Перекрестки. Демон маршрутизации Верт Алексей
Лучше бы действительно без. Впереди – тупик, тронный зал с инистыми колоннами, посередине – рассыпана мозаика. И никого.
Герда пытается прочитать мозаичные буквы:
– Веч… Ве…Врет.
Ей соврали. Здесь некого обнимать. Она не нашла. Дошла. Но не нашла.
Герда опускается на лед, прижимает ладони к лицу и горько плачет. Плечи дрожат, слезы текут между пальцами, рыдания мечутся по залу, отражаясь от стен и прозрачного потолка. Как будто отняли игрушку. Не подарили коньки на Рождество. Обманули. Нет никакого зимнего чуда. Не бывает.
Слезы текут все быстрее, и вместе с ними начинает таять замок. Рушатся перекрытия, трещит крыша, валятся друг на друга колонны – как спички. И хозяйка дворца корчится от нестерпимого жара чужой обиды, тщетно хватает ледяную крошку и закидывает ее в дымящийся рот. Не поможет. Когда падает последняя стена, она с немым криком оплавляется, как снежок, брошенный в печку. И тут же в лесу расцветает первое вишневое дерево.
Герда отнимает руки от лица и изумленно глядит по сторонам. У ее ног плещется озеро. На берегу – последние пятна грязного талого снега. Она наклоняется и растирает в пальцах серый комок – кто знает, что это – остатки ледяной люстры или сердце колдуньи? Неважно, ничего неважно. Потому что сердце самой Герды сжалось и отказывается стучать, как раньше. Зачем? Зачем это делать, если сказка почти закончилась, но его – нет?
Дорога сюда оказывается бессмысленной. И смерть – тоже.
Герда замирает, глядя на свою четырехпалую руку, и делает шаг назад. Пора возвращаться домой.
Я направляюсь к тропинке, которая привела меня сюда, хотя когда-то и зарекся возвращаться назад. Быть может, именно из-за того, что самая незыблемая вещь в моей вселенной потеряла свой смысл, вместе с ней рушится и все остальное.
Лес болен. Я чувствую это. Трели птиц наполнены тревогой. На деревьях – ржавая плесень. Повсюду видны застывшие силуэты, мерцающие кровавым огнем.
Бегу прочь, надеясь, что могу еще успеть. Выскочить, выбежать, выпрыгнуть… вырваться из затхлого плена.
Добегаю до места, на котором оставил Менялу.
Он все еще там. Сидит, скалит губы в усмешке. Пластиковая кожа обуглена. Под ней, в сплетениях проводов, копошатся черви и огромные жирные личинки.
Ударом страха и отчаяния повергаю мертвую куклу на землю и бреду дальше. Один, как и прежде. Познавший победу, обернувшуюся поражением.
Зло повержено, но оно успело пропитать все и теперь тянет за собой в…
…переход. Ты не успеваешь заметить его. Моргнул и мир изменился. Если бы всегда все было так просто.
Растерянно оглядываешься, подмечая многочисленные изменения. Корни, превратившиеся в пучки проводов. Покрытые древесной корой серверные стойки. Светлячков, чьи крылья не двигаются, пока они висят в воздухе.
Ты словно очутился за кулисами театра. Еще минуту назад сидел вместе со всеми, смотрел спектакль и верил в происходящее, потому что оно было наполнено людьми и жило эмоциями.
А сейчас ходишь и видишь всю бутафорию, которую тебе подсовывали. И с каждой подмеченной деталью все больше и больше учишься ненавидеть тех, кто рассказывает истории, потому что они оборачиваются обманом.
Потому что в жизни так не бывает.
Потому что черное и белое смешались между собой, не найдя победителя.
И ты точно так же: еще совсем недавно торжествовал, но ощущаешь, что тебя надули. Чувствуешь на губах горечь обиды, и где-то внутри чей-то противный тоненький голосок говорит: «А ведь она не пришла. Слышишь? Ты сделал ради этого все, но она так и не пришла. Может быть, ты не то делал, а? Может быть, тебе нужно было совсем другое? Ну что ты молчишь, ответь…»
…Гензель. Он тверд и спокоен. У него не остается другого выбора.
Прочесывая комнаты Грейбокса одну за другой, он закрывает двери и гасит свет. Дает машинам отдохнуть от созданной им реальности. Когда-нибудь он вернется и расскажет другую историю. Или не вернется. Или вернется кто-то другой. Или случится нечто иное.
Гензелю нравится жизнь своим огромным количеством вариантов. Даже те, которые не случились, продолжают жить, чтобы быть рассказанными кем-то.
Несмотря на то, что количество комнат неуклонно уменьшается, а до сих пор обнаружить никого не удалось, Гензель не отчаивается.
Он тверд и спокоен. У него не остается другого выбора.
Родной город с его узкими улочками все тот же, но Герда не верит. Не может поверить. Кажется, вместе со снегом растаяло еще что-то важное, нужное, без чего мир превратился в набор нелепых декораций. В глазах прохожих то и дело видятся огромные зрачки, без радужки, в которых отражаются только звезды, хотя на дворе – белый день.
Герда бредет по площади, мощенной булыжником, с трудом переставляет ноги, задевая камни носками башмаков. Шаг, еще шаг.
У фонтана умывается оборванная кошка. Сразу видно – породистая, кто-то выкинул на улицу, не пожалел. Кошка щурится, косится зеленым глазом в сторону переулка – там по мусорным жбанам лазают крысы.
На краю площади сидит старушка – милая, благообразная, будто вырезанная из иллюстрации к детской книжке – и продает розы. Они пахнут так, что кружится голова. Красные, терракотовые, желтые, молочные… Герда сжимает виски, пытаясь вспомнить что-то – близкое, совсем близкое, протяни руку и ухватишь – но не может.
– Хочешь цветочек, девочка? – скрипит старушка и протягивает ей бархатную, темно-красную розу на длинном стебле. – Бесплатно. Для тебя – бесплатно.
Герда берет цветок и колет пальцы о шипы. Но она не чувствует боли. Капли падают на серые булыжники. Герда идет домой, оставляя кровавый след.
Она запрокидывает голову и смотрит на свой балкончик, где она в детстве… Свой? Или она перепутала? Его нет в окне напротив – а потому не отличить от тысяч других. За спиной Герды – по кровавой линии от площади до дома – город ломается на части. Серые камни, красная черепица – валятся, как дорожка из косточек домино, с тихим неотвратимым треском. Зеркало мира дрожит в руках у троллей, которые взлетели слишком высоко, идет трещинами и наконец разлетается на мелкие кусочки…
…Осколки засыпают балконы Грейбокса – куски стекла от крупных, которые могут быть самостоятельными зеркальцами, до мелкой колючей пыли. Герда стоит, вцепившись в перила до боли в костяшках, и моргает. В правом глазу саднит. На месте сердца – пустота.
Потом она медленно идет по коридору и отмечает про себя, как неуютно в Грейбоксе. Неровно покрашенные стены. Цвет краски – больничный, тускло-серый. Выщербленный бетонный пол. Лампы мигают через одну. Гул от работающих машин бьет по вискам, сверлит кость до мозга. Как сюда вообще кто-то приходит по своей воле?
«Его давно надо было сжечь», – горько думает она. Заворачивает за угол и видит парня, который перебирает пучок проводов – так сосредоточенно, будто ищет нитку своей жизни. Он не замечает Герду. Она криво усмехается, складывает руки на груди и ждет, когда можно будет высказать все про творящийся здесь бардак. Раскачивается туда-обратно. Под подошвами хрустит битое стекло.
Потом ей надоедает ждать. Она прочищает горло, тихо кашлянув, и зовет:
– Эй!
Парень оглядывается. Меняется в лице, будто к восковой фигуре слишком близко поднесли открытый огонь, черты оплавляются и смешиваются, и не узнаешь уже того, кто посмотрел на тебя секунду назад.
– Гретель?
Герда оглядывается. У нее за спиной – никого. Поэтому она недоуменно пожимает плечами.
Но парень будто с ума сошел. Он бросает свои провода и бежит к Герде через комнату, протянув руки для объятия.
– Где ты была? Почему не пришла следом? Ведь я же оставлял следы… И хлебные крошки – как мы договаривались.
Герда выставляет перед собой ладони, чтобы не дать этому странному незнакомцу обхватить себя, а в ушах звенит голос из прошлого:
– Если я потеряюсь, ты сможешь найти меня по следам от коньков, – Кай смеялся и заправлял непослушный вихор за ухо.
– А если пойдет снег?
– Тогда я буду крошить по дороге рождественский пряник, на озеро слетятся птицы, и ты все равно узнаешь, где я – по ним. Только быстрее, чтобы они разлететься не успели.
– Кай? – шепчет Герда и протягивает пальцы к чужому лицу. Когда ее мальчик успел так измениться? – Где ты был?
– Где ты была? – смотрит обиженно. Даже обвиняющее. – Почему не спешила?
Герда захлебывается словами от возмущения. Это она-то не спешила! Хочется сбросить его ладони с плеч, развернуться и бежать прочь. Но ее останавливает жалость. Жалость к себе – не напрасно же она прошла половину жизни? Нет сил, чтобы признаться, что все было зря.
– Прости, – говорят они хором и смотрят в глаза друг другу. Плевать на Грейбокс. Осколок зеркала троллей еще даст знать о себе, когда она будет в ярости бить посуду, подмечая все самое худшее между ними и жалея о «лучших годах, отданных…», а он будет мучиться чувством постоянной вины за сожженный лес и из-за этого все глубже и глубже погружаться в гипер. Все это будет потом. А сейчас – плевать.
– Мне понравилось. Но ты уверен, что они хотели именно такую сказку? – спрашивает она, водя бутоном розы по его щеке.
Он морщится от щекотки, не выдерживает, отстраняется и смотрит с укором. «Ну, ты-то должна понимать, – думает она. – С этой фразы он начнет объяснение. Этот взгляд нельзя интерпретировать иначе… и он никогда не станет ограничиваться лишь взглядами».
– Люди не знают, чего хотят, – пожимает он плечами. – Для этого и нужны мы. Чтобы дать направление и рассказать историю, которая скрывается у них в душе. – Он зевает, потом начинает бурчать. – Да и не интересно же будет, если по сто раз рассказывать одно и то же. Кому это надо? Вот и приходится новое придумывать, хватать чужие реальности, конструировать, вводить актеров, давать им роли…
– Кстати о ролях, почему именно я – зло?
– Не будь дуалистичной, малыш, – снова этот взгляд. – Не зло, а элемент декораций. Триггер, который должен сработать так, как было задумано. Ими задумано. Не сомневаюсь, в следующий раз тебе попадется кто-нибудь, кто захочет пасть жертвой ведьмы, убить разбойницу или растоптать все розы. Не думаю, что это тебе понравится больше.
Он улыбается, внезапно делает шаг в сторону, поднимает нечто с земли – или с пола. Когда возвращается на место, становится видно, что это два шарика. Один красный, с черными прожилками, а второй – зеленый. Движения его пальцев слишком быстры, и вскоре она уже не может уследить за перемещениями стекляшек.
– А теперь – выбирай, – говорит он и протягивает сжатые в кулак обе руки.
– Не буду, – она морщится, комкает бутон розы, и отворачивается. – Оставь эти свои шуточки для посетителей. И вообще, я обиделась!
– На что? – он недоумевает. Морщит лоб и смотрит вопросительно.
– Ты не сказал: «Ну ты-то должна понимать!»
– Что?
– У тебя был такой взгляд, который подразумевал эту фразу. Но ты не сказал, – она фыркает, затем, чуть помедлив, начинает смеяться.
Он подхватывает ее смех, затем подхватывает ее и подбрасывает в воздух. Подлетая, она успевает коснуться пальцами пластикового перекрытия между этажами Грейбокса. Где-то там наверху вершится еще одна сказка. Точно так же, как это происходит в соседних комнатах, и в том помещении, что под ними. Как это происходит везде в Грейбоксе, который не испытывает недостатка в сказочниках и посетителях.
Внезапно ее обуревает жажда деятельности. Едва приземлившись на пол, она, все еще смеясь, бросается к ближайшей двери.
– Теперь моя очередь рассказывать! Про что ты хочешь услышать?
– Давай начнем с поиска предназначения, – улыбается он. – Потом добавим туда тяжелые испытания и закончим рефлексией, ведущей к катарсису.
– Идет!
Дверь распахивается, она делает шаг внутрь, а он, спрятав шарики в складках одежды, спешит за ней.
В сказку.
…\Архив секты фоксеров\Например, я. fox
››0‹‹
Жизнь подобна стене паблика в социальной сети. Красивые картинки, перепосты с призывами о помощи и пустопорожний треп, наполненный оффтопом чуть больше чем наполовину. Посетители – сборище индивидуалистов, проводящих время в ожидании обновлений и вбросов.
Может показаться, что я ненавижу людей, но это не так. Мне грустно осознавать, что любая борьба заканчивается после сытого желудка, а путешествие подходит к концу, едва в перспективе замаячит возможность навсегда отдалиться от остальных.
Мы не хотим отдаляться. Мы не хотим бороться. Нам нужны котики, лайки и мимими. Мы не хотим ничего решать, предоставляя делать это тем, кто лучше всего подходит для подобной работы.
Например, гомункулам…
››1‹‹
В тот день я отработал первую в жизни смену. Два часа наблюдал, как роботы с помощью роботов делают роботов. Моя функция – независимый наблюдатель. Когда барахлит автоматическая система безопасности, нужно вызвать ремонтников вручную.
Ремонтники – тоже роботы.
А автоматическая система не сработала на том заводе лишь однажды, когда кто-то сконструировал сверхмощный вирус и отправил его гулять по сети.
Начальник – румяный толстяк, наслаждающийся чувством собственной важности – рассказывал мне эту историю, и лицо у него было такое, будто он делился страшной тайной. Две минуты ушло на то, чтобы выкопать запись того случая, перекинуть ее на комм и посмотреть, что в действительности произошло.
Конвейер встал на час с небольшим. И все.
Разве это страшно?
Так я размышлял, когда шел домой. Несмотря на бессмысленность работы и ее полную бесперспективность, я был рад. Закон гласит, что каждый имеет право на труд, но не всякий сейчас этим пользуется, да и не на всех труда хватает.
«А тебе повезло, Ник, – думал я. – Тебе определенно повезло, и у тебя все еще впереди».
Везение закончилось, когда я обнаружил, что у меня полетел комм. Обычно он капризничал на улице, рядом с офисными зданиями, беспорядочно подключаясь к чужим сетям. А дома, воткнутый в родную док-станцию, прекращал чудить. Однако сегодня он подвесил браузер и прокручивал ту самую запись с остановкой конвейера.
Лента едет, едет… Стоп! Воет сирена.
Лента едет… Стоп!
Лента едет…
Я решил сначала поужинать, а уж потом думать, что делать с чудившей техникой. Заказал доставку сэндвичей, послонялся по комнате туда-обратно… Стукнул кулаком по столу.
В ответ – снова сирена.
Звякнул сигнал из шлюза доставки – я откатился на кресле в сторону, дернул почтовую заслонку и вытащил сэндвичи. Разорвал пищевую пленку, потянул носом… правы были ребята с работы, после нее действительно хочется не есть, а жрать! Укусил хрустящий булочный бок, обернулся.
И чуть не упал.
Монитор перестал демонстрировать строптивый конвейер. Изнутри смотрел какой-то чел. На нем был такой же рабочий костюм, как у меня.
– Привет, – он улыбнулся.
– Пока, – я выругался на себя за то, что не выключил полноформатный мессенджер. Должно быть, именно он и подвесил комм.
Подъехал к столу, потянулся к монитору. Ни одна из навигационных панелей не отзывалась. Неизвестный продолжал лыбиться.
– Гляжу, тебе понравилась моя шутка с конвейером. А еще ты думаешь, что не выключил мессенджер. Не беспокойся. Я его сам выключил.
Он поднял руку и щелкнул пальцами.
В квартире мигнул и погас свет. Мгновением позже перестали привычно гудеть лифты. Один, видимо, застрял на соседнем этаже, потому что доносились возмущенные крики.
– Ты…
– Я умею обходить автоматические системы. И люблю, когда мной интересуются.
Я вцепился в край стола до боли в пальцах. Вот оно! То, что называется «действительно повезло», а не какая-то там работа.
– Надеюсь, ты понял, с кем имеешь дело?
– Конечно! – еще бы я не понял. – Ты вирус, что сумел обойти все файерволлы и встроиться в систему управления. И то, что ты показался мне вместо того, чтобы молча утащить все данные с док-станции… – я запнулся, подбирая нужные слова, но в голову почему-то лезли только пафосные фразы из кибер-боевиков и старой франшизы. – …Это значит, я избранный!
Он посмотрел на меня, как на больного, и захохотал.
Смех был обидным, но смутил меня на секунду, не больше. Я был слишком возбужден от появления этого странного существа.
– Если ты не вирус, тогда, может, бог компьютерных сетей? Новая форма жизни, родившаяся в цифровом мире? Или великий хакер, который ищет помощников?
Пока я говорил, вентиляция замолчала, а монитор почернел.
– Ты еще здесь? – спросил я.
Колени дрожали, в горле пересохло, а в груди встал ком. В тот момент мне было страшно и интересно. Куда круче, чем при просмотре «ужастиков».
– Пока да, – ответил гость. – Вот только не знаю, зачем. Я думал, что в тебе что-то есть, а ты просто наивняк, который тычется подряд во все стороны, как слепой котенок. Открой глазки, мальчик.
Разом все включилось. Зажегся яркий свет, зашумела вентиляция, заиграла музыка из плейлиста, заголосил чтец новостной ленты… застучало в диком ритме сердце.
И вот тогда мне действительно стало обидно.
››2‹‹
После внезапного визита виртуального создания прошло десять дней, а я все не мог успокоиться. Наваждение было подобно контекстной рекламе – откровения поджидали со всех сторон, хотя никакой конкретики не было. Никто не спешил подсказать, научить или открыть глаза – лишь туманные намеки. Но я не сдавался и продолжал наводить справки. Подслушанное здесь, подсмотренное там… Ничего конкретного узнать не удалось – гомункулы вели скрытный образ жизни.
Они называли себя гомункулами – виртуальные двойники, чьи-то копии, обладающие божественными возможностями в сетевом мире.
Но, несмотря на свои силы, богами они не были.
После дружеских посиделок с коллегами по работе я брел домой, решив не брать мобиль. Как и все последние дни, мысли скатились к тому вечеру, и чем больше я размышлял, тем ближе приходил к выводу, что действительно вел себя наивно. И посмеяться над моей глупостью было справедливо… если бы ограничилось только этим.
Но к чему тот пафос? К чему грубые слова, сказанные перед уходом? К чему театральность? Я был нубом, готовым поверить в чужое величие – зачем это акцентировать?
Оторвав глаза от асфальта под ногами, я увидел перед собой странное лицо. Белое, словно вырезанное из гипса. С черными яркими бровями, усами и аккуратной бородкой в полоску, которая протянулась от нижней губы до подбородка. Лишь глаза на этом неподвижном лице были живые.
Неизвестный протянул листок бумаги – такой архаизм! – и прошел мимо, не проронив ни слова. Я посмотрел на листовку, которую машинально зажал в руке, и прочитал: «Виртуальность – рай или царство бесов, вводящих в искушение? Хочешь узнать ответ – приходи».
Адрес был мне незнаком, но я тут же занес его в базу, боясь, что листовка потеряется. А после нашел скамейку и принялся искать инфу по людям в таких масках.
››3‹‹
Фоксеры – происхождение названия терялось где-то в древней истории – открыто выступали на форумах, пропагандируя отказ от искусственных интеллектов и сложных виртуальных симуляторов.
– Не давай воли бесам!
– Пуская их в дом свой, ты приближаешь конец сущего!
– Апокалипсис тем ближе, чем больше цифр пронзили естество человеческое!
И прочий высокопарный бред.
Они появлялись во всех ветках обсуждений, так или иначе касающихся искинов, без зазрения совести влезали в чужие темы, грозили собеседникам карами небесными. Я даже засомневался, стоит ли идти на встречу – вдруг меня сочтут неблагонадежным, который раз и навсегда запятнал себя общением с виртуальным созданием? Но потом все же решился: в конце концов, если фоксеры покажутся чересчур неадекватными, никто не помешает мне уйти.
Первый сюрприз поджидал, когда я решил уточнить маршрут. Адреса не было на карте.
Может, я неправильно записал? Вытащил листовку из внутреннего кармана – нет, все правильно. Номера домов заканчивались семисотым на краю сектора. С листовки издевательски глядел семьсот пятый.
– Идиоты! – я стукнул кулаком по краю стола. Второй раз? Кому-то показалось смешным дать мне надежду и сразу же ее отобрать – во второй раз?
Десять дней назад я бы напрягся, черкнул пару оскорбительных фраз в паблике и забыл. Но теперь… теперь я поймал себя на мысли, что мне хочется бежать, найти кого-то из них на улице…
И что потом? Выпытать, не пошутили ли?
На секунду мне показалось, что я готов ударить первого встречного фоксера. Или даже… убить? Бред какой-то.
Тем не менее, я собрался и поехал по несуществующему адресу, а, прибыв, понял, что место выбрано не случайно. Улица проходила мимо семисотого дома и утекала движущимся тротуаром за периметр.
– Дальше не повезу. Не положено, – буркнул робот в мобиле. – Но можно вызвать человека-водителя. Полчаса ожидания.
– Не надо, – я расплатился и выбрался наружу.
Дошел до периметра, посмотрел вдаль, приложив ладонь козырьком ко лбу.
Движущийся тротуар почти сразу заворачивал вдоль стены сектора, а прямо не виднелось ничего, кроме старых бетонных плит, покрытых трещинами. Из них даже – я не поверил глазам, шагнул ближе, нагнулся – выглядывали толстые зеленые стебельки с желтыми лохматыми цветами.
«Одуванчик», – услужливо подсказал комм, когда я сделал фотографию.
Глядя на растение, я тогда подумал, что раз уж он смог, то почему не смогу я? Ведь найти каких-то фанатиков – это гораздо проще, чем прорасти сквозь бетон.
››4‹‹
Человек в маске, который встретил меня у семьсот пятого дома, оказался проводником и учителем. Прежде чем погружаться в новый и неизвестный мир, следовало пройти подготовку.
Это были его слова, мне же тогда казалось, что я готов ко всему, и если мне что и надо, так это просто узнать о гомункулах – можно ли ими управлять, как распознать и как защититься.
Однако прежде следовало натренировать душу. Кайл, так звали моего наставника, с самого первого дня вдалбливал постулаты, которые требовалось усвоить:
– Ты должен уметь любить, – говорил он. – Не так, как любят оставшиеся в городе. Они делают это механически, повторяя то, что видели в фильмах. Их отношения выглядят фальшивкой и залиты розовой патокой. Настоящая любовь идет от сердца.
– Ты должен уметь ненавидеть, – продолжал Кайл после. – Не просто возмущаться тому, что тебя не устраивает. Никаких «понять и простить». Настоящая ненависть идет от древних предков. Это желание уничтожить противника.
– Ты должен уметь жить, – так обычно заканчивал мой наставник. – Не существовать в закрытой раковине. Не бежать в выдуманный мир. Не ограждать себя «личным пространством», увеличивающимся с каждой минутой до тех пор, пока ты вообще не сможешь находиться рядом с кем-либо. Настоящая жизнь начинается там, где есть настоящие любовь и ненависть.
Поначалу мне эти каждодневные проповеди казались забавными. Чуть позже они наскучили. Перед концом обучения я мог их цитировать наизусть с любого места.
Но по-настоящему «принять» их довелось позже.
››5‹‹
За время обучения мне доводилось распространять листовки, мониторить форумы в поисках отступников и вешать на стенах домов призывы отказаться от виртуальной жизни. Рутинные дела, от которых я уставал точно так же, как если бы по-прежнему работал на фабрике.
Но в тот вечер я впервые действовал в команде. Нас собралось четверо: я; невозмутимый парень с короткой стрижкой; женщина, в чьих глазах застыла боль; и девушка, на губах которой играла легкая полуулыбка.
Еще был Кайл. В одной руке он держал маски, а в другой странные перчатки – черные, с вкраплениями белых сверкающих точек. Словно звезды на ночном небе.
– Здесь и сейчас начнется ваше посвящение, после которого вы станете носить эти маски не просто как символ, но как часть самих себя. Надеюсь, все справятся с заданием, – Кайл сделал паузу. – Виртуалам мало того, что они заполонили города. Теперь они вторгаются в природу. И если раньше они хотя бы вели себя как воины, то сейчас словно змеи тихо вползают и выжидают момент, чтобы ужалить. Они оборудовали парки системой иллюзий. Населили их голографическими животными и выдают это за заботу о любителях прогулок. Но мы прекрасно знаем: люди, которые выбирают природу, спасаются там от виртуалов.
Кайл оглядел нас, а после глаза его загорелись, и человек, которого я всегда видел только в состоянии абсолютного спокойствия, начал говорить отрывисто и хрипло.
– Ваша задача – отправиться в ближайший парк и очистить его от виртуальной скверны. Все, что нужно сделать – схватить голограмму и удерживать рукой в перчатке до тех пор, пока наши вирусы не обнаружат передатчик и не разрушат его. Идите, и не возвращайтесь, пока не закончите. Если кто-то хочет отказаться, то у него есть шанс это сделать.
Не отказался никто. Кайл кивнул и оставил нас одних, чтобы мы сами разработали план и решили, как лучше действовать.
Девушка, стоявшая рядом, чуть улыбнулась, подмигнула мне, надевая маску, а после шепнула: «Ты нас поведешь?»
Именно в тот момент я познал, что такое настоящая любовь. А чуть позже оказалось, что любовь менее сладка в сравнении с ненавистью.
››6‹‹
Это ни с чем не сравнимое чувство, когда ты, задыхаясь от ярости, поджидаешь виртуальную тварь. Когда она – доверчиво, не подозревая дурного – бежит прямиком к тебе. Когда ты, лицемерно улыбнувшись, опускаешься на одно колено и обхватываешь ее за шею, зная, что через мгновение сквозь звезды на твоих ладонях вирус рванется в глубь ее естества.
Тварь начнет биться и вырываться… но ты удержишь ее во что бы то ни стало, ведь твоя вера сильнее, чем ее страх. Ты знаешь, что победишь. И ты специально стал ниже, опустил лицо до уровня ее морды, чтобы насладиться ужасом умирания, который неизбежно появиться у нее в глазах.
И это не приедается.
Я понял смысл фоксеров: именно они в эпоху общего безразличия стали сердцем нашего общества. Когда никто не видел смыслов, кроме сиюминутных, и почти не знал эмоций, фоксеры жили по-настоящему.
Мне подарили вкус жизни. Вкус понимания: то, что я делаю, – единственно правильно. И ощущение настоящего бытия – потому что таковое возможно только рядом со смертью, своей и чужой.
Во время той первой операции, в парке, женщина с больными глазами угодила в ловушку. Никто не пришел ей на помощь – я увел остальных. Чужая глупость не должна мешать общему делу. Потом мы читали в лентах новостей о ее самоубийстве в полицейской машине на пути в участок; Кайл тогда одобрительно поцокал языком:
– Быстро справилась.
Чем больше ты отнимаешь жизни у проклятых созданий, тем крепче твоя вера и сильнее уверенность в том, что если понадобится – ты сможешь прервать и свою жизнь.
Ночами, когда я лежал на продавленном матрасе, обнимая сестру по вере, мне снились волшебные сны. О том, как я засеваю сеть черными семенами, которые лежат и ждут своего часа, пока мимо не проплывет гомункул. Наивный, недалекий гомункул, созданный кривыми руками людей, посягнувших на право быть творцами. Когда-нибудь мы и до них доберемся… но пока нужно очистить сеть от скверны.
Семена прорастали внутрь гомункулов ветвистыми кодами вирусов, и проклятые твари корчились, дрожали, протягивая ко мне руки, умоляюще…
Я хохотал и просыпался от звука собственного смеха.
››7‹‹
– …Как ты думаешь, брат? – Кайл вопросительно посмотрел на меня, постукивая стилусом по карте.
Я вынырнул из транса, несколько раз энергично моргнул, чтобы сфокусировать взгляд. После двух бессонных ночей карта действовала лучше любого снотворного: красные огоньки перемигивались, переливались и убаюкивали. А ведь говорят, что красный – цвет тревоги.
Но что мне чужие разговоры. Я сам себе закон. Я закон тупым обывателям, сидящим в бетонных коробках и пялящимся в мониторы. Я закон в куда большей степени, чем полиция или даже Центр. Ведь они лишь предостерегают и ограждают, я же – караю.
– Я не думаю. Я знаю, – забрав у Кайла стилус, я указал на один из красных огоньков. – Время запугиваний прошло.
– Но…
– Они сами виноваты.
Он посмотрел на меня иначе, чем обычно. Я уже привык, что в последнее время бывший учитель видел во мне равного, но сейчас в его глазах было преклонение.
– Открываешься с новой стороны, – сказал Кайл. Встряхнул головой и прошептал с той хищной усмешкой, которую я все чаще видел в зеркале. – Ты нас поведешь?
– Нет. Нас поведет Бог…
››8‹‹
Та охота – самая славная за последнее время. Мы идем, чтобы расплатиться с теми, кто вздумал насмехаться над нашей верой.
Ведомые Богом и светом, мы проходим сквозь виртуальность, осенив себя знаменем грядущей победы. Тела наши невесомы, души переполнены жаждой мщения, а в руках мы несем гроздья огненного гнева.
Враги не подозревают ни о чем, запертые телами в душных саркофагах, что поддерживают в них иллюзию жизни. Монстры и чудовища, которые заполонили виртуальный рай еще при жизни. Те, кто продали души, поддавшись искушению.
Им уготована смерть.
Я вижу братьев и сестер, идущих рядом. Вижу, как они полны решимости, и шагаю чуть впереди остальных, но вместе с ними. Мне кажется, что за спиной выросли крылья, и цвет их красен…
Взломав защиту, на которую возлагались чужие надежды, мы вторгаемся в души и сознания изменников, заливая все очищающим огнем. Наблюдая, как корчатся в муках предавшие Бога, мы чувствуем, что это лишь начало.
Урок запомнят те, кто насмехался. Знамение увидят те, кто верит. Предостережение заставит трепетать врагов в страхе…
…постепенно эйфория отпускала, и я увидел все так, каким оно было на самом деле.
Замершие у безликих терминалов на заброшенном складе, мы сидели, сжимая в руках серые консоли. Братья, которым были подвластны коды, модифицировали их, сделав нас невидимыми для обителей сети и агентов полиции. Провод, шедший из консоли, был воткнут в височный штекер, и цвет его был красным.
А неподалеку, в сквоте для хикки, тела семерых лишались разума. Их мозги выгорали нейрон за нейроном под действием вируса, которым их заразили.
Эти дохляки были первыми, но я не сомневался: за ними последуют другие. Мы выждем, выберем цель и снова ударим, и так будет продолжаться, пока виртуальность – рай, дарованный нам Богом – не очистится от скверны.
– А что потом? – спросил меня голос, который я меньше всего ожидал услышать – Что будет потом? Вы переселитесь туда сами?
С экрана терминала на меня смотрело знакомое лицо. За несколько лет он абсолютно не изменился.
Читать бесплатно другие книги:
