Платформа Уэльбек Мишель

2

Понять поведение потребителя, опреде­лить круг его интересов, предложить ему нужный товар в нужную минуту и, главное, убедить его в том, что товар полностью со­ответствует его потребностям, – вот о чем мечтает любая фирма.

Жан Луи Барма. О чем мечтают предприниматели

Жан Ив проснулся в пять утра, бросил взгляд на спящую жену. Они от­вратительно провели выходные у его родителей – жена не выносила де­ревню. Их десятилетний сын Никола тоже терпеть не мог ездить в Луа­ре, поскольку туда не возьмешь компьютер; дедушку с бабушкой он не любил и говорил, что от них плохо пахнет. Отец и вправду сильно опус­тился, перестал следить за собой, ничем, кроме своих кроликов, не ин­тересовался. Скрашивала поездки только дочь Анжелика: в свои три го­да она еще была способна радоваться каждой корове и курице; но на этот раз она заболела и обе ночи непрерывно плакала. Как только они добрались до дома, проведя три часа в пробках, Одри отправилась раз­влекаться с друзьями. Готовя ужин из быстрозамороженных продуктов, Жан Ив смотрел по телевизору посредственный американский фильм про серийного убийцу-аутиста: в основу сценария лег якобы реальный случай – этот аутист был первым душевнобольным, казненным в штате Небраска за последние шестьдесят с лишним лет. Сын ужинать отказал­ся, он сразу бросился играть в «Total Annihilation», а может, это была «Mortal Kombat II» – Жан Ив их путал. Время от времени он заходил к дочери и пытался ее успокоить, но она продолжала хныкать. Уснула только около часа; Одри еще не было дома.

Вернулась-таки, думал Жан Ив, готовя себе утренний кофе-эспрессо; пока еще возвращается. Работая в адвокатской конторе, клиентами кото­рой были газеты «Либерасьон» и «Монд», Одри вращалась в кругу журна­листов, телеведущих, политических деятелей. Они вели светскую жизнь, постоянно куда-то ходили, порой в довольно странные места, – так, лис­тая однажды какую-то книгу с ее полки, Жан Ив увидел клубную карту ба­ра для фетишистов. Он подозревал, что жена спит с кем-нибудь на сторо­не, по крайней мере между ними давно все кончилось. Оставалось только удивляться, что сам он не завел романа. А ведь он обладал привлекатель­ной наружностью и хорошо это знал: блондин с голубыми глазами – та­кой типаж чаще встречается среди американцев. Он не испытывал ни ма­лейшего желания пофлиртовать, даже если предоставлялся случай, а предоставлялись они не часто: Жан Ив работал по двенадцать-четырнад­цать часов в сутки; на службе, занимая ответственный пост, женщин ви­дел редко. Разумеется, у него была Валери, но он воспринимал ее исклю­чительно как коллегу. Взглянуть на нее по-новому хотя и любопытно, но совершенно бесперспективно; они работали вместе уже пять лет, а такие вещи происходят либо сразу, либо никогда. Он очень уважал Валери за ее организаторские способности и необыкновенную память и понимал, что без нее не достиг бы своего теперешнего положения, а если бы и достиг, то не так быстро. Сегодня ему предстояло сделать, возможно, решающий шаг в своей карьере. Он почистил зубы, тщательно побрился, надел стро­гий костюм. Перед уходом заглянул в комнату дочери: она спала, одетая в пижаму с цыплятами; головка беленькая – вся в него.

Он отправился пешком в спортклуб «Республика», открывавшийся в семь; жили они на улице Фобур-дю-Тампль, в модном районе, который он терпеть не мог. Встреча в «Авроре» была назначена на десять. Ниче­го, один раз может и Одри собрать и проводить детей. Вечером, правда, ему придется в течение получаса выслушивать упреки. Шагая по мокро­му тротуару среди набросанных очистков и пустых коробок, он вдруг по­нял, что ему плевать на упреки. И еще он подумал – впервые так отчет­ливо, – что его брак был ошибкой. Как известно, от появления подобных мыслей до развода проходит в среднем два-три года: такие ре­шения не из легких.

Высокий негр у входа спросил привычно: «Поддерживаем форму, шеф?» Жан Ив кивнул, протянул ему абонемент, взял полотенце. Он по­знакомился с Одри, когда ему было двадцать три. Два года спустя они по­женились, отчасти из-за того, что она была беременна, но не только по­этому. Она была хороша собой, элегантна, одевалась со вкусом и умела при случае выглядеть весьма соблазнительно. Кроме того, она высказы­вала весьма оригинальные суждения и развитие во Франции юридичес­ких процедур по американскому образцу считала не возвратом в прошлое, а, наоборот, шагом вперед, обеспечивающим лучшую защиту граждан и индивидуальных свобод. Свои мысли она убедительно аргу­ментировала, тем более что недавно вернулась со стажировки в Штатах. Короче, пускала ему пыль в глаза как могла. Удивительно, думал он, до какой степени он всегда был падок на интеллектуалок.

Сначала он в течение получаса упражнялся на разных уровнях тре­нажера «Stairmaster», потом плавал в бассейне, раз двадцать туда и об­ратно. В сауне, где в этот час не было ни души, он, расслабившись, пе­ребирал в голове все, что знал о группе «Аврора». B 1966 году выпускник Высшей школы искусств и ремесел Жерар Пелиссон совме­стно с неким Полем Дюбрюлем основали компанию «Новотель» на средства, собранные среди родственников и друзей. В августе 1967 го­да в Лилле открылась первая гостиница «Новотель»; в ней уже прояви­лись особенности, которые составят в будущем специфику всей сети: стандартизация комнат, расположение на периферии города, точнее возле автострады при въезде, высокий по тем временам уровень ком­форта: гостиницы «Новотель» одними из первых оснастили все номе­ра ванными. Успех, особенно в деловых кругах, не заставил себя ждать: в 1972 году сеть насчитывала уже тридцать пять отелей. Затем последо­вало создание «Ибиса» в 1973 году покупка «Меркурия» в 1975-м и «Софителя» в 1981-м. Одновременно с этим группа начала осторожно ос­ваивать ресторанное дело: выкупила сеть ресторанов «Куртепай» и фирму «Жак Борель интернасьональ», специализирующуюся на кол­лективном питании и питании по талонам. С 1983 года компания ста­ла называться «Авророй». Потом, в 1985 году, были созданы гостиницы «Формула-1» – первые отели без персонала – сенсация в истории гос­тиничного дела. К тому времени, прочно обосновавшись в Африке и на Ближнем Востоке, компания начала внедряться в Юго-Восточную Азию и открыла свой собственный центр обучения – академию «Авроpa». В 1990 году, с приобретением «Мотеля-6», владеющего шестьюстами пятьюдесятью гостиницами на американском континенте, «Аврора» вышла на уровень крупнейших мировых компаний; в 1991 году после­довала удачная покупка акций группы «Вагон-ли». Все эти приобрете­ния стоили больших денег, и в 1993 году «Аврора» пережила кризис: ак­ционеры сочли, что задолженность компании слишком велика, и покупка гостиничной сети «Ле Меридьен» сорвалась. Благодаря уступ­ке части активов и оздоровлению «Еврокара», «Ленотра» и «Казино» Люсьена Баррьера, в 1995 финансовом году ситуация полностью вы­правилась. В январе 1997 года Поль Дюбрюль и Жерар Пелиссон ото­шли от руководства компанией, передоверив его выпускнику Нацио­нальной школы администрации Жану Люку Эспиталье, карьеру которого экономические журналы оценили как «нетипичную». Осно­ватели фирмы остались членами наблюдательного совета. Компания благополучно пережила смену руководства и к концу 2000 года упрочи­ла свой статус мирового лидера, значительно опередив «Мариотт» и «Хайят», занимающие, соответственно, второе и третье места. Среди десяти крупнейших гостиничных сетей в мире числилось девять аме­риканских и одна французская – «Аврора».

В половине десятого Жан Ив припарковал свой автомобиль у цент­рального офиса компании в Эври. В ожидании встречи прошелся по мо­розному воздуху. Ровно в десять его пригласили в кабинет Эрика Легана, исполнительного директора и члена совета директоров, сорокапятилетнего выпускника Высшей школы искусств и ремесел и Стэнфордского университета. Высокий, крепкого сложения, светловолосый, голубогла­зый, он немного походил на Жана Ива, только был старше его десятью годами и держался уверенней.

– Господин Эспиталье примет вас через пятнадцать минут, – начал он. – А пока я объясню вам, о чем, собственно, идет речь. Два месяца назад мы выкупили у группы «Джет тур» сеть гостиниц «Эльдорадор». Она насчитывает всего десяток отелей-клубов, расположенных в странах Магриба, в Черной Африке и на Антильских островах.

– Она убыточна, насколько мне известно.

– Не более, чем отрасль в целом, – усмехнулся он. – Впрочем, вы правы, она одна из самых убыточных. Буду с вами откровенен, мы при­ обрели ее за умеренную цену, но не за бесценок. У нас имелись и конкуренты: многие надеются, что рынок еще возродится. В настоящее время не несет убытков только «Club Med»; скажу вам по секрету, мы подумыва­ли объявить о готовности купить его акции. Но уж больно крупная добы­ча, наши акционеры не согласились бы. И потом это можно было бы расценить как недружественный шаг по отношению к Филиппу Бургиньону, работавшему прежде у нас, – он расплылся в деланной улыбке, словно бы призывая тем самым не воспринимать последнюю фразу все­рьез. – Одним словом, – продолжил он, – мы предлагаем вам возгла­вить сеть клубов отдыха «Эльдорадор». В случае вашего согласия вам предстоит в кратчайшие сроки восстановить баланс, а затем сделать предприятие прибыльным.

– Задача не из легких.

– Мы это понимаем; но думаем, что предлагаемая зарплата достаточ­но привлекательна. Не говоря о возможностях продвижения по службе внутри компании, они неограниченны. Мы работаем в ста сорока двух странах, у нас более ста тридцати тысяч сотрудников. Кроме того, боль­шинство наших руководящих работников довольно быстро становятся акционерами: мы возлагаем большие надежды на такую систему поощре­ния. Для ознакомления с ней я приготовил специальную записку с примерами и цифрами.

– Мне необходимо получить более точную информацию о состоя­нии гостиниц.

– Разумеется, я сейчас же передам вам подробнейшее досье. Покупка «Эльдорадора» была не просто тактическим шагом, мы верим, что у этой структуры есть будущее: географически гостиницы расположены удачно, они в отличном состоянии, потребуется лишь незначительное переустройство. Так, по крайней мере, мне кажется; но у меня нет опы­та работы с курортными комплексами. Мы, естественно, будем согласо­вывать наши действия, но окончательное решение по всем вопросам принимать вам. Если пожелаете избавиться от той или иной гостиницы, а другую, наоборот, приобрести, последнее слово останется за вами. Таков наш принцип работы в «Авроре».

Он задумался, потом продолжил:

– Конечно же, мы выбрали вас не случайно. Ваша деятельность в «Нувель фронтьер» хорошо известна специалистам. В определенном смысле, вы создали школу. Не стремясь предлагать самую низкую цену или самые лучшие условия, вы всякий раз очень точно угадывали сумму, которую клиент готов заплатить за данный уровень комфорта; именно такой философии придерживаемся и мы. И что еще очень важно, вы участвовали в создании марки, имеющей собственное лицо. В «Авроре» нам это не всегда удавалось.

На столе у Легана зазвонил телефон; он ответил коротко, затем под­нялся и повел Жана Ива по длинному коридору, выложенному бежевым кафелем. Жан Люк Эспиталье занимал огромный кабинет, метров двад­цать в длину, не меньше; в левой его части помещался стол мест на пят­надцать, за которым проводились совещания. Эспиталье с улыбкой под­нялся им навстречу. Он был довольно молод – никак не больше сорока пяти, невысокого роста, с залысинами, и выглядел на удивление скром­но, можно сказать, неприметно, словно желал показать, что к собствен­ной значительности относится иронически. Вряд ли этой иронии стоит доверять, подумал Жан Ив; выпускники Национальной школы админис­трации известны своей наигранно-шутливой манерой держаться. Они устроились в креслах за низким столиком, стоявшим перед письменным столом. Прежде чем заговорить, Эспиталье долго смотрел на Жана Ива с какой-то робкой улыбкой.

– Я очень уважаю Жака Майо, – произнес он наконец. – Он создал прекрасное предприятие, очень оригинальное, в высшей степени куль­турное. Такое встречается не часто. Между тем я полагаю – хотя и не желаю, чтобы мои предсказания сбылись, – что французским туроперато­рам надо готовиться к исключительно тяжелому периоду. В ближайшее время – на мой взгляд, это вопрос нескольких месяцев – на рынок ри­нутся английские и немецкие фирмы. Они располагают средствами, в два-три раза превышающими французские, и предлагают туры на 20–30 процентов дешевле при аналогичном или даже лучшем качестве услуг. Конкуренция будет жесткой, жестокой. Говоря яснее, будут жертвы. Я не хочу сказать, что «Нувель фронтьер» окажутся в их числе, нет. Это компания с ярко выраженной индивидуальностью, ее акционеры со­ставляют сплоченный коллектив, она скорее всего устоит. Однако бли­жайшие годы будут трудными для всех. – Он вздохнул, потом продолжил: – «Аврора» находится в несколько ином положении. Мы являемся бесспорным мировым лидером на рынке отелей бизнес-класса, мало подверженном изменениям. Мы почти не задействованы на рынке ту­ризма, неустойчивом и чувствительном к экономическим и политичес­ким колебаниям.

– Именно поэтому меня и удивило приобретение вами «Эльдорадора», – вставил Жан Ив. – Я полагал, что ваше приоритетное направле­ние – это гостиницы для бизнесменов, особенно в Азии.

– Совершенно верно, – спокойно ответил Эспиталье. – К примеру, в одном только Китае существуют колоссальные возможности развития такого типа гостиниц. У нас накоплен огромный опыт, мы знаем, как за это взяться: вообразите себе сеть отелей «Ибис» или «Формула-1» в та­кой огромной стране. При всем при том… как бы вам объяснить? – Он задумался, посмотрел в потолок, повернул голову направо, потом снова перевел взгляд на Жана Ива. – «Аврора» имеет свои маленькие тайны, – произнес он наконец. – Поль Дюбрюль часто повторял, что единствен­ный секрет успеха – вовремя появиться на рынке. Вовремя значит не слишком рано: истинные новаторы редко получают максимальные прибыли от своих изобретений, сравните «Эппл» и «Майкрософт». Но и не слишком поздно. И тут наша скрытность сослужила нам хорошую служ­бу. Если вы развиваетесь незаметно, без шумихи, то, когда ваши конкуренты просыпаются и решают занять свободную, как они рассчитывают, нишу, выясняется вдруг, что они опоздали: вы уже заблокировали все подходы и получили решающее конкурентное преимущество. Наша из­вестность намного меньше нашей реальной значимости; и это, скажем так, было нашей сознательной политикой. – Он снова вздохнул. – Одна­ко время не стоит на месте. Сейчас уже каждый знает, что мы занимаем лидирующее положение в мире. Сейчас не нужно – и даже опасно – де­лать ставку на чрезмерную скрытность. Компания такого уровня, как «Аврора», должна иметь лицо. Гостиницы для деловых людей – это вер­ный бизнес, он гарантирует высокие и постоянные доходы. Но он, как бы это сказать, недостаточно увлекателен. О деловых перемещениях люди говорят редко и неохотно. У нас имелись две возможности создать привлекательный образ в глазах широкой публики: туроператорская де­ятельность и курортные отели. Работа туроператоров дальше от нашей основной специализации, хотя там есть весьма крепкие предприятия, готовые сменить владельцев, и мы чуть было не пошли по этому пути. А потом подвернулся удобный случай с «Эльдорадором», и мы за него ухва­тились.

– Хотелось бы все-таки уточнить вашу цель. Вы заинтересованы в коммерческом успехе или в создании имиджа? – спросил Жан Ив.

– И то и другое… – Эспиталье замялся, заерзал на стуле. – Положе­ние «Авроры» осложняется тем, что ее акционеры разобщены. Из-за это­го в 1994 году поползли слухи, что кто-то, дескать, предложил купить ак­ции компании. Сейчас могу сказать с уверенностью, – в подтверждение своих слов он решительно хлопнул рукой по столу, – что они не имели под собой никаких оснований. Тем более неуместными они были бы те­перь: у нас нет задолженностей, и ни одна компания в мире – я говорю не только о тех, кто занимается гостиничным бизнесом, – не отважится на подобную авантюру. Однако в отличие от, скажем, «Нувель фронтьер» наши акционеры никак не организованы. Поль Дюбрюль и Жерар Пелиссон были, по сути, предпринимателями старого типа – великими предпринимателями, на мой взгляд, одними из величайших в нашем ве­ке. Но они не стремились сохранять контроль над акционерами, что и осложняет сегодня наше положение. Мы с вами знаем, что в иных ситуациях нужны расходы ради престижа: они улучшают стратегические позиции компании, хотя и не приносят немедленной выгоды. Мы знаем также, что иной раз необходимо поддержать убыточный сектор, когда рынок еще не созрел или в случае временного кризиса. Новое поколе­ние акционеров соглашается на это с большим трудом: теория быстрой окупаемости чудовищно испортила умы.

Жан Ив хотел было что-то сказать, но Эспиталье остановил его жес­том.

– Замечу, однако, – продолжал он, – что наши акционеры все-таки не идиоты. Они прекрасно понимают, что такая сеть, как «Эльдорадор», не может сделаться рентабельной за один год, возможно, и за два тоже. Но на третий год они начнут сопоставлять цифры, и выводы не заставят себя ждать. И вот тут – пусть у вас будут распрекраснейшие проекты, су­лящие бездну возможностей, – я уже ничего не смогу поделать.

Наступило продолжительное молчание. Леган сидел неподвижно, опустив голову. Эспиталье задумчиво водил пальцем по подбородку.

– Все ясно, – произнес наконец Жан Ив и еще через несколько се­кунд добавил спокойным деловым тоном: – Я дам вам ответ через три дня.

3

В следующие два месяца я видел Валери очень часто. Собственно говоря, мы виделись каждый день, за исключением одного уик-энда, когда она уезжала к родителям. Жан Ив решил согласиться на предложение «Авро­ры»; Валери решила последовать за ним. Помнится, она прокомментиро­вала это так: «Мои налоги возрастут до 60 процентов». В самом деле, хо­тя зарплата ее увеличивалась с сорока до семидесяти пяти тысяч франков в месяц, разница, с учетом налогов, оказывалась не такой уж значительной. Она знала, что с марта, когда она перейдет в «Аврору», ей предстоит вкалывать изо всех сил. Пока же все шло хорошо: они объяви­ли в «Нувель фронтьер» о своем уходе и теперь спокойно передавали де­ла. Я советовал Валери откладывать деньги, открыть специальный счет или не знаю что; хотя, по правде говоря, мы совсем не задумывались о та­ких вещах. Весна выдалась поздняя, но мы не огорчались. Когда потом я размышлял об этом счастливом периоде жизни с Валери – как ни стран­но, у меня осталось о нем очень мало воспоминаний, – я пришел к выво­ду, что человек не создан для счастья. Чтобы получить реальную практи­ческую возможность счастья, человек должен был бы преобразиться – трансформироваться физически. Чему уподобить Бога? Во-первых, разу­меется, женскому нижнему "я"; а кроме того, например, пару в турецкой бане. Словом, чему-то такому, в чем мог бы реализоваться дух, потому что материя уже пресыщена наслаждением. Я теперь совершенно убежден, что дух еще не родился, он ждет своего часа, и рождение его будет труд­ным; пока мы имеем о нем неполное и неверное представление. Когда я доводил Валери до оргазма, когда тело ее содрогалось в моих объятиях, меня порой охватывало мгновенное, но пронзительное ощущение, что я поднимаюсь на новый, совершенно иной уровень сознания, где не суще­ствует зла. В минуты, когда ее плоть прорывалась к наслаждению, время останавливалось, а я чувствовал себя богом, повелевающим бурями. И в этом заключалась моя первейшая радость – несомненная, совершенная.

Вторая радость, которую принесла мне Валери, состояла в ее удиви­тельной доброте и мягкости характера. В иные дни, когда она задержи­валась на работе – а со временем она стала задерживаться все дольше и дольше, – я чувствовал, что она издергана и утомлена до предела. Но она никогда не срывала раздражение на мне, ни разу не рассердилась, не закатила истерики, непредсказуемого нервного припадка из тех, что не­редко делают общение с женщинами мучительным. «Я не тщеславна, Мишель, – говорила она. – Мне хорошо с тобой, мне кажется, что ты – мужчина моей жизни, и на самом деле мне больше ничего не нужно. Но увы: я вынуждена добиваться большего. Я – часть системы, мало что да­ющей мне лично и вообще бесполезной; но как выйти из нее, я не знаю. Надо будет обдумать это на досуге, только не представляю, откуда у нас возьмется досуг».

Что до меня, то я работал все меньше; исполнял свои обязанности от и до. Заканчивал так, чтобы, купив еды на ужин, спокойно успеть до­мой к «Вопросам для чемпиона»; ночевал я теперь у Валери. Как ни уди­вительно, Мари Жанну, похоже, не огорчало отсутствие у меня служеб­ного рвения. Сама она любила нашу работу и всегда была готова взвалить на свои плечи дополнительную нагрузку. Мне кажется, больше всего она ждала от меня доброго отношения – а я и был все это время добр, мил, спокоен. Ей очень понравилось коралловое ожерелье, которое я привез ей из Таиланда, она надевала его каждый день. Готовя доку­ментацию к выставкам, она порой бросала на меня странные взгляды, смысл которых оставался мне неясен. Однажды – это было в феврале, в день моего рождения, – она сказала откровенно: «Ты изменился, Ми­шель. Не знаю, в чем именно, но ты выглядишь счастливым».

Она была права; я был счастлив, я это помню. В жизни, понятно, вся­кое случается, нас подстерегает множество проблем, старость, смерть – все так. Однако, вспоминая эти несколько месяцев, могу засвидетельст­вовать: счастье существует.

А вот Жан Ив, безусловно, счастлив не был. Помнится, мы ужинали как-то втроем в итальянском ресторане, точнее в венецианском, короче, в каком-то довольно шикарном месте. Он знал, что из ресторана мы с Ва­лери пойдем домой и будем любить друг друга. Я не находил, что ему ска­зать, все и так было ясно, даже слишком. Ясно было, что жена его не лю­бит, что она, возможно, никого никогда не любила и, вероятно, никого никогда не полюбит. Не повезло ему, вот и все. Человеческие отноше­ния не так сложны, как их расписывают: бывают ситуации неразреши­мые, а вот чтоб действительно сложные – это редко. Ему, понятно, надо было разводиться; дело непростое, но необходимое. Что я мог доба­вить? Мы исчерпали тему, еще не доев закуски.

Затем перешли к будущей работе в «Авроре»: у Жана Ива и Валери уже родились кое-какие идеи относительно возрождения «Эльдорадора», они знали, в каком направлении думать дальше. В своей среде оба считались компетентными специалистами; но они не имели права на ошибку. Провал на новой должности не означал бы конца их карьеры: Жану Иву было тридцать пять лет, Валери – двадцать восемь; им бы поз­волили попробовать еще раз. Однако подобные промахи не забывают­ся, им пришлось бы начинать заново с гораздо более низкого уровня. Все мы жили в обществе, где заинтересованность в работе обусловлива­лась зарплатой, или, шире, – материальной выгодой; такие понятия, как престиж и почет, отошли на второй план. При этом развитая систе­ма перераспределения доходов через налоги позволяла здравствовать всяким паразитам и просто никчемным людям, к которым в некотором роде относился и я. Существовавшая у нас экономика смешанного типа медленно эволюционировала в сторону большего либерализма, посте­пенно преодолевая предубеждение против ссуды под процент и против денег вообще, еще живое в странах с давней католической традицией. Жан Ив с Валери ничего от этого не выигрывали. Некоторые выпускни­ки ВКШ, совсем еще молодые, иные так просто студенты, даже и не ду­мали устраиваться на работу, а сразу пускались в биржевые спекуляции. Подключались к Интернету, оснащали компьютеры новейшими про­граммами наблюдения за рынком. Иногда объединялись в клубы и тогда получали возможность распоряжаться более значительными средства­ми. Так возле своих компьютеров и жили, работали посменно двадцать четыре часа в сутки, никогда не брали отпусков. У них у всех была одна простая цель – к тридцати годам стать миллиардерами.

Жан Ив и Валери принадлежали к поколению, которое еще не мыслило свою жизнь без хождения на службу; и я, их старший това­рищ, в сущности, тоже. Мы все трое намертво увязли в социальной си­стеме, как насекомые в куске янтаря; пути к отступлению нам были от­резаны.

Утром 1 марта Валери и Жан Ив официально приступили к работе в ком­пании «Аврора». На понедельник, 4 марта, было назначено собрание всех, кто имел отношение к проекту «Эльдорадор». Генеральная дирекция зака­зала достаточно известной конторе по изучению социологии поведения, именуемой «Профили», анализ перспектив развития клубов отдыха.

Входя в первый раз в зал заседаний на 23-м этаже, Жан Ив немного волновался. В зале сидели человек двадцать, каждый из которых не один год проработал в «Авроре», и этим коллективом ему теперь пред­стояло руководить. Валери заняла место слева от него. Все воскресенье он провел за изучением личных дел: он знал имя, обязанности и послуж­ной список каждого из присутствующих и все-таки побаивался встречи. Сероватый день вставал над департаментом Эсон, относящимся к числу «проблемных». В свое время Поль Дюбрюль и Жерар Пелиссон решили построить офис компании в Эври [12]: земля тут стоила недорого, и совсем рядом проходила автострада, ведущая на юг и в аэропорт Орли; в ту по­ру Эсон был тихим предместьем. Теперь же уровень преступности здесь считался самым высоким по стране. Каждую неделю совершались напа­дения на автобусы, автомобили жандармерии и пожарных; грабежам и хулиганским вылазкам даже не вели точного учета: по некоторым оцен­кам, реальная цифра в пять раз превышала число поданных жалоб. Зда­ние компании круглосуточно охранялось вооруженной бригадой служ­бы безопасности. Внутренняя инструкция рекомендовала служащим после определенного часа не пользоваться общественным транспор­том. Сотрудники, работавшие допоздна и не имевшие личного автомо­биля, вызывали такси – «Аврора» заключила соглашение с парком о льготном тарифе.

Когда в зале появился Линдсей Лагарриг, специалист по социологии по­ведения, Жан Ив обрел уверенность в себе. Социологу было около трид­цати, длинные волосы завязаны на затылке, на лбу залысины; одет в спортивные брюки «Адидас», футболку «Прада», поношенные кроссовки «Найк» – короче, ровно так, как и подобает знатоку человеческого пове­дения. Для начала он раздал собравшимся содержимое своего портфе­ля – тонюсенькие папки, в которых лежали графики со стрелочками и кружочками. Первая страница досье представляла собой ксерокопию за­метки из «Нувель обсерватер», точнее из приложения, посвященного отпускам. Она называлась «Отдыхать иначе».

– В двухтысячном году, – Лагарриг принялся читать статью вслух, – массовый туризм уже исчерпал себя. У нас возникла потребность в путешествии индивидуальном и этически ориентированном.

Первый абзац представлялся чтецу весьма симптоматичным для по­нимания происходящих перемен. Он несколько минут распространялся на эту тему, после чего призвал аудиторию обратить внимание на следу­ющие слова:

– В двухтысячном году перед нами стоит вопрос об уважительном отношении к другим. Мы, благополучные люди, усматриваем в путеше­ствии не просто удовлетворение эгоистических желаний, но своеобраз­ную форму выражения солидарности.

– Сколько этому парню заплатили за исследование? – шепотом спросила Валери у Жана Ива.

– Сто пятьдесят тысяч франков.

– Не может быть. За то, что он зачитает нам ксерокопию дурацкой статейки?

Линдсей Лагарриг между тем, изложив один абзац своими словами, с идиотским пафосом цитировал следующий:

– В двухтысячном году, – декламировал он, – мы уподобляемся ко­чевникам. Мы ездим на поезде, плаваем на теплоходе по рекам и оке­анам: в эпоху скоростей открываем для себя сладость неспешности. Мы растворяемся в безбрежном молчании пустынь; а потом вдруг оку­наемся в водоворот многомиллионных столиц. И с неизменной стра­стью…

– Этика, индивидуальное начало, солидарность, страсть – вот они, ключевые слова! – восклицал он. – В новом контексте не следует удив­ляться, что система клубного отдыха, основанная на эгоистической за­мкнутости и стандартизации запросов, переживает трудный период. Время «Загорелых» [13] прошло: сегодня востребованы подлинность, но­визна и дух единения. Популярная недавно модель развлекательного туризма, построенная на пресловутых «Четырех S»: Sea, Sand, Sun… and Sex, – отжила свое. Специалисты в области туризма должны уже сейчас готовиться к пересмотру своей будущей деятельности в свете новых перспектив.

«Поведенец» свое дело знал, он мог бы разглагольствовать в том же духе часами.

– Прошу прощения… – перебил его Жан Ив не без раздражения в голосе.

– Да?.. – социолог обратил к нему чарующую улыбку.

– Я думаю, все без исключения собравшиеся за этим столом знают, что клубы отдыха испытывают сегодня трудности. Мы вовсе не просим вас до бесконечности нам эти трудности описывать, но мы бы хотели ус­лышать от вас, хотя бы в самых общих чертах, о возможных путях реше­ния проблемы.

У Линдсея Лагаррига челюсть отвисла; он никак не ожидал возра­жений.

– Я полагаю, – забормотал он, – что для решения проблемы ее надо сначала выявить и посмотреть, в чем причина.

Еще одна пустая фраза, с досадой подумал Жан Ив; не просто пустая, но в данном случае еще и лживая. Причины коренились в общих тенден­циях социального развития, изменить которые никто не в силах. К ним надо приспосабливаться. А вот как? Об этом «поведенец», судя по всему, не имел ни малейшего представления.

– В общем, вы хотите сказать, что система клубного отдыха устаре­ла, – продолжил Жан Ив.

– Нет, совсем нет… – У социолога почва уходила из-под ног. – Я по­лагаю… я просто полагаю, что надо подумать.

– И за что только тебе, кретину, деньги платят? – тихо прошипел Жан Ив, а потом продолжил вслух: – Что ж, мы постараемся подумать. Благодарю вас, господин Лагарриг, за ваше сообщение. Скорее всего, се­годня вы нам больше не понадобитесь. Предлагаю объявить перерыв на десять минут и выпить по чашке кофе.

Раздосадованный социолог собрал со стола диаграммы. Когда заседание возобновилось, Жан Ив, приготовив свои записи, взял слово:

– Как вам известно, с 1993 по 1997 год «Club Med» пережил самый се­рьезный кризис в своей истории. Многочисленные конкуренты и под­ражатели, копируя основные элементы концепции клуба, но существен­но снижая цены, переманивали клиентов. Каким образом удалось выправить положение? В значительной степени за счет снижения цен. Но руководители "Club Med " не стали равняться на конкурентов, пони­мая, что обладают несомненными преимуществами: давность существо­вания фирмы, репутация и прочее. Проведя целый ряд подробнейших опросов, они выяснили, что их клиенты готовы платить на 20–30 про­центов больше за «марку» и возможность пользоваться, так сказать, пер­воисточником. Так вот, вопрос, над которым я бы предложил вам заду­маться в ближайшее время: возможно ли на рынке клубного отдыха существование иной концепции, кроме той, что предложена «Club Med»? И если да, то можем ли мы сформулировать эту концепцию в общих чер­тах и определить, на каких клиентов она ориентирована? Вопрос непро­стой.

Как вы, наверное, знаете, я работал раньше в «Нувель фронтьер». Мы там тоже создавали клубы отдыха, хотя это и не самое известное на­правление деятельности компании. Они назывались «Ле Паладьен». Примерно в то же время, что и «Club Med», мы тоже столкнулись с труд­ностями, но быстро с ними справились. Почему? Потому что мы круп­нейший туроператор во Франции. Совершив путешествие по стране, ту­ристы в большинстве случаев желали отдохнуть на море. Считается, что наши маршруты трудны и требуют хорошей физической подготовки, это верно. Завоевав в поте лица звание «великих путешественников», клиенты рады почувствовать себя простыми курортниками. И мы реши­ли включить отдых на море в значительную часть маршрутов, что позво­лило увеличить продолжительность туров, а день на море, как вам изве­стно, значительно дешевле, чем день пути. Разумеется, мы отдавали предпочтение собственным гостиницам. Итак, вторая тема, которую я вам предлагаю обдумать: спасение клубов отдыха через сотрудничество с туроператорами. К этому вопросу надо подойти творчески и не огра­ничиваться только теми из них, кто действует на французском рынке. Надо искать. Возможно, имеет смысл установить контакт с туристичес­кими фирмами Северной Европы.

После заседания к Жану Иву подошла миловидная блондинка лет трид­цати. Ее звали Марилиз Ле-Франсуа, она занималась связями с общест­венностью и рекламой.

– Мне очень понравилось ваше выступление, – заметила она. – Вы сказали именно то, что нужно. Мне кажется, люди поняли, в чем их за­дача. Они увидели, что ими кто-то руководит. Теперь мы сможем по-на­стоящему взяться за работу.

4

Задача оказалась не из легких, и они в этом быстро убедились. Большин­ство английских и тем более немецких туроператоров уже имели свои сети клубов отдыха и нисколько не нуждались в сотрудничестве с какой-либо другой компанией. Все попытки кооперации провалились. С другой стороны, «Club Med» создал, как видно, оптимальную концепцию клубов отдыха; за все время его существования никто из конкурентов не сумел предложить что-нибудь реально новое.

Однако недели две спустя у Валери возникла идея. Часов около деся­ти вечера, перед тем как отправиться домой, она пила шоколад, бессиль­но повалившись в кресло, стоявшее посередине кабинета Жана Ива. Оба выглядели измученными; весь день они корпели над балансами клу­бов.

– Послушай, мы, наверное, зря разделяем путешествие и отдых, – сказала она со вздохом.

– Я тебя не совсем понимаю…

– Вспомни «Нувель фронтьер»… Когда выдавался день на пляже в се­редине пути, туристы это очень ценили, даже если в конце маршрута их ожидало пребывание на море. На что больше всего жалуются в турпо­ездках? На то, что приходится без конца менять гостиницы. В идеале хо­рошо бы постоянно чередовать экскурсии и отдых на море: день в поезд­ке, день на пляже и так далее. И каждый вечер возвращаться к себе в гостиницу, в крайнем случае через вечер, если экскурсия двухдневная, но не паковать ежедневно чемоданы, не освобождать номер.

– В клубах отдыха всегда предлагаются экскурсии, и я не убежден, что они пользуются спросом.

– Да, но они предлагаются в дополнение к программе, а французы терпеть не могут дополнительных расходов. Кроме того, экскурсии на­до заказывать на месте: отдыхающие раздумывают, медлят; выбрать не могут и в итоге никуда не едут. Они бы с удовольствием посмотрели но­вые места, но при условии, что за них все решат и подадут готовенькое. И главное, чтоб все было включено в стоимость.

Жан Ив задумался, потом сказал:

– А знаешь, неглупо… Ко всему прочему, это нетрудно наладить: ду­маю, уже летом можно будет, кроме обычного отдыха, предложить но­вую программу. Назвать ее: «Эльдорадор – Новые открытия» или что-нибудь в таком духе.

Прежде чем запустить проект, Жан Ив посоветовался с шефом, но быстро понял, что тот не намерен высказываться ни за, ни против. «Это ваше дело», – сухо ответил Леган. Когда Валери рассказывала мне о сво­ей работе, я понимал, как мало смыслю в деятельности руководящих ка­дров. Тандем, который составили они с Жаном Ивом, уже сам по себе был явлением исключительным. «Нормальным считается, – объясняла мне Валери, – когда ассистентка метит на место своего начальника. И вот начинаются козни, подсиживания: иногда человеку даже выгодно загубить дело, чтобы свалить ответственность на другого». У них в груп­пе обстановка сложилась скорее здоровая, по крайней мере на их места никто не претендовал: большинство считало покупку «Эльдорадора» ошибкой.

Всю вторую половину месяца Валери много работала с Марилиз Ле-Франсуа. Каталоги на лето должны были во что бы то ни стало появить­ся к концу апреля, это крайний срок, даже поздновато. У бывших вла­дельцев «Эльдорадора» реклама была поставлена из рук вон плохо.

– «Отдых с 'Эльдорадором' уподобим тем волшебным минутам, ког­да спадает африканская жара и вся деревня собирается вокруг священ­ного дерева послушать рассказы мудрецов…», – прочитала Валери Жану Иву. – Скажи честно, ты веришь хоть одному слову? И тут же фотогра­фии культработников: прыгают в идиотских желтых костюмчиках. Черт-те что.

– А как тебе нравится лозунг: «Эльдорадор – это жизни напор»?

– Не знаю, что тебе и сказать…

– Каталоги стандартной программы уже розданы, тут поздно что-либо менять. Что же касается «Новых открытий», придется начинать с нуля.

– Можно сыграть на контрасте суровых условий и роскоши, – вме­шалась Марилиз. – Мятный чай в пустыне, но на дорогих коврах.

– Ну да, волшебные минуты… – устало протянул Жан Ив. Он тяже­ло поднялся со стула. – Обязательно вставьте куда-нибудь про «волшеб­ные минуты»; как ни странно, это всегда работает. Ладно, я вас оставляю и возвращаюсь к своим фиксированным затратам…

Конечно же, самая неблагодарная часть работы ложилась на него. Валери это хорошо понимала. Сама она мало смыслила в гостиничном деле, хотя какие-то смутные воспоминания о занятиях в училище сохра­нила. «Эдуард Янг, владелец трехзвездной гостиницы с рестораном, по­ставил своей задачей наилучшее обслуживание клиентов; для удовлетво­рения их запросов он постоянно внедряет новшества. Он знает из опыта, что завтраку необходимо уделить особое внимание; хороший за­втрак – основа сбалансированного питания, он чрезвычайно важен для создания имиджа гостиницы». Такую контрольную она писала на первом курсе. Эдуард Янг решает провести опрос среди своей клиентуры, разде­лив ее на группы по числу проживающих в номере (холостяки, супруже­ские пары, семьи). В задаче требовалось, проанализировав анкету, вы­числить «Х2», иными словами, ответить на вопрос: «Влияет ли семейное положение на потребление свежих фруктов за завтраком?»

Порывшись в папках, Валери отыскала-таки учебное задание, подхо­дящее к теперешней ситуации. «Вы отвечаете за маркетинг в междуна­родном управлении компании 'Южная Америка'. Эта компания купила в Гваделупе четырехзвездную гостиницу 'Антильские острова' на сто де­сять номеров, расположенную на побережье. Гостиница, построенная в 1988 году и в 1996-м отремонтированная, в настоящее время испытыва­ет серьезные трудности. Сорокапятипроцентная заполняемость не обеспечивает необходимого предела безубыточности». Валери получи­ла тогда за работу 18 баллов из 20 и теперь усматривала в этом добрый знак. В училище подобные задачки казались ей надуманными и не боль­но-то правдоподобными. Могла ли она вообразить себя начальником от­дела маркетинга компании «Южная Африка» или какой-либо другой? Она воспринимала эти задания как интеллектуальную игру, не слишком интересную, но и не слишком трудную. Сейчас все изменилось: на карту была поставлена их карьера.

Она возвращалась с работы такая усталая, что даже не в силах была заниматься любовью. Отдавалась она по утрам. Ее оргазмы сделались ме­нее бурными, более сдержанными, словно бы приглушёнными усталос­тью; я любил ее все сильней и сильней.

К концу апреля каталоги напечатали и разослали в пять тысяч тур­агентств, то есть практически по всей Франции. Теперь предстояло за­няться разработкой экскурсий, чтобы к 1 июля все было готово. В успе­хе всякого рода нововведений молва играла огромную роль: одна несостоявшаяся или плохо организованная экскурсия могла повлечь за собой потерю значительного числа клиентов. Они решили не тратить­ся на большую рекламную кампанию. Любопытно, что Жан Ив, специа­лист по маркетингу, мало верил в рекламу как таковую. «Реклама полез­на, когда нужно изменить имидж, – говорил он, – но нам сейчас не до того. Нам главное все хорошо спланировать и завоевать доверие». Зато они вложили немалые деньги в информацию для турбюро; новую про­грамму надо было предлагать быстро, естественно и неожиданно. Этим занялась Валери, благо работу турагентств знала не понаслышке. Из прослушанных некогда курсов она хорошо помнила всю цепочку аргу­ментов, которой подобало владеть продавцу путевок (Отличительные особенности – Преимущества – Наглядные примеры – Надежность – Престиж – Новизна – Комфорт – Деньги – Улыбка); помнила она и то, что на деле все обстояло несравненно проще. Но продавали путевки ча­ще всего совсем юные девушки, только закончившие учебу, лучше было разговаривать с ними на том языке, к которому они привыкли. Общаясь с ними, Валери обнаружила, что в училищах все еще преподают класси­фикацию Барма (Покупатель-практик: целиком сосредоточен на приобретаемом товаре, придает значение количеству, качеству и новизне. До­верчивый покупатель слепо полагается на продавца, поскольку ничего не смыслит в товаре. Покупатель сообщник: ему важнее всего взаимопонима­ние с продавцом; главное, установить с ним хороший личный контакт. Покупатель рвач: это манипулятор, он стремится выйти непосредствен­но на поставщика, во всем ищет выгоду для себя. Перспективный покупа­тель внимательно присматривается и к продавцу, и к товару; уважите­лен, знает, что ему нужно, легко идет на контакт). Валери была старше этих девушек лет на пять-шесть; не так давно она начинала в таком же тур­агентстве, а теперь достигла высот, о которых большинство из них и мечтать не смели. Они взирали на нее с глуповатым благоговением.

Возвращаясь с работы, я открывал квартиру Валери своим ключом; дожидаясь ее, изучал вечерами «Курс позитивной философии» Огюста Конта. Мне нравился этот нудный и насыщенный текст; одну и ту же страницу я нередко перечитывал три-четыре раза подряд. Недели за три я дошел до конца пятидесятого урока: «Предварительные замечания о социальной статике, или общая теория устройства человеческих об­ществ». Нужна же мне была какая-нибудь теория, которая помогла бы мне понять мое собственное положение в обществе.

– Ты слишком много работаешь, Валери, – сказал я как-то майским вече­ром, когда она сидела в гостиной на диване, ссутулившись от усталос­ти. – Надо хотя бы извлекать из этого пользу. Ты должна откладывать деньги, иначе они утекут у нас сквозь пальцы.

Она со мной согласилась. На другое утро она отпросилась на два ча­са, и мы вместе отправились открывать счет в банк «Креди агриколь» у Орлеанской заставы. Она написала доверенность на мое имя, а два дня спустя я приехал уже один беседовать с консультантом. Я решил откла­дывать ежемесячно из ее зарплаты двадцать тысяч франков: половину на страховку, половину на покупку квартиры. Жил я теперь практичес­ки все время у нее, держать мою квартиру не имело никакого смысла.

Она сама об этом заговорила в начале июня. Мы тогда почти целый день занимались любовью, в перерывах лежали в постели обнявшись; потом она брала мой член в руку или в рот, потом я снова углублялся в нее; мы оба еще ни разу не кончили, и я легко возбуждался от любого ее прикосновения, а ее влагалище оставалось постоянно влажным. Ей бы­ло хорошо, я это видел; ее глаза излучали покой. Часов в девять она предложила пойти поужинать в итальянский ресторан возле парка Монсури. Еще не совсем стемнело, стоял теплый вечер. После ужина мне на­до было забежать домой, чтобы утром явиться на работу, как подобает, в костюме и галстуке. Официант подал нам два фирменных коктейля.

– Послушай, Мишель, – сказала она, когда он отошел, – может, тебе переехать ко мне? Какой смысл нам и дальше играть в независимость? Или давай снимем вместе новую квартиру, если тебе так больше нравится.

Пожалуй, да: так мне нравилось больше; так я сильнее ощущал, что на­чинаю все с нуля. У меня не было опыта совместной жизни, у нее, впро­чем, тоже. Человек привыкает к одиночеству и к независимости; не факт, что это хорошая привычка. Если я хотел испытать, что такое су­пружество, то случай представился явно подходящий. Я, разумеется, знал недостатки данной формы существования; знал, что в супружеской паре желание притупляется быстрей. С другой стороны, оно все равно рано или поздно притупляется, таков закон жизни; а тут возможно воз­никновение союза иного рода – многие, по крайней мере, на это рас­считывают. В тот вечер, однако, желание, которое я испытывал к Вале­ри, притупляться не собиралось. Перед тем как расстаться, я поцеловал ее в губы; она широко открыла рот и полностью отдалась поцелую.

На другой же день я занялся объявлениями; жилье хотелось подыс­кать в южной части города, поближе к ее работе. За неделю я нашел то, что нужно: большую четырехкомнатную квартиру на тридцатом этаже Опаловой башни у заставы Шуази. Никогда прежде я не жил в квартире с таким видом на Париж; правда, никогда прежде к этому и не стремил­ся. Когда настало время переезжать, я обнаружил, что не дорожу ни еди­ной вещью в своей квартире. И нет чтобы обрадоваться, ощутить эдакое опьянение независимостью, нет, я даже слегка испугался. Получалось, я за сорок лет не сумел привязаться ни к одному предмету. И было-то у ме­ня всего-навсего два костюма, которые я носил поочередно. Ну еще кни­ги, само собой; но я мог запросто купить их снова, среди них не нашлось ни одной ценной или редкой. Я встречал на своем пути множество жен­щин; ни от одной у меня не сохранилось ни фотографии, ни письма. Не осталось у меня и своих собственных фотографий и никаких воспоми­наний о том, как я выглядел в пятнадцать, двадцать или тридцать лет. Никаких особенных документов: все данные о моей личности легко уме­щались в картонную папку стандартного формата. Неправильно думать, будто каждый человек уникален и неповторим; я, например, не видел в себе никаких следов этой самой уникальности. Люди в большинстве слу­чаев напрасно придают такое значение индивидуальным судьбам и ха­рактерам. Утверждение, что человеческая личность уникальна, не что иное как возвышенный вздор. О своей жизни помнишь немногим более, чем о некогда прочитанном романе, пишет где-то Шопенгауэр. Так оно и есть: немногим более.

5

Во второй половине июня дел у Валери опять прибавилось; работа с да­лекими странами осложняется разницей во времени: теоретически можно оказаться занятым двадцать четыре часа в сутки. Дни становились все жарче, лето выдалось великолепное; только пользоваться им не получалось. После трудового дня я наведывался в ресторанчик «Братья Танг», пробовал научиться азиатской кухне. Это оказалось сложнее, чем я думал; ингредиенты сочетались там в совершенно иных пропорциях, особым способом резались овощи, в общем, я столкнулся с другим миро­воззрением. В итоге решил обойтись кухней итальянской как более до­ступной для меня. Никогда бы не подумал, что буду находить удовольст­вие в стряпне. Вот до чего доводит любовь.

В пятидесятом уроке социологии Огюст Конт опровергает «нелепое метафизическое заблуждение», в силу которого семья представляется подобием общества. «Домашний союз, – пишет он, – основанный на привязанности и благодарности, предназначен для того, чтобы самим своим существованием непосредственно удовлетворять заложенной в человеке потребности в сочувствии, и не связан с идеей активного и долговременного сотрудничества для достижения какой-либо иной це­ли. Когда же координация деятельности становится единственным обоснованием связи, союз вырождается в простую ассоциацию и в боль­шинстве случаев в скором времени распадается». У себя в министерстве я по-прежнему работал по минимуму; мне все же пришлось организовать две-три значительные выставки, справился я с ними без труда. Кабинет­ная работа нехитрая, достаточно быть пунктуальным, быстро прини­мать решения и их придерживаться. Я давно понял: не так важно при­нять наилучшее решение; главное, как правило, принять хоть какое-нибудь решение, но быстро, по крайней мере на государственной службе. Я отвергал одни проекты, оставлял другие, руководствуясь весь­ма расплывчатыми критериями, но за десять лет ни разу не попросил до­полнительной информации; и в общем-то не испытывал угрызений сове­сти. В глубине души я не питал особого уважения к мастерам современного искусства. Большинство известных мне художников дейст­вовали совершенно так же, как предприниматели: они отыскивали сво­бодные ниши и старались поскорей их захватить. Подобно предприни­мателям они получали образование в одних и тех же учебных заведениях и формировались по одному образцу. Но были все-таки и различия: в ис­кусстве давали более высокие премии за новации, чем в других облас­тях; кроме того, художники нередко объединялись в стаи и этим отлича­лись от предпринимателей – одиноких волков, окруженных врагами: акционерами, чуть что норовящими сбежать, вышестоящими чиновни­ками, готовыми кинуть их в любую минуту. Рассматривая проекты, кото­рые ложились ко мне на стол, я редко чувствовал у их авторов подлин­ную потребность в самовыражении. В конце июня состоялась выставка Бертрана Бредана, которого я с самого начала настойчиво проталкивал, к изумлению Мари Жанны, привыкшей к пассивности и безразличию с моей стороны, тем более что ей самой творчество этого типа внушало глубочайшее омерзение. Художник не относился к числу молодых, ему было сорок три года, и вид он имел весьма потрепанный – напоминал поэта-пьянчугу в фильме «Жандарм из Сен-Тропеза». Прославился он тем, что набивал женские трусики тухлым мясом и выпускал в выставоч­ном зале мух, которых взращивал на собственных экскрементах. Впро­чем, успеха он не добился: во-первых, не располагал нужными связями; во-вторых, зациклился на всякой мерзости, работал в подустаревшем уже ключе «трэш». Я ощущал в нем какую-то подлинность; не исключаю, правда, что подлинным было его ничтожество. Он выглядел несколько неуравновешенным. Его последняя задумка была еще хуже предыдущих. Или лучше – это как посмотреть. Он снял фильм о том, что происходит с трупами людей, которые завещают свое тело науке, то есть, например, студентам для проведения учебных вскрытий. На демонстрации филь­ма, смешавшись с публикой, несколько студентов медицинского факуль­тета неожиданно подсовывали вам отрезанную руку или вырванный глаз, словом, шутили так, как и подобает юным медикам. Я имел неосто­рожность пригласить на вернисаж Валери, да еще после трудного рабо­чего дня. К моему удивлению, народу в зале собралось много, в том чис­ле весьма влиятельные особы: может, у Бертрана Бредана начинается полоса удач? Валери с трудом выдержала полчаса, после чего попросила меня уйти. Тут как назло перед нами возник студент, держащий на ладо­ни отрезанный пенис с тестикулами и волосками на них. Ее чуть не стошнило, она отвернулась и повлекла меня к выходу. Мы завернули в кафе «Бобур».

Полчаса спустя туда ввалился Бертран Бредан в сопровождении двух-трех знакомых мне девиц и еще каких-то людей, среди которых я уз­нал шефа спонсорского отдела банка. Они расположились за соседним столиком, и мне ничего не оставалось, как пойти поздороваться. Бредан мне искренне обрадовался – я и в самом деле ему серьезно помог. Разго­вор затянулся, Валери подсела к нам. Не помню точно, кто предложил отправиться к «варварам» – в «Bar-Bar» – возможно, сам Бредан. Я согла­сился, совершив тем самым очередную глупость. Попытки большинства секс-клубов включить в свою программу еженедельные вечера садомазо­хизма провалились. В отличие от них «Bar-Bar», изначально предназна­чавшийся для садомазохизма и не предъявлявший, кроме особых случа­ев, жестких требований к одежде, со дня своего открытия пользовался популярностью. Я знал, что садомазохисты – публика весьма специфи­ческая, утратившая всякий интерес к обычному сексу и, соответствен­но, обычным секс-клубам.

У самого входа ерзала в клетке, словно не находя себе места, женщи­на лет пятидесяти с румяным лицом, в наручниках и с кляпом во рту. Приглядевшись, я увидел, что ноги у нее прикреплены железными цепя­ми к прутьям клетки; всей одежды на ней был только корсет из искусст­венной черной кожи, поверх которого свисала большая дряблая грудь. У этой рабыни имелся хозяин, намеревавшийся, по здешним обычаям, продать ее с молотка на один вечер. Похоже, ей тут не слишком нрави­лось; как я понял, она вертелась туда-сюда, пытаясь спрятать свои целлюлитные ягодицы – но напрасно, клетка-то открыта с четырех сторон. Возможно, она таким способом зарабатывала на жизнь: я слышал, что люди продают себя в рабство по тысяче, а то и по две за вечер. Я вооб­разил, что это какая-нибудь мелкая служащая, телефонисточка из собе­са, сводившая таким образом концы с концами. Свободным оказался только один столик у входа в первый зал пыток. Как только мы сели, к нам приблизилась парочка: чернокожая повелительница с голым задом тащила на поводке совершенно лысого пузатого мужчину в тройке. По­равнявшись с нами, Она остановилась и велела ему раздеться. Он пови­новался и оголил довольно большие для мужчины жирные сиськи. Она достала из сумочки два металлических зажима и прицепила их к крас­ным продолговатым сосцам. Мужик скривился от боли. Затем она дерну­ла за поводок, он опустился на четвереньки и поковылял за ней; складки живота у него тряслись, в тусклом освещении тело казалось очень блед­ным. Я заказал виски, Валери – апельсиновый сок. Она упорно глядела в стол, стараясь не замечать всего, что творилось вокруг, в разговоре не участвовала. Маржори и Жеральдина, знакомые девушки из Управления изобразительных искусств, наоборот, выглядели возбужденными. «Сего­дня все очень целомудренно, очень», – разочарованно проворчал Бредан. Он рассказал нам, что в иные вечера тут загоняют иголки в яички или в головку члена; а как-то раз одному типу повелительница клещами выдрала ноготь. Валери передернуло от отвращения.

– По-моему, это ужасная мерзость, – сказала она не в силах больше сдерживаться,

– Почему мерзость? – удивилась Жеральдина. – Если участники со­глашаются добровольно, то нет проблем. Договор как договор, не хуже любого другого.

– Не верю, что можно добровольно согласиться на унижения и страда­ния. А если и так, то все равно это недопустимо.

Валери заметно нервничала, и я подумывал, не перевести ли мне разговор на палестино-израильский конфликт, а потом вдруг понял, что мне глубоко наплевать на мнение этих девиц; если они перестанут мне звонить – мне же лучше: работы меньше.

– Вообще-то мне все они противны, – сказал я и добавил немного тише: – И вы тоже.

Последней фразы Жеральдина не услышала или сделала вид, что не слышит.

– Если совершеннолетний человек, – сказала она, – желает страдать и изучать мазохистскую составляющую своей сексуальности, я не понимаю, по какому праву кто-то может ему помешать. У нас все-таки де­мократия.

Она тоже нервничала, и я уже чувствовал, что сейчас она перейдет к правам человека. При слове демократия Бредан взглянул на нее с презре­нием; он обернулся к Валери.

– Вы правы, – сказал он мрачно, – это полнейшая мерзость. Когда я вижу человека, который соглашается, чтобы ему выдирали ногти, чтоб на него испражнялись, и потом еще жрет говно своего палача, я нахожу это мерзким. Но именно мерзость в человеке и интересует меня больше всего.

Прошло несколько секунд, после чего Валери спросила с болью в го­лосе:

– Почему?

– Не знаю, – отвечал Бредан бесхитростно. – Я не верю, что на чело­веке лежит проклятие, потому что вообще не верю ни в какие проклятия и ни в какие благодати. Но мне кажется, что, всматриваясь пристальней в страдания и жестокость, господство и рабство, мы приближаемся к са­мой сути – к природе сексуальности. Вы не согласны?

Он обращался ко мне. Да, я был не согласен. Жестокость свойствен­на человеку издавна, мы встречаем ее у примитивных народов: во време­на первых племенных войн победители сохраняли жизнь некоторым пленникам, чтобы потом заставить их умирать в страшных муках. Эта тенденция сохранилась и дошла до наших дней: когда разражается вой­на, хоть с внешним врагом, хоть гражданская, обычные моральные рам­ки рушатся, и – независимо от расы, национальности, культуры – неиз­менно появляются люди, находящие радость в изуверстве и истязаниях.

Тому есть множество примеров, но только это не имеет ничего общего с истинным сексуальным наслаждением, столь же древним и столь же сильным. Короче, я был не согласен; но, как всегда, понимал, что спо­рить бесполезно.

– Пройдемся? – предложил Бредан, допив пиво.

Я пошел за ним в первый зал пыток, а все остальные за нами. Мы на­ходились в подвале со сводчатым каменным потолком. Музыкальный фон слагался из очень низких органных аккордов, на которые наклады­вались вопли истязаемых. Музыка транслировалась через громадные усилители. Повсюду были красные прожекторы, маски и орудия пыток в специальных подставках; на оборудование, должно быть, угрохали це­лое состояние. В углублении, похожем на альков, висел прикованный мужчина, истощенный и лысый, ноги его были зажаты деревянными ко­лодками на высоте полуметра от пола, а кисти наручниками прикрепле­ны к потолку. Его повелительница, облаченная в черный латекс, сапоги и перчатки, расхаживала вокруг него с хлыстом из тонких ремешков, инкрустированных драгоценными камнями. Сначала она долго хлестала его по ягодицам размашистыми ударами с оттяжкой; мужик этот, совер­шенно голый, повернутый к нам лицом, орал от боли. Вокруг собрались зрители.

– Она, я думаю, на втором уровне, – шепнул мне на ухо Бредан. – Первый – это когда останавливаются при появлении крови.

Член и мошонка у парня болтались в пустоте, длинные и будто свер­нутые набок. Повелительница обошла его кругом, порылась в сумочке у себя на поясе, извлекла оттуда несколько крючков и всадила их в мошон­ку; проступили капельки крови. Половые органы она хлестала аккурат­ней. Тут все было на пределе: зацепившись за крючок, ремешок разо­рвал бы кожу. Валери отвернулась, прижалась ко мне.

– Пошли, – умоляюще проговорила она, – пошли, я тебе после объ­ясню.

Мы вернулись в бар; все остальные были настолько поглощены зре­лищем, что не обратили на нас внимания.

– Эту бабу, которая его хлестала, я знаю, – сказала Валери вполголо­са. – Я видела ее всего однажды, но не сомневаюсь, что это она… Это Одри, жена Жана Ива.

Затем мы сразу ушли. В такси Валери неподвижно смотрела в одну точку. В лифте она продолжала молчать. И только закрыв за собой дверь квартиры, обернулась ко мне:

– Мишель… ты находишь, что я несовременна?

– Да нет же! Я и сам этого не переношу.

Палачей я еще хоть как-то могу понять, они мне отвратительны, но я знаю, что существуют люди, которым нравится истязать других; с чем я не в состоянии смириться, так это с поведением жертв. Как че­ловек может дойти до того, чтобы предпочитать страдания радости? Не знаю, таких надо перевоспитывать что ли, любить их, учить на­слаждаться.

Я пожал плечами, показывая тем самым, что это выше моего пони­мания – как в последнее время и все остальное в моей жизни. Человек совершает какие-то поступки, он согласен вынести то-то и то-то… Мож­но ли тут сделать какой-то общий вывод, уловить некий смысл? Я молча стал раздеваться. Валери села на кровать рядом со мной. Я чувствовал, что она напряжена и никак не придет в себя.

– Самое страшное, – продолжила она, – что при этом нет никакого физического контакта. Все в перчатках, все пользуются инструментами. Кожа не соприкасается с кожей, ни поцелуя, ни ласки. На мой взгляд, это противоречит самой природе секса.

Она была права, но приверженцы садомазохизма видят, должно быть, в своих действиях апофеоз секса, его высшее проявление. Каждый заму­рован в собственной скорлупе и наслаждается своей уникальностью; это тоже мировоззрение. Во всяком случае, подобные заведения все больше входили в моду. Я с легкостью допускал, что Маржори с Жеральдиной, например, их посещают, а вот представить себе, как они отдаются, ну и вообще занимаются сексом, не мог.

– Все проще, чем кажется, – произнес я наконец. – Сексуальное вле­чение у людей, которые любят друг друга, – это одно; сексуальность у тех, кто не любит, – это другое. Когда человек не может слиться с дру­гим, ему остаются страдания и жестокость.

Валери прижалась ко мне и прошептала:

– Мы живем в странном мире…

Защищенная от окружающей реальности непомерной занятостью на работе, так что ей едва хватало времени заскочить в магазин, отдох­нуть и начать новый день, она в некотором смысле осталась наивной.

– Мне не нравится мир, в котором мы живем, – добавила она.

6

Наши опросы показали, что потребители ждут от нас трех вещей: безопасности, но­вых эмоций и эстетического наслаждения.

Бернар Гильбо

30 июня из агентств поступили сводки о количестве забронированных мест. Они превзошли все ожидания. «Эльдорадор – Новые открытия» имел успех, он сразу стал распродаваться лучше, нежели традиционная программа, спрос на которую продолжал падать. Валери позволила себе взять недельный отпуск, и мы отправились к ее родителям в Сен-Ке-Портриё. Для жениха, которого везут показывать семье, я чувствовал се­бя староватым – как-никак я был старше ее на тринадцать лет и к тому же в такой роли выступал впервые. Отец Валери встречал нас на вокза­ле в Сен-Бриё. Он расцеловал дочь, долго ее обнимал, видно было, что соскучился. «Ты похудела», – сказал он. Потом обернулся ко мне, протя­нул руку, не глядя в глаза. Наверное, он тоже чувствовал себя неловко: я работаю в Министерстве культуры, а он – простой крестьянин. Мать оказалась намного разговорчивей, она долго расспрашивала меня обо всем: как я живу, работаю, отдыхаю. Словом, ничего особенно трудного, тем более что Валери сидела со мной рядом и время от времени отвеча­ла за меня; мы с ней переглядывались. Я пытался вообразить, как бы я вел себя за семейным столом, если б у меня были дети, но не мог; я вооб­ще не мог представить себе будущего.

Вечером нам подали настоящий праздничный ужин: омар, седло яг­ненка, несколько сортов сыра, торт с клубникой и кофе. Мне, понятно, хотелось видеть в этом знак того, что меня признали, хотя трапеза, совершенно ясно, готовилась заранее. Разговор поддерживала главным образом Валери, рассказывала о своей новой работе, о которой я знал почти все. Я тем временем разглядывал занавески, побрякушки, семей­ные фотографии в рамках. Я попал в семью и испытывал от этого волнение, смешанное с тревогой.

Валери пожелала непременно спать в своей детской комнате. «Луч­ше вам устроиться в комнате для гостей, – возражала ее мать. – В дет­ской вдвоем будет тесно». Кровать и в самом деле оказалась узковатой, зато я чуть не прослезился, когда, оттянув трусики и поглаживая про­межность Валери, думал о том, что она спала здесь в тринадцать-четыр­надцать лет. Сколько времени потеряно даром, говорил я себе. Я опус­тился на колени возле кровати, повернул Валери к себе, снял с нее трусики. Ее влагалище сомкнулось вокруг моего острия. Я игрался, уг­лублялся, потом подавался на несколько сантиметров назад, сжимая ла­донями ее грудь. Она кончила со сдавленным криком и рассмеялась. «Ро­дители еще не спят,» – прошептала она. Я вошел в нее снова, сильнее, чтобы кончить самому. Она наблюдала за мной с блестящими глазами и зажала мне рот рукой в ту самую минуту, когда я разрешался с глухим ур­чанием.

Потом я сидел и рассматривал комнату. На полке над «Розовой биб­лиотекой» лежали несколько аккуратно переплетенных тетрадей.

– Это я писала лет в десять-двенадцать. Романы из серии «Пять юных сыщиков и верный пес» [14].

– Как это?

– Неизданные похождения «юных сыщиков», я сочиняла их сама, а персонажей позаимствовала.

Я взял тетрадки: там были «Пять юных сыщиков в космосе», «Пять юных сыщиков в Канаде». Я представил себе замкнутую девочку, фанта­зерку – такой я ее уже не увижу никогда.

Следующие несколько дней мы бездельничали, ходили на пляж. Валери часами лежала на солнце; понемногу силы ее восстанавливались; она ни­когда не работала столько, сколько в последние три месяца. Как-то вече­ром я заговорил с ней об этом. Мы сидели в «Океаническом баре», зака­зали два коктейля.

– Теперь, когда новая программа уже запущена, ты станешь посво­боднее.

– Сначала – да, – она невесело улыбнулась, – но скоро надо будет придумывать что-то новое.

– Зачем? Почему не остановиться?

– Таковы правила игры. Жан Ив объяснил бы тебе принцип капита­лизма: либо ты идешь вперед, либо тебе конец. Разумеется, добившись решающего преимущества над конкурентами, можно отдыхать и не­сколько лет; но нам до этого далеко. Сама схема «Эльдорадор – Новые открытия» недурна, мы сделали тонкий, я бы сказала, хитроумный ход, но в этой схеме нет ничего реально новаторского – просто хорошо сба­лансированная смесь двух ранее существовавших концепций. Конкурен­ты увидят, что дело пошло, и быстро заполнят нишу. Это ведь не сложно сделать; у нас трудность заключалась в том, чтобы раскрутить проект в очень короткий срок. Не сомневаюсь, что «Нувель фронтьер», например, уже следующим летом смогут составить нам конкуренцию. Если мы хотим сохранить преимущество за собой, надо придумывать что-то но­венькое.

– И так без конца?

– Думаю, да. Я существую в системе, знаю свое дело, мне прилично платят. Я приняла условия игры.

Должно быть, я выглядел удрученным; она обняла меня за плечи:

– Пойдем ужинать… Родители нас ждут.

Мы вернулись в Париж в воскресенье вечером. В понедельник утром у Валери и Жана Ива была назначена встреча с Эриком Леганом. От име­ни компании он высказал удовлетворение результатами их деятельнос­ти. Совет директоров единогласно постановил премировать их акция­ми – небывалый случай для сотрудников, проработавших на фирме меньше года.

Вечером мы ужинали втроем в марокканском ресторане на улице Дез Эколь. Жан Ив был плохо выбрит, лицо казалось отекшим, он как-то странно покачивал головой. «По-моему, он начал пить, – сказала мне Валери еще в такси. – Он отвратительно провел отпуск с семьей на ост­рове Ре. Поехал на две недели, но сбежал в конце первой. Говорит, что не может больше выносить друзей своей жены».

В самом деле, с ним творилось что-то неладное: он не притронулся к мясу, зато без конца подливал себе вина.

– Сработало, – усмехнулся он сардонически. – Скоро будем грести деньги лопатой! – Он тряхнул головой, опорожнил стакан, потом сму­щенно поправился: – Простите… Я что-то не то болтаю.

Руки его дрожали, он положил их на стол, выждал, дрожь немного унялась. Потом посмотрел Валери прямо в глаза.

– Ты знаешь, что случилось с Марилиз?

– Марилиз Ле-Франсуа? Нет, я ее не видела. Она больна?

– Не больна, хуже. Она провела три дня в больнице, где ее пичкали транквилизаторами, но она не больна. На нее напали и изнасиловали в поезде, когда она возвращалась с работы в прошлую среду.

Через неделю Марилиз вышла на работу. Сразу чувствовалось, что она пережила тяжелейший стресс; в ней появилась какая-то затормо­женность, движения сделались механическими. Она спокойно расска­зывала о том, что с ней случилось, слишком спокойно и потому неесте­ственно, говорила ровным голосом, лицо оставалось бесстрастным и неподвижным; она словно бы машинально повторяла свои показания следователю. Кончив работу в 22 часа 15 минут, она не стала ждать так­си, а села на поезд в 22 часа 21 минуту, решив, что так доберется быст­рее. Народу в вагоне ехало мало. К ней подошли четверо парней и ста­ли говорить оскорбительные вещи. Похожи были на выходцев с Антильских островов. Она попробовала им отвечать, отшучиваться; они ударили ее по лицу так, что она едва не потеряла сознание. Потом двое бросились на нее, повалили на пол. Они насиловали ее грубо, без­жалостно, во все отверстия. Когда она пыталась кричать, снова били по лицу. Это продолжалось долго – поезд проехал несколько станций; лю­ди выходили, пересаживались от греха подальше в другие вагоны. Пар­ни измывались над ней по очереди, смеялись, оскорбляли, называли шлюхой и блядью. Под конец в вагоне не осталось никого, кроме них. Тогда они начали плевать ей в лицо, потом дружно на нее помочились, ногами затолкали ее под скамейку и преспокойно вышли на Лионском вокзале. Две минуты спустя поезд стал заполняться новыми пассажира­ми, они вызвали полицию, та явилась немедленно. Комиссар большого удивления не выразил, сказал даже, что она легко отделалась. Такие отморозки, изнасиловав девушку, зачастую ее и приканчивают, загоняют, например, палку с гвоздями во влагалище или в задний проход. Эта ли­ния железной дороги считается неблагополучной.

Руководство «Авроры» выпустило очередную инструкцию, напоми­нающую сотрудникам о необходимости соблюдать меры предосторож­ности и в случае задержки на работе вызывать такси – расходы компа­ния полностью брала на себя. Охрану помещений и автостоянки усилили.

В тот день Валери поставила свою машину на ремонт, и вечером Жан Ив вызвался ее подвезти. Перед тем как уйти, он посмотрел в окно кабинета на беспорядочно разбросанные дома, торговые центры, транспортные развязки, башни. Далеко на горизонте догорал город­ской закат, окрашенный в неестественные сиреневато-зеленые тона.

– Такое впечатление, – сказал он, – будто мы заперты в этом зда­нии, как сытые лошади в загоне, а вокруг джунгли, где рыщут хищники. Я был однажды в Сан-Паулу, там процесс зашел еще дальше. Это уже не город, а огромная урбанизированная территория: бидонвили, гигант­ские здания офисов, шикарные особняки, охраняемые вооруженными до зубов жандармами. Значительная часть жителей – а их двадцать с лишним миллионов – рождаются, живут и умирают, не покидая преде­лов этой территории. По улицам опасно передвигаться даже в автомо­биле: могут напасть, когда ты остановишься на красный свет, или за то­бой может погнаться вдруг банда на мотоциклах с пулеметами и гранатометами. Люди состоятельные перемещаются почти исключи­тельно на вертолетах; посадочные площадки оборудованы на крышах банков и жилых домов. А все, что ниже, улица – во власти бедноты и гангстеров.

Когда они выехали на Южную автостраду, он тихо прибавил:

– Я вот все думаю, и меня все чаще одолевают сомнения: а тот ли мы строим мир?

Несколько дней спустя они снова возвращались вместе. Остановив ма­шину перед нашим домом на авеню Шуази, Жан Ив закурил, помолчал немного, потом повернулся к Валери:

– Мне очень неприятно, но эта история с Марилиз… Врачи сказали, что она может работать, и правда, в определенном смысле она нормаль­на, припадков у нее нет. Но она совершенно безынициативна, будто па­рализована. Когда нужно принять решение, идет советоваться со мной; если меня нет на месте, может ждать часами и за это время пальцем не пошевельнет. Она же наше лицо, на ней связи с общественностью! Нет, так дело не пойдет.

– Но ты же ее не уволишь?

Жан Ив затушил сигарету и долго смотрел через стекло на бульвар; руки крепко сжимали руль. В последнее время он выглядел все более на­пряженным и потерянным; Валери заметила пятна у него на костюме.

– Не знаю, – выдавил он наконец. – Я никогда не сталкивался с та­кой ситуацией. Уволить – нет, это было бы подло; но придется подыс­кать ей другое занятие, где не нужно принимать ответственных решений, постоянно общаться с людьми. И потом, после этого случая у нее появились некоторые расовые предрассудки. Конечно, ее можно по­нять, но в туристическом бизнесе это недопустимо. В рекламе, в катало­гах, во всякой информационной продукции коренные жители всегда предстают людьми гостеприимными, приветливыми, открытыми. Ина­че невозможно: это наша профессиональная обязанность.

На другой же день Жан Ив поговорил с Леганом, тот эмоциям подда­ваться не привык, и неделю спустя Марилиз перевели в бухгалтерию на место ушедшей на пенсию сотрудницы. Оставалось найти ответственно­го за рекламную кампанию «Эльдорадора». Жан Ив и Валери проводили собеседование вместе. Они отсмотрели человек десять и за обедом ста­ли обсуждать кандидатуры.

– Пожалуй, мне приглянулся Нуреддин, – сказала Валери. – Яркая личность, участвовал уже во многих проектах.

– Да, он лучше всех; но мне кажется, он даже слишком талантлив для такой должности. Турагентство – неподходящее для него место; ему бы что-нибудь попрестижнее и связанное с искусством. У нас ему будет скуч­но, он долго не просидит. Нам нужен человек с меньшими запросами. Кроме того, он из семьи арабских иммигрантов, тут тоже могут возник­нуть проблемы. Публику приходится завлекать кичем: восточное госте­приимство, чай с мятой, джигитовка, кочевники… Я замечал, что у та­ких, как он, это не клеится. Французы арабского происхождения вообще часто презирают арабские страны.

– Расовая дискриминация при приеме на работу… – усмехнулась Ва­лери.

Жан Ив разволновался; после возвращения из отпуска он все время нервничал и потерял всякое чувство юмора.

– Глупости! Все так делают! – воскликнул он запальчиво. За сосед­ним столиком обернулись. – Происхождение человека – составная часть личности, этого нельзя не учитывать. Для переговоров на местах я бы, например, не задумываясь взял иммигранта из Туниса или Марок­ко, пусть даже живущего во Франции гораздо меньше, чем Нуреддин. Та­кие люди принадлежат двум мирам одновременно, и в этом их сила. Со­беседнику с ними всегда очень трудно. На родине их уважают, думают: раз они преуспели во Франции, значит, хитрее их не бывает. Как посред­ники они незаменимы. Но на рекламу я бы пригласил Бригит.

– Датчанку?

– Да. Рисовальщица она тоже способная. Настроена антирасистски – говорят, живет с ямайцем. Наивно-глуповата, в восторге от всего мало-мальски экзотического. Детей пока заводить не собирается. Коро­че, по-моему, то, что надо.

Возможно, еще одну причину он не назвал – Валери поняла это несколько дней спустя, заметив, как Бригит кладет руку Жану Иву на плечо.

– Ты права, – согласился он, когда они вместе стояли у кофейного автомата, – в моем личном деле теперь может появиться запись: сексу­альные домогательства… Не волнуйся, это далеко не зайдет, у нее же есть парень.

Валери окинула его взглядом: ему бы волосы подстричь, он совсем перестал за собой следить.

– Я тебя ни в чем не упрекаю, – сказала она.

Интеллектуально он нисколько не сдал, в обстановке и в людях по-прежнему разбирался безошибочно, интуиция в финансовых делах его не подводила; однако выглядел он глубоко несчастным и подавленным.

Подошло время обрабатывать и анализировать анкеты, заполненные ку­рортниками; многие отдыхающие приехали в городки «Эльдорадора» повторно, но в основном те, кто выиграл путевки в лотерею. Причины, по которым старая схема «Эльдорадора» все меньше пользовалась спро­сом, на первый взгляд трудно поддавались определению. Отдыхающих вроде бы все устраивало: и условия проживания, и место, и питание, и развлечения, и занятия спортом, однако ехать второй раз они почему-то не хотели.

В еженедельнике «Туризм» Валери случайно попалось на глаза иссле­дование новых запросов потребителя. Автор опирался на модель Холбрука и Хиршмана: в основе ее лежат эмоции, которые потребитель ис­пытывает по отношению к товару или услуге; выводы не содержали ничего принципиально нового. Сегодняшние потребители представали в статье менее предсказуемыми, более эклектичными, расположенными к филантропии, их поведение – более игровым. Они потребляют не для вида – они так живут; они менее суетны. Они умеренны в пище, следят за здоровьем; с недоверием относятся к чужакам, с опаской смотрят в бу­дущее. Они настаивают на праве менять свои пристрастия из любопыт­ства и склонности к эклектизму; отдают предпочтение надежному, дол­говременному, подлинному. Им небезразличны этические проблемы: солидарность с другими народами и прочее. Все это она читала уже сот­ни раз, социологи и психологи пережевывали жвачку, одни и те же мысли кочевали из статьи в статью, из журнала в журнал. Все это они с Жаном Ивом, собственно, уже учли. Гостиницы «Эльдорадора» были по­строены из природных материалов в стиле традиционной местной ар­хитектуры. Рестораны предлагали сбалансированное меню с обилием сырых овощей и фруктов в духе «критской диеты». Отдыхающие могли заниматься йогой, аутогенной тренировкой, китайской гимнастикой тай-цзи-цзюань. «Аврора» подписала хартию этического туризма и регу­лярно производит отчисления во Всемирный фонд дикой природы. Но, несмотря ни на что, «Эльдорадор» увядал.

– Думаю, люди попросту врут, – заявил Жан Ив, еще раз перечитав сводный отчет по анкетированию. – Пишут, что довольны, ставят га­лочку в графе «хорошо», а в действительности чертовски скучали во вре­мя отпуска, только им стыдно в этом признаться. В конце концов, я возь­му и продам все курорты, которые нельзя приспособить к программе «Открытия», и поставлю на активный отдых: сафари, монгольфьеры, мешуи в пустыне, прогулки на бугре, подводное плавание, рафтинг – все что угодно…

– Неоригинально.

– Да… – понуро согласился он.