Дар волка Райс Энн
А еще нашла прекрасный рояль фабрики Фазиоли для музыкальной комнаты.
Начала снимать фотоаппаратом лес, росший в пределах поместья Нидеков. По ее подсчетам, здесь росло где-то семьдесят пять взрослых секвой высотой более семидесяти метров, калифорнийские пихты почти такой же высоты, и множество молодой поросли секвой, тсуги и серебристых елей.
Она перечислила Ройбену все названия деревьев, научила его отличать от других молодые секвойи, клены и пихты, а также множество других деревьев и растений.
По вечерам она читала Тейяра де Шардена, и Ройбен тоже читал эту книгу. Как и другие труды по теологии, философии и поэзии. Лаура призналась, что не верит в бога, но верит в мир и способна понять веру и любовь Тейяра к миру. Сказала, что тоже хотела бы верить в персонифицированного бога, любящего, понимающего все, происходящее в мире, но пока не может.
Как-то ночью, когда они говорили обо всем этом, она разрыдалась. Попросила Ройбена совершить превращение и снова взять ее в лес, на вершины деревьев. Он сделал это. Четыре часа они путешествовали по верхним ветвям деревьев. Она не боялась высоты и оделась в облегающую плотную одежду и перчатки черного цвета, туристические, чтобы не мерзнуть на ветру и не быть заметной в темноте для любопытных глаз, в отличие от Ройбена. Плакала, не сдерживая себя, прижавшись к его груди. Сказала, что готова рискнуть жизнью, чтобы принять Дар Волка, что не сомневается в этом. Когда вернется Феликс, если Феликс знает ответы на вопросы, если Феликс может как-то направить их, если Феликс знает, как…
Они не один час рассуждали об этом. Наконец, когда она порядком замерзла и захотела спать, успокоившись, он спустил ее вниз, принес к ручью, туда, где он так часто пировал в одиночестве. Она умыла лицо ледяной водой. Они сели среди покрытых мхом камней, и он принялся рассказывать ей обо всем, что он слышит в лесу, о медведе, спящем неподалеку, об олене, тихо идущем в темноте.
И, наконец, он снова принес ее домой, и снова они занимались любовью в столовой, рядом с гудящим в старом и мрачном, средневекового вида камине огнем.
По большей части она не была несчастна. Совсем напротив.
Спальню в западной части дома, которую она выбрала себе в качестве кабинета, отремонтировали, поставив там рабочий стол со стеклянной столешницей и несколькими красивыми деревянными ящиками, поставили и большое кресло с пуфиком для ног, в котором было удобно читать книги, а старую антикварную мебель перенесли в подвал.
К комнате Мерчент они не притронулись. Кто-то, скорее всего сотрудники юридической фирмы, упаковали все личные вещи Мерчент и увезли их прежде, чем Ройбен приехал сюда. Теперь это была просторная спальня, отделанная розовым ситцем, с белыми кружевными занавесками и белым мраморным камином.
Студия и примыкающая к ней спальня, принадлежавшие Феликсу, завершавшие западный ряд комнат в северо-западном углу дома, остались нетронутыми, как священное место.
Ройбен и Лаура готовили всю еду вместе, и все дела по дому тоже делали вместе. Гэлтон же занимался самыми трудоемкими и долгими делами по уходу за поместьем.
Лаура, как она сама призналась, много размышляла над тем, как же она смогла с такой легкостью принять ту жестокость, с которой действовал Человек-волк. Она не нашла ответа на этот вопрос. Так любила Ройбена, что готова была принять в нем все. Она никогда не оставит его. Для нее такое просто немыслимо.
Однако, да, она размышляла об этом днем и ночью, о том, как нас тянет отомстить тем, кто был жесток к нам, о жестокости мести, о том, что это делает с теми, кто отдает себя этим чувствам.
Говоря по правде, ей бы хотелось, чтобы он всегда лишь охотился в лесах, более не возвращаясь на загадочный зов голосов. Но она не могла объяснить, почему эти голоса обладают такой непреодолимой силой, а пресса тем временем ежедневно выносила на обсуждение вопрос о впечатляющих «последствиях» «вмешательств» Человека-волка.
Те, кто был спасен в результате его жестокостей, привлекали не меньшее внимание, чем его жертвы. Старая женщина из Буэна Виста, подвергавшаяся жестоким пыткам до того, как Человек-волк ворвался в окно ее дома, уже оправилась от нервного потрясения и начала давать интервью. Гордо говорила о том, что Человек-волк обязательно должен быть пойман живым, что его не должны пристрелить, словно зверя, и что она потратит все свои деньги на то, чтобы поддержать и защитить его, если его пленят. Сьюзен Ларсон, первая «свидетельница» Человека-волка с Норт-Бич, тоже изо всех сил настаивала на том, что его поимка должна быть «щадящей». Для Ларсон он навсегда остался «Волком-утешителем», потому что прикоснулся к ней и попытался успокоить ее. Плодились фан-клубы Человека-волка в Интернете, на «Ютюбе», а один известный рок-певец даже написал «Балладу о Человеке-волке». Недолго оставалось ждать и других подобных песен. На «Фейсбуке» создали страницу, посвященную Человеку-Волку, на «Ютюбе» проводили конкурсы стихов, посвященных ему. Появилось великое множество футболок в тематике Человека-волка.
К концу недели позвонил Саймон Оливер и сообщил, что титульная компания подготовила к подписанию все документы на Нидек Пойнт. Ройбен ответил согласием, но в глубине души продолжал сомневаться.
Как же Феликс? Ведь это Феликс, самый настоящий. Неужели этот дом не будет принадлежать ему?
— В этом смысле уже ничего не поделаешь, — сказала Лаура. — Думаю, тебе следует отправиться в титульную компанию подписать документы, пусть оформляют право владения. Не забывай, у Феликса нет никакого законного способа владеть этим домом. Он не станет, просто не может проводить анализ ДНК, чтобы доказать родство с Мерчент или подтвердить, что он и является Феликсом Нидеком. Ему придется выкупать дом у тебя. Так что пока дом твой.
Визит в титульную компанию оказался недолгим. Достаточно необычным было уже то, что документы оформили за такое короткое время, сказали Ройбену, но, поскольку домом владела одна семья с самого момента постройки, все оказалось просто. Ройбен подписал документы там, где ему указали.
Теперь Нидек Пойнт официально принадлежал ему. Налог на имущество был уплачен авансом до середины будущего года. Страховка тоже была оплачена.
Они поехали на юг, чтобы забрать джип Лауры и большую часть ее вещей, которые уместились в нескольких коробках, к его изумлению. И половину места заняли фланелевые ночные рубашки.
Наконец-то позвонила Грейс, сообщив, что можно приехать к Стюарту во вторник. У него уже два дня была нормальная температура, лихорадка и тошнота прошли. Как и все видимые признаки травм. А еще парень прибавил в росте и весе.
— Как я тебе и говорила, все произошло намного быстрее, — сказала она. — И он уже немного успокоился. Напротив, впал в печаль.
Честно говоря, она и сама хотела, чтобы Ройбен с ним увиделся. Хотела, чтобы Ройбен с ним поговорил. Парень хотел вернуться домой, в Сан-Франциско. Мать ни за что не захочет видеть его в доме в Санта-Розе, опасаясь своего мужа, а Грейс опасалась, что парень не сможет нормально жить один.
— Да, было бы чертовски легче приглядывать за ним в Сан-Франциско, — сказала Грейс. — Но этот мальчишка ведет себя слишком странно. Конечно, он умен, как многие нынче. Уже больше ни слова не говорит о том, что слышит голоса. Ройбен, все идет точно так же, как у тебя. Результаты анализов. Только мы успеем хоть что-то понять, раз, и они распадаются! С этой проблемой мы не справились. И он уже не тот, каким был, когда я впервые с ним заговорила. Я хочу, чтобы ты повидался с ним.
Ройбен понял, что теперь ей намного легче говорить с ним обо всем этом, когда речь идет о Стюарте. Они могли говорить без тайн и недомолвок, без загадок, так, будто все эти загадки имели отношение лишь к Стюарту.
Это было лучше всего.
Ройбен сказал, что приедет к Стюарту в любое время, когда только можно. Хоть во вторник с утра.
И наконец Грейс спросила, не возражают ли он и Лаура, если она, Фил и Джим приедут к ним поужинать?
Ройбен был вне себя от радости. Теперь, когда он научился контролировать Дар Волка, ему было нечего бояться. Он так хотел этого!
Весь понедельник он и Лаура готовились к завтрашнему ужину в величественной столовой дома.
Нашли скатерть для стола, огромный кусок ткани, обрамленный старинными кружевами, обеденные салфетки с вышитым вензелем «Н», достали кучу столового серебра с красивой гравировкой. Заказали цветы в комнаты и изысканные десерты в ближайшей пекарне.
Грейс и Фил были очарованы домом, но, как и предсказывал Ройбен, Фил просто влюбился в это место. Он перестал реагировать на слова, и просто бродил по дому, сам по себе, что-то бормоча под нос, проводя руками по стенным панелям, дверным косякам, полированной поверхности рояля, морщинистым листьям развесистого фикуса, кожаным обложкам книг в библиотеке. Надел толстенные очки, разглядывая резные фигурки на охотничьих столах и камин в средневековом стиле.
Из комнат на втором этаже его пришлось буквально за руку выводить, когда все уже изнемогали от голода. Но Фил продолжал глядеть по сторонам, перешептываясь с домом, общаясь с ним, и совершенно не обратил внимания, когда Грейс завела разговор о вполне очевидной стоимости содержания такого жилища.
Ройбен был заворожен и обнимал Фила снова и снова. Фил оказался в доме своей мечты. «И секунды бы не раздумывал, скажи мне жить здесь», — тихо сказал он. Фил выглядел так, будто всегда жил здесь, в своем мятом твидовом пиджаке, с длинными, неухоженными седыми волосами. То и дело смотрел на Ройбена, улыбаясь с любовью.
— Сын, это твоя судьба, — сказал он.
Грейс принялась говорить о том, что такие дома устарели, что их повсюду превращают в музеи, больницы и коммерческие помещения. Она выглядела прекрасно, как всегда, с обрамляющими лицо рыжими волосами естественного цвета, лишь слегка подкрасив губы. Ее лицо было очень выразительно. Черный шелковый брючный костюм выглядел совершенно новым, а по случаю семейного ужина она надела жемчужное ожерелье. Но, несмотря на все это, она выглядела уставшей и измотанной и внимательно глядела на Ройбена, вне зависимости от того, кто в данный момент говорил.
Джим вступился за дом, сказав, что Ройбен никогда не был особенно расточительным. Путешествовал экономно, останавливаясь в самых дешевых отелях, ездил в поездах вторым классом, поступил в местный университет, а не в какой-нибудь колледж из «Лиги Плюща», где покруче. Самой экстравагантной его просьбой, за всю его жизнь, была просьба подарить ему «Порше», когда он защитил диплом, и он все еще ездит на той же машине спустя три года. Он никогда не запускал руку в трастовый фонд, оформленный на него, и уже не первый год жил, расходуя где-то половину от своих доходов. Да, дом будет дорог в содержании, но они же не станут, к примеру, отапливать его целиком и каждый день, так ведь?
В конце концов, сколько можно Ройбену жить с родителями? Да, дом недешев. Но будет ли дешевле купить новый или отреставрированный викторианский дом в Сан-Франциско?
Грейс выслушала все это, вежливо кивая. Джим промолчал о том, что сам он отказался от трастовых фондов в пользу семьи, сразу же, как стал священником, так что, по сути, имеет ли он право голоса в таких вопросах?
Джим бросил медицинский колледж, чтобы стать священником, и его обучение в Риме обошлось недорого в сравнении с учебой на врача. Семья сделала большие пожертвования церкви после его рукоположения в сан, но большая часть его наследства теперь оказалась в распоряжении Ройбена.
Ройбен вообще не обращал внимания на эти разговоры. Он ни на минуту не забывал о Феликсе, о том, что Феликс имеет моральное право заявить права на дом. Горько было подумать о самой возможности потерять этот дом, но это была наименьшая из его проблем. Сейчас Ройбена интересовало лишь то, что он узнает, встретившись со Стюартом.
А что подумает Стюарт, когда сам узнает, кто он теперь такой?
Может, ничего и не случится. Разве не говорил Маррок, что все происходит по-разному? Да, надежда, но слабая.
Больше всего сейчас Ройбен был рад, что вся семья собралась в его доме, что их голоса наполнили большую полутемную столовую, что отец был рад, не скучал здесь. Так хорошо, так хорошо слышать всех их тут.
Ужин удался на славу — жареное филе, свежие овощи, паста и огромное блюдо зеленого салата, простого и вкусного, как всегда у Лауры.
Лаура начала обсуждать с Джимом Тейяра де Шардена, и Ройбен понимал, дай бог, половину из того, что они говорили. Но видел, что они общаются с удовольствием. Фил улыбался Лауре очень приветливо. Когда он заговорил о поэзии Джерарда Мэнли Хопкинса, она слушала его очень внимательно. Грейс, конечно же, попыталась завести разговор на другую тему, но Ройбен с детства привык одновременно слушать два разговора. На самом деле, было видно, что Лауре понравился его отец. И его мать тоже.
Грейс спросила, какую пользу принесла теология хоть кому-нибудь, как и поэзия, если уж на то пошло.
На что Лаура ответила, что наука всегда полагалась на поэзию, в силу того, что все научные описания являлись метафорами.
Разговор принял неприятное направление лишь тогда, когда речь зашла о докторе Акиме Ясько. Грейс вообще не хотела обсуждать этот вопрос, но тут Фил пришел в ярость.
— Этот доктор хотел тебя объявить недееспособным, — сказал он Ройбену.
— Ну, на этом, собственно, разговор был окончен, не так ли? — сказала Грейс. — Поскольку никто, я подчеркиваю, никто даже близко не рассматривал такой возможности.
— Объявить недееспособным? — переспросила Лаура.
— Да, и насильно поместить в этот свой липовый центр реабилитации в Саусалито, — сказал Фил. — Я с самого начала понял, что этот парень — мошенник, сразу же, как его увидел. Чуть с лестницы его не спустил. Приходить к нам с такими бумагами.
— Бумагами? — переспросил Ройбен.
— Вот уж кто он, так не мошенник, — сказала Грейс, повышая голос, и они начали ругаться, пока не вмешался Джим. Он сказал, что да, действительно, этот доктор — отличный специалист в своей области, но дело совсем в другом, даже не в его попытке поместить Ройбена в больницу принудительно.
— Ладно, можно забыть о нем, — сказала Грейс. — С этим покончено, Ройбен. Мы просто слишком разные, я и доктор Ясько. И не скажу, что к несчастью.
И тем не менее она продолжила тихо настаивать на том, что это один из самых талантливых врачей, с которыми ей доводилось встречаться. Как плохо, что он слегка помешался на этой своей идее насчет вервольфов.
Фил фыркнул, бросив салфетку, потом снова взял ее, снова бросил, заявив, что этот человек — сущий Распутин.
— У него есть некая теория насчет мутационных изменений и мутировавших людей, — сказал Джим. — Но его дипломы не такие, какие должны быть, и мама очень быстро это поняла.
— Я бы так не сказал, — продолжил Фил. — Он попытался прикрыть свой послужной список, понес какую-то чушь о том, как все случилось, когда распался Советский Союз, как пропали самые ценные результаты его исследований. Какая ерунда!
Ройбен встал и включил спокойную фортепианную музыку, что-то из Эрика Сати. Когда он снова сел, Лаура уже что-то тихо рассказывала про лес, про то, что им надо собраться вместе снова, когда закончатся дожди, погулять по лесу всей семьей, в выходные.
Ройбен ухитрился отвести Джима в сторонку, чтобы поговорить наедине. Они вышли в лес, и он принялся рассказывать обо всем. Сказал, что теперь уверен, что Стюарт не умрет от Хризмы, но ему грозит стать таким же, как сам Ройбен. Это привело Джима в шок. Джим и не знал, что мальчик был укушен.
Он стал на колени, склонив голову, и начал молиться. Ройбен продолжал говорить, рассказал о своей встрече с Феликсом, о том, что он чувствует, что у Феликса есть ответы на мучающие его вопросы.
— На что же ты надеешься? — воскликнул Джим. — На то что этот человек сделает все эти жестокие нападения морально приемлемыми для тебя?!
— Я надеюсь на то, на что надеются все разумные существа… на то, что я — часть чего-то большего, чем я сам, что я играю свою роль в этом мире, роль, которая имеет свое значение и смысл. — Он потянул Джима за руку. — Не будете ли так любезны, отец Голдинг, подняться с земли, пока вас никто не увидел?
Они ушли дальше в лес, но не далеко от дома, от яркого света, исходящего из его окон. Ройбен остановился. Прислушался. Он слышал множество существ, самых разных. Попытался объяснить это Джиму. В полутьме не видел выражения его лица.
— Но нужно ли человеческому существу слышать их? — спросил Джим.
— Если нет, то почему я их слышу?
— Бывает всякое, — ответил Джим. — Мутации, изменения, которые есть часть этого мира, но которые не удерживаются в нем, то, от чего мир отказывается.
Ройбен вздохнул.
Поглядел вверх, тоскуя по ночному зрению, доступному ему тогда, когда он находился в шкуре волка. Ему хотелось увидеть звезды в вышине, которые напомнили бы ему, что эта земля — не более чем крохотный огонек среди сверкания бесчисленных галактик.
Ветер шуршал в ветвях над его головой. Что-то заставило его насторожиться, какая-то последовательность звуков, выпадающая из общей симфонии ночи. Кажется ему, или он действительно увидел что-то, движущееся в темноте? Но темнота была сейчас слишком плотной для него. Тем не менее сразу же пошел озноб по телу. Он почувствовал, как волосы на руках стали дыбом. Там кто-то есть, вон там.
Его тело пронизала судорога, но он подавил ее. Заставил повернуть вспять. Намеренно задрожал всем телом, сбивая непроизвольную дрожь. Нет. Он никого не мог разглядеть. Но воображение само наполняло тьму образами. Кто-то есть в темноте, не один и даже не двое.
— Что такое? Что-то случилось? — спросил Джим.
— Ничего, — солгал Ройбен.
Резко подул ветер, усиливаясь, деревья запели, будто хором.
— Ничего особенного.
В девять вечера его родные собрались в обратную дорогу. В Сан-Франциско они вернутся не раньше часа ночи. Грейс собиралась вернуться в больницу Санта-Розы завтра днем, чтобы лично настоять на том, что Стюарту надо остаться в больнице. Грейс чего-то боялась.
— Поняла ли ты хоть что-то еще насчет этого синдрома в целом? — спросил Ройбен.
— Нет, — ответила она. — Вообще ничего нового.
— Можно попросить тебя о полной откровенности по одному делу?
— Конечно.
— Доктор Ясько…
— Ройбен, я же сказала, что отправила его восвояси. Чтобы он больше и близко ко мне не подходил.
— А насчет Стюарта как?
— У него нет никакой возможности заполучить Стюарта. Я предупредила доктора Катлер совершенно открыто. Это строго конфиденциально, но тебе я скажу. Доктор Катлер пыталась оформить принудительное содержание Стюарта в больнице, что-то вроде опеки по медицинским показаниям. Чтобы он не мог отправиться домой и жить один в Сан-Франциско, в своей квартире на Хайт Эшбери. Запомни, я тебе этого не говорила.
— Понял, мама.
Она поглядела на него в отчаянии.
Они столько говорили о Стюарте, и ни слова — о нем самом.
Оставит ли мать когда-нибудь свои попытки? Хирурги никогда не сдаются. Хирурги всегда верят, что можно сделать что-то еще. Такова их природа.
«Вот что все это сделало с моей матерью», — подумал Ройбен. Мать стояла на ступенях, глядя на дом, на темные деревья к востоку от него, и взгляд ее был безрадостным и тоскливым. Потом поглядела на Ройбена и улыбнулась, тепло и сердечно, так, как она улыбалась ему всегда. Но лишь на мгновение.
— Мама, я очень рад, что вы сегодня приехали, — сказал он, обнимая ее. — Даже сказать не могу, как рад.
— Ага, и я рада, что мы выбрались, — ответила она. Поглядела ему в глаза. — Ты же в порядке, а, Малыш?
— Да, мама, я просто беспокоюсь за Стюарта.
Ройбен пообещал позвонить утром, сразу же, как приедет в больницу.
33
В его лес забрел дикий кабан, самец. Ройбен услышал его часа в два ночи. Он читал и старался сдержать превращение. Но почуял запах, услышал звуки. Самец один бродит по лесу, оставив свое семейство где-то в логове из сломанных веток и листьев.
Как его органы чувств определили это, он и сам не знал. Сдернул одежду с колотящимся сердцем и прокатывающимися по телу судорогами. В лес он вбежал уже в волчьем обличье. Забрался на деревья, а затем снова спрыгнул на землю, выслеживая зверя. Понесся за ним, догоняя, и настиг. Большой лохматый секач, сильный. Ройбен вонзил клыки в его загривок, а потом добрался и до горла.
Отличная добыча, пиршество, которого он давно хотел. Не торопясь, он откусывал от живота кабана, поедал мягкие потроха, капающее кровью сердце. Во мраке поблескивали длинные белые клыки. Опасный был зверь. Ройбен насыщался сочной и ароматной плотью.
Ел все больше, и накатила сонливость, он уже жевал мясо медленнее, высасывая кровь и соки, почувствовал приятное тепло в груди и животе, и даже в руках и ногах.
Просто рай, этот беззвучный дождь, запах опавших листьев, запах кабана, запах еды, больше, чем он мог съесть, — все это пьянило.
И дернулся, услышав вопль. Это была Лаура, кричащая, зовущая его сквозь тьму.
Он побежал на ее голос.
Она стояла на лужайке позади дома, в желтом свете фонарей. Звала и звала его, а потом у нее подогнулись колени, и она снова завопила.
Он выскочил из леса, прямо к ней.
— Ройбен, звонила доктор Катлер! — крикнула она. — Не может связаться с твоей матерью. Стюарт сбежал из больницы, в окно выскочил и исчез!
Значит, это случилось. Случилось со Стюартом вдвое быстрее, чем с ним. Со Стюартом произошло превращение, и он сейчас один.
— Одежду, ту, большую, скорее, — сказал он. — И еще такую же, для парня. Бросай в джип и езжай на юг. Найду тебя у больницы или там, где получится.
И он ринулся в лес, бегом в сторону Санта-Розы. Не важно, придется ему пересекать дороги, автострады, поля. Он бежал быстрее, чем мог себе представить, к Стюарту, молясь богам леса, богу в своем сердце, чтобы они помогли ему найти мальчишку раньше остальных.
Если мерить расстояние по шоссе, то пути ему было миль девяносто.
Но это не имело никакого отношения к тому, как бежал он. По верхушкам деревьев, там, где это было возможно, по земле, где приходилось делать это, перемахивая ограды, дороги, любые препятствия на своем пути.
Его вела единственная мысль, мысль о том, что надо найти Стюарта, и она наполняла его величием и силой самоотверженности. Никогда еще его чувства не были так остры, мышцы так сильны, а чувство направления так точно.
Лес не подводил его, хотя время от времени он ломал ветки на своем пути, делал огромные прыжки, шумно ломился сквозь подлесок, рисковал быть увиденным, пробегая через поля.
Его встретили голоса южных районов, более населенных, запахи людей смешались с запахами лесов, и он уже несся сквозь парки и заросшие лесом районы городов. Его сознание, человеческое и волчье, искало Стюарта, на звук, на запах, искало голоса тех, кто мог бы искать Стюарта.
Было тщетно надеяться на то, что Стюарт не поддастся зову запаха зла, так, как это случалось с ним самим, что вновь обретенная им сила не приведет его туда, где его могут обнаружить и даже поймать.
Ночь наполнилась завыванием сирен и треском раций, пробудивших прекрасный городок Санта-Роза ото сна ужасными новостями.
Ройбен, вне себя, обезумев, обежал больницу и двинулся на восток. Уловил запах ужаса, запах мольбы и отчаяния, голос, прорезающийся на фоне жалких молитв и притворных жалоб.
Он несся на восток, дальше, и его инстинкты, заодно с его человеческим мозгом, подсказали решение. Надо бежать к его дому, куда еще мог побежать этот мальчишка? К дому на Плам Ранч-роуд.
Нагой и одинокий в этих лесах, наполненных людьми, он попытается спрятаться, перепуганный, в подвале или на чердаке хорошо известного ему дома, выстроенного из секвойи, того, где его не ждали, того, который уже перестал быть ему домом.
Но Ройбен увидел у дома скопление полицейских машин, больших пожарных машин, рокочущих моторами, машин «Скорой помощи». Услышал какофонию голосов людей, собравшихся на холме, учуял запах смерти.
Плачущая женщина, мать Стюарта. Мертвец на носилках, Герман Баклер. Люди, рассыпавшиеся цепью, обыскивающие лес, в азарте охоты. Человек-Волк. Смесь истерии и злорадства тех, кто собрался, чтобы посмотреть разворачивающееся представление.
Лаяли и выли собаки.
Громыхнул выстрел, эхом прокатившись сквозь лес. Раздался резкий визг мегафона.
— Не стрелять. Не стрелять. Доложить позиции. Не стрелять.
Лучи фонарей и прожекторов шарили меж деревьев, по траве, по крышам домов, выхватывая из темноты машины, стоящие на неосвещенных дорожках, окна, в которых загорался свет.
Ближе нельзя, никак. Он и так в опасности, больше, чем когда-либо.
Но ночная тьма была густой, шел сильный дождь, и лишь он был в состоянии разглядеть переплетенные ветви деревьев, обходя верхом дом, ставший сверкающим и трещащим центром внимания.
Забрался на дубы, как можно выше, и залег, прикрыв глаза лапами, чтобы они не отблескивали в свете прожекторов, слившись с темнотой.
Машины «Скорой помощи» уехали. Плач матери начал стихать вдали. Полицейские машины медленно разъезжались во все стороны, по неосвещенным дорогам. Включились фонари на верандах и во дворах домов, осветив бассейны и блестящую траву газонов.
К холму подъезжали все новые машины.
Надо уходить, по еще более широкому кругу. И внезапно к нему пришла мысль, простая. Подай сигнал. Парень услышит то, чего не услышит никто другой. Тихим, рычащим голосом он произнес имя Стюарта.
— Я тебя ищу, — низким гортанным голосом проговорил он. — Стюарт, иди ко мне.
Слова перекатывались низким рыком, таким низким, что человеческое ухо едва ли услышало бы их на фоне рокота моторов и шуршания колес, жужжания домашней техники в домах.
— Стюарт, иди ко мне. Верь мне. Я здесь, чтобы найти тебя. Стюарт, я брат тебе. Иди ко мне.
Первыми его услышали собаки во дворах, залаяв еще яростнее, захлебываясь, подвывая. На фоне усилившегося шума Ройбен и сам стал звать громче.
Медленно двинулся на восток, вне досягаемости облавы, уверенный в том, что у мальчишки хватит ума сделать то же самое. К западу отсюда были густонаселенные кварталы Санта-Розы, а к востоку — лес.
— Стюарт. Иди ко мне.
И наконец сквозь перекрученные ветви деревьев он увидел отблеск глаз.
Ринулся туда, к этим блестящим глазам, снова произнося имя — Стюарт, словно низкий гул колокола во мраке.
И услышал плач мальчишки.
— Бога ради, помоги мне!
Его правая рука метнулась вперед, и он обхватил Мальчика-волка за плечи, с изумлением поняв, что тот практически не меньше него самого, и силы у него тоже не меньше. Они быстро двинулись прочь по толстым ветвям дубов.
Неслись по верхам заросших деревьями дворов и, наконец, остановились в кромешной темноте. Впервые Ройбен почувствовал изнеможение, находясь в волчьем обличье. Откинулся на ствол дерева, шумно дыша, изнемогая от жажды, пытаясь почуять запах воды. Мальчик-волк прижался к нему, будто боясь сдвинуться с места хоть на дюйм.
С покрытого темно-коричневой шерстью волчьего лица глядели светло-голубые глаза, большие. Воротник на шее был светлее, с прядями белого меха. Он молча глядел на Ройбена, ничего не спрашивая, ничего не требуя, полностью ему доверяя.
— Надо уводить тебя отсюда, — сказал Ройбен, таким низким голосом, что обычный человек и не понял бы его слов, но он инстинктивно понимал, что мальчик в состоянии слышать то, что не услышит никто другой.
Последовал ответ таким же низким раскатистым голосом.
— Я с тобой.
Лишь слабый оттенок боли и отчаяния, человеческого. Умеют ли звери плакать по-настоящему? Может ли животное рыдать или смеяться?
Они быстро спустились на склон холма и в глубокий кювет, пробираясь сквозь папоротники, один за другим. И Ройбен снова обнял Мальчика-волка, прижав к себе.
— Здесь безопасно, — тихо сказал он ему на ухо. — Будем ждать.
Каким естественным выглядел для него этот Мальчик-волк, со своими огромными плечами, покрытыми мехом, шелковистой шерстью на предплечьях, роскошной гривой, поблескивающей в свете луны, пробивающемся сквозь тучи. Этот свет действительно проникал сквозь тучи, рассеиваясь вокруг и отблескивая миллионами искорок на каплях дождя.
Ройбен открыл рот и подставил пересохший язык под дождь. Принюхался, пытаясь найти воду в достаточном количестве. Вон там, в глубокой луже в нескольких метрах от них, среди корней гниющего дерева. Ринулся туда, на четырех, и принялся жадно лакать вкуснейшую воду, быстро, как только мог. Потом сел и знаком показал Стюарту, чтобы тот сделал то же самое.
Во тьме не было слышно почти ничего, а слышимые звуки не предвещали опасности.
Небо начинало светлеть.
— Что теперь будет? — в отчаянии спросил Стюарт.
— Через час, или даже раньше, ты превратишься обратно.
— Прямо здесь? На этом месте?
— Нам помогут. Положись на меня. Дай-ка прислушаться, дай попробовать учуять запах человека, который за нами приедет. На это нужно время.
Впервые за всю свою жизнь Ройбен не хотел увидеть восход солнца.
Прижался к гнилому стволу дерева и прислушался, крепко сжав лапу мальчишке, чтобы тот сохранял тишину.
Он понял, где она!
Неблизко, да, но он уловил ее запах и голос. Лаура, какая же ты умница. Она пела песню, ту самую, что пел он в ту ночь, когда они встретились.
«Это дар — быть простым, это дар — быть свободным…»
— За мной, — сказал он Стюарту и пошел обратно, в сторону команды, ведущей поиски, да, к свету фонарей, да, но навстречу Лауре, все быстрее. И она ехала быстрее, постепенно приближалась, а потом он увидел серую полосу дороги, по которой она ехала.
Они побежали вдоль дороги, вместе, и вскоре оказались рядом с машиной. Ройбен припал к земле, рядом с капотом джипа, проводя когтями по лобовому и дверному стеклам, и она резко остановила машину.
Стюарт стоял, будто парализованный. Ройбену пришлось силой усадить его на заднее сиденье.
— Пригнись, — сказал он. — Едем домой, — обратился он к Лауре.
Джип зарокотал мотором, набирая скорость. Лаура сказала парню, что сзади есть одеяла, пусть он прикроется как можно лучше.
Ройбен приказал себе превращаться. Откинулся в изнеможении на спинку кресла, позволяя волнам превращения прокатываться по его телу. Никогда ему еще не было так трудно отказываться от волчьей шкуры, отказываться от силы, отказываться от способности чуять запахи опасности.
Небо внезапно приобрело серебристо-дымный цвет, дождь заливал темно-зеленые поля вдоль дороги, и он почувствовал, что может крепко уснуть прямо сейчас. Но на это нет времени. Он натянул рубашку-поло и фланелевые штаны, тапки, потер лицо ладонями. Кожа не желала превращаться, зудела. Он чувствовал себя так, будто все еще бежит по лесу. Будто слез с велосипеда, проехав весь день, и идешь с ощущением, что продолжаешь крутить педали, ноги вверх-вниз, вверх-вниз.
Он обернулся и поглядел назад.
Мальчик-волк лежал, накрывшись грубым армейским одеялом, глядя на Ройбена большими голубыми глазами, блестящими на покрытом лоснящимся коричневым мехом лице.
— Ты! — сказал Мальчик-волк. — Так это ты!
— Да. Я тот, кто сделал это с тобой, — ответил Ройбен. — Я тот, кто передал тебе Хризму. Я не собирался делать этого, я хотел лишь убить людей, пытавшихся убить тебя. Но я сделал это.
Глаза все так же глядели на него, неотрывно.
— Я убил отчима, — сказал Стюарт низким звучным голосом. — Он бил мою маму, таскал ее за волосы по дому. Сказал, что убьет ее, если она не подпишет бумаги на мое принудительное лечение. Нет, нет, нет, говорила она. У нее уже в волосах кровь была. Я убил его. Разорвал его на части.
— Надо думать, — сказал Ройбен. — Ты сказал матери, кто ты?
— Боже, нет!
Джип притормозил и вильнул, объезжая другую машину, и снова начал набирать скорость, выходя в левую полосу.
— Куда мне теперь идти? Где мне теперь прятаться?
— Этим я займусь.
Они ехали на север по шоссе 101 под свинцово-серым небом, когда Стюарт начал превращаться.
Это заняло у него минут пять, Ройбен засек. Не слишком много.
Парень задрожал, склонив голову и уперев локти в голые колени. Его лицо было прикрыто светлыми вьющимися волосами. Он пытался что-то сказать, судорожно дыша, но звуки не складывались в слова.
— Я думал, что уже никогда не стану прежним, — наконец смог выговорить он. — Думал, это теперь навсегда.
— Нет, это будет иначе, — спокойно ответил Ройбен.
Помог Стюарту надеть вязаную рубашку, из тех, что взяла из дома Лаура. Парень с трудом влез в джинсы и беговые кроссовки.
Он оказался крупнее Ройбена, выше, шире в плечах, более длинноногий. И с крепкими мускулистыми руками. Откинулся на спинку кресла, глядя на Ройбена. Снова мальчишеское лицо, веснушчатое, с большими живыми глазами, вот только без прежней ухмылки.
— Что ж, чудесный Мальчик-волк из тебя получился, — сказал Ройбен.
Молчание.
— С нами у тебя все будет в порядке, Стюарт, — сказала Лаура, не сводя взгляда с дороги.
Парень был слишком ошеломленным и уставшим, чтобы ответить. Продолжал глядеть на Ройбена, будто было чудом, что Ройбен сейчас выглядел совершенно обычным человеком.
34
Он резко открыл глаза. Посмотрел на цифровые часы. Начало пятого, день. Шторы закрыты. Он хорошо поспал, несколько часов. И услышал голоса снаружи дома. Спереди, сзади, со всех сторон.
Сел.
Лауры не было рядом. Он увидел, как мигает огонек на проводном телефоне. Услышал звонок, где-то в другом конце дома, может, на кухне или в библиотеке. На прикроватном столике жужжал виброзвонком айфон.
Телевизор мерцал, беззвучно, шли новости, те новости, которые он уже просмотрел, когда ложился спать. Паника в Санта-Розе из-за Человека-волка.
Тогда он смотрел телевизор, пока не вырубился.
Читать бесплатно другие книги:
