бюллетеня объемом от четырех до шести печатных листов минимум. Я очень корректно закруглил его рассказ, сказав, что ежедневно готовил к печати стенограмму заседаний первого и последующих съездов народных депутатов СССР, многих сессий Верховного Совета, ежемесячно выходили сборники законодательных актов Президиума Верховного Совета СССР…

– А теперь, Павел, я ваш коллега и сосед. Давно с вакансией?

– С полгода, наверное. Начальник управления, видимо, держит ее на всякий случай.

– Если попрошу, отдадите ее мне?

– Не вопрос.

– Хорошо, даже отлично! Думаю, что мы еще сможем на нашей базе развернуть пресс-службу для полноценной пиаровской работы.

Попили чаю, сосед умолк, думая о чем-то своем. Я сначала не хотел просить о телевизоре, но неожиданно для себя задал вопрос в лоб:

– Не правильнее ли будет, если телевизор с приставкой будут иметь сотрудники отдела по работе со СМИ? Я надеюсь, что в ближайшие дни достану такой же агрегат.

– Сам не решаю, говорите с руководством.

– А оно, руководство, почему не здесь расположено?

– У него кабинет в главном корпусе, с приемной и референтом.

– Я видел, когда заходил к нему. Но ведь это же неправильно, если не глупо, – сидеть вдалеке от своих сотрудников! И заместитель его там же расположился?

Мой сосед промолчал, лишь махнул рукой в сторону коридора. Видимо, не привык вести такие разговоры. А я уже думал о том, как бы мне пересадить свою шестерку на солнечную сторону, набрать еще трех-четырех сотрудников и забабахать настоящую пресс-службу Госконтроля. А Сакса вместе с ребятами или перевести поближе к начальству, или отгородить на нашей территории в очень милый закуток, прорубив им свою дверь на вход-выход. Мы тогда могли бы принимать журналистов, устраивать для них брифинги, чаепития, снабжать их необходимыми рекламными материалами, не отходя от кассы, как говорят.

Но я понял, что с Пашей Саксом кашу не сваришь. Придется «качать» руководителя, убеждать в его же выгоде, возможности создания на базе управления департамента и тому подобном. Я поблагодарил Сакса за чай, раскланялся с миловидной грузинкой, пошел к себе.

У стола стояла Нинель Иосифовна, в руках держала папку с кадровыми объективками на сотрудников отдела.

Глава третья

– Вам краткие дополнения, характеристики на сотрудников потребуются? Я готова, только очки другие принесу, минуточку…

– Спасибо, Нинель Иосифовна, я пока посмотрю молча, без комментариев.

Она шла, прямо держа спину, будто прилежная ученица репетировала этюд на фортепиано. Я открыл папку. В ней лежала еще одна, прозрачная, застегнутая на две кнопки.

«Опять хорошо характеризует ее: аккуратность, ответственность. В этих папочках – судьбы людские, она это понимает», – думал я, перебирая листочки, исписанные разными почерками, с нечеткой ксерокопией, страшненькими фотографиями.

Вот мужчина попался, первый после двух женщин. Посмотрим его! Так, Щеголев Сергей Иванович, год рождения… Окончил институт военных переводчиков, служба в рядах ВС… Я перелистнул страничку и сразу посмотрел воинское звание. Так я и думал: капитан запаса. Похоже, в Чутне был, а может, еще где. Сам уволился, а, может, по ранению… Я вернулся на титульную страничку. С ксерофото на меня смотрел с грустной улыбкой молодой мужчина в старомодном галстуке конца восьмидесятых годов. Странно: фото новое, а галстук старый. Впрочем, он же военный человек, всю жизнь, наверное, был в командировке, бессрочной…

Я оторвал взгляд от фото и так четко представил своего случайного попутчика по стоящему на приколе в Чутне железнодорожному составу-гостинице, что мне стало как-то не по себе. Вот же чертовщина! Уже который раз думаю об этих мальчишках-воинах, которым вряд ли скажешь, что они должны отдать жизнь за Родину… Я снова посмотрел на фото капитана Щеголева, с которым мне предстояло работать. Они даже чем-то похожи. Взрослой и грустной улыбкой, что ли…

Развороченными были все приличные высокие жилые дома и промзоны, стоящие по обеим сторонам дороги, ведущей в аэропорт. Аэропорт же так и оставался всего лишь долгостроем: ни одной воронки на взлетной полосе, ни выбоины на бетонной коробке и подсобных строениях. Пал Палыч незаметно, но все же нервничал. Он вызвал в самое пекло всех членов Комиссии по восстановлению Чутни. Они, правда, разместились в большом городе – на железнодорожной станции, куда подогнали несколько составов, сделали из них тупиковую зону с частичным забором в наиболее опасных местах, по периметру которого круглосуточно дежурили вооруженные до зубов спецназовцы. Свои кухня, вагон-столовая, приличный запас продуктов питания. Правда, туалет пришлось построить вблизи жилых вагонов, и он тоже входил в зону охраняемого комплекса.

Именно здесь я плотно перезнакомился с теми, кто по рангу входил в комиссию по восстановлению народнохозяйственного комплекса региона и с кем мне приходилось работать как секретарю этого необычного формирования. В столице было проще: формы отчетов отработаны, общий сбор объявлялся заранее, референтов и помощников в Совмине РФ, чтобы обзвонить и собрать народ, было много. Здесь же – один Пал Палыч, его непререкаемый генеральский авторитет да небольшая группа штабных работников, которая фактически и налаживала, и координировала, и контролировала восстановление мирной жизни в Чутне.

Общий сбор членов комиссии планировали на вторую половину дня, когда они должны были вернуться с объектов, разбросанных по всему региону. Команда от аппарата президента РФ поступила утром: Пал Палыча ждут в Сочи на доклад к высшему руководству. Видимо, скучновато проходил отпуск у руководства, можно послушать рассказ генерала. Никто из окружения Пал Палыча (и я в том числе), ни один из членов комиссии не то чтобы не позвонил в аппарат президента, своим министрам даже не доложили, что им придется задержаться, что их заседание сорвал секретариат президента, который формирует рабочий график главы государства. А ведь это были, как правило, первые заместители министров, руководители федеральных комитетов и служб!

Тогда-то и назначил Пал Палыч сбор членов комиссии в аэропорту, чтобы потом сразу вылететь в Сочи. Что началось! Мотаться с охраной по объектам министерские не боялись. А тут сразу масса вопросов: как будем добираться-возвращаться из аэропорта, как с питанием-размещением, отлетом в столицу на доклады своим министрам? Они привыкли ездить поездом до заветного тупичка или летать эмчеэсовскими самолетами на военную базу соседней республики. И вдруг – вводная, да еще со столькими неизвестными!

Мне Пал Палыч сказал по-военному:

– Не лезь. У них возможности решать вопросы намного большие, чем у тебя. Ты, надо признать, пока их символический куратор. Меня они боятся, потому что я первый вице-премьер и старый генерал. Короче, после совещания пусть с комендантом региона сами выкручиваются. Я им отдаю свой самолет, есть желание – пусть летят в Москву. Кто не закончил сбор информации, организацию работы на объектах – вертолетом в жэ-дэ тупик и пахать, пахать и пахать…

В зале на втором этаже не доведенного до эксплуатации аэропорта собралось более ста человек. Это не только с учетом членов правительственной комиссии, но и местных руководителей, как из столицы Чутни, так и практически из всех районов, а также небольшой группы журналистов (три камеры с центральных каналов ТВ, четыре представителя информагентств, прикипевших к Пал Палычу). Все прошло, в принципе, нормально. Уже садясь в вертолет на Сочи, Пал Палыч отвел меня от огромной толпы в сторонку на расстояние десяти-пятнадцати метров и целых пять минут слушал мои впечатления от проведенного совещания.

– Это нужно тебе? – спросил я его напрямик.

– Нужно, свежие впечатления полезны. Это во-первых. А во-вторых, десятки начальников всех уровней сейчас следят за нами. Я тебя отозвал в сторонку. Я только с тобой о чем-то говорю – строго секретно. Да еще перед встречей с президентом. Цени, голова садовая! Лети в столицу, только позаботься о журналистах, – сказал Пал Палыч, встал на ступеньки вертолетной лестницы, повернулся, помахал всем рукой и улетел.

Отправкой самолета занимались штабисты генерала, расквартированные в его резиденции. Я буквально засунул на его борт семь журналистов, с криком, шумом, руганью: мест оказалось маловато. А сам с несколькими членами комиссии полетел вертолетом в жэ-дэ тупик. Мое двухместное купе в поезде оказалось пустым: руководитель Росимущества улетел в столицу. Когда уже готовился ко сну, в дверь поскребли. Открыл защелку, увидел полковника ФСБ Кузьмина.

– Андрей Юрьевич, простите ради бога! Можно к вам, в порядке исключения, только на одну ночь нашего товарища разместить? Он на нелегальном положении. Больше пока ничего не могу сказать. Но ни в штабе, ни в гостинице, ни в частном секторе тем более ему светиться нельзя.

– Ничего я не понял, но можно, раз нужно. Вы ели? – спросил я гостя.

– Не до жиру. Спасибо, что хоть поспит в приличных условиях! – сказал за него Кузьмин.

– Это неправильно. Вы располагайтесь, а я схожу кое-куда… Да не волнуйтесь, его никто не увидит. Я еду принесу сам.

Вернулся я через пять минут. Кузьмин встал, готовый, видимо, грудью закрывать гостя от посторонних глаз. Принес я два куска мяса, сок и хлеба.

– Все, товарищ полковник. Свободны, – сказал я Кузьмину.

Он явно с неохотой вышел из купе. Гость достал из-под столика рюкзак, зеленый, армейский, стал развязывать на нем широкие тесемки.

«Вот время бежит!» – сидел я на своей полке-кровати и вспоминал, какие тесемки были на моем армейском рюкзаке около тридцати лет назад. Явно уже тесемочки просто… А что, он так и будет человек без имени, никто?

– Вас как зовут-то?

– Сергей, можно Сережа.

– Ну, Сергей так Сергей. Мои имя-отчество вы знаете. Садитесь, кушайте, а я буду потихоньку ложиться. Завтра поговорим, если захотите.

– Завтра я на поезд – и на материк.

– Ага, значит, мы здесь находимся на острове?

– Да нет, просто есть такое выражение…

– А вы действительно в горах были?

– Андрей Юрьевич, без «вы», пожалуйста, а? Я совсем не привык. Когда Кузьмин сказал, что меня можно спрятать только у советника генерала Бороды, я чуть не умер от страха!

Я молчал, смотрел на парня тридцати лет от роду, не больше, коротко стриженного, одетого в костюм средней изношенности, с армейским рюкзаком в руках. Что за легенда, мальчик, у тебя? Что за эклектика, смешение, так сказать, стилей?

– Вообще-то я в звании капитана, работаю в ГРУ, почти пять лет назад переброшен сюда из Афганистана. Ну, в общем, по нашим каналам. А сейчас должен добраться до Москвы.

– Что, кончились мытарства, командировка ваша? – спросил я.

– Вроде того. Но вот еще надо добраться очень своеобразно…

– Ладно, Сережа, ешьте, я не буду вам мешать.

– У меня есть небольшая канистра нефильтрованного коньяка. Досталась по наследству от ребят, бравших коньячный завод. Может, не откажетесь, рюмочку попробуете?

– Интересно, а Кузьмин-то знает?

– Знает, знает. Это тоже часть легенды.

– Так вот почему он так не хотел от нас уходить! – от души засмеялся я.

Мой смех Сергей принял за одобрение предложения, быстро развязал рюкзак и достал оттуда ярко-желтую пластмассовую канистру емкостью примерно полтора-два литра.

– Вы знаете, у меня полрюкзака сухого пайка: консервы, колбаса сырокопченая, хлебцы… Много чего есть, даже чай в пакетиках. Будете?

– Ну, достань сырокопченой немножко. Если печень не расшалится…

– С коньяком все пролетит, как со свистом!

– Ну-ну, ветеран-вояка! И про печень все знаем, и коньяком спаивать решил…

– Ну что вы, Андрей Юрьевич! Это так, в основном по рассказам. У мусульман строго, не пьют. У меня были периоды – по несколько лет ни грамма спиртного во рту не было.

«Так, – думал я, – мальчику надо поговорить, может, выговориться. Сделай ему такую милость, посиди с ним, послушай его! Если, конечно, захочет разговаривать».

Своеобразным ножом с кнопкой автоматического выброса лезвия Сергей отрезал несколько кусочков колбасы, порезал принесенное мною мясо, хлеб. Стаканы я достал из шкафчика, который заменял мне походную аптечку, а заодно и парфюмерный несессер.

– Чтобы не выходить из купе, давай-ка коньячком чуть сполоснем стаканы. Они чистые. Мы умываемся на улице, там такая посуда не нужна.

Сергей налил по чуть-чуть в оба стакана, покрутил густую коричневую жидкость, а затем вылил ее в подставленную мною большую банку.

– Банку, понял, для чего держим? С крышкой, плотно прилегающей, но легко открывающейся? – спросил я. Он пожал плечами, наивными глазами смотрел на меня. – Чтобы ночью не бегать в туалет на улицу.

Он искренне засмеялся: ему, видимо, и в голову не приходила мысль, что люди ночью могут ходить в туалет. Его молодой здоровый организм ночью спит. Потом посмотрел на канистру, кивнул головой и быстро налил по полстакана коньяку.

– Ну, ты размахался, брат! – сказал я. – Так мы с тобой и до песен дойдем!

– Андрей Юрьевич, это не тост. Позвольте я выскажу одно наблюдение. Разрешите?

Я кивнул, подпер щеку рукой, приготовился слушать.

– Это коротко. Мы – военные, дали присягу. Умереть за Родину – наш долг, наша работа. А вы? Вы же сугубо гражданский человек! Простите, уже немолодой, правда, прошу прощения… Вы-то почему здесь? Карьера? Вроде нет. Кузьмин говорил, что вы в ранге генерал-лейтенанта, а то и генерал-полковника будете. Деньги? У вас зарплата здесь обычная, читал в Интернете: гражданская плюс командировочные. Тогда что вас заставляет идти на такой риск?

Я молчал.

«Что сказать тебе? – думал я. – Я даже сыну, которому тоже двадцать пять, не смог бы ответить на этот вопрос. Как можно всуе говорить о том, что есть чувство долга перед Родиной, государством? Что я не давал присяги офицера, как ты, но я так воспитан своими родителями, школой, пионерией-комсомолом, что солдатом в окопах я вступил в партию? А рядом с нами шла известная тебе по книгам война на Ближнем Востоке. И если бы прозвучал приказ, то я бы пошел и еще как стал бы воевать…»

Пауза затягивалась. Я посмотрел в серые внимательные глаза Сергея, понял, что он меня освободил от объяснений. Сказал:

– Давай-ка лучше выпьем за счастливый конец твоей командировки! Я не знаю, чем ты занимался, но если ты выдержал там пять лет, ты просто молодец.

– Дважды: сначала – три, а потом уже пять лет.

– Ты – молодчина! За тебя.

Я пригубил необычайно терпкий и ароматный на вкус коньяк, сделал несколько глотков и сразу почувствовал, как он проникает в мой мозг, как потек по мышцам, грея душу. Именно душу. Сергей выцедил полстакана коньяка маленькими глоточками, промокнул губы платком, кусочек колбасы аккуратно положил на язык.

– Не смею больше предлагать, – сказал он после того как тщательно прожевал колбасу. – Уже поздно. Спасибо вам, Андрей Юрьевич, за все! Я знаю, что настоящих людей много, даже сейчас, после того что произошло в нашей стране. Хочется верить, что мы не зря делаем свою работу. Что хоть кто-то не считает нас набитыми дураками и полными идиотами.

– Без веры нельзя, капитан, пропадешь. Это я по себе знаю. После девяносто первого года понял. Когда жил как без воздуха. Когда умирал, и никто не мог меня спасти. Потому что нет таких врачевателей, которые бы лечили душу. Врачеватель здесь один – вера… Верую, и все. Называй эту веру для себя как хочешь.

Уснул Сергей быстро. А я до рассвета читал книгу, шелестел страницами под маленьким подслеповатым ночником.

И вот опять капитан запаса Сергей, с которым мне предстоит сколько-то времени поработать. «Начнем знакомство с него», – подумал я и громко сказал:

– А Щеголева Сергея Ивановича можно увидеть?

Глава четвертая

К моему столу подошел смуглый темноволосый мужчина чуть выше среднего роста. На первый взгляд, ему было лет сорок. Я встал, протянул ему руку для знакомства. Он крепко пожал почему-то мои пальцы: наверное, промахнулся, не сумел поймать всю ладонь.

– Вы ветеран отдела, работаете дольше всех из сотрудников?

– Да, так получилось. После комиссования со службы мне предложили несколько мест для работы. Сюда брали, конечно, специалиста по пиар-работе. Я мало что в этом понимал. Но у меня было преимущество: арабский и английский языки. Видимо, поэтому меня и взяли. А сейчас я уже и факультет Академии госслужбы закончил, и институт повышения квалификации при Международной Академии медиаресурсов.

– Заметку бы написали о жизни нашей доблестной конторы?

– Запросто. Уже несколько интервью подготовил, опубликованы в самых престижных изданиях. Правда, со старым начальником Госконтроля.

– А какая разница? Старые, новые начальники… Суть ведь не в фамилии, хотя и это, конечно, важно – на имидж работаем. Суть в подаче материала: удалось ли глубоко вспахать, вытащить проблемы, или отделались проходной компиляцией. Ведь так?

– Да, вы правы. Я позже принесу вырезки, покажу вам. Посмотрите, оцените. Мне показалось, что получилось неплохо. И старый начальник отдела был доволен. А он профессиональный журналист.

– Хорошо. Какие проблемы, вопросы есть? Чтобы мне ориентироваться для встречи и разговора с нашим непосредственным руководителем. По итогам, так сказать, собеседований.

– Да он все знает, только решить не может. У меня проблема с жильем. Жена в Подмосковье, я здесь комнату снимаю. На большее средств нет.

– А сертификат? Военные обязаны…

– В наше время, когда это со мной случилось, никто никому ничего не обещал. База наша – в дальнем Подмосковье, вот там пока и держат мою семью на птичьих правах. А я здесь, выбрал госслужбу. Говорили, что с жильем могут помочь.

– Если не секрет…

– Нет, уже не секрет. Капитан, немного служил в Афганистане, потом закрытая часть службы. Был также на Кавказе несколько раз – спецзадания. Ранен тяжело, долго по госпиталям валялся. Потом меня вчистую списали. Пенсия – можете себе представить какая, а я, чтобы не материться, лучше промолчу.

– Но у вас языки…

– Да, но не знакомства. К нуворишам пробовал, но сам не смог, даже собеседование не смог выдержать. Вуз, преподавание – те же копейки. Редактирование на иностранном – вообще тема закрытая, все в руках нескольких фамилий.

– Грустная, брат, картина получается!

– Нет, не грустная. Я тут посчитал зарплату: с премиями, растущими с ростом стажа надбавками жить можно. Вдруг вакансии объявятся, может, подойду под повышение. И жилкомиссия, которая у нас существует, поставила меня в очередники на улучшение жилья. А вдруг повезет?

– Ну что ж, будем работать, товарищ офицер! Тем более что вы уже стали рассуждать как стопроцентный чиновник.

– А вы в каком звании? Я слышал, что вы у генерала армии Бороды советником служили. Это очень высокий пост, ведь он еще и первым вице-премьером был. Ну и все такое…

– Мирный я человек, рядовой. Но, правда, тремя годами армейской службы обученный.

– Очень хорошо! Наш человек…

– …в Гаване.

– Все равно наш. Смотрите, что получается, если на военный лад. У министра обороны, когда я еще служил, помощник Улётов был в звании генерал-полковника. Какое же у вас должно быть звание, если вы были советником у военного вице-премьера правительства, которому подчинялся министр обороны?!

– Ну вы и пасьянс разложили! А если до того я был советником у премьер-министра… Какое у меня должно быть воинское звание? Ладно, поживем – увидим, что нам пригодится в этой жизни.

Сергей Иванович встал, повернулся через левое плечо и направился к своему столу. А я сидел и размышлял: «Слава богу, что он филолог! Расписался, знает, как пресс-релиз для журналистов подготовить. Это уже опора, моя поддержка».

Ну, а что остальные из себя представляют?

Вот – Мишина Юлия Владимировна, почти в дочери мне годится. Так, тридцать один год, филолог-педагог, библиотекарь в аппарате правительства… Хорошо – кругозор богатый должен быть. Ой-ой, куда ее понесло: ЦАО, главный специалист жилищного управления! Наверное, с жильем вопрос решала. Научный центр проблемной социологии при правительстве столицы, Академия госслужбы, и вот мы наконец выбились в консультанты в структуре федерального уровня, получили чин советника РФ первого класса. Ну а для пресс-службы что мы сделали?